Страница:
— Я вовсе не хочу клеветать, граф, я только отвечаю на ваши вопросы.
— Послушайте, сударыня! Вы пользуетесь тем, что вы женщина, но это ужасно! Как я вас ни избегаю, вы беспощадно преследуете меня из одного низкого удовольствия раздирать мне душу.
— О, граф! Как вы можете думать, что я хочу мучить вас? Ведь я не перестала вас любить, следовательно, по-прежнему предана вам, и только эта преданность заставляет меня так прямо говорить с вами. Ведь вы сами спросили, зачем герцогу быть в Париже? Вам не нужно было меня об этом спрашивать.
— Хорошо, не спорю, сударыня! Да сохранит вас Бог, — сказал он сдавленным голосом.
— Я раскаиваюсь в своей откровенности с вами, граф, вы приписываете мои слова дурному намерению.
— Прощайте, сударыня, и дай Бог, чтобы навсегда теперь! — вскричал он, с негодованием посмотрев на нее, и ушел, прошептав: — Шипи, ехидна! Тебе никогда не заставить меня столько страдать, сколько ты заставила в эту минуту! Настанет день, я надеюсь, когда я наконец раздавлю тебя!
Молодая женщина со страшной злобой посмотрела ему вслед.
— Уходи, бессердечный! — произнесла она со зловещим смехом. — Я отомщена, потому что нанесла тебе неизлечимую рану!
Едва она успела скрыться в темных аллеях, как кустарники тихо раздвинулись и оттуда вышел капитан Ватан.
— Morbleu! — проговорил он, лукаво покручивая усы. — Я, видно, поступил правильно, шпионя за своим другом. Эта женщина ядовитее, нежели я предполагал. Нет, с ней надо покончить! Я займусь этим.
И он ушел, насвистывая.
ГЛАВА VII. Где доказывается, что часто правда бывает ложью
ГЛАВА VIII. Недоразумение, которое могло иметь очень неприятные последствия
ГЛАВА IX. Как составлялись заговоры в 1621 году
— Послушайте, сударыня! Вы пользуетесь тем, что вы женщина, но это ужасно! Как я вас ни избегаю, вы беспощадно преследуете меня из одного низкого удовольствия раздирать мне душу.
— О, граф! Как вы можете думать, что я хочу мучить вас? Ведь я не перестала вас любить, следовательно, по-прежнему предана вам, и только эта преданность заставляет меня так прямо говорить с вами. Ведь вы сами спросили, зачем герцогу быть в Париже? Вам не нужно было меня об этом спрашивать.
— Хорошо, не спорю, сударыня! Да сохранит вас Бог, — сказал он сдавленным голосом.
— Я раскаиваюсь в своей откровенности с вами, граф, вы приписываете мои слова дурному намерению.
— Прощайте, сударыня, и дай Бог, чтобы навсегда теперь! — вскричал он, с негодованием посмотрев на нее, и ушел, прошептав: — Шипи, ехидна! Тебе никогда не заставить меня столько страдать, сколько ты заставила в эту минуту! Настанет день, я надеюсь, когда я наконец раздавлю тебя!
Молодая женщина со страшной злобой посмотрела ему вслед.
— Уходи, бессердечный! — произнесла она со зловещим смехом. — Я отомщена, потому что нанесла тебе неизлечимую рану!
Едва она успела скрыться в темных аллеях, как кустарники тихо раздвинулись и оттуда вышел капитан Ватан.
— Morbleu! — проговорил он, лукаво покручивая усы. — Я, видно, поступил правильно, шпионя за своим другом. Эта женщина ядовитее, нежели я предполагал. Нет, с ней надо покончить! Я займусь этим.
И он ушел, насвистывая.
ГЛАВА VII. Где доказывается, что часто правда бывает ложью
Раз утром, в двенадцатом часу, капитан и граф Оливье, совершив довольно длинную прогулку по деревне, вернулись в «Единорог» и позавтракали у себя втроем с Гастоном де Лераном, совершенно оправившимся от ушиба. — Так вас требуют в полк, милый де Леран? — спросил граф.
— Да, — жалобно отозвался молодой человек. — Я, наверное, там понадобился. Меня вызывает письмом один из моих друзей, барон Филипп де Кастельно-Шалосс.
— Эти Кастельно-Шалосс славное семейство, — заметил капитан.
— Не будет нескромностью спросить, что нового он вам пишет о делах там? — поинтересовался граф.
— О, нисколько! Дела, как видно, запутываются. Королевская армия осаждает Сен-Жан-д'Анжели, который защищает господин де Субиз, город доведен до последней крайности.
— Это неприятно. Впрочем, к счастью, Сен-Жан-д'Анжели не имеет большого военного значения.
— Может быть, но взятие его плохо подействует на наши войска в нравственном отношении.
— А что же герцог де Роган? — осведомился капитан.
— Об этом, господа, никто ничего не знает. Одни думают, что он в Ла-Рошели, другие — что он ездит везде и набирает партизан, чтобы внезапно напасть на королевскую армию.
— Ясно одно, — смеясь, заключил капитан, — что о нем ничего не известно. Не беспокойтесь, господа, он не из таких, чтобы почивать на лаврах! Наверно теперь готовит какой-нибудь приятный сюрприз Людовику Тринадцатому и коннетаблю.
— Дай-то Бог! — вздохнул де Леран. — Теперь, пока королевские войска усиленным маршем идут на Монтобан и грозят занять Кастр, где живет герцогиня…
— Ах, черт возьми! — произнес, посмеиваясь, капитан. — Не думаю, чтобы герцогине понравилось, что ее там будут осаждать, вот в каком-нибудь другом отношении — не стану спорить.
— И вы, капитан, плохо говорите о женщинах? — заметил с улыбкой Оливье. — Ведь вы такой ярый поклонник герцогини?
— И остаюсь им, милый граф. Мои слова доказывают это. Кроме того, сколько мне известно, герцогиня не имеет претензии на репутацию какой-нибудь Лукреции.
— Ах, злой язык! — рассмеялся Оливье. — Вы, наверное, в молодости были несчастливы в любви и вымещаете это теперь на женщинах.
Граф и не подозревал, как больно кольнул капитана, тот побледнел, как смерть, но сейчас же оправился.
— Ошибаетесь, друг, — возразил он, залпом выпив стакан рома. — Я был избалован женщинами. Когда вы едете, господин де Леран?
— Завтра. А вы долго здесь останетесь еще, господа?
— Нет, пожалуй, вместе с вами уедем, — отвечал дю Люк.
— Как бы это было хорошо! Однако до свидания, завтра я ведь еду до света, надо приготовиться.
— Увидимся, конечно, до отъезда? — поинтересовался граф.
— О да!
