— Вы говорите, что у вас нет детей? Вы были женаты?
— Нет… — Выражение его лица стало злым. — Как я уже сказал, прошлое осталось в прошлом. У меня нет желания его тревожить, надеюсь, у твоей матери тоже.
Как раз с этим Хэдриан и не был согласен. Он почувствовал, что здесь отношения очень интимны и сложны — не ему их распутывать, — но в силу своего строптивого характера твердо решил проигнорировать желание отца.
— Возможно, вы правы. Как долго вы пробудете здесь?
Стоун улыбнулся. Он почувствовал, что ему больше не страшно и совсем не тревожно. Напротив, его сердце готово было разорваться от любви к своему единственному ребенку. Это чувство переполняло его, стало трудно дышать. Ему и в голову не приходило, что можно испытать такое.
— Столько, сколько я буду здесь желанным гостем.
— Вы здесь всегда будете желанным.
Сердце Стоуна заныло. Он посмотрел на сына и увидел легкий румянец на его щеках. Он инстинктивно понял, что Хэдриану нелегко далась его откровенность, слишком быстро все произошло.
— Спасибо.
— Не нужно благодарить меня, вы мой отец. Вам всегда здесь будут рады, — повторил он твердо.
Стоун вспомнил о своих опасениях.
— Мое родство с вами не повредит вашему положению?
Похоже, Хэдриана позабавила его встревоженность. Он удивленно поднял бровь и ответил:
— А-а, понимаю. Мое положение как герцога? Нет, не повредит.
— Но как это возможно?
— Изабель стала законной наследницей Клейборо в браке с Френсисом. Да, у меня действительно много двоюродных братьев, которые хотели бы лишить меня наследства и которые с удовольствием оспорили бы завещание Джонатана Брекстон-Лоувела. Но до этого никогда не дойдет. Не потому, что я жажду власти и положения, я этого не хочу. Не потому, что я люблю Клейборо и не захочу с ним расстаться, чего я действительно не хочу, а потому, что репутация моей матери должна во всех случаях оставаться незапятнанной, как бы важно для меня ни было найти отца. Правда о наших взаимоотношениях не может быть раскрыта. И если кто-либо захочет что-нибудь раскрыть, я буду все отрицать, чтобы защитить мать. А если так сделаю я, то никто не посмеет возбудить дело.
— Понятно.
Стоун не был огорчен, хотя ему очень хотелось бы заявить, что Хэдриан Брекстон-Лоувел — его сын.
Его чуть не до слез растрогала непоколебимая верность сына матери и чувство чести.
Однако Стоун уловил предупреждающие нотки в голосе сына.
— Я восхищаюсь тобой, Хэдриан, — спокойно сказал отец. — Я горжусь тобой. Я приехал сюда не за тем, чтобы публично объявить тебя своим сыном или испортить тебе жизнь. Не беспокойся на этот счет.
— Я знаю, — сказал Хэдриан также серьезно. — Я это знаю даже без вашего заверения. Вы не мстительны, и вы не ловец счастья, не мелочны. Знать это — для меня очень много.
Неожиданно для себя он пошутил:
— Хоть вы и американец, но человек чести.
Стоун расхохотался.
ГЛАВА 35
ГЛАВА 36
— Нет… — Выражение его лица стало злым. — Как я уже сказал, прошлое осталось в прошлом. У меня нет желания его тревожить, надеюсь, у твоей матери тоже.
Как раз с этим Хэдриан и не был согласен. Он почувствовал, что здесь отношения очень интимны и сложны — не ему их распутывать, — но в силу своего строптивого характера твердо решил проигнорировать желание отца.
— Возможно, вы правы. Как долго вы пробудете здесь?
Стоун улыбнулся. Он почувствовал, что ему больше не страшно и совсем не тревожно. Напротив, его сердце готово было разорваться от любви к своему единственному ребенку. Это чувство переполняло его, стало трудно дышать. Ему и в голову не приходило, что можно испытать такое.
— Столько, сколько я буду здесь желанным гостем.
— Вы здесь всегда будете желанным.
Сердце Стоуна заныло. Он посмотрел на сына и увидел легкий румянец на его щеках. Он инстинктивно понял, что Хэдриану нелегко далась его откровенность, слишком быстро все произошло.
— Спасибо.
— Не нужно благодарить меня, вы мой отец. Вам всегда здесь будут рады, — повторил он твердо.
Стоун вспомнил о своих опасениях.
— Мое родство с вами не повредит вашему положению?
Похоже, Хэдриана позабавила его встревоженность. Он удивленно поднял бровь и ответил:
— А-а, понимаю. Мое положение как герцога? Нет, не повредит.
— Но как это возможно?
— Изабель стала законной наследницей Клейборо в браке с Френсисом. Да, у меня действительно много двоюродных братьев, которые хотели бы лишить меня наследства и которые с удовольствием оспорили бы завещание Джонатана Брекстон-Лоувела. Но до этого никогда не дойдет. Не потому, что я жажду власти и положения, я этого не хочу. Не потому, что я люблю Клейборо и не захочу с ним расстаться, чего я действительно не хочу, а потому, что репутация моей матери должна во всех случаях оставаться незапятнанной, как бы важно для меня ни было найти отца. Правда о наших взаимоотношениях не может быть раскрыта. И если кто-либо захочет что-нибудь раскрыть, я буду все отрицать, чтобы защитить мать. А если так сделаю я, то никто не посмеет возбудить дело.
— Понятно.
Стоун не был огорчен, хотя ему очень хотелось бы заявить, что Хэдриан Брекстон-Лоувел — его сын.
Его чуть не до слез растрогала непоколебимая верность сына матери и чувство чести.
Однако Стоун уловил предупреждающие нотки в голосе сына.
— Я восхищаюсь тобой, Хэдриан, — спокойно сказал отец. — Я горжусь тобой. Я приехал сюда не за тем, чтобы публично объявить тебя своим сыном или испортить тебе жизнь. Не беспокойся на этот счет.
— Я знаю, — сказал Хэдриан также серьезно. — Я это знаю даже без вашего заверения. Вы не мстительны, и вы не ловец счастья, не мелочны. Знать это — для меня очень много.
Неожиданно для себя он пошутил:
— Хоть вы и американец, но человек чести.
Стоун расхохотался.
ГЛАВА 35
Изабель не могла понять, что случилось, зачем ее так срочно вызывает к себе Хэдриан.
Поздно вечером, после ужина, ей принесли от него записку с просьбой посетить Клейборо завтра утром. Изабель забеспокоилась. Такая срочность, наверное, могла быть связана только с женой. А что еще более важное могло случиться?
Разумеется, она непременно приедет.
Она поднялась с рассветом и через час уже была в пути. Было еще раннее утро, когда она пересекла границу герцогства. В сильном волнении она почти влетела в дом сына.
— Его светлость еще в столовой, ваша светлость, — сообщил ей Вудворд.
Изабель удивилась: Хэдриан никогда не завтракал так поздно — уже было половина десятого, и она не могла понять, почему он сегодня нарушает свои правила. Ее беспокойство усилилось.
— Герцогиня с ним? Задавать этот вопрос она боялась: боялась получить отрицательный ответ, хотя и надеялась на противное.
— Нет, ваша светлость, герцогиня еще спит.
Изабель облегченно вздохнула.
— Значит, Николь вернулась! — воскликнула она радостно.
