Страница:
Испанский поэт Бергамин выступал сегодня во второй раз, посвятив свою речь клеветнической книге Андре Жида об СССР.
«Я говорю, – начал Бергамин свою речь, – от имени всей испанской делегации. Я говорю также от имени делегации Южной Америки, писателей, которые пишут на испанском языке. Я надеюсь, что я говорю также от всех писателей Испании. Здесь, в Мадриде, я прочитал новую книгу Андре Жида об СССР. Эта книга сама по себе незначительна. Но то, что она появилась в дни, когда фашисты обстреливают Мадрид, придает ей для нас трагическую значимость. Мы стоим все за свободу мысли и критики. За это мы боремся. Но книга Андре Жида не может быть названа свободной, честной критикой. Это – несправедливое и недостойное нападение на Советский Союз и на советских писателей. Это – не критика, это – клевета. Наши дни показали высокую ценность: солидарность людей, солидарность народов. Два народа спаяны солидарностью в дни тяжелых испытаний: русский народ и испанский. Пройдем молча мимо недостойного поведения автора этой книги. Пусть глубокое молчание этого зала, пусть глубокое молчание Мадрида пойдет за Андре Жидом и будет для него живым укором».
Мадрид, 8 июля 1937
Речь на втором Международном конгрессе писателей
Два года отделяют нас от первого конгресса писателей. Как всякая армия, мы узнали перебежчиков. В Париже был парад, здесь – война. Там нас было больше – писателей, но здесь вместе с нами работает, мыслит, борется подлинный защитник культуры – испанский народ. [216]
Культура – не инвентарь механической природы, не каталоги библиотек или музеев, не коралловые острова городов. Культура – это человек: он и камень, и мастер, и статуя. Надо ли говорить о внешних разрушениях в стране, где каждый город – свежая рана? По деревне Ита, которая дала миру одного из величайших поэтов – Хуана Руиса, рыщут мародеры Муссолини; они мимоходом, как кур, крадут редкие манускрипты. Бомбы германской авиации уничтожают дворец Инфантадо, в котором сны о море стали камнем, в котором перспектива Востока, игра света и тени слились с правдой Возрождения, с его культом человека. Не в этом, однако, по-видимому, разгадка смерти. Фашизм может пощадить памятники старины, поскольку они ему не мешают. Он тщится уничтожить основу культуры – человека. Он пристрелялся к человеку, как орудия могут пристреляться к дому или к дороге. На его место он ставит механизированного робота – солдата, лишенного и мыслей и чувств.
Бойцы Пятого полка под огнем спасали баловней судьбы инфантов Веласкеса. Солдат народной армии вынес из развалин Университетского городка труды профессора Маркеса. Спасение сокровищ Прадо одобряют и английские гуманисты.
Но что делать художникам лицемерного и благополучного мира? Что создадут они среди пышного убожества неуютной пустоты?
Я видел рабочих Пособланко, которые продолжали работать, как под обстрелом художник Солана писал свои натюрморты. Пятый полк не только спас ценности прошлого: своей героической борьбой он создал ценности будущего. Защита культуры не в спасении созданного: новая война за независимость вдохновляет теперь неизвестного нам Гойю.
Человек прячется от смерти под землю. Он откинут к пещерному веку. Защитный цвет пожрал все другие цвета. Потеряны жизни многих героев, памятники старины, города, статуи, сады. Полководцы знают, что потеря территории не определяет исхода войны, поскольку цела армия. Что спасла Испания, приняв этот бой? Народ. Испанская культура всегда была народной: ее не смог отравить мир денег, иерархии, спеси. На испанской литературе мы учились человечности. Конечно, не для того люди десятилетиями выращивали оливы, чтобы снаряды скашивали рощи, не для того щедрая испанская земля [217] родила Гарсиа Лорку, чтобы невежественный вояка подстрелил его, но война – это не только развалины и трупы. Испания теперь нашла новые творческие силы: народы, как люди, меняются на глазах…
О чем говорили писатели на первом конгрессе в Париже? Об обороне. Когда африканская конница неслась по дорогам Эстремадуры, наивные фантазеры расклеивали афиши: «Не дарите вашим детям оловянных солдатиков, чтобы не пробуждать в них любви к милитаризму!», «Защищая культуру, можно только ее потерять». «Наступление» – вот слово, которое сейчас шумит над Испанией. Пусть оно войдет и в этот зал. Есть только один способ защитить культуру – уничтожить фашизм.
Мы вступили в эпоху действий. Кто знает, будут ли написаны задуманные многими из нас книги? На годы, если не на десятилетия, культура станет военно-полевой. Она может прятаться в подземных убежищах, где рано или поздно ее настигнет смерть. Она может перейти в наступление.
Путь каждого писателя продиктован его природой, его возможностями, его силами. Одни взяли в руки винтовки. На пленуме нашей ассоциации в Лондоне нас принимал Ральф Фокс. Он был путешественником и мечтателем. Он страстно любил жизнь. Поэтому он умер в Испании как солдат республики. Лукач – веселый, живой, горячий, добрый… Здесь, с нами, – Людвиг Ренн.
Что делать другим? Жюль Валлес как-то сказал: «Тот, кто опишет жизнь Галифе, тем самым убьет его». Мы должны вынянчить в сердцах людей ненависть. Пусть живые поймут, что нельзя жить на одной земле с фашистами. Мы знаем силу звуков, образов, слов. Они подымают душу, рождают мужество. Отдадим наши силы мужеству нового века. Расскажем о прекрасной лакомой жизни, со вкусом которой человек легко идет и на смерть. Расскажем о счастье теплого, как руно, братства. Уничтожим малодушие. Я говорю не о томах, не о пропаганде, не о стихах на случай. Я говорю о страсти, об искусстве, о голосе.
Если мы не хотим, чтобы весь мир превратился в Мадрид, превратим сердца людей в сердца бойцов, которые сейчас рядом, за парапетами Университетского городка.
Три дня назад я был в Брунете и Вильянуэва-де-ла-Каньяда. Я видел деревни, освобожденные доблестными [218] бойцами. Пусть это будет началом освобождения городов, стран, Европы.
Валенсия, 11 июля 1937
Брунете
На конгрессе писателей было много речей, одни говорили лучше, другие хуже. Писатели – не ораторы, да и Мадрид июля 1937 года – не клуб для литературных дебатов. Косноязычный и добрый Хосе Бергамин замечательно говорил о высоком одиночестве испанского народа: «Одиночество – не отъединение и Дон Кихот – не Робинзон».
