Элиот Джордж. Миддлмарч

   Правда, под умягчающим влиянием изящных искусств, которые придают живописность чужой нужде, посторонний наблюдатель мог бы от души восхититься этой крестьянской усадьбой, носившей название "Тупик Вольного Чело века". Темно-красную крышу старого дома украшали полукруглые чердачные окна, две дымовые трубы утопали в плюще, на большом крыльце были сложены вязанки хвороста, половину окон закрывали серые растрескавшиеся ставни, а под ними буйствовали кусты жасмина. Осыпающаяся кирпичная ограда, через которую перевешивались плети жимолости, ласкала глаз благородством мягких оттенков, а перед распахнутой дверью кухни лежал дряхлый козел, живой символ старинных суеверий. Мшистая кровля коровника, обвисшие на петлях серые двери амбара, батраки в заплатанных штанах, которые сбрасывали в амбар с повозки снопы, готовые для ранней молотьбы, привязанные перед дойкой тощие коровы в почти пустом коровнике, даже свиньи и белые утки, вяло бродящие по заросшему запущенному двору, словно обессилев от скудости достающихся на их долю объедков, - картина эта, осиянная тихим светом, льющимся с неяркого неба в прозрачной дымке высоких облаков, могла бы очаровать нас на полотне и затронуть совсем не те чувства, которые пробуждали постоянные сетования газет того времени на застой в сельском хозяйстве и на прискорбную нехватку необходимых капиталовложений. Однако именно эти неприятные ассоциации занимали сейчас мистера Брука и портили для него безыскусственную прелесть открывшейся перед ним сельской сцены. Пейзаж оживляла фигура самого мистера Дэгли с вилами в руках и в древней приплюснутой спереди касторовой шляпе, которую он надевал перед дойкой. Куртка и штаны на нем были праздничными, но потому лишь, что он утром ездил на рынок и вернулся поздно, так как позволил себе редкое удовольствие - пообедать за общим столом в "Голубом быке". Возможно, назавтра он сам подивился бы своему мотовству, но в обеденный час положение страны, краткий перерыв в жатве, рассказы о новом короле и многочисленные афишки на стенах, казалось, давали право человеку немножко отвести душу. В Мидлмарче свято соблюдался старинный завет, что добрая еда требует доброго питья, а под добрым питьем Дэгли понимал эль за обедом и грог после обеда. Напитки эти действительно хранили в себе истину в том смысле, что не сфальшивили и не развеселили беднягу Дэгли, а только подогрели его недовольство и развязали ему язык. Кроме того, он через меру хватил мутных политических толков - зелья, довольно опасного для крестьянского консерватизма, который сводится к утверждению, что все скверно дальше некуда, а от любых перемен только хуже будет. Он остановился, сжав вилы, и, все больше багровея, воинственно смотрел на своего помещика, который неторопливо приближался семенящей походкой, заложив руку в карман панталон и небрежно помахивая тросточкой.
   - Дэгли, милейший Дэгли, - начал мистер Брук, сознавая всю меру своей снисходительности к провинившемуся мальчишке.
   - Ого-го! Так я, выходит, милейший? Покорнейше вас благодарю, сэр. Покорнейше вас благодарю, - ответил Дэгли с такой злобной иронией, что дворовый пес Хватай поднялся с земли и навострил уши. Впрочем, тут во дворе появился замешкавшийся где-то Монах, и Хватай сел, хотя уши продолжал держать торчком. - Очень мне приятно слышать, что я такой милейший.
   Мистер Брук сообразил, что день был базарный и что его достойный арендатор, по-видимому, пообедал в городе, но не усмотрел в этом достаточной причины, чтобы прервать свою речь. Тем более что во избежание недоразумений он мог затем сообщить все необходимое миссис Дэгли.
