Джойс Бренда. Скандальная любовь

   Николь была возмущена. Она прекрасно поняла, почему маркиза пригласила ее. Не похвали герцог ее костюм, никто бы не проявил к ней дружеских чувств.
   Николь выпила еще один бокал шампанского и стала прохаживаться, надеясь где-нибудь неожиданно наткнуться на герцога. Впервые она поняла, какой властью обладают такие люди, как герцог. Он не пытался быть ее защитником. Его отзыв о ней был вполне беспристрастен. Однако все стали относиться к ней так, будто никакого скандала и не было.
   — Вы не выглядите очень счастливой, леди Шелтон, — прозвучал низкий голос за ее спиной.
   У Николь от радости перехватило дыхание. Она резко обернулась, пролив немного шампанского. Он стоял так близко, что ее грудь, прикрытая лишь легкой сорочкой да шелковой блузкой, задела его руку. Покраснев, она отступила назад и еще больше пролила вино.
   Трудно было понять, что выражал его взгляд, когда он взял у нее из рук бокал. Она успела заметить, что глаза его были не карими, а какого-то золотистого цвета, как шерри-бренди.
   Ее поведение, вероятно, забавляло его.
   — Позвольте вам подлить вина, — предложил он.
   Мгновенно появился слуга, держа поднос с шипящим шампанским. Герцог один бокал протянул ей, другой взял себе. Когда он задел ее руку, Николь показалось, будто он прикоснулся к чему-то такому внутри ее, что было, наверное, ее душой.
   — Почему вы сердитесь?
   — Нельзя сказать, чтобы я сердилась, — ответила Николь осторожно. Она пыталась взять себя в руки. Но, глядя на его губы, ей захотелось, чтобы он поцеловал ее. Эта мысль снова привела ее в смятение.
   — Сейчас, похоже, вы уже не сердитесь, — произнес герцог, медленно ее оглядывая.
   Что-то в его голосе вызывало в ней мгновенный отклик, что-то очень близкое, но Николь не могла определить, что же это такое. Она почувствовала, как груди ее наливаются упругостью.
   — Да, я больше не сержусь, — выдохнула она.
   — Хорошо, — сказал он низким, ласкающим голосом, — мне бы не хотелось, чтобы вы сердились на меня в первую же минуту нашего знакомства.
   В этих словах было какое-то значение, ей было трудно догадаться, о чем он думает и почему именно ее он выделил из всех. Неожиданно для самой себя она произнесла:
   — Я никогда не буду сердиться на вас. — Николь вспыхнула, ей стало ужасно стыдно за столь откровенное признание.
   — А… вот вы и опять изменились. Есть над чем подумать. Я представляю себе, что ваше настроение, как и вы вся, постоянно меняетесь. Это интересно.
   Она смотрела на него во все глаза, лишившись речи. Да и что она вообще могла ему ответить, не понимая значения его слов.
   — Я… я… не знаю. — Она совершенно определенно погибала.
   — А у меня нет на этот счет сомнений, — сказал он почти шепотом, — как нисколько не сомневаюсь я в том, что ваша оригинальность заходит далеко за пределы, установленные обществом.
   Николь представила себе, как она мчится на лошади в мужском костюме. Этот образ как будто придал ей сил. Она посмотрела ему прямо в глаза, дыхание стало легким и ровным. Да, это правда. Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее как-то по-особенному.
   Николь сразу почувствовала, что он не понял и придал ее словам значение, которое она в них вовсе и не вкладывала. Она решила сменить тему разговора.
   — Мы сейчас с вами соседи, — вежливо сказала она. — Чепмен-Холл совсем рядом с Драгмором.
   — Как удобно, — сухо ответил он. — Значит, с моей стороны будет просто по-соседски пригласить вас в гости, не так ли?
   Его золотистые глаза не отпускали ее. Она не могла поверить своим ушам. Она улыбнулась и не поняла, почему он опять глубоко вздохнул.
   — Я довольно часто проезжаю верхом мимо Чепмена, — ответила она с жаром.
   — Не сомневаюсь. Значит, в следующий раз, когда будете проезжать мимо, обязательно сверните ко мне, чтобы поздороваться, — сказал он повелительным тоном.
   — Обязательно, — пообещала Николь.

ГЛАВА 2

   Герцог Клейборо вернулся в Чепмен-Холл в полночь очень раздраженным. Как человек нелюдимый, он терпеть не мог праздники, которые устраивались в его честь, прекрасно понимая, что его популярность — это дань его богатству, титулам и положению в обществе.