По-испански конгресс почему-то назвали «Конгресс интеллигентов». Патрули на дорогах, услышав слово «интеллигенты», торжественно подымали кулаки. Крестьяне предлагали писателям хлеб, яйца, вино:
– Вы думаете, вам надо подкрепиться…
В Мадриде речи покрывал грохот орудий: республиканцы начали наступление на Брунете, и фашисты отводили сердце на домах столицы.
За мной приехал двадцатилетний поэт с лицом девушки – Апарисио{110}. Он – комиссар в бригаде Кампесино. Недавно он был ранен; пуля пробила шею. Теперь он поправился.
– Едем…
Со мной поехали Ставский и Вишневский.
Зной, сухой африканский зной. Возле деревни Вильянуэва-де-Каньяда сотни трупов. На солнце они быстро сгорают; все похожи на марокканцев. Проволочные заграждения, в них человеческие клочья. Здесь шел тяжелый бой. Еще подбирают раненых. На дороге сутолока.
– В Брунете не проедешь – они обстреливают дорогу…
Мы едем в Брунете. Шофер, веселый и отчаянный, как все испанские шоферы, смеется:
– Проскочим!
Полем пригнувшись идут бойцы. Они идут мимо трупов, [219] молча и сосредоточенно. В фляжке глоток драгоценной воды, может быть, – последняя радость этого человека.
Здесь сражается английский батальон. Среди камней – мертвый и альбом; в нем рисунки: деревни, скалы, деревья.
– Поворачивайте! Они сейчас прорвутся на дорогу.
Мы все же идем в Брунете. Высокая церковь (ее потом снес снаряд). Я забрался в помещение фаланги. Документы, плакаты, листовки. «Речь немецкого ученого доктора Геббельса о проблеме человеческих рас». Перед домом – труп марокканца. В баре рюмки на стойке: фашисты их не допили…
Канонада близится. В небе облака зениток; самолетов не видно – только гудение.
Мы повернули в Вильянуэву. Как говорит шофер, мы «проскочили»: неприятель атакует с фронта дорогу Брунете – Вильянуэва.
Направо Кампесино штурмует Кихорно. Это деревня на горе; она похожа на старую крепость. Фашистские пулеметы косят людей. В течение двух дней бойцы тринадцать раз атаковали Кихорно. Сейчас они взяли деревню.
Ведут пленных. Они смотрят мутными глазами: они еще ничего не понимают. Бойцу перевязали руку – легкое ранение, он снова побежал к своим. Солнце низко, но жара не спадает. Ни капли воды. Пыль, дым, кровь – густой воздух боя.
июль 1937
Первая победа после Гвадалахары
6 июля фронт фашистов был прорван у Брунете. Брунете взят. Однако дорога, соединяющая Брунете с Колменарехо, еще находилась в руках фашистов. Вечером того же дня республиканцы взяли Вильянуэва-де-Каньяда. Продвижение вперед было значительным, но оба фланга оставались под ударом. Начались бои за расширение прорыва. Сначала удар был направлен на восток. Селение Кихорно защищали около 2 тысяч марокканцев. [220] 7 июля я видел, как артиллерия громила Кихорну. Бои шли день и ночь и снова день. Наконец республиканцы заняли Кихорну, захватив 200 пленных и много военных материалов.
Одновременно развертывались бои в восточном направлении. Республиканцы перешли речку и достигли предместья Романильос. Севернее борьба сосредоточилась вокруг деревни Вильянуэва-дель-Пардильо, на дороге в Махадаонду. Деревня была окружена. Ее защищал батальон Сенкентенского полка. Республиканцы закидали неприятеля ручными гранатами. Командир батальона застрелился. 560 солдат, 17 офицеров сдались в плен. Взят в плен полковой священник. Он показал, что священники в армии Франко выполняют обязанности «политических комиссаров».
Теперь фашистские части в районе Махадаонда – Посуэло – Боадилья находятся под непосредственной угрозой окружения. Противник подвез резервы. Следует отметить мужество республиканских батальонов, сформированных из молодых крестьян. Бойцы восхваляют своих командиров Модесто, Листера и Кампесино.
Для каждого, кто прожил в Испании год войны, ясно значение последних боев. Это – первая победа после Гвадалахары, причем на этот раз инициатива боев исходит от республиканцев. Противник пробует отвлечь внимание республиканцев атаками в районе Теруэля и Кордовы, но повсюду встречает сопротивление.
Невесело отпразднуют фашисты годовщину войны – они судорожно цепляются за развалины Университетского городка, как за иллюзию обладания столицей.
Барселона, 13 июля 1937
Испанский закал
Народ веселый, беспечный, созданный для мирной работы, для послеобеденной дремы, для песен, узнал школу войны. Пятый полк, родившись, не был даже полком – горсть людей, храбрых и стойких, начал оборону страны в Гвадарраме, у Толедо, возле Навалькарнеро. Пятый полк стал бригадами, дивизиями, армией.
Из деревень приходили новобранцы. Они не умели [221] стрелять, а в казармах не было учебных патронов. Заводы по-прежнему изготовляли кровати, пишущие машинки, игрушки. Надо было все начинать сызнова. Я слышал от одного наивного человека: «За год фашисты одержали десятки побед. А республиканцы? Одна Гвадалахара…» Нет, республиканцы одержали сотни необычайных побед. Они научились изготовлять авиационные моторы и бомбы, броневики и снаряды. В городах без сна, измученные вражескими самолетами, сидя на голодном пайке, рабочие создали снаряжение народной армии. Крестьяне сеяли и жали под вражеским огнем – они готовили для армии хлеб. Год тому назад против фашистов сражались тысячи, теперь сражаются сотни тысяч. Республиканцы создали армию. Столяры, типографы, землепашцы стали полководцами. По дорогам вокруг Мадрида движутся батальоны, бригады, дивизии. 18 июля 1936 года фашисты начали войну; из усовершенствованных орудий они стреляли по безоружным смельчакам. 18 июля 1937 года перед ними обстрелянный народ.
Поэты любят говорить о хрупкости былинки и о крепости гранита. Мастер знает, что такое закал. Вот обыкновенный человек: он никогда не видел самолетов, он знал, что в небе – ласточки или звезды. Над ним медленно кружат бомбардировщики, они скидывают бомбы, они обдают землю пулеметным огнем, они кружат-кружат, и человек теряет голову. Он герой или трус, он еще не боец. Пройдет месяц-два, спокойно он будет глядеть на небо, полное гудения. Полгода республиканцы под Мадридом отстаивали каждую пядь земли, каждый дом, каждый бугорок: они хотели выиграть не территорию, но время. В тылу народ создавал резервы: дивизии и пулеметы, командиров и танки. Любая отбитая атака была победой, и рядом с именем Гвадалахары в историю Испании войдет имя жалкой речушки Харамы, возле которой республиканцы остановили врага.