— Если вы едете до света, так вам и будить нас не придется, — прибавил капитан. — Мы еще и спать не будем.
Де Леран ушел.
Оливье и капитан долго сидели молча. Оливье по обыкновению грустно задумался, и капитану никакими шутками не удавалось развеселить его.
— Что вы собираетесь делать сегодня? — полюбопытствовал граф.
— У меня нет никакого дела, я свободен, как воздух, милый друг.
— Так я вас завербую.
— Извольте. Верно, какую-нибудь засаду затеяли?
— Может быть. Во всяком случае, захватите понадежнее шпагу. Пойдемте сначала побродить по городу, зайдем в театр Марэ…
— Чтобы повторить так хорошо разыгранную вами там в последний раз сцену? — перебил, смеясь, капитан.
— О нет! Тогда я был пьян.
— А сегодня только навеселе, ну, конечно!
— Из театра пойдем в один из трактиров того квартала.
— А! Так у вас там дело?
— Да. Вас это интересует?
— Меня? Нисколько. Я просто иду с вами и помогаю вам, когда это нужно.
— Вы истинный друг, капитан, или лучше я буду ждать вас внизу, в общей зале.
— Хорошо, через пять минут я к вам приду. Капитан прошел к себе в спальню надеть рапиру.
— Вижу, вижу, молодец! — проворчал он при этом. — Опять ты задумал какую-нибудь великолепную глупость, но капитан Ватан здесь и сумеет помешать тебе! Уж эта мне молодь! Задал бы и я ходу! Ну, да что об этом думать! Пойду-ка к де Лерану, с ним приятно поговорить.
Но он не достучался. Де Лерана не было дома. Заключив, что в сущности ему нечего было бы и сказать молодому человеку, капитан подумал, что все к лучшему, и сошел вниз.
— Здравствуйте, капитан, — сказала Фаншета. — Очень рада, что вы пришли.
— Здравствуйте, милое дитя, — отвечал капитан. — Как поживаете?
— Довольно плохо, капитан.
— Что так? Не поссорились ли с мэтром Грипнаром?
— Вот еще новости! — кокетливо воскликнула она. — Нет, капитан, мне очень, очень грустно!
— О, Фаншета! Мне даже страшно стало!
— Вы несносны, капитан, с вами нельзя толком говорить, вы смеетесь надо мной.
— Полноте, что вы, Фаншета! Ведь вы знаете, с каким участием я к вам отношусь.
— Так зачем же вы всегда смеетесь?
— Э, как знать, девочка! Может быть, я смеюсь для того, чтобы не плакать. Ну, поверьте же мне ваши горести…
— О, не обо мне речь!..
— А! Значит, все о нашем приятеле?
— Конечно. Ах, бедный дорогой господин! Уже два-три дня он все бродит около улицы Серизе, а…
— Лучше бы сделал, если бы не ходил туда?
— Да, гораздо лучше… Для всех.
— Разве случилось что новое?
— Ну, да ведь вы знаете!
— Да, morbleu! Отлично знаю, но некоторые вещи ускользают от меня.
— Так я вам скажу, он уже несколько дней в Париже…
— Тс-с!.. Молчите, Фаншета!
— А! Так вы знаете?
— Знаю, все знаю, дитя мое!
— Ах, Господи! Господин граф…
— Еще ничего не знает, но о многом догадывается.
— Ах, если он узнает! У него такой странный характер… Ему представится невесть что!
— Ну, не тревожьтесь, дружок мой! Я слежу за ним, как тень. Ему это в конце концов надоест, но тогда он, по крайней мере, скорей на что-нибудь решится… Тс-с! Вот он идет!
— Как вы добры и самоотверженны, капитан!
— Morbleu! Да ведь мне больше и делать нечего, — засмеялся он.
Обменявшись приветливыми словами с Грипнаром и его женой, Оливье сделал тихонько знак капитану, и они ушли.
Они пошли втеатр Марэ, потом до шести часов просидели в кабачке «Помм-де-Пен». Капитан знал, что графа никогда не надо расспрашивать, если хочешь что-нибудь узнать, и он притворился совершенно равнодушным к делу.
— Славно мы провели день, не правда ли, капитан? — обратился к нему Оливье.
— Да, мой друг, и теперь после обеда особенно хорошо посидеть в зелени. Я бы отсюда не уходил.
— О! Так вы забыли, значит, что нам предстоит еще дело сегодня вечером?
— Не беспокойтесь, граф, когда нужно будет, я пойду за вами, как бы это мне ни было тяжело.
И вы даже не спрашиваете, куда я вас поведу?
— Да мне, право, все равно куда, мой друг.
— Благодарю за такое доверие, мой друг, но считаю своим долгом сказать вам, что собираюсь делать.
— Как хотите, милый друг.
— Вы помните, сегодня утром граф де Леран говорил, что никому не известно, где герцог де Роган?
— Так что ж нам до этого?
— Как что ж до этого? Да ведь герцог…
— Э, Боже мой! Герцог волен делать что хочет, так же как И мы с вами.
— Конечно, милый капитан, но с условием не вредить другим.
— Каждый волен оградить себя от этого.
— Вот это-то я и хочу сделать.
— А?.. Что такое?
— Я вам все скажу, капитан, потому что я знаю то, что никто не знает. Господин де Роган, — сказал он глухим голосом, — со вчерашнего вечера в Париже…
— Да откуда вы знаете?
— Знаю!.. И он приехал ради моей жены! — прошептал сдавленным голосом Оливье.
— Клянусь душой, граф, вы совсем с ума сошли! Какой черт вам нашептывает подобную галиматью!
— Я уверен в том, что говорю, капитан! Через полчаса я покажу вам герцога, поверите вы мне тогда?
— Может быть, граф. Но помните, друг мой, что часто не надо верить даже собственным глазам, правда тогда бывает просто ложью.
— Вы меня наконец взбесите! — вскричал граф, вставая. — Идете вы со мной?
— Конечно, хотя бы для того, чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь.
Они расплатились и вышли из ресторана.
Темнело, и начинал капать дождь. Приятели поспешно пошли к улице Серизе и встали в углублении двери особняка, прямо против дома графини.
Не прошло и пяти минут, как от Королевской площади показался мужчина внадвинутой на глаза шляпе и плотно закутанный вплащ. Подойдя к дому графини, он два раза постучался.
Дверь почти сейчас же отворилась, и явился мэтр Ресту с фонарем вруке.
— Кто вы и что вам угодно? — произнес он, поднимая фонарь.
Незнакомец слегка раскрыл плащ.
— Господин герцог де Роган! — воскликнул ошеломленный мажордом. — О, монсеньор!
— Тс-с! Не называйте меня, — быстро проговорил герцог и вошел.
Дверь сейчас же за ним заперлась
— Ну, убедились? — глухо спросил Оливье капитана.
