(Повествование с отступлениями о двух путешествиях на Полярный Урал)
---------------------------------------------------------------
Москва
Издательство Мысль 1969
From: ochkheti@mx.iki.rssi.ru
---------------------------------------------------------------
Как зной для пустынь Средней Азии, как ветер для зимней Чукотки, так
весной для Полярного Урала - свет. Единственное состояние и единственное
слово, которым можно выразить облик весенней его природы.
Весна здесь - май, июнь. Когда свет, а не его предчувствие, не мороз,
не пурга, а именно свет становится сущностью очнувшихся от спячки гор.
Светится все, и потому наплывающие временами снежные тучи не могут уже
противостоять натиску света и от соприкосновения с ним просветляются сами.
Для того чтобы окунуться в весеннее сияние Урала, достаточно в эту пору
сойти с поезда вблизи хребта на одном из разъездов ветки Сейда - Лабытнанги.
Но лучше забраться вглубь гор, подальше от лязга и гудков железной дороги,
и- побыть с Уралом наедине.
В глубь гор, конечно, лучше: ведь особенно дорого то, что достается
трудом и насыщено путевыми переживаниями.
В этой книге описаны два весенних путешествия на Полярный Урал. Они,
как убедится читатель, не страдали отсутствием острых случаев, они даже
могут показаться опасными, но то была, пожалуй, лишь видимость риска. Во
всяком случае настолько, насколько это зависело от самих участников;
походов, считавших, что безаварийность должна быть основной заботой сложного
путешествия, и принявших все необходимые для ее достижения меры - от
изучения возможных капризов природы до подбора и подготовки снаряжения.
Если эту книгу рассматривать как руководство для проникновения в
полярную весну, то она адресована лишь бывалым путешественникам, нашим
единомышленникам в вопросе о безопасности. Однако автор надеется, что она
заинтересует и тех, у кого трудные дороги еще не числятся в ближайших
планах, а также тех, кто любит природу безлюдных и нетронутых районов
Севера.
(ст.Елецкая-р.Лев.Кечпель-пер.Южный
Пайерский-р.Лев.Пайера-р.Танью-оз.Варчаты-р.Войкар-р.Малая Обь)
Тундра и солнечная ночь
Мы проснулись и вылезли из палатки. На термометре было минус десять, на
часах - семь. Семь вечера. Это нетрудно было понять, так как солнце
находилось на западе. Оно, наверное, вывалилось из облаков вскоре после
того, как мы легли, и светило весь день: с южной стороны на угловых веревках
палатки наросли сосульки. И спать было тепло. Так тепло, что среди сна мы
выползли из спальных мешков, а Борис даже стянул с себя рубашку и, широко
раскинувшись, лежал в майке. Но, несмотря на яркое солнце, днем не отпустило
- снег на боковых стенках в тени так и лежал, как был, привалившись к
палатке и ничуть не подтаяв. Ветер, остановивший нас в пять утра и
заставивший делать защитную снежную стенку, стих совсем.
- Что будем варить? - спросил Петр.
Он дежурил по кухне, и это ему полагалось думать о том, что варить. Нам
все равно: что сварит, то и будем есть. А вообще-то мы и так знали, чем нас
будут кормить. И сам Петр знал.
Все промолчали, потом Вилен Шустваль заказал:
- Борщ из свежей капусты. И печенку жареную с гречкой. Ну и кофе черный
с лимоном.
- Борщ-то со сметаной?
- Конечно. Какой же это борщ без сметаны? - Вилен вытряхнул снег из
ботинка.- И без свеклы это тоже не борщ, а
так себе... щи зеленые.
Петр извлек из большого брезентового мешка другой мешок, поменьше, а из
него - мешочек с вермишелью и достал две банки тушеного мяса. Перед началом
трудового дня, когда нет дичи и рыбы, меню уже отработано: густой суп (или
жидкая каша) с тушенкой и кофе со сгущенным молоком. Правда, у нас остались
от предыдущего дня три куропатки, но ясно было, что Петр перед выходом не
намерен с ними возиться. Вдобавок не было воды, чтобы обмыть их.
Однако Петр очень удивил всех нас, и в особенности Вилена, вытащив из
рюкзака еще и лимон. Он положил все это на красную фанерку перед железной
печкой, растопырившей свои тонкие ноги на дюралевом листе у входа в палатку,
и стал разводить огонь.
Горы сочились ослабевшим к вечеру солнцем. Было очень тихо. Горы
нежились на солнце, отогревая настывшие за зиму и все еще белые бока.
Петр замычал какую-то сложную мелодию. У него было хорошее настроение и
у нас у всех - тоже.
Облив головку паяльной лампы бензином, Петр зажег спичку, С шумом
полыхнуло. Затем он набил две кастрюли снегом, истратив на это один кирпич с
защитной стенки, и опустил кастрюли в круглые отверстия печки.
- Минус двенадцать - сказал Вилен, высунувшись из палатки и взглянув на
термометр, висевший на угловой веревке.
Наш "штатный" кинооператор Борис тоже вылез наружу, накрутил пружину
кинокамеры "Киев" и отошел от палатки, выбирая точку для съемки.
- Если так будет всю ночь, тихо и морозно - сказал он громко и не
отрываясь от камеры - то мы сможем за один переход выйти к Уралу. Правда?
Смотрите, какие высокие и четкие облака... Это к погоде.
Облака были действительно очень высокие и похожие на мазки краски на
холсте. С одного конца округлые, с резкой и чуть потемневшей кромкой, а с
другого - острые и в то же время расплывающиеся, словно краску слегка
смазали. И золотистые.
- На Кольском, - заметил Петр - когда мы поднялись на плато Чивруай,
вечером тоже были такие облака, а ночью как
дунуло!
- Не поморозились? - спросил Вилен.
Петр не успел ответить: пока он рассматривал облака, снег в одной
кастрюле растаял, она наклонилась, и на печке зашипело, повалил густой пар.
Петр подхватил кастрюлю рукавицей, выправил и подсыпал в нее еще снега.
Паяльная лампа, вставленная головкой в отверстие торца печки, продолжала
ровно и сильно гудеть, накаляя докрасна ее стенки. Посматривая за
кастрюлями, Петр сложил свой рюкзак, скатал тугой трубкой спальный мешок,
вытряхнул из палатки снег. Потом соорудил из одних нарт стол, из снежных
кирпичей стулья, постелив на них кусок брезента. Мы тоже перетащили рюкзаки
в одно место, чтобы увязать все веревками, но в это время Петр крикнул:
- Завтрак готов!
- Ужин, товарищ Лукоянов, ужин, а не завтрак - сказал Вилен, вынимая
ложку из кармана штормовки.