Год потерь, год разлук, год испытаний. Города гибли, как люди. По дорогам, как листья, метались беженцы. Агония Малаги дошла до беспечных сел Каталонии. Когда пал Бильбао, люди молча откладывали газету: у них больше не было слов. Замолкли ораторы, говорили только сердца и пушки.
Я прожил в Испании этот суровый год. Я видел горе, гнев, тоску: ни разу я не видел отчаяния; ни разу не слышал ропота или жалоб. Спокойно стояли женщины в [222] длинных очередях, ласково улыбаясь, они делили четвертушку хлеба между своими детьми и детьми Мадрида. Молча шли бойцы в бой с тридцатью патронами. Города жили без воздушной охраны, без прожекторов, без зениток, отданные на милость германским бомбардировщикам. Они жили весело и достойно. Итальянские корабли обстреливали берега, и, презирая смерть, выходили в море крохотные парусники рыбаков. Конечно, мы не можем здесь смотреть на борьбу: это не наблюдательный пункт, это цепь. Но мы знаем то, чего, может быть, не видно издалека – этот народ был наказан за доверчивость и за легкомыслие, он много вытерпел и созрел для победы.
июль 1937
Герои Астурии
Я узнал Астурию весной 1936 года. Я писал тогда: «Шахтеры Самы и Миереса выпустили Компаниса{111} из тюрьмы и привели Асанью к власти: мертвые освободили живых. Трагедия правящего класса в том, что он не способен больше побеждать; даже его победы становятся поражениями. Пушки и самолеты Хиля Роблеса разгромили не только дома шахтеров, но всю Испанию помещиков, иезуитов и генералов, и недаром вся Испания от Басконии до Эстремадуры теперь повторяет: «Да здравствует Астурия!»
Во французском порту Ла-Рошель, отделенном от толпы рабочих двойной решеткой, высаживаются астурийские горняки. Толпа встречает их криками: «Да здравствует Астурия!» Знакомые лица, я видел их в Миересе и Саме. Да, Хихон занят фашистами. Как три года тому назад, залиты кровью черные улицы шахтерских поселков. На утлых суденышках спаслась только часть северной армии, и все же мы можем сказать, что Астурия не побеждена – из страшного боя ее дети вышли с ореолами героев.
С первых дней гражданской войны горняки Астурии [223] сражались на самых тяжелых участках Северного фронта. Они защищали Ирун и Сан-Себастьян, Бильбао и Сантандер. Дважды они ворвались в Овьедо, который германские инженеры превратили в современную крепость. Падение Сантандера было расплатой за первородный грех Испанской республики: за ее доверчивость и беспечность. Измена одних командиров, неспособность других, раздоры между представителями различных политических группировок подточили укрепления Сантандера. Падкие на легкую наживу, впереди шли итальянцы: они бодро продефилировали по улицам Сантандера и с беззаветным мужеством расстреляли несколько тысяч пленных. Часть бойцов Сантандера была вынуждена искать спасения во Франции. Эти люди были подавлены разгромом. Они казались действительно остатками разбитой армии.
Сейчас отходит последний поезд к каталонской границе. Из вагонов доносится «Интернационал». Это астурийцы, чудом сохранившие свою жизнь, спешат в бой. Астурия на время потеряна. Но все они от командиров Прадо и Франческо Галана до 16-летнего Пепе, который грустно говорит мне: «Вот французы винтовку отняли, а как я ее берег…», все они дышат одним – победой.
Падение Сантандера предрешило судьбу Астурии. В боях под Бильбао астурийцы потеряли 26 батальонов, в боях под Сантандером – 21 батальон. Героически 50 тысяч человек защищали отрезок земли, окруженный с трех сторон неприятельской армией, а с четвертой – морем, по которому курсировали днем и ночью корабли фашистов. У неприятеля было 35 трехмоторных бомбардировщиков и свыше 50 истребителей. Фашистская авиация крошила республиканские укрепления. Истребители расстреливали отряды горняков. Дважды, трижды, четырежды в день на Хихон налетали «юнкерсы» и «фиаты» – 12, 15, 20 бомбардировщиков. Они поливали города Астурии горючим, а потом скидывали зажигательные бомбы. На экранах Парижа можно теперь увидеть вступление фашистских банд в Хихон. На немногих уцелевших домах – белые тряпки: напрасная мольба о пощаде. Кругом – обугленные развалины. Прежде чем взять Хихон, итальянцы и германцы его уничтожили. Погибли тысячи детей, стариков, женщин.
Фашистская авиация могла резвиться на свободе. С трудом республиканцы достали четыре зенитных орудия [224] эпохи мировой войны. Эти пушки оказались негодными. У республиканцев не было воздушной обороны. Против фашистской авиации сражались 12 республиканских истребителей. Летчики показали, что такое мужество. Много раз два или три истребителя вступали в бой с 20 «хейнкелями». Один республиканский истребитель напал на две эскадрильи фашистов, сбил три самолета и погиб в бою. Во время последних сражений у республиканцев было всего 7 истребителей. Союз объединенной молодежи образовал отряды снайперов для борьбы с вражеской авиацией. Осенью прошлого года в Мадриде родились «антитанкисты». Астурийские горняки стали «антибомбардировщиками». Младший командир Антунья возле Кангас-де-Онис из автоматического ружья сбил два итальянских бомбардировщика и один истребитель. Всего «антибомбардировщики» сбили 13 вражеских аппаратов.
У фашистов был огромный перевес в артиллерии: 15 орудий против 1. Каждый день германские корабли привозили в Сан-Себастьян, в Бильбао, в порты Галисии пушки, снаряды, автоматическое оружие. У республиканцев было не больше 100 пулеметов. У них не было патронов для винтовок. Многие горняки шли в бой с древними мушкетами. Фашисты продвигались тремя моторизованными колоннами с 150 танками. У республиканцев не было ни одной противотанковой пушки. Возле Пьедрас Бланкаса горняки камнями повредили два итальянских танка. Это было повторением октября 1934 года.
Усовершенствованные смертоносные орудия двух фашистских империй были двинуты против рабочих, вооруженных самодельными бомбами.
Береговая артиллерия республиканцев, а именно 6 ветхих орудий, не подпускала к портам Хихона и Авилеса фашистский флот. Крейсер «Адмирал Сервера» и эсминцы «Юпитер», «Вулкан» и «Алькасар» держались в 10-18 километрах от берега, нападая на торговые суда. Астурийцы были отрезаны от всего мира. Население получало в день 200 граммов черного хлеба, не было ни жиров, ни сахара.
