Ерошевская Лира. Под небом Финского залива

   Да? А чего же Сережа с нами неделю ходил?
   За компанию.
   Не надо. Ты прекрасно знаешь, что он тоже в тебя влюбился.
   Но не за внешность же, я думаю.
   Не только, но и... А для меня ты самая красивая, самая необыкновенная, самая желанная... И вообще самая... самая...
   Гена несмело обнял Свету. Света как будто только этого и ждала, прижалась к Гене, волосы ему взъерошила:
   Геночка, как мне с тобой хорошо.
   Ну вот видишь! А сколько мы времени зря потеряли.
   Потеряли? Ничего подобного. Я так не считаю. Эта неделя дала нам возможность осознать наши чувства друг к другу. Гена...
   Светочка...- больше говорить было ничего не надо, поцелуи говорили ярче и яснее всяких слов.
   Светик-семицветик мой,- шептал Гена.- Даже не верится, что я тебя встретил. Как я тебя искал... "Три года ты мне снилась, а встретилась вчера".
   Генка, не задуши меня.
   Ни в коем случае! Ты мне так нужна. Как же я без тебя жить буду, если задушу?
   Генка, как приятно тебя обнимать, какой ты стройный, просто тополек. И вообще разве можно мужчине быть таким красивым, просто до бессовестности? Подарил бы свои ресницы девчонке какой-нибудь. Мужчине, как сказал Юрии Бондарев, достаточно быть чуть-чуть покрасивее обезьяны, а ты просто до безобразия красив. Девчонку ведь какую-то обобрал.
   Какой я красивый? Придумываешь ты!
   Неужели тебе никто об этом не говорил?
   Никто и никогда, а кто мне мог такое говорить?
   А жена не говорила?
   Нет, жена меня комплиментами никогда не баловала, хотя и любила.
   Правильно делала, а то давно бы зазнался. А любовница не говорила?
   Не было у меня никакой любовницы. Никого у меня не было, кроме жены. Я тебя так долго искал...- и опять Гена начинал целовать Свету, все пальчики на ее руках перецеловал по очереди, а Света опять сама к нему тянется:
   Ну какая же у тебя необыкновенно совершенная фигура, Генка.
   Это ты самая необыкновенная девушка в мире.
   Скажи: для меня. Я согласна на самую необыкновенную - только в нашем санатории и именно для тебя.
   Для меня - лучше не бывает. А в нашем санатории - даже приближенных к тебе нет, не зря же мы с Сережей оба в тебя влюбились.
   А Маринка? Разве я могу с ней сравниться? А главное - молодая!
   Маринка? Эта кукла? Глупенькая, это ей с тобой не сравниться. У нее какая-то неестественная красота и холодная. Мне она совсем не нравится. Знаешь, Свет, здесь, правда, кроме тебя, нет ни одной стоящей женщины.
   Боже, как хорошо, а если бы была, не видать мне было бы тебя, как собственных ушей.
   А вот это уж - дудки, я все равно выбрал бы тебя.
   Генка мои зеленоглазый...