— Нисколько. Тут, похоже, какая-нибудь тайна, которая объяснится.
— О, да вы наконец смеетесь надо мной, капитан!
— И не думаю, клянусь вам. Что же мы будем делать?
— Подождем, пока он выйдет, итогда, клянусь Богом, он со мной страшно сочтется!
— Хорошо, подождем! Это, пожалуй, будет лучше всего; может быть, мы увидим тогда, что здесь кроется, и вы убедитесь, что ошибались.
Граф сделал сердитый жест, но промолчал.
Они молча стояли, как призраки, тревожно ожидая, когда выйдет герцог де Роган. Граф мечтал о мести, а капитан ломал себе голову, придумывая, как бы избежать неминуемо готовившейся катастрофы.
— Да, — жалобно отозвался молодой человек. — Я, наверное, там понадобился. Меня вызывает письмом один из моих друзей, барон Филипп де Кастельно-Шалосс.
— Эти Кастельно-Шалосс славное семейство, — заметил капитан.
— Не будет нескромностью спросить, что нового он вам пишет о делах там? — поинтересовался граф.
— О, нисколько! Дела, как видно, запутываются. Королевская армия осаждает Сен-Жан-д'Анжели, который защищает господин де Субиз, город доведен до последней крайности.
— Это неприятно. Впрочем, к счастью, Сен-Жан-д'Анжели не имеет большого военного значения.
— Может быть, но взятие его плохо подействует на наши войска в нравственном отношении.
— А что же герцог де Роган? — осведомился капитан.
— Об этом, господа, никто ничего не знает. Одни думают, что он в Ла-Рошели, другие — что он ездит везде и набирает партизан, чтобы внезапно напасть на королевскую армию.
— Ясно одно, — смеясь, заключил капитан, — что о нем ничего не известно. Не беспокойтесь, господа, он не из таких, чтобы почивать на лаврах! Наверно теперь готовит какой-нибудь приятный сюрприз Людовику Тринадцатому и коннетаблю.
— Дай-то Бог! — вздохнул де Леран. — Теперь, пока королевские войска усиленным маршем идут на Монтобан и грозят занять Кастр, где живет герцогиня…
— Ах, черт возьми! — произнес, посмеиваясь, капитан. — Не думаю, чтобы герцогине понравилось, что ее там будут осаждать, вот в каком-нибудь другом отношении — не стану спорить.
— И вы, капитан, плохо говорите о женщинах? — заметил с улыбкой Оливье. — Ведь вы такой ярый поклонник герцогини?
— И остаюсь им, милый граф. Мои слова доказывают это. Кроме того, сколько мне известно, герцогиня не имеет претензии на репутацию какой-нибудь Лукреции.
— Ах, злой язык! — рассмеялся Оливье. — Вы, наверное, в молодости были несчастливы в любви и вымещаете это теперь на женщинах.
Граф и не подозревал, как больно кольнул капитана, тот побледнел, как смерть, но сейчас же оправился.
— Ошибаетесь, друг, — возразил он, залпом выпив стакан рома. — Я был избалован женщинами. Когда вы едете, господин де Леран?
— Завтра. А вы долго здесь останетесь еще, господа?
— Нет, пожалуй, вместе с вами уедем, — отвечал дю Люк.
— Как бы это было хорошо! Однако до свидания, завтра я ведь еду до света, надо приготовиться.
— Увидимся, конечно, до отъезда? — поинтересовался граф.
— О да!
— Если вы едете до света, так вам и будить нас не придется, — прибавил капитан. — Мы еще и спать не будем.
Де Леран ушел.
Оливье и капитан долго сидели молча. Оливье по обыкновению грустно задумался, и капитану никакими шутками не удавалось развеселить его.
— Что вы собираетесь делать сегодня? — полюбопытствовал граф.
— У меня нет никакого дела, я свободен, как воздух, милый друг.
— Так я вас завербую.
— Извольте. Верно, какую-нибудь засаду затеяли?
— Может быть. Во всяком случае, захватите понадежнее шпагу. Пойдемте сначала побродить по городу, зайдем в театр Марэ…
— Чтобы повторить так хорошо разыгранную вами там в последний раз сцену? — перебил, смеясь, капитан.
— О нет! Тогда я был пьян.
— А сегодня только навеселе, ну, конечно!
— Из театра пойдем в один из трактиров того квартала.
— А! Так у вас там дело?
— Да. Вас это интересует?
— Меня? Нисколько. Я просто иду с вами и помогаю вам, когда это нужно.
— Вы истинный друг, капитан, или лучше я буду ждать вас внизу, в общей зале.
— Хорошо, через пять минут я к вам приду. Капитан прошел к себе в спальню надеть рапиру.
— Вижу, вижу, молодец! — проворчал он при этом. — Опять ты задумал какую-нибудь великолепную глупость, но капитан Ватан здесь и сумеет помешать тебе! Уж эта мне молодь! Задал бы и я ходу! Ну, да что об этом думать! Пойду-ка к де Лерану, с ним приятно поговорить.
Но он не достучался. Де Лерана не было дома. Заключив, что в сущности ему нечего было бы и сказать молодому человеку, капитан подумал, что все к лучшему, и сошел вниз.
— Здравствуйте, капитан, — сказала Фаншета. — Очень рада, что вы пришли.
— Здравствуйте, милое дитя, — отвечал капитан. — Как поживаете?
— Довольно плохо, капитан.
— Что так? Не поссорились ли с мэтром Грипнаром?
— Вот еще новости! — кокетливо воскликнула она. — Нет, капитан, мне очень, очень грустно!
— О, Фаншета! Мне даже страшно стало!
— Вы несносны, капитан, с вами нельзя толком говорить, вы смеетесь надо мной.
— Полноте, что вы, Фаншета! Ведь вы знаете, с каким участием я к вам отношусь.
— Так зачем же вы всегда смеетесь?
— Э, как знать, девочка! Может быть, я смеюсь для того, чтобы не плакать. Ну, поверьте же мне ваши горести…
— О, не обо мне речь!..
— А! Значит, все о нашем приятеле?
— Конечно. Ах, бедный дорогой господин! Уже два-три дня он все бродит около улицы Серизе, а…
— Лучше бы сделал, если бы не ходил туда?
— Да, гораздо лучше… Для всех.
— Разве случилось что новое?
— Ну, да ведь вы знаете!
— Да, morbleu! Отлично знаю, но некоторые вещи ускользают от меня.
— Так я вам скажу, он уже несколько дней в Париже…
— Тс-с!.. Молчите, Фаншета!
— А! Так вы знаете?
— Знаю, все знаю, дитя мое!
— Ах, Господи! Господин граф…
— Еще ничего не знает, но о многом догадывается.
