Страница:
- Возможно, что-нибудь и удалось бы сделать, если бы Доротея чаще бывала у дяди, - сказал сэр Джеймс. - Она приобрела бы на него влияние, а положение дел в поместье ее всегда тревожило. У нее были такие прекрасные идеи! Но теперь она всецело занята Кейсобоном. Селия постоянно на это сетует. После его припадка она даже ни разу у нас не обедала, - докончил сэр Джеймс голосом, в котором жалость мешалась с раздражением, и миссис Кэдуолледер пожала плечами, словно говоря, что она ничего другого и не ждала.
- Бедняга Кейсобон! - сказал ее муж. - Припадок был, по-видимому, тяжелый. На завтраке у архидьякона я заметил, что вид у него совсем разбитый.
- Собственно говоря, - продолжал сэр Джеймс, не желая обсуждать "припадки", - Брук ничего дурного никому не желает, а своим арендаторам и подавно, но есть у него эта привычка - всячески урезывать и сокращать расходы.
- Послушайте! Это же счастье! - воскликнула миссис Кэдуолледер. Все-таки занятие по утрам. В своих мнениях он не слишком тверд, зато твердо знает содержимое своего кошелька.
- Я убежден, что, урезывая расходы на поместье, кошелька не наполнишь, - ответил сэр Джеймс.
- О, в скаредности, как и в любой другой добродетели, можно зайти слишком далеко. Конечно, держать своих свиней впроголодь неумно, ответила миссис Кэдуолледер, вставая и выглядывая в окно. - Но помяни независимого политика, и вот он собственной персоной.
- Как? Брук? - спросил ее муж.
- Да. Ударь по нему "Рупором", Гемфри, а я облеплю его пиявками. А вы что сделаете, сэр Джеймс?
- По правде говоря, мне не хочется начинать этот разговор с Бруком при наших с ним отношениях. Все это ужасно неприятно. И ведь достаточно вести себя, как подобает джентльмену, - сказал добрейший баронет с глубокой верой в эту простую и четкую программу социального процветания.
- И вы тоже тут, э? - заметил мистер Брук, обходя комнату и обмениваясь рукопожатиями. - Я собирался заехать к вам, Четтем. Но очень приятно увидеть всех вместе, знаете ли. Ну, что скажете о событиях? Быстровато развиваются, да, быстровато. Лаффит (*115) совершенно прав: "Со вчерашнего дня прошло столетие!" Они живут уже в следующем веке, знаете ли. Наши соседи по ту сторону Ла-Манша. Идут вперед куда быстрее нас.
- А, да! - сказал мистер Кэдуолледер, беря газету. - "Рупор" как раз обвиняет вас в том, что вы отстаете от века. Вы не читали?
- Э? Нет, - сказал мистер Брук, опуская перчатки в цилиндр и поспешно вставляя монокль в глаз. Но мистер Кэдуолледер, не отдавая газеты, продолжал с улыбкой:
- Вот послушайте! Рассуждения о помещике, проживающем неподалеку от Мидлмарча, который сам собирает арендную плату. Они называют его самым закоснелым ретроградом в графстве. Боюсь, это словечко они позаимствовали из вашего "Пионера".
- А, это все Кэк... безграмотный невежда, знаете ли. Ретроград! Послушайте, это же превосходно! Вместо "радикал". Они ведь хотят представить меня радикалом, знаете ли, - парировал мистер Брук с бодрой самоуверенностью, которая черпает поддержку в невежестве противника.
- Нет, мне кажется, он понимает, что пишет. И наносит довольно чувствительные удары. Вот например: "Если бы нам пришлось описывать ретрограда в самом дурном смысле этого слова, то мы бы сказали: это человек, который провозглашает себя сторонником реформ, в то время как все, о чем он непосредственно обязан заботиться, приходит в запустение; это филантроп, который вопиет, когда вешают одного негодяя, и равнодушно взирает на то, как голодают пять его честных арендаторов; человек, который кричит о коррупции и взимает за свою землю грабительскую плату; до хрипоты обличает гнилые местечки и палец о палец не ударит, чтобы починить хотя бы одни гнилые ворота на своих полях; человек, который радеет о Лидсе и Манчестере и готов назначить любое число представителей, которые будут оплачивать свое место в парламенте Из собственного кармана, но не желает употребить хотя бы малую частицу арендной платы на то, чтобы помочь своему арендатору с покупкой скота, или на то, чтобы починить прохудившуюся крышу его сарая, или на то, чтобы его жилище меньше походило на лачугу ирландского издольщика. Но нам всем известен остроумный ответ на вопрос, что есть филантроп: "Это человек, чье милосердие увеличивается прямо пропорционально квадрату расстояния". И дальше в том же духе. Рассуждения о том, какого рода законодатель может выйти из филантропа, - заключил мистер Кэдуолледер, бросая газету. Он заложил руки за голову и посмотрел на мистера Брука смеющимися глазами.
- Послушайте, это же прелестно! - сказал мистер Брук, беря газету и стараясь притвориться равнодушным. Однако он покраснел и улыбка у него получилась несколько вымученной. - Вот это - "до хрипоты обличает гнилые местечки". Я не произнес ни одной речи против гнилых местечек. А что до хрипоты, так эти люди не понимают настоящей сатиры. Сатира, знаете ли, должна до определенного предела соответствовать истине. Помнится, кто-то писал об этом в "Эдинбургском обозрении" (*116): "Сатира должна до определенного предела соответствовать истине".
- Но про ворота сказано не без меткости, - мягко возразил сэр Джеймс, стараясь направить разговор в нужное русло. - На днях Дэгли жаловался мне, что у него на ферме все ворота никуда не годны. Гарт придумал новую навеску ворот, вы бы испробовали ее. На что же и употреблять свой лес, как не на это.
- Четтем, вы, знаете ли, увлекаетесь всякими новинками в ведении хозяйства, - ответил мистер Брук, водя глазами по столбцам "Рупора". - Это ваш конек, и вы не считаетесь с расходами.
- А по-моему, самый дорогой конек - это выставлять кандидатуру в парламент, - вмешалась миссис Кэдуолледер. - Говорят, последний провалившийся в Мидлмарче кандидат - как бишь его фамилия? А, Джайлс! потратил на подкупы десять тысяч фунтов и потерпел неудачу, потому что этого оказалось мало. Локти, наверное, себе кусал от досады.
- Кто-то мне говорил, - смеясь, добавил ее муж, - что в смысле подкупов Ист-Ретфорду до Мидлмарча ох как далеко!
- Ничего подобного! - возразил мистер Брук. - Тори, те подкупают. Хоули и его компания подкупают даровым угощением - горячая треска, ну и так далее, и тащат избирателей к урнам мертвецки пьяными. Но в будущем они уже не смогут поставить на своем - в будущем, знаете ли. Мидлмарч несколько отсталый город, я не спорю с отсталыми избирателями. Но мы разовьем их, мы поведем их вперед. На нашей стороне все лучшие люди.
