Страница:
Хью вскочил и радостно дал Бруно затрещину.
– А ну-ка в постель! – приказал он. – Думаю, мозги у вас уже маринованные.
Бруно встал и взял мою руку с необычной готовностью. Похоже, между ним и Хью был какой-то сигнал, которого я не заметила. Удивление позволило моему телу встать и последовать за мужем, в то время как рассудок все еще оставался на скамье и обдумывал происшедшее. Голова продолжала удивляться, когда Бруно пяткой захлопнул дверь башни, заключил меня в объятия и поцеловал. В результате рассудок так и не вернулся ко мне, пока не стало совсем поздно. К тому времени тело было свободным уже слишком долго, чтобы его мог подчинить трезвый рассудок.
ГЛАВА 15
– А ну-ка в постель! – приказал он. – Думаю, мозги у вас уже маринованные.
Бруно встал и взял мою руку с необычной готовностью. Похоже, между ним и Хью был какой-то сигнал, которого я не заметила. Удивление позволило моему телу встать и последовать за мужем, в то время как рассудок все еще оставался на скамье и обдумывал происшедшее. Голова продолжала удивляться, когда Бруно пяткой захлопнул дверь башни, заключил меня в объятия и поцеловал. В результате рассудок так и не вернулся ко мне, пока не стало совсем поздно. К тому времени тело было свободным уже слишком долго, чтобы его мог подчинить трезвый рассудок.
ГЛАВА 15
Бруно
Я отлично выполнил поручение короля. Мне не потребовалось дипломатии, чтобы убедить человека принять благодарности и награды. Легкость этой задачи оказалась кстати, потому что мои мысли были разрознены и я не мог сосредоточиться ни на одной из них. Я чувствовал, что мой мозг разделен на несколько частей: одна скорбит о смерти сэра Оливера и сожалеет о моей глупости и неблагодарности; другая радуется доброте Мелюзины ко мне; третья не доверяет этой доброте и относится к ней с подозрением; четвертая пытается собрать информацию о том, что осталось от армии сопротивления шотландцев и достаточно ли силен Омаль, чтобы уничтожить их без помощи сил Йоркшира, которые ушли или намеревались уйти исполнять свои собственные цели; и только последняя, самая маленькая часть была занята выражением благодарности тем, для кого я имел послания короля, в которых он выражал свое удовольствие от силы и преданности этих людей, а также желание увидеть их при дворе и лично поблагодарить их.
По мере уменьшения числа и важности людей, с которыми я должен был встретиться (разумеется, первым посетил Омаля, затем – Эспека, и так далее по старшинству), возрастали расстояния, которые я должен был проехать, а вместе с ними и мои первые три тревоги. Вначале скорбь о потере сэра Оливера затмила все другие мысли, но постепенно эта скорбь стала пробуждать во мне нежную симпатию к Мелюзине. К тому времени, как я выполнил поручения, мое нежелание вернуться в Джернейв и предстать перед терзающими напоминаниями о сэре Оливере стало равно моему нетерпению снова увидеть Мелюзину.
А наша встреча окончательно нарушила баланс в сторону Мелюзины. Я помню, что после охоты Мелюзина подошла ко мне с протянутой рукой и теплой улыбкой, но сейчас в Джернейве, она обвила руками мою шею и поцеловала. Это был поцелуй, лишь отдаленно напоминающий поцелуй кузины. Это был поцелуй мира. К своему стыду, я должен признаться, что все мысли о сэре Оливере мгновенно вылетели из моей головы. В ней осталось только желание разгадать значение этого поцелуя.
Вначале я подумал, что Мелюзина обидела чем-то Одрис (хотя как она могла это сделать, не мог себе представить), что сделало ее пребывание в Джернейве нежелательным, а ее несчастной, и эта мысль отбросила в сторону все остальные. Но смех и шутливые замечания убедили меня, что Мелюзина заслужила любовь в Джернейве и стала частью семьи. Тогда оставались только две возможности. Первая – желание Мелюзины ко мне лично или как к мужчине вообще, которое я пробудил в ней в ночь после охоты, проснулось в ней вновь (не из-за моего ли отсутствия?), а она была так невинна и не избалована вниманием других мужчин, кроме отца и братьев, что сама не понимала значения этого поцелуя. И вторая, менее приятная – каждое движение Мелюзины со времени нашей свадьбы было тонко спланировано, и она само исчадие.
Вторую возможность я отбросил. Не совсем, но настолько, чтобы она не мешала мне действовать так, как я намеревался. Я ничего не могу сделать с ее злыми помыслами, если у нее есть такие, пока она их не испробует на мне. Все время, зная, что у Мелюзины могут быть злые намерения, я только наслаждался тем, что мне предлагалось. Это было похоже на использование незнакомой путаны в большом городе. Если ты не знаешь о трюках, которые с тобой могут сыграть, ты можешь потерять свой кошелек или даже жизнь из-за девчонки или хозяина, которому она принадлежит. Однако со всеми необходимыми предосторожностями она сделает все, чтобы доставить тебе удовольствие.
Еще не прошли день и вечер, а я уже чуть не убил Мелюзину. За этим поцелуем последовали приглашающие и запрещающие жесты, которые использовали для самого изощренного флирта фрейлины королевы, чтобы соблазнить меня. Сначала Мелюзина скользила своей ладонью по моей руке, но, когда я дотрагивался своим бедром до ее бедра, она резко отодвигалась. Потом я рассказывал о местах, которые еще удерживали шотландцы, и Мелюзина слушала хмурясь, как если бы оценивала шансы короля Дэвида на реванш. Только тогда, когда я взглянул на нее, чтобы увидеть ее реакцию на мои слова, заметил, что ее взгляд опустился с моего лица на пах. Но в этом взгляде не было лукавого приглашения. Мелюзина выглядела озабоченной. Я теперь не все помню, но я был настолько удивлен заигрыванием Мелюзины, что не понял, когда по доброте сердца Одрис и ее муж предложили мне стать вассалом Хью.
Сначала я подумал, что Хью предлагает мне место смотрителя замка, и мне было жаль, что я не могу согласиться, но потом Хью дал мне понять, что Одрис и он готовы обокрасть своих детей, делая мне такое предложение. Я колебался лишь одно мгновение. Потом посмотрел на Мелюзину и услышал, как она прошептала «Улль». Можно было понять, что Мелюзина хочет только вернуть свои земли. К тому же я не мог украсть у Хью то, что ему принадлежало по праву, чтобы потом предложить это Мелюзине, как ни было велико мое желание защитить ее. Если Мелюзина не сможет вынести жизнь в Улле, мы перестроим его или будем жить в одном из меньших имений. А если мне не удастся вернуть Улль и я буду не в состоянии содержать Мелюзину, то она сможет жить в Джернейве.
