по течению.
Проплыли уже метров пятьдесят, когда я увидел, что за скалой, стоявшей
на повороте, возле которой с берега так часто отваливались снежные глыбы,
влево уходила протока и сразу же, метров через двадцать, исчезала. Слева
была пещера. Нам некогда было ее разглядывать, так как впереди уже кипели
камни и приходилось внимательно следить за рекой.
Мелькнула каменистая гряда, и мы стали разворачиваться вправо, чтобы
обойти торчавший посреди реки большой камень. Ниже нас по течению и чуть
правее, как раз там, куда мы собирались идти, появился плывущий осколок
наледи. Толстый и грузный, он вздрагивал, как поплавок при слабой поклевке,
и приподнимался, задевая камни на дне. Мы не решились таранить этот осколок
носом и довернули еще направо, чтобы обойти его сверху. Вдруг этот
вздрагивающий кусок льда остановился и стал расти, вылезая из воды. Мы
поняли, что он застрял, налетев на какой-то камень под водой, и перестали
грести, но по инерции продолжали плыть поперек реки. Я раздумывал, что
делать, и вдруг заметил, что мы идем прямо на застрявшую льдину, а если
затабаним и остановимся, нас нанесет на торчащий из воды камень.
Гена потом рассказывал, что я вначале крикнул: "Назад!", затем:
"Вперед!", потом закричал, чтобы он разворачивал нос влево. Я ничего не
помню, но, наверное, так и было - взгляд мой действительно метался между
камнем и льдиной. Длилось все это очень недолго, секунды две или три. Потом
у меня появилось такое ощущение, будто левый борт байдарки кто-то плавно
приподнял. Это мы наползли боком на льдину. В следующее мгновение я уже
стоял по пояс в воде и, не выпуская из рук весла, держался за байдарку. И
только тут я увидел Гену, стоящего в воде рядом со мной и как-то странно
съежившегося. Он глубоко вздохнул и полез из воды обратно в байдарку,
наклоняя ее при этом так, что она грозила перевернуться. Я закричал и,
наверное, что-то очень грубое: Гена испуганно взглянул на меня и спрыгнул с
байдарки в воду.
Байдарка лежала на льдине боком. Ее залило уже наполовину. Мы
посмотрели, все ли вещи привязаны, и попробовали перевернуть байдарку
совсем, чтобы сдернуть ее с льдины, но преодолеть напор течения не смогли, а
только еще больше залили ее водой.
До берега было метров пятнадцать. Тогда мы решили вытащить на камни
часть вещей и весла, которые продолжали цепко держать в руках, затем
вернуться и еще раз попытаться столкнуть байдарку с льдины.
Отвязывая рюкзаки, вдруг увидели позади, там, откуда мы поплыли, своих.
Мы совсем про них забыли... Они столпились на стрелке ледяного острова и
смотрели на нас, пригнувшись, СЛОЕНО старались не пропустить ни одной
подробности из того, что случилось.
Прошло, наверное, не больше минуты с тех пор, как мы налетели на
льдину, но мне показалось, что они стоят так, безмолвно наблюдая за нами,
уже не меньше часа. Ничего себе, спутнички. Друзья-товарищи... Я заметил,
что Петр нацелил на нас кинокамеру. Нашли кроликов! Я хотел уж крикнуть им
что-нибудь соответствующее, но вдруг понял, что им делать-то больше нечего.
Они на острове. Отрезаны от нас протоками и совершенно бессильны чем-нибудь
помочь. Они не могут и плыть к нам, потому что мы загородили единственный
проход между камнем и льдинами с правого берега. Не дай бог. поплывут левее
камня - врежутся в пещеру. Надо следить, чтобы не поплыли.
Мы услышали крики и увидели, что на стрелке остался лишь Петр, а трое
побежали назад, на другой конец наледи. Мы не могли понять, что они там
задумали, тем более что у нас уже окоченели ноги и было не до разгадывания
всяких ребусов. Мы стали отвязывать вещи и перетаскивать их на берег.
Когда делали третий заход на байдарку, вдруг услышали за спиной голоса.
Все четверо были рядом. На берегу. Наверное, перелезли через правую протоку
по сохранившемуся ледовому мосту.
Они побежали к нам. Рубинин и Петр остановились возле выброшенных на
берег вещей и стали развязывать мешки, чтобы вытащить то, что не успело
намокнуть, а Деев и Юра бросились в воду. Вместе с ними мы смогли приподнять
залитую водой байдарку и вытолкнуть из-под нее льдину. Цепляясь за дно, она
отплыла метра на три и опять застряла. Но байдарка освободилась. Мы провели
ее по воде ближе к берегу, там наклонили, вылили воду и вытащили подальше от
воды на сухие камни.
Повреждений больших не было, срезало лишь две петли на шпангоутах и
погнуло несколько стрингеров. Увидев, что с байдаркой ничего страшного не
стряслось, мы с Геной стали стягивать с себя мокрую одежду, чтобы
переодеться.
Мимо нас по реке пронеслись обломки льдин. Может быть, мост уже
обвалился? Надо было, конечно, Петру кого-то оставить на острове у байдарок,
но разве все предусмотришь!
- А вот вы зря переодеваетесь в сухое - сказал Юра, что-то обмозговав.-
Тебе и Дееву, раз все равно намокли, надо
перебираться на остров и по одному плыть на байдарках вниз. А я и Гена
залезем в реку подальше, туда, где вас набросило
на льдину. В случае чего поймаем...
Неплохо придумано. Наверное, Юра единственный из нас, кого острые
события, которые в этот день произошли, и ледяные купания не лишили
способности рассуждать трезво. Мы с Геной отжали как следует мокрую одежду и
стали опять натягивать ее на себя.
- А мне что делать? - смиренно спросил Рубинин.
- Стой пока на мелких камнях возле берега, метрах в двадцати ниже нас.
Если мы дадим трещину - бросайся в
воду, хватай байдарку.
Напротив нас звонко хрустнуло, загрохотало, и шумно заурчала вода,
всасываясь в какую-то большую воронку. Пещера исчезла: наледь, горбатясь
обломками льдин, проломила ее свод по всей длине и легла на камни.
...Мы с Деевым сидим по одному в байдарках, и каждый держится веслом за
шершавый край наледи. Мы ждем, когда войдет в воду "страховая контора" -
Юра, Варламов и ниже их Рубинин.
Деев и я - те самые битые, за которых дают двух небитых. Оба мы
сплоховали возле этого острова, зато успокоились. По крайней мере Деев
совершенно спокоен.
Петр занимает место на высоком камне у самой воды и уже прильнул к
камере. Интересно, как это все будет выглядеть потом, когда проявится
пленка? Жаль, что откуда-нибудь сверху нельзя снять и Петра. Юра машет.
"Страховая контора" лезет в воду.
Спустя часа два мы уже метрах в трехстах ниже, там, где река
растворяется в следующей наледи, расплетается на десяток отдельных речек,
одни из которых исчезают подо льдом, а другие бурлящими лентами петляют по
наледи. Пытаться плыть тут - нелепость. Вообще невозможно.
- Левым берегом надо обходить - предлагает Варламов - по снежнику. По
самому его краю.
- Нельзя, снежник нависает над рекой. И кроме того, он очень наклонный.
- Прямо по наледи тогда. Волочить байдарки по льду.
- Плохо. Очень бугристый лед. Много промоин и поперечных трещин,
- У нас же поддоны на байдарках - говорит Деев, сторонник острых
вариантов.- Надо плыть по наледи, и все.
Хотя бы вот этим самым широким руслом. Мы что - и вниз будем ползти по
льду и по снегу? Зачем же нам тогда байдарки? Как сани? Для вещей?
- У тебя много осталось сухого? - спрашивает Петр.
Мне уже легче провозгласить осторожное, но, видимо, единственно верное
решение:
- Обносим наледь правой стороной. По земле.