Фашисты рассчитывали взять Астурию, как они взяли Сантандер, – гуляя. Они не учли, что значат самодельные гранаты или мушкеты в руках астурийских горняков. После падения Сантандера верховный совет Астурии отправил [225] на фронт старых горняков, которые до того охраняли шахты. Возле города Льянеса итальянцы встретились с горняками. Римская доблесть тотчас оставила солдат генерала Бергонцоли. Они помнили не только о Малаге, но и о Гвадалахаре. Они попятились назад, явно предпочитая гарнизонную службу в Сантандере (т.е. грабежи и попойки) боям с астурийцами. Генерал Франко заменил итальянцев наваррскими изуверами – рекете. Эти полудикие суеверные горцы шли в бой «за короля Христа». В их батальоне иезуиты официально занимают должность «политических эмиссаров». Одними рекете нельзя было взять Астурию, и генерал Франко кинул свои африканские резервы. Испанская часть Марокко не столь велика, ее возможности почти исчерпаны. С весны агенты Франко набирают наемников во Французском Марокко. Во всех селениях Марокко теперь имеются радиоаппараты, подаренные щедрыми итальянцами. Радиостанция Тетуана ежедневно призывает французских марокканцев присоединиться к их испанским единоверцам и сбросить иго Франции. Наемники, кроме песет, получают обещания «независимости Марокко под протекторатом вождя мусульман правоверного Муссолини».
Испанские фашисты кричат о своих «патриотических чувствах». Они приняли марокканские орды в астурийский городок Кавадонга, памятный тем, что в его стенах 1200 лет тому назад испанцы начали борьбу за независимость, за освобождение Испании от мавританского ига.
У фашистов много самолетов, танков, орудий – это импортированный товар. У них мало пехоты, способной идти в бой. Мобилизованные солдаты при первой возможности сдаются. Темная Наварра – это крохотный кусочек Испании. Фалангисты, великолепные для полицейской службы, неохотно отправляются на передовые линии. Народ нельзя импортировать, а эрзац итальянского народа – итальянские дивизии до сих пор не проявили той беспредельной храбрости, о которой несколько дней тому назад соизволил говорить Муссолини. Часто (так было, например, при контрнаступлении в районе Брунете) фашисты не могут развить свой успех, которым они обязаны авиации и артиллерии, вследствии недостатка в человеческом материале. Завоевание Астурии оказалось отнюдь не военной прогулкой. Бои за Астурию начались в первых числах сентября. Фашисты наступали с юга на Пахарес, с востока – на Льянес и на Кавадонга. В боях [226] при Льянесе фашисты потеряли тысячу солдат убитыми. Они отошли. После десятичасовой воздушной подготовки они снова атаковали и снова были отбиты. Бои длились три дня. На горной цепи Масука астурийцы держались 11 дней. Из документов, найденных на убитом фашистском полковнике, явствует, что фашисты потеряли на Масуке 7000 человек. Бои в Астурии – героическая эпопея. У перевала Тарна 26 горняков с одним пулеметом и с ручными гранатами прикрывали отступление. У фашистов было 4 батальона. В течение 11 часов они атаковали позиции горняков. Фашисты потеряли при этом 200 человек. Когда у астурийцев не осталось больше патронов, командир Фернандес уничтожил пулемет и крикнул: «Гранатами!» Все 26 погибли смертью героев.
Капитан Тамарго с 30 комсомольцами защищал перевал возле Тарны. Они уложили 180 рекете. Пришел приказ отступить. Молодые бойцы решили все же защищать позицию, чтобы позволить двум батальонам басков вывезти артиллерию. Два дня капитан Тамарго с 30 бойцами отбивали все атаки. Возле Пьедрас Бланкаса неприятельские снаряды вызвали обвал.
Под камнями оказался взвод. Товарищи хотели вытащить бойцов, попавших под камни, но те кричали: «Бейте фашистов! Не теряйте на нас времени!» Капитан одного батальона не выдержал воздушной атаки, побежал. Это было возле Ониса. Вечером он собрал бойцов и сказал: «Вы меня должны расстрелять для поддержания дисциплины. Я скажу вам одно: лучше умереть в бою, нежели пережить тот позор, который сейчас на мне». В Кампа-де-Касса семь горняков задержали наступление марокканцев на день. Возле Рейносы два республиканских танка оказались в тылу у неприятеля. Они захватили итальянского коменданта с бумагами генерального штаба, втащили его в танк и прорвались к своим. Союз объединенной молодежи – комсомольцы и социалисты Астурии – защищал каждую пядь земли. Доблестно сражались части, сформированные из молодых бойцов, – батальон Лараньяги, морская бригада. В течение последних недель 9 политических комиссаров – членов союза молодежи – пали смертью героев.
В середине октября иссякли патроны. Фашисты привели новые таборы марокканцев. Итальянская авиация не давала астурийцам ни часа передышки. Передовые части рекете приближались к Инфиесто. Горный район Мьерес [227] – Сама как бы создан для партизанской войны, но регулярная армия не могла бы в нем удержаться, потеряв побережье. Поэтому военное командование отдало приказ отвести части, находившиеся на юге от Овьедо, к Хихону. Однако благодаря техническому перевесу фашистов только часть горняков успела выйти из окруженного врагами горного бассейна. Тем временем фашисты двинули свои части, находившиеся в районе Градо, т.е. на западе от Овьедо, к Хихону, и эти части первыми вошли в Астурийский порт.
20 октября, накануне падения Хихона, фашистская авиация с утра начала бомбить полуразрушенный город.
Загорелись резервуары с горючим, и пожар охватил часть порта. Рабочие под обстрелом мужественно боролись с огнем. Итальянские бомбардировщики повисли над судами: они хотели уничтожить надежду на спасение. В порту находились два военных судна: «Сискар», относительно новый эсминец, и доисторический миноносец «С-3» – тихоходный и вооруженный музейными пушками. На «Сискаре» стояла единственная зенитка всей республиканской Астурии. Две бомбы попали в корму. Эсминец стал погружаться в воду. Однако героические моряки продолжали из своей зенитки стрелять по самолетам. Они отогнали фашистов от порта и этим спасли несколько десятков торговых и рыбацких судов. Агония «Сискара» длилась 8 минут. Экипаж был спасен. Вечером того же дня военное командование отдало приказ об эвакуации. В портах Хихона и Авилеса было мало судов. Женщины, старики молили взять их с собой. Многие надеялись, что демократические правительства соседних стран пришлют корабли для спасения жителей. Эти надежды оказались необоснованными.