   Он не уважал людей типа леди Аддерли, которые постоянно вились вокруг него, и считал их не очень умными.
 
   Ему никогда не доставляли удовольствие балы и званые вечера. Герцог считал это пустой тратой времени. С восемнадцатилетнего возраста он управлял огромным имением Клейборо, в то время как его отец, восьмой герцог Френсис Клейборо, бездумно делал долги. Пока отец гулял и развлекался, его сын бился изо всех сил, чтобы спасти семью от разорения. Владения Клейборо вместе с сотней ферм занимали двести тысяч акров и включали земли в Сассексе, Кенте, Дербошире и даже в Дареме. Герцог, как и большинство представителей английской знати, получал свои доходы от занятий сельским хозяйством. Однако вот уже несколько десятилетий сельское хозяйство было для Клейборо тяжким бременем. Суровой дисциплины и изнурительной работы было явно недостаточно, чтобы справиться с хозяйством, приходящим в упадок. Кроме того, Америка буквально наводнила английский рынок сельхозпродуктами. Требовался смелый новаторский подход к делу. Френсис Клейборо все дни проводил в игорных домах, а ночи — Бог знает где. В это время молодой упрямый наследник вкладывал деньги в торговлю, в лондонские надежные предприятия, пускал капитал в рост.
   Сейчас это время прошло. Герцог мало горевал по поводу того, что расточительный отец его два года назад умер в своей постели в объятиях любовника-юноши. Сын сделал все возможное, чтобы не придать широкой огласке этот омерзительный факт, могущий принести семье большой моральный урон.
   Когда молодой герцог двенадцать лет назад окунулся в дела своих владений, мать была рядом с ним. Он никогда не переставал удивляться тому, как ей в течение двух предшествовавших десятилетий удавалось управлять хозяйством безо всякой помощи отца.
 
   Раздражен же он был оттого, что уже слишком поздно и на предстоящий день было запланировано очень много дел. К тому же если Хэдриан не высыпался, то весь день он не мог плодотворно работать. Сегодня, считал он, его силы и время потрачены впустую.
   Он вошел в дом. Дворецкий Вудворд встретил его и заботливо снял с него плащ.
   — Никаких приказаний не будет, ваше сиятельство?
   — Ложись спать, Вудворд, — отпустил его герцог. «А все-таки день сегодня прошел не совсем впустую», — подумал он, и сердце учащенно забилось. Образ очаровательной цыганки не уходил из памяти.
   Вудворд кашлянул. Герцог задержался на лестнице, удивленно взглянув на дворецкого.
   — Герцогиня Дауэйджер вернулась сегодня вечером, ваше сиятельство. — Это было неожиданно. Я распорядился для герцогини привести в порядок голубую комнату в западном крыле дома. Сейчас комната в прекрасном состоянии, ваше сиятельство.
   — Молодец, — сказал герцог и, нахмурившись, поднялся по лестнице.
   «Что здесь нужно матери, Господи? Имение Дауэйжеров было в Дербошире. И проехать это расстояние было не так уж легко; а если она приехала из Лондона, где у нее тоже был дом, то ей пришлось ехать полдня. Разумеется, она приехала не просто поболтать, что-то серьезное привело ее сюда. Но как бы там ни было, ждать придется до утра. Завтра… завтра… — Все тело его напряглось. — Проедет ли мимо эта соблазнительная леди Шелтон?» Улыбка появилась на его лице, первая настоящая улыбка за весь вечер. Но свидетелем этого был только борзой кобель, который изо всех сил вилял хвостом, приветствуя хозяина.
   Клейборо разделся. Он все еще находился под сильным впечатлением от ее оригинальности. В который раз он вообразил ее скачущей на лошади, обнаженную в своей постели и, наконец, отдающуюся ему с необузданной цыганской страстью. Не в его характере было предаваться мечтаниям, да, пожалуй, такого с ним никогда и не случалось.
   Не оригинальной она была, а дерзкой и безрассудной. Он знал и глубоко уважал графа Драгмора. Николас Шелтон был очень похож на него, такой же твердый и знающий работник, умный бизнесмен. Может, она его невестка? Или кузина?