- Хоули говорит, что на вашей стороне такие люди, от которых вам будет только вред, - сказал сэр Джеймс. - Он говорит, что от этого банкира Булстрода вам будет только вред.
- И если вас забросают тухлыми яйцами, - вставила миссис Кэдуолледер, то добрая половина их будет предназначена главе вашего комитета. Боже великий! Вы представьте себе, каково это: выдерживать град тухлых яиц во имя неверных идей. И помнится, что-то рассказывали о том, как одного кандидата торжественно понесли в кресле, да и вывалили нарочно в мусорную яму.
- Тухлые яйца - пустяки в сравнении с тем, как они выискивают каждую прореху в наших ризах, - заметил мистер Кэдуолледер. - Признаюсь, я бы трусил, если бы нам, духовным лицам, приходилось ораторствовать на собраниях, чтобы получить приход. А ну как они перечислят все дни, когда я удил рыбу! Честное слово, по-моему, истина бьет больнее, чем даже камни.
- Короче говоря, - подхватил сэр Джеймс, - тот, кто намерен заняться политикой, должен быть готов нести последствия. И должен поставить себя выше клеветы и злословия.
- Дорогой Четтем, все это очень мило, - знаете ли, - сказал мистер Брук. - Но как можно поставить себя выше клеветы? Почитайте в истории про остракизм, преследования, мученичество, ну и так далее. Они неизбежно выпадали на долю самых лучших людей, знаете ли. Но как говорит Гораций? Fiat justitia, ruat... [да свершится правосудие и да рухнет... (лат.)] Что-то в этом духе.
- Совершенно верно, - ответил сэр Джеймс с редкой для себя горячностью. - Я считаю, что стоять выше клеветы - значит быть в состоянии доказать ее лживость.
- И что это за мученичество - оплачивать собственные счета! - заметила миссис Кэдуолледер.
Однако мистер Брук был особенно задет осуждением, которого не сумел скрыть сэр Джеймс.
- Знаете ли, Четтем, - сказал он вставая и, взяв цилиндр, оперся на трость, - у нас с вами разные системы. По-вашему, на фермы надо расходовать как можно больше. Я не утверждаю, что моя система самая лучшая при всех обстоятельствах. При всех обстоятельствах, знаете ли.
- Время от времени необходимо производить новую оценку, - сказал сэр Джеймс. - Отдельные починки, конечно, не мешают, но я считаю, что верная оценка важней всего. А как по-вашему, Кэдуолледер?
- Я согласен с вами. На месте Брука я, чтобы сразу заткнуть "Рупор", непременно пригласил бы Гарта для новой оценки ферм и дал бы ему полную свободу в отношении ворот и прочих починок. Таков мой взгляд на политическую ситуацию, - закончил мистер Кэдуолледер, заложил большие пальцы в прорези жилета и, посмеиваясь, посмотрел на мистера Брука.
- Я ничего не люблю делать напоказ, знаете ли, - сказал мистер Брук. Но назовите мне другого землевладельца, который так легко мирился бы с задержками арендной платы. Я своих старых арендаторов не выгоняю. Я очень мягок, разрешите вам сказать, очень мягок. У меня свои идеи, знаете ли, и я от них не отступаю. А в таких случаях человеку непременно приписывают эксцентричность, непоследовательность, ну и так далее. Если я изменю свою систему, то только в соответствии с моими идеями.
Тут мистер Брук припомнил, что забыл отправить срочный пакет, и поспешил откланяться.
- Мне не хотелось еще больше раздражать Брука, - сказал сэр Джеймс. - Я вижу, он задет. Но то, что он говорил о своих старых арендаторах... На нынешних условиях никакой новый арендатор эти фермы не возьмет.
- Мне кажется, его мало-помалу удастся убедить, - сказал мистер Кэдуолледер. - Но ты тянула в одну сторону, Элинор, а мы в другую. Ты пугала его расходами, а мы пытались напугать его, чтобы он пошел на новые расходы. Пусть попробует добиться популярности и увидит, какой помехой явится его репутация скупого помещика. "Мидлмарчский пионер", Ладислав и речи, которые Брук намерен держать перед мидлмарчскими избирателями, - это все пустяки. Важно, чтобы моим типтоновским прихожанам жилось сносно.
- Прости, но это вы тянули не в ту сторону, - объявила миссис Кэдуолледер. - Вам надо было показать ему, сколько он теряет оттого, что не заботится об арендаторах, вот тогда бы мы объединили усилия. Если вы позволите ему оседлать политического конька, ничего хорошего не выйдет. Это вам не дома на палочках скакать и называть их идеями.
39
Коль в женщине Лик чистоты,
Подобно мне, узрев,
Дерзнул любить отныне ты,
"Он" и "Она" презрев,
И от завистливых людей
Сокрыть любовь сумел.
Что насмеялись бы над ней,
То истинно ты смел.
И пред тобой бледнеет честь
Былых твоих предтеч.
Но много выше подвиг есть
Сокрытое сберечь.
Джон Донн (*117)
Сэр Джеймс Четтем не был особенно изобретательным, но его стремление "воздействовать на Брука" в сочетании с неизменной верой в благодетельное влияние Доротеи помогли ему измыслить небольшой план - под предлогом легкого нездоровья Селии пригласить Доротею (одну) во Фрешит-Холл, а по дороге завезти ее в Типтон-Грейндж, предварительно рассказав ей обо всем, к чему привела система мистера Брука в управлении поместьем.
И вот однажды в четыре часа, когда мистер Брук и Ладислав сидели в библиотеке, дверь отворилась и слуга доложил о миссис Кейсобон.
Уилл изнывал от скуки и, уныло помогая мистеру Бруку разбирать "документы", живописавшие повешения за кражу овец, доказывал способность нашего сознания скакать одновременно на нескольких конях: он мысленно расставался с Типтон-Грейнджем и снимал квартиру в Мидлмарче, но эти практические меры перемежались озорными замыслами эпоса, воспевающего кражу овец с гомеровской наглядностью. Услышав имя миссис Кейсобон, он вздрогнул как от удара электричеством, и у него даже закололо кончики пальцев. Цвет его щек, положение лицевых мышц и живость взгляда изменились настолько, что могло показаться, будто каждая молекула его тела получила магический сигнал. Да так оно и было. Ибо тайна магии заложена в самой Природе. Кому дано измерить неуловимую тонкость сигналов, которые говорят о свойствах не только тела, но и души, и делают страсть мужчины к одной женщине столь же непохожей на его страсть к другой, как несходны между собой благоговейный восторг перед отблесками утренней зари, играющими на водах реки, горных склонах и снежной вершине, и удовольствие от веселого сияния китайских фонариков среди зеркал? Уилла отличала редкая впечатлительность. Звук, извлеченный умелым смычком из струн скрипки, изменял для него облик мира, и его точка зрения менялась с такой же легкостью, как и настроение. И услышав имя Доротеи, он как бы вдохнул утреннюю свежесть.
