– Да, – подтвердила я, в то же время решив, что нет необходимости, чтобы сэр Джеральд знал полностью всю правду, – но он признан и горячо любим своей единокровной сестрой, а также ее супругом – леди и лордом Джернейвскими. Сэр Хью предложил ему вассалитет на хороших условиях.
   – Сильный мужчина, значит, и хороший руководитель?
   – Да, и большой любимчик короля Стефана, и… и он отказался от предложения сэра Хью, так как верит, что со временем сможет убедить короля ввести его во владение Уллем, – решительно сказала я, боясь, что сэр Джеральд разозлится, но он только похлопал меня по плечу.
   – Значит, ты хочешь выслать меня отсюда? – сказал он медленно.
   – Нет! – закричала я. – О, нет! Это ваш дом. Куда же вы пойдете?
   – Ты не должна об этом думать, детка, – ответил он. – Я найду себе теплое место, не бойся за меня.
   Но он был уже стар. Раньше я никогда этого не замечала, но теперь вдруг увидела морщины на его лице и седину в волосах. Он не найдет место, вряд ли найдет. Разве, что кто-нибудь возьмет его из милости, но это оскорбит его гордость.
   – Нет! – воскликнула я. – Я нуждаюсь в вас.
   Я видела, что он был готов поспорить, и тут же тряхнула головой и уже открыла рот, чтобы объяснить, как мне необходимо быть уверенной в том, что честность Тома не поколеблется, будучи искушаема безнадзорностью и отсутствием хозяйского ока, но вовремя вспомнила мягко спросить, был ли сэр Джеральд уверен в том, что Бейлиф ушел. В ответ он уверил меня, что отослал Тома, предполагая, что его отсутствие может быть увязано с моим. Затем я рассказала, как разумно Том Бейлиф припрятал большую часть продукции моего имения, не скрыв своей уверенности в том, что все же кто-то должен наблюдать за ним.
   – Сэр Джеральд, если вы не останетесь и не будете моим доверенным лицом, – подвела я итог, – к тому времени, как Бруно получит эти земли, здесь не сыщешь ни камушка, ни бревнышка.
   К моему удивлению, сэр Джеральд выглядел потрясенным.
   – Мелли, – запротестовал он, – это нечестно. Прости меня, дорогая, но твой отец сделал неверный выбор. Хотя мне это и не по душе, но Стефан имеет право поступать так, как хочет. Это закон. И урожай с наших земель принадлежит ему по праву.
   – Возможно, – огрызнулась я, – но я не сделала ничего неверного. Я пыталась остановить папу от выступления на стороне короля Дэвида. Я из Улля, а Англия и Шотландия, вместе взятые, могут провалиться в морские бездны, и до них мне нет дела. Почему я должна потерять свои земли?
   Я видела, что он был близок к тому, чтобы начать рассказывать мне о том, как по-другому все было раньше, как за женщиной не числили столько ума, чтобы обсуждать такие проблемы, и потому она должна была смириться с волей мужчины. Но я была не в настроении выслушивать его набожную нотацию, которая была чистой ложью; ведь если бы папа тогда прислушался к моему «отсутствию здравого смысла», он был бы до сих пор жив и земли оставались бы нашими… И я поспешила объяснить, что сэр Джайлс проглотит все, и какой бы урожай ни случился, королю ничего не достанется.
   – Более того, – закончила я, – я все показываю Бруно, и он соглашается со мной.
   – Именно так он и делает!!!
   Я ринулась между ними, пытаясь спрятать или защитить (не знаю, которого) своим телом. Я не имела понятия, как Бруно подкрался к нам, но это был он, снисходительно улыбающийся и глядящий на нас сверху вниз с небольшого холмика, который прикрывал вход в пещеру.

