Меня передернуло так сильно, что заскрипели ножки табурета, но я этого почти не слышала. А слышался мне голос королевы:
   – Твой отец умер! И умер давно.
   Но разве это освобождает меня от обязательств перед ним? Он заботился обо мне, защищал… Но голос королевы обходил и эту мысль – сердитый, требовательный голос:
   – Поддержкой ты обязана именно мужу… Он защищал тебя даже вопреки моему желанию.
   Это была правда. Но только потому, что ему нужен был Улль. Нет, это была ложь, и я больше не могу лгать. Именно эта ложь привела меня в то темное место, где я сидела на полу, уставившись в стену. Бруно хотел меня, а не Улль, и даже не моего тела, хотя и тем, и другим он наслаждался. Бруно хотел моей любви. И папа тоже хотел моей любви… Хотел? Папе нужна была моя преданность, а это совсем другое, это не равный дележ, на большее и меньшее. И папа умер. Умер… А Бруно закован в кандалы и, возможно, тоже скоро умрет.
   Я очнулась уже на ногах со столовым ножом в руке, готовая бежать… к Бруно, чтобы спасти его от смерти. Папа умер, а Бруно еще жив! Папа умер. Я буду вспоминать его и смогу еще любить, но не дам его холодной руке стаскивать меня вниз по пути, который привел к тому, что я очутилась на полу, в пустой комнате, глухая, немая и слепая, поскольку мой долг запрещал мне делать то, чего я желала всем своим сердцем, всеми помыслами, всей душой. Королева права. Я не смогу считать, что верна папе, если сама ничего не сделаю, чтобы помочь Бруно.
   Мой долг висел на мне мертвым грузом. Я должна сбросить это. Есть много того, что я могла бы сделать для Бруно, и это вполне реально. Я могла бы прийти с отрядом людей из Улля. В ларце есть серебро, и я могла бы нанять еще отряд, чтобы бороться за королеву. Сэр Джеральд смог бы их возглавить. Мне можно обратиться и к Одрис. Джер-нейв богат. Одрис одолжит или даст мне деньги, чтобы нанять еще людей. А некоторые придут и просто так, чтобы сражаться против Матильды, несмотря на то, что сын короля Дэвида был сейчас их сюзереном, а король Дэвид – заодно с императрицей. Ведь король Стефан – сюзерен Генри, а не его отца, и я знаю, что люди Нортумбрии не любят шотландцев.
   Эдна принесла мне еды – холодное мясо, хлеб и эль. Я поела с аппетитом, которого не чувствовала с момента, как узнала о пленении Бруно. Наевшись, пошла в личные покои королевы и стала ждать, возблагодарив Господа, что успела составить все отчеты до возвращения Вильяма Ип-рского с вестью о побеге императрицы. Королева вернулась очень поздно, и вид у нее был весьма утомленный. Однако я все равно подошла и, встав на колени у ее кресла, поблагодарила за любезное ко мне отношение.
   – , Итак, – сказала она, – ты решила, кто же ты такая?
   – Да, Ваше Величество, – ответила я. – Я жена Бруно Джернейвского и люблю своего мужа так же, как вы своего.
   – Отлично. – Она устало улыбнулась мне и откинула голову на высокую спинку кресла. Глаза ее начали закрываться. Она сделала жест рукой, отсылая меня.
   Я схватила ее руку.
   – Умоляю Ваше Величество, еще минуту.
   Она чуть повернула голову.
   – Да? – в голосе была усталая терпеливость, терпеливость человека, начавшего дело и почти сожалеющего об этом, но не желающего оставить дело незаконченным.
   – Я могу привести людей для усиления вашей армии.
   Глаза Мод дрогнули и взметнулись вверх. У меня перехватило дыхание от удивления, хотя я сказала так намеренно, чтобы привлечь внимание королевы, которая ждет от меня лишь беспокойства, связанного с какими-нибудь моими личными сомнениями.
   Мод рассматривала меня дольше, чем это было мне приятно, и наконец сказала:
   – Да, я вижу, ты осознала, кто ты есть. Но правду ли говоришь?