- Очень приятно видеть тебя, милочка, - сказал мистер Брук, поднимаясь навстречу племяннице и целуя ее. - Полагаю, ты оставила Кейсобона его книгам. И правильно. Тебе незачем становиться слишком уж ученой женщиной, знаешь ли.
- Этого, дядюшка, опасаться не стоит, - ответила Доротея.
Она повернулась к Уиллу, пожала ему руку со спокойной сердечностью, а затем продолжала:
- Я очень непонятлива. И, сидя над книгами, нередко блуждаю в мыслях где-то далеко от них. Я обнаружила, что быть ученой куда труднее, чем чертить планы сельских домиков.
Она опустилась на стул рядом с дядей напротив Уилла, но, казалось, не замечала его, а продолжала думать о своем. Уилла охватило горькое разочарование. Смешно! Как будто он хоть на мгновение поверил, что она приехала ради него.
- Да-да, милочка, ты обожала чертить планы. Но всякому коньку полезно дать отдых, не то он может ускакать с тобой неизвестно куда. А это, знаешь ли, нехорошо. Надо крепко держать его в узде. Вот, например, я. Я всегда знал, когда остановиться. Именно это я постоянно объясняю Ладиславу. Мы с ним похожи, знаешь ли, - ему нравится входить во все. Мы с ним работаем над вопросом о смертной казни. Мы вместе многое сделаем - Ладислав и я.
- О да! - сказала Доротея с обычной своей прямотой. - Сэр Джеймс говорил мне, что надеется скоро увидеть большие перемены в вашем поместье. Он говорит, что вы намерены сделать новую оценку ферм, предпринять необходимые починки и перестроить дома арендаторов. Типтон будет трудно узнать! Как чудесно! - продолжала она, захлопав в ладоши с прежней детской непосредственностью, которую в замужестве научилась подавлять. - Если бы я по-прежнему жила дома, то, конечно, опять начала бы ездить верхом, чтобы сопровождать вас и самой все видеть. И сэр Джеймс говорит, что вы собираетесь пригласить мистера Гарта, а он хвалил мои домики.
- Четтем слишком уж тороплив, милочка, - ответил мистер Брук, слегка краснея. - Слишком уж, знаешь ли. Я не говорил, что намерен взяться за все это. И не говорил, что не намерен, знаешь ли.
- Он полагает так потому, - сказала Доротея без тени сомнения в голосе, точно юный певчий, выводящий "Верую", - что вы думаете выставить свою кандидатуру в парламент, обещая ратовать за улучшение доли простых людей, а это в первую очередь означает земледельцев и батраков. Подумайте о Ките Даунсе, дядюшка! Он с женой и семью детьми ютится в лачуге из двух комнатушек немногим больше этого стола! А бедные Дэгли! Их дом совсем развалился, и они живут на кухне, а комнаты оставили крысам. Вот одна из причин, милый дядя, почему мне не нравились ваши картины, как вы ни пеняли мне за это. У меня щемило сердце при воспоминании о грязи, о безобразности того, что я видела в домах бедняков, и слащавые картины в гостиной казались мне бесчувственными попытками искать наслаждения в фальши. Словно мы равнодушно отворачивались от тяжкой жизни наших ближних за этими стенами. По-моему, мы не имеем права выходить на трибуну и требовать широких перемен, если сами ничего не сделали, чтобы уничтожить зло рядом с нами.
Доротея постепенно увлекалась, забыв обо всем, отдаваясь возможности свободно излить свои чувства, - прежде это было для нее привычным, но в замужестве она научилась сдерживаться в непрерывной борьбе между душевными порывами и страхом. На миг к восхищению Уилла приметался холодок. Мужчина редко стыдится того, что его любовь к женщине остывает, когда он замечает в ней величие души, - ведь природа предназначила подобное величие только для мужчин. Впрочем, природа порой допускает досадные промашки, как, например, в случае с добрейшим мистером Бруком, чей мужской ум, ошеломленный потоком красноречия Доротеи, в эту минуту был способен только запинаться и заикаться. Не находя что ответить, мистер Брук встал, вдел в глаз монокль и принялся перебирать лежащие на столе бумаги. Наконец он сказал:
- В том, что ты говоришь, милочка, кое-что есть, да, есть, однако далеко не все, э, Ладислав? Нам с вами не нравится, когда в наших картинах и статуях находят изъяны. Молодые дамы склонны к пылкости, знаешь ли, к односторонности, милочка моя. Изящные искусства, поэзия и прочее возвышают нацию... Emollit mores... [смягчает нравы (лат.)] Ты ведь теперь немного понимаешь латынь. Но... а? Что такое?
Эти последние слова были обращены к лакею, который пришел доложить, что лесник поймал в роще одного из сыновей Дэгли с убитым зайчонком в руках.
- Сейчас иду, сейчас иду. Я не буду с ним строг, знаешь ли, - добавил мистер Брук в сторону Доротеи и радостно удалился.
- Вы ведь согласны, что перемены, которые я считаю... которые сэр Джеймс считает необходимыми, действительно нужны? - спросила Доротея, едва мистер Брук вышел.
- Да. Вы меня совершенно убедили. Я никогда не забуду ваших слов. Но не могу ли я поговорить с вами о другом? Возможно, мне больше не представится случая рассказать вам о том, что произошло, - воскликнул Уилл и, вскочив, оперся обеими руками на спинку стула.
- Разумеется, - встревоженно ответила Доротея и, тоже встав, отошла к окну, в которое, повизгивая и виляя хвостом, заглядывал Монах. Она прислонилась к открытой раме и положила руку на голову пса. Хотя, как нам известно, ей не нравились комнатные любимцы, которых надо носить на руках, чтобы на них не наступили, она всегда была очень добра с собаками и старалась не обидеть их, даже когда уклонялась от их ласк.
Уилл не пошел за ней и только сказал:
- Я полагаю, вам известно, что мистер Кейсобон отказал мне от дома?
- Нет, - после паузы ответила Доротея с глубоким огорчением. - Я очень сожалею, - добавила, она грустно, думая о том, что было неизвестно Уиллу, - о разговоре между ней и мужем в темноте, и вновь испытывая тягостное отчаяние при мысли, что она не может повлиять на него.