Вудворд улыбался в очень редких случаях, но тут не сдержался:
— Да, вернулась. Мы все так рады, ваша светлость. Хотя… не то чтобы вернулась…
Изабель давно знала Вудворда, поэтому удивилась, когда он сам начал рассказывать, очевидно, ему очень хотелось что-то еще сказать ей.
— Что вы имеете в виду?
— Его светлость принесли ее домой.
По интонации голоса и той недоговоренности, с какой он это сказал, она предположила самое плохое. Она хорошо могла себе представить, какие силы потребовались бедному Хэдриану, чтобы вернуть в дом жену. Изабель тяжело вздохнула и поспешила дальше в столовую.
— Он не здесь, ваша светлость, — следуя за ней, предупредил Вудворд. — Он сейчас в музыкальной комнате. Ее светлость предпочитают завтракать именно там.
Изабель очень удивилась, но в ту же минуту поняла, что все будет хорошо. Николь Шелтон Брекстон-Лоувел постепенно укрощает ее сына. Давно пора ему стать немножко мягче. Она пропустила вперед Вудворда, чтобы он открыл ей дверь, и, весело улыбаясь, вошла в комнату.
Но тут она сразу же застыла на месте. В комнате был Хэдриан. Ее Хэдриан. Хэдриан Стоун. Он сидел за столом вместе с ее сыном, оба были увлечены какой-то серьезной беседой. Могло показаться, что вот так они завтракают каждый день — отец и сын.
У нее закружилась голова. Но Изабель, отличавшаяся железной волей, заставила сердце биться ровно, хотя и очень сильно побледнела. Она стояла высокая, стройная, по-прежнему сильная, но смертельно бледная: взгляд ее был прикован к Хэдриану Стоуну, который тоже смотрел на нее, не отрываясь.
— Мама! — воскликнул Хэдриан.
Хэдриан-младший переводил взгляд с застывшей в дверях матери на отца, в состоянии шока сидевшего за столом. Первым пришел в себя Хэдриан Стоун.
— Что за шутки? — спросил он холодно.
— Извините, я вспомнил, что у меня есть очень срочное и важное дело, которое мне нужно сейчас же разрешить, — сказал Хэдриан и, не дожидаясь ответа, быстро вышел, захлопнув за собой дверь.
Стоун повторил свой вопрос:
— Что это за глупые шутки?
Изабель молча смотрела на него, часто моргая. Она не могла поверить, что это не сон, что человек, которого она когда-то всем сердцем любила да и любит сейчас, стоит перед ней.
Он постарел. Волосы уже не были блестящими и каштановыми, в них появилось много седых, вокруг глаз и рта расположились морщинки, но он по-прежнему был стройным и мускулистым и по-прежнему зачаровывал ее своей мужественностью, он, как и прежде, был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо встречала, — и всегда будет таким.
Он встал, отодвинул ногой стул и сказал резко:
— Я не хотел больше видеть вас, но, похоже, наш сын решил иначе.
Изабель вздрогнула. Было очевидно, что он ее ненавидит. Он смотрел на нее с таким презрением, с каким смотрят на самого отвратительного преступника. Боже мой, как могла такая любовь перейти в ненависть? Как же ей смотреть ему в глаза, если он испытывает к ней такую ненависть?
У нее нашлись силы, о существовании которых она и не подозревала. Она распрямила плечи, подняла голову и твердо произнесла:
— Похоже.
Она прошла к столу легким шагом, не глядя на него, но ощущая на себе его горящий взгляд. Она никогда не была легкомысленной, но сейчас ощутила свои пятьдесят лет во всей полноте. Стоило ей взглянуть на него, как она загорелась волнующим, жарким желанием. Он же, как ей казалось, видел перед собой пожилую женщину, к которой испытывал только ненависть.
Она потянулась к чайнику, чтобы налить ему и себе чаю. Хэдриан перехватил ее руку и потянул Изабель к себе так, что их лица почти соприкасались. Она вскрикнула.
— Боже милостивый! — закричал он. — После всего, что вы наделали, вы смотрите на меня и наливаете мне чай?!
— Отпустите мою руку.
Он отпустил сразу же.
— На вас это не похоже — вести себя так грубо.
Она поражалась своему спокойствию и твердости, хотя на самом деле была близка к обмороку.
— Если я веду себя так грубо, так только потому, что вы меня к этому вынудили.
— Френсис тоже обвинял меня в своей слабости.
Он оцепенел и побледнел, на щеках заходили желваки. Потом тихо произнес:
— Извините.
Он никогда не был похож на Френсиса, не мог быть на него похожим, и Изабель знала это.
— Вы тоже извините меня, — сказала она тихим и проникновенным голосом.
Он вскинул голову, как от резкого удара. Глаза метали молнии.
— Извиняться сейчас? Не поздновато ли?
Он перегнулся через стол, и Изабель подумала, что он опять хочет ее схватить за руку. Но он навис над ней, трясясь от ярости.
— Так по какому поводу вы извиняетесь, Изабель?
Слезы безудержно текли по ее щекам.
— Извините за все.
— За все? — с сарказмом переспросил он. — За ложь, за обман, за то, что вы оказались эгоистичной самкой?
Она отшатнулась от него.
— О Боже!
Он снова схватил ее — в руках была огромная сила, хоть они не причиняли боли, — и сильно тряхнул ее.
— Я любил женщину, которой не было на самом деле. Никогда не было! То, что я любил, был обман, прекрасная ложь. Я любил прекрасную ложь!
Она зарыдала:
— Почему ты так делаешь? Почему ты мучаешь меня? За что ты меня так ненавидишь?
— Ты лишила меня сына и еще спрашиваешь, почему я тебя ненавижу?
— Я так поступила потому, что боялась! Я боялась!
— Боялась? Кого? Френсиса?
— Нет. Я хочу сказать, что, конечно, Френсиса я боялась. Он ненавидел меня за то, что я управляла имением, за то, что Хэдриан не его сын. Ему было достаточно малейшего повода, чтобы обидеть меня. Хэдриан еще мальчиком был похож на тебя. Он был очень смелый мальчик. Сколько раз он пытался защитить меня! — Изабель горько плакала.
— Я бы защитил тебя! — Он крепко тряхнул ее. — Черт возьми! Я бы вас обоих защитил! Я бы вас увез отсюда!
— Именно этого я и боялась, — вместе с рыданием вырвалось у нее. — Я знала, что ты приедешь, если я сообщу тебе о Хэдриане, что ты будешь требовать у меня сына. Я знала и то, что поступаю дурно, скрывая от тебя правду. Но, Хэдриан! Господи, попытайся понять меня! Самое тяжелое, что мне пришлось когда-нибудь пережить, — это бегство от тебя и возвращение в Клейборо. Для меня до сих пор остается загадкой, как я сумела это сделать, как я жила изо дня в день без тебя. Лишь когда я узнала, что у меня от тебя будет ребенок, я успокоилась, это придало мне силы жить и бороться. Я не сообщала тебе ничего потому, что ты приехал бы и поломал жизнь, которую я едва сумела наладить. Я знала, что стоило бы мне тебя увидеть, и я без колебаний покинула бы Клейборо и мужа, отказалась бы от чести, от самой себя и убежала бы с тобой и ребенком. Но, поступив так, я бы ненавидела себя всю жизнь.
Он отпустил ее, дрожащей рукой провел по своим волосам, глядя на нее в полном недоумении.
— Господи! Это все из-за проклятого благородства! Из-за него ты пожертвовала собой!