   Я не была шокирована. Понимая, как мало я знаю об армиях и битвах, даже дурак решил бы, что открытый враг менее опасен, чем союзник, посвященный в ваши планы и предающий вас. Мне было известно и то, что Мод никогда не доверяла мне полностью, хотя я чувствовала, что она по-настоящему любила меня. У меня было достаточно времени, чтобы подумать, что сказать, и я улыбнулась.
   – Я сказала вам правду, и если вы немного подумаете, то увидите, что это так. Уверена, единственное, чего хотел бы папа… – тут легкий холодок пробежал по моей спине, когда я подумала о том отмщении, которого бы в действительности желал папа для его убийцы, но это не имело никакого отношения к королю и королеве, – он хотел бы, чтобы я вернула Улль. У меня есть надежда получить Улль или его получит Бруно – от короля Стефана. От Матильды ждать этого не приходится, даже если бы я смогла сделать, чтобы король Дэвид заставил даровать Улль Бруно или мне. Она скорее убьет меня за отказ подчиниться приказу сопровождать ее в Бристоль. А Бруно она ненавидит еще больше, чем меня, за неоднократное пренебрежение ее волей в нашей поездке. И даже если я лгу и она обещала мне Улль, чтобы я пришла за вами шпионить, неужели вы считаете меня настолько глупой, чтобы я продолжала верить обещаниям той, которая не сдержала слов, данных епископу Винчестерскому и Роберту Глостерскому?
   По ходу моих рассуждений Мод и сама улыбалась, но улыбка исчезла, когда она вернулась к обдумыванию сказанного мной и увидела, что у меня действительно нет оснований для нелояльности. Королева нахмурилась, посмотрела тяжелым взглядом и с ноткой раздражения в голосе спросила:
   – Сколько людей и откуда?
   – Человек за пятьдесят из Улля. Будет и рыцарь, чтобы их возглавить; а может статься, мне удастся привести и гораздо больше – я полагаю, несколько сотен. Сестра Бруно, Одрис Джернейвская, богата. Уверена, она одолжит мне или даже просто даст деньги для покупки наемников. На севере много тех, кто не любит короля Шотландии, кто придет сражаться против него и императрицы Матильды.
   Мод знала, что это правда: она принимала разгневанные делегации предводителей северных баронов, сообщавших о нарушениях мирного договора, который она заключила с королем Дэвидом. Королева беспокойно поежилась в кресле и наконец сказала:
   – Я расскажу об этом Вильяму Ипрскому.
   – Спасибо, Ваше Величество, – ответила я. – Это все, чего мне хотелось. Я не побеспокоила бы вас сегодня, зная что вы так устали, но сделала это лишь из боязни, что не буду иметь возможности поговорить с вами утром, а это может стоить мне целого дня – ведь Джернейв и Камбрия так далеко на север и на запад.
   К моему удивлению, королева вдруг весьма любезно, потрепала меня по руке и пообещала, что, если Вильям Ипрский сочтет мою идею стоящей, и если я действительно приведу бороться за дело короля Стефана несколько сотен воинов, то получу свой Уллъ.
   Лежа некоторое время без сна на своем соломенном тюфяке, я пришла к выводу, что мой приватный визит в покои королевы привел к усилению ее подозрений. Вероятно, Мод полагала, что я решила заговорить с ней в момент ее слабости в надежде, что она сразу же схватится за мое предложение в то время, когда ум ее утомлен усталостью и печалью, и отпустит меня.
   Но это говорило и о том, что мое предложение показалось королеве весьма привлекательным – она всегда не доверяла себе, когда что-либо неожиданно начинало ей нравиться, – а значит, идея моя хороша.
   Так и получилось. Из покоев королевы меня вызвали к Вильяму Ипрскому, и предложили повторить, что я собираюсь делать. Слава Богу, он, по-видимому, не был сильно заинтересован в людях из Улля. Я боялась говорить о сэре Джеральде: ведь его связь с моим отцом вызовет у королевы и Вильяма Ипрского еще большие подозрения. Больше всего Вильяма Ипрского интересовало, кого бы я предложила командовать отрядом Нортумбрии.