Она нисколько не скрывала своей печали, и Уилл понял, что она не связывает эту печаль с ним и ни разу не спросила себя, не в ней ли самой заключена причина ревности и неприязни, которые мистер Кейсобон испытывает к нему. Его охватило странное чувство, в котором радость смешивалась с досадой: радость оттого, что ему по-прежнему дано пребывать в чистом храме ее мыслей, не омраченном подозрениями, и досада оттого, что он значит для нее столь мало. Ее открытая доброжелательность отнюдь ему не льстила. Однако мысль, что Доротея может измениться, так его пугала, что он справился с собой и сказал обычным тоном:
- Мистер Кейсобон недоволен тем, что я принял здесь место, которое, по его мнению, не подходит для меня, как его родственника. Я объяснил, что не могу уступить ему в этом. По-моему, все-таки нельзя требовать, чтобы я ломал свою жизнь в угоду предрассудкам, которые считаю нелепыми. Благодарность можно превратить в орудие порабощения, точно рабское клеймо, наложенное на нас, когда мы были слишком молоды, чтобы понимать его смысл. Я не согласился бы занять это место, если бы не собирался использовать его в достойных и полезных целях. С семейной же честью я обязан считаться только так, и не более.
Доротее было невыносимо тяжело. Она считала, что ее муж глубоко не прав, и не только в том, о чем упомянул Уилл.
- Нам лучше оставить эту тему, - произнесла она, и голос ее дрогнул. Раз вы расходитесь во мнениях с мистером Кейсобоном. Вы решили остаться тут? - спросила она, тоскливо глядя на подстриженную траву за окном.
- Да. Но ведь теперь мы больше не будем видеться! - жалобно, словно ребенок, воскликнул Уилл.
- Вероятно, нет, - сказала Доротея, обернувшись к нему. - Однако до меня будут доходить вести о вас. Я буду знать, что вы делаете для моего дяди.
- А я о вас не буду знать ничего, - сказал Уилл. - Мне никто ничего не будет рассказывать.
- Но ведь моя жизнь очень проста, - заметила Доротея и улыбнулась легкой улыбкой, словно озарившей ее грусть. - Я всегда в Лоуике.
- Томитесь там в заключении! - не сдержавшись, воскликнул Уилл.
- Вы напрасно так думаете, - возразила Доротея. - Я ничего другого не хочу.
Уилл промолчал, но она продолжала, словно отвечая на его несказанные слова:
- Я имею в виду - для меня самой. Правда, я предпочла бы не иметь столь много: я ведь ничего не сделала для других, и моя доля благ слишком велика. Однако у меня есть моя вера, и она меня утешает.
- Какая же? - ревниво спросил Уилл.
- Я верю, что желать высшего добра, даже не зная, что это такое, и не имея возможности делать то, к чему стремишься, все-таки значит приобщиться к божественной силе, поражающей зло, значит добавить еще капельку света и заставить мрак чуть-чуть отступить.
- Это прекрасный мистицизм, он...
- Не надо названий, - умоляюще произнесла Доротея. - Вы скажете персидский или еще какой-нибудь, не менее географический. А это - моя жизнь. Я сама пришла к такому убеждению и не могу от него отказаться. Еще девочкой я искала свою религию. Прежде я много молилась, а теперь почти совсем не молюсь. Я стараюсь избегать себялюбивых желаний, потому что они не приносят пользы другим, а у меня и так уже всего слишком много. Я рассказываю вам про это только для того, чтобы вы поняли, как проходят мои дни в Лоуике.
- Я бесконечно вам благодарен за откровенность! - пылко и несколько неожиданно для себя воскликнул Уилл. Они смотрели друг на друга, как двое детей, доверчиво секретничающие про птиц.
- А ваша религия? - спросила Доротея. - То есть не церковная, но та вера, которая помогает вам жить?
- Любовь ко всему, что хорошо и красиво, - ответил Уилл. - Но я бунтовщик и, в отличие от вас, не чувствую себя обязанным подчиняться тому, что мне не нравится.
- Но если вам нравится то, что хорошо, где разница? - с улыбкой заметила Доротея.
- Это что-то слишком уж тонко, - сказал Уилл.
- Да, мистер Кейсобон часто говорит, что я склонна к излишним тонкостям. Но я этого как-то не чувствую, - ответила Доротея со смехом. Однако дядя что-то задержался. Я пойду поищу его. Я ведь просто заехала по дороге во Фрешит-Холл. Меня ждет Селия.
Уилл сказал, что сходит предупредить мистера Брука, и тот вскоре вернулся в библиотеку и попросил Доротею подвезти его до фермы Дэгли - он намерен поговорить с родителями маленького браконьера, которого поймали с зайчонком. По дороге Доротея вновь коснулась вопроса о переменах в управлении поместьем, но на этот раз мистер Брук не дал поймать себя врасплох и завладел разговором.
- Четтем, милочка, - начал он, - ищет во мне недостатки, но если бы не Четтем, так я бы не стал оберегать дичь на моих землях, а ведь даже он не станет утверждать, будто эти деньги расходуются ради арендаторов. Мне же, откровенно говоря, это несколько претит... я не раз подумывал о том, чтобы заняться вопросом о браконьерстве. Не так давно ко мне привели Флейвела, методистского проповедника, за то, что он убил палкой зайца: они с женой гуляли, а заяц выскочил на тропинку прямо перед ним, и Флейвел успел ударить его палкой по шее.
- Как жестоко! - воскликнула Доротея.
- Да, признаюсь, мне это показалось не слишком достойным - методистский проповедник, знаешь ли. А Джонсон говорит: "Лицемер он, и больше ничего, сами видите!" И право, Флейвел совсем не походил на "человека высочайших правил", как кто-то назвал христианина... кажется, Юнг (*118), поэт Юнг... Ты знакома с Юнгом? Ну, а Флейвел в черных ветхих гетрах говорит в свое оправдание, что господь, по его разумению, послал им с женой сытный обед и он был вправе ударить зайца, хотя он и не ловец перед господом, подобно Нимроду... (*119) Уверяю тебя, это было весьма комично. Филдинг непременно воспользовался бы... или Скотт. Да, Скотт сумел бы. Но когда я подумал об этом, то, право же, почувствовал, что было бы вовсе не плохо, если бы бедняга мог возблагодарить бога за кусок жареной зайчатины. Это же только предрассудки... предрассудки, подкрепленные законом, знаешь ли. Ну, палка, гетры и прочее. Однако рассуждениями ничему не поможешь, а закон есть закон. Но я уломал Джонсона и замял дело. Полагаю, Четтем поступил бы строже, и тем не менее он бранит меня, точно я самый жестокий человек в графстве. А! Вот мы и тут.
Мистер Брук вышел из кареты у ворот фермы, а Доротея поехала дальше. Поразительно, насколько безобразней кажутся любые недостатки, стоит нам заподозрить, что винить в них будут нас. Даже наше собственное отражение в зеркале словно меняется после того, как мы услышим откровенную критику наименее восхитительных особенностей нашей внешности. И просто удивительно, как спокойна наша совесть, когда мы тесним тех, кто не жалуется, или тех, за кого некому вступиться. Жилище Дэгли никогда еще не казалось мистеру Бруку таким жалким, как в этот день, когда его память язвили придирки "Рупора", которые поддержал сэр Джеймс.