— Если бы я взяла Хэдриана и ушла с тобой, то со временем стала бы презирать не только себя, но и тебя, а этого я боялась больше всего, — закончила она почти шепотом.
Стоун был в растерянности, он не знал, как реагировать на ее слова. Потом отошел в сторону. Она наблюдала за ним, не сдерживая больше слез и не произнося ни звука.
Когда он повернулся к ней, Изабель увидела, что в его увлажнившихся глазах уже нет гнева.
— Жизнь никогда не бывает только белой или черной, не так ли? — заключил он с грустью. — Сколько в ней серых оттенков? Почему ты должна быть именно такой, какая ты есть, Изабель? Хотя, — он с горечью засмеялся, — именно эту женщину я полюбил.
— Я решила, что лучше жить без тебя, но любя тебя, чем жить с тобой и презирать себя и тебя.
— А я бы не смог долго выдержать твое презрение, — сказал он очень серьезно.
— Теперь ты понимаешь? — воскликнула она.
— Да, я понимаю, что значит уважать себя, — горько признался он.
Она откинулась на спинку кресла, чувствуя огромное облегчение, и взглянула на него смелее.
— Ты можешь простить меня?
— Не знаю.
Она была убита этой фразой.
— Хэдриану было плохо. Ты хоть понимаешь, что пожертвовала им ради своего проклятого благородства?
— Нет! — воскликнула Изабель. — Френсис никогда его не любил, но я заставила его признать, что Хэдриан его сын. Я пригрозила ему, что открою обществу все, что о нем знаю: как он пьет, как предпочитает мальчиков и как его жене приходится спасать его от кредиторов. И Френсис уступил. Он никогда бы не перенес, если бы свет узнал о его полной финансовой несостоятельности. Хэдриан действительно не испытывал отцовской любви, но я старалась возместить ее. Ты же его видел. Видел, каким замечательным человеком вырос наш сын. Посмотри, какой он сильный, он во всех отношениях похож на тебя. Ты вполне можешь гордиться им, должен гордиться.
— Но он рос страдая.
На минуту Изабель закрыла глаза.
— Он страдал. Он страдал от боли, которая не покидала его по сей день. Боль оттого, что его не любил и презирал отец. Я, как могла, защищала его. Может быть, я эгоистка. Возможно, ты прав — я думала только о себе. Очень может быть, что решение, принятое мною тогда, было неверно. Сколько раз я спрашивала себя об этом. Возможно, ты дал бы ему любовь. Но наши отношения недолго бы сохранились, если бы я отказалась от своего брака и от той жизни, которой жила. Трудно сказать, был бы Хэдриан после этого более счастливым ребенком.
Стоун понял, что сейчас действительно очень трудно судить, что было бы лучше. Изабель тихо плакала, вытирая слезы платком. Он вдруг почувствовал, что гнева в нем больше не осталось, что на душе легко. Он видел ее хрупкие вздрагивающие плечи, изящные руки, на пальце левой руки блестел необыкновенных размеров сапфир: обручальных колец она не носила.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Изабель сейчас не двадцать лет: у глаз собралось несколько морщинок, морщинки у рта стали глубже, волосы стали платинового цвета, но черты лица остались по-прежнему прекрасны. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание.
— Ты все еще очень красива, Изабель, — сказал он осторожно.
— Я старая.
— Ты не выглядишь старой.
— Не делай этого.
— Не делай — чего? — Он еще ближе придвинулся к ней.
— Не надо! — Она попыталась убрать его руки, но он притянул ее к себе и вздрогнул. Каждая часть ее тела была необыкновенно женственной и хорошо знакомой. Она замерла в его объятиях и тихо посмотрела на него чистыми, прекрасными глазами, которые он так хорошо понимал.
— Не нужно, — сказала она опять.
— Почему не нужно? Ничего не изменилось, не так ли? Мы по-прежнему хотим друг друга. Я хочу тебя.
Слезы навернулись ей на глаза.
— А я люблю тебя.
Его словно оглушило громом, а затем он перестал соображать, что делает. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал. Все прошлые годы исчезли: вчера стало сегодня. Ему не было шестидесяти лет, а женщина, которую он держал в своих объятиях, была молоденькой девушкой. Возможно, что они и обнимались не здесь, а где-то на палубе «Морского дракона». Время остановилось для них. Реальностью были только Изабель и его сильная любовь к ней, которая никогда не умирала.
Руки соскользнули вниз по ее телу, как бы вспоминая, губы касались ее губ.
— Не плачь, Изабель, — тихо пробормотал он, — не плачь, — и еще крепче обнял ее.
Она не успокаивалась. Схватив его за отвороты пиджака так, что они затрещали, она, рыдая, повторяла:
— Я люблю тебя, Хэдриан, люблю, но я не могу быть с тобой, раз ты меня так ненавидишь.
— Я не ненавижу тебя! Как же я могу вообще ненавидеть тебя? Я всю жизнь прожил с любовью к тебе, — и, вспомнив слова сына, добавил: — Даже американец может хранить верность.
Она засмеялась:
— Это правда? Ты серьезно говоришь? Ты любишь меня? Ты можешь меня простить?
— Есть такая поговорка, — сказал он, с нежностью держа ее лицо в своих больших ладонях. — Любовь залечивает все раны.
Она счастливо рассмеялась, прижимая его ладони к своему лицу.
— Это «время лечит все раны», я думаю.
— А для нас — любовь, — просто ответил он.
Стоун вдруг напрягся, какая-то мысль взволновала его: вдруг она испытывает чувство верности к Клейборо или мертвому герцогу?
— На этот раз ты выйдешь за меня замуж, Изабель.
— Да! — воскликнула она радостно. — Да, да, да!
— Это не был вопрос, — сказал он, и на глазах появились слезы.
— Я знаю! — Она порывисто обняла его.
Поздно вечером, после ужина, ей принесли от него записку с просьбой посетить Клейборо завтра утром. Изабель забеспокоилась. Такая срочность, наверное, могла быть связана только с женой. А что еще более важное могло случиться?
Разумеется, она непременно приедет.
Она поднялась с рассветом и через час уже была в пути. Было еще раннее утро, когда она пересекла границу герцогства. В сильном волнении она почти влетела в дом сына.
— Его светлость еще в столовой, ваша светлость, — сообщил ей Вудворд.
Изабель удивилась: Хэдриан никогда не завтракал так поздно — уже было половина десятого, и она не могла понять, почему он сегодня нарушает свои правила. Ее беспокойство усилилось.
— Герцогиня с ним? Задавать этот вопрос она боялась: боялась получить отрицательный ответ, хотя и надеялась на противное.
— Нет, ваша светлость, герцогиня еще спит.
Изабель облегченно вздохнула.
— Значит, Николь вернулась! — воскликнула она радостно.
Вудворд улыбался в очень редких случаях, но тут не сдержался:
— Да, вернулась. Мы все так рады, ваша светлость. Хотя… не то чтобы вернулась…
Изабель давно знала Вудворда, поэтому удивилась, когда он сам начал рассказывать, очевидно, ему очень хотелось что-то еще сказать ей.
— Что вы имеете в виду?
— Его светлость принесли ее домой.
По интонации голоса и той недоговоренности, с какой он это сказал, она предположила самое плохое. Она хорошо могла себе представить, какие силы потребовались бедному Хэдриану, чтобы вернуть в дом жену. Изабель тяжело вздохнула и поспешила дальше в столовую.