— Ах, если он узнает! У него такой странный характер… Ему представится невесть что!
— Ну, не тревожьтесь, дружок мой! Я слежу за ним, как тень. Ему это в конце концов надоест, но тогда он, по крайней мере, скорей на что-нибудь решится… Тс-с! Вот он идет!
— Как вы добры и самоотверженны, капитан!
— Morbleu! Да ведь мне больше и делать нечего, — засмеялся он.
Обменявшись приветливыми словами с Грипнаром и его женой, Оливье сделал тихонько знак капитану, и они ушли.
Они пошли втеатр Марэ, потом до шести часов просидели в кабачке «Помм-де-Пен». Капитан знал, что графа никогда не надо расспрашивать, если хочешь что-нибудь узнать, и он притворился совершенно равнодушным к делу.
— Славно мы провели день, не правда ли, капитан? — обратился к нему Оливье.
— Да, мой друг, и теперь после обеда особенно хорошо посидеть в зелени. Я бы отсюда не уходил.
— О! Так вы забыли, значит, что нам предстоит еще дело сегодня вечером?
— Не беспокойтесь, граф, когда нужно будет, я пойду за вами, как бы это мне ни было тяжело.
И вы даже не спрашиваете, куда я вас поведу?
— Да мне, право, все равно куда, мой друг.
— Благодарю за такое доверие, мой друг, но считаю своим долгом сказать вам, что собираюсь делать.
— Как хотите, милый друг.
— Вы помните, сегодня утром граф де Леран говорил, что никому не известно, где герцог де Роган?
— Так что ж нам до этого?
— Как что ж до этого? Да ведь герцог…
— Э, Боже мой! Герцог волен делать что хочет, так же как И мы с вами.
— Конечно, милый капитан, но с условием не вредить другим.
— Каждый волен оградить себя от этого.
— Вот это-то я и хочу сделать.
— А?.. Что такое?
— Я вам все скажу, капитан, потому что я знаю то, что никто не знает. Господин де Роган, — сказал он глухим голосом, — со вчерашнего вечера в Париже…
— Да откуда вы знаете?
— Знаю!.. И он приехал ради моей жены! — прошептал сдавленным голосом Оливье.
— Клянусь душой, граф, вы совсем с ума сошли! Какой черт вам нашептывает подобную галиматью!
— Я уверен в том, что говорю, капитан! Через полчаса я покажу вам герцога, поверите вы мне тогда?
— Может быть, граф. Но помните, друг мой, что часто не надо верить даже собственным глазам, правда тогда бывает просто ложью.
— Вы меня наконец взбесите! — вскричал граф, вставая. — Идете вы со мной?
— Конечно, хотя бы для того, чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь.
Они расплатились и вышли из ресторана.
Темнело, и начинал капать дождь. Приятели поспешно пошли к улице Серизе и встали в углублении двери особняка, прямо против дома графини.
Не прошло и пяти минут, как от Королевской площади показался мужчина внадвинутой на глаза шляпе и плотно закутанный вплащ. Подойдя к дому графини, он два раза постучался.
Дверь почти сейчас же отворилась, и явился мэтр Ресту с фонарем вруке.
— Кто вы и что вам угодно? — произнес он, поднимая фонарь.
Незнакомец слегка раскрыл плащ.
— Господин герцог де Роган! — воскликнул ошеломленный мажордом. — О, монсеньор!
— Тс-с! Не называйте меня, — быстро проговорил герцог и вошел.
Дверь сейчас же за ним заперлась
— Ну, убедились? — глухо спросил Оливье капитана.
— Нисколько. Тут, похоже, какая-нибудь тайна, которая объяснится.
— О, да вы наконец смеетесь надо мной, капитан!
— И не думаю, клянусь вам. Что же мы будем делать?
— Подождем, пока он выйдет, итогда, клянусь Богом, он со мной страшно сочтется!
— Хорошо, подождем! Это, пожалуй, будет лучше всего; может быть, мы увидим тогда, что здесь кроется, и вы убедитесь, что ошибались.
Граф сделал сердитый жест, но промолчал.
Они молча стояли, как призраки, тревожно ожидая, когда выйдет герцог де Роган. Граф мечтал о мести, а капитан ломал себе голову, придумывая, как бы избежать неминуемо готовившейся катастрофы.
ГЛАВА VIII. Недоразумение, которое могло иметь очень неприятные последствия
Гастон де Леран только делал вид, что не знает, где герцог де Роган.
Герцог знал, какой опасности подвергается в Париже, и принял все меры, чтобы, ограждая себя, не подвергать неприятностям своих сторонников и не повредить интересам веры. Де Леран воспитывался у него в доме, был одним из самых близких к нему людей и не раз доказал, что на его скромность можно положиться. Де Роган, не задумываясь, взял его в поверенные. Он сказал ему, что скоро едет в Париж, указал, где остановиться, и велел быть готовым ехать вместе, а главное — хранить все в самой строгой тайне.
Вот почему молодой человек уверил графа дю Люка, что не знает, где герцог.
Расставшись с Оливье и капитаном, он отправился в трактир «Корн-де-Серф», где обыкновенно останавливались извозчики, и спросил господина Поливо, скототорговца, приехавшего накануне вечером.
Ему показали особую комнату наверху, и де Леран отправился туда, герцог ждал его. Он велел молодому человеку пойти к графине дю Люк сказать о его приезде, потом отправиться в Вильжюиф к порученному ему отряду и ждать его там. Де Лерана удивило только, что де Роган велел приготовить трех или четырех лошадей с дамскими седлами.
Молодой человек в четыре часа сходил к графине и при этом не забыл исвоих интересов. Прощаясь с Жанной, он успел перекинуться шепотом двумя словами с Бланш де Кастельно, Они любили друг друга, и этих двух слов было достаточно, чтоб уговориться насчет свидания, на которое девушка согласилась.
Исполнив все поручения герцога, молодой человек в восьмом часу снова был на улице Серизе и постучался у боковой калитки сада графини дю Люк. Крошечная ручка отворила калитку, и нежный голос прошептал:
— Ах, Боже мой! Как это я согласилась увидеться с вами? Идите за мной, только тише, иначе я погибла.
Они ушли в густую рощу.
— Зачем это я согласилась пустить вас сюда, Гастон! — вздохнула девушка.
— Не раскаивайтесь в этом, моя дорогая Бланш, — сказал молодой человек, покрывая горячими поцелуями ее руку. — Ведь надо же мне было проститься с вами!
— Проститься! Как так?
— Ах, моя милая голубка! Сегодня ночью я должен уехать.
— Вы уезжаете, Гастон? А что же будет со мной? — простодушно вскричала она.
— Бланш, мне самому это страшно тяжело… Но я повинуюсь приказанию вашего приемного отца, герцога де Рогана.