- Бедняга Кейсобон! - сказал ее муж. - Припадок был, по-видимому, тяжелый. На завтраке у архидьякона я заметил, что вид у него совсем разбитый.
- Собственно говоря, - продолжал сэр Джеймс, не желая обсуждать "припадки", - Брук ничего дурного никому не желает, а своим арендаторам и подавно, но есть у него эта привычка - всячески урезывать и сокращать расходы.
- Послушайте! Это же счастье! - воскликнула миссис Кэдуолледер. Все-таки занятие по утрам. В своих мнениях он не слишком тверд, зато твердо знает содержимое своего кошелька.
- Я убежден, что, урезывая расходы на поместье, кошелька не наполнишь, - ответил сэр Джеймс.
- О, в скаредности, как и в любой другой добродетели, можно зайти слишком далеко. Конечно, держать своих свиней впроголодь неумно, ответила миссис Кэдуолледер, вставая и выглядывая в окно. - Но помяни независимого политика, и вот он собственной персоной.
- Как? Брук? - спросил ее муж.
- Да. Ударь по нему "Рупором", Гемфри, а я облеплю его пиявками. А вы что сделаете, сэр Джеймс?
- По правде говоря, мне не хочется начинать этот разговор с Бруком при наших с ним отношениях. Все это ужасно неприятно. И ведь достаточно вести себя, как подобает джентльмену, - сказал добрейший баронет с глубокой верой в эту простую и четкую программу социального процветания.
- И вы тоже тут, э? - заметил мистер Брук, обходя комнату и обмениваясь рукопожатиями. - Я собирался заехать к вам, Четтем. Но очень приятно увидеть всех вместе, знаете ли. Ну, что скажете о событиях? Быстровато развиваются, да, быстровато. Лаффит (*115) совершенно прав: "Со вчерашнего дня прошло столетие!" Они живут уже в следующем веке, знаете ли. Наши соседи по ту сторону Ла-Манша. Идут вперед куда быстрее нас.
- А, да! - сказал мистер Кэдуолледер, беря газету. - "Рупор" как раз обвиняет вас в том, что вы отстаете от века. Вы не читали?
- Э? Нет, - сказал мистер Брук, опуская перчатки в цилиндр и поспешно вставляя монокль в глаз. Но мистер Кэдуолледер, не отдавая газеты, продолжал с улыбкой:
- Вот послушайте! Рассуждения о помещике, проживающем неподалеку от Мидлмарча, который сам собирает арендную плату. Они называют его самым закоснелым ретроградом в графстве. Боюсь, это словечко они позаимствовали из вашего "Пионера".
- А, это все Кэк... безграмотный невежда, знаете ли. Ретроград! Послушайте, это же превосходно! Вместо "радикал". Они ведь хотят представить меня радикалом, знаете ли, - парировал мистер Брук с бодрой самоуверенностью, которая черпает поддержку в невежестве противника.
- Нет, мне кажется, он понимает, что пишет. И наносит довольно чувствительные удары. Вот например: "Если бы нам пришлось описывать ретрограда в самом дурном смысле этого слова, то мы бы сказали: это человек, который провозглашает себя сторонником реформ, в то время как все, о чем он непосредственно обязан заботиться, приходит в запустение; это филантроп, который вопиет, когда вешают одного негодяя, и равнодушно взирает на то, как голодают пять его честных арендаторов; человек, который кричит о коррупции и взимает за свою землю грабительскую плату; до хрипоты обличает гнилые местечки и палец о палец не ударит, чтобы починить хотя бы одни гнилые ворота на своих полях; человек, который радеет о Лидсе и Манчестере и готов назначить любое число представителей, которые будут оплачивать свое место в парламенте Из собственного кармана, но не желает употребить хотя бы малую частицу арендной платы на то, чтобы помочь своему арендатору с покупкой скота, или на то, чтобы починить прохудившуюся крышу его сарая, или на то, чтобы его жилище меньше походило на лачугу ирландского издольщика. Но нам всем известен остроумный ответ на вопрос, что есть филантроп: "Это человек, чье милосердие увеличивается прямо пропорционально квадрату расстояния". И дальше в том же духе. Рассуждения о том, какого рода законодатель может выйти из филантропа, - заключил мистер Кэдуолледер, бросая газету. Он заложил руки за голову и посмотрел на мистера Брука смеющимися глазами.
- Послушайте, это же прелестно! - сказал мистер Брук, беря газету и стараясь притвориться равнодушным. Однако он покраснел и улыбка у него получилась несколько вымученной. - Вот это - "до хрипоты обличает гнилые местечки". Я не произнес ни одной речи против гнилых местечек. А что до хрипоты, так эти люди не понимают настоящей сатиры. Сатира, знаете ли, должна до определенного предела соответствовать истине. Помнится, кто-то писал об этом в "Эдинбургском обозрении" (*116): "Сатира должна до определенного предела соответствовать истине".
- Но про ворота сказано не без меткости, - мягко возразил сэр Джеймс, стараясь направить разговор в нужное русло. - На днях Дэгли жаловался мне, что у него на ферме все ворота никуда не годны. Гарт придумал новую навеску ворот, вы бы испробовали ее. На что же и употреблять свой лес, как не на это.
- Четтем, вы, знаете ли, увлекаетесь всякими новинками в ведении хозяйства, - ответил мистер Брук, водя глазами по столбцам "Рупора". - Это ваш конек, и вы не считаетесь с расходами.
- А по-моему, самый дорогой конек - это выставлять кандидатуру в парламент, - вмешалась миссис Кэдуолледер. - Говорят, последний провалившийся в Мидлмарче кандидат - как бишь его фамилия? А, Джайлс! потратил на подкупы десять тысяч фунтов и потерпел неудачу, потому что этого оказалось мало. Локти, наверное, себе кусал от досады.
- Кто-то мне говорил, - смеясь, добавил ее муж, - что в смысле подкупов Ист-Ретфорду до Мидлмарча ох как далеко!
- Ничего подобного! - возразил мистер Брук. - Тори, те подкупают. Хоули и его компания подкупают даровым угощением - горячая треска, ну и так далее, и тащат избирателей к урнам мертвецки пьяными. Но в будущем они уже не смогут поставить на своем - в будущем, знаете ли. Мидлмарч несколько отсталый город, я не спорю с отсталыми избирателями. Но мы разовьем их, мы поведем их вперед. На нашей стороне все лучшие люди.
- Хоули говорит, что на вашей стороне такие люди, от которых вам будет только вред, - сказал сэр Джеймс. - Он говорит, что от этого банкира Булстрода вам будет только вред.