— Он не здесь, ваша светлость, — следуя за ней, предупредил Вудворд. — Он сейчас в музыкальной комнате. Ее светлость предпочитают завтракать именно там.
Изабель очень удивилась, но в ту же минуту поняла, что все будет хорошо. Николь Шелтон Брекстон-Лоувел постепенно укрощает ее сына. Давно пора ему стать немножко мягче. Она пропустила вперед Вудворда, чтобы он открыл ей дверь, и, весело улыбаясь, вошла в комнату.
Но тут она сразу же застыла на месте. В комнате был Хэдриан. Ее Хэдриан. Хэдриан Стоун. Он сидел за столом вместе с ее сыном, оба были увлечены какой-то серьезной беседой. Могло показаться, что вот так они завтракают каждый день — отец и сын.
У нее закружилась голова. Но Изабель, отличавшаяся железной волей, заставила сердце биться ровно, хотя и очень сильно побледнела. Она стояла высокая, стройная, по-прежнему сильная, но смертельно бледная: взгляд ее был прикован к Хэдриану Стоуну, который тоже смотрел на нее, не отрываясь.
— Мама! — воскликнул Хэдриан.
Хэдриан-младший переводил взгляд с застывшей в дверях матери на отца, в состоянии шока сидевшего за столом. Первым пришел в себя Хэдриан Стоун.
— Что за шутки? — спросил он холодно.
— Извините, я вспомнил, что у меня есть очень срочное и важное дело, которое мне нужно сейчас же разрешить, — сказал Хэдриан и, не дожидаясь ответа, быстро вышел, захлопнув за собой дверь.
Стоун повторил свой вопрос:
— Что это за глупые шутки?
Изабель молча смотрела на него, часто моргая. Она не могла поверить, что это не сон, что человек, которого она когда-то всем сердцем любила да и любит сейчас, стоит перед ней.
Он постарел. Волосы уже не были блестящими и каштановыми, в них появилось много седых, вокруг глаз и рта расположились морщинки, но он по-прежнему был стройным и мускулистым и по-прежнему зачаровывал ее своей мужественностью, он, как и прежде, был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо встречала, — и всегда будет таким.
Он встал, отодвинул ногой стул и сказал резко:
— Я не хотел больше видеть вас, но, похоже, наш сын решил иначе.
Изабель вздрогнула. Было очевидно, что он ее ненавидит. Он смотрел на нее с таким презрением, с каким смотрят на самого отвратительного преступника. Боже мой, как могла такая любовь перейти в ненависть? Как же ей смотреть ему в глаза, если он испытывает к ней такую ненависть?
У нее нашлись силы, о существовании которых она и не подозревала. Она распрямила плечи, подняла голову и твердо произнесла:
— Похоже.
Она прошла к столу легким шагом, не глядя на него, но ощущая на себе его горящий взгляд. Она никогда не была легкомысленной, но сейчас ощутила свои пятьдесят лет во всей полноте. Стоило ей взглянуть на него, как она загорелась волнующим, жарким желанием. Он же, как ей казалось, видел перед собой пожилую женщину, к которой испытывал только ненависть.
Она потянулась к чайнику, чтобы налить ему и себе чаю. Хэдриан перехватил ее руку и потянул Изабель к себе так, что их лица почти соприкасались. Она вскрикнула.
— Боже милостивый! — закричал он. — После всего, что вы наделали, вы смотрите на меня и наливаете мне чай?!
— Отпустите мою руку.
Он отпустил сразу же.
— На вас это не похоже — вести себя так грубо.
Она поражалась своему спокойствию и твердости, хотя на самом деле была близка к обмороку.
— Если я веду себя так грубо, так только потому, что вы меня к этому вынудили.
— Френсис тоже обвинял меня в своей слабости.
Он оцепенел и побледнел, на щеках заходили желваки. Потом тихо произнес:
— Извините.
Он никогда не был похож на Френсиса, не мог быть на него похожим, и Изабель знала это.
— Вы тоже извините меня, — сказала она тихим и проникновенным голосом.
Он вскинул голову, как от резкого удара. Глаза метали молнии.
— Извиняться сейчас? Не поздновато ли?
Он перегнулся через стол, и Изабель подумала, что он опять хочет ее схватить за руку. Но он навис над ней, трясясь от ярости.
— Так по какому поводу вы извиняетесь, Изабель?
Слезы безудержно текли по ее щекам.
— Извините за все.
— За все? — с сарказмом переспросил он. — За ложь, за обман, за то, что вы оказались эгоистичной самкой?
Она отшатнулась от него.
— О Боже!
Он снова схватил ее — в руках была огромная сила, хоть они не причиняли боли, — и сильно тряхнул ее.
— Я любил женщину, которой не было на самом деле. Никогда не было! То, что я любил, был обман, прекрасная ложь. Я любил прекрасную ложь!
Она зарыдала:
— Почему ты так делаешь? Почему ты мучаешь меня? За что ты меня так ненавидишь?
— Ты лишила меня сына и еще спрашиваешь, почему я тебя ненавижу?
— Я так поступила потому, что боялась! Я боялась!
— Боялась? Кого? Френсиса?
— Нет. Я хочу сказать, что, конечно, Френсиса я боялась. Он ненавидел меня за то, что я управляла имением, за то, что Хэдриан не его сын. Ему было достаточно малейшего повода, чтобы обидеть меня. Хэдриан еще мальчиком был похож на тебя. Он был очень смелый мальчик. Сколько раз он пытался защитить меня! — Изабель горько плакала.
— Я бы защитил тебя! — Он крепко тряхнул ее. — Черт возьми! Я бы вас обоих защитил! Я бы вас увез отсюда!
— Именно этого я и боялась, — вместе с рыданием вырвалось у нее. — Я знала, что ты приедешь, если я сообщу тебе о Хэдриане, что ты будешь требовать у меня сына. Я знала и то, что поступаю дурно, скрывая от тебя правду. Но, Хэдриан! Господи, попытайся понять меня! Самое тяжелое, что мне пришлось когда-нибудь пережить, — это бегство от тебя и возвращение в Клейборо. Для меня до сих пор остается загадкой, как я сумела это сделать, как я жила изо дня в день без тебя. Лишь когда я узнала, что у меня от тебя будет ребенок, я успокоилась, это придало мне силы жить и бороться. Я не сообщала тебе ничего потому, что ты приехал бы и поломал жизнь, которую я едва сумела наладить. Я знала, что стоило бы мне тебя увидеть, и я без колебаний покинула бы Клейборо и мужа, отказалась бы от чести, от самой себя и убежала бы с тобой и ребенком. Но, поступив так, я бы ненавидела себя всю жизнь.
Он отпустил ее, дрожащей рукой провел по своим волосам, глядя на нее в полном недоумении.
— Господи! Это все из-за проклятого благородства! Из-за него ты пожертвовала собой!
— Если бы я взяла Хэдриана и ушла с тобой, то со временем стала бы презирать не только себя, но и тебя, а этого я боялась больше всего, — закончила она почти шепотом.
Стоун был в растерянности, он не знал, как реагировать на ее слова. Потом отошел в сторону. Она наблюдала за ним, не сдерживая больше слез и не произнося ни звука.
Когда он повернулся к ней, Изабель увидела, что в его увлажнившихся глазах уже нет гнева.