ГЛАВА 17
Бруно

   Наконец-то я выяснил, что целью тайных встреч Мелюзины с сэром Джеральдом было всего лишь желание убедиться в правдивости слов старосты. Обрадовавшись этому (так как я подозревал худшее), я готов был совершить и более тяжкое преступление, чем сокрытие побега сэра Джеральда после битвы при Уорке. К сожалению я вызвал у Мелюзины такой страх, что она бросилась между мной и сэром Джеральдом, и мне пришлось открыто предупредить ее об этой ошибке, которая может стать смертельной. К счастью, сэр Джеральд нежно отстранил ее и сказал, чтобы она не делала глупостей.
   – Я ваш пленник, сэр Бруно? – спокойно спросил сэр Джеральд.
   – Я знаю, что вы не сделали ничего плохого, – ответил я. – Я также не помню, чтобы слышал или видел ваше имя среди объявленных вне закона преступников.
   Это была правда. Я искал в памяти и не мог вспомнить, чтобы слышал имя сэра Джеральда, за исключением того случая, когда Мелюзина приказала Тому привести сюда этого человека. Он не был объявлен преступником, как сэр Малькольм Улльский и его сын сэр Дональд. Подумав об этом, я кивнул сэру Джеральду.
   – Я приехал в Улль со своей женой в частном порядке, а не по долгу службы. И если вы не станете на путь грабительства, убийства и поджигательства, то у меня не будет причин арестовать вас.
   – Тогда почему же вы искали меня? – спросил он.
   – Не льстите себе, сэр Джеральд, – ответил я. – Я преследовал только свои личные цели. Я осматривал то, что, надеюсь, будет моей собственностью, если смогу заработать это на королевской службе. К сожалению, это не может произойти слишком скоро, – я чувствовал, как мой голос становится резким, – и я хочу знать, что спрятано и что будет возвращено, когда я избавлюсь от сэра Джайлса. А что касается вас, то, если бы сам вас обнаружил, то сказал бы вам то же самое.
   Сэр Джеральд вытер ладонью лицо.
   – Так, значит, я зря прятался?
   – Не знаю, – честно ответил я. – Конечно, вас не искали. Но если какие-нибудь ваши враги схватят вас раньше, чем шериф и объявят, что вы сражались за короля Дэвида, то вас могут арестовать в надежде на получение выкупа.
   Сэр Джеральд громко рассмеялся.
   – В таком случае я долго не увижу свободы. У меня нет ни лошади, ни оружия, ни доспехов. Меня оставили умирать под Уорком; с меня все сняли, как с трупа. Я не знаю, как долго там лежал, но не менее двух суток. Я определил это по росту своей щетины. Не знаю, как я не замерз и не знаю, когда уполз с поля боя. Я только помню, что, когда пришел в сознание второй раз, то был уже в лесу.
   Сэр Джеральд отвернулся от меня к Мелюзине.
   – Я не видел, как сразили твоего папу и Дональда, Мелли. Я шел первым, и мне нечего тебе сказать. Мне очень жаль, но я был таким беспомощным…
   Мелюзина отстранилась от него и вне себя побежала к поместью. Я проводил ее взглядом, но не побежал за ней.
   Ей лучше будет одной в первые минуты своего горя. Не дай Бог, если горе вызовет в ее памяти воспоминания о том, как я ворвался в зал. Кроме того, мне нужно было еще поговорить с сэром Джеральдом.
   – Она все еще надеется? – спросил он, провожая взглядом Мелюзину.
   – Не думаю, но ей все еще очень больно, – мрачно сказал я.
   Это доказывало, что королева ошибалась насчет Мелюзины. Бедняжка, ей незачем было лгать старому другу ее отца, и она рассказала ему, что запуталась в своих мыслях от горя. Я заметил, как напряженно смотрит сэр Джеральд вслед Мелюзине, и покачал головой.
   – Они, без сомнения, погибли. Король не был в Уорке, и я тоже, но сэр Малькольм и сэр Дональд, должно быть, были отмечены кем-то, кто знал их. Я знаю, что они числятся среди убитых; я сам просматривал список вскоре после того, как мы поженились.