Мы перелезаем с байдарками через крутой бугор, обрывающийся к реке
скалой. Сверху наледь видна хорошо. Чистый голубоватый лед, заполнивший всю
долину. Паутина извилистых желобов на льду. Блестки небольших луж и темные
колодцы, пробитые потоками. Сверху наледь как на ладони. Словно искусно
выполненная из каких-то синтетических материалов модель наледи.
Через три часа мы уже далеко за наледью.
Мы еще сверху просмотрели отрезок реки ниже наледи. Там река
раздобрилась - подарила нам метров двести открытого и единого русла. В нем
виднелись и камни, и крутые повороты, и бьющая в ледяные берега струя, но то
была уже большая вода. Спустившись к реке, мы прошли вниз по течению и еще
раз оглядели открытый участок.
...Приближается пасть с клыками - нависший край наледи и сосульки,
свисающие чуть ли не до воды. Но препятствие это лишь для слабонервных. Там
ничего не стоит отвернуть. Сам поток, наклонившись, как вираж на треке,
заворачивает влево.
Нависшая льдина промелькнула рядом с бортом. Теперь прямой участок. Но
близко к берегам идти нельзя - острые ледяные плиты нависают над водой.
Слева, чуть спереди, раздается грохот. Обвалился край ледяного берега. Волна
бросает нашу байдарку вправо. Вдруг мы видим, как, вынырнув из глубины,
словно живая, наперерез нам плывет льдина. Гена выставил вперед весло и
ждет. Хочет от нее оттолкнуться. Льдина уже рядом, он упирается веслом в
край льдины, давит на него... вдруг весло выскальзывает, и Гена, резко
подавшись вбок, едва не переворачивает байдарку, успевая рукой удержаться о
льдину, которая уже подползла под нас. Весло медленно скользит по льдине и
тихо опускается в воду. Гена хочет встать на льдину, чтобы взять весло, но
она уходит у него из-под ног, и байдарка еще дальше наезжает на льдину.
Весло уплывает. Гена поворачивается ко мне и вдруг кричит: "Олени!"
Там, куда он показывает рукой, высоко на берегу по снежникам, по тундре
цепочкой идут олени. Впереди стада - олени с нартами. И еще несколько нарт в
середине и в конце. Люди...
А весло уплывает. Нам бы сползти с льдины, тогда мы сможем догнать
весло. Впереди пока сравнительно тихо, но течение идет к левому берегу, и
вместе с льдиной нас может затянуть под нависающий край наледи. А еще ниже
шумит порог. Там наша льдина наверняка налетит на камень...
Вдруг мы видим, что по берегу, по краю наледи, кто-то бежит с веслом в
руках, обгоняя нас. Юра.
Значит, они там, позади, заметили, что случилось, быстро причалили, и
теперь Юра стремится забежать вперед, чтобы как-то помочь.
Нас подносит к берегу. Юра осторожно приближается к краю наледи,
дотягивается веслом до носа нашей байдарки и сталкивает ее с льдины.
Подплывает Деев, и Юра сползает с высокого края наледи в свою байдарку. Мы
пускаемся вдогонку за веслом.
Впереди, чуть выше порога, взметнулись брызги, и до нас долетает
раскатистый гул. Кажется, что-то произошло. Нам видно лишь, что река впереди
нас сузилась, и там, где было все гладко, появились прыгающие макушки волн.
Вверх по течению мимо нас пронеслась, как тень, едва заметная прямая волна.
Наверное, ледовый обвал сразу с обоих берегов перекрыл реку, и сейчас начнет
резко прибывать вода. Надо скорее причаливать. Надо вообще кончать, пока все
в порядке. Тем более что по берегам в ложбинах появился редкий
лиственничник.
Надо кончать плавать во второй половине дня, когда солнце разогревает
снег и льды и начинает демонстрировать, на что оно способно.
Выбрав в узкой ложбине на высоком берегу место для лагеря и перетаскав
туда байдарки, Рубинин, Гена и я отправились вниз по реке, чтобы набрать
дров - мелких засохших корней и сучьев одиноких лиственниц. И посмотреть
заодно, что за подарки приготовила для нас Большая Лагорта на ближайшее
время.
Там, откуда недавно до нас донесся гул, в реке, перегораживая ее
наполовину, лежала куча снега. И виден был свежий срез на крутом берегу
справа - оттуда и рухнула вся эта масса. Наверное, вначале обвал перегородил
весь поток - на голых камнях противоположного берега валялись снежные комья,
но затем река размыла рыхлую преграду, и она, оседая и крошась, продолжала
быстро уменьшаться.
Снежный обрыв, возле которого мы остановились, крутой дугой протянулся
по реке метров на двести. Ниже его на обоих берегах было голо, лишь скалы и
камни, но там потемневшими буграми горбатилась наледь. Издалека казалось,
что она занимает все русло и вода уходит куда-то под наледь, но, наверное, и
эту наледь, как и все предыдущие, прорезал ледовый канал.
За наледью к реке полого спускался снежник (опасности он, слава богу,
никакой не представлял), затем долина круто заворачивала на юг. Мы не могли,
стоя у обвала, разглядеть, далеко ли еще тянутся по реке эти снежные обрывы
и наледи.
- Сходим до поворота, посмотрим, что дальше - предложил Гена.
- А потом пойдем до второго поворота, чтобы узнать, что за ним? -
спросил его Рубинин. Судя по всему, он уже настроил себя на то, что наледи
будут тянуться до самой Оби.
- Осматривать реку дальше, чем нужно, чтобы плыть по ней - добавил он
наставительно - все равно что заглядывать в конец интересной книги.
Я подумал, что тут уж Леша загнул. Когда река как игрушка, например в
коротком походе, может быть, это и так, может быть, и стоит свои путевые
впечатления распределять равномерно, но здесь нам важно знать о реке как
можно больше, чтобы правильно рассчитать силы и время на оставшуюся часть
похода.
Я не стал спорить с Рубининым, отдал ему корни и сучки, и Гена отдал
тоже. Мы сказали Леше, чтобы он нес их к костру, а сами, обогнув снежник
подальше от края, пошли к повороту долины.
За поворотом река была прямее, она просматривалась там километра на
полтора, и на всем этом отрезке, как и предсказывал Рубинин, виднелись
наледи. К следующему повороту мы не пошли: ледовых и снежных преград на реке
и так хватало для размышлений и для серьезного общего разговора, который я
давно уже должен был начать, но все оттягивал, на что-то надеясь.
Дело в том, что настало время определить заключительную часть нашего
маршрута. Собственно, маршрут у нас был давно определен - с Юньяхи по
Лагорте через Урал на Большую Лагорту и вниз к Оби, но у этого маршрута было
два окончания: окончание-максимум и окончание-минимум.
Первое, с большим размахом, было рассчитано на выход к Оби по Сыне - по
реке, берущей начало на Урале и впадающей в Обь километрах в семидесяти
южнее Войкара. Чтобы попасть на Сыню с Большой Лагорты, нам надо было
спуститься по Войкару до его правого притока Кокпелы, подняться в верховья
Кокпелы {по воде бечевой или, если будет мешать ледоход, по прибрежным
снежникам на поддонах), перевалить затем пару невысоких хребтов (используя
при этом поддоны, как при переходе через Урал) и спуститься в долину реки
Лапта-Пай, притока Сыни. А дальше один путь - по рекам вниз до Оби.
Окончание-минимум рассматривалось в качестве запасного варианта (на
случай задержки, аварии и так далее) и предполагало выход с Большой Лагорты
на Обь кратчайшим путем - по Войкару. Оно требовало всего четырех дней, а
спуск по Сыни - на неделю больше.
Оба этих варианта заключительной части маршрута были записаны в нашем
спортивном документе - в маршрутной книжке, значит, на оба из них мы имели
официальное право. Дело было лишь за нами самими: по-прежнему ли, как в
Москве, мы хотим пройти длинный вариант окончания маршрута и есть ли у нас в
сложившейся обстановке основания рассчитывать при этом на успех.