— Жизнь никогда не бывает только белой или черной, не так ли? — заключил он с грустью. — Сколько в ней серых оттенков? Почему ты должна быть именно такой, какая ты есть, Изабель? Хотя, — он с горечью засмеялся, — именно эту женщину я полюбил.
— Я решила, что лучше жить без тебя, но любя тебя, чем жить с тобой и презирать себя и тебя.
— А я бы не смог долго выдержать твое презрение, — сказал он очень серьезно.
— Теперь ты понимаешь? — воскликнула она.
— Да, я понимаю, что значит уважать себя, — горько признался он.
Она откинулась на спинку кресла, чувствуя огромное облегчение, и взглянула на него смелее.
— Ты можешь простить меня?
— Не знаю.
Она была убита этой фразой.
— Хэдриану было плохо. Ты хоть понимаешь, что пожертвовала им ради своего проклятого благородства?
— Нет! — воскликнула Изабель. — Френсис никогда его не любил, но я заставила его признать, что Хэдриан его сын. Я пригрозила ему, что открою обществу все, что о нем знаю: как он пьет, как предпочитает мальчиков и как его жене приходится спасать его от кредиторов. И Френсис уступил. Он никогда бы не перенес, если бы свет узнал о его полной финансовой несостоятельности. Хэдриан действительно не испытывал отцовской любви, но я старалась возместить ее. Ты же его видел. Видел, каким замечательным человеком вырос наш сын. Посмотри, какой он сильный, он во всех отношениях похож на тебя. Ты вполне можешь гордиться им, должен гордиться.
— Но он рос страдая.
На минуту Изабель закрыла глаза.
— Он страдал. Он страдал от боли, которая не покидала его по сей день. Боль оттого, что его не любил и презирал отец. Я, как могла, защищала его. Может быть, я эгоистка. Возможно, ты прав — я думала только о себе. Очень может быть, что решение, принятое мною тогда, было неверно. Сколько раз я спрашивала себя об этом. Возможно, ты дал бы ему любовь. Но наши отношения недолго бы сохранились, если бы я отказалась от своего брака и от той жизни, которой жила. Трудно сказать, был бы Хэдриан после этого более счастливым ребенком.
Стоун понял, что сейчас действительно очень трудно судить, что было бы лучше. Изабель тихо плакала, вытирая слезы платком. Он вдруг почувствовал, что гнева в нем больше не осталось, что на душе легко. Он видел ее хрупкие вздрагивающие плечи, изящные руки, на пальце левой руки блестел необыкновенных размеров сапфир: обручальных колец она не носила.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Изабель сейчас не двадцать лет: у глаз собралось несколько морщинок, морщинки у рта стали глубже, волосы стали платинового цвета, но черты лица остались по-прежнему прекрасны. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание.
— Ты все еще очень красива, Изабель, — сказал он осторожно.
— Я старая.
— Ты не выглядишь старой.
— Не делай этого.
— Не делай — чего? — Он еще ближе придвинулся к ней.
— Не надо! — Она попыталась убрать его руки, но он притянул ее к себе и вздрогнул. Каждая часть ее тела была необыкновенно женственной и хорошо знакомой. Она замерла в его объятиях и тихо посмотрела на него чистыми, прекрасными глазами, которые он так хорошо понимал.
— Не нужно, — сказала она опять.
— Почему не нужно? Ничего не изменилось, не так ли? Мы по-прежнему хотим друг друга. Я хочу тебя.
Слезы навернулись ей на глаза.
— А я люблю тебя.
Его словно оглушило громом, а затем он перестал соображать, что делает. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал. Все прошлые годы исчезли: вчера стало сегодня. Ему не было шестидесяти лет, а женщина, которую он держал в своих объятиях, была молоденькой девушкой. Возможно, что они и обнимались не здесь, а где-то на палубе «Морского дракона». Время остановилось для них. Реальностью были только Изабель и его сильная любовь к ней, которая никогда не умирала.
Руки соскользнули вниз по ее телу, как бы вспоминая, губы касались ее губ.
— Не плачь, Изабель, — тихо пробормотал он, — не плачь, — и еще крепче обнял ее.
Она не успокаивалась. Схватив его за отвороты пиджака так, что они затрещали, она, рыдая, повторяла:
— Я люблю тебя, Хэдриан, люблю, но я не могу быть с тобой, раз ты меня так ненавидишь.
— Я не ненавижу тебя! Как же я могу вообще ненавидеть тебя? Я всю жизнь прожил с любовью к тебе, — и, вспомнив слова сына, добавил: — Даже американец может хранить верность.
Она засмеялась:
— Это правда? Ты серьезно говоришь? Ты любишь меня? Ты можешь меня простить?
— Есть такая поговорка, — сказал он, с нежностью держа ее лицо в своих больших ладонях. — Любовь залечивает все раны.
Она счастливо рассмеялась, прижимая его ладони к своему лицу.
— Это «время лечит все раны», я думаю.
— А для нас — любовь, — просто ответил он.
Стоун вдруг напрягся, какая-то мысль взволновала его: вдруг она испытывает чувство верности к Клейборо или мертвому герцогу?
— На этот раз ты выйдешь за меня замуж, Изабель.
— Да! — воскликнула она радостно. — Да, да, да!
— Это не был вопрос, — сказал он, и на глазах появились слезы.
— Я знаю! — Она порывисто обняла его.
ГЛАВА 36
Проснувшись, Николь не сразу сообразила, где она находится. Протерев глаза, она поднялась, опершись на локоть, посмотрела на толстую колонну, поддерживающую кровать с тяжелым балдахином, — и сразу все вспомнила.
Вчера Хэдриан насильно увез ее из Кобли Хауа, затем они занимались любовью в карете — с ее стороны не было никакого желания противиться ему. Потом ее гнев ушел, и проснулась любовь, которую невозможно, да и незачем убивать. И, наконец, у нее произошел нервный срыв: на руках у мужа она выплакала все свое горе.
Николь села. Она была совершенно голая, но не помнила, ни как раздевалась, ни как ложилась в постель. Последнее, что ей запомнилось, это ее рыдания на руках у Хэдриана в карете и его нежные объятия. Но от одного воспоминания у нее сразу же учащенно забилось сердце — кажется, она говорила, что любит его. А может быть, ей это только приснилось? Было бы хорошо, если бы это был только сон.
— Боже, что же теперь делать?
Образ шикарной Холланд Дюбуа возник перед ней.
Николь встала с постели и, надев халат, пошла умываться и чистить зубы, стараясь думать только о том, что делает в настоящее время. Это помогало иногда, но сейчас ничего не получалось.
Она стояла в ванной комнате, держась за туалетный мраморный столик, уже совсем проснувшись. В Кобли Хауа она жила, не думая и не чувствуя, и лишь теперь могла делать и то и другое. Сердце еще щемило, стоило лишь вспомнить о Хэдриане и Холланд, но, странное дело, она чувствовала себя уже совсем неплохо.
Что же ей делать с Холланд? Да и что она может сделать? Неужели вчера Хэдриан был добрым и внимательным? Или это был сон? Нет, она немедленно должна увидеть мужа. Она должна убедиться, что ей не приснились его любовь, нежность, сочувствие. Теперь только это имеет значение.
Николь побежала к двери. Она понимала, что ей не следовало бы выходить из спальни в таком неприбранном виде, но какая-то сила толкала ее, и устоять она не могла.
