Страница:
— У тебя есть виски? — спросил Джек, чувствуя, как возвращается боль, которую он пытался притупить накануне. — Который час?
Девушка сделала знаки руками, и Джек вспомнил, что она немая — ей отрезали язык, — и снова ощутил приступ тошноты. Она поставила на пол кофе и тарелку с хлебом и повернулась, собираясь уйти. Джек схватил ее за худенькое запястье.
— Постой. Она обернулась.
— Прошлой ночью, — медленно, так, чтобы она поняла, начал он, — мы с тобой, — Джек указал на постель, — спали вместе?
Девушка снова улыбнулась, и Джек возненавидел себя за то, что воспользовался несчастным обездоленным ребенком. Но девушка покачала головой и знаками объяснила, что он спал в соседней комнате, уронив голову на стол.
— Спасибо, — облегченно вздохнул Джек. Оставшись один, он потер лицо, гадая, как же попал в ее постель. Одеяло снова отодвинулось, и из-за него показалась толстая мексиканка.
— Твоя платить за ночь, — сказала она на ломаном английском, протягивая руку.
— Но я не спал с ней.
— Все равно. Не мое дело, если твоя перепил. Раз спать здесь, плати.
Джек полез в карман за деньгами и обнаружил, что там пусто.
— Вот черт!
Мексиканка сложила толстые руки под своей внушительной грудью.
— Нет денег?
— Как видишь.
Она в ярости уставилась на него. Джек поднялся на нетвердые ноги. Несмотря на похмелье, ситуация казалась ему забавной.
— Ладно, — сказал он. — Я принесу тебе оленя.
В глазах женщины отразилось недоверие.
— No soy estupida, senor.[5]
— Я принесу тебе оленя, — повторил он. Она подозрительно прищурилась.
— Даю слово, — сказал Джек, глядя ей в глаза. Женщина улыбнулась:
— Моя верить. Дочка говорить, ты не такой плохой, как другие в салуне. Когда?
— Завтра.
Она удовлетворенно кивнула.
— Может, и цыпленка? Джек чуть не улыбнулся.
— Если получится. Как я сюда попал?
— Мы облить тебя водой и привести сюда. Ты все болтать про Кэндис Картер. Ты тот полукровка, из-за которого она бросить Кинкейда, да?
— Что?
— Весь город говорить об этом, сеньор. Она сбежать с Кинкейдом, а вернуться с вами. Вначале бросить вас ради Кинкейда, а теперь уйти к нему. — Мексиканка рассмеялась. — Никак не выберет.
— Что ты мелешь? — в замешательстве спросил Джек. — Как это она могла уйти к Кинкейду? Он мертв.
— О нет, сеньор. Кинкейд приехать несколько дней назад за своей женой.
Джек прислонился к шероховатой стене.
— Кинкейд жив? Он здесь?
— Да, здесь. Со своей женой. — Она ткнула большим пальцем назад.
— Они сейчас в городе?
— Ждут дилижанс.
Оцепеневший мозг Джека ожил, сердце гулко и часто забилось. Кэндис здесь, в Тусоне. С Кинкейдом. Неужели ему никогда не скрыться от нее? Ему нет дела, где она и куда направляется. Их больше ничто не связывает.
Проклятие! Куда они едут?
Через Тусон проходили два маршрута: на восток, куда дилижанс отправлялся в полдень, и на запад — в три часа дня. Опоздания на несколько часов были обычным делом, но случались перерывы и подольше.
Джек напомнил себе, что Кэндис сделала свой выбор.
Интересно, как прошло их воссоединение? Проливала ли она слезы радости, что муж живехонек? Как объяснила потерю невинности? Джек мстительно понадеялся, что Кинкейд заставил ее сполна заплатить за это.
— У тебя есть виски? — с трудом вымолвил он, взглянув на женщину, наблюдавшую за ним с нескрываемым любопытством.
Проглотив залпом спиртное, Джек снова захмелел. Это было несложно, учитывая количество выпитого накануне. Знать бы только, куда они направляются.
Черт, почему он не может перестать думать об этой бессердечной сучке?
Джек был круглым дураком, когда надеялся, что Кэндис останется с ним. Будь она проклята! Почему он не может забыть, как Кэндис выглядела, как сверкали ее глаза, когда она сердилась, как смягчались от улыбки и сияли от возбуждения? Как она лежала под ним, отвечая на его ласки с пылом, какого он не встречал у других женщин и никогда больше не встретит. В их слиянии было нечто большее, чем физическое соединение, они становились частью друг друга.
Только оказавшись на пыльной улице, Джек понял, что вышел из лачуги босиком, в одних штанах, безоружный.
Остановка дилижансов располагалась напротив.
Кэндис сидела на скамье, в дорожном костюме — юбке и жакете из голубой саржи и шляпке в тон, украшенной голубым пером. Одежда подчеркивала изящные линии ее фигуры, и это вызвало у Джека вспышку запретного желания. Волосы ее были убраны под шляпку, и только несколько белокурых прядей падали на лицо, покрытое золотистым загаром. Она была намного смуглее, чем в тот день, когда он нашел ее в пустыне. На короткое мгновение Джек унесся мыслями к их первой встрече.
Кэндис сидела очень прямо, в напряженной позе, непохожая на себя. Она была одна.
Натыкаясь на прохожих, Джек пошел через дорогу. Он был уже на полпути, когда она заметила его.
— Кого я вижу! — протянул он с издевательской ухмылкой, остановившись перед ней. — Миссис Кинкейд собственной персоной. Собрались в путь?
— Джек! — воскликнула она.
В глубине ее глаз, казавшихся темными озерами на бледном лице, притаилась печаль, поразившая его в самое сердце. С чего бы Кэндис печалиться? Наверняка показалось, да и какое ему дело? Не хватает еще расчувствоваться.
— А где же ваш супруг? — ядовито осведомился Джек, поднимая ее на ноги.
Вопреки его ожиданиям Кэндис не отшатнулась. Она напряженно вглядывалась в его глаза и лишь поморщилась, когда Джек усилил хватку.
— Что же вы не умоляете, чтобы я оставил вас в покое? — Он насмешливо усмехнулся. — А вдруг вас увидят со мной? Что с вами, миссис Кинкейд? Проглотили язычок?
Джек дернул ее к себе, однако Кэндис не издала ни звука протеста.
— Ну и как, миссис Кинкейд? Счастливы вы со своим белым мужем? — Кэндис молчала. В чем дело? Почему она терпит его выходки? — Или в темноте не различишь? — Джек отпустил ее руки и оттолкнул от себя.
Кэндис покачнулась, упершись в столбик навеса, затем выпрямилась, но ни на секунду не отвела от него взгляда.