   – Не знаю, – ответила я. – Мне слишком трудно разбираться в военных вопросах, но сэр Хью Джернейв-ский – тот, что до бракосочетания с сестрой Бруно звался Хью Лайкорн, – он, я уверена, найдет для меня сильного, мудрого и достойного доверия человека.
   – Лайкорн… – в голосе Вильяма Ипрского появились нотки воодушевления. – С вашей стороны было бы мудро попросить его самого возглавить отряд, леди Мелюзина.
   – Нет! – воскликнула я. – Вы считаете меня настоящим чудовищем, если полагаете, что я, спасая своего мужа, позову. на войну мужа его сестры. Я буду просить денег, буду просить людей, сделаю все, что в силах женщины, чтобы найти как можно больше войск. Но также я сделаю и все возможное, чтобы не вовлечь Хью ни в какое сражение.
   Я клялась, что сделаю все, чтобы Хью не возглавил мою маленькую армию, но это все было напрасно. Несмотря на нужду, я вообще никогда бы не поехала в Джернейв, если бы полагала, что Хью собирается присоединиться к борьбе за освобождение Стефана и без моей просьбы. Уверена, Бруно никогда не говорил мне о том, что Хью обещал однажды послужить королю, когда его старый хозяин, сэр Вальтер Эспек, больше не будет в нем нуждаться. Приводя Хью к присяге как хозяина Джернейва, мужа Одрис, король освободил его от этого обещания, но Хью, так же, как папа и Бруно, не забывал старых обещаний.
   Знал ли об этом Вильям Ипрский? По какой причине он посоветовал мне скакать сначала на север к Джернейву, а не на северо-запад к Уллю? Он сказал, что так безопаснее, что вся центральная часть страны охвачена волнениями, везде шныряют банды, разбойники нападают на путешественников и торговцев. Он взял на себя труд поговорить с Фечином и Мервином и описал маршрут, по которому можно было безопасно объехать оплоты сторонников Матильды. И мы без особых происшествий добрались до Джернейва. Лишь однажды пришлось спрятаться в лесу, пока не прошел какой-то отряд, и в другой раз мы объехали компанию, которая двигалась на нас из разрушенной деревни.
   Хью и Одрис встретили нас у нижних ворот. Лицо Одрис было белее снега, а глаза округлились от страха. Она ткала, и перед тем, как мы пересекли брод, из окна башни увидела Фечина на Барбе. Как и я, она испугалась, что Бруно мертв. Я забыла, что Одрис может узнать Барбе, и, хотя с тех пор, как была у нее в Джернейве, писала Одрис почти каждый месяц, не сообщила, что Бруно был взят в плен, зная, что она опять беременна и боясь ее беспокоить.
   Поэтому еще до того, как я слезла с Кусачки, я сразу крикнула, что Бруно жив и находится при короле. И прежде чем успела еще что-либо сказать, Одрис залилась слезами радости. Я чувствовала то же самое, поэтому не сочла слезы беспричинными. Одрис сразу заговорила о выкупе.
   – Тише, милая, – сказал Хью. – Бруно никогда не оставит короля. Если бы он хотел, чтобы его выкупили, мы бы уже давно знали условия выкупа. Помни, что короля взяли в плен в феврале, а сейчас июль. Вернемся в крепость, пусть Мелюзина отдохнет и поест. Скачи наверх, – потребовал, обращаясь ко мне, Хью, но я не согласилась и спешилась.
   – Надеюсь, ты не будешь обижаться, что я не рассказала тебе… – промолвила я, беря Одрис за руку. – Я боялась…
   Она свободной рукой похлопала себя по большому животу и отрицательно покачала головой. Потом, еще держась за меня, она пошла через двор. Поступь ее была не так легка, как обычно, но дыхание было свободным, и я удивилась, когда Хью взял ее на руки и понес по крутой дороге к крепости. Одрис сказала ему один раз: «Поставь меня на землю, » но он не поставил, и она лишь вздохнула и больше не протестовала.