Николь вышла в гостиную и хотела уже идти в коридор, но увидела на полу у стены большую прямоугольную коробку, завернутую в подарочную бумагу. Она остановилась. Николь поняла, что это от Хэдриана. Коробка, как магнит, притягивала ее к себе. Сгорая от любопытства, Николь вскрыла ее.
Пораженная, она долго не могла прийти в себя. В коробке лежало шесть великолепных замшевых бриджей — розовые, серые, коричневые, зеленые, синие бриджи для охоты. Последние, которые она вынула из коробки, были черные. Она стала их рассматривать и поняла, что утруждать себя примеркой не следует — они будут сидеть на ней великолепно.
Николь расстроилась до слез. Она прижала черные бриджи к лицу и задумалась. Что все это значит? Боже, что же все это значит?
Она отбросила бриджи в сторону и стала шарить в коробке в поисках записки. На дне лежала открытка. На ней были только три слова: «Моей дорогой жене» Внизу стояла неразборчивая подпись Хэдриана.
Николь прижала открытку к груди. «Моей дорогой жене»! Он написал: «Моей дорогой жене». Теперь она не сомневалась, что вчера его глаза смотрели на нее с любовью и сочувствием.
Он ее любит.
Николь быстро встала. Она немедленно должна найти Хэдриана, и никто не сможет ее остановить.
Она бежала, не обращая внимания на изумленных служанок. Сердце бешено колотилось в груди.
На первом этаже, пройдя мимо швейцаров и не замечая их, Николь направилась в кабинет Хэдриана. Но неожиданно ее внимание привлекли голоса, доносившиеся из музыкальной комнаты. Это были счастливые голоса мужчины и женщины. Николь прислушалась: говорили тихо, сдержанно и очень нежно. Голос мужчины был очень похож на голос Хэдриана. Недолго думая, Николь распахнула дверь.
Она увидела герцогиню Дауэйджер в объятиях мужчины. Они сразу же обернулись и посмотрели на Николь, а она, ничего не понимая, не знала, куда деться от смущения.
— Извините меня! — воскликнула она и попятилась в коридор. — Ради Бога, извините!
Захлопнув дверь, она постояла, прижавшись к ней спиной, чтобы перевести дух. Что бы там ни было, какое ей дело? Она должна найти своего мужа, должна!
Видимо, он у себя в кабинете. Николь со всех ног бросилась бежать назад по лестнице.
Когда Хэдриан закрыл за собой дверь, оставив родителей в музыкальной комнате наедине, он почувствовал себя немного виноватым, так как не был уверен, что поступил правильно. Было видно, что они любят друг друга, ему показалось, что их можно примирить. Хотя прошло столько времени, что им, пожалуй, трудно будет вернуть прежние чувства.
Шагая по комнате, он беспокойно поглядывал на часы — было около десяти. Николь спала уже сутки. Вчера вечером он заходил к ней трижды, и с каждым разом ему становилось все тревожнее: она спала как убитая.
Он решил разбудить ее и для этого пошел по задней лестнице, чтобы быстрее достичь спальни. Хэдриан нервничал. У него было такое ощущение, что эта встреча должна определить их дальнейшую жизнь.
А что, если она и в самом деле любит его? Или он принял желаемое за действительность?
Войдя в спальню и не увидев ее, Хэдриан испытал сильное разочарование. Внезапно он услышал шорох у себя за спиной. Хэдриан резко повернулся — перед ним стояла Николь.
— Хэдриан… — еле слышно произнесла она.
Он смотрел на нее, и от того, как она произнесла его имя, как у нее загорелись глаза — сердце защемило.
— Доброе утро, мадам. Я уже начал беспокоиться: вы проспали весь день.
— Да? И вы беспокоились? — переспросила она, затаив дыхание.
— Да.
Она неожиданно улыбнулась и протянула ему руку, сжатую в кулак. Когда Николь разжала руку, он увидел, что это открытка, которую он положил неделю назад в коробку с подарком.
— Хэдриан, что это значит? Что означает ваш подарок?
Он ответил не сразу:
— Это значит, что я вел себя, как осел и очень сожалею об этом.
— Ты сожалеешь по поводу Холланд? — почти прошептала она.
— Холланд? — Ему и в голову не могло прийти, что Николь известно имя его бывшей любовницы. — Какая Холланд?
Она вся сжалась и тихо произнесла:
— Холланд Дюбуа.
Взяв ее за руку, он сказал:
— Николь, какое отношение имеет Холланд к этому? И, ради Бога, как ты узнала ее имя?
— Я думала, что вы извиняетесь за то, что уехали к ней. Но теперь я вижу, что ошиблась. Опять ошиблась, опять осталась в дураках.
— Подожди! — Он все не отпускал ее руку.
— Я ни с кем не могу делить вас, Хэдриан, — сказала она, — и не буду. — Она резко выпрямилась, по-видимому приняв решение. — Боже, какая же я глупая! Почему мне раньше не пришло в голову, что надо драться за то, что мне принадлежит?
Хэдриан не сразу понял, что же она имеет в виду.
— И за что это ты хочешь бороться?
— Я собираюсь бороться за вас, — заявила она, сверкнув глазами. — И я буду бороться с Холланд. Я все решила. Я больше не хочу развода.
— Понятно, — произнес он, подумав, не выглядит ли он таким же довольным, каким чувствует себя. — А как насчет того, что хочу я?
— Отвечу вам вашими же словами. Что хотите вы, меня не интересует.
— В самом деле? — засмеялся он. — Почему-то мне кажется, что вы лжете.
Она удивленно посмотрела на него.
— Хэдриан, мне нужно все разъяснить.
— Да, пожалуйста, — сказал он, с трудом скрывая счастье, переполнившее его.
— Я не хочу развода, но и делить вас ни с кем не хочу. Прекрасно понимаю, что силой не смогу удержать вас от дальнейших посещений этой женщины, но я смогу ей помешать развлекать вас.
— Дорогая, вы определенно можете удержать меня физически от встреч с этой женщиной, что вы уже и делали, но что же вы задумали против бедной Холланд? — спросил он, посмеиваясь.
— Забудьте о том, что вы когда-то чувствовали к этой женщине, Хэдриан, — заявила она сердито. — Она больше никогда не увидит вас, стоит мне у нее еще раз появиться.
Он застонал.
— Теперь я начинаю понимать. Вы посетили ее в то время, когда я был в Лондоне?
— И не одна я, — резко ответила Николь.
— Вы ревнуете! Признайтесь!
— А разве вы не знали, что в моих жилах течет кровь американских индейцев?
— Не могу сказать, чтобы я был очень удивлен этим обстоятельством, — сказал герцог, обнимая Николь.
— Что вы делаете? — воскликнула Николь, когда он начал гладить ей спину.
— Я держу в объятиях свою жену.
Она была близка к обмороку.
— Вы серьезно имели в виду то, что написали на открытке?
— Да, Николь, пожалуйста, не бейте бедную Холланд плеткой по лицу, как это вы однажды сделали со мной. Я не хочу оправдываться, но поверьте, кто-то очень сильно ввел вас в заблуждение.
Она схватила его за рубашку.
— Я была введена в заблуждение?
— Да. Холланд Дюбуа — не моя любовница.
— Не любовница?
— Нет. Мы прекратили наши отношения, когда я прошлый раз приезжал в Лондон.
— А они были?
— Были.
Николь стало необыкновенно легко.
— И у вас не было… приятного расставания?
— Все самое приятное у меня здесь, дорогая.