Действительно, какой, к лешему, завтрак, когда уже половина девятого
вечера. И вообще, долго мы еще будем путаться - ночь, день, ужин, завтрак?
Ничего непонятно, когда в полночь солнце. Когда мы двигаемся, стараясь
ухватить мороз, не днем, а ночью.
Мы ели и говорили о погоде, о ветре и облаках, о том, возможен ли
дождь, и если будет, то какой - проливной или нудный, северный.
Хорошая тема - погода. О ней можно говорить бесконечно. Но для нас это
был не тот разговор, что заводится при первом знакомстве или вообще когда не
о чем говорить. Мы эту погоду чувствовали своими боками. Мы давно знали, что
погода для нас - это все. Поэтому и начали говорить о ней еще в Москве. От
погоды зависело состояние снега, скольжение лыж и нарт, а значит, и то,
какими усилиями достанется нам подъем с большим грузом на Урал.
Вчера, например, была оттепель, и нарты скользили так плохо, что мы еле
выволокли их на плоскогорье. А когда после остановок мы трогались с места,
приходилось ставить лыжи елочкой и дергать нарты рывком. Но больше всего мы
опасались сильного встречного ветра. Сильного ветра вообще, потому что на
ровной поверхности тундры мы были как букашки на столе.
Петр вздохнул и оглядел небо.
- Сейчас тихо, а через пару часов как дунет... Как тогда на Кольском. И
будем сидеть.
У Петра это называется шаманить. Подчеркнуто представлять
метеорологическое будущее в самом плачевном виде. Авось кто-то там, от кого
все зависит, возьмет и назло сделает все наоборот: вместо дождя, вместо
ветра, как "предсказывали", нате, пожалуйста, мороз, тишь и солнышко.
Однажды это получилось. Накануне, когда вышли из Елецкого, была оттепель,
сыпал мокрый снег. Петр и запел тогда. Вот, мол, хорошо. Тепло, уши не
отморозишь. И спать можно в тонких тренировочных брюках без шерстяных носков
и брезентовых бахил. Подольше бы так - пухлый снежок, да еще бы дождичек.
"Услыхали" ведь Петра: перед следующим переходом, ближе к ночи, прояснело,
подморозило, и мы понеслись, делая с тяжелыми нартами километра по два, а то
и по три в час. Но видно, слишком обрадовались - на небольшом спуске Борис и
Вилен поторопились, лихо, как слаломисты, развернулись - и на кочку. Лыжа
пополам. Два часа ушло на ремонт, а тут как раз ветер в лоб, все сильнее и
сильнее. Еле дотянули до речки Средней Кечпели. До кустов, в оторых можно
было хоть немного укрыться. А потом Петр как-то забыл поплакаться, и вот,
пожалуйста, оттепель, и снова пришлось пыхтеть по мокрому липучему снегу.
Шаманить надо. Это уж точно.
Петр справился с ужином раньше всех. Выскоблил снегом ложку, перевернул
и ввинтил в снег миску. Так у него выглядела операция "мытье посуды".
- Командор, я готов.
Это он мне. Когда солнце, когда хорошее настроение, он называет меня
так торжественно и насмешливо - "командор", а когда дождь либо что не так,
не сходимся в чем-то, зовет подчеркнуто вежливо, полным именем.
Вилен и Борис тоже вымыли снегом свои миски. Петр вытряхнул на снег из
кастрюли заварку - комок разопревших, вываренных чаинок. Пошел густой пар,
комок остывал, но в нем еще было много тепла, и он медленно погружался в
снег.
Над палаткой пролетели две куропатки и сели метрах в тридцати. Белая
самочка, сразу пропавшая на снегу, и самец с черным ошейником. Самец
закричал пронзительно и тоскливо, и крик этот затем перешел в человеческий
хохот. Я поднялся со снежного стула, чтобы посмотреть на куропаток, но
взгляд мой вдруг задержался на чем-то необычном. Возле палатки, привалившись
к снежной стенке, стоял высокий мешок с частями байдарки "Луч". Из мешка
торчала и блестела на солнце лопасть весла. Утром весло лежало под веревкой
на верхнем ряду снежных кирпичей - его подложили, чтобы натянутая веревка не
резала стенку. А потом, наверное, Борис, когда бродил по лагерю с
кинокамерой, выставил его перед палаткой как эффектную деталь.
Весло на заснеженной равнине у подножия Урала. Сюда бы еще велосипед...
Когда все поели, вытащили вторые нарты, которые перед сном закопали в
снег, чтобы не унесло ветром, и стали грузиться, плотно укладывая на нарты
рюкзаки и все свое походное имущество. На каждые нарты приходилось
килограммов по сто груза, но по крепкому ветровому насту, да еще в начале
перехода нарты пошли легко, вздрагивая лишь на мелких буграх.
Солнце зашло вблизи горизонта за облако. Вокруг все стало каким-то
призрачным. Бее белое - высокие горы впереди, ближние увалы и небо в пелене
облаков. Белое на белом. И все это, не сливаясь, повисло в недвижном
стеклянном воздухе, лишая нас привычного ощущения пространства. Белое на
белом в пустоте. И сами мы словно растворялись в этой белой вечности.
...- Стоп! - крикнул сзади Борис. Он поднял над головой футляр с
кинокамерой: мол, подождите, обгоню и буду снимать.
Мы остановились. Петр поправил свою белую с кисточкой шапочку, выдернул
из мешка кончик лопасти весла. Петр знает толк в киносъемке. Но он еще не
знает, что скоро нам надоест позировать, что и без этих пристроенных в кадре
весел будет такое... Однако нельзя же ждать, когда кадры посыплются на тебя
сами. Не откладывай - вот одна из заповедей путевого документального кино.
Спеши снимать, не оставляй ничего на потом. Спеши, пока удачное освещение,
пока есть желание держать в руках кинокамеру, пока она не сломалась или не
утонула.
А весло запомнилось Петру, наверное, еще со стоянки. Я тоже невольно
смотрю на весло и стараюсь в мыслях привести в соответствие эти
несовместимые вещи. Весла. Горы. Байдарки. Снег. Не слишком ли все нелепо и
надуманно?
А началось все с размышлений о том, что волна "великих водных
спортивных походов и открытий", которая всколыхнулась где-то в конце 40-х
годов и все росла с тех пор, прокатилась уже по таким местам, как Алтай,
Кольский, Урал, Саяны, и закрасила на карте почти все пунктирные ниточки -
сложные, неведомые реки. Все пройдено. Как к XX веку известными стали все
материки и обширные горные системы, так теперь, в конце второй трети века,
покорены многие вызывающие уважение реки: Казыр, Каа-Хем, Ока (сибирская),
Ципа, Катунь. Осталось, конечно, еще много и нетронутого, в основном в
труднодоступных далях Северо-Востока страны и поближе - на Алтае и Памире.