   Совершенно очевидно, что она замужем, так как она не юная мисс, а ее смелые манеры, особенно появление в таком костюме без сопровождения, только подтверждают его предположение. Он привык иметь дело с замужними женщинами, они бросались к его ногам и делали решительно все, чтобы попасть к нему в постель. Герцог вел весьма спокойный образ жизни, не предавался излишествам и азартным играм, не швырялся деньгами, и лишь от красивой женщины он был не в силах отказаться. Правда, инициаторами в подобных делах, как правило, были сами женщины. Постоянная любовница быстро ему надоедала, и тогда он менял ее на новую. О нем сложилось мнение в свете как о грубом бабнике, но ему это было безразлично.
   Вдруг ему пришло в голову, что из леди Шелтон может получиться отличная любовница. Совсем не зная ее, он чувствовал это. Леди Шелтон интересовала его не на одну или две ночи, а на длительный срок.
 
   Герцогиня Дауэйджер тоже любила вставать очень рано. Изабель де Варенн Брекстон-Лоувел приобрела эту лакейскую привычку в первые годы своего замужества, когда Френсис, после смерти седьмого герцога, вступил во владение наследством. Очень скоро она поняла, что ее муж не намеревается оставлять распутный образ жизни. Когда же счета накопились в чудовищном количестве, она наняла грамотного финансиста для определения истинного положения дел. Сделанный им вывод, что имение приходит в упадок, явился для нее тяжелым ударом. Но беда одна не ходит. Изабель поняла, что брак ее оказался неудачным. Кому-то нужно было управлять огромным герцогством. И этим кем-то стала Изабель. И чем больше времени она уделяла этой работе, тем больше она озлоблялась на Френсиса.
 
   Было несколько минут седьмого, но Вудворд уже наливал ей чай из посеребренного чайника, который принадлежал бывшим владельцам Чепмен-Холла и был так же стар и истерт, как дубовые полы в доме. Никто из знакомых герцогини Дауэйджер не пил чай из серебряной посуды с чернью.
   Несмотря на ранний час, она была одета в элегантный дневной ансамбль голубого цвета: платье, подчеркивающее ее очень тонкую талию, собранное сзади и складку, с подолом в форме колокола и широкими рукавами, отделанными мутоновыми лапками. Хоть ей было пятьдесят четыре года, она обладала фигурой двадцатилетней женщины и следила за ней очень внимательно. Лицо у нее было гладкое и ухоженное. Лишь крохотные морщинки в уголках живых голубых глаз да характерные линии вокруг рта могли выдать ее возраст. Безупречный овал патрицианского лица свидетельствовал о том, что она еще не скоро увянет. Она умела сохранить многое от былой красоты и оставалась очень привлекательной.
   Сапфировые клипсы и бриллиантовый браслет с сапфирами удивительной красоты гармонировал с голубым шелком платья. На правой руке красовалось кольцо с большим сапфиром и двумя маленькими рубинами по краям. Изабель не носила обручальных колец. Она легко вздохнула, сняв их после смерти мужа.
   — Я так и думал, что ты уже встала, — сказал герцог, входя в комнату. На нем были плотно облегающие бедра бриджи, сапоги и свободная белая рубашка. — Доброе утро, мама. — Он подошел и поцеловал мать.
   — Доброе утро, — ответила она.
   Герцог сел рядом с ней за большой исцарапанный стол красного дерева. Мать внимательно смотрела на сына, и огромная гордость за него охватила ее. Он был ее единственным ребенком, которого она родила довольно поздно, после семи лет замужества, когда ей исполнилось уже двадцать четыре года.
   Все в нем восхищало ее: благородные манеры, мужественный взгляд, умение держаться с достоинством и гордая осанка. Любая мать могла бы ей позавидовать. Насколько честен и прям был ее сын, настолько же слаб и безответствен его отец. И еще ей всегда было немного печально оттого, что в ее сыне до сих пор проглядывал угрюмый маленький мальчик, у которого никогда не было детства.
   — Я осмелюсь спросить, — сказал герцог, в то время когда Вудворд наливал густой черный кофе, — почему ты приехала?
   На вопрос она ответила вопросом:
   — Как прошел вчерашний бал?
   — Как обычно, жуткая скука. — Герцог ухмыльнулся.
   Она смотрела на сына и думала, что бы могла означать эта легкая ухмылка на его лице. Затем она поблагодарила Вудворда и отпустила его.
   — Меня беспокоит Элизабет, Хэдриан.
   Это было имя его невесты. Какое-то время Хэдриан молчал.
   — Что-нибудь случилось?
   — Тебе бы не пришлось задавать этот вопрос, проводи ты с ней немного больше времени, — мягко ответила Изабель.
   — Видишь ли, мама, тебе, как никому другому, известно, что имение само по себе без управления существовать не может.