Я не знал пока, что скажут по этому поводу мои спутники, но сам-то еще
не оставил мысль выйти на Сыню. Конечно, перелезть через Урал, не складывая
байдарок в мешки, подняться и сплавиться по рекам, покрытым наледями - это
достижение, но перевалить еще через один водораздел - уже нечто похожее на
рекорд. Вряд ли в ближайшее время кто-то сможет его превзойти. Кроме того,
важен принцип: перейти еще раз через хребет - это значит доказать, что
байдарки на поддонах весной и в таких районах - настоящие вездеходы и нет
для них никаких ограничений в выборе маршрута.
Очень неплохо было бы приплюсовать к своему походу окончание-максимум,
но вот вопрос: реально ли это?
Я не могу упрекнуть себя и своих спутников в чрезмерной азартности при
планировании похода - мы исходили из прошлогоднего опыта, из своей
физической подготовленности, предполагали мы и возможность неожиданных
задержек з пути, но эти наледи... Этот ветер, при котором невозможно было
плыть даже по сравнительно неширокой реке... Конечно, если бы весна
оказалась такой же поздней, как и в прошлом году, если бы в тундре был снег,
мы бы уже подходили к Сыне. Но то все "если бы о, а на деле до контрольного
срока, когда нам нужно дать телеграмму об окончании похода, осталось две
недели, отпуска у всех кончаются через десять дней, а нам еще надо доехать
до Москвы...
Нужно решать все сегодня. Я давно тянул, а теперь пора решать.
Откровенно говоря, сомнение в том, что нам удастся пройти маршрут с выходом
на Сынта, появилось у меня еще на Юньяхе. когда мы увидели бесснежную тундру
и кусты, затопленные водой. Сомнение отчасти прошло, когда по берегам пошли
снежники, и мы стали передвигаться значительно быстрее, но потом, среди
наледей на подъеме к Уралу, оно опять окрепло. И все же надежда еще
оставалась, если бы не тот ветер, загнавший нас на два дня в палатки, и не
наледи, начавшиеся сегодня утром.
Надо было решать.
Мы сидели у костра. У хорошего жаркого костра. Склоняющееся к вершинам
солнце светило как раз вдоль той ложбины, где был наш лагерь, и вместе они,
костер и солнце, заливали нас теплом и уютом. И хотя на огне еще булькала в
ведре каша, и хоть мы были зверски голодны, от тепла нас разморило, все
дремали полулежа и покорно ждали ужина.
Для начала разговора о наших дальнейших планах я хотел все же изложить,
что думаю сам о том, пробираться нам на Сыню или довольствоваться Войкаром.
Наверное, где-то в глубине души я уже примирился с тем, что к Оби придется
спускаться по Войкару; так я хотел и сказать, но в последний момент какой-то
самолюбивый человек, притаившийся внутри меня, попридержал мой язык,
разрешив лишь задать вопрос, что делать дальше, и предоставляя возможность
присоединиться к тому, кто первым проявит благоразумие.
В ответ на мою просьбу высказаться по нашим планам Деев лишь
поинтересовался, сколько осталось продуктов и патронов, и, убедившись, что
того и другого хватит еще на неделю, пожал плечами: мол, о чем еще говорить?
Даешь Сыню!
Мальчик Гена спросил, какое сегодня число, пошевелил губами, что-то
вычисляя, и возвестил, что его начальник уходит в отпуск как раз через пять
дней. Так что все в порядке.
Юра Фатеев удивился:
- Разве мы устали? Или сильно выбились из графика?
Петр и Рубинин без колебаний присоединились к предыдущим ораторам.
Даешь Сыню!
Такого поворота я никак не ожидал. Мне даже показалось, что все
сговорились, чтобы меня разыграть. Все это выглядело действительно забавно.
Я всегда, возможно несколько нескромно, считал себя от природы довольно
выносливым, усиленно тренировался к походу и был как будто не слабее своих
спутников (а кое-кого вдобавок и моложе), но тем не менее чувствовал, что
устал на этих наледях и что переход на Сыню будет уже сверх меры. А им хоть
бы что, они как пионеры. Всегда готовы.
В прошлом году бы такую компанию.
И все же в связи с возникшей перспективой снова тянуть байдарки бечевой
в глазах Петра мелькнула холодная тень. И Рубинин не так оживлен, как
обычно. А Мальчик Гена выглядит просто плохо - лицо похудело, осунулось. И
Юра тоже не огурчик. Лишь под Деева не подкопаешься. Он, как всегда, свеж и
на все готов.
И вдруг мне показалось, что я понял, в чем дело: во мне сидит тот
самолюбивый человек, шепчет на ухо, чтобы не выкидывал белый флаг, не
признавался в своей слабости, а у спутников моих разве нет таких же хитрых
маленьких советчиков? И каждый честен перед другими, каждый знает, что если
надо будет, то сможет не только дойти до Сыни, но и еще раз перелезть с
байдарками через Урал. Конечно, если будет надо. Но ведь пока не было
разговора о том, целесообразно ли это - после всех наледей за Уралом и на
этой стороне, после того, что еще предстоит на Большой Лагорте, продолжать
рваться на Сыню. Пока еще только начало разговора.
А в продолжение его мне ничего не остается, как играть в открытую, то
есть выступать против общего горячего желания одолеть и Сыню. И приводить
существенные доводы. Сроки. Ограниченный запас продуктов. Вряд ли есть снег
на перевале в бассейн Сыни. Кроме того, неизбежна новая потеря времени среди
наледей, которые еще ждут нас на Большой Лагорте.
Я сказал обо всем этом и замолчал. Некоторое время все тоже молчали.
Затем Деев вздохнул:
- Ну что же, если так, тогда придется скатываться вниз
по Войкару.
Рубинин, словно извиняясь, что ему приходится поддерживать меня и
Деева, утешил всех:
- Ничего, не огорчайтесь. Еще и на этих наледях работы
хватит.
- Особенно мне, чтобы отснять как следует технику их предоления -
добавил Петр.
Мальчик Гена и Фатеев молча кивнули, давая тем самым понять, что они
присоединяются к предыдущим ораторам.
Все сразу оживились и, словно подводя итоги всему походу, стали
вспоминать, что было с нами до Урала. И сложнее ли та Лагорта этой, Большой.
А я подумал о том, что, укуси меня какая-нибудь муха или внуши мне
кто-нибудь идею, что нельзя нам возвращаться в Москву, не побывав на Сыне,
вот тогда я не смог бы убедить остальных, что надо опять лезть с байдарками
через горы. Нет, не смог бы. В сложном походе "вольнонаемными" своими
спутниками лишь тогда легко управлять и руководить, когда произносишь вслух
то, что дума-гот тобой руководимые.
В прошлом году бы такую компанию...
- А мы неправильно тогда поплыли - сказал Варламов, откинув в сторону
пустую кружку.- От ледяного острова. Когда стукнули байдарки и искупались
сами.
Солнце уже завалилось за склон горы, у подножия которой наш лагерь.
Сразу похолодало. И главное - ветер. Он не сильный, но холодный, северный.
Хоть мы и в глубокой расщелине, ветер туда задувает и заставляет нас, кутая
спальными мешками плечи, придвигаться к костру.
- Надо было плыть левее большого камня. Там глубже, и даже если бы
появился на реке кусок льда, отколовшийся от наледи, он там бы не застрял.
- А если бы все же застрял и наткнувшуюся на него байдарку откинуло в
левую протоку? К пещере?
Это хорошо, когда ветер, холод, но есть костер. Особенно
когда он из сухих лиственничных корней и сучьев. Больше недели не
грелись мы у настоящего костра. После такого дня это в самый раз.
- Отгреблись бы, наверное...
Гена притих и подвинулся еще ближе к огню.