— Ах, Господи! Мы были так счастливы! Теперь я останусь одна… вы пойдете на войну… вас могут ранить… убить, пожалуй… О, я этого не переживу!
— Дорогая Бланш, успокойтесь! Бог не оставит нас. Герцог помирится с двором и, верно, не откажет мне в вашей руке. Истинная любовь умеет одолевать все препятствия. Будем ждать и надеяться; настоящие минуты наши, станем пользоваться ими и не думать о будущем.
В это время у ворот постучали. Молодые люди вздрогнули.
— Что это? — спросил де Леран.
— Это, видимо, герцог, — поспешно произнесла девушка. — Гастон, я уйду; мое отсутствие может теперь показаться странным. Подождите меня здесь.
— Вы ведь вернетесь?
— Клянусь вам! Не будете скучать?
— Нет, моя дорогая Бланш; я буду думать о вас и не замечу, как пролетит время.
Он поцеловал ей руку, и она убежала, легкая, как птичка.
Действительно, в будуар графини дю Люк вошел герцог де Роган.
Поцеловав в лоб девушку, он почтительно поклонился графине.
Мэтр Ресту подал ему стул и ушел.
— Графиня, — обратился к ней герцог, — я знаю, как неприличен мой приход к вам в такое время. Поверьте, меня глубоко огорчают гнусные подозрения, к которым подали повод услуги, оказанные мне вашей добротой, и прошу простить, что я осмелился явиться сегодня. Но сначала будьте так добры, графиня, прочесть письмо к вам герцогини де Роган.
Он подал ей письмо. Графиня начала читать и с укоризной взглянула на герцога.
— Герцог, вы хотите отнять у меня это милое дитя?
— Прочтите, пожалуйста, дальше, — сказал он, улыбнувшись.
Жанна докончила и с улыбкой подняла голову.
— Да, — промолвила она, — соблазнительное предложение; если б я могла, поверьте, не задумалась бы ни минуты. Вы знаете, герцог, мое положение теперь очень странно, и я должна быть крайне осторожна.
— Совершенно понимаю вас, графиня, но надеюсь доказать, что вам даже и бояться нечего.
— Признаюсь, герцог, я была бы этому очень рада; мне жаль расстаться с вашей милой воспитанницей.
— Сейчас я вам докажу, графиня, что вы даже будете неправы, отказавшись от предложения герцогини. Напрасно встревожившись угрожавшей осадой, она прежде всего подумала о том, как бы оградить от опасности Бланш, и отправила ее к вам, как к единственному надежному другу. Вернувшись в Кастр, я увидел то, чего не заметила в своей истинно материнской любви герцогиня: оставляя мадмуазель Кастельно в Париже, она давала королю драгоценный залог, который господин де Люинь не выпустил бы из рук. Весь род Кастельно известен страдальческой участью; я не хочу, чтоб дети моего товарища по оружию, вверенные моей опеке, испытали то же. Мы с герцогиней любим Бланш, как дочь. Вы, графиня, женщина в самом прелестном значении этого слова и поймете деликатность поступка мадам де Роган. Отсюда до Кастра путь далекий, и мне неприлично одному сопровождать Бланш. Но вы, графиня, можете заменить меня в этом случае. Поезжайте всем домом, возьмите с собой всех слуг. В этом ведь уже никто не может увидеть ничего дурного. Кроме того, граф дю Люк через два дня получит приказ ехать в Монтобан к гугенотским войскам, а я совершенно исчезну для вас; мы больше не увидимся. Как видите, графиня, во всем этом нет препятствий, которые вы предполагали; приняв приглашение герцогини, вы окажете ей громадную услугу.
— Герцог, вы действительно замечательно умеете убеждать; я еще раз готова служить вам, но с условием: чтоб мы с вами выехали отсюда не разными дорогами, а чтоб вы постоянно ехали вперед, обгоняя меня, по крайней мере, миль на десять, и, несмотря ни на какую опасность, не возвращались ко мне на помощь; в Монтобане или Кастре я попрошу вас никогда не являться ко мне и не стараться видеться со мной; и, наконец, чтоб муж мой сейчас же получил приказание ехать к вам.
— Даю вам слово, что все это будет исполнено, графиня. Вы поедете отсюда с конвоем из десяти кавалеристов; при каждой остановке число их будет увеличиваться, пока наконец не составит пятьдесят человек; их возглавит граф де Леран. С таким конвоем вам бояться нечего.
— В таком случае я еду, герцог.
Бланш пришла в восхищение, что не расстанется с графиней, которую очень полюбила, и скоро опять увидится со своей приемной матерью.
— А теперь, графиня, позвольте переговорить с вами окончательно о всех необходимых подробностях ваших сборов.
Бланш воспользовалась случаем попроситься пойти кое-что приготовить для себя к отъезду, так как выехать назначено было в три часа ночи, и убежала к нетерпеливо ожидавшему ее де Лерану.
— Победа, победа, милый Гастон! — вскричала она, подбегая к нему, вся запыхавшись. — Мы едем все вместе!
Он решительно ничего не мог понять и как будто остолбенел.
— Мне некогда объяснять вам всего, — торопливо сказала девушка; я спешу вернуться к герцогу; уходите скорее, Гастон; мы через несколько часов увидимся.
— Бланш, милая, я с ума схожу! Что вы мне такое говорите?
— Некогда, некогда объяснять, Гастон! Поезжайте в Вильжюиф, там все узнаете.
— Как! Вы сами гоните меня! — говорил де Леран, все-таки ничего не понимая.
— Да, да! Скоро мы опять увидимся, только уходите быстрее.
Они молча, торопливо пробирались к боковой калитке. Де Леран думал, что в доме подозревают его присутствие, и повиновался Бланш, не желая подвергать ее даже самому легкому огорчению.
Они подошли наконец к калитке; девушка осторожно отперла ее.
— Уходите, друг мой, а главное, скорей возвращайтесь!
— Вы хотите, чтоб я вернулся? — спросил он вне себя от изумления.
— Да, да, вы вернетесь; только умоляю вас, уходите скорей! Скоро все узнаете.
— Иду, повинуюсь вам, Бланш, но ничего не понимаю! — произнес де Леран, целуя ей руки. — Прощайте!
— Нет, до свидания!
Он еще раз поцеловал ей руку и вышел на улицу. В эту самую минуту на него бросились какие-то двое людей со шпагами в руках. Опасность мигом вернула молодому человеку хладнокровие и присутствие духа. Втолкнув Бланш в сад, он запер калитку и, обернувшись к нападающим, выбил у одного из них шпагу и эфесом так ударил его по голове, что тот упал без памяти. Все это молодой человек сделал молча, чтоб его не узнали. Перепрыгнув через упавшего, он бросился бежать; другой противник слабо преследовал его, скорее как будто для очистки совести, чем из желания действительно догнать.