«Я говорю, – начал Бергамин свою речь, – от имени всей испанской делегации. Я говорю также от имени делегации Южной Америки, писателей, которые пишут на испанском языке. Я надеюсь, что я говорю также от всех писателей Испании. Здесь, в Мадриде, я прочитал новую книгу Андре Жида об СССР. Эта книга сама по себе незначительна. Но то, что она появилась в дни, когда фашисты обстреливают Мадрид, придает ей для нас трагическую значимость. Мы стоим все за свободу мысли и критики. За это мы боремся. Но книга Андре Жида не может быть названа свободной, честной критикой. Это – несправедливое и недостойное нападение на Советский Союз и на советских писателей. Это – не критика, это – клевета. Наши дни показали высокую ценность: солидарность людей, солидарность народов. Два народа спаяны солидарностью в дни тяжелых испытаний: русский народ и испанский. Пройдем молча мимо недостойного поведения автора этой книги. Пусть глубокое молчание этого зала, пусть глубокое молчание Мадрида пойдет за Андре Жидом и будет для него живым укором».
Мадрид, 8 июля 1937
Речь на втором Международном конгрессе писателей
Два года отделяют нас от первого конгресса писателей. Как всякая армия, мы узнали перебежчиков. В Париже был парад, здесь – война. Там нас было больше – писателей, но здесь вместе с нами работает, мыслит, борется подлинный защитник культуры – испанский народ. [216]
Культура – не инвентарь механической природы, не каталоги библиотек или музеев, не коралловые острова городов. Культура – это человек: он и камень, и мастер, и статуя. Надо ли говорить о внешних разрушениях в стране, где каждый город – свежая рана? По деревне Ита, которая дала миру одного из величайших поэтов – Хуана Руиса, рыщут мародеры Муссолини; они мимоходом, как кур, крадут редкие манускрипты. Бомбы германской авиации уничтожают дворец Инфантадо, в котором сны о море стали камнем, в котором перспектива Востока, игра света и тени слились с правдой Возрождения, с его культом человека. Не в этом, однако, по-видимому, разгадка смерти. Фашизм может пощадить памятники старины, поскольку они ему не мешают. Он тщится уничтожить основу культуры – человека. Он пристрелялся к человеку, как орудия могут пристреляться к дому или к дороге. На его место он ставит механизированного робота – солдата, лишенного и мыслей и чувств.
Бойцы Пятого полка под огнем спасали баловней судьбы инфантов Веласкеса. Солдат народной армии вынес из развалин Университетского городка труды профессора Маркеса. Спасение сокровищ Прадо одобряют и английские гуманисты.
Но что делать художникам лицемерного и благополучного мира? Что создадут они среди пышного убожества неуютной пустоты?
Я видел рабочих Пособланко, которые продолжали работать, как под обстрелом художник Солана писал свои натюрморты. Пятый полк не только спас ценности прошлого: своей героической борьбой он создал ценности будущего. Защита культуры не в спасении созданного: новая война за независимость вдохновляет теперь неизвестного нам Гойю.
Человек прячется от смерти под землю. Он откинут к пещерному веку. Защитный цвет пожрал все другие цвета. Потеряны жизни многих героев, памятники старины, города, статуи, сады. Полководцы знают, что потеря территории не определяет исхода войны, поскольку цела армия. Что спасла Испания, приняв этот бой? Народ. Испанская культура всегда была народной: ее не смог отравить мир денег, иерархии, спеси. На испанской литературе мы учились человечности. Конечно, не для того люди десятилетиями выращивали оливы, чтобы снаряды скашивали рощи, не для того щедрая испанская земля [217] родила Гарсиа Лорку, чтобы невежественный вояка подстрелил его, но война – это не только развалины и трупы. Испания теперь нашла новые творческие силы: народы, как люди, меняются на глазах…
О чем говорили писатели на первом конгрессе в Париже? Об обороне. Когда африканская конница неслась по дорогам Эстремадуры, наивные фантазеры расклеивали афиши: «Не дарите вашим детям оловянных солдатиков, чтобы не пробуждать в них любви к милитаризму!», «Защищая культуру, можно только ее потерять». «Наступление» – вот слово, которое сейчас шумит над Испанией. Пусть оно войдет и в этот зал. Есть только один способ защитить культуру – уничтожить фашизм.
Мы вступили в эпоху действий. Кто знает, будут ли написаны задуманные многими из нас книги? На годы, если не на десятилетия, культура станет военно-полевой. Она может прятаться в подземных убежищах, где рано или поздно ее настигнет смерть. Она может перейти в наступление.
Путь каждого писателя продиктован его природой, его возможностями, его силами. Одни взяли в руки винтовки. На пленуме нашей ассоциации в Лондоне нас принимал Ральф Фокс. Он был путешественником и мечтателем. Он страстно любил жизнь. Поэтому он умер в Испании как солдат республики. Лукач – веселый, живой, горячий, добрый… Здесь, с нами, – Людвиг Ренн.
Что делать другим? Жюль Валлес как-то сказал: «Тот, кто опишет жизнь Галифе, тем самым убьет его». Мы должны вынянчить в сердцах людей ненависть. Пусть живые поймут, что нельзя жить на одной земле с фашистами. Мы знаем силу звуков, образов, слов. Они подымают душу, рождают мужество. Отдадим наши силы мужеству нового века. Расскажем о прекрасной лакомой жизни, со вкусом которой человек легко идет и на смерть. Расскажем о счастье теплого, как руно, братства. Уничтожим малодушие. Я говорю не о томах, не о пропаганде, не о стихах на случай. Я говорю о страсти, об искусстве, о голосе.
Если мы не хотим, чтобы весь мир превратился в Мадрид, превратим сердца людей в сердца бойцов, которые сейчас рядом, за парапетами Университетского городка.
Три дня назад я был в Брунете и Вильянуэва-де-ла-Каньяда. Я видел деревни, освобожденные доблестными [218] бойцами. Пусть это будет началом освобождения городов, стран, Европы.
Валенсия, 11 июля 1937
Брунете
На конгрессе писателей было много речей, одни говорили лучше, другие хуже. Писатели – не ораторы, да и Мадрид июля 1937 года – не клуб для литературных дебатов. Косноязычный и добрый Хосе Бергамин замечательно говорил о высоком одиночестве испанского народа: «Одиночество – не отъединение и Дон Кихот – не Робинзон».