Вот кто нам нужен был в прошлом году для спокойствия и мира в нашей
разношерстной группе. Не молодая, симпатичная спутница, а Варламов.
Простодушный и неугомонный Мальчик Гена. Каждого-то он готов выслушать, от
каждого с удовольствием получит совет и разъяснение. Мальчик Гена - просто
находка.
И нужен нам был Юра Фатеев. С его спокойствием, деловитостью и
неброской решительностью. Он как последняя ступень ракеты, включающаяся в
тот момент, когда другие уже выработали горючее. Как неприкосновенный запас
бодрости - пока в нем нет настоящей необходимости, его не видно, и, может
случиться, он так и не проявит себя в полную силу, но если уж понадобится...
- Правда, вы видели оленей? - спросил Петр.- Вот бы отснять. Это кадры!
На переднем плане - байдарки, рядом - лед, буруны, желоба в наледях, а
где-то вдали - олени. И оленеводы на нартах. И свет, главное, был отличный.
Солнце.
Петр обернулся к реке, надеясь увидеть там оленье стадо, вздохнул и
пододвинул жестянку с вываренными чаинками ближе к огню. Высохнут они до
хруста, и будет у него "табак". А еще Петр делал себе табак из помета
куропаток. Страдает, бедный, без курева. Сколько помню я дальние походы, это
обычная история. Покидая населенные места, братцы курильщики берут с собой
пачек по пять-шесть на нос, мол, на первые дни, а там бросим. В середине
похода действительно неделю не курят, а потом начинается изобретательство.
- Подъем! - противным голосом тянул Деев.
Наверное, он будил нас уже давно, потому что в голосе
его чувствовалась некая монотонность. Но вдруг, заметив, что в палатках
зашевелились, Деев рявкнул во всю глотку:
- А ну вываливайтесь!
Пришлось вылезать.
Петр за вчерашний день, видимо, очень устал. Напрыгался по камням и
наледям с киноаппаратом. Он выбрался из палатки последний и сел на мешок у
костра весь какой-то помятый, растрепанный.
- Лови - небрежно сказал Деев и кинул Петру мешочек.
Петр, оживившись, схватил его, как муху, на лету левой рукой, развязал
и, увидев целую пригоршню махорки, безмолвно уставился на Деева.
- У оленеводов добыл. Ночью они стояли напротив наше го лагеря. Часа
два назад ушли дальше. К перевалу.
Петр оглядел Деева с ног до головы.
- Что смотришь? Думаешь, я идиот, чтобы перебираться вплавь через реку?
С Юрой на байдарке переплыли.
Петр достал из кармана приготовленный на этот случай газетный листик и
стал сворачивать козью ножку. Мы молчали, не спрашивали ни о чем Деева.
Знали, сам все расскажет.
- Из поселка Тильтим олени. Это на Сыне. Вдоль Большой Лагорты шли
последние три дня. Говорят, что километ
ров десять или пятнадцать еще будут наледи, а ниже - чистая река. Но с
порогами.
- Пороги - леший с ними. Главное, что за наледи ниже. Большие ли,
сильно ли изглоданы рекой...
- Есть еще два места с высокими снежными обрывами по берегам. Метров по
десять и прямо к реке. Там часто бывают обвалы. Иногда при этом снегом
забивает всю реку и образуются плотины. Но ненадолго. Размывает.
Утешительные сведения. Особенно приятно узнать, что снежные плотины на
реке держатся недолго. Недели за две, то есть к концу июня, до Оби, значит,
доплывем.
- Лес по реке скоро?
- Настоящий, густой - километров через пятнадцать. Как раз там, где
кончаются наледи.
- Что пишут центральные газеты? - нетерпеливо спросил Рубинин.
- Они из Тильтима лишь на неделю позже, чем мы из Москвы.
- А приемника разве у них нет, какой-нибудь плохонькой "Спидолы"? Ты
что, разве не видел фотографии в "Огоньке"? Из серии "На просторах Севера"?
- Фотографии видел, но то, наверное, были другие оленеводы.
- Оленеводы все одинаковые. Скажи просто, что ты забыл поинтересоваться
тем, что творится сейчас в мире.
- Ну и забыл - прямодушно сознался Деев.
Байдарки у нас теперь как новенькие. Туго натянуты оболочки. Кильсоны
не потрескивают на волнах. Недаром мы возились, ремонтировали их целый день.
Могли бы, конечно, кончить быстрее, но мы не спешили, чтобы не было соблазна
выплыть раньше времени. В часы крушения снежных и ледовых берегов. Лучше уж
плыть ночью. Когда снег и лед пристынут и сожмутся от холода.
Мы плывем ночью и чувствуем устойчивость оставшихся еще следов зимы.
Снег на обрывах, как постоявший сутки бетон, уже крепкий, схватился. И
мерзлый лед наледей, когда идешь по нему, гудит под сапогами. И, как от
молодого бетона, от снега и льда пахнет свежей сыростью.
Но все это лишь наши ощущения. Рискованно доверять им полностью.
Поэтому там, где струя заносит под снежный навес, мы режем струю и с ходу
вылетаем в заводи напротив снежников. Подальше от них, подальше. Пусть
обратным потоком развернет байдарку - это поправимо.
На реке появляются острые черные скалы. Они клыками торчат над руслом,
а снизу, как застывшей лавой, заплыли наледями. Два часа ночи. Солнце уже
взошло и прозрачным малиновым лаком вымазало дальние бесснежные горы. Черные
клыки скал резко выделяются на фоне гор. А справа по берегу - еще не
освещенный солнцем, но уже чувствующий его и готовый воспламениться снежник,
- Петр, а Петр - дразнит нашего доблестного кинооператора Рубинин.-
Сейчас бы сюда оленей. Да? Отличный кадр - байдарки поставить у скалы, Деева
с веслом на наледь, а оленей с нартами или просто цепочкой пустить по
снежнику... Что скажешь?
- Олени! - громко шепчет Варламов. А я с досадой думаю, что опять он
увидел их первый. Глазастый этот Мальчик Гена.- Вон на берегу. За скалой у
наледи...
Действительно там два оленя. Других не видно. Наверное, это дикие или
отбившиеся от стада. Петр не успевает развязать мешок с кинокамерой, как они
срываются с места и, перемахнув снежник, исчезают за бугром.
Впереди слышен шум. Я встаю в байдарке во весь рост. Наледь.
Образцовая, по всем правилам. Река разделяется на несколько рукавов и
вгрызается в перегородившие реку пласты льда.
Начинается. Надо приставать.
...А за этой наледью - другая. И еще одна. И так два дня наледей. Два
дня трудной работы и различных ухищрений среди извилистых каналов и нависших
над ними голубых глыб, среди коварных ледовых мостов. А потом мы вышли на
Войкар. На обычную порожистую реку.
На порогах было нелегко, но даже в самых острых эпизодах всех нас не
покидало ощущение, что поход закончился еще до Войкара. И рубеж этот,
отделяющий трудный и опасный поход от привычного сплава на байдарках, как
некая четкая и внушительная географическая граница, проходил там, где
кончилась последняя наледь. Он, этот рубеж, был для нас тем же, чем, скажем,
для исследователей Севера является Полярный круг.
Не вдаваясь поэтому в подробности плавания по войкарским порогам, автор
хочет напомнить читателю, что на всем протяжении этого документального и
отчасти научно-популярного повествования он лишь дважды позволил себе
привести цитаты. Такая сдержанность, как кажется автору, дает ему право еще
раз воспользоваться готовой и весьма подходящей для данного случая
формулировкой.
Цитата будет из книги Юлиуса Пайера "725 дней во льдах Арктики".
Заканчивая описание полного открытий и испытаний странствия в просторах
Ледовитого океана и подчеркивая свое уважение к Северу, как к достойному
сопернику, Пайер пишет:
"С пересечением Полярного круга рассказ об экспедиции должен прерваться
сам собой".