— Джек, ты не понимаешь…
— О, я понимаю, Кэндис. Я прекрасно понимаю, что ты маленькое ничтожество, помешанное на предрассудках, — с отвращением бросил он, схватив ее за плечи.
Кэндис всхлипнула.
— Убери лапы от моей жены! — рявкнул Кинкейд, быстрым шагом приближаясь к ним.
Джек отступил, опасаясь, что Кэндис может пострадать в перестрелке. Потянувшись к поясу, он вдруг сообразил, что безоружен. У него не было даже ножа. К величайшему его сожалению, ибо ему отчаянно хотелось прикончить белого мужа Кэндис Картер.
— Не надо, Вирджил! — В панике Кэндис бросилась к Кинкейду и схватила его за руку. — Он пьян. Мы просто разговаривали.
— Это он? — взвился Кинкейд. — Это он?
— Нет! — солгала Кэндис, цепляясь за него. — Клянусь тебе, это не он!
— Отойди, Кэндис.
— Нет! — крикнула девушка. Уходи, — буркнул Джек, борясь с похмельем.
Он не испытывал страха, но сознавал, что попал в переделку. Преимущество было на стороне Кинкейда.
— Вирджил, прошу тебя, он пьян и безоружен, — умоляла Кэндис.
Джек смотрел на них, пытаясь прояснить мозги и сосредоточиться на происходящем.
Кэндис прижималась к Кинкейду грудью и что-то быстро говорила, устремив на него обольстительный взгляд. Джек напряг слух, но слишком отупел от виски, чтобы разобрать слова. Наконец Кинкейд немного успокоился. Бросив на Джека угрожающий взгляд, он обнял Кэндис за талию и повел прочь.
Она ни разу не оглянулась.
Глава 40
Глава 41
Девушка сделала знаки руками, и Джек вспомнил, что она немая — ей отрезали язык, — и снова ощутил приступ тошноты. Она поставила на пол кофе и тарелку с хлебом и повернулась, собираясь уйти. Джек схватил ее за худенькое запястье.
— Постой. Она обернулась.
— Прошлой ночью, — медленно, так, чтобы она поняла, начал он, — мы с тобой, — Джек указал на постель, — спали вместе?
Девушка снова улыбнулась, и Джек возненавидел себя за то, что воспользовался несчастным обездоленным ребенком. Но девушка покачала головой и знаками объяснила, что он спал в соседней комнате, уронив голову на стол.
— Спасибо, — облегченно вздохнул Джек. Оставшись один, он потер лицо, гадая, как же попал в ее постель. Одеяло снова отодвинулось, и из-за него показалась толстая мексиканка.
— Твоя платить за ночь, — сказала она на ломаном английском, протягивая руку.
— Но я не спал с ней.
— Все равно. Не мое дело, если твоя перепил. Раз спать здесь, плати.
Джек полез в карман за деньгами и обнаружил, что там пусто.
— Вот черт!
Мексиканка сложила толстые руки под своей внушительной грудью.
— Нет денег?
— Как видишь.
Она в ярости уставилась на него. Джек поднялся на нетвердые ноги. Несмотря на похмелье, ситуация казалась ему забавной.
— Ладно, — сказал он. — Я принесу тебе оленя.
В глазах женщины отразилось недоверие.
— No soy estupida, senor.[5]
— Я принесу тебе оленя, — повторил он. Она подозрительно прищурилась.
— Даю слово, — сказал Джек, глядя ей в глаза. Женщина улыбнулась:
— Моя верить. Дочка говорить, ты не такой плохой, как другие в салуне. Когда?
— Завтра.
Она удовлетворенно кивнула.
— Может, и цыпленка? Джек чуть не улыбнулся.
— Если получится. Как я сюда попал?
— Мы облить тебя водой и привести сюда. Ты все болтать про Кэндис Картер. Ты тот полукровка, из-за которого она бросить Кинкейда, да?
— Что?
— Весь город говорить об этом, сеньор. Она сбежать с Кинкейдом, а вернуться с вами. Вначале бросить вас ради Кинкейда, а теперь уйти к нему. — Мексиканка рассмеялась. — Никак не выберет.
— Что ты мелешь? — в замешательстве спросил Джек. — Как это она могла уйти к Кинкейду? Он мертв.
— О нет, сеньор. Кинкейд приехать несколько дней назад за своей женой.
Джек прислонился к шероховатой стене.
— Кинкейд жив? Он здесь?
— Да, здесь. Со своей женой. — Она ткнула большим пальцем назад.
— Они сейчас в городе?
— Ждут дилижанс.
Оцепеневший мозг Джека ожил, сердце гулко и часто забилось. Кэндис здесь, в Тусоне. С Кинкейдом. Неужели ему никогда не скрыться от нее? Ему нет дела, где она и куда направляется. Их больше ничто не связывает.
Проклятие! Куда они едут?
Через Тусон проходили два маршрута: на восток, куда дилижанс отправлялся в полдень, и на запад — в три часа дня. Опоздания на несколько часов были обычным делом, но случались перерывы и подольше.
Джек напомнил себе, что Кэндис сделала свой выбор.
Интересно, как прошло их воссоединение? Проливала ли она слезы радости, что муж живехонек? Как объяснила потерю невинности? Джек мстительно понадеялся, что Кинкейд заставил ее сполна заплатить за это.
— У тебя есть виски? — с трудом вымолвил он, взглянув на женщину, наблюдавшую за ним с нескрываемым любопытством.
Проглотив залпом спиртное, Джек снова захмелел. Это было несложно, учитывая количество выпитого накануне. Знать бы только, куда они направляются.
Черт, почему он не может перестать думать об этой бессердечной сучке?
Джек был круглым дураком, когда надеялся, что Кэндис останется с ним. Будь она проклята! Почему он не может забыть, как Кэндис выглядела, как сверкали ее глаза, когда она сердилась, как смягчались от улыбки и сияли от возбуждения? Как она лежала под ним, отвечая на его ласки с пылом, какого он не встречал у других женщин и никогда больше не встретит. В их слиянии было нечто большее, чем физическое соединение, они становились частью друг друга.
Только оказавшись на пыльной улице, Джек понял, что вышел из лачуги босиком, в одних штанах, безоружный.
Остановка дилижансов располагалась напротив.
Кэндис сидела на скамье, в дорожном костюме — юбке и жакете из голубой саржи и шляпке в тон, украшенной голубым пером. Одежда подчеркивала изящные линии ее фигуры, и это вызвало у Джека вспышку запретного желания. Волосы ее были убраны под шляпку, и только несколько белокурых прядей падали на лицо, покрытое золотистым загаром. Она была намного смуглее, чем в тот день, когда он нашел ее в пустыне. На короткое мгновение Джек унесся мыслями к их первой встрече.