У нее подкашивались ноги, но он крепко держал ее.
— О Боже! — проговорила она. — Ведь я хотела изрезать ей лицо кухонным ножом.
Хэдриан застонал.
— Как я могла так необдуманно убежать?! — причитала Николь.
— Понятия не имею, но что-то подсказывает мне, что это будет не последним необдуманным поступком с вашей стороны.
Она хотела возразить, но он закрыл ей рот жарким и долгим поцелуем.
— Но я всегда буду рядом, дорогая, и буду вас спасать, не бойтесь.
— Дорогая? — проговорила она зачарованно. — Почему вы все время обращаетесь со словами «дорогая» или «милая»?
— Потому что ваша ревность мне приятна, — сказал герцог с нежностью. Его взгляд излучал любовь.
— О, Хэдриан, — вздохнула она. — Когда вы на меня вот так смотрите…
— Да?
— Я уже ни о чем не могу думать. По правде говоря, я едва держусь на ногах.
— Вам много потребуется времени, чтобы вспомнить, что вы наговорили мне?
— А что я вчера говорила? — пискнула Николь.
— Я не хочу больше никаких игр, — сказал он серьезно и добавил: — Дорогая.
— Так, значит, вчера это был не сон, когда вы держали меня на руках, словно я вам действительно дорога?
— Конечно, ты мне очень дорога.
Она сильнее вцепилась в него, иначе просто бы упала на пол.
— Я очень люблю вас, Хэдриан, да вы об этом уже знаете, не так ли? Я же сказала вам об этом вчера.
— Я начал подозревать, что это правда, только несколько минут назад, когда вы стали угрожать бедняжке Холланд.
— Не такая уж она бедняжка. Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видела.
— Нет, она не самая красивая женщина из тех, что видел я, — сказал герцог.
Николь готова была танцевать от счастья.
— Вы можете простить меня за то, что я убежала? За то, что опять поставила вас в неловкое положение. Я никогда себе теперь не прощу, если хоть раз доставлю вам неприятность! Я обещаю, что никогда не сделаю ничего опрометчивого!
— Пожалуйста, не нужно обещаний. Я знаю, что от вас надо ждать всегда самых неожиданных поступков. Все это пустое до тех пор, пока вы любите меня, Николь.
— О, Хэдриан! Не может быть так хорошо. В это трудно поверить. Я боюсь, что ущипну себя и проснусь.
Он засмеялся и ущипнул ее за щеку.
— Вот видите? Вы не спите, вам все это не снится. Вы — моя герцогиня, — и, понизив голос, добавил: — Я люблю тебя.
Николь еще больше прижалась к Хэдриану. Как долго она ждала этих слов! Ее муж, герцог, был прав. Ничего не имеет значения, кроме их любви.
«Иногда мечты сбываются», — подумала она.
Вчера Хэдриан насильно увез ее из Кобли Хауа, затем они занимались любовью в карете — с ее стороны не было никакого желания противиться ему. Потом ее гнев ушел, и проснулась любовь, которую невозможно, да и незачем убивать. И, наконец, у нее произошел нервный срыв: на руках у мужа она выплакала все свое горе.
Николь села. Она была совершенно голая, но не помнила, ни как раздевалась, ни как ложилась в постель. Последнее, что ей запомнилось, это ее рыдания на руках у Хэдриана в карете и его нежные объятия. Но от одного воспоминания у нее сразу же учащенно забилось сердце — кажется, она говорила, что любит его. А может быть, ей это только приснилось? Было бы хорошо, если бы это был только сон.
— Боже, что же теперь делать?
Образ шикарной Холланд Дюбуа возник перед ней.
Николь встала с постели и, надев халат, пошла умываться и чистить зубы, стараясь думать только о том, что делает в настоящее время. Это помогало иногда, но сейчас ничего не получалось.
Она стояла в ванной комнате, держась за туалетный мраморный столик, уже совсем проснувшись. В Кобли Хауа она жила, не думая и не чувствуя, и лишь теперь могла делать и то и другое. Сердце еще щемило, стоило лишь вспомнить о Хэдриане и Холланд, но, странное дело, она чувствовала себя уже совсем неплохо.
Что же ей делать с Холланд? Да и что она может сделать? Неужели вчера Хэдриан был добрым и внимательным? Или это был сон? Нет, она немедленно должна увидеть мужа. Она должна убедиться, что ей не приснились его любовь, нежность, сочувствие. Теперь только это имеет значение.
Николь побежала к двери. Она понимала, что ей не следовало бы выходить из спальни в таком неприбранном виде, но какая-то сила толкала ее, и устоять она не могла.
Николь вышла в гостиную и хотела уже идти в коридор, но увидела на полу у стены большую прямоугольную коробку, завернутую в подарочную бумагу. Она остановилась. Николь поняла, что это от Хэдриана. Коробка, как магнит, притягивала ее к себе. Сгорая от любопытства, Николь вскрыла ее.
Пораженная, она долго не могла прийти в себя. В коробке лежало шесть великолепных замшевых бриджей — розовые, серые, коричневые, зеленые, синие бриджи для охоты. Последние, которые она вынула из коробки, были черные. Она стала их рассматривать и поняла, что утруждать себя примеркой не следует — они будут сидеть на ней великолепно.
Николь расстроилась до слез. Она прижала черные бриджи к лицу и задумалась. Что все это значит? Боже, что же все это значит?
Она отбросила бриджи в сторону и стала шарить в коробке в поисках записки. На дне лежала открытка. На ней были только три слова: «Моей дорогой жене» Внизу стояла неразборчивая подпись Хэдриана.
Николь прижала открытку к груди. «Моей дорогой жене»! Он написал: «Моей дорогой жене». Теперь она не сомневалась, что вчера его глаза смотрели на нее с любовью и сочувствием.
Он ее любит.
Николь быстро встала. Она немедленно должна найти Хэдриана, и никто не сможет ее остановить.
Она бежала, не обращая внимания на изумленных служанок. Сердце бешено колотилось в груди.
На первом этаже, пройдя мимо швейцаров и не замечая их, Николь направилась в кабинет Хэдриана. Но неожиданно ее внимание привлекли голоса, доносившиеся из музыкальной комнаты. Это были счастливые голоса мужчины и женщины. Николь прислушалась: говорили тихо, сдержанно и очень нежно. Голос мужчины был очень похож на голос Хэдриана. Недолго думая, Николь распахнула дверь.
Она увидела герцогиню Дауэйджер в объятиях мужчины. Они сразу же обернулись и посмотрели на Николь, а она, ничего не понимая, не знала, куда деться от смущения.
— Извините меня! — воскликнула она и попятилась в коридор. — Ради Бога, извините!
Захлопнув дверь, она постояла, прижавшись к ней спиной, чтобы перевести дух. Что бы там ни было, какое ей дело? Она должна найти своего мужа, должна!
Видимо, он у себя в кабинете. Николь со всех ног бросилась бежать назад по лестнице.
Когда Хэдриан закрыл за собой дверь, оставив родителей в музыкальной комнате наедине, он почувствовал себя немного виноватым, так как не был уверен, что поступил правильно. Было видно, что они любят друг друга, ему показалось, что их можно примирить. Хотя прошло столько времени, что им, пожалуй, трудно будет вернуть прежние чувства.
Шагая по комнате, он беспокойно поглядывал на часы — было около десяти. Николь спала уже сутки. Вчера вечером он заходил к ней трижды, и с каждым разом ему становилось все тревожнее: она спала как убитая.