   - Вашего маленького Джейкоба поймали с убитым зайчонком, Дэгли. Я распорядился, чтобы Джонсон запер его на час-другой в пустой конюшне. Чтобы попугать, знаете ли. Его отправят домой еще засветло, но вы присматривайте за ним, хотя пока достаточно будет реприманда, знаете ли.
   - Как бы не так! Да чтоб я выдрал мальца в угоду вам или кому там еще! Ни за что, будь вас тут хоть двадцать помещиков, а не один, и такой, что хуже поискать.
   Дэгли выражал свое негодование так громогласно, что его жена выглянула из кухонной двери - единственной, которой пользовались в этом доме и которая закрывалась только в очень плохую погоду. Мистер Брук поспешил сказать умиротворяюще:
   - А-а, вон и ваша жена. Я, пожалуй, побеседую с ней. Я вовсе не имел в виду порки, - и, повернувшись, направился к дому.
   Однако Дэгли только укрепился в своем намерении "поговорить начистоту" с джентльменом, удалившимся с поля боя, и пошел за ним следом. Хватай брел позади, угрюмо сторонясь Монаха, намерения которого, возможно, были самыми дружескими.
   - Как поживаете, миссис Дэгли? - сказал мистер Брук с некоторой поспешностью. - Я пришел рассказать вам про вашего сынишку. Я вовсе не хочу, чтобы его проучили прутом. - На этот раз мистер Брук постарался выразиться как можно яснее.
   Замученная работой миссис Дэгли - худая, изможденная женщина, давно забывшая, что такое радость (даже посещение церкви не скрашивало ее дни, так как ей не во что было принарядиться), - после возвращения мужа уже испытала на себе его гнев и в самом глубоком унынии ожидала худшего. Однако муж не дал ей ничего сказать.
   - Еще чего! Хотите вы или не хотите, а прута он не попробует! - заявил он, швыряя слова, точно камни. - И нечего вам тут про прутья толковать, коли от вас и прутика на починку не дождешься! Съездите-ка в Мидлмарч послушать, как вас там похваливают!
   - Придержал бы ты язык, Дэгли, - сказала его жена. - Не брыкал бы колоду, из которой тебе пить. Когда у человека дети, а он деньги по базарам швыряет и домой возвращается пьяный, так для одного дня он довольно набаламутил. А что Джейкоб-то натворил, сэр?
   - Тебе этого и знать не надо, - крикнул Дэгли, свирепея все больше. Тут я говорю, а ты знай помалкивай. И я поговорю, я все выложу, хоть провались он, твой ужин. Вот что я скажу: я жил на вашей земле, а допрежь того мой отец и дед, и наши деньги в нее вкладывали, и все едино я и мои сыновья ее своими костями удобрим, потому как денег, чтобы ее купить, у нас все равно нету, коли король этого дела не кончит.
   - Милейший, вы пьяны, знаете ли, - сказал мистер Брук доверительно, но не вполне благоразумно. - Как-нибудь в другой раз, как-нибудь в другой раз, - добавил он и повернулся, собираясь удалиться.
   Однако Дэгли тут же преградил ему путь. Не отстававший от хозяина Хватай, услышав, что его голос становится все более громким и сердитым, глухо зарычал, и Монах, величественно насторожив уши, подошел поближе. Батраки возле амбара слушали, бросив работу, и здравый смысл подсказывал мистеру Бруку, что лучше стоять спокойно, чем ретироваться, когда тебя по пятам преследует разъяренный арендатор.