Кэндис сидела очень прямо, в напряженной позе, непохожая на себя. Она была одна.
Натыкаясь на прохожих, Джек пошел через дорогу. Он был уже на полпути, когда она заметила его.
— Кого я вижу! — протянул он с издевательской ухмылкой, остановившись перед ней. — Миссис Кинкейд собственной персоной. Собрались в путь?
— Джек! — воскликнула она.
В глубине ее глаз, казавшихся темными озерами на бледном лице, притаилась печаль, поразившая его в самое сердце. С чего бы Кэндис печалиться? Наверняка показалось, да и какое ему дело? Не хватает еще расчувствоваться.
— А где же ваш супруг? — ядовито осведомился Джек, поднимая ее на ноги.
Вопреки его ожиданиям Кэндис не отшатнулась. Она напряженно вглядывалась в его глаза и лишь поморщилась, когда Джек усилил хватку.
— Что же вы не умоляете, чтобы я оставил вас в покое? — Он насмешливо усмехнулся. — А вдруг вас увидят со мной? Что с вами, миссис Кинкейд? Проглотили язычок?
Джек дернул ее к себе, однако Кэндис не издала ни звука протеста.
— Ну и как, миссис Кинкейд? Счастливы вы со своим белым мужем? — Кэндис молчала. В чем дело? Почему она терпит его выходки? — Или в темноте не различишь? — Джек отпустил ее руки и оттолкнул от себя.
Кэндис покачнулась, упершись в столбик навеса, затем выпрямилась, но ни на секунду не отвела от него взгляда.
— Джек, ты не понимаешь…
— О, я понимаю, Кэндис. Я прекрасно понимаю, что ты маленькое ничтожество, помешанное на предрассудках, — с отвращением бросил он, схватив ее за плечи.
Кэндис всхлипнула.
— Убери лапы от моей жены! — рявкнул Кинкейд, быстрым шагом приближаясь к ним.
Джек отступил, опасаясь, что Кэндис может пострадать в перестрелке. Потянувшись к поясу, он вдруг сообразил, что безоружен. У него не было даже ножа. К величайшему его сожалению, ибо ему отчаянно хотелось прикончить белого мужа Кэндис Картер.
— Не надо, Вирджил! — В панике Кэндис бросилась к Кинкейду и схватила его за руку. — Он пьян. Мы просто разговаривали.
— Это он? — взвился Кинкейд. — Это он?
— Нет! — солгала Кэндис, цепляясь за него. — Клянусь тебе, это не он!
— Отойди, Кэндис.
— Нет! — крикнула девушка. Уходи, — буркнул Джек, борясь с похмельем.
Он не испытывал страха, но сознавал, что попал в переделку. Преимущество было на стороне Кинкейда.
— Вирджил, прошу тебя, он пьян и безоружен, — умоляла Кэндис.
Джек смотрел на них, пытаясь прояснить мозги и сосредоточиться на происходящем.
Кэндис прижималась к Кинкейду грудью и что-то быстро говорила, устремив на него обольстительный взгляд. Джек напряг слух, но слишком отупел от виски, чтобы разобрать слова. Наконец Кинкейд немного успокоился. Бросив на Джека угрожающий взгляд, он обнял Кэндис за талию и повел прочь.
Она ни разу не оглянулась.
Глава 40
Путешествие казалось бесконечным. Весь первый день Кэндис молча просидела в набитом битком дилижансе, совершавшем еженедельные рейсы между Сан-Франциско и Типтоном, штат Миссури, с остановками в Эль-Пасо, Тусоне, форте Юма и Лос-Анджелесе. В зависимости от рельефа местности в день они покрывали пятнадцать, от силы двадцать миль. Дорога то вилась по поросшим кустарником и полынью каменистым долинам, обрамленным высившимися в отдалении зубчатыми хребтами, то круто поднималась вверх, петляя вдоль узких каньонов, проложенных горными потоками в толще скал. Здесь, в тени сосен и можжевельника, было прохладнее.
Временами, когда колеса увязали в песке или цеплялись за корни деревьев и выступы скал, пассажиры высаживались. Женщины шли пешком, а мужчины толкали карету. Кэндис радовалась возможности размять онемевшее от тряски тело. В карете было душно, в воздухе висел тяжелый запах немытых тел. Однако за весь долгий день никто не решился заснуть. Пассажиры находились на грани психоза от страха, который укладывался в одно короткое слово.
Апачи.
Кэндис было все равно. Она чувствовала себя раздавленной и опустошенной. И не только из-за учиненного Кинкейдом насилия. Сердце ее терзала боль, перед которой меркло все остальное. Мысли ее постоянно возвращались к Джеку. Неужели она любит его? Но это невозможно. И безнадежно. Их разделяют непреодолимые препятствия, не последнее из которых ее собственная семья. Отец и братья отвернутся от нее. Кэндис чуть не заплакала, вспомнив ненавидящий взгляд Джека и его презрительные слова. Он презирает ее и считает рабой предрассудков. И как это ни ужасно, Джек прав.
Мысли Кэндис переключились на Кинкейда. Он не выпустит ее из своих лап, а если она попытается сбежать, настигнет и жестоко накажет. Кэндис не сомневалась, что, не вмешайся она, он не моргнув глазом застрелил бы Джека, воспользовавшись тем, что тот пьян и безоружен. Значит, у нее нет иного выхода, кроме как затаиться и, дождавшись подходящего момента, убить Кинкейда.
Она уже пыталась сделать это. На сей раз придется довести дело до конца.
Тоска по Джеку и хладнокровные размышления о том, как избавиться от Кинкейда, отвлекали Кэндис от мыслей о прошлой ночи, полной жестокости и насилия. Но временами пережитый ужас пробивался на поверхность, и тогда Кэндис охватывала дрожь. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, забыв обо всем.
Присутствие пяти попутчиков заставляло Кинкейда держаться в рамках приличий и не приставать к ней по ночам. Но Кэндис постоянно ощущала его интимные прикосновения и похотливые взгляды, со страхом ожидая прибытия в пункт назначения, которым оказался Эль-Пасо, а не Сан-Франциско, как сказал Кинкейд Марии. Он увез Кэндис, даже не позволив ей дождаться возвращения отца и братьев.
Что ж, по крайней мере она получила отсрочку. Тисканье по углам и жадные поцелуи украдкой все же лучше, чем насилие.
На четвертый день они остановились на ночевку на перевалочной станции на участке дороги с красноречивым названием перевал Апачи. К этому моменту единственная, кроме Кэндис, женщина-пассажирка впала в полубезумное состояние и тряслась от страха. Никакие доводы мужа не могли успокоить ее.