Я правильно догадался о желании Мелюзины вернуть Улль и убедился в этом когда мы с Хью разговаривали о возможности возвращения земель. Хью подумал, что он обидел ее упоминанием о государственной измене ее отца, но, когда я говорил с ней об этом, она только смутила меня взглядом. Я понял: Мелюзина хочет показать, что она довольна моим отказом на предложение Хью. А когда я пошутил об этом, Мелюзина вновь стала заигрывать со мной и шлепнула меня по ягодице.
Возможно, Хью заметил движение ее руки или, может быть, выражение лица, но он шутливо приказал нам идти спать. И, пожалуй, был ему больше благодарен за эти слова, чем за его великодушное предложение. Я ожидал от Ме-люзины новой холодности как протест тому, что еще слишком рано идти в постель, но, когда взял ее за руку, чтобы вести наверх, она сразу же повиновалась мне, не сказав ни слова против. Мы пересекли холл, поднялись по лестнице и вошли в спальню. Слуги уже зажгли там свечи. Я захлопнул ногой дверь, обнял Мелюзину и поцеловал ее со всей страстью, на какую был способен.
Никогда раньше не целовал невинных девушек и думал, что Мелюзина попытается освободиться от меня. Но она совсем не сопротивлялась моим притязаниям. Ее глаза широко раскрылись, а руки безвольно повисли. Потом Мелюзина закрыла глаза, а одна рука ее украдкой поднялась к моей, сжав рукав. Чуть позже другая ее рука обвила мою шею. Ее губы были закрыты так же, как и глаза, но я почувствовал как они раздвигаются, и поцелуй становится более влажным. Мелюзина крепче обняла меня, и у меня появилась возможность ослабить свои объятия и погладить ее спину. Постепенно я изменял движения так, что пальцы моей руки стали касаться ее груди. Мелюзина раздвинула губы, и я смог просунуть между ними кончик своего языка. Ее одежда была зашнурована с той стороны, где моя рука касалась ее груди. Мне не составило труда, пока мы целовались, развязать узел и начать развязывать шнуровку. Я это делал так быстро, как только мог, не прерывая нашего поцелуя. Я почувствовал такое любовное влечение, что в голове промелькнула мысль бросить Мелюзину на постель овладеть ею. Но чего я добьюсь? В пять минут буду удовлетворен, а Мелюзина почувствует такое отвращение, что я навсегда потеряю ее. Я ослабил прикосновение своих губ, поцеловал уголок ее рта, потом подбородок.
Мелюзина медленно открыла глаза и посмотрела на меня. – О, спасибо, – прошептала она. – Как ты узнал? Я не знаю, как выразить то, что чувствую.
Я оттолкнул Мелюзину. После всех искусных заигрываний, бросавших меня весь день то в холод, то в жар, слова невинности и неопытности показались мне еще одним грубым ухищрением. Но желание пульсировало во мне, и я решил утолить его и в то же время преподать Мелюзине урок. Когда я сделаю это, она будет желать меня больше, чем я ее. И вместо того чтобы прямо ответить ей, повернул ее и повел к постели, целуя в шею и поглаживая внутреннюю сторону ее ладони указательным пальцем.
Около кровати Мелюзина остановилась, и я подумал, что изнасилую ее, если она станет играть недотрогу, но, к счастью, я ее недооценил. С простотой ребенка Мелюзина спросила должна ли она раньше помочь мне раздеться, или ей следует сначала раздеться самой. Это смягчило мою ярость. Я вспомнил, что Мелюзина была девственницей, когда впервые овладел ею. Поэтому ее намерения и заигрывания навели меня на мысль, что она никогда не заходила дальше. И, возможно, теперь Мелюзина не знала, что делать.
– Давай сделаем из этого игру, – пробормотал я, нежно дыша ей в ухо. – Я сниму с тебя твои одежды, а ты в то же время разденешь меня.
– Но мы запутаемся, – рассмеялась Мелюзина.
Ее темные глаза так сверкали, что казались ярче, чем свечи.
– В конце концов, это – наша цель, – рассмеялся я в ответ, наблюдая за ней.
Мелюзина покраснела от смущения. Краска проступила под ее смуглой кожей. Ее румянец не был так заметен, как у блондинок, но в нем была утонченная красота.
Когда я снова поцеловал Мелюзину, ее рука поднялась и дрогнула в нерешительности. Я взял ее руку (кожа была сухой) и положил на пряжку своего ремня. Потом отцепил перевязь и снял оружие. Мелюзина быстро раздевала меня, не сделав ни одного жеста, который бы меня возбудил. Но это было не нужно, я и так был возбужден.
Мне понадобилось больше времени, чем Мелюзине, чтобы развязать ее пояс с орнаментом. Я водил пальцами по ее животу, как если бы я развязывал шелковые шнурки. Мелюзина снова закрыла глаза, стоя с моим поясом, неловко свисавшим с ее руки, и пришлось выдернуть его из ее ладони, но по-моему она даже не заметила, когда он упал на пол.
Так это и продолжалось. Когда я подносил ее руки к какой-нибудь детали моей одежды, Мелюзина снимала ее без лишних движений. Так она раздела меня до пояса, и, казалось, она не вполне понимает, что делает. Но это не обижало меня. Было очевидно, что Мелюзина целиком погружена в ощущения своего собственного тела. Я сразу понял, что это все ново для нее, что ее вздохи и прерывистое дыхание действительно выражали то, что она чувствовала. Это доставляло мне наслаждение. В общении с путаной трудно сказать, где подлинное наслаждение, а где только работа. Эти мысли привели меня в такой восторг, что я едва не кончил без всякой помощи со стороны Мелюзины.
Я сдержался и глубоко вздохнул, но потом подумал, что глупо мучить себя, сдерживаясь. Еще не скоро я смогу овладеть Мелюзиной. Пусть она поможет мне касанием. Я буду уже удовлетворен, пока она будет готова. Я положил ее руки, себе на бедра. Я знал, что ей придется встать на колени, чтобы обнажить мои ноги (я уже выскользнул из туфель), и держал ее за подбородок, чтобы поднять ее голову, как только она разденет меня. Ее лицо было лишь в нескольких дюймах от моих интимных мест, и Мелюзина застыла в удивлении или, возможно, в страхе, потому что с такого расстояния мужские гениталии кажутся огромными.
– А это мой маленький человечек, Мелюзина, – мягко сказал я, поглаживая ее волосы. – Ты не должна его бояться: он любит тебя и желает тебе только удовольствия. Ну же, давай познакомимся.