- И если вас забросают тухлыми яйцами, - вставила миссис Кэдуолледер, то добрая половина их будет предназначена главе вашего комитета. Боже великий! Вы представьте себе, каково это: выдерживать град тухлых яиц во имя неверных идей. И помнится, что-то рассказывали о том, как одного кандидата торжественно понесли в кресле, да и вывалили нарочно в мусорную яму.
- Тухлые яйца - пустяки в сравнении с тем, как они выискивают каждую прореху в наших ризах, - заметил мистер Кэдуолледер. - Признаюсь, я бы трусил, если бы нам, духовным лицам, приходилось ораторствовать на собраниях, чтобы получить приход. А ну как они перечислят все дни, когда я удил рыбу! Честное слово, по-моему, истина бьет больнее, чем даже камни.
- Короче говоря, - подхватил сэр Джеймс, - тот, кто намерен заняться политикой, должен быть готов нести последствия. И должен поставить себя выше клеветы и злословия.
- Дорогой Четтем, все это очень мило, - знаете ли, - сказал мистер Брук. - Но как можно поставить себя выше клеветы? Почитайте в истории про остракизм, преследования, мученичество, ну и так далее. Они неизбежно выпадали на долю самых лучших людей, знаете ли. Но как говорит Гораций? Fiat justitia, ruat... [да свершится правосудие и да рухнет... (лат.)] Что-то в этом духе.
- Совершенно верно, - ответил сэр Джеймс с редкой для себя горячностью. - Я считаю, что стоять выше клеветы - значит быть в состоянии доказать ее лживость.
- И что это за мученичество - оплачивать собственные счета! - заметила миссис Кэдуолледер.
Однако мистер Брук был особенно задет осуждением, которого не сумел скрыть сэр Джеймс.
- Знаете ли, Четтем, - сказал он вставая и, взяв цилиндр, оперся на трость, - у нас с вами разные системы. По-вашему, на фермы надо расходовать как можно больше. Я не утверждаю, что моя система самая лучшая при всех обстоятельствах. При всех обстоятельствах, знаете ли.
- Время от времени необходимо производить новую оценку, - сказал сэр Джеймс. - Отдельные починки, конечно, не мешают, но я считаю, что верная оценка важней всего. А как по-вашему, Кэдуолледер?
- Я согласен с вами. На месте Брука я, чтобы сразу заткнуть "Рупор", непременно пригласил бы Гарта для новой оценки ферм и дал бы ему полную свободу в отношении ворот и прочих починок. Таков мой взгляд на политическую ситуацию, - закончил мистер Кэдуолледер, заложил большие пальцы в прорези жилета и, посмеиваясь, посмотрел на мистера Брука.
- Я ничего не люблю делать напоказ, знаете ли, - сказал мистер Брук. Но назовите мне другого землевладельца, который так легко мирился бы с задержками арендной платы. Я своих старых арендаторов не выгоняю. Я очень мягок, разрешите вам сказать, очень мягок. У меня свои идеи, знаете ли, и я от них не отступаю. А в таких случаях человеку непременно приписывают эксцентричность, непоследовательность, ну и так далее. Если я изменю свою систему, то только в соответствии с моими идеями.
Тут мистер Брук припомнил, что забыл отправить срочный пакет, и поспешил откланяться.
- Мне не хотелось еще больше раздражать Брука, - сказал сэр Джеймс. - Я вижу, он задет. Но то, что он говорил о своих старых арендаторах... На нынешних условиях никакой новый арендатор эти фермы не возьмет.
- Мне кажется, его мало-помалу удастся убедить, - сказал мистер Кэдуолледер. - Но ты тянула в одну сторону, Элинор, а мы в другую. Ты пугала его расходами, а мы пытались напугать его, чтобы он пошел на новые расходы. Пусть попробует добиться популярности и увидит, какой помехой явится его репутация скупого помещика. "Мидлмарчский пионер", Ладислав и речи, которые Брук намерен держать перед мидлмарчскими избирателями, - это все пустяки. Важно, чтобы моим типтоновским прихожанам жилось сносно.
- Прости, но это вы тянули не в ту сторону, - объявила миссис Кэдуолледер. - Вам надо было показать ему, сколько он теряет оттого, что не заботится об арендаторах, вот тогда бы мы объединили усилия. Если вы позволите ему оседлать политического конька, ничего хорошего не выйдет. Это вам не дома на палочках скакать и называть их идеями.
39
Коль в женщине Лик чистоты,
Подобно мне, узрев,
Дерзнул любить отныне ты,
"Он" и "Она" презрев,
И от завистливых людей
Сокрыть любовь сумел.
Что насмеялись бы над ней,
То истинно ты смел.
И пред тобой бледнеет честь
Былых твоих предтеч.
Но много выше подвиг есть
Сокрытое сберечь.
Джон Донн (*117)
Сэр Джеймс Четтем не был особенно изобретательным, но его стремление "воздействовать на Брука" в сочетании с неизменной верой в благодетельное влияние Доротеи помогли ему измыслить небольшой план - под предлогом легкого нездоровья Селии пригласить Доротею (одну) во Фрешит-Холл, а по дороге завезти ее в Типтон-Грейндж, предварительно рассказав ей обо всем, к чему привела система мистера Брука в управлении поместьем.
И вот однажды в четыре часа, когда мистер Брук и Ладислав сидели в библиотеке, дверь отворилась и слуга доложил о миссис Кейсобон.
Уилл изнывал от скуки и, уныло помогая мистеру Бруку разбирать "документы", живописавшие повешения за кражу овец, доказывал способность нашего сознания скакать одновременно на нескольких конях: он мысленно расставался с Типтон-Грейнджем и снимал квартиру в Мидлмарче, но эти практические меры перемежались озорными замыслами эпоса, воспевающего кражу овец с гомеровской наглядностью. Услышав имя миссис Кейсобон, он вздрогнул как от удара электричеством, и у него даже закололо кончики пальцев. Цвет его щек, положение лицевых мышц и живость взгляда изменились настолько, что могло показаться, будто каждая молекула его тела получила магический сигнал. Да так оно и было. Ибо тайна магии заложена в самой Природе. Кому дано измерить неуловимую тонкость сигналов, которые говорят о свойствах не только тела, но и души, и делают страсть мужчины к одной женщине столь же непохожей на его страсть к другой, как несходны между собой благоговейный восторг перед отблесками утренней зари, играющими на водах реки, горных склонах и снежной вершине, и удовольствие от веселого сияния китайских фонариков среди зеркал? Уилла отличала редкая впечатлительность. Звук, извлеченный умелым смычком из струн скрипки, изменял для него облик мира, и его точка зрения менялась с такой же легкостью, как и настроение. И услышав имя Доротеи, он как бы вдохнул утреннюю свежесть.