Перевал Апачи пересекал горный массив, связывая долины Сульфур-Спрингс на западе и Сан-Симон на востоке, и пользовался дурной славой. С тех пор как охотники и первопроходцы, а затем и поселенцы освоили его, он считался смертельно опасным и напоминал о бесчисленных нападениях апачей, резне и убийствах.
Протянувшись на восемь миль вдоль узкого, зажатого между скалами ущелья, перевал представлял собой идеальное место для засады. Во все стороны от основного тракта расходились узкие проходы и каньоны, один из которых вел на север, где, по слухам, располагался в горах лагерь Кочиса.
Теперь, правда, Кочис взял на себя защиту проезжавших по перевалу путешественников, а на перевалочных станциях нередко можно было встретить индейцев, предлагавших свои товары. Однако ни для кого не было секретом, что далеко не все апачи подчиняются Кочису. Да и сам он не вызывал особого доверия.
Обнесенная каменной стеной станция имела Г-образную форму. В западной ее части размещались спальни и кухня, а южное крыло было отведено под хранилища для зерна, еды, оружия и амуниции. В четверти мили от станции находились родники. Из-за них-то и индейцы, и белые пользовались этим путем. Станция располагалась примерно на середине перевала, на северной стороне каньона Сифон.
Поужинав в молчании, Кэндис прилегла на жесткий матрас. Кинкейд расположился рядом, но не тронул ее, и она погрузилась в сон, измученная переживаниями последних дней. Ночь прошла спокойно. Перекусив на скорую руку, они тронулись в путь, едва забрезжил рассвет.
Несмотря на раннее утро, было душно, что предвещало еще один томительно жаркий день. Зажатая скалами дорога полого спускалась к простиравшейся внизу долине, поросшей бурой травой, искореженным кустарником и деревьями юкки. Мулы неутомимо тащили карету, цокая копытами по каменистой почве. Они были на полпути к Эль-Пасо.
Нападение застигло их врасплох.
Только что все было мирно и спокойно, ничто не нарушало тишины, кроме тихой беседы, поскрипывания колес и звона упряжи. Неожиданно воздух огласился дикими боевыми кличами и улюлюканьем. И хотя Кэндис уже приходилось их слышать, ею овладел ужас.
Карета остановилась, окруженная всадниками, беспорядочно стрелявшими из луков и ружей. Кэндис оказалась на полу, куда ее столкнул Кинкейд, отстреливавшийся из окна. Но прежде чем упасть, она видела, как свалился со своего сиденья кучер, и разглядела свирепые раскрашенные лица индейцев, носившихся вокруг кареты.
— Сколько их? — напряженно спросил пассажир по имени Дэвис, занявший позицию у противоположного окна.
— Около двадцати, — ответил Кинкейд, между тем как очередная пуля пробила обшивку кареты. — Уилсона подстрелили.
— А что с Харрисом? — осведомился Дэвис о судьбе второго кучера и, прицелившись, выстрелил.
— Жив. Прячется под каретой. Придя в себя, Кэндис села.
— Вирджил, дай мне пистолет.
Он бросил на нее короткий взгляд и выстрелил.
— Берите, леди. — Дэвис выхватил пистолет у перепуганного пассажира, скорчившегося на полу.
Кэндис взяла пистолет и, убедившись, что он заряжен, подползла к окну. Сердце ее гулко колотилось от страха, но у нее было оружие и она умела им пользоваться.
— Аккуратнее расходуй пули, — уронил Кинкейд. Кэндис кивнула, выстрелила и промазала. Проклятие!
Больше она не промахнется.
Прошло минут десять — пятнадцать. Апачи яростно атаковали, бесстрашно бросаясь под пули. Трое пассажиров — двое мужчин и женщина, — сбившись в кучу на полу, скулили от страха, пока Дэвис, Кинкейд и Кэндис отстреливались. Но попасть в индейцев было непросто. Они свешивались с лошадей и стреляли снизу, прикрываясь их крупами. Число их не уменьшалось, и поражение обороняющихся было лишь делом времени.
Услышав крик, Кэндис и Кинкейд обернулись. Противоположная дверца распахнулась, и размалеванный индеец вытащил Дэвиса наружу. Горло несчастного было перерезано, из сонной артерии хлестала кровь. Кэндис закричала. Кинкейд выстрелил, и индеец исчез, то ли спрыгнув, то ли вывалившись из кареты.
Вдруг кто-то схватил Кэндис сзади и выволок наружу. Она с трудом устояла на ногах, оказавшись в гуще нападавших. Вокруг стоял невообразимый шум: ружейная пальба, топот копыт, крики и вопли. Вспомнив о пистолете, Кэндис выстрелила в затылок напавшему на нее воину и бросилась бежать. Но индейцы были повсюду, и не двадцать, как им показалось вначале, а сотни.
— Кочис! — раздался крик Харриса.
Кэндис бежала, не разбирая дроги, среди мечущихся воинов и лошадей. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди. Споткнувшись, она упала на колени и поняла, что индейцы сражаются друг с другом. Прямо на нее во весь опор скакал всадник с копьем наперевес. Кэндис замерла, сжимая скрытое в складках юбки оружие. Индеец стремительно приближался. Она уже видела его лицо с резкими чертами, расчерченное белыми и красными линиями, и даже испарину на лбу. Кэндис подняла пистолет.
Но прежде чем она нажала на курок, воин рухнул на землю, сраженный выстрелом сзади.
Все произошло в мгновение ока. Индейца застрелил другой апачи, мчавшийся на громадном гнедом, словно бронзовое изваяние с развевающимися черными волосами. На нем не было боевой раскраски. Не успела Кэндис опомниться, как он подхватил ее и на полном скаку посадил в седло перед собой. Рванувшись, она повернулась к нему и подняла револьвер.
Апачи схватил ее за запястье и сжал так сильно, что Кэндис выронила оружие, а затем сбросил ее на землю. Она упала на колени. Резко осадив коня, индеец устремил на девушку непроницаемый взгляд черных глаз. Тяжело дыша, Кэндис смотрела на него в ожидании неминуемой смерти. Внезапно до ее сознания дошло, что обстановка изменилась. Над каньоном повисла тишина — было слышно даже поскрипывание упряжи кареты. Схватка закончилась.
— Тебе ничто не угрожает, — властно произнес апачи, покачиваясь на нетерпеливо гарцующем гнедом.
Кэндис поднялась на ноги, догадываясь, кто перед ней. Кочис! И не только по внешним приметам — все знали, что предводитель апачей необычайно высок и красив, — но и по властным повадкам, отличавшим его от других. Только поэтому Кочису и его воинам удалось отбить нападение на их карету.