   Остальные новости я рассказала по дороге в крепость. Хью завопил от удовольствия, узнав, что императрицу выставили из Лондона и она бежала, не захватив с собой ничего, кроме одежды, что была на ней. Однако они не дали мне сообщить о моем деле, пока я не выкупалась и не поела, но я была рада этому.
   Попросить денег для меня оказалось труднее, чем я думала, но Одрис рассмеялась надо мной, замахала руками, отбросив любые мысли о долге.
   – Я живу лишь потому, что обо мне заботился Бруно, – сказала она. – Между мной и моим братом никаких долгов быть не может. К тому же деньги достаются довольно легко. Несколько гобеленов и несколько ястребов хватит, чтобы уплатить за все.
   – Бруно не согласился бы, – сказала я ей, улыбаясь, – ты его знаешь.
   – А Бруно и не нужно ничего говорить, – ответила Одрис. – Если ты ему не расскажешь, он и знать ничего не будет.
   Хью засмеялся.
   – Посмотрим. Солдаты могут стоить меньше, чем ты думаешь, Мелюзина. Я разошлю повестки и сообщу эту новость Эспеку. Тебе не требуется нести бремя этих усилий. Оставь все на мое усмотрение.
   – Но не возникнут ли неприятности с твоим сюзереном? – высказала я опасение. – Я знаю, что Генри – вассал короля Стефана, но он ведь и сын короля Дэвида. Я полагаю, Генри не сможет обвинить тебя, если я найму людей от имени королевы. Он может и не узнать, кто дал для этого деньги.
   – Я получил власть непосредственно от Стефана, и Генри не имеет прав вмешиваться в мою стужбу королю. – Потом Хью улыбнулся мне: – А если оы и имел, то, я уверен, он посмотрел бы на это дело с другой стороны. Генри не любит Матильду. Не так давно он был здесь и плакался, что его отец должен следовать данной ей присяге, – а Генри ей никогда не присягал.
   Я с облегчением вздохнула и радостно передала сбор людей в Нортумбрии в руки Хью. Потом спросила, не знает ли он надежного человека, которому можно поручить их возглавить.
   – М не думаю, что старый друг моего отца сэр Джеральд мог бы стать военачальником, – сказала я. – Он лоялен и сможет повести людей Улля, но сэр Джеральд всегда служил под началом у папы, и я не уверена, что он управится с руководством людьми, которых не знает. Жаль, что у меня нет времени, чтобы привести его сюда, и дать возможность тебе с ним поговорить. Понимаешь, Вильям Ипрский сказал, что я нуждаюсь в хорошем военачальнике.
   Хью странно посмотрел на меня.
   – О чем ты говоришь? Если я соберу людей, то сам их и поведу.
   – Нет! – воскликнула я. – Нет!
   Он выглядел потрясенным и расстроенным.
   – Ты мне не доверяешь?
   – Не доверять тебе? Это здесь не при чем. Неужели я должна жертвовать мужем сестры, чтобы получить своего? Нет! Только не ты! Я обойдусь и без людей из Нортумбрии. Будь я проклята, если явлюсь когда-нибудь за этим. Нет! В моей душе не столько зла, чтобы посылать старого друга на смерть.
   Одрис положила свою руку на мою.
   – Мелюзина, любовь моя, все ли ты мне рассказала? Так ли безнадежно это дело?
   – Нет, клянусь, что не так.
   Слезы побежали по моему лицу. Одрис пододвинула меня к себе поближе и обняла. Я пыталась все обдумать. Откуда мне известно, что надежда Мод – не иллюзия? Я решила так потому, что Вильям Ипрский не испытывал иллюзий по поводу военных дел.
   – Дело не может быть безнадежным, поскольку Вильям Ипрский горит желанием начать.
   – Ах, так? – промолвил Хью обрадованно. – Откуда ты знаешь?