   Сэр Джеральд молча кивнул, и я заметил, как опустились его плечи и потемнело лицо. Я полагаю, он надеялся, что отец и брат Мелюзины выжили, хотя это и было невероятно. Мне было жаль старика, и я боялся задать вопрос, который обязан был задать. Если ответ будет отрицательным, то это причинит Мелюзине боль, но я… должен был спросить его, потому что моя жизнь принадлежит Стефану.
   – Я знаю, что вы не сделали ничего плохого, – повторил я, – но как вам уже говорила Мелюзина, я слуга короля и должен спросить вас: что вы будете делать, если здесь опять начнется война между моим сюзереном и королем Дэвидом или еще какой-либо партией, поддерживающей императрицу Матильду?
   – Ничего, – ответил сэр Джеральд, спокойно глядя мне в лицо. – Я не принадлежу ни к какой партии, и у меня нет сюзерена, который мог бы мне приказать. У меня нет ни сюзерена, ни земель, ни денег. Что я могу сделать? А если вы хотите знать, не хочу ли я продать свой меч, – сэр Джеральд горько рассмеялся, – то у меня и его нет, да если бы и был, то кто захочет купить меч старика?
   – Вы не правы. Человек с вашим опытом, который знает все тропинки в этой дикой стране, может быть очень нужен кому-нибудь и очень опасен моему сюзерену, – сказал я, подчеркнув голосом его значимость, и обрадовался, увидев, как просветлели его глаза и распрямились плечи при возвращении гордости. – Я не могу предложить вам поклясться в верности мне, – продолжал я, – потому что лишь немногим богаче вас. А бесполезный хозяин – плохой хозяин.
   Я помолчал, с радостью отметив, что он не бросился уверять меня, что будет служить мне и без жалованья. Так поступил бы человек, готовый сказать что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Затем я продолжил:
   – Но я должен взять с вас слово, что вы не будете служить врагам короля. Со своей же стороны, я дам слово вернуть вам Эфинг или другое поместье из тех, что король пожалует мне, если он вообще что-либо пожалует мне.
   Какое-то мгновение он подумал, а потом медленно сказал:
   – Я обещаю вам не служить никому, кто имеет дело с королем Дэвидом и императрицей Матильдой и стремится свергнуть короля Стефана, но я не могу обещать вообще не противостоять вам. Я должен сохранить себе право опекать Мелли. Она сказала мне, что вы были добры к ней, но я не слишком хорошо знаю вас, сэр Бруно, а Мелли – моя основная забота.
   – Тогда мы легко договоримся, – сказал я, улыбаясь. – Я скажу вам правду: вначале я хотел жениться на ней не более, чем она хотела выйти за меня замуж. Но теперь Мелюзина мне очень дорога, и я сделаю все возможное, чтобы защитить ее. Но есть и еще одна вещь, о которой я вам хочу рассказать. Когда мы брали штурмом Улль, я был первым человеком, которого увидела Мелюзина. Она… она, кажется, не помнит этого, но если она вспомнит, то это может вызвать в ней ненависть…
   – Я, разумеется, не буду потакать такой глупости, – ответил сэр Джеральд на мой немой вопрос, но потом нахмурился. – Если вы не… не сделали ей зла, ведь нет?
   – Я не прикасался к ней, я даже не подходил к ней и не говорил с нею. Да и никто не мог причинит ей вреда. Король Стефан немедленно взял ее под свою защиту, – заверил я сэра Джеральда. Я был рад что могу сказать хорошее про своего сюзерена, тем более то, что могут подтвердить слуги Улля.
   – Тогда у Мелли нет причин злиться на вас. И воспоминания о том, что вы подчинились приказу своего сюзерена, не должны настраивать ее против вас. Вы повиновались своему сюзерену, а я – своему, и Мелли должна научиться понимать такие вещи. Я знаю, женщины не понимают этого, но не нарушу своего слова из-за того, что вы тогда подчинились приказу. Я попытаюсь объяснить ей, что сэр Малькольм гордился бы вами, поскольку вы честно исполняли свой долг.