   Как смешны, как наивны эти разговоры влюбленных. Ну конечно, они предназначаются только для двоих, но автор подслушал и рассказал об одной десятой того, что они говорили друг другу, об одной сотой того, что они чувствовали, и об одной тысячной доле того прекрасного, что существует на Земле. Это был один из счастливых дней в их жизни, который навсегда останется с ними, несмотря ни на что. Это то богатство, которым не каждый обладал в жизни, а кто обладал, до конца своих дней будет чувствовать себя богатым. И все слова, которые они сказали друг другу, никогда не забудутся, потому что нельзя забыть о цвете неба, когда его закрывают тучи, нельзя забыть о запахе жимолости, когда она отцветает, нельзя забыть о вкусе воды, когда проходит жажда. Если бы они знали, что счастье всегда кратковременно, то они либо еще больше ценили бы каждое мгновенье, которое осеняло их крылом любви, прикасаясь так неслышно, так легко, что они не замечали времени, сотканного из этих невесомых мгновений, либо, наоборот, считали бы их не заслуживающими такой необычайно полной радости. Почему они становились такими короткими, эти часы, почему они неслись с такой удивительной скоростью, почему нельзя было остановить ни одного из прекрасных мгновений, как того хотелось Гете и всем влюбленным на нашей бесконечно вращающейся и мчащейся сквозь пространство планете? На эти вопросы, как и на многие другие, нет ответа и, возможно, никогда не будет, потому что, если бы на все вопросы существовали ответы, если бы человек не втягивался в извечный круговорот мыслей, наблюдений, ошибок и истин, которые никогда не бывают абсолютными, какой бы тиной-паутиной затянуло живое воображение человека, его стремление к разгадыванию того, что тонет в стремнинах жизни и вновь возрождается, как птица Феникс. Природа нарочно ставит перед человеком свои препоны перед непознанными явлениями и закрывает перед ним знание будущего. Если бы Света знала, как коротко ее счастье, разве могла бы она чувствовать так полно? Нет, правильно все, не должен человек знать того, что его ждет в будущем. Пусть он думает, что только от него зависит, как сложится его жизнь в дальнейшем, что он может ее лепить своими руками и усилиями. Пусть он задумывает самые смелые фантастические планы и пытается их реализовать, преодолевая нагромождения препятствий и трудностей на своем туманном пути, какая бы незадача ни ждала его в финале, потому что если он будет знать, что его ждет означенный неуспех на той тропе, которую он выбрал, то как обыденно, скучно, неинтересно и неуютно будет ему жить в этом сложном, не всегда гостеприимном мире. И хотя Природа и Вселенная, по законам которых человек живет, осуществляют свой замысел соответственно каждого индивидуума и человеку трудно вырваться из-под власти их тайных сил, а порой и невозможно, но пусть он не знает об этом, пусть не знает... В этом их мудрость и доброта по отношению к человеку, маленькой неотъемлемой частице их самих... ...Подходило время ужина.
   Ген,- вдруг вспомнила Света.- А про грибы-то мы совсем забыли, а они нас ждут, придется на ужин не ходить.
   Ну и не пойдем,- сказал Гена.- Тем лучше.
   Гена костром занялся, Света в столовую за хлебом сходила - скоро остатки приготовленных вчера грибов были разогреты над небольшим костром, и они устроили грибной ужин.
   Еще вкуснее стали, чем вчера,- похвалил Светину стряпню Гена, отправляя в рот очередную порцию благоухающе дымящегося лакомого блюда.
   Проварились больше, поэтому и вкуснее,- пояснила Света.
   А может, мы проголодались больше к тому же,- улыбнулся Гена.
   Закончив ужин и затушив костер, они решили пойти на кинокартину, так как, судя по афише, вывешенной возле столовой, она обещала быть интересной, к тому же играли многие известные актеры - не часто в санатории привозили такие фильмы, все больше детективы прокручивали, на которые у Светы уже аллергия начиналась.
   Они сели на свои привычные места. Перед самым началом сеанса пришел Сережа, сел впереди Светы, прямо перед нею. Света хотела переброситься с ним словом-другим, но передумала, знала, Гене не понравится.
   Кинокартина и вправду была отличная, с юмором, все выходили из зала с улыбкой на лице. Вышли и Гена со Светой, сели на скамеечку. Уже начинало смеркаться. Сережа стал в шашки с каким-то парнем играть, что-то еще видел на доске. Повеяло прохладой. Геннадий пиджак снял, накинул Свете на плечи. Света поблагодарила. Подошел Толя, сел с ними рядом.
   Как это ты сегодня не в ресторане? - спросила с интересом Света.Непонятный случаи.
   Пришел уже. Разве не заметно?