Он решил разбудить ее и для этого пошел по задней лестнице, чтобы быстрее достичь спальни. Хэдриан нервничал. У него было такое ощущение, что эта встреча должна определить их дальнейшую жизнь.
А что, если она и в самом деле любит его? Или он принял желаемое за действительность?
Войдя в спальню и не увидев ее, Хэдриан испытал сильное разочарование. Внезапно он услышал шорох у себя за спиной. Хэдриан резко повернулся — перед ним стояла Николь.
— Хэдриан… — еле слышно произнесла она.
Он смотрел на нее, и от того, как она произнесла его имя, как у нее загорелись глаза — сердце защемило.
— Доброе утро, мадам. Я уже начал беспокоиться: вы проспали весь день.
— Да? И вы беспокоились? — переспросила она, затаив дыхание.
— Да.
Она неожиданно улыбнулась и протянула ему руку, сжатую в кулак. Когда Николь разжала руку, он увидел, что это открытка, которую он положил неделю назад в коробку с подарком.
— Хэдриан, что это значит? Что означает ваш подарок?
Он ответил не сразу:
— Это значит, что я вел себя, как осел и очень сожалею об этом.
— Ты сожалеешь по поводу Холланд? — почти прошептала она.
— Холланд? — Ему и в голову не могло прийти, что Николь известно имя его бывшей любовницы. — Какая Холланд?
Она вся сжалась и тихо произнесла:
— Холланд Дюбуа.
Взяв ее за руку, он сказал:
— Николь, какое отношение имеет Холланд к этому? И, ради Бога, как ты узнала ее имя?
— Я думала, что вы извиняетесь за то, что уехали к ней. Но теперь я вижу, что ошиблась. Опять ошиблась, опять осталась в дураках.
— Подожди! — Он все не отпускал ее руку.
— Я ни с кем не могу делить вас, Хэдриан, — сказала она, — и не буду. — Она резко выпрямилась, по-видимому приняв решение. — Боже, какая же я глупая! Почему мне раньше не пришло в голову, что надо драться за то, что мне принадлежит?
Хэдриан не сразу понял, что же она имеет в виду.
— И за что это ты хочешь бороться?
— Я собираюсь бороться за вас, — заявила она, сверкнув глазами. — И я буду бороться с Холланд. Я все решила. Я больше не хочу развода.
— Понятно, — произнес он, подумав, не выглядит ли он таким же довольным, каким чувствует себя. — А как насчет того, что хочу я?
— Отвечу вам вашими же словами. Что хотите вы, меня не интересует.
— В самом деле? — засмеялся он. — Почему-то мне кажется, что вы лжете.
Она удивленно посмотрела на него.
— Хэдриан, мне нужно все разъяснить.
— Да, пожалуйста, — сказал он, с трудом скрывая счастье, переполнившее его.
— Я не хочу развода, но и делить вас ни с кем не хочу. Прекрасно понимаю, что силой не смогу удержать вас от дальнейших посещений этой женщины, но я смогу ей помешать развлекать вас.
— Дорогая, вы определенно можете удержать меня физически от встреч с этой женщиной, что вы уже и делали, но что же вы задумали против бедной Холланд? — спросил он, посмеиваясь.
— Забудьте о том, что вы когда-то чувствовали к этой женщине, Хэдриан, — заявила она сердито. — Она больше никогда не увидит вас, стоит мне у нее еще раз появиться.
Он застонал.
— Теперь я начинаю понимать. Вы посетили ее в то время, когда я был в Лондоне?
— И не одна я, — резко ответила Николь.
— Вы ревнуете! Признайтесь!
— А разве вы не знали, что в моих жилах течет кровь американских индейцев?
— Не могу сказать, чтобы я был очень удивлен этим обстоятельством, — сказал герцог, обнимая Николь.
— Что вы делаете? — воскликнула Николь, когда он начал гладить ей спину.
— Я держу в объятиях свою жену.
Она была близка к обмороку.
— Вы серьезно имели в виду то, что написали на открытке?
— Да, Николь, пожалуйста, не бейте бедную Холланд плеткой по лицу, как это вы однажды сделали со мной. Я не хочу оправдываться, но поверьте, кто-то очень сильно ввел вас в заблуждение.
Она схватила его за рубашку.
— Я была введена в заблуждение?
— Да. Холланд Дюбуа — не моя любовница.
— Не любовница?
— Нет. Мы прекратили наши отношения, когда я прошлый раз приезжал в Лондон.
— А они были?
— Были.
Николь стало необыкновенно легко.
— И у вас не было… приятного расставания?
— Все самое приятное у меня здесь, дорогая.
У нее подкашивались ноги, но он крепко держал ее.
— О Боже! — проговорила она. — Ведь я хотела изрезать ей лицо кухонным ножом.
Хэдриан застонал.
— Как я могла так необдуманно убежать?! — причитала Николь.
— Понятия не имею, но что-то подсказывает мне, что это будет не последним необдуманным поступком с вашей стороны.
Она хотела возразить, но он закрыл ей рот жарким и долгим поцелуем.
— Но я всегда буду рядом, дорогая, и буду вас спасать, не бойтесь.
— Дорогая? — проговорила она зачарованно. — Почему вы все время обращаетесь со словами «дорогая» или «милая»?
— Потому что ваша ревность мне приятна, — сказал герцог с нежностью. Его взгляд излучал любовь.
— О, Хэдриан, — вздохнула она. — Когда вы на меня вот так смотрите…
— Да?
— Я уже ни о чем не могу думать. По правде говоря, я едва держусь на ногах.
— Вам много потребуется времени, чтобы вспомнить, что вы наговорили мне?
— А что я вчера говорила? — пискнула Николь.
— Я не хочу больше никаких игр, — сказал он серьезно и добавил: — Дорогая.
— Так, значит, вчера это был не сон, когда вы держали меня на руках, словно я вам действительно дорога?
— Конечно, ты мне очень дорога.
Она сильнее вцепилась в него, иначе просто бы упала на пол.
— Я очень люблю вас, Хэдриан, да вы об этом уже знаете, не так ли? Я же сказала вам об этом вчера.
— Я начал подозревать, что это правда, только несколько минут назад, когда вы стали угрожать бедняжке Холланд.
— Не такая уж она бедняжка. Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видела.
— Нет, она не самая красивая женщина из тех, что видел я, — сказал герцог.
Николь готова была танцевать от счастья.
— Вы можете простить меня за то, что я убежала? За то, что опять поставила вас в неловкое положение. Я никогда себе теперь не прощу, если хоть раз доставлю вам неприятность! Я обещаю, что никогда не сделаю ничего опрометчивого!
— Пожалуйста, не нужно обещаний. Я знаю, что от вас надо ждать всегда самых неожиданных поступков. Все это пустое до тех пор, пока вы любите меня, Николь.
— О, Хэдриан! Не может быть так хорошо. В это трудно поверить. Я боюсь, что ущипну себя и проснусь.
Он засмеялся и ущипнул ее за щеку.
— Вот видите? Вы не спите, вам все это не снится. Вы — моя герцогиня, — и, понизив голос, добавил: — Я люблю тебя.
Николь еще больше прижалась к Хэдриану. Как долго она ждала этих слов! Ее муж, герцог, был прав. Ничего не имеет значения, кроме их любви.
«Иногда мечты сбываются», — подумала она.