   Я с облегчением вздохнул. Я был уверен, что Мелюзина доверяет этому человеку, и знал, как она любит своего отца. Возможно, сэр Джеральд сможет убедить ее, что я лишил ее Улля не по собственной воле. Сэр Джеральд кивнул, понимая мое облегчение, и сказал мне, что если Мелюзина захочет поговорить с ним, то он останется до завтрашнего утра. Он колебался, и мне показалось: он хочет попросить меня устроить ему еще одну встречу с Мелюзиной (она была последним звеном, связывающим старика с прошлым). Но он только нахмурился, словно поняв собственную глупость, и попросил меня передать Мелюзине: он потребует отчета у Тома и управляющих других имений, чтобы напомнить им, что у Улля есть хозяин.
   Я поблагодарил сэра Джеральда и, когда тот повернулся, чтобы уходить, позвал его и сказал, что если у него возникнут проблемы с его врагами, если его предадут, а это очень возможно, особенно поскольку он намеревается заниматься делами в Улле, то пусть он напишет мне два письма – одно во дворец королю, а другое в Джернейв, – и тогда одно из них обязательно дойдет. Я объяснил ему: не уверен, что смогу помочь, но у меня есть шанс рассказать о нем королю, и тогда, возможно, король Стефан пощадит нашего с Мелюзиной друга.
   Мы пробыли в Улле всего лишь несколько дней, и все это время Мелюзина, как и обещала, таскала меня по горам. Мы поднимались на Белый Склон и на некоторые другие горы. Я должен признаться, что никогда бы не увидел их вершин, если бы не энтузиазм моей жены. Мы взбирались на продуваемые ветром утесы и любовались там красотами дикой природы. Однако когда мое внимание не было полностью поглощено попытками подняться на вершину по тропинкам, слишком узкими даже для мыши, я замечал, что в этих местах полным-полно соколов.
   Я решил, что Улль может иметь великолепных соколов, которые могут поспорить с джернейвскими. Потом снова вернулся к этой мысли, когда мы проезжали устье Грисдала и Реку Братьев, где я видел, как кружили отличные птицы. Казалось, что отец Мелюзины не использовал этих источников дохода. Возможно, он не любил соколиную охоту, и, я знал, что у него не было друзей в высокогорных районах, но уж я-то смогу этим заняться. Я вспомнил, как сэр Оливер использовал красивых натренированных птиц, которыми Одрис наполняла соколиные клетки Джернейва. Часто эти соколы приносили Джернейву хороший доход и покупали мир и благосостояние. Я смогу сделать это же в Улле, а королевская служба научила меня, как делать людям подарки.
   Конечно, я не позволю Мелюзине взбираться на утесы и деревья, как это делала Одрис, но Одрис с удовольствием может научить этому наших… Мои мысли оборвались. Что это такое? Я уже хотел назвать людей Улля «нашими людьми». Я должен прекратить мечтать о такой «легкодостижимой» вещи, как Улль. Как бы потом мена не постигло разочарование: часто мечты разбиваются в реальной жизни, но осколки еще долго терзают душу. В любом случае, соколы скоро улетят на юг, потому что погода меняется и воды Улля покрываются тонкой коркой льда.
   Этим утром Мелюзина, взглянув в окно, сказала, что мы должны поскорее уезжать, потому что ночью или на следующее утро пойдет снег, а если он засыплет перевалы, то мы окажемся в ловушке. Я не стал спорить, зная, что Мелюзина редко ошибается насчет камберлендской погоды, и пошел извиниться перед сэром Джайлсом за наш внезапный отъезд. Сэр Джайлс только пожал плечами и проворчал, что нам действительно повезло, потому что мы можем избежать ужасов камберлендской зимы. Я посочувствовал ему, но не предложил уехать с нами, не поставив никого в известность. Если он уедет и уйдет с поста управляющего, то может быть назначен другой человек – еще хуже, или, знающий Камберленд и умеющий работать с людьми. А если поместье станет процветать и аккуратно платить налоги в королевскую казну, то нам будет куда труднее получить его.