Проплыли уже метров пятьдесят, когда я увидел, что за скалой, стоявшей
на повороте, возле которой с берега так часто отваливались снежные глыбы,
влево уходила протока и сразу же, метров через двадцать, исчезала. Слева
была пещера. Нам некогда было ее разглядывать, так как впереди уже кипели
камни и приходилось внимательно следить за рекой.
Мелькнула каменистая гряда, и мы стали разворачиваться вправо, чтобы
обойти торчавший посреди реки большой камень. Ниже нас по течению и чуть
правее, как раз там, куда мы собирались идти, появился плывущий осколок
наледи. Толстый и грузный, он вздрагивал, как поплавок при слабой поклевке,
и приподнимался, задевая камни на дне. Мы не решились таранить этот осколок
носом и довернули еще направо, чтобы обойти его сверху. Вдруг этот
вздрагивающий кусок льда остановился и стал расти, вылезая из воды. Мы
поняли, что он застрял, налетев на какой-то камень под водой, и перестали
грести, но по инерции продолжали плыть поперек реки. Я раздумывал, что
делать, и вдруг заметил, что мы идем прямо на застрявшую льдину, а если
затабаним и остановимся, нас нанесет на торчащий из воды камень.
Гена потом рассказывал, что я вначале крикнул: "Назад!", затем:
"Вперед!", потом закричал, чтобы он разворачивал нос влево. Я ничего не
помню, но, наверное, так и было - взгляд мой действительно метался между
камнем и льдиной. Длилось все это очень недолго, секунды две или три. Потом
у меня появилось такое ощущение, будто левый борт байдарки кто-то плавно
приподнял. Это мы наползли боком на льдину. В следующее мгновение я уже
стоял по пояс в воде и, не выпуская из рук весла, держался за байдарку. И
только тут я увидел Гену, стоящего в воде рядом со мной и как-то странно
съежившегося. Он глубоко вздохнул и полез из воды обратно в байдарку,
наклоняя ее при этом так, что она грозила перевернуться. Я закричал и,
наверное, что-то очень грубое: Гена испуганно взглянул на меня и спрыгнул с
байдарки в воду.
Байдарка лежала на льдине боком. Ее залило уже наполовину. Мы
посмотрели, все ли вещи привязаны, и попробовали перевернуть байдарку
совсем, чтобы сдернуть ее с льдины, но преодолеть напор течения не смогли, а
только еще больше залили ее водой.
До берега было метров пятнадцать. Тогда мы решили вытащить на камни
часть вещей и весла, которые продолжали цепко держать в руках, затем
вернуться и еще раз попытаться столкнуть байдарку с льдины.
Отвязывая рюкзаки, вдруг увидели позади, там, откуда мы поплыли, своих.
Мы совсем про них забыли... Они столпились на стрелке ледяного острова и
смотрели на нас, пригнувшись, СЛОЕНО старались не пропустить ни одной
подробности из того, что случилось.
Прошло, наверное, не больше минуты с тех пор, как мы налетели на
льдину, но мне показалось, что они стоят так, безмолвно наблюдая за нами,
уже не меньше часа. Ничего себе, спутнички. Друзья-товарищи... Я заметил,
что Петр нацелил на нас кинокамеру. Нашли кроликов! Я хотел уж крикнуть им
что-нибудь соответствующее, но вдруг понял, что им делать-то больше нечего.
Они на острове. Отрезаны от нас протоками и совершенно бессильны чем-нибудь
помочь. Они не могут и плыть к нам, потому что мы загородили единственный
проход между камнем и льдинами с правого берега. Не дай бог. поплывут левее
камня - врежутся в пещеру. Надо следить, чтобы не поплыли.
Мы услышали крики и увидели, что на стрелке остался лишь Петр, а трое
побежали назад, на другой конец наледи. Мы не могли понять, что они там
задумали, тем более что у нас уже окоченели ноги и было не до разгадывания
всяких ребусов. Мы стали отвязывать вещи и перетаскивать их на берег.
Когда делали третий заход на байдарку, вдруг услышали за спиной голоса.
Все четверо были рядом. На берегу. Наверное, перелезли через правую протоку
по сохранившемуся ледовому мосту.
Они побежали к нам. Рубинин и Петр остановились возле выброшенных на
берег вещей и стали развязывать мешки, чтобы вытащить то, что не успело
намокнуть, а Деев и Юра бросились в воду. Вместе с ними мы смогли приподнять
залитую водой байдарку и вытолкнуть из-под нее льдину. Цепляясь за дно, она
отплыла метра на три и опять застряла. Но байдарка освободилась. Мы провели
ее по воде ближе к берегу, там наклонили, вылили воду и вытащили подальше от
воды на сухие камни.
Повреждений больших не было, срезало лишь две петли на шпангоутах и
погнуло несколько стрингеров. Увидев, что с байдаркой ничего страшного не
стряслось, мы с Геной стали стягивать с себя мокрую одежду, чтобы
переодеться.
Мимо нас по реке пронеслись обломки льдин. Может быть, мост уже
обвалился? Надо было, конечно, Петру кого-то оставить на острове у байдарок,
но разве все предусмотришь!
- А вот вы зря переодеваетесь в сухое - сказал Юра, что-то обмозговав.-
Тебе и Дееву, раз все равно намокли, надо
перебираться на остров и по одному плыть на байдарках вниз. А я и Гена
залезем в реку подальше, туда, где вас набросило
на льдину. В случае чего поймаем...
Неплохо придумано. Наверное, Юра единственный из нас, кого острые
события, которые в этот день произошли, и ледяные купания не лишили
способности рассуждать трезво. Мы с Геной отжали как следует мокрую одежду и
стали опять натягивать ее на себя.
- А мне что делать? - смиренно спросил Рубинин.
- Стой пока на мелких камнях возле берега, метрах в двадцати ниже нас.
Если мы дадим трещину - бросайся в
воду, хватай байдарку.
Напротив нас звонко хрустнуло, загрохотало, и шумно заурчала вода,
всасываясь в какую-то большую воронку. Пещера исчезла: наледь, горбатясь
обломками льдин, проломила ее свод по всей длине и легла на камни.
...Мы с Деевым сидим по одному в байдарках, и каждый держится веслом за
шершавый край наледи. Мы ждем, когда войдет в воду "страховая контора" -
Юра, Варламов и ниже их Рубинин.
Деев и я - те самые битые, за которых дают двух небитых. Оба мы
сплоховали возле этого острова, зато успокоились. По крайней мере Деев
совершенно спокоен.
Петр занимает место на высоком камне у самой воды и уже прильнул к
камере. Интересно, как это все будет выглядеть потом, когда проявится
пленка? Жаль, что откуда-нибудь сверху нельзя снять и Петра. Юра машет.
"Страховая контора" лезет в воду.
Спустя часа два мы уже метрах в трехстах ниже, там, где река
растворяется в следующей наледи, расплетается на десяток отдельных речек,
одни из которых исчезают подо льдом, а другие бурлящими лентами петляют по
наледи. Пытаться плыть тут - нелепость. Вообще невозможно.
- Левым берегом надо обходить - предлагает Варламов - по снежнику. По
самому его краю.
- Нельзя, снежник нависает над рекой. И кроме того, он очень наклонный.
- Прямо по наледи тогда. Волочить байдарки по льду.
- Плохо. Очень бугристый лед. Много промоин и поперечных трещин,
- У нас же поддоны на байдарках - говорит Деев, сторонник острых
вариантов.- Надо плыть по наледи, и все.
Хотя бы вот этим самым широким руслом. Мы что - и вниз будем ползти по
льду и по снегу? Зачем же нам тогда байдарки? Как сани? Для вещей?
- У тебя много осталось сухого? - спрашивает Петр.
Мне уже легче провозгласить осторожное, но, видимо, единственно верное
решение:
- Обносим наледь правой стороной. По земле.