- Очень приятно видеть тебя, милочка, - сказал мистер Брук, поднимаясь навстречу племяннице и целуя ее. - Полагаю, ты оставила Кейсобона его книгам. И правильно. Тебе незачем становиться слишком уж ученой женщиной, знаешь ли.
- Этого, дядюшка, опасаться не стоит, - ответила Доротея.
Она повернулась к Уиллу, пожала ему руку со спокойной сердечностью, а затем продолжала:
- Я очень непонятлива. И, сидя над книгами, нередко блуждаю в мыслях где-то далеко от них. Я обнаружила, что быть ученой куда труднее, чем чертить планы сельских домиков.
Она опустилась на стул рядом с дядей напротив Уилла, но, казалось, не замечала его, а продолжала думать о своем. Уилла охватило горькое разочарование. Смешно! Как будто он хоть на мгновение поверил, что она приехала ради него.
- Да-да, милочка, ты обожала чертить планы. Но всякому коньку полезно дать отдых, не то он может ускакать с тобой неизвестно куда. А это, знаешь ли, нехорошо. Надо крепко держать его в узде. Вот, например, я. Я всегда знал, когда остановиться. Именно это я постоянно объясняю Ладиславу. Мы с ним похожи, знаешь ли, - ему нравится входить во все. Мы с ним работаем над вопросом о смертной казни. Мы вместе многое сделаем - Ладислав и я.
- О да! - сказала Доротея с обычной своей прямотой. - Сэр Джеймс говорил мне, что надеется скоро увидеть большие перемены в вашем поместье. Он говорит, что вы намерены сделать новую оценку ферм, предпринять необходимые починки и перестроить дома арендаторов. Типтон будет трудно узнать! Как чудесно! - продолжала она, захлопав в ладоши с прежней детской непосредственностью, которую в замужестве научилась подавлять. - Если бы я по-прежнему жила дома, то, конечно, опять начала бы ездить верхом, чтобы сопровождать вас и самой все видеть. И сэр Джеймс говорит, что вы собираетесь пригласить мистера Гарта, а он хвалил мои домики.
- Четтем слишком уж тороплив, милочка, - ответил мистер Брук, слегка краснея. - Слишком уж, знаешь ли. Я не говорил, что намерен взяться за все это. И не говорил, что не намерен, знаешь ли.
- Он полагает так потому, - сказала Доротея без тени сомнения в голосе, точно юный певчий, выводящий "Верую", - что вы думаете выставить свою кандидатуру в парламент, обещая ратовать за улучшение доли простых людей, а это в первую очередь означает земледельцев и батраков. Подумайте о Ките Даунсе, дядюшка! Он с женой и семью детьми ютится в лачуге из двух комнатушек немногим больше этого стола! А бедные Дэгли! Их дом совсем развалился, и они живут на кухне, а комнаты оставили крысам. Вот одна из причин, милый дядя, почему мне не нравились ваши картины, как вы ни пеняли мне за это. У меня щемило сердце при воспоминании о грязи, о безобразности того, что я видела в домах бедняков, и слащавые картины в гостиной казались мне бесчувственными попытками искать наслаждения в фальши. Словно мы равнодушно отворачивались от тяжкой жизни наших ближних за этими стенами. По-моему, мы не имеем права выходить на трибуну и требовать широких перемен, если сами ничего не сделали, чтобы уничтожить зло рядом с нами.
Доротея постепенно увлекалась, забыв обо всем, отдаваясь возможности свободно излить свои чувства, - прежде это было для нее привычным, но в замужестве она научилась сдерживаться в непрерывной борьбе между душевными порывами и страхом. На миг к восхищению Уилла приметался холодок. Мужчина редко стыдится того, что его любовь к женщине остывает, когда он замечает в ней величие души, - ведь природа предназначила подобное величие только для мужчин. Впрочем, природа порой допускает досадные промашки, как, например, в случае с добрейшим мистером Бруком, чей мужской ум, ошеломленный потоком красноречия Доротеи, в эту минуту был способен только запинаться и заикаться. Не находя что ответить, мистер Брук встал, вдел в глаз монокль и принялся перебирать лежащие на столе бумаги. Наконец он сказал:
- В том, что ты говоришь, милочка, кое-что есть, да, есть, однако далеко не все, э, Ладислав? Нам с вами не нравится, когда в наших картинах и статуях находят изъяны. Молодые дамы склонны к пылкости, знаешь ли, к односторонности, милочка моя. Изящные искусства, поэзия и прочее возвышают нацию... Emollit mores... [смягчает нравы (лат.)] Ты ведь теперь немного понимаешь латынь. Но... а? Что такое?
Эти последние слова были обращены к лакею, который пришел доложить, что лесник поймал в роще одного из сыновей Дэгли с убитым зайчонком в руках.
- Сейчас иду, сейчас иду. Я не буду с ним строг, знаешь ли, - добавил мистер Брук в сторону Доротеи и радостно удалился.
- Вы ведь согласны, что перемены, которые я считаю... которые сэр Джеймс считает необходимыми, действительно нужны? - спросила Доротея, едва мистер Брук вышел.
- Да. Вы меня совершенно убедили. Я никогда не забуду ваших слов. Но не могу ли я поговорить с вами о другом? Возможно, мне больше не представится случая рассказать вам о том, что произошло, - воскликнул Уилл и, вскочив, оперся обеими руками на спинку стула.
- Разумеется, - встревоженно ответила Доротея и, тоже встав, отошла к окну, в которое, повизгивая и виляя хвостом, заглядывал Монах. Она прислонилась к открытой раме и положила руку на голову пса. Хотя, как нам известно, ей не нравились комнатные любимцы, которых надо носить на руках, чтобы на них не наступили, она всегда была очень добра с собаками и старалась не обидеть их, даже когда уклонялась от их ласк.
Уилл не пошел за ней и только сказал:
- Я полагаю, вам известно, что мистер Кейсобон отказал мне от дома?
- Нет, - после паузы ответила Доротея с глубоким огорчением. - Я очень сожалею, - добавила, она грустно, думая о том, что было неизвестно Уиллу, - о разговоре между ней и мужем в темноте, и вновь испытывая тягостное отчаяние при мысли, что она не может повлиять на него.