   По твоему виду трудно что-либо определить,- взглянула на него Света.
   Сегодня я недобрал, поскольку финансы на нуле. Завтра должен перевод из дома прийти.
   Что, жена специально присылает на ресторан? - поиронизировала Света.
   Представь себе, да. Она у меня с понятием, знает, если я по ресторанам хожу, то на женщин внимания не обращаю.
   Какая у тебя странная постановка вопроса. Казалось бы, наоборот: где ресторан - там и женщины.
   У всех - да, у меня - нет, поскольку после хорошего вливания мне женщины не нужны, я к ним и подходить боюсь.
   Светка засмеялась:
   Мудрая у тебя жена.
   А вы чего время теряете, как будто вам по сто лет и только и осталось - сидеть на скамеечке?
   А нам и так хорошо,- возразила Света.
   Надо, чтоб лучше было.
   А бывает лучше? - спросила Света. Казалось бы, откуда тебе знать?
   Так тоже молодым был!
   Света опять засмеялась,- Толя был ее ровесником:
   Могу поменять свои года на твои, идет?
   Я бы лучше с Геннадием поменялся.
   Бери, мне все равно, только Свету в себя не влюбляй,
   пошутил Гена.
   А это уж как получится,- возразил Толя.
   Так ведь тогда тебе ресторан придется забросить,- сказала Света.
   Нет, Свет, извини, но ресторан на женщин не меняю.
   - Зачем же тогда с выгодой возрастом хочешь поменяться?
   А знаешь, сколько сил и здоровья надо иметь, чтобы пить.
   А вот это уж точно...
   Так сидели они, болтали, шутили, балагурили. Незаметно приблизившийся "отбой" развел всех отдыхающих по своим палатам до следующего беззаботного утра.
   ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
   После завтрака Гена предложил Свете покататься на лодке. Лодочная станция в основном стояла в бездействии, и мужчина, работавший там, обрадовался им, выбрав для них самую лучшую лодку - по его понятиям. Он уговорил Гену вместо двух часов, на которые он хотел взять ее, заплатить за три часа, чтобы, как он сказал, не беспокоиться, если они будут опаздывать к сроку. Гена отвязал цепь, приковывающую лодку к помосту, помог Свете сесть и оттолкнулся от причала.
   Денек был весьма подходящий для лодочной прогулки. Такая красота и величие царили вокруг. Воздух по-утреннему прохладен, солнце, пронизывая громаду атмосферы, делало восприятие этой прохлады необычайно приятным. Какая-то необыкновенная восторженность поднималась из души Светы к белым утренним облачкам, которые резко выделялись на фоне густо-голубого цвета небес, выгибавшихся парусом. Над волнистой линией крон деревьев, растущих на берегу, небо было окрашено в более светлые тона, полоса леса играла изумрудной и малахитовой красками, кое-где переходя в более темный окрас там, где начинали преобладать хвойные деревья: сосны и потемневшие ели с желтовато-коричневыми стволами. Отражаясь в глади залива, они окрашивали воду у самого берега в фиолетовый цвет. Солнце, почти касаясь древесных макушек, плыло над ними, поднимаясь все выше и выше.
   Гена умело и ровно работал веслами, от него веяло силой и уверенностью - вот он где был на своем месте.
   - Смотри, кувшинка, подплывем к ней,- попросила Света.
   Гена направил лодку к небольшой тенистой лагуне. Света с восхищением смотрела на водяную лилию, такую беззащитную среди громады водного массива, казалось, она была привнесена сюда откуда-то извне. Ее словно восковые остроконечные белые лепестки, переходящие в желтые тычинки, создающие серединку, были как будто сделаны рукой человека, а не природой. Гена подгреб к ней, и Света, опустив руку в воду, подержала ее упругий, гибкий и длинный стебель в неуверенных пальцах и отпустила. Ей не захотелось ее сорвать. Зачем? Пусть держит свою очаровательную головку над сердцевидными округлыми листьями, которые помогают ей быть такой гордой и неотразимой красавицей.