   - Не пьянее вас, а может, и потрезвее! - объявил Дэгли. - Выпить я выпью, только разума не теряю и знаю, что говорю. А я говорю, что король этому делу положит конец: так верные люди толкуют, потому как будет ринформа, и коли помещик свой долг перед арендаторами не справлял, так и долой его отсюдова, пусть улепетывает подальше. В Мидлмарче-то знают, что такое ринформа и кому улепетывать придется. Они вот говорят: "Я знаю, кто твой помещик", а я отвечаю: "Ну, может, вам от этого толк есть, а мне так никакого". Они говорят: "За грош удавиться готов". "Верно", - говорю. "Он, - говорят, - ринформы дожидается". Тут я и разобрался, что это за ринформа такая. Чтобы, значит, вы и всякие вроде вас улепетывали подальше, а уж мы вас проводим чем-нибудь таким, что пахнет похуже цветочков. А теперь что хотите, то и делайте, меня не испугаешь. И парнишку моего лучше не трогайте. За собой посмотрите, как бы вам ринформа боком не вышла. Вот и весь мой сказ, - заключил мистер Дэгли и вогнал вилы в землю с решимостью, о которой, несомненно, пожалел, когда попытался снова их выдернуть.
   Тут Монах громко залаял, и мистер Брук воспользовался этим. Он покинул двор со всей быстротой, на какую был способен, несколько ошеломленный новизной случившегося. Его никогда еще не оскорбляли на принадлежащей ему земле, и он склонен был считать, что пользуется всеобщей любовью и уважением (как это свойственно всем нам, когда мы больше думаем о собственной добросердечности, нежели о том, что хотели бы получить от нас другие люди). Когда мистер Брук за двенадцать лет до описываемых событий поссорился с Кэлебом Гартом, он полагал, что арендаторы останутся очень довольны, если их помещик будет всем заниматься сам.
   Те, кто знакомился с повествованием мистера Дэгли о почерпнутых им в Мидлмарче сведениях, возможно, удивились его полуночной темноте, однако в описываемые времена наследственному фермеру с таким достатком было весьма легко прозябать в невежестве несмотря на то, что священник его и соседнего приходов был джентльменом до мозга костей, что младший священник жил совсем близко и проповедовал весьма учено, что его помещик интересовался решительно всем, особенно же изящными искусствами и улучшением социальных условий, а светочи Мидлмарча мерцали всего лишь в трех милях от его фермы. Что же до способности всех смертных увертываться от приобретения знаний, то возьмите кого-нибудь из своих знакомых, осиянных интеллектуальным блеском Лондона, и взвесьте, каким был бы этот приятный застольный собеседник, если бы он обучился началам "счета" у типтоновского причетника, а Библию читал бы по складам, безнадежно спотыкаясь на таких именах, как Иеремия или Навуходоносор. Бедняга Дэгли иногда прочитывал по воскресеньям два-три стиха из Священного писания, и мир по крайней мере не становился для него темнее, чем прежде. Но кое в чем он был знатоком - в тяжелом крестьянском труде, в капризах погоды, болезнях скота и опасностях, грозящих урожаю в Тупике Вольного Человека, названном так, вне всяких сомнений, иронически: дескать, человек волен выйти оттуда, если захочет, но только идти ему оттуда некуда.
   40
   Усерден он, прилежен был,
   Свою работу знал;
   О вере спор не заводил,
   Страной не управлял.
   Хоть скромен и безвестен он,
   Где без его труда
   Искусства были б, и закон,
   И наши города?
   Наблюдая действие хотя бы даже электрической батареи, нередко бывает необходимо переменить место и исследовать данную смесь или сочетание элементов на некотором расстоянии от точки, где возникло интересующее нас движение. Сочетание элементов, к которым я обращаю взгляд теперь, это семья Кэлеба Гарта, завтракающая в большой комнате с картами на стенах и письменным столом в углу, - отец, мать и пятеро детей. Мэри в ожидании места жила пока дома, а Кристи, старший из мальчиков, получал недорогое образование и ел всухомятку в Шотландии, так как, к большому разочарованию отца, предпочел книги его возлюбленному "делу".
   Пришла почта - девять дорогих писем, за которые почтальону было уплачено по три и по два пенса. Мистер Гарт отодвинул чай и жареный хлеб и принялся читать их одно за другим, укладывая затем стопкой. Иногда он покачивал головой, а иногда кривил губы во внутреннем споре, и все же не забыл срезать большую красную сургучную печать, которую Летти тотчас схватила с быстротой терьера.