   – Перед тем как королева меня отпустила, мне пришлось объяснить ему, что я хочу сделать. И он одобрил – конечно, я не все поняла, но что удалось запомнить, я записала, – и то, как Вильям Ипрский говорил, свидетельствует о его пыле.
   – Хорошо, – блестящие глаза Хью засветились радостью. – У Вильяма Ипрского есть голова на плечах. Он не балует себя иллюзиями. Я хочу взглянуть на то, что ты записала.
   – Нет! – сказала я, стиснув зубы. – Ты не пойдешь из-за меня на войну. Одрис, запрети ему! Упроси!
   – Я не могу ему запретить, – медленно ответила Одрис, – и нехорошо упрашивать, это его обидит. Но я спрошу. – Она наклонилась, чтобы лучше видеть мужа, сидевшего в кресле сэра Оливера: – А что, Хью, разве никто другой не может повести отряд?
   Именно тогда я узнала о данном королю обещании Хью. Оказалось, что Одрис знает: она кивнула головой, когда он ей напомнил. Затем Одрис как бы отпрянула, очевидно согласившись отпустить его на войну. Но я так легко не сдавалась. Я плакала и умоляла, а Хью подошел и, сев на нашу скамью, обнял и начал утешать меня, ни капли при этом не колеблясь в принятом решении.
   Меня охватил ужас.
   – Ты не должен, – умоляла я, а затем утерла глаза и щеки и встала, глядя им в лицо. – Разве вы не знаете, что я приношу смерть?! Я уже рассказывала Одрис. Никто из любивших меня мужчин и женщин не прожил естественного срока. И на этот раз все будет напрасно. Когда мы захватим императрицу и выкупим свободу короля, Бруно умрет.
   Хью перевел взгляд с меня на Одрис, потом опять на меня и, к моему крайнему удивлению, вскочив на ноги, рассмеялся.
   – Теперь то я знаю, почему вы полюбили друг друга с первого взгляда. Одна – ведьма, а другая – предсказательница, и обе предаются воображаемым ужасам, не наступающим и не проходящим!
   Затем он успокоился, привлек меня, поцеловал в лоб и отступил назад, слегка придерживая за плечо.
   – Мелюзина, ты очень глупая женщина. Жаль, что в твоей жизни было столько печалей, но в этом нет ничего необычного. Ведь я наследовал Ратссон именно по такой же причине. У моего деда было четверо сыновей, три дочери и куча внуков, а в живых сейчас остались только его брат и я. Я забыл даже, от чего кто умер, но знаю, что в этом, как и в твоей семье, сыграла роль и чума, и война. Но это не ранило меня так, как тебя, потому что я не знал никого из них, и узнал, что они были моей семьей, лишь через много лет после их смерти. Но я и не собираюсь называть себя смертоносным из-за того, что стал их наследником. А сейчас оставляю тебя на попечение Одрис. Разберите и отнесите вещи, а я отправлю в дорогу гонцов.
   – Хью совершенно прав, – сказала Одрис, протянув ко мне руку и снова усаживая на скамью рядом с собой. – Чума и война свирепствуют везде. Знаешь, любовь моя, я выжила во время чумы только благодаря заботам Бруно. Эта чума убила моего отца, мать Бруно, почти всех людей в крепости Джернейв и в деревне. Когда такое случается, нет чьей-то личной вины. – Одрис мне улыбнулась. – В каком-то смысле ты похожа на Бруно. Он тоже обвиняет себя, что не предотвратил тех событий, которые никто не в силах предотвратить.
   Я вспомнила, как сама говорила ему про это как раз перед отъездом короля Стефана на штурм крепости Линкольн, где его и взяли в плен. Я всхлипнула, но тут же улыбнулась. В каком-то смысле меня утешили, но страх за Хью еще оставался в моем сердце. Я взяла крохотные руки Одрис в свои.
   – Прости мне мою глупость. Даже если я не какое-то зло, ставящее смертельную отметину на каждом, кто обо мне заботится, все равно война опасна. Разве ты не боишься за Хью?