   Не буду рвать, жалко... Она как будто случайно попала сюда с другой планеты. Она - нездешняя. Тебе так не кажется?
   Ей очень хочется быть любимой, поэтому она такая красивая,- сказал Гена.
   А что же делать некрасивым? - спросила Света.
   Если ты о женщинах, то совсем некрасивых женщин не бывает. Нет на свете и такой женщины, которая была бы не нужна ни одному мужчине, просто она не встретила его, того, которому должна понравиться и стать для него красавицей.
   Они отплыли - кувшинка покачала им вслед своей прелестной головкой, как бы благодаря за доброе отношение к себе.
   Вот залив сделал поворот, и его сапфировая гладь слегка потемнела. Гена сильными гребками рассекал сопротивляющуюся поверхность, которая искрилась и переливалась всеми красками спектра. Ветерок не подгоняет и не мешает плыть, дует сбоку, легкий и непритязательный. Далеко позади остается тот участок берега, где стоят деревянные домики, украшенные резьбой, а впереди - вода, вода, вода, и только на горизонте темнеет полоска земли с невысокими строениями на ней. Света как бы физически вплотную приблизилась к пониманию единосущности Земли с ее океанами и морями и небес с их бесконечностью и вечностью. Она перевела взгляд на Гену и поняла, что те же самые глубинные чувства владеют и им. Его глаза соединяли все краски окружающего водного пространства, лучились и ликовали от избытка глубоких радостных чувств. Какая-то невидимая, но сильная связь протянулась между их душами, объединяя их в единое целое, одинаково воспринимающее величественную гармонию природы.
   Света не могла уже оторвать своих глаз от его лица и всего его мужественного, прекрасного и желанного облика. Ей вспомнился вдруг ранний период своего детства, когда человек еще только начинает осознавать себя как личность и реагировать на окружающее своими индивидуальными влечениями и склонностями...
   ...В детстве у Светы мало было игрушек. Был деревянный грузовик, который она возила за собой на веревочке, была заводная железная обезьянка, которая лазала по цепочке, были кубики, были елочные флажки, которые развешивали по всей комнате перед Новым годом и которые заменяли елку, был лоточек и формочки для игры в песочке,- вот, пожалуй, и все. Зато у нее было очень много книжек, самых различных форматов, начиная от книжки-малышки, была такая серия, и кончая книжками-раскладками. Здесь были стихи Чуковского, Михалкова, Маршака, которые она знала наизусть, русские сказки с цветными картинками во весь лист, детские рассказы русских писателей и стихотворные сказки Пушкина. Ежемесячно появлялись журналы "Мурзилка" и "Затейник". Они заменяли ей игрушки.
   И еще: первые воспоминания Светы о себе были неотделимы от граненого карандаша, красного - с одной стороны и синего - с другой, которым она раскрашивала картинки в своих книжках-раскрасках. Потом у нее появились цветные карандаши и простая ученическая тетрадка, в которую она перерисовывала картинки из журналов. Это было ее любимым занятием. Мать с трудом отрывала ее от тетрадки, чтобы уложить спать, и Света, засыпая, мечтала о том, что завтра она, как только встанет, будет опять рисовать, рисовать и рисовать. Этим она могла заниматься с утра до вечера. Может, поэтому она мало интересовалась игрушками.
   Тем не менее самое яркое впечатление на нее произвело игрушечное, красное с одной стороны и желтое с другой, яблоко, подаренное ей отцом, когда ей было года два с половиной, от силы три, которое обычно вешали на елку: сделанное из ваты, покрашенное клеевой краской и обсыпанное блестками.