Еще на Кавказе. Этого хватит на пять, на десять лет. А дальше что? Когда
любителей водных подвигов станет во много раз больше? Плавать по бурным
рекам гуськом? Записываться на очередь в верховьях? Можно и так, но вряд ли
это придется по душе современным Колумбам и Пржевальским. Но разве новые
возможности только в расширении географии путешествий? А если, например,
раздвинуть границы сезона, подходящего для сложных водных походов? И вот уже
она, идея - путешествие на стыке зимы и весны.
Все очень просто - на лыжах и с нартами. На нартах байдарки и обычный
походный груз - продукты, вещи, палатки. Выходим со всем этим имуществом в
верховья реки к началу половодья, собираем байдарки - и вниз. С большой
водой, вместе с ледоходом, вдоль снежных берегов. Район для такого
необычного похода? Крайний Север. Там плотный, спрессованный ветрами снег,
там весной светло и по ночам, там ночью, когда ненадолго скрывается за
горизонтом солнце, бывают и морозы. А морозы нужны, чтобы лучше скользили
лыжи - наши собственные и те, на которых нарты.
Итак, Крайний Север. А точнее - Полярный Урал. Безлюдные, дикие горы,
край быстрых и бурных рек.
Все очень просто, но многое неясно. Например, как угадать, когда там
сходит снег и когда вскрываются реки? И нет ли между этими двумя явлениями
природы слишком длительной паузы? И есть ли она вообще: может быть, и
последний снег, и первая вода на реках по срокам наезжают друг на друга? И
каков он, весенний снег, в тундре и в горах - такой же крепкий, как и зимой,
и не разрыхляется от солнца? А ледоход - как он выглядит на горных реках?
Наконец, можно ли вообще плыть по ним в такое время?
...Забавно мы уезжали тогда, 22 мая, из Москвы.
Деревья были в плотной листве, а женщины в легких, цветастых платьях,
когда, ощетинившись лыжами, мы шли по улицам к Ярославскому вокзалу. Нас
смущали деревья и женщины, мы думали: неужели там, куда едем, еще лежит
снег?
А наши лыжи смущали встречных. Они подолгу разглядывали нас, но потом
успокаивались, решив, видимо, что, потревоженные весной, мы возвращаемся с
какой-нибудь высотной горнолыжной базы, С Памира, например. Никто и не
замечал, что наши лыжи - простые, равнинные, старенькие доски с полужесткими
креплениями (чтобы можно было шлепать на них, если заставит весна, и в
ботинках, и в резиновых сапогах). Могло ли также встречным прийти в голову,
что кроме лыж мы везем с собой и байдарки?
В поезде мы ждали, когда появится снег, но увидели его лишь в конце
пути, за Интой. Снег был свежий, ослепительно белый и непрочный. Он мягко
ложился на прошлогоднюю жухлую траву и быстро таял. Потом появился и зимний
снег: вдали, справа от железной дороги, забелел Урал. Наконец настоящий снег
вынырнул откуда-то из чахлого лиственничника и стал сжимать черную полосу
земли вдоль полотна железной дороги. В Елецком же, откуда мы наметили начать
свой путь к Уралу, на улицах высились сугробы.
Все начиналось хорошо, и вдруг...
В Елецком я попал в больницу. Температура тридцать восемь, ангина,
Высунулся, видимо, разгоряченный из окошка поезда, торопясь увидать снег. Я
знал свои ангины, обычно они на неделю, не меньше. Я знал свои ангины и
решил, что все кончено. Провалился, так и не начавшись, наш необычный опыт.
Повисла в воздухе идея новых путешествий, с которой мы столько носились
перед отъездом. И дело, главное, не в том, что не положено идти без
руководителя группы. Без меня просто было нельзя, и прежде всего потому, что
оставалось трое. На две байдарки, на двое нарт, на кучу груза, на сотни
километров неведомой дороги. Без меня, к сожалению, пришлось бы заворачивать
обратно... Но то ли мне очень хотелось посмотреть, каковы весной северные
горы и реки, то ли медсестры в елецкой больнице хорошо поработали, неустанно
вкалывая мне пенициллин, не знаю уж что главное, но к концу второго дня с
нормальной температурой я уже стоял на лыжах.
Борис с Виленом проехали с нартами мимо нас, потом остановились. Борис
зашел вперед и, приложившись к кинокамере, махнул рукой. Перед тем как
двинуться с места, я оглянулся, чтобы представить, как будут выглядеть кадры
и что станет фоном для движущихся по снежному плоскогорью фигурок.
Тонкая полоса облаков над горизонтом плавилась по кромке. Угадывалось
уже место, где солнце, как золотая рыбка, выскользнет из сетей облаков. Еще
минут десять, и горы вокруг нас вспыхнут. И все белое перестанет быть белым
и заиграет малиновыми бликами. А еще через полчаса, то есть примерно в
половине второго ночи, мы тоже окунемся в солнце.
Натянутая веревка ослабла. Это нарты, пристывшие, пока мы стояли,
стронулись и пошли легко, словно под уклон. Мы с Петром двинулись вперед,
сильно отталкиваясь палками и догоняя Вилена, который тянул нарты один.
Борис, прильнув к кинокамере, стоял на остроконечном камне у нас на пути.
Гидрометеорологическое отступление. О снеге, весеннем половодье и
ветрах
Небольшое предисловие к первому и последующим отступлениям.
При подготовке к весенним путешествиям на Полярный Урал автору и его
друзьям по походам пришлось прочитать немало книг и справочников в поисках
разнообразной информации об этих краях, о северной природе весной. В иных
книгах такая информация содержалась пластами, но чаще приходилось собирать
ее по крупицам, порой из редких, специализированных или старинных изданий.
Чтобы результаты этих изысканий могли использовать и другие и чтобы нашим
последователям (а таковые могут быть, как наивно полагает автор) не пришлось
начинать книжные изыскания сначала, очевидно, следует сообщить хотя бы самое
основное.
Приняв это решение, автор оказался перед необходимостью выбрать способ
преподнесения интересных и деловых сведений в книге, которая в общем-то
посвящена событиям и людям. В путевых очерках, книгах о профессиональных
путешествиях и спортивных походах, опубликованных в разные времена, а также
в неопубликованных рукописях о вольных странствиях, с которыми автору
довелось ознакомиться, используется несколько основных способов, которые и
была сделана попытка проанализировать.