Мы перелезаем с байдарками через крутой бугор, обрывающийся к реке
скалой. Сверху наледь видна хорошо. Чистый голубоватый лед, заполнивший всю
долину. Паутина извилистых желобов на льду. Блестки небольших луж и темные
колодцы, пробитые потоками. Сверху наледь как на ладони. Словно искусно
выполненная из каких-то синтетических материалов модель наледи.
Через три часа мы уже далеко за наледью.
Мы еще сверху просмотрели отрезок реки ниже наледи. Там река
раздобрилась - подарила нам метров двести открытого и единого русла. В нем
виднелись и камни, и крутые повороты, и бьющая в ледяные берега струя, но то
была уже большая вода. Спустившись к реке, мы прошли вниз по течению и еще
раз оглядели открытый участок.
...Приближается пасть с клыками - нависший край наледи и сосульки,
свисающие чуть ли не до воды. Но препятствие это лишь для слабонервных. Там
ничего не стоит отвернуть. Сам поток, наклонившись, как вираж на треке,
заворачивает влево.
Нависшая льдина промелькнула рядом с бортом. Теперь прямой участок. Но
близко к берегам идти нельзя - острые ледяные плиты нависают над водой.
Слева, чуть спереди, раздается грохот. Обвалился край ледяного берега. Волна
бросает нашу байдарку вправо. Вдруг мы видим, как, вынырнув из глубины,
словно живая, наперерез нам плывет льдина. Гена выставил вперед весло и
ждет. Хочет от нее оттолкнуться. Льдина уже рядом, он упирается веслом в
край льдины, давит на него... вдруг весло выскальзывает, и Гена, резко
подавшись вбок, едва не переворачивает байдарку, успевая рукой удержаться о
льдину, которая уже подползла под нас. Весло медленно скользит по льдине и
тихо опускается в воду. Гена хочет встать на льдину, чтобы взять весло, но
она уходит у него из-под ног, и байдарка еще дальше наезжает на льдину.
Весло уплывает. Гена поворачивается ко мне и вдруг кричит: "Олени!"
Там, куда он показывает рукой, высоко на берегу по снежникам, по тундре
цепочкой идут олени. Впереди стада - олени с нартами. И еще несколько нарт в
середине и в конце. Люди...
А весло уплывает. Нам бы сползти с льдины, тогда мы сможем догнать
весло. Впереди пока сравнительно тихо, но течение идет к левому берегу, и
вместе с льдиной нас может затянуть под нависающий край наледи. А еще ниже
шумит порог. Там наша льдина наверняка налетит на камень...
Вдруг мы видим, что по берегу, по краю наледи, кто-то бежит с веслом в
руках, обгоняя нас. Юра.
Значит, они там, позади, заметили, что случилось, быстро причалили, и
теперь Юра стремится забежать вперед, чтобы как-то помочь.
Нас подносит к берегу. Юра осторожно приближается к краю наледи,
дотягивается веслом до носа нашей байдарки и сталкивает ее с льдины.
Подплывает Деев, и Юра сползает с высокого края наледи в свою байдарку. Мы
пускаемся вдогонку за веслом.
Впереди, чуть выше порога, взметнулись брызги, и до нас долетает
раскатистый гул. Кажется, что-то произошло. Нам видно лишь, что река впереди
нас сузилась, и там, где было все гладко, появились прыгающие макушки волн.
Вверх по течению мимо нас пронеслась, как тень, едва заметная прямая волна.
Наверное, ледовый обвал сразу с обоих берегов перекрыл реку, и сейчас начнет
резко прибывать вода. Надо скорее причаливать. Надо вообще кончать, пока все
в порядке. Тем более что по берегам в ложбинах появился редкий
лиственничник.
Надо кончать плавать во второй половине дня, когда солнце разогревает
снег и льды и начинает демонстрировать, на что оно способно.
Выбрав в узкой ложбине на высоком берегу место для лагеря и перетаскав
туда байдарки, Рубинин, Гена и я отправились вниз по реке, чтобы набрать
дров - мелких засохших корней и сучьев одиноких лиственниц. И посмотреть
заодно, что за подарки приготовила для нас Большая Лагорта на ближайшее
время.
Там, откуда недавно до нас донесся гул, в реке, перегораживая ее
наполовину, лежала куча снега. И виден был свежий срез на крутом берегу
справа - оттуда и рухнула вся эта масса. Наверное, вначале обвал перегородил
весь поток - на голых камнях противоположного берега валялись снежные комья,
но затем река размыла рыхлую преграду, и она, оседая и крошась, продолжала
быстро уменьшаться.
Снежный обрыв, возле которого мы остановились, крутой дугой протянулся
по реке метров на двести. Ниже его на обоих берегах было голо, лишь скалы и
камни, но там потемневшими буграми горбатилась наледь. Издалека казалось,
что она занимает все русло и вода уходит куда-то под наледь, но, наверное, и
эту наледь, как и все предыдущие, прорезал ледовый канал.
За наледью к реке полого спускался снежник (опасности он, слава богу,
никакой не представлял), затем долина круто заворачивала на юг. Мы не могли,
стоя у обвала, разглядеть, далеко ли еще тянутся по реке эти снежные обрывы
и наледи.
- Сходим до поворота, посмотрим, что дальше - предложил Гена.
- А потом пойдем до второго поворота, чтобы узнать, что за ним? -
спросил его Рубинин. Судя по всему, он уже настроил себя на то, что наледи
будут тянуться до самой Оби.
- Осматривать реку дальше, чем нужно, чтобы плыть по ней - добавил он
наставительно - все равно что заглядывать в конец интересной книги.
Я подумал, что тут уж Леша загнул. Когда река как игрушка, например в
коротком походе, может быть, это и так, может быть, и стоит свои путевые
впечатления распределять равномерно, но здесь нам важно знать о реке как
можно больше, чтобы правильно рассчитать силы и время на оставшуюся часть
похода.
Я не стал спорить с Рубининым, отдал ему корни и сучки, и Гена отдал
тоже. Мы сказали Леше, чтобы он нес их к костру, а сами, обогнув снежник
подальше от края, пошли к повороту долины.
За поворотом река была прямее, она просматривалась там километра на
полтора, и на всем этом отрезке, как и предсказывал Рубинин, виднелись
наледи. К следующему повороту мы не пошли: ледовых и снежных преград на реке
и так хватало для размышлений и для серьезного общего разговора, который я
давно уже должен был начать, но все оттягивал, на что-то надеясь.
Дело в том, что настало время определить заключительную часть нашего
маршрута. Собственно, маршрут у нас был давно определен - с Юньяхи по
Лагорте через Урал на Большую Лагорту и вниз к Оби, но у этого маршрута было
два окончания: окончание-максимум и окончание-минимум.
Первое, с большим размахом, было рассчитано на выход к Оби по Сыне - по
реке, берущей начало на Урале и впадающей в Обь километрах в семидесяти
южнее Войкара. Чтобы попасть на Сыню с Большой Лагорты, нам надо было
спуститься по Войкару до его правого притока Кокпелы, подняться в верховья
Кокпелы {по воде бечевой или, если будет мешать ледоход, по прибрежным
снежникам на поддонах), перевалить затем пару невысоких хребтов (используя
при этом поддоны, как при переходе через Урал) и спуститься в долину реки
Лапта-Пай, притока Сыни. А дальше один путь - по рекам вниз до Оби.
Окончание-минимум рассматривалось в качестве запасного варианта (на
случай задержки, аварии и так далее) и предполагало выход с Большой Лагорты
на Обь кратчайшим путем - по Войкару. Оно требовало всего четырех дней, а
спуск по Сыни - на неделю больше.
Оба этих варианта заключительной части маршрута были записаны в нашем
спортивном документе - в маршрутной книжке, значит, на оба из них мы имели
официальное право. Дело было лишь за нами самими: по-прежнему ли, как в
Москве, мы хотим пройти длинный вариант окончания маршрута и есть ли у нас в
сложившейся обстановке основания рассчитывать при этом на успех.