Мелюзина коротко рассмеялась. Она расслабилась, но не поднимала глаз, завороженная тем, что увидела.
– Как мы познакомимся? – спросила она.
– Ну, он не очень умный, – признался я. – В этой красной головке нет мозгов. Он любит, когда его ласкают, но если это, конечно, приятно исполнительнице.
Я убрал руку с головы Мелюзины, чтобы она не чувствовала больше понуждения стоять на коленях. Мелюзина провела пальцем, отдернула руку, засмеялась и снова погладила меня. Я погладил ее по щеке. Моя рука проскользнула под ее волосы и пощекотала ее ухо. Она погладила меня двумя пальцами, потом ногтями. Этого оказалось достаточно, и я исторг из себя спазм наслаждения. Мелюзина отскочила назад.
– Нет, нет! – воскликнула она.
Это не было слишком сильное ощущение. Оно не было связано с тем трепетом наслаждения, который заставляет мужчину стонать и от которого перехватывает дыхание. Я сумел схватить Мелюзину, пока она не отбежала, и, притянув ее к себе, прошептал:
– Молчи, ты ведь ничего не потеряла.
– Но ты потерял молочко, которое делает детей! – вскричала Мелюзина, немного отодвигаясь от меня. – Я думала, что ты знаешь. Я хочу ребенка.
Я едва сдержал смех. Теперь я понял, какое извинение придумала себе Мелюзина, чтобы изменить свое отношение к нашим занятиям любовью. Не то, чтобы я подумал, что это ложь (я видел, как Мелюзина качала на руках Эрика, как обнимала и целовала его), но, похоже, она думает, что еще раз или два, и у нее появится ребенок. Но я не собирался шокировать ее правдой и потому только сказал:
– Ну, у меня хватает этого добра.
Мелюзина прищурилась и отодвинулась. Краска снова проступила сквозь ее смуглую кожу, но сильнее, чем в первый раз.
– Да, конечно, – смущенно пробормотала Мелюзина – Я не это имела в виду… Я только хотела сказать… Я больше никогда не буду ухмыляться как идиотка.
Видимо, она хотела сказать, что не хочет ждать. Это возбудило во мне несколько остывшее желание. Я не дал Мелюзине закончить фразу и, крепко обняв ее, поцеловал в губы.
– Мы очень скоро займемся ребенком, – прошептал я ей. – Глупышка, я сделал это для того, чтобы показать тебе, как приятно создавать ребенка.
Я не думаю, что Мелюзина поверила мне. И возможно, потому, что во мне все еще не поднялось желание. Но она не оттолкнула меня, и я стал одной рукой ласкать ее бедра, а другой крепко прижал ее к груди. Одежда Мелюзины расстегнулась, обнажив ее полные груди с коричневыми сосками. Вскрикнув, Мелюзина подняла руку, чтобы закрыть их, но прежде чем она успела это сделать, я уже их целовал и ласкал.
Мелюзина снова вскрикнула. Ее поднятая рука на какой-то момент замерла на моем плече, а потом опустилась и Мелюзина крепко прижала меня к своему телу. А в следующий момент она уже прижимала мою голову к своей груди. Движение ее руки задержалось, пальцы Мелюзины запутались в моих волосах. Она вся дрожала, у нее подкашивались ноги, и я боялся, что она сейчас упадет. Осторожно подвел Мелюзину к постели и, поддерживая одной рукой, положил на спину. Я хотел ее, а она была так возбуждена, что вряд ли заметит боль, когда я овладею ею.
Я оторвал губы от ее груди только для того, чтобы не переставая ласкать ее руками, поцеловать в губы. Мелюзина стонала и дрожала от страсти, и я наконец лег на нее. Мелюзина быстро поняла ритм любви, и очень скоро уже стонала в пароксизмах наслаждения.
Наутро мы лежали в постели. Я проснулся в свое обычное время и с радостью почувствовал преимущества отпуска. Мне было очень любопытно узнать, что будет делать и говорить Мелюзина. Несколько позже я догадался, что она тоже проснулась, но, посмотрев на нее (я едва повернул голову, так, чтобы она не заметила, что наблюдаю за ней), увидел, что ее глаза закрыты. Мелюзина притворялась спящей. Но почему? От стыда? Ведь вчера Мелюзина только вначале сопротивлялась моим притязаниям, а после была вполне удовлетворена.
Меня это забавляло. Я знал, что она не предполагала сразу утром посмотреть мне в глаза: обычно я уходил на службу перед ее пробуждением. Еще какое-то время я продолжал спокойно лежать, надеясь, что Мелюзина вот-вот прекратит свое притворство. Но потом я подумал, что глупо дразнить ее. Стыд Мелюзины может перерасти в горечь, которая заставит снова сопротивляться, и уже не только моему, но и своему желанию. А если быть честным до конца, то я никогда не получал такого наслаждения, как вчера ночью. Даже первые бурные вспышки моего желания не могли сравниться с тем, что дала мне Мелюзина. Я был зол, когда Мелюзина дразнила меня. Я хотел заставить ее желать меня. Возможно, это и удалось, но мне показалось, что я попал в такую же ловушку, как и она. Я могу умереть от страсти, если Мелюзина так разозлится на меня, что не будет подпускать к себе.
– Могу я пожелать тебе доброго утра, Мелюзина? – спросил я, открыто повернувшись к ней. – Видит Бог, я не желаю тебе ничего кроме добра, – и на сегодняшнее утро, и на всю жизнь.
Ее большие глаза мгновенно открылись, она посмотрела на меня сначала серьезно, а потом с лукавой улыбкой.
– Ты можешь желать мне только добра, но я пока не могу правильно оценить то, что ты сделал со мной вчера. С одной стороны, я уверена, что не каждая женщина получает такое удовольствие от любви…
– Я надеюсь, что нет, – ответил я, притворяясь раздраженным. – Ведь меня обучали специалистки, не позволявшие следовать грубым инстинктам, как это делает большинство мужчин. Не вызвал ли я у тебя отвращение или боль?
Мелюзина улыбнулась моему шутливому ответу, но, прежде чем я закончил, отвела взгляд и неуверенно сказала:
– Нет, конечно, нет.
Полагаю, Мелюзина поняла, что я имел в виду, когда говорил «специалистки». Подумав, что теперь она должна мне запретить общение с путанами (ведь она даже ревновала к бедняжке Эдне), я погладил ее по щеке и прошептал:
– Ты не должна бояться, что я буду обманывать тебя. Ты доставляешь мне гораздо больше наслаждения, чем любая другая женщина.
Мелюзина посмотрела на меня и рассмеялась.
– И я спасаю тебя от лишних грехов и расходов.