Способ первый. Он носит условное название "Подошел старик". Дело обычно
происходит так. Где-нибудь, например на берегу Байкала, сидят
путешественники и любуются разбушевавшимся озером. В это время подходит
старик. Седой, но моложавый (дают ему шестьдесят, а оказывается, что
восемьдесят четыре), с суковатой палкой в руке. Происходит знакомство, затем
начинаются разговоры о погоде, о здоровье, о возрасте. И вот уже старик,
начав, конечно, со знаменитого "однако" и удачно вставляя его в дальнейшем,
рассказывает легенду о том, как красавица Ангара убежала от своего отца,
свирепого Байкала, к красавцу Енисею. Попутно он сообщает, что Байкал самый
глубокий в мире пресный водоем (1742 метра, а по новым данным - 1620) и что
в нем водится глубоководная рыбка голомянка, "такая жирная, что когда ее,
того-этого, на палубу выволочешь, то все кости наскрозь видно". И тает она
"не только на сковороде, а прямо на солнце, как сосулька". Если старик
попадется разговорчивый, то читатели получат и подробные сведения о
произрастающем в Прибайкалье реликтовом растении мегадении ("из семейства
крестоцветных однако").
Способ проверенный, но в данном случае он не подходит, и прежде всего
потому, что район наших путешествий, Полярный Урал - очень мало населенный и
читателям наверняка покажется подозрительным, если образованные старики
будут подходить к нам очень часто.
Второй из рассмотренных способов более универсальный. А также очень
непринужденный и весьма современный. Состоит он в следующем. Предполагается,
что среди участников путешествия находится этакий юный умник. Эрудит. Обычно
он физик, математик или специалист по вычислительной технике - словом,
"кибер". Сам он, несмотря на небольшой производственный стаж и возраст, уже
выдающийся авторитет в своей области знаний. Но, кроме того, он попутно и
глубоко интересуется историей буддизма, техникой хождения под парусом на
полинезийских катамаранах, систематикой чешуекрылых (то есть попросту
бабочек), японским искусством икебана, а также выращиванием карликовых
деревьев в цветочных горшках. Кибер этот по всем вопросам вступает в споры с
оказавшимися в путешествии узкими специалистами - историками, гидрологами,
ботаниками - и всех, конечно, побивает. Но главное не в его победах, а в
том, что от сталкивающихся лбов спорящих во все стороны летят искры и
шаровые молнии знаний, озаряя остальных. Серых.
Этот заманчивый способ сообщения полезной информации тоже был отвергнут
и также по соображениям достоверности, этого краеугольного камня жанра
документального повествования. Дело в том, что, придерживаясь принципа
достоверности, просветительские обязанности юного всезнайки должен был бы
взять на себя сам автор, так как именно он, будучи инициатором весенних
путешествий на Полярный Урал, а также их руководителем, в основном и копался
в книгах. По вполне понятным причинам описывать себя в роли эрудита автору
показалось делом неподходящим. Кроме того, он не очень юн. А также не кибер.
Еще способ. В книгах о путешествиях, не совсем новейших, но тем не
менее очень интересных, с проблемой сообщения познавательной информации
часто обращаются весьма просто, помещая ее без оформления, так сказать, в
голом виде, там, где это придется к месту. Надо признаться, что такая
честная прямота автору по душе и кажется вполне современной. Однако,
стремясь избавить заинтересованных читателей от необходимости выуживать
нужные им сведения и, по нескольку раз перечитывая книгу, ставить галочки на
ее полях, он решил пойти по пути концентрации всех любопытных и практических
сведений, разделяя их лишь по темам.
Итак, о снеге, весеннем половодье и ветрах.
Снег на Полярном Урале и в предгорной тундре выпадает круглый год, в
том числе в июле и августе, но летом он бывает редко и быстро сходит. Б
остальное же время года, то есть девять месяцев, снег идет регулярно, и
поэтому образуются большие его запасы. На Уральском хребте, например,
средняя толщина снега к концу зимы доходит обычно до метра, а в иные годы
бывает и значительно больше. В тундре западнее Урала толщина снежного
покрова заметно меньше, и не потому, что снега там выпадает мало: просто
ветрами уносит его к Уралу и за хребет. Из-за ветров и распределение снега
по тундре и в горах очень разное: ровные места и особенно бугры едва
прикрыты, а понижения, русла рек, впадины и овраги забиты слоем снега
толщиной в несколько метров. Вот почему нередко поздней весной, даже летом,
когда реки, стекающие с Полярного Урала, очищаются от льда и давно уже стоит
теплая погода, наблюдатели на метеостанциях, например в Елецком, отмечают,
что треть, а то и половина площади тундры еще под снегом. Таким образом,
снежная дорога на безлесных пространствах Севера сохраняется долго; факт
этот очень важен с точки зрения возможности там весенних путешествий с
тяжело груженными нартами.
Снег на Севере не только долговечный, но и плотный. И опять-таки из-за
зимних ветров. Уплотняющая снег работа ветров настолько добросовестна, что
уже в середине зимы на поверхности его образуется толстая и крепкая корка -
ветровая доска, как называют ее метеорологи. Толщина этой "доски" достигает
тридцати сантиметров, а плотность местами близка к плотности льда. По
снежной ветровой доске на открытых участках тундры и в горах Полярного Урала
можно спокойно ходить без лыж и ездить с грузом на автомобиле.
Облегчает зимнее движение на Севере и то, что поверхность снега в
тундре ровная. Довольно странное явление - открытые пространства, много
ветров, а снег словно приглаженный. В степях, например вблизи Южного Урала и
в Казахстане, зимой под действием ветров образуются жесткие и крутые снежные
волны - заструги. По ним не только на аэросанях или на колесном буере -
трудно проехать просто на лыжах. В тундре же застругов почти нет. Лишь
кое-где, вблизи высоких кочек, выступающих камней и одиноких кустов.
Очевидно, это можно объяснить тем, что на Севере ветры обычно не
прекращаются и в большие морозы, снежинки при этом становятся твердыми, как
песчинки, и стачивают еще "в зародыше" появляющиеся на поверхности снежные
бугорки. Да и ветры на Севере посильнее: несущиеся вдоль земли снежинки
срезают не только снежные волны, но и торчащие над ними верхушки кустов.
Работяги северные ветры, прокладывающие во все стороны по тундре
дорожное полотно, изготовляют заодно и строительный материал - прессованный
снег. Материал этот сезонный, но необычайно дешевый и удобный в обработке и
при строительстве.
Снежная архитектура уходит своими корнями в глубокую древность. Ее
родоначальники - эскимосы, и поныне строящие себе хижины из снега - иглу.