— Ты очень храбрая для белой женщины, — заметил он с мелькнувшей в глазах улыбкой.
— Вы Кочис, — сказала Кэндис, гадая, как он поступит с ней. Ветер подхватил гриву его длинных черных волос.
— Ты знаешь меня?
Кэндис зачарованно смотрела на его мощную фигуру.
— Нет. — Она вспыхнула. — Но я знаю Ниньо Сальважа. Он уставился на нее с нескрываемым интересом.
— А-а. Храбрый воин для храброй женщины. Он твой мужчина?
Кэндис снова покраснела.
— Нет. Он спас мне жизнь.
Лицо Кочиса приняло загадочное выражение.
— Мы друзья, — добавила Кэндис, чувствуя себя неловко под его испытующим взглядом. — Спасибо, что вытащили меня из этого кошмара.
— Джеронимо — свирепый воин.
При мысли, что на них напал этот безжалостный бандит, Кэндис содрогнулась.
— Если бы бремя, которое я возложил на свои плечи, не было столь тяжелым, — проговорил Кочис, — я бы сделал тебя своей третьей женой.
Кэндис испуганно уставилась на него. Он расхохотался, угадав ее мысли.
— Не бойся, женщина. Если богам будет угодно, мы еще встретимся.
Он развернул коня, и отряд из сотен вооруженных всадников, сотрясая землю, умчался в горы, опоясывающие перевал Апачи.
Временами, когда колеса увязали в песке или цеплялись за корни деревьев и выступы скал, пассажиры высаживались. Женщины шли пешком, а мужчины толкали карету. Кэндис радовалась возможности размять онемевшее от тряски тело. В карете было душно, в воздухе висел тяжелый запах немытых тел. Однако за весь долгий день никто не решился заснуть. Пассажиры находились на грани психоза от страха, который укладывался в одно короткое слово.
Апачи.
Кэндис было все равно. Она чувствовала себя раздавленной и опустошенной. И не только из-за учиненного Кинкейдом насилия. Сердце ее терзала боль, перед которой меркло все остальное. Мысли ее постоянно возвращались к Джеку. Неужели она любит его? Но это невозможно. И безнадежно. Их разделяют непреодолимые препятствия, не последнее из которых ее собственная семья. Отец и братья отвернутся от нее. Кэндис чуть не заплакала, вспомнив ненавидящий взгляд Джека и его презрительные слова. Он презирает ее и считает рабой предрассудков. И как это ни ужасно, Джек прав.
Мысли Кэндис переключились на Кинкейда. Он не выпустит ее из своих лап, а если она попытается сбежать, настигнет и жестоко накажет. Кэндис не сомневалась, что, не вмешайся она, он не моргнув глазом застрелил бы Джека, воспользовавшись тем, что тот пьян и безоружен. Значит, у нее нет иного выхода, кроме как затаиться и, дождавшись подходящего момента, убить Кинкейда.
Она уже пыталась сделать это. На сей раз придется довести дело до конца.
Тоска по Джеку и хладнокровные размышления о том, как избавиться от Кинкейда, отвлекали Кэндис от мыслей о прошлой ночи, полной жестокости и насилия. Но временами пережитый ужас пробивался на поверхность, и тогда Кэндис охватывала дрожь. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, забыв обо всем.
Присутствие пяти попутчиков заставляло Кинкейда держаться в рамках приличий и не приставать к ней по ночам. Но Кэндис постоянно ощущала его интимные прикосновения и похотливые взгляды, со страхом ожидая прибытия в пункт назначения, которым оказался Эль-Пасо, а не Сан-Франциско, как сказал Кинкейд Марии. Он увез Кэндис, даже не позволив ей дождаться возвращения отца и братьев.
Что ж, по крайней мере она получила отсрочку. Тисканье по углам и жадные поцелуи украдкой все же лучше, чем насилие.
На четвертый день они остановились на ночевку на перевалочной станции на участке дороги с красноречивым названием перевал Апачи. К этому моменту единственная, кроме Кэндис, женщина-пассажирка впала в полубезумное состояние и тряслась от страха. Никакие доводы мужа не могли успокоить ее.
Перевал Апачи пересекал горный массив, связывая долины Сульфур-Спрингс на западе и Сан-Симон на востоке, и пользовался дурной славой. С тех пор как охотники и первопроходцы, а затем и поселенцы освоили его, он считался смертельно опасным и напоминал о бесчисленных нападениях апачей, резне и убийствах.
Протянувшись на восемь миль вдоль узкого, зажатого между скалами ущелья, перевал представлял собой идеальное место для засады. Во все стороны от основного тракта расходились узкие проходы и каньоны, один из которых вел на север, где, по слухам, располагался в горах лагерь Кочиса.
Теперь, правда, Кочис взял на себя защиту проезжавших по перевалу путешественников, а на перевалочных станциях нередко можно было встретить индейцев, предлагавших свои товары. Однако ни для кого не было секретом, что далеко не все апачи подчиняются Кочису. Да и сам он не вызывал особого доверия.
Обнесенная каменной стеной станция имела Г-образную форму. В западной ее части размещались спальни и кухня, а южное крыло было отведено под хранилища для зерна, еды, оружия и амуниции. В четверти мили от станции находились родники. Из-за них-то и индейцы, и белые пользовались этим путем. Станция располагалась примерно на середине перевала, на северной стороне каньона Сифон.
Поужинав в молчании, Кэндис прилегла на жесткий матрас. Кинкейд расположился рядом, но не тронул ее, и она погрузилась в сон, измученная переживаниями последних дней. Ночь прошла спокойно. Перекусив на скорую руку, они тронулись в путь, едва забрезжил рассвет.
Несмотря на раннее утро, было душно, что предвещало еще один томительно жаркий день. Зажатая скалами дорога полого спускалась к простиравшейся внизу долине, поросшей бурой травой, искореженным кустарником и деревьями юкки. Мулы неутомимо тащили карету, цокая копытами по каменистой почве. Они были на полпути к Эль-Пасо.
Нападение застигло их врасплох.
Только что все было мирно и спокойно, ничто не нарушало тишины, кроме тихой беседы, поскрипывания колес и звона упряжи. Неожиданно воздух огласился дикими боевыми кличами и улюлюканьем. И хотя Кэндис уже приходилось их слышать, ею овладел ужас.
Карета остановилась, окруженная всадниками, беспорядочно стрелявшими из луков и ружей. Кэндис оказалась на полу, куда ее столкнул Кинкейд, отстреливавшийся из окна. Но прежде чем упасть, она видела, как свалился со своего сиденья кучер, и разглядела свирепые раскрашенные лица индейцев, носившихся вокруг кареты.
— Сколько их? — напряженно спросил пассажир по имени Дэвис, занявший позицию у противоположного окна.