   Остальные продолжали спокойно разговаривать - когда Кэлеб бывал чем-то поглощен, он замечал окружающих, только если они толкали стол, на котором он писал.
   Два письма из девяти предназначались Мэри. Она прочитала их и передала матери, а сама рассеянно поигрывала ложечкой, пока вдруг не вспомнила про рукоделье, которое лежало у нее на коленях.
   - Ой, Мэри, да не начинай ты снова шить! - воскликнул Бен, ухватив ее локоть. - Лучше вылепи мне павлина! - И он протянул ей комочек хлебного мякиша, который нарочно для этого разминал.
   - Нет уж, баловник! - ласково ответила Мэри и чуть-чуть кольнула иголкой его руку. - Вылепи его сам. Ты же столько раз видел, как я это делаю. И мне надо докончить платок. Розамонда Винси выходит замуж на будущей неделе, и без этого платочка свадьбе не бывать! - весело докончила Мэри, которую эта фантазия очень насмешила.
   - А почему не бывать, Мэри? - спросила Летти, серьезно заинтригованная этой тайной, и так близко придвинулась к сестре, что Мэри приставила свою грозную иглу к ее носу.
   - Потому что он входит в дюжину и без него платков будет только одиннадцать, - с самым серьезным видом объяснила она, и Летти удовлетворенно отодвинулась.
   - Ты что-нибудь решила, деточка? - спросила миссис Гарт, откладывая письма.
   - Я поеду в Йорк, - ответила Мэри. - В школьные учительницы я все-таки гожусь больше, чем в домашние. Учить целый класс мне приятнее. А учительницей так или иначе я стать должна, ведь ничего другого мне найти не удалось.
   - По-моему, в мире нет более чудесного занятия, чем учить, - произнесла миссис Гарт с легким упреком. - Я бы еще могла понять такое нежелание, Мэри, если бы ты была невежественна или не любила детей.
   - Наверное, мы неспособны понимать, почему другим не нравится то, что нравится нам, - сказала Мэри довольно резко. - Я недолюбливаю тесные классные комнаты. Мир за их окнами влечет меня гораздо больше. Такой уж у меня неудобный недостаток.
   - А наверное, очень скучно без конца учить девчонок, - сказал Альфред. - Они все такие пустышки и ходят парами, как в пансионе миссис Боллард.
   - И ни в одну стоящую игру играть не умеют, - сказал Джим. - Ни бросать, ни прыгать. Конечно, Мэри это не нравится.
   - Э? Что Мэри не нравится? - спросил Кэлеб, откладывая письмо, которое собирался вскрыть, и глядя на дочь поверх очков.
   - Возиться со всякими пустышками, - ответил Альфред.
   - Тебе предлагают место, Мэри? - мягко сказал Кэлеб, глядя на дочь.
   - Да, папа. В одном пансионе в Йорке. Я решила согласиться. Условия намного лучше, чем в остальных местах. Тридцать пять фунтов в год и дополнительная плата за уроки музыки - учить малышек барабанить по клавишам.
   - Бедная девочка! Я бы предпочел, чтобы она осталась дома с нами, Сьюзен, - сказал Кэлеб, бросая жалобный взгляд на жену.
   - Мэри может быть счастлива, только исполняя свой долг, нравоучительно произнесла миссис Гарт в полном убеждении, что она свой долг исполнила.
   - Какое же это счастье - исполнять такой дрянной долг! - воскликнул Альфред, и Мэри с отцом беззвучно засмеялись, но миссис Гарт сказала строго:
   - Милый Альфред, постарайся найти более пристойное слово, чем "дрянной", для всего того, что ты находишь неприятным. А ты подумал, что Мэри таким образом будет зарабатывать деньги и для того, чтобы ты мог поступить к мистеру Хэнмеру?