Но, спасаясь с быстротой оленя, преследуемого охотниками, храбрец не забыл успокоить бедную девушку, которая почти теряла сознание, стоя, вся дрожа, в саду.
— Спасен! — громко крикнул он.
Это слово мигом вернуло силы Бланш, и она ушла домой, благодаря Бога за спасение любимого человека.
Де Леран вскоре исчез в лабиринте бесчисленных переулков, которыми так изобиловал в то время Париж.
— Молодец! — проворчал, возвращаясь к графу, преследователь молодого человека, в котором читатель, конечно, узнал капитана Ватана. — Ну, вывел нас из беды этот славный де Леран! Пойду теперь помогу бедному графу… От души бы я посмеялся, если б только это не с ним случилось… Ну, послушайте, проходите своей дорогой, — сказал он какому-то человеку, подошедшему к нему слишком близко.
— Ах, это вы капитан! — отвечал тот.
— Граф дю Люк!
— Разве вы меня не узнали?
— Ну, очень рад, что вы на ногах. Вы не ранены?
— Нет, но этот негодяй герцог здорово стукнул меня; до сих пор в ушах звенит. А вам не удалось его нагнать, капитан?
— Легко сказать — нагнать! Славно бы я попался, если б не остерегся! Мне и то едва удалось удрать от целой толпы дворян.
— О, я убью этого мерзавца!
— Этого не случится, если вы будете продолжать действовать так, как сегодня. Горячность, граф, всегда заставляет делать только глупости.
— Благодарю за совет, капитан, жаль только, что вы поздно спохватились дать его.
— Да ведь вы не слушались, когда я говорил вам раньше, ну, я все-таки утешаюсь, что могу посоветовать и попозже.
— Только теперь не станем об этом говорить, капитан!
— Как хотите!
Они вернулись в «Единорог». У крыльца стояли несколько конюхов с лошадьми. В общей зале де Леран и трое или четверо дворян пили вино. Де Леран весело вскочил, увидев графа, но капитан схватил его за руку и крепко сжал ее.
— А, милый де Леран! — воскликнул он и шепотом быстро прибавил: — Ни слова о том, что случилось два часа тому назад!
— Что? — спросил озадаченный де Леран.
— Ни слова! — повторил капитан, выразительно посмотрев ему прямо в глаза.
Де Леран догадался, что тут что-нибудь серьезно, кроме того, и в его собственных интересах лучше было молчать.
Ответив капитану тоже выразительным взглядом, он горячо пожал руку графа, и они стали пить.
Через некоторое время де Леран и его товарищи уехали, а наши друзья пошли к себе наверх.
Герцог знал, какой опасности подвергается в Париже, и принял все меры, чтобы, ограждая себя, не подвергать неприятностям своих сторонников и не повредить интересам веры. Де Леран воспитывался у него в доме, был одним из самых близких к нему людей и не раз доказал, что на его скромность можно положиться. Де Роган, не задумываясь, взял его в поверенные. Он сказал ему, что скоро едет в Париж, указал, где остановиться, и велел быть готовым ехать вместе, а главное — хранить все в самой строгой тайне.
Вот почему молодой человек уверил графа дю Люка, что не знает, где герцог.
Расставшись с Оливье и капитаном, он отправился в трактир «Корн-де-Серф», где обыкновенно останавливались извозчики, и спросил господина Поливо, скототорговца, приехавшего накануне вечером.
Ему показали особую комнату наверху, и де Леран отправился туда, герцог ждал его. Он велел молодому человеку пойти к графине дю Люк сказать о его приезде, потом отправиться в Вильжюиф к порученному ему отряду и ждать его там. Де Лерана удивило только, что де Роган велел приготовить трех или четырех лошадей с дамскими седлами.
Молодой человек в четыре часа сходил к графине и при этом не забыл исвоих интересов. Прощаясь с Жанной, он успел перекинуться шепотом двумя словами с Бланш де Кастельно, Они любили друг друга, и этих двух слов было достаточно, чтоб уговориться насчет свидания, на которое девушка согласилась.
Исполнив все поручения герцога, молодой человек в восьмом часу снова был на улице Серизе и постучался у боковой калитки сада графини дю Люк. Крошечная ручка отворила калитку, и нежный голос прошептал:
— Ах, Боже мой! Как это я согласилась увидеться с вами? Идите за мной, только тише, иначе я погибла.
Они ушли в густую рощу.
— Зачем это я согласилась пустить вас сюда, Гастон! — вздохнула девушка.
— Не раскаивайтесь в этом, моя дорогая Бланш, — сказал молодой человек, покрывая горячими поцелуями ее руку. — Ведь надо же мне было проститься с вами!
— Проститься! Как так?
— Ах, моя милая голубка! Сегодня ночью я должен уехать.
— Вы уезжаете, Гастон? А что же будет со мной? — простодушно вскричала она.
— Бланш, мне самому это страшно тяжело… Но я повинуюсь приказанию вашего приемного отца, герцога де Рогана.
— Ах, Господи! Мы были так счастливы! Теперь я останусь одна… вы пойдете на войну… вас могут ранить… убить, пожалуй… О, я этого не переживу!
— Дорогая Бланш, успокойтесь! Бог не оставит нас. Герцог помирится с двором и, верно, не откажет мне в вашей руке. Истинная любовь умеет одолевать все препятствия. Будем ждать и надеяться; настоящие минуты наши, станем пользоваться ими и не думать о будущем.
В это время у ворот постучали. Молодые люди вздрогнули.
— Что это? — спросил де Леран.
— Это, видимо, герцог, — поспешно произнесла девушка. — Гастон, я уйду; мое отсутствие может теперь показаться странным. Подождите меня здесь.
— Вы ведь вернетесь?
— Клянусь вам! Не будете скучать?
— Нет, моя дорогая Бланш; я буду думать о вас и не замечу, как пролетит время.
Он поцеловал ей руку, и она убежала, легкая, как птичка.
Действительно, в будуар графини дю Люк вошел герцог де Роган.
Поцеловав в лоб девушку, он почтительно поклонился графине.
Мэтр Ресту подал ему стул и ушел.
— Графиня, — обратился к ней герцог, — я знаю, как неприличен мой приход к вам в такое время. Поверьте, меня глубоко огорчают гнусные подозрения, к которым подали повод услуги, оказанные мне вашей добротой, и прошу простить, что я осмелился явиться сегодня. Но сначала будьте так добры, графиня, прочесть письмо к вам герцогини де Роган.
Он подал ей письмо. Графиня начала читать и с укоризной взглянула на герцога.
— Герцог, вы хотите отнять у меня это милое дитя?