Она нисколько не скрывала своей печали, и Уилл понял, что она не связывает эту печаль с ним и ни разу не спросила себя, не в ней ли самой заключена причина ревности и неприязни, которые мистер Кейсобон испытывает к нему. Его охватило странное чувство, в котором радость смешивалась с досадой: радость оттого, что ему по-прежнему дано пребывать в чистом храме ее мыслей, не омраченном подозрениями, и досада оттого, что он значит для нее столь мало. Ее открытая доброжелательность отнюдь ему не льстила. Однако мысль, что Доротея может измениться, так его пугала, что он справился с собой и сказал обычным тоном:
- Мистер Кейсобон недоволен тем, что я принял здесь место, которое, по его мнению, не подходит для меня, как его родственника. Я объяснил, что не могу уступить ему в этом. По-моему, все-таки нельзя требовать, чтобы я ломал свою жизнь в угоду предрассудкам, которые считаю нелепыми. Благодарность можно превратить в орудие порабощения, точно рабское клеймо, наложенное на нас, когда мы были слишком молоды, чтобы понимать его смысл. Я не согласился бы занять это место, если бы не собирался использовать его в достойных и полезных целях. С семейной же честью я обязан считаться только так, и не более.
Доротее было невыносимо тяжело. Она считала, что ее муж глубоко не прав, и не только в том, о чем упомянул Уилл.
- Нам лучше оставить эту тему, - произнесла она, и голос ее дрогнул. Раз вы расходитесь во мнениях с мистером Кейсобоном. Вы решили остаться тут? - спросила она, тоскливо глядя на подстриженную траву за окном.
- Да. Но ведь теперь мы больше не будем видеться! - жалобно, словно ребенок, воскликнул Уилл.
- Вероятно, нет, - сказала Доротея, обернувшись к нему. - Однако до меня будут доходить вести о вас. Я буду знать, что вы делаете для моего дяди.
- А я о вас не буду знать ничего, - сказал Уилл. - Мне никто ничего не будет рассказывать.
- Но ведь моя жизнь очень проста, - заметила Доротея и улыбнулась легкой улыбкой, словно озарившей ее грусть. - Я всегда в Лоуике.
- Томитесь там в заключении! - не сдержавшись, воскликнул Уилл.
- Вы напрасно так думаете, - возразила Доротея. - Я ничего другого не хочу.
Уилл промолчал, но она продолжала, словно отвечая на его несказанные слова:
- Я имею в виду - для меня самой. Правда, я предпочла бы не иметь столь много: я ведь ничего не сделала для других, и моя доля благ слишком велика. Однако у меня есть моя вера, и она меня утешает.
- Какая же? - ревниво спросил Уилл.
- Я верю, что желать высшего добра, даже не зная, что это такое, и не имея возможности делать то, к чему стремишься, все-таки значит приобщиться к божественной силе, поражающей зло, значит добавить еще капельку света и заставить мрак чуть-чуть отступить.
- Это прекрасный мистицизм, он...
- Не надо названий, - умоляюще произнесла Доротея. - Вы скажете персидский или еще какой-нибудь, не менее географический. А это - моя жизнь. Я сама пришла к такому убеждению и не могу от него отказаться. Еще девочкой я искала свою религию. Прежде я много молилась, а теперь почти совсем не молюсь. Я стараюсь избегать себялюбивых желаний, потому что они не приносят пользы другим, а у меня и так уже всего слишком много. Я рассказываю вам про это только для того, чтобы вы поняли, как проходят мои дни в Лоуике.
- Я бесконечно вам благодарен за откровенность! - пылко и несколько неожиданно для себя воскликнул Уилл. Они смотрели друг на друга, как двое детей, доверчиво секретничающие про птиц.
- А ваша религия? - спросила Доротея. - То есть не церковная, но та вера, которая помогает вам жить?
- Любовь ко всему, что хорошо и красиво, - ответил Уилл. - Но я бунтовщик и, в отличие от вас, не чувствую себя обязанным подчиняться тому, что мне не нравится.
- Но если вам нравится то, что хорошо, где разница? - с улыбкой заметила Доротея.
- Это что-то слишком уж тонко, - сказал Уилл.
- Да, мистер Кейсобон часто говорит, что я склонна к излишним тонкостям. Но я этого как-то не чувствую, - ответила Доротея со смехом. Однако дядя что-то задержался. Я пойду поищу его. Я ведь просто заехала по дороге во Фрешит-Холл. Меня ждет Селия.
Уилл сказал, что сходит предупредить мистера Брука, и тот вскоре вернулся в библиотеку и попросил Доротею подвезти его до фермы Дэгли - он намерен поговорить с родителями маленького браконьера, которого поймали с зайчонком. По дороге Доротея вновь коснулась вопроса о переменах в управлении поместьем, но на этот раз мистер Брук не дал поймать себя врасплох и завладел разговором.
- Четтем, милочка, - начал он, - ищет во мне недостатки, но если бы не Четтем, так я бы не стал оберегать дичь на моих землях, а ведь даже он не станет утверждать, будто эти деньги расходуются ради арендаторов. Мне же, откровенно говоря, это несколько претит... я не раз подумывал о том, чтобы заняться вопросом о браконьерстве. Не так давно ко мне привели Флейвела, методистского проповедника, за то, что он убил палкой зайца: они с женой гуляли, а заяц выскочил на тропинку прямо перед ним, и Флейвел успел ударить его палкой по шее.
- Как жестоко! - воскликнула Доротея.
- Да, признаюсь, мне это показалось не слишком достойным - методистский проповедник, знаешь ли. А Джонсон говорит: "Лицемер он, и больше ничего, сами видите!" И право, Флейвел совсем не походил на "человека высочайших правил", как кто-то назвал христианина... кажется, Юнг (*118), поэт Юнг... Ты знакома с Юнгом? Ну, а Флейвел в черных ветхих гетрах говорит в свое оправдание, что господь, по его разумению, послал им с женой сытный обед и он был вправе ударить зайца, хотя он и не ловец перед господом, подобно Нимроду... (*119) Уверяю тебя, это было весьма комично. Филдинг непременно воспользовался бы... или Скотт. Да, Скотт сумел бы. Но когда я подумал об этом, то, право же, почувствовал, что было бы вовсе не плохо, если бы бедняга мог возблагодарить бога за кусок жареной зайчатины. Это же только предрассудки... предрассудки, подкрепленные законом, знаешь ли. Ну, палка, гетры и прочее. Однако рассуждениями ничему не поможешь, а закон есть закон. Но я уломал Джонсона и замял дело. Полагаю, Четтем поступил бы строже, и тем не менее он бранит меня, точно я самый жестокий человек в графстве. А! Вот мы и тут.
Мистер Брук вышел из кареты у ворот фермы, а Доротея поехала дальше. Поразительно, насколько безобразней кажутся любые недостатки, стоит нам заподозрить, что винить в них будут нас. Даже наше собственное отражение в зеркале словно меняется после того, как мы услышим откровенную критику наименее восхитительных особенностей нашей внешности. И просто удивительно, как спокойна наша совесть, когда мы тесним тех, кто не жалуется, или тех, за кого некому вступиться. Жилище Дэгли никогда еще не казалось мистеру Бруку таким жалким, как в этот день, когда его память язвили придирки "Рупора", которые поддержал сэр Джеймс.