   — Я-то знаю. Да вот ваши дороги все реже и реже пересекаются. И еще мне известно, что ее это очень беспокоит.
   Взгляд герцога стал жестким.
   — Значит, я плохой, — наконец произнес он, — я не стал бы причинять ей огорчения преднамеренно. Ведь в Лондоне она ведет такую бурную светскую жизнь. Он был уверен, что она счастлива. Мне даже в голову не приходило, что она может скучать… э… по мне!
   — Конечно, ей хорошо в Лондоне и она счастлива. Но ведь вы же обручены. Через несколько месяцев вы поженитесь. Об этом уже все говорят.
   — Ты из-за этого сюда приехала?
   — Нет. Я с ней встречалась позавчера, Хэдриан. И хотя она притворяется, будто все идет как нужно, совершенно очевидно, что ей плохо.
   — Она больна?
   — Боюсь, что да. Она очень бледна и сильно похудела. Я не выдержала и спросила ее прямо, что с ней. Но ты же знаешь Элизабет, она всегда боится быть кому-либо в тягость. Прости ее, Господи, мне пришлось чуть ли не силой вытягивать из нее слова. Наконец она мне призналась, что последнее время сильно устает. И хоть аппетит у нее хороший, с каждым днем так, что приходится перешивать платья. Я пыталась уговорить ее обратиться к доктору, но она только смеется и говорит, что все пройдет и так.
   — Мама, если бы все было так плохо, как ты говоришь, она, я думаю, сама обратилась бы к доктору. Но тем не менее, как только я здесь закончу дела, а это случится через одну-две недели, то приеду в Лондон и и сам во всем разберусь. И будь уверена, если понадобится лечение, она его получит.
   Изабель знала, что все это будет непременно сделано, так как еще не было случая, чтобы он не исполнил обещанного. С Элизабет он всегда был очень учтив, вежлив и ласков. Он никогда ей ни в чем не отказывал, даже тогда, когда она просила его поприсутствовать на каком-нибудь приеме, которые он совершенно не мог терпеть.
   Изабель была убеждена, что, несмотря на то что Хэдриан и Элизабет были двоюродными братом и сестрой, он действительно любит ее со всей искренностью. Когда их обручили, Хэдриану было двенадцать лет, а Элизабет — только два года. Изабель понимала, что страстной, жгучей любви у Хэдриана и Элизабет не было, но он всегда заботился о ней как о сестре, зная, что она его любит совсем не как брата. Но это Изабель уже не касалось. Она знала, что у сына есть любовница, однако не сомневалась — он будет прекрасным мужем. Главное, что они были друзьями. В конце концов, дружба — это не самый плохой фундамент для брака, и чтобы это утверждать, она достаточно пожила на этом свете. А любовь? Что любовь? Ведь очень мало есть на свете семей, которым посчастливилось долго наслаждаться этим чувством. Эти размышления унесли Изабель в прошлое, и ей стало грустно.
   Герцог тем временем заканчивал завтрак, размышляя над словами матери. Ее сообщение не очень обеспокоило его. А вот мать очень испугана. Иначе бы она не помчалась в такую даль. В Лондоне он первым делом выяснит, что с Элизабет. Уж его-то она не проведет. Если болезнь действительно есть, он будет везде ее сопровождать: и в театры, и на приемы, и на прочие глупые сборища. Опять герцогиня Дауэйджер оказалась права: он слишком глубоко ушел в дела и забыл невесту. Да, он не видел ее уже больше месяца. Оправдания для себя он не нашел и решил, что, как только они поженятся, он никогда не станет надолго разлучаться с ней.
   Герцог извинился перед матерью за то, что он должен срочно выехать. Ремонт в Чепмен-Холле шел отвратительно, и его присутствие там было обязательно. Как только он встал из-за стола, мысли вновь вернулись к смелой, похожей на цыганку леди Шелтон. Вчера он флиртовал с ней, как какой-то легкомысленный пижон, которым себя никогда не считал. Он ее буквально преследовал. Он даже пригласил ее сюда, в Чепмен-Холл, а сейчас пожалел об этом. Мать уедет только завтра, и он не может позволить, чтобы она встретилась с леди Шелтон, будущей его любовницей, это было бы неприлично. Вчера он явно что-то недодумал, если вообще думал.