— Прочтите, пожалуйста, дальше, — сказал он, улыбнувшись.
Жанна докончила и с улыбкой подняла голову.
— Да, — промолвила она, — соблазнительное предложение; если б я могла, поверьте, не задумалась бы ни минуты. Вы знаете, герцог, мое положение теперь очень странно, и я должна быть крайне осторожна.
— Совершенно понимаю вас, графиня, но надеюсь доказать, что вам даже и бояться нечего.
— Признаюсь, герцог, я была бы этому очень рада; мне жаль расстаться с вашей милой воспитанницей.
— Сейчас я вам докажу, графиня, что вы даже будете неправы, отказавшись от предложения герцогини. Напрасно встревожившись угрожавшей осадой, она прежде всего подумала о том, как бы оградить от опасности Бланш, и отправила ее к вам, как к единственному надежному другу. Вернувшись в Кастр, я увидел то, чего не заметила в своей истинно материнской любви герцогиня: оставляя мадмуазель Кастельно в Париже, она давала королю драгоценный залог, который господин де Люинь не выпустил бы из рук. Весь род Кастельно известен страдальческой участью; я не хочу, чтоб дети моего товарища по оружию, вверенные моей опеке, испытали то же. Мы с герцогиней любим Бланш, как дочь. Вы, графиня, женщина в самом прелестном значении этого слова и поймете деликатность поступка мадам де Роган. Отсюда до Кастра путь далекий, и мне неприлично одному сопровождать Бланш. Но вы, графиня, можете заменить меня в этом случае. Поезжайте всем домом, возьмите с собой всех слуг. В этом ведь уже никто не может увидеть ничего дурного. Кроме того, граф дю Люк через два дня получит приказ ехать в Монтобан к гугенотским войскам, а я совершенно исчезну для вас; мы больше не увидимся. Как видите, графиня, во всем этом нет препятствий, которые вы предполагали; приняв приглашение герцогини, вы окажете ей громадную услугу.
— Герцог, вы действительно замечательно умеете убеждать; я еще раз готова служить вам, но с условием: чтоб мы с вами выехали отсюда не разными дорогами, а чтоб вы постоянно ехали вперед, обгоняя меня, по крайней мере, миль на десять, и, несмотря ни на какую опасность, не возвращались ко мне на помощь; в Монтобане или Кастре я попрошу вас никогда не являться ко мне и не стараться видеться со мной; и, наконец, чтоб муж мой сейчас же получил приказание ехать к вам.
— Даю вам слово, что все это будет исполнено, графиня. Вы поедете отсюда с конвоем из десяти кавалеристов; при каждой остановке число их будет увеличиваться, пока наконец не составит пятьдесят человек; их возглавит граф де Леран. С таким конвоем вам бояться нечего.
— В таком случае я еду, герцог.
Бланш пришла в восхищение, что не расстанется с графиней, которую очень полюбила, и скоро опять увидится со своей приемной матерью.
— А теперь, графиня, позвольте переговорить с вами окончательно о всех необходимых подробностях ваших сборов.
Бланш воспользовалась случаем попроситься пойти кое-что приготовить для себя к отъезду, так как выехать назначено было в три часа ночи, и убежала к нетерпеливо ожидавшему ее де Лерану.
— Победа, победа, милый Гастон! — вскричала она, подбегая к нему, вся запыхавшись. — Мы едем все вместе!
Он решительно ничего не мог понять и как будто остолбенел.
— Мне некогда объяснять вам всего, — торопливо сказала девушка; я спешу вернуться к герцогу; уходите скорее, Гастон; мы через несколько часов увидимся.
— Бланш, милая, я с ума схожу! Что вы мне такое говорите?
— Некогда, некогда объяснять, Гастон! Поезжайте в Вильжюиф, там все узнаете.
— Как! Вы сами гоните меня! — говорил де Леран, все-таки ничего не понимая.
— Да, да! Скоро мы опять увидимся, только уходите быстрее.
Они молча, торопливо пробирались к боковой калитке. Де Леран думал, что в доме подозревают его присутствие, и повиновался Бланш, не желая подвергать ее даже самому легкому огорчению.
Они подошли наконец к калитке; девушка осторожно отперла ее.
— Уходите, друг мой, а главное, скорей возвращайтесь!
— Вы хотите, чтоб я вернулся? — спросил он вне себя от изумления.
— Да, да, вы вернетесь; только умоляю вас, уходите скорей! Скоро все узнаете.
— Иду, повинуюсь вам, Бланш, но ничего не понимаю! — произнес де Леран, целуя ей руки. — Прощайте!
— Нет, до свидания!
Он еще раз поцеловал ей руку и вышел на улицу. В эту самую минуту на него бросились какие-то двое людей со шпагами в руках. Опасность мигом вернула молодому человеку хладнокровие и присутствие духа. Втолкнув Бланш в сад, он запер калитку и, обернувшись к нападающим, выбил у одного из них шпагу и эфесом так ударил его по голове, что тот упал без памяти. Все это молодой человек сделал молча, чтоб его не узнали. Перепрыгнув через упавшего, он бросился бежать; другой противник слабо преследовал его, скорее как будто для очистки совести, чем из желания действительно догнать.
Но, спасаясь с быстротой оленя, преследуемого охотниками, храбрец не забыл успокоить бедную девушку, которая почти теряла сознание, стоя, вся дрожа, в саду.
— Спасен! — громко крикнул он.
Это слово мигом вернуло силы Бланш, и она ушла домой, благодаря Бога за спасение любимого человека.
Де Леран вскоре исчез в лабиринте бесчисленных переулков, которыми так изобиловал в то время Париж.
— Молодец! — проворчал, возвращаясь к графу, преследователь молодого человека, в котором читатель, конечно, узнал капитана Ватана. — Ну, вывел нас из беды этот славный де Леран! Пойду теперь помогу бедному графу… От души бы я посмеялся, если б только это не с ним случилось… Ну, послушайте, проходите своей дорогой, — сказал он какому-то человеку, подошедшему к нему слишком близко.
— Ах, это вы капитан! — отвечал тот.
— Граф дю Люк!
— Разве вы меня не узнали?
— Ну, очень рад, что вы на ногах. Вы не ранены?
— Нет, но этот негодяй герцог здорово стукнул меня; до сих пор в ушах звенит. А вам не удалось его нагнать, капитан?
— Легко сказать — нагнать! Славно бы я попался, если б не остерегся! Мне и то едва удалось удрать от целой толпы дворян.
— О, я убью этого мерзавца!
— Этого не случится, если вы будете продолжать действовать так, как сегодня. Горячность, граф, всегда заставляет делать только глупости.
— Благодарю за совет, капитан, жаль только, что вы поздно спохватились дать его.