   Боже, каким красивым показалось оно Свете! Она до сих пор помнит то состояние счастья, испытанное ею, когда впервые держала его в руках. Оно стало ее любимой игрушкой. Она укладывала его на ночь с собой в кроватку вместо куклы или плюшевого мишки, которых у нее но было: наверное, в том небольшом селе, куда отец был направлен на работу директором школы, не продавали ни кукол, ни мишек. Первую куклу Свете сшила бабушка, когда они переехали жить к ней в город и когда Свете было шесть лет. Но кукла была некрасивая: голова и туловище набиты тряпочками, вместо рук - культяпки, лицо нарисовано красным карандашом,- и Света ее не любила, к тому же она была уже большая и куклами не интересовалась, она уже умела писать и сама читала разные интересные книжки.
   А это яблоко! От пего невозможно было оторвать глаз. Как его Света любила! И она никак не могла понять, как так получилось, что она незаметно для самой себя обгрызла его со всех сторон,- не сразу, не в один день, но все-таки обгрызла окончательно: исчезла блестящая, манящая своей яркостью поверхность яблока, остался круглый комок прессованной ваты, но тем не менее за ним она продолжала видеть прежнее, необыкновенно красивое яблоко. Поэтому, когда мать хотела выбросить этот белый грязноватый комок, Света закричала:
   Мамочка, не надо, не выбрасывай, это мой любимый яблок:
   Какое это яблоко? Где - яблоко? - спросила мать.- Это уже комок ваты, ты его весь сгрызла.
   - Все равно,- сказала Света,- пожалуйста, не выбрасывай. Волшебное слово подействовало, но Снега и сама
   понимала, что нет у нее больше красивого яблока, что остались только воспоминания о нем. Поэтому, когда спустя какое-то время отец привел ее в магазин и, взяв на руки, поднес к прилавку с игрушками, первое, что Свете бросилось в глаза; точно такое же яблоко, лежавшее рядом с другими елочными игрушками. Она не видела уже ничего, кроме этого яблока! Отец сказал:
   Ну, выбирай любую игрушку. Что тебе купить?
   Яблок,- без колебаний ответила Света.
   Не яблок, а яблоко,- поправил ее отец.- Зачем тебе яблоко? Я тебе его уже покупал. Смотри, какая машина с колесами. А вот какая лошадка: качается туда, сюда.
   - Яблок, яблок, яблок! Со слезами в голосе закричали Светка, полностью игнорируя поправку отца и боясь, что отец купит ей ненужную лошадку вместо нужного и любимого яблока, которое у нее было и которого не стало.
   Отец купил ей яблоко. Светка зажали его в руке, а руку прижала к груди. Она снова испытала состояние счастья, прижимая к себе это яблоко. Какая радость опять стала жить в Светиной комнате: она забросила даже цветные карандаши. Но Боже мой, как же это случилось: не прошло и недели, и она опять обгрызла яблоко... Как она могла это сделать, как могла? Но сделанного не воротишь, и никто не виноват, кроме нее самой, в том, что у нее опять не стало любимой игрушки.
   В день, когда она отгрызла последний кусочек блестящей поверхности яблока, Света вечером подошла к отцу, сидевшему за рабочим столом, хотя знала, что к нему нельзя подходить, когда он работает, и попросила:
   Папа, купи мне еще один яблок.
   Нет,- сказал отец.- Не куплю. Во-первых, ты до сих пор не научилась его правильно называть, а во-вторых, ты его обгрызаешь со всех сторон, хотя оно несъедобное и грызть его нельзя - вредно для здоровья.
   Но я же выплевываю обгрызки,- резонно сказала Света.
   Не обгрызки, а огрызки,- опять поправил отец.- Когда ты научишься правильно говорить?
   Раз "обгрызать", значит, "обгрызки",- обиделась Света, повернулась и ушла в свою комнату, где у нее стоял свой рабочий стол.