   - По-моему, это очень плохо. Но сама она друг что надо! - сказал Альфред, встал со стула, обнял Мэри за шею и поцеловал.
   Мэри порозовела и засмеялась, но не сумела скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Кэлеб поглядел на нее поверх очков, поднял брови с выражением, в котором радость мешалась с огорчением, и опять взял невскрытое письмо. А миссис Гарт довольно улыбнулась и не сделала замечания Альфреду за вульгарное выражение, несмотря даже на то, что Бен немедленно его подхватил и принялся распевать: "Она друг что надо, что надо, что надо!", отбивая кулачком бойкий ритм на плече Мэри.
   Впрочем, миссис Гарт было теперь не до него: она не сводила глаз с углубившегося в письмо мужа, встревоженная растерянным изумлением на его лице. Однако Кэлеб не любил, чтобы его отрывали от чтения, и она с беспокойством ждала, но он вдруг весь задрожал от веселого смеха, снова заглянул в начало письма, прищурился над очками и сказал негромко:
   - Ну, что ты скажешь, Сьюзен?
   Она подошла к нему, положила руки ему на плечи, и они прочли письмо вместе. Сэр Джеймс Четтем осведомлялся, не согласится ли мистер Гарт взять на себя управление его фамильными землями во Фрешите и других местах, и добавлял, что имеет поручение от мистера Брука узнать, не захочет ли мистер Гарт одновременно вновь стать управляющим Типтон-Грейнджа. Баронет в весьма лестных выражениях объяснял, что сам он очень желал бы, чтобы земли Фрешита и Типтон-Грейнджа находились в ведении одного лица, и выражал надежду, что условия такого двойного управления окажутся приемлемыми для мистера Гарта, которого он будет рад видеть во Фрешит-Холле в двенадцать часов на следующий день.
   - Он пишет очень любезно, так ведь, Сьюзен? - спросил Кэлеб, поднимая глаза на жену, которая прижалась подбородком к его затылку и ущипнула его за ухо. - А Брук сам меня просить не захотел, - добавил он, беззвучно рассмеявшись.
   - Вашему отцу воздали должное, дети, - сказала миссис Гарт в ответ на взгляд пяти пар устремленных на нее глаз. - К нему обращаются с просьбой вернуться те самые люди, которые много лет назад отказали ему от места, а это значит, что он исполнял свои обязанности хорошо и без него не могут обойтись.
   - Как без Цинцинната! Ура! - завопил Бен и оседлал свой стул в твердой уверенности, что сейчас ему за это ничего не будет.
   - А они за ним приедут, мама? - спросила Летти, представляя себе мэра и олдерменов в парадных мантиях.
   Миссис Гарт погладила Летти по голове и улыбнулась, но тут же, заметив, что ее муж собирает письма и вот-вот укроется в святилище "дела", она сильнее оперлась на его плечи и сказала твердо:
   - Только, Кэлеб, настаивай на справедливых условиях.
   - Ну, разумеется, - ответил Кэлеб с глубочайшей убежденностью, словно ничего другого от него нельзя было и ждать. - Что-нибудь около четырех-пяти сотен за оба вместе... - Он вдруг встрепенулся. - Да, Мэри! Напиши в этот пансион и откажись. Оставайся дома и помогай матери. Вот теперь я доволен, что твой Панч.
   Сходства между Кэлебом и Панчем, торжествующим победу над врагами, не было ни малейшего, но он не обладал умением красиво говорить, хотя в письмах всегда тщательно подбирал слова и восхищался правильной речью жены.