   Кроме того, я вовсе не разделял его ненависть к зимним месяцам. Много долгих и снежных зим я провел в Джернейве, сидя с Одрис и сэром Оливером перед ревущим камином, и эти воспоминания стали самыми дорогими моему сердцу. Оно трепетало при мысли, что я смогу так же проводить зимы в Улле с Мелюзиной.
   Порою эта мечта казалась мне несбыточной, но я не мог противостоять своему желанию получить Улль. Мы с Мелюзиной часто обсуждали, как убедить королеву в том, что в Улле Мелюзина будет не более опасна для Стефана, чем при дворе. Мы никак не могли найти ответ на вопрос, как мы можем доказать что-то, что зависит только от мыслей и чувств Мелюзины. Но даже эти бесплодные беседы доставляли мне радость. Впрочем, для меня было радостью просто находиться рядом с Мелюзиной.
   У нас с ней было достаточно времени для объятий и разговоров перед камином, потому что Мелюзина оказалась права насчет снега. Мы не были пойманы в «ловушку», но двухдневная дорога заняла пять дней. Даже когда мы выбрались из гор, дороги все равно представляли собой чуть подмерзшие лужи слякоти. Еще раньше я послал Корми в Джернейв за нашими сундуками, и теперь когда мы встретились с ним в Йорке, я не один раз пожалел о том, что нам надо везти дворцовые одежды, потому что повозка не позволяла укорачивать путь на склонах гор. Даже на такой хорошей дороге, как Вотинг Стрит, на которую мы выехали южнее Лестера, несколько раз едва не увязли в грязи. Мы не смогли добраться в Лондон раньше третьего января и въехали в город так поздно, что решили остановиться недалеко от Олдерских ворот, а не пробираться сквозь темень ночи в Вестминстер, где нас не ждали и где, вполне вероятно, мы могли бы не найти ночлега.
   Рождество отпраздновали в каком-то маленьком городке. А когда выехали, я снова потерял счет дням и не утруждал себя вопросами, поняв, что мы не сможем двигаться быстрее, чем раньше. Мое настроение падало с каждым днем; я знал, что просрочил свой отпуск, и решил, что бесполезно считать дни. Я почувствовал облегчение, когда в вечер нашего приезда узнал, что святки еще не прошли, и мы не так уж сильно опоздали. На следующее утро я встал рано и вместо того, чтобы немедленно броситься к королю, оставил спящую Мелюзину и отправился в Вест Чип, где купил пару длинных сережек, ожерелье, так искусно сделанное из золотой проволоки, что оно казалось шнурком, усыпанным мелким жемчугом, и крошечный, украшенный драгоценными камнями ножик для ногтей. Я не мог не купить этот ножик, как напоминание о реакции Мелюзины на нашу свадьбу.
   Я не отдавал себе отчета в том, как долго выбирал подарки и торговался с продавцом. Они стоили гораздо больше, чем я ожидал, но я не мог купить Мелюзине дешевую фальшивку. Проволока в ожерелье была действительно золотая, а жемчуг и драгоценные камни – безупречны по цвету и форме. Я надеялся услышать от Мелюзины резкие слова из-за моего отсутствия, но она едва выслушала мои извинения, приказав мне быстро сменить одежду на дворцовую, которую уже приготовила. Мелюзина уже была в дворцовом платье, а вся остальная одежда была упакована, так что мы могли сразу двинуться в путь.
   Я очень удивился и напомнил Мелюзине, как она говорила, что считает службу у королевы чем-то вроде плена, но она не обращала внимания на мои замечания и уклончиво отвечала прямые вопросы. Я гадал: неужели Мелюзина злиться из-за моего необъясненного отсутствия? Я ведь только сказал ей, что ходил по делам. Ну что ж, если Мелюзина все-таки злится на меня, то у меня в кошельке есть средство, которое смягчит ее, и я с радостью его применю.