   Она взяла наполовину изрисованную тетрадку в клеточку, красный карандаш и стала рисовать яблоко по памяти. Скоро она нарисовала очень похожее яблоко, только на нем не было белых блестящих маленьких снежинок, потому что у Светы не было белого карандаша. Света долго думала, как и чем нарисовать эти блестки, но все-таки додумалась. Она вспомнила о маленьком кусочке мела, принесенном ей отцом с работы. Она отыскала его и едва заметными касаниями покрыла яблоко белыми крапинками. Вот теперь яблоко было почти такое же, как-то, которое покупал ей отец.
   Она долго смотрела на него: похоже, но не такое красивое, а главное, его нельзя взять в руку и подержать, можно только смотреть, но и смотреть приятно, потому что она его очень любила - "этот несъедобный яблок..." Позднее Света поняла, почему она обгрызла это ватное яблоко и почему его так любила. Она интуитивно чувствовала, что оно должно быть съедобным и вкусным, а не только красивым. Пожалуй, она и знала об этом. Но в своем детстве Света вообще не имела представления о вкусе каких бы то ни было фруктов. Первое настоящее яблоко Света съела, когда училась в школе, и далеко не в первом классе, такое было время, да и жила Света совсем не в яблочном краю. Но воспоминания о яблоке, имитирующем настоящее, осталось в ней как воспоминание о чем-то необыкновенно красивом.
   И вот сейчас, сидя напротив Гены и видя его лучистые глаза и лицо, сияющее красотой и счастливой улыбкой, ей вспомнилось это блестящее необыкновенное яблоко, которое она так любила. Эта ассоциация пришла к ней из глубины ее подсознания и сделала ее такой же счастливой, как тот "яблок ее детства", но это было то яблоко, которое она нарисовала, потому что Геной в данный момент можно было только любоваться, а так хотелось потрогать его волосы, прикоснуться губами к его глазам, обнять -почувствовать под руками его стройное, по-настоящему мужское тело, но желание было неосуществимо,- она боялась сделать даже шаг в его сторону - вдруг лодка перевернется. Света только восторженно смотрела на него, любуясь каждой черточкой любимого лица и чувствуя себя счастливой от встречи с его счастливым взглядом. Продлись, звездная минута! "Продлись, очарованье" этого солнечного дня! Продлись, это взаимное, полное восторженности, возвышенное чувство двух сердец! "Неземной рай любви не бывает долог на земле", но продлись же, продлись! Все-таки продлись!
   Справа уже давно маячил небольшой остров, который теперь приблизился настолько, что можно было легко разглядеть деревья, растущие, как казалось издали, прямо из воды. Он выглядел достаточно экзотично для жителей материка
   - Причалим? - спросил Гена и сам же себе ответил: - Причалим,направляя лодку к зеленому клочку суши.
   Берег у воды был отлогим, но потом чуть-чуть поднимался, создавая невысокую террасу. Гена умело причалил, помог Свете выйти из лодки, а потом наполовину вытащил лодку на берег.
   Островок казался маленьким только издали, а по сути был не так мал. Они обследовали его берег со стороны, к которой причалили. Все те же сосны, ели, березы и сочная зелень, не тронутая ногой человека. Тропинок не было, но лес был не густ, можно было легко пробираться между деревьями и кустами малины, густо усыпанной ягодами. Вовсю заливались птицы.
   Ну как можно не полакомиться? - сказал Гена, общипывая ягоды и заставляя Свету раскрывать рот.
   Никак,- согласилась Света.- Давай ешь сам, и я тоже поклюю немного.
   Они поклевали вполне прилично, не по-птичьи. Потом сели прямо на террасу, возвышавшуюся над берегом, опустив ноги вниз.
   Правда, хорошо? - спросил Гена.
   Чудесно,- ответила Света.- Хорошо, что лодочник подсказал нам взять лодку на три часа, он знал, что нам попадется этот островок. Сколько сейчас времени?
   Представь себе - осталось не очень много: отдохнуть полчаса и вернуться обратно.
   Это так далеко мы заплыли?