   Мальчики пришли в неистовый восторг, и Мэри умоляюще протянула матери батистовый платочек с недоконченной вышивкой, потому что братья потащили ее плясать. Миссис Гарт, радостно улыбаясь, принялась составлять посуду, а Кэлеб отодвинулся на стуле, словно собираясь перейти к письменному столу, однако не встал, а продолжал сидеть с письмом в руке, задумчиво глядеть в пол и перебирать пальцами левой руки, что имело для него какой-то свой скрытый смысл. Наконец он сказал:
   - А жаль, Сьюзен, что Кристи не захотел заняться делом. Мне ведь со временем понадобится помощник. А Альфред пойдет по инженерной части, это я твердо решил! - Он снова ненадолго погрузился в задумчивость, только красноречиво перебирая пальцами, и затем продолжал: - Я заставлю Брука заключить новые соглашения с арендаторами и введу правильный севооборот. И бьюсь об заклад, из глины в овраге Ботта можно жечь превосходный кирпич. Надо будет попробовать: тогда починка обойдется дешевле. Замечательная работа, Сьюзен. Холостой человек был бы рад выполнять ее без всякой платы.
   - Но ты смотри, от платы не отказывайся! - сказала жена, грозя ему пальцем.
   - Нет-нет. Только ведь истинное счастье для человека, когда он хорошо изучил дело и вдруг может привести, как говорится, в порядок какой-нибудь уголок страны - научить земледельцев хозяйничать экономичнее, поправить запущенное, заменить обветшалые лачуги добротными строениями, так, чтобы и тем, кто сейчас жив, и тем, кто их сменит, жилось лучше! Мне это дороже всякого богатства. Более почтенной работы и вообразить нельзя. - Тут Кэлеб положил письма, всунул пальцы в прорези жилета, выпрямился и продолжал с благоговением в голосе, чуть наклонив голову: - Это великая милость господня, Сьюзен.
   - Да, Кэлеб, - ответила его жена столь же взволнованно. - И для твоих детей счастье иметь отца, который совершит такую работу, отца, чей благой труд сохранится, пусть имя его и будет забыто. - И она больше не стала говорить с ним о плате.
   Под вечер, когда Кэлеб, утомившись за день, молча сидел, положив на колени раскрытую записную книжку, миссис Гарт и Мэри были заняты шитьем, а Летти в уголке шепотом беседовала с куклой, на дорожке под яблонями, где золотые блики заходящего августовского солнца ложились среди теней на метелки травы, показался мистер Фербратер. Мы знаем, что Гарты были его прихожанами и он питал к ним симпатию, а Мэри считал достойной того, чтобы рассказать о ней Лидгейту. Как священник, он позволял себе привилегию пренебрегать мидлмарчскими сословными предрассудками и постоянно повторял матери, что миссис Гарт с куда большим правом можно назвать леди, чем любую из городских дам. Тем не менее, как вам известно, он предпочитал проводить вечера в доме мистера Винси, где хозяйка, хотя и менее леди, принимала гостей в прекрасно освещенной гостиной среди столиков для виста. В те дни общение людей между собой определялось не только уважением. Однако мистер Фербратер искренне уважал Гартов, и его визит не поверг их в недоумение. Впрочем, священник счел нужным объяснить его причину, еще не кончив здороваться.
   - Я прихожу к вам послом, миссис Гарт, - сказал он. - У меня к вам и Гарту поручение от Фреда Винси. Дело в том, что бедняга... - тут он сел, и живой взгляд его умных глаз скользнул по лицам старших Гартов и Мэри, что он был со мной вполне откровенен.
   Сердце Мэри забилось чаще. Как далеко зашел Фред в своей откровенности?
   - Мы уже несколько месяцев не видели мальчика, - заметил Гарт. - Я никак не мог понять, что с ним сталось.
   - Он где-то гостил, - ответил священник. - Дома ему приходилось нелегко, а Лидгейт сказал его матушке, что ему еще рано садиться за занятия. Но вчера он пришел ко мне излить душу. Я очень рад, что он мне доверился. Ведь я помню его еще четырнадцатилетним мальчуганом, и у них в доме я настолько свой, что смотрю на детей почти как на собственных племянников и племянниц. Однако в подобном случае трудно давать советы. Но как бы то ни было, он попросил меня зайти к вам и сказать, что он уезжает, а мысль, что он не может уплатить вам долг, так его терзает, что он не решается побывать у вас, даже чтобы проститься.