   Весь наш короткий путь я был в приятных раздумьях о том, как и когда я преподнесу Мелюзине подарки. Нам было недалеко ехать, потому что королевский дворец в Вестминстере находился не более чем в половине лье от нашего ночлега. И хотя улицы были запружены людьми, лошадьми, собаками, мулами, повозками и телегами, мы быстро добрались до цели. Затем я нашел место, где оставить своих людей и повозку, и провел Мелюзину и Эдну через переполненный дворцовый двор. Мы едва успели к обеду и пошли: я – к королевскому камергеру, а Мелюзина – к фрейлине королевы, чтобы объявить о своем приезде.
   Я не знаю какой прием оказали Мелюзине, но Джеффри Глимптонский, камергер короля, был явно не доволен моим приездом и проворчал, что не знает, сможет ли найти для меня местечко. Все, что он смог предложить, так это койку в королевской спальне. Места для моих людей не оказалось: Вестминстер был переполнен, потому что каждый лорд в стране счел своим долгом явиться ко двору на Рождество. Несмотря на неудобства, вызванные столпотворением во дворе, я был рад этому известию, потому что оно означало конец восстаниям. Это столпотворение говорило о том, что все признали власть короля.
   Стефан оказался более радушным. Он только ухмыльнулся на жалобы своего камергера. У него было явно хорошее настроение. Он заключил меня в свои медвежьи объятия и лишь улыбнулся в ответ на мои слова, что я должен признать твою вину. Стефан сказал, что сейчас у него нет времени ыслушивать мои признания, но приказал мне явиться к «ему после ужина и отправил искать ночлег для моих тюдей. В этот день я даже не обедал. Все время до обеда у меня было занято завершением не терпящих отлагательства дел. Ни одна страница из посланий, которые я отправил Мелюзине, чтобы предупредить ее, что я должен ночевать в королевской спальне, не вернулась, и я подумал, что мальчишки, которых я посылал, наверное, были перехвачены более влиятельным лицом и направлены с другими поручениями. Я не сопровождал своих людей и не наблюдал, как мой сундук будет размещен в королевской спальне. А сундук Мелюзины равнодушные слуги трижды посылали не туда, куда следовало, пока Эдна не увидела и не направила моих людей.
   Я чуть не бросился на шею Эдне и чуть не расцеловал ее, когда увидел, что она возвращается вместе с моими людьми. Я уже потерял надежду, что они ее найдут, и стал бояться, что мне придется просить разрешение на вход в спальню королевы, чтобы объяснить все Мелюзине и передать ей одежды. Мне не хотелось идти туда, чтобы не привлекать внимания королевы. Я знал, что королева если заметит меня, то набросится с вопросами, на которые я не хочу отвечать, пока не переговорил с королем. А теперь Эдна может передать Мелюзине, чтобы она искала ночлег у королевы. Была и еще проблема, которую Эдна тоже может решить. Она знает город, и если я пошлю ее с Фечином на поиски ночлега и конюшни, то расторопная служанка не позволит обмануть его.
   Эдна выслушала меня, кивая, задала пару вопросов о том, где я хочу разместить людей, какая цена и какой размер помещения наиболее подходящие. А потом сказала, что обязательно что-нибудь подыщет. Я поблагодарил ее и дал серебряный пенни. К моему удивлению, Эдна рассмеялась и сказала, что сохранит эту монету, потому что рождена, чтобы брать деньги с мужчин, но уже получила сполна за любую услугу, которую может оказать мне или леди Мелюзине. Я внимательно посмотрел на нее и понял, что она говорит правду. Эдна была странной женщиной; она держалась гордо и без страха. Я обрадовался, что не поручил Эдне следить за Мелюзиной в Улле. У девушки есть теперь свое место в мире, и мне было бы стыдно запятнать ее верность.
   Я посмотрел на небо и понял, что уже слишком поздно или слишком рано для еды: обед уже прошел, а до ужина еще много времени. Ближайший трактир был далеко, и я повернулся к кухне в надежде выпросить там хлеба и холодного мяса, чтобы утолить голод, когда кто-то крепко схватил меня за руку.