– Какой я дурак, я никогда не думал об этом! – воскликнул я, улыбаясь ей в ответ. – Но ты действительно спасаешь меня от этого. Ты мне трижды дорога!
– А ты, – отпарировала Мелюзина, внезапно скидывая с себя одеяло и свешивая ноги с постели, – также искусен в беседе, как и в постели. Этому тебя тоже научили специалистки?
– Бог свидетель, нет! – поклялся я. – Еще никто не обвинял меня в приятной речи. Кто будет подбирать приятные слова для шлюхи?
Пока я говорил, Мелюзина достала из-под кровати горшок и села на него. Звук струи вызвал во мне такое же желание, и я объявил ей, чтобы она поторопилась.
– Здесь есть окно, – смеялась Мелюзина. – Тебе ведь это легко сделать, а для меня совершенно невозможно.
Я сидел на сундуке, пока Мелюзина не закончила говорить.
– Почему же? Вполне возможно, – рассудительно заметил я. – Правда, я согласен, довольно трудно протиснуться. Я не думаю, конечно, о том, что ты можешь выпасть, и о том, как это будет выглядеть снизу.
Мелюзина снова рассмеялась, но не ответила, и я обернулся взглянуть не обидел ли ее. Выражение ее лица действительно удивило меня: улыбка смешалась на нем с озабоченностью, а это было слишком серьезная реакция на такую глупую шутку. В следующий момент Мелюзина накинула халат, открыла дверь и вышла позвать Эдну. Вернувшись, она выглядела довольной и слегка озабоченной своим делом, а именно подбором моей одежды из сундука.
– Повозка приехала? – спросил я.
– Еще два дня назад, – ответила Мелюзина. – Им повезло с погодой. Дождя было ровно столько, чтобы прибить пыль и охладить лошадей. Я вчера отправила людей и повозку назад, в Винчестер. Надеюсь, я правильно сделала. Одрис сказала, что одолжит нам повозку, если она понадобится или если… если ты думаешь ехать в Улль.
– Я действительно думаю… но только если ты хочешь туда ехать, Мелюзина.
Мелюзина завязывала рукав моей рубашки, и ее голова была наклонена так, что я мог видеть лишь висок и изгиб щеки. Свободной рукой я сжал ее руку. Мелюзина взглянула вверх.
– Да, я хочу.
– Если ты не можешь вынести это, то мы уедем, возможно, в одно из других поместий, туда, где твои воспоминания не будут мучить тебя.
Мелюзина помолчала какое-то время, снова опустив взгляд вниз, на наши сжатые руки.
– Пожалуй, это будет лучше в любом случае, – медленно сказала она. – Если королевский староста в Улле, он, конечно же, пошлет Стефану известие о том, что мы там были.
Что это? Проверка моей верности? Или Мелюзина толкает меня сделать первый шаг на пути обмана, который в конце концов ведет к измене. Я мог конечно, поставить ей ловушку, но невиновные попадают в ловушку так же часто, как и виновные. Поэтому я не хотел никакого обмана во своей стороны. Я хотел дать ей понять, что даже после ночи любви, когда во мне еще шевелятся отголоски наслаждения, моя верность Стефану осталась непоколебимой.
– Я и ожидал, что он сделает это. – Резко ответил я. – И не собираюсь скрывать наше присутствие. Это будет предательство. Даже если староста не сообщит Стефану о нашем приезде, я сделаю это сам.
Мелюзина удивленно прищурилась. – Но ты сам не разрешал мне говорить об этом, как если бы нам было запрещено…
– Разумеется, я не хотел, чтобы нам запретили заранее, петому что королева убеждена, что твое возвращение в Улль чревато каким-то бедствием. Я, конечно, знаю, что ты не причинишь неприятностей.
В это замечание я вложил всю угрозу, на которую был способен, и Мелюзина резко подняла голову, удивленно всматриваясь в меня широко раскрытыми глазами. Но я не собирался ее обманывать и решил, что не будет вреда, если добавлю меда, чтобы подсластить эту угрозу.
– В действительности, – продолжал я, – этот наш визит является частью моего плана убедить короля отдать твои земли мне. Я расскажу Стефану (а староста подтвердит мои слова), как ты поприветствовала и смягчила своих людей. Я постараюсь убедить его, что теперь эти земли будут спокойнее под королевской рукой. Ты понимаешь меня?
– А разве мои люди не были послушны? – спросила Мелюзина со страхом в голосе. – Ведь я приказала им быть спокойными и послушными.
– Правда? – удивился я, не зная, удивляться ли мне еще более или предположить, что Мелюзина лжет мне.
– Да, я приказала им, – взволнованно убеждала она меня, а потом ее губы изогнулись в гневе. – Но не опасаясь за благополучие короля, а за их собственное. Я не хочу, чтобы их мучили или убивали. Какая разница, кто правит? Они беспокоятся за свои поля, пастбища и лодки.
– А ты, Мелюзина? О чем беспокоишься ты?
– Я беспокоюсь о том, чтобы вернуть себе свои земли, и не быть больше нищей, собирающей крохи со стола королевы.
В ее голосе было столько страсти, ее глаза так сверкали от гнева, что я согласно кивнул. Я решил, что это честный ответ. Я молился, чтобы он был честным. Меня преследовала мысль о том, что я поклялся сделать, если Мелюзина попытается поднять в Камберленде мятеж. И в тот момент, когда я смотрел на нее, нагнувшись, чтобы поднять мою тунику, решил, что должен найти какую-нибудь причину, чтобы не ехать в Улль. Тогда и у нее не будет возможности проявить скрытое в ней зло.
Сегодня она была такой красивой, какой я никогда еще ее не видел. Эта ее красота притягивала меня. Я знал, что не смогу так жить. Я буду предупреждать ее еще и еще. Нет, я должен отвезти ее в Улль и там проверить до конца. Это было легко решить, но трудно сделать. Если говорить правду, то я хватался за любую причину, только чтобы подольше остаться в Джернейве и отложить проверку. Но это лишь усиливало мою боль. С каждым днем Мелюзина становилась для меня все дороже. Мелюзина и Одрис были совсем разные, но они находили радость в общении друг с другом. Я мало понимаю в этих вещах, но было очевидно, что леди Эдит одобряет Мелюзину, как знающую и опытную хозяйку. А ночи и рассветы… Я наконец понял, почему страсть считается одним из смертных грехов.