— Около двадцати, — ответил Кинкейд, между тем как очередная пуля пробила обшивку кареты. — Уилсона подстрелили.
— А что с Харрисом? — осведомился Дэвис о судьбе второго кучера и, прицелившись, выстрелил.
— Жив. Прячется под каретой. Придя в себя, Кэндис села.
— Вирджил, дай мне пистолет.
Он бросил на нее короткий взгляд и выстрелил.
— Берите, леди. — Дэвис выхватил пистолет у перепуганного пассажира, скорчившегося на полу.
Кэндис взяла пистолет и, убедившись, что он заряжен, подползла к окну. Сердце ее гулко колотилось от страха, но у нее было оружие и она умела им пользоваться.
— Аккуратнее расходуй пули, — уронил Кинкейд. Кэндис кивнула, выстрелила и промазала. Проклятие!
Больше она не промахнется.
Прошло минут десять — пятнадцать. Апачи яростно атаковали, бесстрашно бросаясь под пули. Трое пассажиров — двое мужчин и женщина, — сбившись в кучу на полу, скулили от страха, пока Дэвис, Кинкейд и Кэндис отстреливались. Но попасть в индейцев было непросто. Они свешивались с лошадей и стреляли снизу, прикрываясь их крупами. Число их не уменьшалось, и поражение обороняющихся было лишь делом времени.
Услышав крик, Кэндис и Кинкейд обернулись. Противоположная дверца распахнулась, и размалеванный индеец вытащил Дэвиса наружу. Горло несчастного было перерезано, из сонной артерии хлестала кровь. Кэндис закричала. Кинкейд выстрелил, и индеец исчез, то ли спрыгнув, то ли вывалившись из кареты.
Вдруг кто-то схватил Кэндис сзади и выволок наружу. Она с трудом устояла на ногах, оказавшись в гуще нападавших. Вокруг стоял невообразимый шум: ружейная пальба, топот копыт, крики и вопли. Вспомнив о пистолете, Кэндис выстрелила в затылок напавшему на нее воину и бросилась бежать. Но индейцы были повсюду, и не двадцать, как им показалось вначале, а сотни.
— Кочис! — раздался крик Харриса.
Кэндис бежала, не разбирая дроги, среди мечущихся воинов и лошадей. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди. Споткнувшись, она упала на колени и поняла, что индейцы сражаются друг с другом. Прямо на нее во весь опор скакал всадник с копьем наперевес. Кэндис замерла, сжимая скрытое в складках юбки оружие. Индеец стремительно приближался. Она уже видела его лицо с резкими чертами, расчерченное белыми и красными линиями, и даже испарину на лбу. Кэндис подняла пистолет.
Но прежде чем она нажала на курок, воин рухнул на землю, сраженный выстрелом сзади.
Все произошло в мгновение ока. Индейца застрелил другой апачи, мчавшийся на громадном гнедом, словно бронзовое изваяние с развевающимися черными волосами. На нем не было боевой раскраски. Не успела Кэндис опомниться, как он подхватил ее и на полном скаку посадил в седло перед собой. Рванувшись, она повернулась к нему и подняла револьвер.
Апачи схватил ее за запястье и сжал так сильно, что Кэндис выронила оружие, а затем сбросил ее на землю. Она упала на колени. Резко осадив коня, индеец устремил на девушку непроницаемый взгляд черных глаз. Тяжело дыша, Кэндис смотрела на него в ожидании неминуемой смерти. Внезапно до ее сознания дошло, что обстановка изменилась. Над каньоном повисла тишина — было слышно даже поскрипывание упряжи кареты. Схватка закончилась.
— Тебе ничто не угрожает, — властно произнес апачи, покачиваясь на нетерпеливо гарцующем гнедом.
Кэндис поднялась на ноги, догадываясь, кто перед ней. Кочис! И не только по внешним приметам — все знали, что предводитель апачей необычайно высок и красив, — но и по властным повадкам, отличавшим его от других. Только поэтому Кочису и его воинам удалось отбить нападение на их карету.
— Ты очень храбрая для белой женщины, — заметил он с мелькнувшей в глазах улыбкой.
— Вы Кочис, — сказала Кэндис, гадая, как он поступит с ней. Ветер подхватил гриву его длинных черных волос.
— Ты знаешь меня?
Кэндис зачарованно смотрела на его мощную фигуру.
— Нет. — Она вспыхнула. — Но я знаю Ниньо Сальважа. Он уставился на нее с нескрываемым интересом.
— А-а. Храбрый воин для храброй женщины. Он твой мужчина?
Кэндис снова покраснела.
— Нет. Он спас мне жизнь.
Лицо Кочиса приняло загадочное выражение.
— Мы друзья, — добавила Кэндис, чувствуя себя неловко под его испытующим взглядом. — Спасибо, что вытащили меня из этого кошмара.
— Джеронимо — свирепый воин.
При мысли, что на них напал этот безжалостный бандит, Кэндис содрогнулась.
— Если бы бремя, которое я возложил на свои плечи, не было столь тяжелым, — проговорил Кочис, — я бы сделал тебя своей третьей женой.
Кэндис испуганно уставилась на него. Он расхохотался, угадав ее мысли.
— Не бойся, женщина. Если богам будет угодно, мы еще встретимся.
Он развернул коня, и отряд из сотен вооруженных всадников, сотрясая землю, умчался в горы, опоясывающие перевал Апачи.
Глава 41
Спустя четыре дня они добрались до Эль-Пасо. Уже темнело, когда дилижанс въехал в пыльный городок, застроенный глинобитными и деревянными строениями. Измученная Кэндис, выйдя из кареты, безропотно последовала за Кинкейдом, даже не заметив, что они миновали обшарпанный отель.
Только оказавшись в дверях заведения, куда он привел ее, она поняла, что это бордель, и ахнула.
Кэндис всегда гадала, как выглядят подобные заведения, и это оправдало ее наихудшие ожидания. От входа просматривался салон, оформленный кричаще-красным шелком и бархатом, где среди мужчин лениво прохаживались полуодетые женщины в разной степени неглиже. Украшенные перьями и блестками костюмы полностью обнажали ноги и руки и в значительной степени грудь. Кинкейд предостерегающе сжал ее локоть, и Кэндис ничего не оставалось, как молча смотреть на приближавшуюся к ним стройную женщину не первой молодости.
В отличие от девиц в салоне она была в длинном, хотя и довольно смелого покроя платье с глубоким вырезом, обнажавшим плечи и грудь. Разрез на юбке открывал при ходьбе длинные ноги. Женщина была красива естественной красотой, без румян и губной помады. Белокурые волосы, более светлого, чем у Кэндис, оттенка, были убраны в высокую прическу. На шее и в ушах сверкали бриллианты.