По-испански конгресс почему-то назвали «Конгресс интеллигентов». Патрули на дорогах, услышав слово «интеллигенты», торжественно подымали кулаки. Крестьяне предлагали писателям хлеб, яйца, вино:
– Вы думаете, вам надо подкрепиться…
В Мадриде речи покрывал грохот орудий: республиканцы начали наступление на Брунете, и фашисты отводили сердце на домах столицы.
За мной приехал двадцатилетний поэт с лицом девушки – Апарисио{110}. Он – комиссар в бригаде Кампесино. Недавно он был ранен; пуля пробила шею. Теперь он поправился.
– Едем…
Со мной поехали Ставский и Вишневский.
Зной, сухой африканский зной. Возле деревни Вильянуэва-де-Каньяда сотни трупов. На солнце они быстро сгорают; все похожи на марокканцев. Проволочные заграждения, в них человеческие клочья. Здесь шел тяжелый бой. Еще подбирают раненых. На дороге сутолока.
– В Брунете не проедешь – они обстреливают дорогу…
Мы едем в Брунете. Шофер, веселый и отчаянный, как все испанские шоферы, смеется:
– Проскочим!
Полем пригнувшись идут бойцы. Они идут мимо трупов, [219] молча и сосредоточенно. В фляжке глоток драгоценной воды, может быть, – последняя радость этого человека.
Здесь сражается английский батальон. Среди камней – мертвый и альбом; в нем рисунки: деревни, скалы, деревья.
– Поворачивайте! Они сейчас прорвутся на дорогу.
Мы все же идем в Брунете. Высокая церковь (ее потом снес снаряд). Я забрался в помещение фаланги. Документы, плакаты, листовки. «Речь немецкого ученого доктора Геббельса о проблеме человеческих рас». Перед домом – труп марокканца. В баре рюмки на стойке: фашисты их не допили…
Канонада близится. В небе облака зениток; самолетов не видно – только гудение.
Мы повернули в Вильянуэву. Как говорит шофер, мы «проскочили»: неприятель атакует с фронта дорогу Брунете – Вильянуэва.
Направо Кампесино штурмует Кихорно. Это деревня на горе; она похожа на старую крепость. Фашистские пулеметы косят людей. В течение двух дней бойцы тринадцать раз атаковали Кихорно. Сейчас они взяли деревню.
Ведут пленных. Они смотрят мутными глазами: они еще ничего не понимают. Бойцу перевязали руку – легкое ранение, он снова побежал к своим. Солнце низко, но жара не спадает. Ни капли воды. Пыль, дым, кровь – густой воздух боя.
июль 1937
Первая победа после Гвадалахары
6 июля фронт фашистов был прорван у Брунете. Брунете взят. Однако дорога, соединяющая Брунете с Колменарехо, еще находилась в руках фашистов. Вечером того же дня республиканцы взяли Вильянуэва-де-Каньяда. Продвижение вперед было значительным, но оба фланга оставались под ударом. Начались бои за расширение прорыва. Сначала удар был направлен на восток. Селение Кихорно защищали около 2 тысяч марокканцев. [220] 7 июля я видел, как артиллерия громила Кихорну. Бои шли день и ночь и снова день. Наконец республиканцы заняли Кихорну, захватив 200 пленных и много военных материалов.
Одновременно развертывались бои в восточном направлении. Республиканцы перешли речку и достигли предместья Романильос. Севернее борьба сосредоточилась вокруг деревни Вильянуэва-дель-Пардильо, на дороге в Махадаонду. Деревня была окружена. Ее защищал батальон Сенкентенского полка. Республиканцы закидали неприятеля ручными гранатами. Командир батальона застрелился. 560 солдат, 17 офицеров сдались в плен. Взят в плен полковой священник. Он показал, что священники в армии Франко выполняют обязанности «политических комиссаров».
Теперь фашистские части в районе Махадаонда – Посуэло – Боадилья находятся под непосредственной угрозой окружения. Противник подвез резервы. Следует отметить мужество республиканских батальонов, сформированных из молодых крестьян. Бойцы восхваляют своих командиров Модесто, Листера и Кампесино.
Для каждого, кто прожил в Испании год войны, ясно значение последних боев. Это – первая победа после Гвадалахары, причем на этот раз инициатива боев исходит от республиканцев. Противник пробует отвлечь внимание республиканцев атаками в районе Теруэля и Кордовы, но повсюду встречает сопротивление.
Невесело отпразднуют фашисты годовщину войны – они судорожно цепляются за развалины Университетского городка, как за иллюзию обладания столицей.
Барселона, 13 июля 1937
Испанский закал
Народ веселый, беспечный, созданный для мирной работы, для послеобеденной дремы, для песен, узнал школу войны. Пятый полк, родившись, не был даже полком – горсть людей, храбрых и стойких, начал оборону страны в Гвадарраме, у Толедо, возле Навалькарнеро. Пятый полк стал бригадами, дивизиями, армией.
Из деревень приходили новобранцы. Они не умели [221] стрелять, а в казармах не было учебных патронов. Заводы по-прежнему изготовляли кровати, пишущие машинки, игрушки. Надо было все начинать сызнова. Я слышал от одного наивного человека: «За год фашисты одержали десятки побед. А республиканцы? Одна Гвадалахара…» Нет, республиканцы одержали сотни необычайных побед. Они научились изготовлять авиационные моторы и бомбы, броневики и снаряды. В городах без сна, измученные вражескими самолетами, сидя на голодном пайке, рабочие создали снаряжение народной армии. Крестьяне сеяли и жали под вражеским огнем – они готовили для армии хлеб. Год тому назад против фашистов сражались тысячи, теперь сражаются сотни тысяч. Республиканцы создали армию. Столяры, типографы, землепашцы стали полководцами. По дорогам вокруг Мадрида движутся батальоны, бригады, дивизии. 18 июля 1936 года фашисты начали войну; из усовершенствованных орудий они стреляли по безоружным смельчакам. 18 июля 1937 года перед ними обстрелянный народ.
Поэты любят говорить о хрупкости былинки и о крепости гранита. Мастер знает, что такое закал. Вот обыкновенный человек: он никогда не видел самолетов, он знал, что в небе – ласточки или звезды. Над ним медленно кружат бомбардировщики, они скидывают бомбы, они обдают землю пулеметным огнем, они кружат-кружат, и человек теряет голову. Он герой или трус, он еще не боец. Пройдет месяц-два, спокойно он будет глядеть на небо, полное гудения. Полгода республиканцы под Мадридом отстаивали каждую пядь земли, каждый дом, каждый бугорок: они хотели выиграть не территорию, но время. В тылу народ создавал резервы: дивизии и пулеметы, командиров и танки. Любая отбитая атака была победой, и рядом с именем Гвадалахары в историю Испании войдет имя жалкой речушки Харамы, возле которой республиканцы остановили врага.