Иглу бывают разных размеров - от маленькой снежной клетушки на одного
человека до целого дома на тридцать - сорок жителей, строительство которого
---------------------------------------------------------------
Москва
Издательство Мысль 1969
From: ochkheti@mx.iki.rssi.ru
---------------------------------------------------------------
Как зной для пустынь Средней Азии, как ветер для зимней Чукотки, так
весной для Полярного Урала - свет. Единственное состояние и единственное
слово, которым можно выразить облик весенней его природы.
Весна здесь - май, июнь. Когда свет, а не его предчувствие, не мороз,
не пурга, а именно свет становится сущностью очнувшихся от спячки гор.
Светится все, и потому наплывающие временами снежные тучи не могут уже
противостоять натиску света и от соприкосновения с ним просветляются сами.
Для того чтобы окунуться в весеннее сияние Урала, достаточно в эту пору
сойти с поезда вблизи хребта на одном из разъездов ветки Сейда - Лабытнанги.
Но лучше забраться вглубь гор, подальше от лязга и гудков железной дороги,
и- побыть с Уралом наедине.
В глубь гор, конечно, лучше: ведь особенно дорого то, что достается
трудом и насыщено путевыми переживаниями.
В этой книге описаны два весенних путешествия на Полярный Урал. Они,
как убедится читатель, не страдали отсутствием острых случаев, они даже
могут показаться опасными, но то была, пожалуй, лишь видимость риска. Во
всяком случае настолько, насколько это зависело от самих участников;
походов, считавших, что безаварийность должна быть основной заботой сложного
путешествия, и принявших все необходимые для ее достижения меры - от
изучения возможных капризов природы до подбора и подготовки снаряжения.
Если эту книгу рассматривать как руководство для проникновения в
полярную весну, то она адресована лишь бывалым путешественникам, нашим
единомышленникам в вопросе о безопасности. Однако автор надеется, что она
заинтересует и тех, у кого трудные дороги еще не числятся в ближайших
планах, а также тех, кто любит природу безлюдных и нетронутых районов
Севера.
(ст.Елецкая-р.Лев.Кечпель-пер.Южный
Пайерский-р.Лев.Пайера-р.Танью-оз.Варчаты-р.Войкар-р.Малая Обь)
Тундра и солнечная ночь
Мы проснулись и вылезли из палатки. На термометре было минус десять, на
часах - семь. Семь вечера. Это нетрудно было понять, так как солнце
находилось на западе. Оно, наверное, вывалилось из облаков вскоре после
того, как мы легли, и светило весь день: с южной стороны на угловых веревках
палатки наросли сосульки. И спать было тепло. Так тепло, что среди сна мы
выползли из спальных мешков, а Борис даже стянул с себя рубашку и, широко
раскинувшись, лежал в майке. Но, несмотря на яркое солнце, днем не отпустило
- снег на боковых стенках в тени так и лежал, как был, привалившись к
палатке и ничуть не подтаяв. Ветер, остановивший нас в пять утра и
заставивший делать защитную снежную стенку, стих совсем.
- Что будем варить? - спросил Петр.
Он дежурил по кухне, и это ему полагалось думать о том, что варить. Нам
все равно: что сварит, то и будем есть. А вообще-то мы и так знали, чем нас
будут кормить. И сам Петр знал.
Все промолчали, потом Вилен Шустваль заказал:
- Борщ из свежей капусты. И печенку жареную с гречкой. Ну и кофе черный
с лимоном.
- Борщ-то со сметаной?
- Конечно. Какой же это борщ без сметаны? - Вилен вытряхнул снег из
ботинка.- И без свеклы это тоже не борщ, а
так себе... щи зеленые.
Петр извлек из большого брезентового мешка другой мешок, поменьше, а из
него - мешочек с вермишелью и достал две банки тушеного мяса. Перед началом
трудового дня, когда нет дичи и рыбы, меню уже отработано: густой суп (или
жидкая каша) с тушенкой и кофе со сгущенным молоком. Правда, у нас остались
от предыдущего дня три куропатки, но ясно было, что Петр перед выходом не
намерен с ними возиться. Вдобавок не было воды, чтобы обмыть их.
Однако Петр очень удивил всех нас, и в особенности Вилена, вытащив из
рюкзака еще и лимон. Он положил все это на красную фанерку перед железной
печкой, растопырившей свои тонкие ноги на дюралевом листе у входа в палатку,
и стал разводить огонь.
Горы сочились ослабевшим к вечеру солнцем. Было очень тихо. Горы
нежились на солнце, отогревая настывшие за зиму и все еще белые бока.
Петр замычал какую-то сложную мелодию. У него было хорошее настроение и
у нас у всех - тоже.
Облив головку паяльной лампы бензином, Петр зажег спичку, С шумом
полыхнуло. Затем он набил две кастрюли снегом, истратив на это один кирпич с
защитной стенки, и опустил кастрюли в круглые отверстия печки.
- Минус двенадцать - сказал Вилен, высунувшись из палатки и взглянув на
термометр, висевший на угловой веревке.
Наш "штатный" кинооператор Борис тоже вылез наружу, накрутил пружину
кинокамеры "Киев" и отошел от палатки, выбирая точку для съемки.
- Если так будет всю ночь, тихо и морозно - сказал он громко и не
отрываясь от камеры - то мы сможем за один переход выйти к Уралу. Правда?
Смотрите, какие высокие и четкие облака... Это к погоде.
Облака были действительно очень высокие и похожие на мазки краски на
холсте. С одного конца округлые, с резкой и чуть потемневшей кромкой, а с
другого - острые и в то же время расплывающиеся, словно краску слегка
смазали. И золотистые.
- На Кольском, - заметил Петр - когда мы поднялись на плато Чивруай,
вечером тоже были такие облака, а ночью как
дунуло!
- Не поморозились? - спросил Вилен.
Петр не успел ответить: пока он рассматривал облака, снег в одной
кастрюле растаял, она наклонилась, и на печке зашипело, повалил густой пар.
Петр подхватил кастрюлю рукавицей, выправил и подсыпал в нее еще снега.
Паяльная лампа, вставленная головкой в отверстие торца печки, продолжала
ровно и сильно гудеть, накаляя докрасна ее стенки. Посматривая за
кастрюлями, Петр сложил свой рюкзак, скатал тугой трубкой спальный мешок,
вытряхнул из палатки снег. Потом соорудил из одних нарт стол, из снежных
кирпичей стулья, постелив на них кусок брезента. Мы тоже перетащили рюкзаки
в одно место, чтобы увязать все веревками, но в это время Петр крикнул:
- Завтрак готов!
- Ужин, товарищ Лукоянов, ужин, а не завтрак - сказал Вилен, вынимая
ложку из кармана штормовки.