   Утро герцог провел в осмотре небольшого имения всего в двадцать акров. Времени на осмотр ушло немного, и Хэдриан освободился рано. К обеду он уже был в Чепмен-Холле. Обедали вместе — он и Изабель. На обед была приготовлена баранина в мятном соусе. Изабель рассказала, что ездила верхом — она была страстная наездница — и что завтра утром она уезжает в Лондон. Он поделился с ней планами относительно Чепмен-Холла. Изабель всегда живейшим образом интересовалась всем, что касается герцогства. Они уже заканчивали обед, когда вошел Вудворд и важно произнес, что приехала леди Николь Брэгг Шелтон.
   — Леди Николь Шелтон из Драгмора, Хэдриан? — спросила мать, странно взглянув на него.
   Слегка покраснев, герцог резко встал.
   — Мы договорились поехать вместе покататься верхом, — сказал он тоном, исключающим дальнейшие расспросы. Он быстро вышел, оставив мать в некотором замешательстве.
   Вудворд проводил его в маленькую гостиную, дверь которой была раскрыта. Увидев ее, герцог замедлил шаг. Он стал похож на хищника, почуявшего добычу. Она поднялась с дивана, и их глаза встретились. Ничего похожего на дикую цыганку сегодня в ней не было, но выглядела она еще соблазнительнее, чем вчера на балу. На ней был костюм для верховой езды темно-зеленого цвета, такого же цвета шляпа; волосы подколоты и спрятаны. В руках, обтянутых черными перчатками, она держала гибкую плеть, нервно сгибая и разгибая ее.
   — Я рад, что вы зашли, — тихо сказал герцог.
   Скользнув взглядом по ее изящной фигуре, он еще раз убедился, что ее прекрасные формы не были плодом его разыгравшегося воображения.
   Она попыталась сделать книксен, но герцог остановил ее:
   — Пожалуйста, без формальностей. Полагаю, что это может выглядеть в данной ситуации смешно, не так ли?
   Она заморгала. Глаза ее были светло-серыми, почти серебристыми. Интересно, слышит ли она, что он говорит, понимает ли его? Она его озадачила неожиданным румянцем на лице, что было бы естественным для неопытной женщины. Может быть, она тоже еле справляется с физическим влечением, которое обуревало его?
   — Благодарю вас, ваше сиятельство, — сказала она тихим, вдруг осевшим голосом.
   В зале послышались шаги. Он даже не стал прислушиваться, зная наверное, что это идет мать. Какого-либо удачного выхода из сложившейся обстановки не было, придется их представить. Он сжал зубы. Вошла Изабель, взволнованно переводя взгляд с сына на Николь. Во взгляде герцогини читалось явное недовольство.
   — Леди Шелтон, герцогиня Клейборо Дауэйджер, — произнес он официальным тоном, не допускающим двусмысленное толкование ситуации.
   Обе женщины обменялись приветствиями.
   — Не выпьете ли вы с нами чаю, леди Шелтон? — Вудворд, пожалуйста, принеси нам закуски.
   — Извини, мама, я ведь говорил тебе, что мы едем кататься. — Чтобы мать не настаивала на своем предложении, он решительно взял Николь под руку и повел ее из комнаты в фойе.
   — Сегодня прекрасный день. Будет очень жаль, если мы не воспользуемся этим, — заметил он, а сам уже думал о том, как воспользуется тем, что само плывет в руки.
   — Ко… конечно, — Николь заикалась, расстроенная таким резким и внезапным уходом.
   У герцога не было никаких сомнений в том, что мать ошеломлена его вульгарностью. Ну что ж, его самого смущали такие манеры, но это не меняло его намерений.

ГЛАВА 3

   Герцог настойчиво вел ее вниз по ступеням роскошной лестницы. Николь оглянулась. На верхней площадке у дверей стояла герцогиня Дауэйджер и с изумлением смотрела на них. Такое поведение сына ей явно не нравилось. Для Николь было совершенно очевидно, что мать герцога недовольна интересом сына к ней.
   «Должно быть, она знает о моем ужасном прошлом. Все об этом знают», — подумала Николь.
   Но когда он сказал хриплым, тихим голосом:
   — Я надеялся, Николь, что вы сегодня придете, — все мысли о герцогине Дауэйджер исчезли.
   Они пришли в конюшню. Пока герцог отдавал распоряжение привести лошадей, Николь разглядывала лицо герцога, все больше поражаясь его красоте. Он назвал ее Николь. Все происходило так стремительно, как сбываются мечты во сне.
   — Надеюсь, вы не возражаете, если я буду называть вас Николь?
   — Как я могу возражать, — пробормотала она, трепеща.
   — Хорошо, значит, со всеми формальностями покончено. Вы будете называть меня Хэдриан.