— Вирджил, — низким хрипловатым голосом проговорила женщина, обнимая Кинкейда, не выпускавшего руки Кэндис.
— Лорна, ты прекрасно выглядишь, — улыбнулся тот, откровенно лаская ее взглядом.
Она рассмеялась, коснувшись его щеки кончиком пальца с наманикюренным ногтем, и перевела взгляд на Кэндис:
— А это как прикажешь понимать?
— Я объясню чуть позже. Мы задержимся здесь на некоторое время. Но вначале Кэндис нужно принять ванну.
Лорна посмотрела на Кинкейда, озадачив Кэндис сверкнувшим в ее глазах блеском.
— Отведи ее в комнату в конце коридора. В бывшую комнату Сузи. Я велю Карле принести горячую воду и ванну.
— Спасибо, дорогая, — снова улыбнулся Кинкейд, чмокнув ее в щеку.
— Как я понимаю, вечером ты будешь занят? — осведомилась Лорна.
— Наверняка. Но всегда остается завтра, дорогая. — Он направился к лестнице, увлекая за собой Кэндис.
— Но это же публичный дом! — запротестовала девушка.
— Совершенно верно, моя дорогая. Мы остановимся здесь, пока я не покончу с делами в этих местах.
Кинкейд широко зашагал по коридору, и Кэндис ускорила шаг, чтобы не отстать. Услышав отчетливые удары кровати остену, она залилась краской. Раздался женский стон, мужской голос хрипло произнес: «Вот так, детка, вот так», а затем последовал его крик. Кэндис хотелось убежать без оглядки или хотя бы заткнуть уши. Звуки, производимые совокупляющейся парочкой, навели ее на мысли о Джеке и на то, как она сама извивалась от страсти в его объятиях.
— Вирджил, неужели мы должны оставаться здесь?
— Да, — ухмыльнулся он. — Расслабься, дорогая. Ты скоро привыкнешь. — Он открыл дверь в спальню.
Кэндис осмотрелась. Комната казалась вполне обычной, если не считать широкой кровати. На сосновом полу лежал небольшой коврик. Дубовый стол с двумя стульями и простой шкаф довершали обстановку.
— Я спущусь вниз, пропущу стаканчик. А ты пока раздевайся. Сейчас принесут ванну. Я скоро приду, и мы пообедаем.
Кэндис смотрела на закрывшуюся за ним дверь, борясь с отчаянием. «Можешь не торопиться», — ожесточенно подумала она, стараясь настроиться на воинственный лад. Если уступить ему, Кинкейд окончательно подчинит ее себе. Нельзя поддаваться отчаянию. Ни в коем случае! Необходимо сохранять спокойствие и не думать о том, что произойдет дальше.
Опустившись на мягкий матрас, Кэндис с наслаждением вытянула ноги и, только сняв туфли, заметила, что окна в комнате заколочены досками.
Вскочив с постели, она подошла к двери и попыталась ее открыть. Заперто. Он что, собирается держать ее в заточении? Бросившись к окну, Кэндис подергала доски. Прибито на совесть. Без лома не отдерешь. Неужели кого-то еще держали здесь? Возмущенная и озадаченная, она беспокойно расхаживала по комнате.
Звук повернувшегося в замке ключа привлек ее внимание. Кэндис поспешно села, выжидающе глядя на дверь. Дюжий мужчина внес в комнату большую медную лохань. Следом появилась неряшливого вида девушка с двумя ведрами, в которых плескалась горячая вода. Бросив на Кэндис похотливый взгляд, мужчина вышел. Девушка вылила воду в ванну и, сказав, что принесет еще, ушла, закрыв за собой дверь. Щелкнул замок.
Горничная вскоре вернулась с двумя полными ведрами. Кэндис начала раздеваться.
— Как тебя зовут? — спросила она,надеясь обрести в лице девушки союзницу.
— Карла, — ответила та, с откровенным любопытством разглядывая Кэндис. — Тебя привез Кинкейд.
Кэндис спустила вниз юбки и перешагнула через них.
— Верно. Ты его знаешь?
Карла улыбнулась, склонившись над одеждой Кэндис.
— Он такой красивый.
Кэндис сняла сорочку. Она больше не находила Кинкейда привлекательным, видя в нем только угрозу и зло.
— Собираешься стирать мои вещи? — поинтересовалась она и вздохнула от удовольствия, опустившись в воду.
— Мне велели забрать их, — ответила Карла. — И передать тебе, что все, что тебе понадобится, находится в шкафу.
Она вышла, и снова защелкнулся замок.
Вода оказалась божественной. Кэндис закрыла глаза и погрузилась глубже. Несмотря на все ее старания не думать о Джеке, мысли тут же устремились в привычном направлении. Интересно, чем он занят в эту минуту? Конечно, ненавидит ее. В карете Кэндис постоянно грезила о Джеке, представляя себе его походку, хищную и грациозную, как у горного льва, его смех, голос, шептавший слова любви. Она видела серые глаза, сверкавшие страстью, ощущала руки Джека на своем теле. Яркие дразнящие образы вставали перед мысленным взором, наполняя восторгом. Боже, как она тоскует по нему!
Кэндис вспомнила их последнюю встречу в Тусоне и подавила рыдание, представив себе пьяного Джека с воспаленными глазами, окутанного парами виски. Но даже в таком состоянии он был великолепен. И полон ненависти. Ей никогда не забыть его презрительных слов. Он был почти раздет, босой. Наверное, не только пил, но и неплохо развлекся с какой-нибудь потаскушкой. Ревность и печаль нахлынули на Кэндис. Быстро же он нашел утешение.
Она понимала, что только понапрасну терзает себя. Что толку, даже если она признает, что испытывает к нему глубокое чувство? Но ведь это так! Пора признать, что она любит Джека и ужасно скучает по нему. Слезы отчаяния выступили у нее на глазах.
Ей следовало остаться с ним.
Кэндис поразмыслила над этим. Нет, она не смогла бы прожить в лагере апачей до конца своих дней. Эта мысль, однако, повлекла за собой другую — нечто, о чем Кэндис не решалась даже думать. У нее была задержка. Весьма возможно, что она беременна от Джека.
Только оказавшись в дверях заведения, куда он привел ее, она поняла, что это бордель, и ахнула.
Кэндис всегда гадала, как выглядят подобные заведения, и это оправдало ее наихудшие ожидания. От входа просматривался салон, оформленный кричаще-красным шелком и бархатом, где среди мужчин лениво прохаживались полуодетые женщины в разной степени неглиже. Украшенные перьями и блестками костюмы полностью обнажали ноги и руки и в значительной степени грудь. Кинкейд предостерегающе сжал ее локоть, и Кэндис ничего не оставалось, как молча смотреть на приближавшуюся к ним стройную женщину не первой молодости.