В конце концов я назначил время отъезда за несколько дней до начала ноября. Становилось все холоднее, пошли дожди, и Мелюзина предупредила меня, что если мы не выедем, то скоро высокие перевалы между Уллем и другими поместьями будут завалены снегом. Так как мы много раз говорили о поездке в Улль, то все уже было согласовано. Наши сундуки останутся в Джернейве, а то, что понадобится в Улле, мы возьмем с собой в дорожных корзинах на двух вьючных лошадях. С нами поедет Эдна, в заднем седле. Все время, пока мы находились в Джернейве, Эдна практиковалась в верховой езде с одним из моих новых воинов. У меня их было трое: Фечин, Корми и Мервин. Они явились за день до того, как Хью планировал выбрать несколько охранников и вестовых и спросили меня возьму ли я их. В первую секунду я удивился их желанию присоединиться ко мне, хотя никто не предлагал им этого (а я знал, что Хью отличный начальник), но в следующее мгновение я узнал их. Они, конечно, постарели, но раньше все они служили со мной, когда сэр Оливер послал меня во Францию в качестве оруженосца сэра Бернарда. Я объяснил им, что не могу предложить легкой службы и, что они не будут скучать при дворе, а придется служить преимущественно вестовыми и ездить в Джернейв в любую погоду изо всех частей Англии.
Фечин, старший (ему, пожалуй, было около сорока), улыбнулся мне.
– Я как-раз собирался посмотреть что-нибудь новое, – сказал он. – г — И лучше сделать это сейчас, пока еще не слишком поздно.
Потом он поскреб ногой землю.
По мере уменьшения числа и важности людей, с которыми я должен был встретиться (разумеется, первым посетил Омаля, затем – Эспека, и так далее по старшинству), возрастали расстояния, которые я должен был проехать, а вместе с ними и мои первые три тревоги. Вначале скорбь о потере сэра Оливера затмила все другие мысли, но постепенно эта скорбь стала пробуждать во мне нежную симпатию к Мелюзине. К тому времени, как я выполнил поручения, мое нежелание вернуться в Джернейв и предстать перед терзающими напоминаниями о сэре Оливере стало равно моему нетерпению снова увидеть Мелюзину.
А наша встреча окончательно нарушила баланс в сторону Мелюзины. Я помню, что после охоты Мелюзина подошла ко мне с протянутой рукой и теплой улыбкой, но сейчас в Джернейве, она обвила руками мою шею и поцеловала. Это был поцелуй, лишь отдаленно напоминающий поцелуй кузины. Это был поцелуй мира. К своему стыду, я должен признаться, что все мысли о сэре Оливере мгновенно вылетели из моей головы. В ней осталось только желание разгадать значение этого поцелуя.
Вначале я подумал, что Мелюзина обидела чем-то Одрис (хотя как она могла это сделать, не мог себе представить), что сделало ее пребывание в Джернейве нежелательным, а ее несчастной, и эта мысль отбросила в сторону все остальные. Но смех и шутливые замечания убедили меня, что Мелюзина заслужила любовь в Джернейве и стала частью семьи. Тогда оставались только две возможности. Первая – желание Мелюзины ко мне лично или как к мужчине вообще, которое я пробудил в ней в ночь после охоты, проснулось в ней вновь (не из-за моего ли отсутствия?), а она была так невинна и не избалована вниманием других мужчин, кроме отца и братьев, что сама не понимала значения этого поцелуя. И вторая, менее приятная – каждое движение Мелюзины со времени нашей свадьбы было тонко спланировано, и она само исчадие.
Вторую возможность я отбросил. Не совсем, но настолько, чтобы она не мешала мне действовать так, как я намеревался. Я ничего не могу сделать с ее злыми помыслами, если у нее есть такие, пока она их не испробует на мне. Все время, зная, что у Мелюзины могут быть злые намерения, я только наслаждался тем, что мне предлагалось. Это было похоже на использование незнакомой путаны в большом городе. Если ты не знаешь о трюках, которые с тобой могут сыграть, ты можешь потерять свой кошелек или даже жизнь из-за девчонки или хозяина, которому она принадлежит. Однако со всеми необходимыми предосторожностями она сделает все, чтобы доставить тебе удовольствие.
Еще не прошли день и вечер, а я уже чуть не убил Мелюзину. За этим поцелуем последовали приглашающие и запрещающие жесты, которые использовали для самого изощренного флирта фрейлины королевы, чтобы соблазнить меня. Сначала Мелюзина скользила своей ладонью по моей руке, но, когда я дотрагивался своим бедром до ее бедра, она резко отодвигалась. Потом я рассказывал о местах, которые еще удерживали шотландцы, и Мелюзина слушала хмурясь, как если бы оценивала шансы короля Дэвида на реванш. Только тогда, когда я взглянул на нее, чтобы увидеть ее реакцию на мои слова, заметил, что ее взгляд опустился с моего лица на пах. Но в этом взгляде не было лукавого приглашения. Мелюзина выглядела озабоченной. Я теперь не все помню, но я был настолько удивлен заигрыванием Мелюзины, что не понял, когда по доброте сердца Одрис и ее муж предложили мне стать вассалом Хью.
Сначала я подумал, что Хью предлагает мне место смотрителя замка, и мне было жаль, что я не могу согласиться, но потом Хью дал мне понять, что Одрис и он готовы обокрасть своих детей, делая мне такое предложение. Я колебался лишь одно мгновение. Потом посмотрел на Мелюзину и услышал, как она прошептала «Улль». Можно было понять, что Мелюзина хочет только вернуть свои земли. К тому же я не мог украсть у Хью то, что ему принадлежало по праву, чтобы потом предложить это Мелюзине, как ни было велико мое желание защитить ее. Если Мелюзина не сможет вынести жизнь в Улле, мы перестроим его или будем жить в одном из меньших имений. А если мне не удастся вернуть Улль и я буду не в состоянии содержать Мелюзину, то она сможет жить в Джернейве.
Я правильно догадался о желании Мелюзины вернуть Улль и убедился в этом когда мы с Хью разговаривали о возможности возвращения земель. Хью подумал, что он обидел ее упоминанием о государственной измене ее отца, но, когда я говорил с ней об этом, она только смутила меня взглядом. Я понял: Мелюзина хочет показать, что она довольна моим отказом на предложение Хью. А когда я пошутил об этом, Мелюзина вновь стала заигрывать со мной и шлепнула меня по ягодице.
Возможно, Хью заметил движение ее руки или, может быть, выражение лица, но он шутливо приказал нам идти спать. И, пожалуй, был ему больше благодарен за эти слова, чем за его великодушное предложение. Я ожидал от Ме-люзины новой холодности как протест тому, что еще слишком рано идти в постель, но, когда взял ее за руку, чтобы вести наверх, она сразу же повиновалась мне, не сказав ни слова против. Мы пересекли холл, поднялись по лестнице и вошли в спальню. Слуги уже зажгли там свечи. Я захлопнул ногой дверь, обнял Мелюзину и поцеловал ее со всей страстью, на какую был способен.