Год потерь, год разлук, год испытаний. Города гибли, как люди. По дорогам, как листья, метались беженцы. Агония Малаги дошла до беспечных сел Каталонии. Когда пал Бильбао, люди молча откладывали газету: у них больше не было слов. Замолкли ораторы, говорили только сердца и пушки.
Я прожил в Испании этот суровый год. Я видел горе, гнев, тоску: ни разу я не видел отчаяния; ни разу не слышал ропота или жалоб. Спокойно стояли женщины в [222] длинных очередях, ласково улыбаясь, они делили четвертушку хлеба между своими детьми и детьми Мадрида. Молча шли бойцы в бой с тридцатью патронами. Города жили без воздушной охраны, без прожекторов, без зениток, отданные на милость германским бомбардировщикам. Они жили весело и достойно. Итальянские корабли обстреливали берега, и, презирая смерть, выходили в море крохотные парусники рыбаков. Конечно, мы не можем здесь смотреть на борьбу: это не наблюдательный пункт, это цепь. Но мы знаем то, чего, может быть, не видно издалека – этот народ был наказан за доверчивость и за легкомыслие, он много вытерпел и созрел для победы.
июль 1937
Герои Астурии
Я узнал Астурию весной 1936 года. Я писал тогда: «Шахтеры Самы и Миереса выпустили Компаниса{111} из тюрьмы и привели Асанью к власти: мертвые освободили живых. Трагедия правящего класса в том, что он не способен больше побеждать; даже его победы становятся поражениями. Пушки и самолеты Хиля Роблеса разгромили не только дома шахтеров, но всю Испанию помещиков, иезуитов и генералов, и недаром вся Испания от Басконии до Эстремадуры теперь повторяет: «Да здравствует Астурия!»
Во французском порту Ла-Рошель, отделенном от толпы рабочих двойной решеткой, высаживаются астурийские горняки. Толпа встречает их криками: «Да здравствует Астурия!» Знакомые лица, я видел их в Миересе и Саме. Да, Хихон занят фашистами. Как три года тому назад, залиты кровью черные улицы шахтерских поселков. На утлых суденышках спаслась только часть северной армии, и все же мы можем сказать, что Астурия не побеждена – из страшного боя ее дети вышли с ореолами героев.
С первых дней гражданской войны горняки Астурии [223] сражались на самых тяжелых участках Северного фронта. Они защищали Ирун и Сан-Себастьян, Бильбао и Сантандер. Дважды они ворвались в Овьедо, который германские инженеры превратили в современную крепость. Падение Сантандера было расплатой за первородный грех Испанской республики: за ее доверчивость и беспечность. Измена одних командиров, неспособность других, раздоры между представителями различных политических группировок подточили укрепления Сантандера. Падкие на легкую наживу, впереди шли итальянцы: они бодро продефилировали по улицам Сантандера и с беззаветным мужеством расстреляли несколько тысяч пленных. Часть бойцов Сантандера была вынуждена искать спасения во Франции. Эти люди были подавлены разгромом. Они казались действительно остатками разбитой армии.
Сейчас отходит последний поезд к каталонской границе. Из вагонов доносится «Интернационал». Это астурийцы, чудом сохранившие свою жизнь, спешат в бой. Астурия на время потеряна. Но все они от командиров Прадо и Франческо Галана до 16-летнего Пепе, который грустно говорит мне: «Вот французы винтовку отняли, а как я ее берег…», все они дышат одним – победой.
Падение Сантандера предрешило судьбу Астурии. В боях под Бильбао астурийцы потеряли 26 батальонов, в боях под Сантандером – 21 батальон. Героически 50 тысяч человек защищали отрезок земли, окруженный с трех сторон неприятельской армией, а с четвертой – морем, по которому курсировали днем и ночью корабли фашистов. У неприятеля было 35 трехмоторных бомбардировщиков и свыше 50 истребителей. Фашистская авиация крошила республиканские укрепления. Истребители расстреливали отряды горняков. Дважды, трижды, четырежды в день на Хихон налетали «юнкерсы» и «фиаты» – 12, 15, 20 бомбардировщиков. Они поливали города Астурии горючим, а потом скидывали зажигательные бомбы. На экранах Парижа можно теперь увидеть вступление фашистских банд в Хихон. На немногих уцелевших домах – белые тряпки: напрасная мольба о пощаде. Кругом – обугленные развалины. Прежде чем взять Хихон, итальянцы и германцы его уничтожили. Погибли тысячи детей, стариков, женщин.
Фашистская авиация могла резвиться на свободе. С трудом республиканцы достали четыре зенитных орудия [224] эпохи мировой войны. Эти пушки оказались негодными. У республиканцев не было воздушной обороны. Против фашистской авиации сражались 12 республиканских истребителей. Летчики показали, что такое мужество. Много раз два или три истребителя вступали в бой с 20 «хейнкелями». Один республиканский истребитель напал на две эскадрильи фашистов, сбил три самолета и погиб в бою. Во время последних сражений у республиканцев было всего 7 истребителей. Союз объединенной молодежи образовал отряды снайперов для борьбы с вражеской авиацией. Осенью прошлого года в Мадриде родились «антитанкисты». Астурийские горняки стали «антибомбардировщиками». Младший командир Антунья возле Кангас-де-Онис из автоматического ружья сбил два итальянских бомбардировщика и один истребитель. Всего «антибомбардировщики» сбили 13 вражеских аппаратов.
У фашистов был огромный перевес в артиллерии: 15 орудий против 1. Каждый день германские корабли привозили в Сан-Себастьян, в Бильбао, в порты Галисии пушки, снаряды, автоматическое оружие. У республиканцев было не больше 100 пулеметов. У них не было патронов для винтовок. Многие горняки шли в бой с древними мушкетами. Фашисты продвигались тремя моторизованными колоннами с 150 танками. У республиканцев не было ни одной противотанковой пушки. Возле Пьедрас Бланкаса горняки камнями повредили два итальянских танка. Это было повторением октября 1934 года.
Усовершенствованные смертоносные орудия двух фашистских империй были двинуты против рабочих, вооруженных самодельными бомбами.
Береговая артиллерия республиканцев, а именно 6 ветхих орудий, не подпускала к портам Хихона и Авилеса фашистский флот. Крейсер «Адмирал Сервера» и эсминцы «Юпитер», «Вулкан» и «Алькасар» держались в 10-18 километрах от берега, нападая на торговые суда. Астурийцы были отрезаны от всего мира. Население получало в день 200 граммов черного хлеба, не было ни жиров, ни сахара.