   — Хэдриан, — прошептала она, не в состоянии отвести от него взгляд.
   Появился слуга с лошадьми. Герцог отошел, чтобы проверить подпругу на ее лошади. Николь продолжала смотреть на него. Вчера на балу в черном смокинге он был поразительно хорош и элегантен, но сегодня он был великолепен и мужествен. Герцог повернулся к ней, и она едва успела отвести в сторону взгляд, моля Бога, чтобы он не заметил, с каким восхищением она его разглядывает.
   Они поехали по тропинке через поле. Герцог любовался ее каурой кобылой, отметив отменный вкус Николь. Обычно она ездила в мужском седле, но сегодня ей очень хотелось понравиться герцогу. Ради него она приехала в дамском седле, ради него она заставила двух горничных причесывать и одевать себя в течение бесконечных двух часов. Ей показалось, что она ему нравится. Значит, старалась не напрасно.
   Чепмен-Холл остался далеко позади за дубовой рощей. Тропинка, извивавшаяся вдоль опушки леса, привела их на поляну, где журча пробегал ручеек.
   — Давайте немного пройдемся, — неожиданно предложил герцог, легко соскакивая на землю.
   Николь было безразлично, что делать. Когда он подошел к ее остановившейся лошади, она спрыгнула и попала прямо ему в руки. Она замерла, почувствовав его объятия. Их колени соприкоснулись. Он задержал ее больше, чем это было нужно, но потом отпустил, улыбаясь, будто ничего не произошло. Улыбка полностью меняла выражение его лица.
   У Николь перехватило дыхание. Как мог такой человек заинтересоваться ею? Ведь он сам сказал, что ждал ее в Чепмен-Холле?
   — Не пройтись ли нам? — вновь предложил он.
   Язык не слушался Николь, и она только кивнула в ответ, очень надеясь на то, что он не примет ее за полную идиотку. Потом она попыталась найти какую-нибудь подходящую тему для разговора, но он взял ее за руку, и все мысли из головы сразу же улетучились.
   Они молча шли вдоль ручья. Герцог взял у нее поводья и вел обеих лошадей. Между ними возникло странное напряжение. Сердце Николь бешено колотилось. Никогда раньше ей не приходилось испытывать подобное. Однако необходимо было о чем-то говорить.
   Поняв, должно быть, ее состояние, герцог заговорил о погоде, о том, как тихо и хорошо в этот час в лесу.
   — Похоже, вы страстная наездница?
   Это было не то слово. Она была более чем страстная, но решив, что скромность — одно из достоинств леди, просто ответила «да». «О чем бы еще поговорить, — мучительно думала Николь, — ведь не о лошадях же…»
   — Я… Я очень люблю ездить верхом.
   Он искоса посмотрел на нее и слегка изменившимся голосом произнес:
   — Я тоже люблю.
   Она проглотила слюну. «В свои слова он явно вложил какой-то дурной смысл», — подумала Николь.
   — Я езжу верхом ежедневно, — продолжала она.
   Он посмотрел на нее в упор.
   — Вы катаетесь медленно или быстро, Николь?
   Она опустила глаза, представив себе, как мчится во весь опор во время охоты, и сказала:
   — Быстро.
   — Быстро… — повторил он задумчиво, останавливаясь.
   Ей тоже пришлось остановиться, так как он держал ее за руку.
   — Как быстро?
   — Я… Я не знаю. — Его манера вести себя волновала ее.
   — Вам нравится быстро ездить? Опасность возбуждает вас?
   «Нет ничего увлекательнее, чем взять на полном скаку барьер высотой в четыре фута», — подумала Николь про себя, а вслух сказала:
   — Да.
   Он еще крепче сжал ее руку и на некоторое время замолчал.
   — Вы так не похожи на других. Мне еще не приходилось встречаться с женщиной, которая сама призналась бы, что ее увлекают опасные приключения.
   Николь взглянула на него, не понимая, что он этим хотел сказать: комплимент это или нет. Она по-прежнему плохо соображала.
   — Не поехать ли нам дальше?
   — В качестве партнеров по верховой езде?
   — П… партнеров по езде? — выдавила она из себя с трудом, заикаясь, не веря в свое счастье и не вполне понимая его.
   — В… вы тоже любите охоту?
   Герцог взял ее за другую руку и крепко их сжал. Теперь она не смогла бы от него вырваться, да ей этого и не хотелось.
   — Только сегодня, — сказал он грубо. — Так какая вы наездница, Николь?