Никогда раньше не целовал невинных девушек и думал, что Мелюзина попытается освободиться от меня. Но она совсем не сопротивлялась моим притязаниям. Ее глаза широко раскрылись, а руки безвольно повисли. Потом Мелюзина закрыла глаза, а одна рука ее украдкой поднялась к моей, сжав рукав. Чуть позже другая ее рука обвила мою шею. Ее губы были закрыты так же, как и глаза, но я почувствовал как они раздвигаются, и поцелуй становится более влажным. Мелюзина крепче обняла меня, и у меня появилась возможность ослабить свои объятия и погладить ее спину. Постепенно я изменял движения так, что пальцы моей руки стали касаться ее груди. Мелюзина раздвинула губы, и я смог просунуть между ними кончик своего языка. Ее одежда была зашнурована с той стороны, где моя рука касалась ее груди. Мне не составило труда, пока мы целовались, развязать узел и начать развязывать шнуровку. Я это делал так быстро, как только мог, не прерывая нашего поцелуя. Я почувствовал такое любовное влечение, что в голове промелькнула мысль бросить Мелюзину на постель овладеть ею. Но чего я добьюсь? В пять минут буду удовлетворен, а Мелюзина почувствует такое отвращение, что я навсегда потеряю ее. Я ослабил прикосновение своих губ, поцеловал уголок ее рта, потом подбородок.
Мелюзина медленно открыла глаза и посмотрела на меня. – О, спасибо, – прошептала она. – Как ты узнал? Я не знаю, как выразить то, что чувствую.
Я оттолкнул Мелюзину. После всех искусных заигрываний, бросавших меня весь день то в холод, то в жар, слова невинности и неопытности показались мне еще одним грубым ухищрением. Но желание пульсировало во мне, и я решил утолить его и в то же время преподать Мелюзине урок. Когда я сделаю это, она будет желать меня больше, чем я ее. И вместо того чтобы прямо ответить ей, повернул ее и повел к постели, целуя в шею и поглаживая внутреннюю сторону ее ладони указательным пальцем.
Около кровати Мелюзина остановилась, и я подумал, что изнасилую ее, если она станет играть недотрогу, но, к счастью, я ее недооценил. С простотой ребенка Мелюзина спросила должна ли она раньше помочь мне раздеться, или ей следует сначала раздеться самой. Это смягчило мою ярость. Я вспомнил, что Мелюзина была девственницей, когда впервые овладел ею. Поэтому ее намерения и заигрывания навели меня на мысль, что она никогда не заходила дальше. И, возможно, теперь Мелюзина не знала, что делать.
– Давай сделаем из этого игру, – пробормотал я, нежно дыша ей в ухо. – Я сниму с тебя твои одежды, а ты в то же время разденешь меня.
– Но мы запутаемся, – рассмеялась Мелюзина.
Ее темные глаза так сверкали, что казались ярче, чем свечи.
– В конце концов, это – наша цель, – рассмеялся я в ответ, наблюдая за ней.
Мелюзина покраснела от смущения. Краска проступила под ее смуглой кожей. Ее румянец не был так заметен, как у блондинок, но в нем была утонченная красота.
Когда я снова поцеловал Мелюзину, ее рука поднялась и дрогнула в нерешительности. Я взял ее руку (кожа была сухой) и положил на пряжку своего ремня. Потом отцепил перевязь и снял оружие. Мелюзина быстро раздевала меня, не сделав ни одного жеста, который бы меня возбудил. Но это было не нужно, я и так был возбужден.
Мне понадобилось больше времени, чем Мелюзине, чтобы развязать ее пояс с орнаментом. Я водил пальцами по ее животу, как если бы я развязывал шелковые шнурки. Мелюзина снова закрыла глаза, стоя с моим поясом, неловко свисавшим с ее руки, и пришлось выдернуть его из ее ладони, но по-моему она даже не заметила, когда он упал на пол.
Так это и продолжалось. Когда я подносил ее руки к какой-нибудь детали моей одежды, Мелюзина снимала ее без лишних движений. Так она раздела меня до пояса, и, казалось, она не вполне понимает, что делает. Но это не обижало меня. Было очевидно, что Мелюзина целиком погружена в ощущения своего собственного тела. Я сразу понял, что это все ново для нее, что ее вздохи и прерывистое дыхание действительно выражали то, что она чувствовала. Это доставляло мне наслаждение. В общении с путаной трудно сказать, где подлинное наслаждение, а где только работа. Эти мысли привели меня в такой восторг, что я едва не кончил без всякой помощи со стороны Мелюзины.
Я сдержался и глубоко вздохнул, но потом подумал, что глупо мучить себя, сдерживаясь. Еще не скоро я смогу овладеть Мелюзиной. Пусть она поможет мне касанием. Я буду уже удовлетворен, пока она будет готова. Я положил ее руки, себе на бедра. Я знал, что ей придется встать на колени, чтобы обнажить мои ноги (я уже выскользнул из туфель), и держал ее за подбородок, чтобы поднять ее голову, как только она разденет меня. Ее лицо было лишь в нескольких дюймах от моих интимных мест, и Мелюзина застыла в удивлении или, возможно, в страхе, потому что с такого расстояния мужские гениталии кажутся огромными.
– А это мой маленький человечек, Мелюзина, – мягко сказал я, поглаживая ее волосы. – Ты не должна его бояться: он любит тебя и желает тебе только удовольствия. Ну же, давай познакомимся.
Мелюзина коротко рассмеялась. Она расслабилась, но не поднимала глаз, завороженная тем, что увидела.
– Как мы познакомимся? – спросила она.
– Ну, он не очень умный, – признался я. – В этой красной головке нет мозгов. Он любит, когда его ласкают, но если это, конечно, приятно исполнительнице.
Я убрал руку с головы Мелюзины, чтобы она не чувствовала больше понуждения стоять на коленях. Мелюзина провела пальцем, отдернула руку, засмеялась и снова погладила меня. Я погладил ее по щеке. Моя рука проскользнула под ее волосы и пощекотала ее ухо. Она погладила меня двумя пальцами, потом ногтями. Этого оказалось достаточно, и я исторг из себя спазм наслаждения. Мелюзина отскочила назад.
– Нет, нет! – воскликнула она.
Это не было слишком сильное ощущение. Оно не было связано с тем трепетом наслаждения, который заставляет мужчину стонать и от которого перехватывает дыхание. Я сумел схватить Мелюзину, пока она не отбежала, и, притянув ее к себе, прошептал:
– Молчи, ты ведь ничего не потеряла.
– Но ты потерял молочко, которое делает детей! – вскричала Мелюзина, немного отодвигаясь от меня. – Я думала, что ты знаешь. Я хочу ребенка.