Действительно, какой, к лешему, завтрак, когда уже половина девятого
вечера. И вообще, долго мы еще будем путаться - ночь, день, ужин, завтрак?
Ничего непонятно, когда в полночь солнце. Когда мы двигаемся, стараясь
ухватить мороз, не днем, а ночью.
Мы ели и говорили о погоде, о ветре и облаках, о том, возможен ли
дождь, и если будет, то какой - проливной или нудный, северный.
Хорошая тема - погода. О ней можно говорить бесконечно. Но для нас это
был не тот разговор, что заводится при первом знакомстве или вообще когда не
о чем говорить. Мы эту погоду чувствовали своими боками. Мы давно знали, что
погода для нас - это все. Поэтому и начали говорить о ней еще в Москве. От
погоды зависело состояние снега, скольжение лыж и нарт, а значит, и то,
какими усилиями достанется нам подъем с большим грузом на Урал.
Вчера, например, была оттепель, и нарты скользили так плохо, что мы еле
выволокли их на плоскогорье. А когда после остановок мы трогались с места,
приходилось ставить лыжи елочкой и дергать нарты рывком. Но больше всего мы
опасались сильного встречного ветра. Сильного ветра вообще, потому что на
ровной поверхности тундры мы были как букашки на столе.
Петр вздохнул и оглядел небо.
- Сейчас тихо, а через пару часов как дунет... Как тогда на Кольском. И
будем сидеть.
У Петра это называется шаманить. Подчеркнуто представлять
метеорологическое будущее в самом плачевном виде. Авось кто-то там, от кого
все зависит, возьмет и назло сделает все наоборот: вместо дождя, вместо
ветра, как "предсказывали", нате, пожалуйста, мороз, тишь и солнышко.
Однажды это получилось. Накануне, когда вышли из Елецкого, была оттепель,
сыпал мокрый снег. Петр и запел тогда. Вот, мол, хорошо. Тепло, уши не
отморозишь. И спать можно в тонких тренировочных брюках без шерстяных носков
и брезентовых бахил. Подольше бы так - пухлый снежок, да еще бы дождичек.
"Услыхали" ведь Петра: перед следующим переходом, ближе к ночи, прояснело,
подморозило, и мы понеслись, делая с тяжелыми нартами километра по два, а то
и по три в час. Но видно, слишком обрадовались - на небольшом спуске Борис и
Вилен поторопились, лихо, как слаломисты, развернулись - и на кочку. Лыжа
пополам. Два часа ушло на ремонт, а тут как раз ветер в лоб, все сильнее и
сильнее. Еле дотянули до речки Средней Кечпели. До кустов, в оторых можно
было хоть немного укрыться. А потом Петр как-то забыл поплакаться, и вот,
пожалуйста, оттепель, и снова пришлось пыхтеть по мокрому липучему снегу.
Шаманить надо. Это уж точно.
Петр справился с ужином раньше всех. Выскоблил снегом ложку, перевернул
и ввинтил в снег миску. Так у него выглядела операция "мытье посуды".
- Командор, я готов.
Это он мне. Когда солнце, когда хорошее настроение, он называет меня
так торжественно и насмешливо - "командор", а когда дождь либо что не так,
не сходимся в чем-то, зовет подчеркнуто вежливо, полным именем.
Вилен и Борис тоже вымыли снегом свои миски. Петр вытряхнул на снег из
кастрюли заварку - комок разопревших, вываренных чаинок. Пошел густой пар,
комок остывал, но в нем еще было много тепла, и он медленно погружался в
снег.
Над палаткой пролетели две куропатки и сели метрах в тридцати. Белая
самочка, сразу пропавшая на снегу, и самец с черным ошейником. Самец
закричал пронзительно и тоскливо, и крик этот затем перешел в человеческий
хохот. Я поднялся со снежного стула, чтобы посмотреть на куропаток, но
взгляд мой вдруг задержался на чем-то необычном. Возле палатки, привалившись
к снежной стенке, стоял высокий мешок с частями байдарки "Луч". Из мешка
торчала и блестела на солнце лопасть весла. Утром весло лежало под веревкой
на верхнем ряду снежных кирпичей - его подложили, чтобы натянутая веревка не
резала стенку. А потом, наверное, Борис, когда бродил по лагерю с
кинокамерой, выставил его перед палаткой как эффектную деталь.
Весло на заснеженной равнине у подножия Урала. Сюда бы еще велосипед...
Когда все поели, вытащили вторые нарты, которые перед сном закопали в
снег, чтобы не унесло ветром, и стали грузиться, плотно укладывая на нарты
рюкзаки и все свое походное имущество. На каждые нарты приходилось
килограммов по сто груза, но по крепкому ветровому насту, да еще в начале
перехода нарты пошли легко, вздрагивая лишь на мелких буграх.
Солнце зашло вблизи горизонта за облако. Вокруг все стало каким-то
призрачным. Бее белое - высокие горы впереди, ближние увалы и небо в пелене
облаков. Белое на белом. И все это, не сливаясь, повисло в недвижном
стеклянном воздухе, лишая нас привычного ощущения пространства. Белое на
белом в пустоте. И сами мы словно растворялись в этой белой вечности.
...- Стоп! - крикнул сзади Борис. Он поднял над головой футляр с
кинокамерой: мол, подождите, обгоню и буду снимать.
Мы остановились. Петр поправил свою белую с кисточкой шапочку, выдернул
из мешка кончик лопасти весла. Петр знает толк в киносъемке. Но он еще не
знает, что скоро нам надоест позировать, что и без этих пристроенных в кадре
весел будет такое... Однако нельзя же ждать, когда кадры посыплются на тебя
сами. Не откладывай - вот одна из заповедей путевого документального кино.
Спеши снимать, не оставляй ничего на потом. Спеши, пока удачное освещение,
пока есть желание держать в руках кинокамеру, пока она не сломалась или не
утонула.
А весло запомнилось Петру, наверное, еще со стоянки. Я тоже невольно
смотрю на весло и стараюсь в мыслях привести в соответствие эти
несовместимые вещи. Весла. Горы. Байдарки. Снег. Не слишком ли все нелепо и
надуманно?
А началось все с размышлений о том, что волна "великих водных
спортивных походов и открытий", которая всколыхнулась где-то в конце 40-х
годов и все росла с тех пор, прокатилась уже по таким местам, как Алтай,
Кольский, Урал, Саяны, и закрасила на карте почти все пунктирные ниточки -
сложные, неведомые реки. Все пройдено. Как к XX веку известными стали все
материки и обширные горные системы, так теперь, в конце второй трети века,
покорены многие вызывающие уважение реки: Казыр, Каа-Хем, Ока (сибирская),
Ципа, Катунь. Осталось, конечно, еще много и нетронутого, в основном в
труднодоступных далях Северо-Востока страны и поближе - на Алтае и Памире.