   – Да, – ответила Одрис, – но не безмерно. Я боюсь за Хью, когда он отправляется выпроваживать с земли разбойников и даже когда он скачет на новой полуобьез-женной лошади. – Она освободила свою руку и коснулась моей щеки. – Но понимаешь, Мелюзина, со мной в жизни случается главным образом хорошее. Поэтому я живу в надежде, в ожидании, что с моими близкими ничего плохого не произойдет. Ты отчаянно боишься, и это, должно быть, приносит непереносимые страдания. Я могу вылечить много болезней, но не знаю, как избавиться от этого страха.
   – Страх вылечить невозможно, но ты приносишь мне утешение, – сказала я, сжимая ее руку в своих ладонях. – И думаю, что я научусь его как-то переносить, не обманывая себя в попытке избежать страданий, – от этого обмана становится еще хуже, пока в конце концов не очутишься на полу в пустой комнате, уставившись в стену.
   – О Мелюзина! – воскликнула Одрис, крепко обняв меня. – Что случилось?
   Я рассказала ей, и опять была утешена, потому что Одрис не посмеялась надо мной за слабость или погружение в страх.
   – И если с Хью и Бруно ничего не случится, – тут мне пришлось переждать, справившись с дрожанием голоса, и я продолжила: – И если Бруно вернется ко мне живым, я, возможно, найду это бремя не таким невыносимым. – Я вздохнула. – Даже ели не удастся измениться, мне необходимо научиться это переносить, иначе когда-нибудь я уйду в то темное место и уже не смогу выбраться.
   – Не думаю, – сказала Одрис. Лицо ее стало задумчивым. – Не думаю, что это боль от горя, которое ты не можешь перенести. Возможно, первое время так и было: горе и страх неодобрения отца из-за потери Улля, страх, который стал еще больше оттого, что ты знаешь, что он умер, – ведь мертвому уже ничего не объяснить и не получить у него прощения. Но в Вестминстере, я думаю, тебя заставило спрятаться от себя то, что ты не смогла избавиться ни от потребности в отце, ни от потребности в муже. Это была борьба ребенка и женщины. Никому не хочется оставлять детство. Ведь несомненно, именно отец быстро снимал с твоих плеч любую ношу, которая была слишком тяжела?
   Я на мгновение уставилась на нее, открыв рот. Несомненно? Да, это так и было. Особенно в том, что папа снимал с меня тяжести; он даже не давал мне того, что я бы хотела нести сама. И еще я наконец поняла, что имела в виду Одрис. Папа был для меня сама безопасность. Пока папа был жив, я могла просто отвернуться от всего, что мне не нравилось. Бруно – другое дело. Он нуждался в моей силе так же, как мне нужна была его. Я кивнула Одрис:
   – Да, я всегда была папиной маленькой доченькой.
   – Но теперь ты – женщина, – сказала Одрис и улыбнулась. – Мне тоже не понравилось, когда я перестала быть дитем. Правду говорят, что взрослая женщина не может бежать как ребенок за помощью, но взрослый человек может разделить тяжкое бремя.
   – Конечно, свое бремя я разделила, – смущенно улыбнулась я. – Мне кажется, я его даже не разделила, а просто взвалила на тебя. А ведь это и для тебя тяжелое время, Одрис. Ведь ты скоро родишь, разве не так? И, конечно, тебе бы хотелось, чтобы Хью был рядом, когда начнутся схватки.
   – Чтобы Хью был рядом? – Одрис с ужасом посмотрела на меня. – Конечно, это лучше, чем когда он на войне, но я почти рада, что в этот момент его не будет рядом. Мне и так доведется хлебнуть боли, а тут еще его утешать. На этот раз Хью еще не так обеспокоен. Он спрашивает, как я себя чувствую, всего по десять раз в день вместо прошлых пятидесяти и лишь дважды или трижды в день приносит поесть вместо десяти, поскольку я ем понемногу. Эти последние месяцы действительно трудны для меня. Я маленькая, но здоровая и сильная. Ты видела, как он нес меня, хотя я могла и идти сама. Знаю, все от того, что он любит меня, и все же мне придется прикусить язык, чтобы при нем не кричать. – Неожиданно она хихикнула: – Погоди, придет и твой черед. С Бруно будет еще сложнее, чем с Хью. Не удивлюсь, если ты начнешь молиться, чтобы хоть война на это время увела его от тебя.