Я едва сдержал смех. Теперь я понял, какое извинение придумала себе Мелюзина, чтобы изменить свое отношение к нашим занятиям любовью. Не то, чтобы я подумал, что это ложь (я видел, как Мелюзина качала на руках Эрика, как обнимала и целовала его), но, похоже, она думает, что еще раз или два, и у нее появится ребенок. Но я не собирался шокировать ее правдой и потому только сказал:
– Ну, у меня хватает этого добра.
Мелюзина прищурилась и отодвинулась. Краска снова проступила сквозь ее смуглую кожу, но сильнее, чем в первый раз.
– Да, конечно, – смущенно пробормотала Мелюзина – Я не это имела в виду… Я только хотела сказать… Я больше никогда не буду ухмыляться как идиотка.
Видимо, она хотела сказать, что не хочет ждать. Это возбудило во мне несколько остывшее желание. Я не дал Мелюзине закончить фразу и, крепко обняв ее, поцеловал в губы.
– Мы очень скоро займемся ребенком, – прошептал я ей. – Глупышка, я сделал это для того, чтобы показать тебе, как приятно создавать ребенка.
Я не думаю, что Мелюзина поверила мне. И возможно, потому, что во мне все еще не поднялось желание. Но она не оттолкнула меня, и я стал одной рукой ласкать ее бедра, а другой крепко прижал ее к груди. Одежда Мелюзины расстегнулась, обнажив ее полные груди с коричневыми сосками. Вскрикнув, Мелюзина подняла руку, чтобы закрыть их, но прежде чем она успела это сделать, я уже их целовал и ласкал.
Мелюзина снова вскрикнула. Ее поднятая рука на какой-то момент замерла на моем плече, а потом опустилась и Мелюзина крепко прижала меня к своему телу. А в следующий момент она уже прижимала мою голову к своей груди. Движение ее руки задержалось, пальцы Мелюзины запутались в моих волосах. Она вся дрожала, у нее подкашивались ноги, и я боялся, что она сейчас упадет. Осторожно подвел Мелюзину к постели и, поддерживая одной рукой, положил на спину. Я хотел ее, а она была так возбуждена, что вряд ли заметит боль, когда я овладею ею.
Я оторвал губы от ее груди только для того, чтобы не переставая ласкать ее руками, поцеловать в губы. Мелюзина стонала и дрожала от страсти, и я наконец лег на нее. Мелюзина быстро поняла ритм любви, и очень скоро уже стонала в пароксизмах наслаждения.
Наутро мы лежали в постели. Я проснулся в свое обычное время и с радостью почувствовал преимущества отпуска. Мне было очень любопытно узнать, что будет делать и говорить Мелюзина. Несколько позже я догадался, что она тоже проснулась, но, посмотрев на нее (я едва повернул голову, так, чтобы она не заметила, что наблюдаю за ней), увидел, что ее глаза закрыты. Мелюзина притворялась спящей. Но почему? От стыда? Ведь вчера Мелюзина только вначале сопротивлялась моим притязаниям, а после была вполне удовлетворена.
Меня это забавляло. Я знал, что она не предполагала сразу утром посмотреть мне в глаза: обычно я уходил на службу перед ее пробуждением. Еще какое-то время я продолжал спокойно лежать, надеясь, что Мелюзина вот-вот прекратит свое притворство. Но потом я подумал, что глупо дразнить ее. Стыд Мелюзины может перерасти в горечь, которая заставит снова сопротивляться, и уже не только моему, но и своему желанию. А если быть честным до конца, то я никогда не получал такого наслаждения, как вчера ночью. Даже первые бурные вспышки моего желания не могли сравниться с тем, что дала мне Мелюзина. Я был зол, когда Мелюзина дразнила меня. Я хотел заставить ее желать меня. Возможно, это и удалось, но мне показалось, что я попал в такую же ловушку, как и она. Я могу умереть от страсти, если Мелюзина так разозлится на меня, что не будет подпускать к себе.
– Могу я пожелать тебе доброго утра, Мелюзина? – спросил я, открыто повернувшись к ней. – Видит Бог, я не желаю тебе ничего кроме добра, – и на сегодняшнее утро, и на всю жизнь.
Ее большие глаза мгновенно открылись, она посмотрела на меня сначала серьезно, а потом с лукавой улыбкой.
– Ты можешь желать мне только добра, но я пока не могу правильно оценить то, что ты сделал со мной вчера. С одной стороны, я уверена, что не каждая женщина получает такое удовольствие от любви…
– Я надеюсь, что нет, – ответил я, притворяясь раздраженным. – Ведь меня обучали специалистки, не позволявшие следовать грубым инстинктам, как это делает большинство мужчин. Не вызвал ли я у тебя отвращение или боль?
Мелюзина улыбнулась моему шутливому ответу, но, прежде чем я закончил, отвела взгляд и неуверенно сказала:
– Нет, конечно, нет.
Полагаю, Мелюзина поняла, что я имел в виду, когда говорил «специалистки». Подумав, что теперь она должна мне запретить общение с путанами (ведь она даже ревновала к бедняжке Эдне), я погладил ее по щеке и прошептал:
– Ты не должна бояться, что я буду обманывать тебя. Ты доставляешь мне гораздо больше наслаждения, чем любая другая женщина.
Мелюзина посмотрела на меня и рассмеялась.
– И я спасаю тебя от лишних грехов и расходов.
– Какой я дурак, я никогда не думал об этом! – воскликнул я, улыбаясь ей в ответ. – Но ты действительно спасаешь меня от этого. Ты мне трижды дорога!
– А ты, – отпарировала Мелюзина, внезапно скидывая с себя одеяло и свешивая ноги с постели, – также искусен в беседе, как и в постели. Этому тебя тоже научили специалистки?
– Бог свидетель, нет! – поклялся я. – Еще никто не обвинял меня в приятной речи. Кто будет подбирать приятные слова для шлюхи?
Пока я говорил, Мелюзина достала из-под кровати горшок и села на него. Звук струи вызвал во мне такое же желание, и я объявил ей, чтобы она поторопилась.
– Здесь есть окно, – смеялась Мелюзина. – Тебе ведь это легко сделать, а для меня совершенно невозможно.
Я сидел на сундуке, пока Мелюзина не закончила говорить.
– Почему же? Вполне возможно, – рассудительно заметил я. – Правда, я согласен, довольно трудно протиснуться. Я не думаю, конечно, о том, что ты можешь выпасть, и о том, как это будет выглядеть снизу.