   – Бруно! Где тебя так долго черти носили?
   Я поклонился, скрывая, насколько это было возможно, свое удивление, когда мои глаза встретились с бледно-голубым взглядом Ранульфа де Джернона, графа Честерского.
   – Я недавно женился, милорд, на леди Мелюзине Улльской, – отвечал я, – и король дал мне отпуск, чтобы я мог представить свою жену моей единокровной сестре леди Одрис Джернейвской.
   Это был первый раз в моей жизни, когда я открыто назвал свои родственные отношения с Одрис. И полное имя Мелюзины я также сказал намеренно. Ранульф Честерский имел виды на Камберленд, которым владел его отец, пока не уступил его королю Генриху в обмен на право наследовать графство Честер. Если лорд Ранульф когда-нибудь добьется своего, то он станет владельцем Камберленда, и я хотел напомнить ему, что у меня на севере есть свой интерес.
   Мгновение спустя я уже пожалел об этом. Честер намеревался что-то сказать, но передумал, а блеск интереса сделал его глаза еще светлее. Он размышляя поднял брови, кивнул и наконец сказал:
   – Улль? Я уверен, что мне знакомо это название. Это ведь недалеко от Карлайла. Так твоя жена из Камберленда?
   – Да, милорд, но она лишилась своих земель, потому что ее отец был мятежником, и., и у нас нет глубокого интереса к Камберленду.
   Честер широко улыбнулся, и все, что я смог сделать, так это не показать свою досаду. Стараясь исправить ошибку, я только ухудшил положение, отказавшись от своего желания получить Улль. А Ранульф Честерский был человек, который понимал такие желания. Слишком хорошо понимал.
   Притворяясь, что я не уловил смысла его улыбки, я спросил:
   – Чем могу служить вам, милорд?
   Мое сердце упало, когда я понял подтекст своего вопроса. Это был дежурный вопрос. Я задавал его много раз во время службы у короля Стефана, но в связи с моим желанием получить Улль он приобретал смысл, который я в него не вкладывал.
   А Ранульф Честерский несомненно расценил его как намек. Прося о незначительной помощи или небольшой услуге, он использовал Улль в качестве приманки и явно подразумевал, что, когда вернет утерянную своим отцом власть над Камберлендом, то не забудет об этой помощи или услуге.
   – Да, ты можешь мне помочь, – ответил он, улыбаясь. – Ты можешь передать королю, что я завтра уезжаю и буду рад переговорить с ним наедине, если он сможет найти для меня пару минут вечером.
   – Я увижу короля только после ужина, – возразил я, стараясь, чтобы мой голос был спокойным, а лицо непроницаемым, – и если вам требуется, чтобы о вашем желании сообщили раньше, то вам придется найти другого посланника, милорд.
   – Нет, нет Если бы я хотел встретиться с королем, когда он обременен бесчисленным количеством дел, то явился бы к нему сейчас. Но хочу переговорить с ним вечером, когда он будет отдыхать.
   – Очень хорошо, милорд, – ответил я.
   Честер дружески похлопал меня по плечу, как человек, который благодарит своего слугу, кивнул и отошел, оставив в сомнениях. Я не мог иначе отвечать на его просьбу, потому что знал, что король хочет помириться с графом Честерским. Он был слишком влиятельным, чтобы ему отказывать, и для пользы короля я должен был сделать, как просил граф, а это произведет впечатление, что я хочу услужить ему. Но Честер – последний человек, которого хотелось бы видеть в роли властителя Камберленда. Я не доверял ему и не мог решить, стремится ли он к этому из-за жадности и жажды власти, или просто поглощен идеей восстановить свою власть в Камберленде. В любом случае я был уверен, что клятва верности не ценится им больше, чем это желание, и он забудет о ней, когда получит то, что хочет. А для меня (если я все-таки получу Улль) сюзерен, который изменит Стефану и примкнет к Матильде, будет настоящим бедствием.