   Я засмеялась в ответ, но с тяжелым сердцем, боясь, что Одрис бодрится, скрывая нежелание, чтобы ее положение не помешало брату.
   – Но ты же останешься одна, – сказала я.
   – Одна? Не смейся. Здесь моя тетка Эдит и тетка Хью Мэри. Обе они рожали, и от них будет гораздо больше пользы, чем от Хью. А если для чего-то и потребуется сила, – здесь Фрита, моя горничная. Она сильна как бык.
   Я поняла, до чего же я глупа. Большинство женщин смотрят на других женщин как на помощниц и утешительниц. Естественно, Одрис предпочла, чтобы при родах рядом оказались ее тетки, а не невежественный и напуганный муж. Я бы тоже предпочла принять помощь от женщин. Необычным было как раз то, что я видела в муже источник поддержки. Потом я поняла, что Хью, должно быть, еще не думал об этой проблеме, и с облегчением вздохнула.
   – Хью не уедет, – сказала я. – Он не перестает думать, сколько тебе осталось до родов. Как бы ты ни хотела, он не оставит тебя в покое время.
   – А он и не знает, что подошло время, – сказала Одрис с озорной искоркой в глазах. – Я не сказала ему, когда впервые почувствовала. Помнишь, я писала тебе, как он расстроился, когда в прошлом году я потеряла дитя. Он плакал больше меня. На этот раз я ждала более трех месяцев, пока не убедилась, что ребенок уже крепко сидит во мне, поэтому Хью думает, что мне еще два месяца быть на сносях.
   – Как же тебе удалось его провести? – спросила я, посмотрев на Одрис.
   Она засмеялась.
   – Да этот младенец меньше Эрика, хоть тот и был рожден на месяц раньше. Может, это будет девочка. А может, Хью в действительности и не хотел бы знать и втайне надеется, что, когда мне нужно будет рожать, он будет в отлучке. Не знаю, удалось мне его обмануть или он только напуган, но он уедет.
   Конечно, она была права, но я уехала из Джернейва с хорошим настроением, уверенная, что в конце концов Хью останется с ней. Со мной была моя верная тройка – Фечин, Мервин и Эдна. Я была весьма удивлена непоколебимостью и преданностью Эдны, – ведь ее прошлая жизнь не учила этим добродетелям. Я не видела причин, по которым бедная девушка должна была столкнуться с войной, и после моей просьбы Одрис предложила ей остаться в Джернейве. Но Эдна бросилась к моим ногам, начала плакать и спрашивать, чем она меня обидела.
   – Да ты ничем меня не обидела, – успокоила я ее, подняв на ноги. – Ты никогда не жаловалась и всегда была верна, Эдна, но в последнее время жить стало гораздо труднее, н я уверена, что ты не ожидала, что твоя жизнь когда-нибудь станет такой кочевой. Боюсь, сейчас опасностей и неудобств станет еще больше. Не понимаю, почему ты должна из-за этого страдать. Оставайся здесь, в Джернейве. Ты будешь в безопасности, и когда… когда я смогу, я пошлю за тобой.
   – Не понимаю, о чем вы думаете, моя госпожа, – сказала Эдна. – Как вы можете справиться без меня? Как можно путешествовать только с этими двумя дурнями, Фе-чином и Мервином? Кто утром принесет вам воды? Мервин? Только вылив вам кадку на голову, скорее всего! Кто каждой ночью будет выбивать вашу одежду от грязи и насекомых? Фечин? Да он, без сомнения, будет делать это ребром своего меча или палкой, вытащенной из навозной кучи, а не свежими прутиками. Кто будет…