Мелюзина снова рассмеялась, но не ответила, и я обернулся взглянуть не обидел ли ее. Выражение ее лица действительно удивило меня: улыбка смешалась на нем с озабоченностью, а это было слишком серьезная реакция на такую глупую шутку. В следующий момент Мелюзина накинула халат, открыла дверь и вышла позвать Эдну. Вернувшись, она выглядела довольной и слегка озабоченной своим делом, а именно подбором моей одежды из сундука.
– Повозка приехала? – спросил я.
– Еще два дня назад, – ответила Мелюзина. – Им повезло с погодой. Дождя было ровно столько, чтобы прибить пыль и охладить лошадей. Я вчера отправила людей и повозку назад, в Винчестер. Надеюсь, я правильно сделала. Одрис сказала, что одолжит нам повозку, если она понадобится или если… если ты думаешь ехать в Улль.
– Я действительно думаю… но только если ты хочешь туда ехать, Мелюзина.
Мелюзина завязывала рукав моей рубашки, и ее голова была наклонена так, что я мог видеть лишь висок и изгиб щеки. Свободной рукой я сжал ее руку. Мелюзина взглянула вверх.
– Да, я хочу.
– Если ты не можешь вынести это, то мы уедем, возможно, в одно из других поместий, туда, где твои воспоминания не будут мучить тебя.
Мелюзина помолчала какое-то время, снова опустив взгляд вниз, на наши сжатые руки.
– Пожалуй, это будет лучше в любом случае, – медленно сказала она. – Если королевский староста в Улле, он, конечно же, пошлет Стефану известие о том, что мы там были.
Что это? Проверка моей верности? Или Мелюзина толкает меня сделать первый шаг на пути обмана, который в конце концов ведет к измене. Я мог конечно, поставить ей ловушку, но невиновные попадают в ловушку так же часто, как и виновные. Поэтому я не хотел никакого обмана во своей стороны. Я хотел дать ей понять, что даже после ночи любви, когда во мне еще шевелятся отголоски наслаждения, моя верность Стефану осталась непоколебимой.
– Я и ожидал, что он сделает это. – Резко ответил я. – И не собираюсь скрывать наше присутствие. Это будет предательство. Даже если староста не сообщит Стефану о нашем приезде, я сделаю это сам.
Мелюзина удивленно прищурилась. – Но ты сам не разрешал мне говорить об этом, как если бы нам было запрещено…
– Разумеется, я не хотел, чтобы нам запретили заранее, петому что королева убеждена, что твое возвращение в Улль чревато каким-то бедствием. Я, конечно, знаю, что ты не причинишь неприятностей.
В это замечание я вложил всю угрозу, на которую был способен, и Мелюзина резко подняла голову, удивленно всматриваясь в меня широко раскрытыми глазами. Но я не собирался ее обманывать и решил, что не будет вреда, если добавлю меда, чтобы подсластить эту угрозу.
– В действительности, – продолжал я, – этот наш визит является частью моего плана убедить короля отдать твои земли мне. Я расскажу Стефану (а староста подтвердит мои слова), как ты поприветствовала и смягчила своих людей. Я постараюсь убедить его, что теперь эти земли будут спокойнее под королевской рукой. Ты понимаешь меня?
– А разве мои люди не были послушны? – спросила Мелюзина со страхом в голосе. – Ведь я приказала им быть спокойными и послушными.
– Правда? – удивился я, не зная, удивляться ли мне еще более или предположить, что Мелюзина лжет мне.
– Да, я приказала им, – взволнованно убеждала она меня, а потом ее губы изогнулись в гневе. – Но не опасаясь за благополучие короля, а за их собственное. Я не хочу, чтобы их мучили или убивали. Какая разница, кто правит? Они беспокоятся за свои поля, пастбища и лодки.
– А ты, Мелюзина? О чем беспокоишься ты?
– Я беспокоюсь о том, чтобы вернуть себе свои земли, и не быть больше нищей, собирающей крохи со стола королевы.
В ее голосе было столько страсти, ее глаза так сверкали от гнева, что я согласно кивнул. Я решил, что это честный ответ. Я молился, чтобы он был честным. Меня преследовала мысль о том, что я поклялся сделать, если Мелюзина попытается поднять в Камберленде мятеж. И в тот момент, когда я смотрел на нее, нагнувшись, чтобы поднять мою тунику, решил, что должен найти какую-нибудь причину, чтобы не ехать в Улль. Тогда и у нее не будет возможности проявить скрытое в ней зло.
Сегодня она была такой красивой, какой я никогда еще ее не видел. Эта ее красота притягивала меня. Я знал, что не смогу так жить. Я буду предупреждать ее еще и еще. Нет, я должен отвезти ее в Улль и там проверить до конца. Это было легко решить, но трудно сделать. Если говорить правду, то я хватался за любую причину, только чтобы подольше остаться в Джернейве и отложить проверку. Но это лишь усиливало мою боль. С каждым днем Мелюзина становилась для меня все дороже. Мелюзина и Одрис были совсем разные, но они находили радость в общении друг с другом. Я мало понимаю в этих вещах, но было очевидно, что леди Эдит одобряет Мелюзину, как знающую и опытную хозяйку. А ночи и рассветы… Я наконец понял, почему страсть считается одним из смертных грехов.
В конце концов я назначил время отъезда за несколько дней до начала ноября. Становилось все холоднее, пошли дожди, и Мелюзина предупредила меня, что если мы не выедем, то скоро высокие перевалы между Уллем и другими поместьями будут завалены снегом. Так как мы много раз говорили о поездке в Улль, то все уже было согласовано. Наши сундуки останутся в Джернейве, а то, что понадобится в Улле, мы возьмем с собой в дорожных корзинах на двух вьючных лошадях. С нами поедет Эдна, в заднем седле. Все время, пока мы находились в Джернейве, Эдна практиковалась в верховой езде с одним из моих новых воинов. У меня их было трое: Фечин, Корми и Мервин. Они явились за день до того, как Хью планировал выбрать несколько охранников и вестовых и спросили меня возьму ли я их. В первую секунду я удивился их желанию присоединиться ко мне, хотя никто не предлагал им этого (а я знал, что Хью отличный начальник), но в следующее мгновение я узнал их. Они, конечно, постарели, но раньше все они служили со мной, когда сэр Оливер послал меня во Францию в качестве оруженосца сэра Бернарда. Я объяснил им, что не могу предложить легкой службы и, что они не будут скучать при дворе, а придется служить преимущественно вестовыми и ездить в Джернейв в любую погоду изо всех частей Англии.
Фечин, старший (ему, пожалуй, было около сорока), улыбнулся мне.
– Я как-раз собирался посмотреть что-нибудь новое, – сказал он. – г — И лучше сделать это сейчас, пока еще не слишком поздно.
Потом он поскреб ногой землю.