Еще на Кавказе. Этого хватит на пять, на десять лет. А дальше что? Когда
любителей водных подвигов станет во много раз больше? Плавать по бурным
рекам гуськом? Записываться на очередь в верховьях? Можно и так, но вряд ли
это придется по душе современным Колумбам и Пржевальским. Но разве новые
возможности только в расширении географии путешествий? А если, например,
раздвинуть границы сезона, подходящего для сложных водных походов? И вот уже
она, идея - путешествие на стыке зимы и весны.
Все очень просто - на лыжах и с нартами. На нартах байдарки и обычный
походный груз - продукты, вещи, палатки. Выходим со всем этим имуществом в
верховья реки к началу половодья, собираем байдарки - и вниз. С большой
водой, вместе с ледоходом, вдоль снежных берегов. Район для такого
необычного похода? Крайний Север. Там плотный, спрессованный ветрами снег,
там весной светло и по ночам, там ночью, когда ненадолго скрывается за
горизонтом солнце, бывают и морозы. А морозы нужны, чтобы лучше скользили
лыжи - наши собственные и те, на которых нарты.
Итак, Крайний Север. А точнее - Полярный Урал. Безлюдные, дикие горы,
край быстрых и бурных рек.
Все очень просто, но многое неясно. Например, как угадать, когда там
сходит снег и когда вскрываются реки? И нет ли между этими двумя явлениями
природы слишком длительной паузы? И есть ли она вообще: может быть, и
последний снег, и первая вода на реках по срокам наезжают друг на друга? И
каков он, весенний снег, в тундре и в горах - такой же крепкий, как и зимой,
и не разрыхляется от солнца? А ледоход - как он выглядит на горных реках?
Наконец, можно ли вообще плыть по ним в такое время?
...Забавно мы уезжали тогда, 22 мая, из Москвы.
Деревья были в плотной листве, а женщины в легких, цветастых платьях,
когда, ощетинившись лыжами, мы шли по улицам к Ярославскому вокзалу. Нас
смущали деревья и женщины, мы думали: неужели там, куда едем, еще лежит
снег?
А наши лыжи смущали встречных. Они подолгу разглядывали нас, но потом
успокаивались, решив, видимо, что, потревоженные весной, мы возвращаемся с
какой-нибудь высотной горнолыжной базы, С Памира, например. Никто и не
замечал, что наши лыжи - простые, равнинные, старенькие доски с полужесткими
креплениями (чтобы можно было шлепать на них, если заставит весна, и в
ботинках, и в резиновых сапогах). Могло ли также встречным прийти в голову,
что кроме лыж мы везем с собой и байдарки?
В поезде мы ждали, когда появится снег, но увидели его лишь в конце
пути, за Интой. Снег был свежий, ослепительно белый и непрочный. Он мягко
ложился на прошлогоднюю жухлую траву и быстро таял. Потом появился и зимний
снег: вдали, справа от железной дороги, забелел Урал. Наконец настоящий снег
вынырнул откуда-то из чахлого лиственничника и стал сжимать черную полосу
земли вдоль полотна железной дороги. В Елецком же, откуда мы наметили начать
свой путь к Уралу, на улицах высились сугробы.
Все начиналось хорошо, и вдруг...
В Елецком я попал в больницу. Температура тридцать восемь, ангина,
Высунулся, видимо, разгоряченный из окошка поезда, торопясь увидать снег. Я
знал свои ангины, обычно они на неделю, не меньше. Я знал свои ангины и
решил, что все кончено. Провалился, так и не начавшись, наш необычный опыт.
Повисла в воздухе идея новых путешествий, с которой мы столько носились
перед отъездом. И дело, главное, не в том, что не положено идти без
руководителя группы. Без меня просто было нельзя, и прежде всего потому, что
оставалось трое. На две байдарки, на двое нарт, на кучу груза, на сотни
километров неведомой дороги. Без меня, к сожалению, пришлось бы заворачивать
обратно... Но то ли мне очень хотелось посмотреть, каковы весной северные
горы и реки, то ли медсестры в елецкой больнице хорошо поработали, неустанно
вкалывая мне пенициллин, не знаю уж что главное, но к концу второго дня с
нормальной температурой я уже стоял на лыжах.
Борис с Виленом проехали с нартами мимо нас, потом остановились. Борис
зашел вперед и, приложившись к кинокамере, махнул рукой. Перед тем как
двинуться с места, я оглянулся, чтобы представить, как будут выглядеть кадры
и что станет фоном для движущихся по снежному плоскогорью фигурок.
Тонкая полоса облаков над горизонтом плавилась по кромке. Угадывалось
уже место, где солнце, как золотая рыбка, выскользнет из сетей облаков. Еще
минут десять, и горы вокруг нас вспыхнут. И все белое перестанет быть белым
и заиграет малиновыми бликами. А еще через полчаса, то есть примерно в
половине второго ночи, мы тоже окунемся в солнце.
Натянутая веревка ослабла. Это нарты, пристывшие, пока мы стояли,
стронулись и пошли легко, словно под уклон. Мы с Петром двинулись вперед,
сильно отталкиваясь палками и догоняя Вилена, который тянул нарты один.
Борис, прильнув к кинокамере, стоял на остроконечном камне у нас на пути.
Гидрометеорологическое отступление. О снеге, весеннем половодье и
ветрах
Небольшое предисловие к первому и последующим отступлениям.
При подготовке к весенним путешествиям на Полярный Урал автору и его
друзьям по походам пришлось прочитать немало книг и справочников в поисках
разнообразной информации об этих краях, о северной природе весной. В иных
книгах такая информация содержалась пластами, но чаще приходилось собирать
ее по крупицам, порой из редких, специализированных или старинных изданий.
Чтобы результаты этих изысканий могли использовать и другие и чтобы нашим
последователям (а таковые могут быть, как наивно полагает автор) не пришлось
начинать книжные изыскания сначала, очевидно, следует сообщить хотя бы самое
основное.
Приняв это решение, автор оказался перед необходимостью выбрать способ
преподнесения интересных и деловых сведений в книге, которая в общем-то
посвящена событиям и людям. В путевых очерках, книгах о профессиональных
путешествиях и спортивных походах, опубликованных в разные времена, а также
в неопубликованных рукописях о вольных странствиях, с которыми автору
довелось ознакомиться, используется несколько основных способов, которые и
была сделана попытка проанализировать.