   - Передайте ему, что все это пустяки, - сказал Кэлеб, махнув рукой. Были у нас нелегкие минуты, но мы справились. - А уж теперь я буду богат, как ростовщик.
   - Другими словами, - сказала миссис Гарт, улыбаясь священнику, - у нас будет довольно денег, чтобы дать мальчикам образование и чтобы Мэри могла остаться дома.
   - Какой же клад вы нашли? - осведомился мистер Фербратер.
   - Я буду управляющим двух поместий во Фрешите и Типтоне, а может быть, еще и в Лоуике - тут ведь семейные связи, а стоит одному воспользоваться твоими услугами, как и другим они тоже нужны. Я очень счастлив, мистер Фербратер, - Кэлеб чуть откинул голову и положил локти на ручки кресла, что опять смогу заняться землей и испробовать кое-какие улучшения. Я часто жаловался Сьюзен, как тяжело бывает, когда едешь верхом по проселку, заглянешь за изгороди, увидишь, что там творится, и знаешь, что ты тут бессилен. Каково же людям, которые занимаются политикой! Мне вот стоит увидеть, до чего довели какую-нибудь сотню акров, и я уже сам не свой.
   Кэлеб редко произносил такие длинные речи, но счастье подействовало на него точно горный воздух: его глаза блестели, слова текли легко и свободно.
   - От всего сердца поздравляю вас, Гарт, - сказал священник. - И я знаю, как обрадуется Фред Винси: его ведь особенно мучит ущерб, который он вам причинил. Он все время повторял, что из-за него вы лишились денег, которые предназначали совсем для другой цели, что он вас ограбил. Очень жаль, что Фред такой лентяй. В нем много хорошего, а отец с ним излишне строг.
   - Куда же он едет? - довольно холодно спросила миссис Гарт.
   - Он намерен еще раз попытаться получить диплом и решил подзаняться до начала семестра. Собственно, он тут последовая моему совету. Я вовсе не уговариваю его принять сан - наоборот. Однако, если он будет заниматься и сдаст экзамен, это хотя бы покажет, что у него есть энергия и воля. А другого выбора у него нет. Так он хотя бы угодит отцу, а я обещал тем временем попытаться примирить мистера Винси с мыслью, что его сын изберет себе какое-нибудь другое поприще. Фред откровенно признается, что неспособен быть священником, а я готов сделать все, лишь бы удержать человека от такого рокового шага, как неверный выбор профессии. Он пересказал мне ваши слова, мисс Гарт, - вы помните их? (Прежде мистер Фербратер называл ее просто Мэри, однако по свойственной ему деликатности он начал обходиться с ней почтительнее с тех пор, как ей пришлось, по выражению миссис Винси, самой зарабатывать свой хлеб.)
   Мэри смутилась, но решила обратить все в шутку и поспешила ответить:
   - Я говорила Фреду много всяких колкостей - мы ведь с ним играли детьми.
   - Вы, по его словам, сказали, что он будет одним из тех нелепых священников, которые делают смешным все духовное сословие. Право же, это замечено так остро, что я и сам был немножко задет.
   Кэлеб засмеялся.
   - Свой язычок она унаследовала от тебя, Сьюзен, - сказал он не без удовольствия.
   - Только не его несдержанность, папа, - поторопилась возразить Мэри, боясь, что ее мать рассердится. - И Фред поступил очень нехорошо, пересказывая мистеру Фербратеру мои дерзости.
   - Ты правда говорила не подумав, девочка, - сказала миссис Гарт, в глазах которой неуважительное замечание по адресу тех, кто был облечен достоинством сана, было серьезнейшим проступком. - Мы не должны меньше почитать нашего священника оттого, что причетник соседнего прихода смешон.