Я не знал пока, что скажут по этому поводу мои спутники, но сам-то еще
не оставил мысль выйти на Сыню. Конечно, перелезть через Урал, не складывая
байдарок в мешки, подняться и сплавиться по рекам, покрытым наледями - это
достижение, но перевалить еще через один водораздел - уже нечто похожее на
рекорд. Вряд ли в ближайшее время кто-то сможет его превзойти. Кроме того,
важен принцип: перейти еще раз через хребет - это значит доказать, что
байдарки на поддонах весной и в таких районах - настоящие вездеходы и нет
для них никаких ограничений в выборе маршрута.
Очень неплохо было бы приплюсовать к своему походу окончание-максимум,
но вот вопрос: реально ли это?
Я не могу упрекнуть себя и своих спутников в чрезмерной азартности при
планировании похода - мы исходили из прошлогоднего опыта, из своей
физической подготовленности, предполагали мы и возможность неожиданных
задержек з пути, но эти наледи... Этот ветер, при котором невозможно было
плыть даже по сравнительно неширокой реке... Конечно, если бы весна
оказалась такой же поздней, как и в прошлом году, если бы в тундре был снег,
мы бы уже подходили к Сыне. Но то все "если бы о, а на деле до контрольного
срока, когда нам нужно дать телеграмму об окончании похода, осталось две
недели, отпуска у всех кончаются через десять дней, а нам еще надо доехать
до Москвы...
Нужно решать все сегодня. Я давно тянул, а теперь пора решать.
Откровенно говоря, сомнение в том, что нам удастся пройти маршрут с выходом
на Сынта, появилось у меня еще на Юньяхе. когда мы увидели бесснежную тундру
и кусты, затопленные водой. Сомнение отчасти прошло, когда по берегам пошли
снежники, и мы стали передвигаться значительно быстрее, но потом, среди
наледей на подъеме к Уралу, оно опять окрепло. И все же надежда еще
оставалась, если бы не тот ветер, загнавший нас на два дня в палатки, и не
наледи, начавшиеся сегодня утром.
Надо было решать.
Мы сидели у костра. У хорошего жаркого костра. Склоняющееся к вершинам
солнце светило как раз вдоль той ложбины, где был наш лагерь, и вместе они,
костер и солнце, заливали нас теплом и уютом. И хотя на огне еще булькала в
ведре каша, и хоть мы были зверски голодны, от тепла нас разморило, все
дремали полулежа и покорно ждали ужина.
Для начала разговора о наших дальнейших планах я хотел все же изложить,
что думаю сам о том, пробираться нам на Сыню или довольствоваться Войкаром.
Наверное, где-то в глубине души я уже примирился с тем, что к Оби придется
спускаться по Войкару; так я хотел и сказать, но в последний момент какой-то
самолюбивый человек, притаившийся внутри меня, попридержал мой язык,
разрешив лишь задать вопрос, что делать дальше, и предоставляя возможность
присоединиться к тому, кто первым проявит благоразумие.
В ответ на мою просьбу высказаться по нашим планам Деев лишь
поинтересовался, сколько осталось продуктов и патронов, и, убедившись, что
того и другого хватит еще на неделю, пожал плечами: мол, о чем еще говорить?
Даешь Сыню!
Мальчик Гена спросил, какое сегодня число, пошевелил губами, что-то
вычисляя, и возвестил, что его начальник уходит в отпуск как раз через пять
дней. Так что все в порядке.
Юра Фатеев удивился:
- Разве мы устали? Или сильно выбились из графика?
Петр и Рубинин без колебаний присоединились к предыдущим ораторам.
Даешь Сыню!
Такого поворота я никак не ожидал. Мне даже показалось, что все
сговорились, чтобы меня разыграть. Все это выглядело действительно забавно.
Я всегда, возможно несколько нескромно, считал себя от природы довольно
выносливым, усиленно тренировался к походу и был как будто не слабее своих
спутников (а кое-кого вдобавок и моложе), но тем не менее чувствовал, что
устал на этих наледях и что переход на Сыню будет уже сверх меры. А им хоть
бы что, они как пионеры. Всегда готовы.
В прошлом году бы такую компанию.
И все же в связи с возникшей перспективой снова тянуть байдарки бечевой
в глазах Петра мелькнула холодная тень. И Рубинин не так оживлен, как
обычно. А Мальчик Гена выглядит просто плохо - лицо похудело, осунулось. И
Юра тоже не огурчик. Лишь под Деева не подкопаешься. Он, как всегда, свеж и
на все готов.
И вдруг мне показалось, что я понял, в чем дело: во мне сидит тот
самолюбивый человек, шепчет на ухо, чтобы не выкидывал белый флаг, не
признавался в своей слабости, а у спутников моих разве нет таких же хитрых
маленьких советчиков? И каждый честен перед другими, каждый знает, что если
надо будет, то сможет не только дойти до Сыни, но и еще раз перелезть с
байдарками через Урал. Конечно, если будет надо. Но ведь пока не было
разговора о том, целесообразно ли это - после всех наледей за Уралом и на
этой стороне, после того, что еще предстоит на Большой Лагорте, продолжать
рваться на Сыню. Пока еще только начало разговора.
А в продолжение его мне ничего не остается, как играть в открытую, то
есть выступать против общего горячего желания одолеть и Сыню. И приводить
существенные доводы. Сроки. Ограниченный запас продуктов. Вряд ли есть снег
на перевале в бассейн Сыни. Кроме того, неизбежна новая потеря времени среди
наледей, которые еще ждут нас на Большой Лагорте.
Я сказал обо всем этом и замолчал. Некоторое время все тоже молчали.
Затем Деев вздохнул:
- Ну что же, если так, тогда придется скатываться вниз
по Войкару.
Рубинин, словно извиняясь, что ему приходится поддерживать меня и
Деева, утешил всех:
- Ничего, не огорчайтесь. Еще и на этих наледях работы
хватит.
- Особенно мне, чтобы отснять как следует технику их предоления -
добавил Петр.
Мальчик Гена и Фатеев молча кивнули, давая тем самым понять, что они
присоединяются к предыдущим ораторам.
Все сразу оживились и, словно подводя итоги всему походу, стали
вспоминать, что было с нами до Урала. И сложнее ли та Лагорта этой, Большой.
А я подумал о том, что, укуси меня какая-нибудь муха или внуши мне
кто-нибудь идею, что нельзя нам возвращаться в Москву, не побывав на Сыне,
вот тогда я не смог бы убедить остальных, что надо опять лезть с байдарками
через горы. Нет, не смог бы. В сложном походе "вольнонаемными" своими
спутниками лишь тогда легко управлять и руководить, когда произносишь вслух
то, что дума-гот тобой руководимые.
В прошлом году бы такую компанию...
- А мы неправильно тогда поплыли - сказал Варламов, откинув в сторону
пустую кружку.- От ледяного острова. Когда стукнули байдарки и искупались
сами.
Солнце уже завалилось за склон горы, у подножия которой наш лагерь.
Сразу похолодало. И главное - ветер. Он не сильный, но холодный, северный.
Хоть мы и в глубокой расщелине, ветер туда задувает и заставляет нас, кутая
спальными мешками плечи, придвигаться к костру.
- Надо было плыть левее большого камня. Там глубже, и даже если бы
появился на реке кусок льда, отколовшийся от наледи, он там бы не застрял.
- А если бы все же застрял и наткнувшуюся на него байдарку откинуло в
левую протоку? К пещере?
Это хорошо, когда ветер, холод, но есть костер. Особенно
когда он из сухих лиственничных корней и сучьев. Больше недели не
грелись мы у настоящего костра. После такого дня это в самый раз.
- Отгреблись бы, наверное...
Гена притих и подвинулся еще ближе к огню.