— Да ведь вы не слушались, когда я говорил вам раньше, ну, я все-таки утешаюсь, что могу посоветовать и попозже.
— Только теперь не станем об этом говорить, капитан!
— Как хотите!
Они вернулись в «Единорог». У крыльца стояли несколько конюхов с лошадьми. В общей зале де Леран и трое или четверо дворян пили вино. Де Леран весело вскочил, увидев графа, но капитан схватил его за руку и крепко сжал ее.
— А, милый де Леран! — воскликнул он и шепотом быстро прибавил: — Ни слова о том, что случилось два часа тому назад!
— Что? — спросил озадаченный де Леран.
— Ни слова! — повторил капитан, выразительно посмотрев ему прямо в глаза.
Де Леран догадался, что тут что-нибудь серьезно, кроме того, и в его собственных интересах лучше было молчать.
Ответив капитану тоже выразительным взглядом, он горячо пожал руку графа, и они стали пить.
Через некоторое время де Леран и его товарищи уехали, а наши друзья пошли к себе наверх.
ГЛАВА IX. Как составлялись заговоры в 1621 году
После описанного нами происшествия граф дю Люк целых два дня не выходил из дому; он был болен и душой, и телом, но больше душой. Кажется, увидев вышедшего из дома его жены герцога де Рогана, целовавшего ей руки, он бы должен был окончательно убедиться в справедливости своих подозрений. Но на деле вышло не так. Чем больше он начинал раздумывать, тем все больше приходил к убеждению, что несправедливо поступил с женой, бросив ее по одному ни на чем не основанному подозрению.
Неужели Жанна могла так вдруг из чистой, честной женщины сделаться обманщицей, отдаться совершенно незнакомому человеку? Да и герцог де Роган не мог в одну минуту изменить высоким правилам чести, которыми всегда отличался, и так низко поступить с человеком, спасшим ему жизнь.
Граф и раньше сознавал в глубине души несправедливость свою к жене, которую всегда любил, а после разлуки полюбил еще больше, но, чтобы оправдать себя в собственных глазах, окружил графиню целой сетью шпионов, от которых узнавал о каждом шаге, каждом движении и слове графини; но он только думал, что это так, на самом же деле люди графини были слишком ей преданы, чтобы выдать ее даже мужу, их любимому господину.
— Нет, — сказал он себе после описанного происшествия у садовой калитки с мнимым герцогом де Роганом, — я совсем сумасшедший! Капитан говорил правду; тут какая-то тайна, которая непременно разъяснится; и я всеми силами помогу этому; поеду к герцогу и попрошу у него объяснения; если он мне в нем откажет, тогда плохо ему придется!
В то время как граф дю Люк, лежа у себя в спальне, пришел к этому заключению, к нему вдруг вошли, несмотря на энергичное сопротивление Мишеля, Ватан, Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе.
Капитан сейчас же заметил его бледность и утомленное выражение лица.
Поговорив и спросив о здоровье, они сказали графу, что Дубль-Эпе принес кое-какие известия.
— Расскажи-ка, крестник, — обратился к нему капитан.
— Вчера, — начал молодой человек, — у меня обедали пятеро вельмож: шевалье де Гиз, маркиз де Лафар, граф де Ланжак и граф де Теминь.
— Как! Да ведь господин де Теминь в армии? — удивился граф.
— Нет, граф, он вчера инкогнито приехал в Париж.
— Но кто же был пятый? Вы мне назвали только четверых.
— Пятый, граф, был отец Жозеф, одетый в светское платье. К ним почти вслед за тем присоединился еще граф де Сент-Ирем с сестрой, мадмуазель Дианой. Передам вам вкратце их разговор. Епископ Люсонский послал графа де Теминя в Париж покончить со всеми гугенотами, которые только есть в городе. В провинции дело идет, по-видимому, не так, как здесь; реформаты энергично сопротивляются; королевские войска начинают терпеть поражение. В то же время де Люинь, видимо, надоедает королю и впадает в немилость, а епископ Люсонский быстро идет в гору; поговаривают, что он скоро будет первым министром. Епископ Люсонский убежден, что наступила минута нанести решительный удар, который он так давно готовит. И в это время королевские войска займут Кастр и Монтобан.
Неужели Жанна могла так вдруг из чистой, честной женщины сделаться обманщицей, отдаться совершенно незнакомому человеку? Да и герцог де Роган не мог в одну минуту изменить высоким правилам чести, которыми всегда отличался, и так низко поступить с человеком, спасшим ему жизнь.
Граф и раньше сознавал в глубине души несправедливость свою к жене, которую всегда любил, а после разлуки полюбил еще больше, но, чтобы оправдать себя в собственных глазах, окружил графиню целой сетью шпионов, от которых узнавал о каждом шаге, каждом движении и слове графини; но он только думал, что это так, на самом же деле люди графини были слишком ей преданы, чтобы выдать ее даже мужу, их любимому господину.
— Нет, — сказал он себе после описанного происшествия у садовой калитки с мнимым герцогом де Роганом, — я совсем сумасшедший! Капитан говорил правду; тут какая-то тайна, которая непременно разъяснится; и я всеми силами помогу этому; поеду к герцогу и попрошу у него объяснения; если он мне в нем откажет, тогда плохо ему придется!
В то время как граф дю Люк, лежа у себя в спальне, пришел к этому заключению, к нему вдруг вошли, несмотря на энергичное сопротивление Мишеля, Ватан, Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе.
Капитан сейчас же заметил его бледность и утомленное выражение лица.
Поговорив и спросив о здоровье, они сказали графу, что Дубль-Эпе принес кое-какие известия.
— Расскажи-ка, крестник, — обратился к нему капитан.
— Вчера, — начал молодой человек, — у меня обедали пятеро вельмож: шевалье де Гиз, маркиз де Лафар, граф де Ланжак и граф де Теминь.
— Как! Да ведь господин де Теминь в армии? — удивился граф.
— Нет, граф, он вчера инкогнито приехал в Париж.
— Но кто же был пятый? Вы мне назвали только четверых.
— Пятый, граф, был отец Жозеф, одетый в светское платье. К ним почти вслед за тем присоединился еще граф де Сент-Ирем с сестрой, мадмуазель Дианой. Передам вам вкратце их разговор. Епископ Люсонский послал графа де Теминя в Париж покончить со всеми гугенотами, которые только есть в городе. В провинции дело идет, по-видимому, не так, как здесь; реформаты энергично сопротивляются; королевские войска начинают терпеть поражение. В то же время де Люинь, видимо, надоедает королю и впадает в немилость, а епископ Люсонский быстро идет в гору; поговаривают, что он скоро будет первым министром. Епископ Люсонский убежден, что наступила минута нанести решительный удар, который он так давно готовит. И в это время королевские войска займут Кастр и Монтобан.