Способ первый. Он носит условное название "Подошел старик". Дело обычно
происходит так. Где-нибудь, например на берегу Байкала, сидят
путешественники и любуются разбушевавшимся озером. В это время подходит
старик. Седой, но моложавый (дают ему шестьдесят, а оказывается, что
восемьдесят четыре), с суковатой палкой в руке. Происходит знакомство, затем
начинаются разговоры о погоде, о здоровье, о возрасте. И вот уже старик,
начав, конечно, со знаменитого "однако" и удачно вставляя его в дальнейшем,
рассказывает легенду о том, как красавица Ангара убежала от своего отца,
свирепого Байкала, к красавцу Енисею. Попутно он сообщает, что Байкал самый
глубокий в мире пресный водоем (1742 метра, а по новым данным - 1620) и что
в нем водится глубоководная рыбка голомянка, "такая жирная, что когда ее,
того-этого, на палубу выволочешь, то все кости наскрозь видно". И тает она
"не только на сковороде, а прямо на солнце, как сосулька". Если старик
попадется разговорчивый, то читатели получат и подробные сведения о
произрастающем в Прибайкалье реликтовом растении мегадении ("из семейства
крестоцветных однако").
Способ проверенный, но в данном случае он не подходит, и прежде всего
потому, что район наших путешествий, Полярный Урал - очень мало населенный и
читателям наверняка покажется подозрительным, если образованные старики
будут подходить к нам очень часто.
Второй из рассмотренных способов более универсальный. А также очень
непринужденный и весьма современный. Состоит он в следующем. Предполагается,
что среди участников путешествия находится этакий юный умник. Эрудит. Обычно
он физик, математик или специалист по вычислительной технике - словом,
"кибер". Сам он, несмотря на небольшой производственный стаж и возраст, уже
выдающийся авторитет в своей области знаний. Но, кроме того, он попутно и
глубоко интересуется историей буддизма, техникой хождения под парусом на
полинезийских катамаранах, систематикой чешуекрылых (то есть попросту
бабочек), японским искусством икебана, а также выращиванием карликовых
деревьев в цветочных горшках. Кибер этот по всем вопросам вступает в споры с
оказавшимися в путешествии узкими специалистами - историками, гидрологами,
ботаниками - и всех, конечно, побивает. Но главное не в его победах, а в
том, что от сталкивающихся лбов спорящих во все стороны летят искры и
шаровые молнии знаний, озаряя остальных. Серых.
Этот заманчивый способ сообщения полезной информации тоже был отвергнут
и также по соображениям достоверности, этого краеугольного камня жанра
документального повествования. Дело в том, что, придерживаясь принципа
достоверности, просветительские обязанности юного всезнайки должен был бы
взять на себя сам автор, так как именно он, будучи инициатором весенних
путешествий на Полярный Урал, а также их руководителем, в основном и копался
в книгах. По вполне понятным причинам описывать себя в роли эрудита автору
показалось делом неподходящим. Кроме того, он не очень юн. А также не кибер.
Еще способ. В книгах о путешествиях, не совсем новейших, но тем не
менее очень интересных, с проблемой сообщения познавательной информации
часто обращаются весьма просто, помещая ее без оформления, так сказать, в
голом виде, там, где это придется к месту. Надо признаться, что такая
честная прямота автору по душе и кажется вполне современной. Однако,
стремясь избавить заинтересованных читателей от необходимости выуживать
нужные им сведения и, по нескольку раз перечитывая книгу, ставить галочки на
ее полях, он решил пойти по пути концентрации всех любопытных и практических
сведений, разделяя их лишь по темам.
Итак, о снеге, весеннем половодье и ветрах.
Снег на Полярном Урале и в предгорной тундре выпадает круглый год, в
том числе в июле и августе, но летом он бывает редко и быстро сходит. Б
остальное же время года, то есть девять месяцев, снег идет регулярно, и
поэтому образуются большие его запасы. На Уральском хребте, например,
средняя толщина снега к концу зимы доходит обычно до метра, а в иные годы
бывает и значительно больше. В тундре западнее Урала толщина снежного
покрова заметно меньше, и не потому, что снега там выпадает мало: просто
ветрами уносит его к Уралу и за хребет. Из-за ветров и распределение снега
по тундре и в горах очень разное: ровные места и особенно бугры едва
прикрыты, а понижения, русла рек, впадины и овраги забиты слоем снега
толщиной в несколько метров. Вот почему нередко поздней весной, даже летом,
когда реки, стекающие с Полярного Урала, очищаются от льда и давно уже стоит
теплая погода, наблюдатели на метеостанциях, например в Елецком, отмечают,
что треть, а то и половина площади тундры еще под снегом. Таким образом,
снежная дорога на безлесных пространствах Севера сохраняется долго; факт
этот очень важен с точки зрения возможности там весенних путешествий с
тяжело груженными нартами.
Снег на Севере не только долговечный, но и плотный. И опять-таки из-за
зимних ветров. Уплотняющая снег работа ветров настолько добросовестна, что
уже в середине зимы на поверхности его образуется толстая и крепкая корка -
ветровая доска, как называют ее метеорологи. Толщина этой "доски" достигает
тридцати сантиметров, а плотность местами близка к плотности льда. По
снежной ветровой доске на открытых участках тундры и в горах Полярного Урала
можно спокойно ходить без лыж и ездить с грузом на автомобиле.
Облегчает зимнее движение на Севере и то, что поверхность снега в
тундре ровная. Довольно странное явление - открытые пространства, много
ветров, а снег словно приглаженный. В степях, например вблизи Южного Урала и
в Казахстане, зимой под действием ветров образуются жесткие и крутые снежные
волны - заструги. По ним не только на аэросанях или на колесном буере -
трудно проехать просто на лыжах. В тундре же застругов почти нет. Лишь
кое-где, вблизи высоких кочек, выступающих камней и одиноких кустов.
Очевидно, это можно объяснить тем, что на Севере ветры обычно не
прекращаются и в большие морозы, снежинки при этом становятся твердыми, как
песчинки, и стачивают еще "в зародыше" появляющиеся на поверхности снежные
бугорки. Да и ветры на Севере посильнее: несущиеся вдоль земли снежинки
срезают не только снежные волны, но и торчащие над ними верхушки кустов.
Работяги северные ветры, прокладывающие во все стороны по тундре
дорожное полотно, изготовляют заодно и строительный материал - прессованный
снег. Материал этот сезонный, но необычайно дешевый и удобный в обработке и
при строительстве.
Снежная архитектура уходит своими корнями в глубокую древность. Ее
родоначальники - эскимосы, и поныне строящие себе хижины из снега - иглу.
Иглу бывают разных размеров - от маленькой снежной клетушки на одного
человека до целого дома на тридцать - сорок жителей, строительство которого