В отличие от девиц в салоне она была в длинном, хотя и довольно смелого покроя платье с глубоким вырезом, обнажавшим плечи и грудь. Разрез на юбке открывал при ходьбе длинные ноги. Женщина была красива естественной красотой, без румян и губной помады. Белокурые волосы, более светлого, чем у Кэндис, оттенка, были убраны в высокую прическу. На шее и в ушах сверкали бриллианты.
— Вирджил, — низким хрипловатым голосом проговорила женщина, обнимая Кинкейда, не выпускавшего руки Кэндис.
— Лорна, ты прекрасно выглядишь, — улыбнулся тот, откровенно лаская ее взглядом.
Она рассмеялась, коснувшись его щеки кончиком пальца с наманикюренным ногтем, и перевела взгляд на Кэндис:
— А это как прикажешь понимать?
— Я объясню чуть позже. Мы задержимся здесь на некоторое время. Но вначале Кэндис нужно принять ванну.
Лорна посмотрела на Кинкейда, озадачив Кэндис сверкнувшим в ее глазах блеском.
— Отведи ее в комнату в конце коридора. В бывшую комнату Сузи. Я велю Карле принести горячую воду и ванну.
— Спасибо, дорогая, — снова улыбнулся Кинкейд, чмокнув ее в щеку.
— Как я понимаю, вечером ты будешь занят? — осведомилась Лорна.
— Наверняка. Но всегда остается завтра, дорогая. — Он направился к лестнице, увлекая за собой Кэндис.
— Но это же публичный дом! — запротестовала девушка.
— Совершенно верно, моя дорогая. Мы остановимся здесь, пока я не покончу с делами в этих местах.
Кинкейд широко зашагал по коридору, и Кэндис ускорила шаг, чтобы не отстать. Услышав отчетливые удары кровати остену, она залилась краской. Раздался женский стон, мужской голос хрипло произнес: «Вот так, детка, вот так», а затем последовал его крик. Кэндис хотелось убежать без оглядки или хотя бы заткнуть уши. Звуки, производимые совокупляющейся парочкой, навели ее на мысли о Джеке и на то, как она сама извивалась от страсти в его объятиях.
— Вирджил, неужели мы должны оставаться здесь?
— Да, — ухмыльнулся он. — Расслабься, дорогая. Ты скоро привыкнешь. — Он открыл дверь в спальню.
Кэндис осмотрелась. Комната казалась вполне обычной, если не считать широкой кровати. На сосновом полу лежал небольшой коврик. Дубовый стол с двумя стульями и простой шкаф довершали обстановку.
— Я спущусь вниз, пропущу стаканчик. А ты пока раздевайся. Сейчас принесут ванну. Я скоро приду, и мы пообедаем.
Кэндис смотрела на закрывшуюся за ним дверь, борясь с отчаянием. «Можешь не торопиться», — ожесточенно подумала она, стараясь настроиться на воинственный лад. Если уступить ему, Кинкейд окончательно подчинит ее себе. Нельзя поддаваться отчаянию. Ни в коем случае! Необходимо сохранять спокойствие и не думать о том, что произойдет дальше.
Опустившись на мягкий матрас, Кэндис с наслаждением вытянула ноги и, только сняв туфли, заметила, что окна в комнате заколочены досками.
Вскочив с постели, она подошла к двери и попыталась ее открыть. Заперто. Он что, собирается держать ее в заточении? Бросившись к окну, Кэндис подергала доски. Прибито на совесть. Без лома не отдерешь. Неужели кого-то еще держали здесь? Возмущенная и озадаченная, она беспокойно расхаживала по комнате.
Звук повернувшегося в замке ключа привлек ее внимание. Кэндис поспешно села, выжидающе глядя на дверь. Дюжий мужчина внес в комнату большую медную лохань. Следом появилась неряшливого вида девушка с двумя ведрами, в которых плескалась горячая вода. Бросив на Кэндис похотливый взгляд, мужчина вышел. Девушка вылила воду в ванну и, сказав, что принесет еще, ушла, закрыв за собой дверь. Щелкнул замок.
Горничная вскоре вернулась с двумя полными ведрами. Кэндис начала раздеваться.
— Как тебя зовут? — спросила она,надеясь обрести в лице девушки союзницу.
— Карла, — ответила та, с откровенным любопытством разглядывая Кэндис. — Тебя привез Кинкейд.
Кэндис спустила вниз юбки и перешагнула через них.
— Верно. Ты его знаешь?
Карла улыбнулась, склонившись над одеждой Кэндис.
— Он такой красивый.
Кэндис сняла сорочку. Она больше не находила Кинкейда привлекательным, видя в нем только угрозу и зло.
— Собираешься стирать мои вещи? — поинтересовалась она и вздохнула от удовольствия, опустившись в воду.
— Мне велели забрать их, — ответила Карла. — И передать тебе, что все, что тебе понадобится, находится в шкафу.
Она вышла, и снова защелкнулся замок.
Вода оказалась божественной. Кэндис закрыла глаза и погрузилась глубже. Несмотря на все ее старания не думать о Джеке, мысли тут же устремились в привычном направлении. Интересно, чем он занят в эту минуту? Конечно, ненавидит ее. В карете Кэндис постоянно грезила о Джеке, представляя себе его походку, хищную и грациозную, как у горного льва, его смех, голос, шептавший слова любви. Она видела серые глаза, сверкавшие страстью, ощущала руки Джека на своем теле. Яркие дразнящие образы вставали перед мысленным взором, наполняя восторгом. Боже, как она тоскует по нему!
Кэндис вспомнила их последнюю встречу в Тусоне и подавила рыдание, представив себе пьяного Джека с воспаленными глазами, окутанного парами виски. Но даже в таком состоянии он был великолепен. И полон ненависти. Ей никогда не забыть его презрительных слов. Он был почти раздет, босой. Наверное, не только пил, но и неплохо развлекся с какой-нибудь потаскушкой. Ревность и печаль нахлынули на Кэндис. Быстро же он нашел утешение.
Она понимала, что только понапрасну терзает себя. Что толку, даже если она признает, что испытывает к нему глубокое чувство? Но ведь это так! Пора признать, что она любит Джека и ужасно скучает по нему. Слезы отчаяния выступили у нее на глазах.
Ей следовало остаться с ним.
Кэндис поразмыслила над этим. Нет, она не смогла бы прожить в лагере апачей до конца своих дней. Эта мысль, однако, повлекла за собой другую — нечто, о чем Кэндис не решалась даже думать. У нее была задержка. Весьма возможно, что она беременна от Джека.