Вот кто нам нужен был в прошлом году для спокойствия и мира в нашей
разношерстной группе. Не молодая, симпатичная спутница, а Варламов.
Простодушный и неугомонный Мальчик Гена. Каждого-то он готов выслушать, от
каждого с удовольствием получит совет и разъяснение. Мальчик Гена - просто
находка.
И нужен нам был Юра Фатеев. С его спокойствием, деловитостью и
неброской решительностью. Он как последняя ступень ракеты, включающаяся в
тот момент, когда другие уже выработали горючее. Как неприкосновенный запас
бодрости - пока в нем нет настоящей необходимости, его не видно, и, может
случиться, он так и не проявит себя в полную силу, но если уж понадобится...
- Правда, вы видели оленей? - спросил Петр.- Вот бы отснять. Это кадры!
На переднем плане - байдарки, рядом - лед, буруны, желоба в наледях, а
где-то вдали - олени. И оленеводы на нартах. И свет, главное, был отличный.
Солнце.
Петр обернулся к реке, надеясь увидеть там оленье стадо, вздохнул и
пододвинул жестянку с вываренными чаинками ближе к огню. Высохнут они до
хруста, и будет у него "табак". А еще Петр делал себе табак из помета
куропаток. Страдает, бедный, без курева. Сколько помню я дальние походы, это
обычная история. Покидая населенные места, братцы курильщики берут с собой
пачек по пять-шесть на нос, мол, на первые дни, а там бросим. В середине
похода действительно неделю не курят, а потом начинается изобретательство.
- Подъем! - противным голосом тянул Деев.
Наверное, он будил нас уже давно, потому что в голосе
его чувствовалась некая монотонность. Но вдруг, заметив, что в палатках
зашевелились, Деев рявкнул во всю глотку:
- А ну вываливайтесь!
Пришлось вылезать.
Петр за вчерашний день, видимо, очень устал. Напрыгался по камням и
наледям с киноаппаратом. Он выбрался из палатки последний и сел на мешок у
костра весь какой-то помятый, растрепанный.
- Лови - небрежно сказал Деев и кинул Петру мешочек.
Петр, оживившись, схватил его, как муху, на лету левой рукой, развязал
и, увидев целую пригоршню махорки, безмолвно уставился на Деева.
- У оленеводов добыл. Ночью они стояли напротив наше го лагеря. Часа
два назад ушли дальше. К перевалу.
Петр оглядел Деева с ног до головы.
- Что смотришь? Думаешь, я идиот, чтобы перебираться вплавь через реку?
С Юрой на байдарке переплыли.
Петр достал из кармана приготовленный на этот случай газетный листик и
стал сворачивать козью ножку. Мы молчали, не спрашивали ни о чем Деева.
Знали, сам все расскажет.
- Из поселка Тильтим олени. Это на Сыне. Вдоль Большой Лагорты шли
последние три дня. Говорят, что километ
ров десять или пятнадцать еще будут наледи, а ниже - чистая река. Но с
порогами.
- Пороги - леший с ними. Главное, что за наледи ниже. Большие ли,
сильно ли изглоданы рекой...
- Есть еще два места с высокими снежными обрывами по берегам. Метров по
десять и прямо к реке. Там часто бывают обвалы. Иногда при этом снегом
забивает всю реку и образуются плотины. Но ненадолго. Размывает.
Утешительные сведения. Особенно приятно узнать, что снежные плотины на
реке держатся недолго. Недели за две, то есть к концу июня, до Оби, значит,
доплывем.
- Лес по реке скоро?
- Настоящий, густой - километров через пятнадцать. Как раз там, где
кончаются наледи.
- Что пишут центральные газеты? - нетерпеливо спросил Рубинин.
- Они из Тильтима лишь на неделю позже, чем мы из Москвы.
- А приемника разве у них нет, какой-нибудь плохонькой "Спидолы"? Ты
что, разве не видел фотографии в "Огоньке"? Из серии "На просторах Севера"?
- Фотографии видел, но то, наверное, были другие оленеводы.
- Оленеводы все одинаковые. Скажи просто, что ты забыл поинтересоваться
тем, что творится сейчас в мире.
- Ну и забыл - прямодушно сознался Деев.
Байдарки у нас теперь как новенькие. Туго натянуты оболочки. Кильсоны
не потрескивают на волнах. Недаром мы возились, ремонтировали их целый день.
Могли бы, конечно, кончить быстрее, но мы не спешили, чтобы не было соблазна
выплыть раньше времени. В часы крушения снежных и ледовых берегов. Лучше уж
плыть ночью. Когда снег и лед пристынут и сожмутся от холода.
Мы плывем ночью и чувствуем устойчивость оставшихся еще следов зимы.
Снег на обрывах, как постоявший сутки бетон, уже крепкий, схватился. И
мерзлый лед наледей, когда идешь по нему, гудит под сапогами. И, как от
молодого бетона, от снега и льда пахнет свежей сыростью.
Но все это лишь наши ощущения. Рискованно доверять им полностью.
Поэтому там, где струя заносит под снежный навес, мы режем струю и с ходу
вылетаем в заводи напротив снежников. Подальше от них, подальше. Пусть
обратным потоком развернет байдарку - это поправимо.
На реке появляются острые черные скалы. Они клыками торчат над руслом,
а снизу, как застывшей лавой, заплыли наледями. Два часа ночи. Солнце уже
взошло и прозрачным малиновым лаком вымазало дальние бесснежные горы. Черные
клыки скал резко выделяются на фоне гор. А справа по берегу - еще не
освещенный солнцем, но уже чувствующий его и готовый воспламениться снежник,
- Петр, а Петр - дразнит нашего доблестного кинооператора Рубинин.-
Сейчас бы сюда оленей. Да? Отличный кадр - байдарки поставить у скалы, Деева
с веслом на наледь, а оленей с нартами или просто цепочкой пустить по
снежнику... Что скажешь?
- Олени! - громко шепчет Варламов. А я с досадой думаю, что опять он
увидел их первый. Глазастый этот Мальчик Гена.- Вон на берегу. За скалой у
наледи...
Действительно там два оленя. Других не видно. Наверное, это дикие или
отбившиеся от стада. Петр не успевает развязать мешок с кинокамерой, как они
срываются с места и, перемахнув снежник, исчезают за бугром.
Впереди слышен шум. Я встаю в байдарке во весь рост. Наледь.
Образцовая, по всем правилам. Река разделяется на несколько рукавов и
вгрызается в перегородившие реку пласты льда.
Начинается. Надо приставать.
...А за этой наледью - другая. И еще одна. И так два дня наледей. Два
дня трудной работы и различных ухищрений среди извилистых каналов и нависших
над ними голубых глыб, среди коварных ледовых мостов. А потом мы вышли на
Войкар. На обычную порожистую реку.
На порогах было нелегко, но даже в самых острых эпизодах всех нас не
покидало ощущение, что поход закончился еще до Войкара. И рубеж этот,
отделяющий трудный и опасный поход от привычного сплава на байдарках, как
некая четкая и внушительная географическая граница, проходил там, где
кончилась последняя наледь. Он, этот рубеж, был для нас тем же, чем, скажем,
для исследователей Севера является Полярный круг.
Не вдаваясь поэтому в подробности плавания по войкарским порогам, автор
хочет напомнить читателю, что на всем протяжении этого документального и
отчасти научно-популярного повествования он лишь дважды позволил себе
привести цитаты. Такая сдержанность, как кажется автору, дает ему право еще
раз воспользоваться готовой и весьма подходящей для данного случая
формулировкой.
Цитата будет из книги Юлиуса Пайера "725 дней во льдах Арктики".
Заканчивая описание полного открытий и испытаний странствия в просторах
Ледовитого океана и подчеркивая свое уважение к Северу, как к достойному
сопернику, Пайер пишет:
"С пересечением Полярного круга рассказ об экспедиции должен прерваться
сам собой".