Фашисты рассчитывали взять Астурию, как они взяли Сантандер, – гуляя. Они не учли, что значат самодельные гранаты или мушкеты в руках астурийских горняков. После падения Сантандера верховный совет Астурии отправил [225] на фронт старых горняков, которые до того охраняли шахты. Возле города Льянеса итальянцы встретились с горняками. Римская доблесть тотчас оставила солдат генерала Бергонцоли. Они помнили не только о Малаге, но и о Гвадалахаре. Они попятились назад, явно предпочитая гарнизонную службу в Сантандере (т.е. грабежи и попойки) боям с астурийцами. Генерал Франко заменил итальянцев наваррскими изуверами – рекете. Эти полудикие суеверные горцы шли в бой «за короля Христа». В их батальоне иезуиты официально занимают должность «политических эмиссаров». Одними рекете нельзя было взять Астурию, и генерал Франко кинул свои африканские резервы. Испанская часть Марокко не столь велика, ее возможности почти исчерпаны. С весны агенты Франко набирают наемников во Французском Марокко. Во всех селениях Марокко теперь имеются радиоаппараты, подаренные щедрыми итальянцами. Радиостанция Тетуана ежедневно призывает французских марокканцев присоединиться к их испанским единоверцам и сбросить иго Франции. Наемники, кроме песет, получают обещания «независимости Марокко под протекторатом вождя мусульман правоверного Муссолини».
Испанские фашисты кричат о своих «патриотических чувствах». Они приняли марокканские орды в астурийский городок Кавадонга, памятный тем, что в его стенах 1200 лет тому назад испанцы начали борьбу за независимость, за освобождение Испании от мавританского ига.
У фашистов много самолетов, танков, орудий – это импортированный товар. У них мало пехоты, способной идти в бой. Мобилизованные солдаты при первой возможности сдаются. Темная Наварра – это крохотный кусочек Испании. Фалангисты, великолепные для полицейской службы, неохотно отправляются на передовые линии. Народ нельзя импортировать, а эрзац итальянского народа – итальянские дивизии до сих пор не проявили той беспредельной храбрости, о которой несколько дней тому назад соизволил говорить Муссолини. Часто (так было, например, при контрнаступлении в районе Брунете) фашисты не могут развить свой успех, которым они обязаны авиации и артиллерии, вследствии недостатка в человеческом материале. Завоевание Астурии оказалось отнюдь не военной прогулкой. Бои за Астурию начались в первых числах сентября. Фашисты наступали с юга на Пахарес, с востока – на Льянес и на Кавадонга. В боях [226] при Льянесе фашисты потеряли тысячу солдат убитыми. Они отошли. После десятичасовой воздушной подготовки они снова атаковали и снова были отбиты. Бои длились три дня. На горной цепи Масука астурийцы держались 11 дней. Из документов, найденных на убитом фашистском полковнике, явствует, что фашисты потеряли на Масуке 7000 человек. Бои в Астурии – героическая эпопея. У перевала Тарна 26 горняков с одним пулеметом и с ручными гранатами прикрывали отступление. У фашистов было 4 батальона. В течение 11 часов они атаковали позиции горняков. Фашисты потеряли при этом 200 человек. Когда у астурийцев не осталось больше патронов, командир Фернандес уничтожил пулемет и крикнул: «Гранатами!» Все 26 погибли смертью героев.
Капитан Тамарго с 30 комсомольцами защищал перевал возле Тарны. Они уложили 180 рекете. Пришел приказ отступить. Молодые бойцы решили все же защищать позицию, чтобы позволить двум батальонам басков вывезти артиллерию. Два дня капитан Тамарго с 30 бойцами отбивали все атаки. Возле Пьедрас Бланкаса неприятельские снаряды вызвали обвал.
Под камнями оказался взвод. Товарищи хотели вытащить бойцов, попавших под камни, но те кричали: «Бейте фашистов! Не теряйте на нас времени!» Капитан одного батальона не выдержал воздушной атаки, побежал. Это было возле Ониса. Вечером он собрал бойцов и сказал: «Вы меня должны расстрелять для поддержания дисциплины. Я скажу вам одно: лучше умереть в бою, нежели пережить тот позор, который сейчас на мне». В Кампа-де-Касса семь горняков задержали наступление марокканцев на день. Возле Рейносы два республиканских танка оказались в тылу у неприятеля. Они захватили итальянского коменданта с бумагами генерального штаба, втащили его в танк и прорвались к своим. Союз объединенной молодежи – комсомольцы и социалисты Астурии – защищал каждую пядь земли. Доблестно сражались части, сформированные из молодых бойцов, – батальон Лараньяги, морская бригада. В течение последних недель 9 политических комиссаров – членов союза молодежи – пали смертью героев.
В середине октября иссякли патроны. Фашисты привели новые таборы марокканцев. Итальянская авиация не давала астурийцам ни часа передышки. Передовые части рекете приближались к Инфиесто. Горный район Мьерес [227] – Сама как бы создан для партизанской войны, но регулярная армия не могла бы в нем удержаться, потеряв побережье. Поэтому военное командование отдало приказ отвести части, находившиеся на юге от Овьедо, к Хихону. Однако благодаря техническому перевесу фашистов только часть горняков успела выйти из окруженного врагами горного бассейна. Тем временем фашисты двинули свои части, находившиеся в районе Градо, т.е. на западе от Овьедо, к Хихону, и эти части первыми вошли в Астурийский порт.
20 октября, накануне падения Хихона, фашистская авиация с утра начала бомбить полуразрушенный город.
Загорелись резервуары с горючим, и пожар охватил часть порта. Рабочие под обстрелом мужественно боролись с огнем. Итальянские бомбардировщики повисли над судами: они хотели уничтожить надежду на спасение. В порту находились два военных судна: «Сискар», относительно новый эсминец, и доисторический миноносец «С-3» – тихоходный и вооруженный музейными пушками. На «Сискаре» стояла единственная зенитка всей республиканской Астурии. Две бомбы попали в корму. Эсминец стал погружаться в воду. Однако героические моряки продолжали из своей зенитки стрелять по самолетам. Они отогнали фашистов от порта и этим спасли несколько десятков торговых и рыбацких судов. Агония «Сискара» длилась 8 минут. Экипаж был спасен. Вечером того же дня военное командование отдало приказ об эвакуации. В портах Хихона и Авилеса было мало судов. Женщины, старики молили взять их с собой. Многие надеялись, что демократические правительства соседних стран пришлют корабли для спасения жителей. Эти надежды оказались необоснованными.