   Далеко - не далеко, но почти час плыли, я как раз на часы посмотрел, когда лодку на берег вытаскивал.
   Ничего себе, а мне казалось, совсем немного времени прошло, наверное, потому что сама веслами не работала. Ты устал?
   Нисколько. Я люблю лодочные прогулки, заплываю по нашему Южному Бугу очень далеко. Мы с другом два года тому назад лодку на двоих купили, с нее рыбачить хорошо: не клюет рыба в одном месте - на другое переплывешь.
   Чувствуется тренировка, прямо играючи веслами работаешь.
   - Ерунда, это разве работа, это - одно удовольствие. Полчаса пролетели как одна минута. Гена даже не
   поцеловал Свету, наверное, боялся, что не захочется опять садиться на весла. И вот они уже на обратном пути. Теперь солнышко вошло в силу. Гена снял рубашку и майку:
   - Пусть спина загорает.
   Свете что, она бездельничает, ей не так жарко, дышится по-прежнему легко, и только солнечные лучи немного пекут макушку. Света на голову Генину рубашку приспособила. Через час они уже были на лодочной станции, чтобы через несколько минут, первыми из отдыхающих, войти в столовую.
   Свет,- сказал Гена после обеда.- Я после санаторного часа в душевую схожу, как откроется. На "круг" попозже выйду.
   Ладно,- ответила Света.- Я ждать буду.
   Пришла в палату, умылась, ополоснулась прохладной водой из-под крана и уснула счастливым и глубоким сном.
   В пять часов она проснулась, как будто кто-то толкнул ее - часовой механизм организма действовал четко. Света собралась, вышла на "круг", села на скамеечку. Появился Сережа, поздоровался, сел рядом со Светой:
   Генка в душ пошел.
   Знаю. Как у тебя дела?
   Какие здесь дела могут быть?
   Амурные.
   А... по этой части? Свет, я же сказал тебе, больше меня никто не интересует.
   А чего Маринкой не займешься? Ты ей нравишься.
   Да был у меня вчера с ней разговор. Я утром сидел газеты читал. Она подсела. Говорит: "Вот и распался ваш треугольник. Давайте с вами двухугольник создадим". Я отвечаю: "Такого в природе не существует". Она: "Ну тогда - пару". Я говорю: "Пара нет". Она спрашивает: А что, вам одному лучше?" Я говорю: "Лучше - не лучше, но женщин я сам выбираю".
   Ну и напрасно ты так!
   Ладно, Свет, мне Генкиных указаний хватает. Пойду в шашки поиграю,демонстративно встал и отошел к шашечному столику.
   Скоро Гена вышел - в новой рубашке, благоухающий "Шипром".
   Пойдем прогуляемся.
   Давай к столику сходим, а то он, наверное, уже соскучился по нас.
   Пошли не торопясь. Подходя к старой башне, Гена спросил:
   - Не хочешь наверх подняться?
   Говорят, там страшно, ступеней много полуразрушенных.
   Посмотрим. Будет страшно - вернемся.
   Пойдем,- согласилась Света.
   Подошли к башне: вокруг были небольшие валуны разбросаны. Вместо дверей - большой проем. Вошли - стали подниматься. Витая лестница то и дело поворачивала налево. Кое-где были провалы ступеней, приходилось перешагивать через ступеньку. Света впереди шла, руку от перил не отрывала, Гена следом. Немного страшновато было, ступени на "честном слове" держались, пролетам конца не было. У Светы ноги свинцом налились. Наконец-то забрались на смотровую площадку.
   - Никакая это не водонапорная башня,- сказала Света,- а смотровая, отсюда, вероятно, неприятеля высматривали.
   Действительно, весь лес лежал как на ладони, далеко был виден. Санаторий превратился в небольшое приземистое здание. Отрезки сплошной стены башенки чередовались с нишами, огражденными каменными перилами. Все отрезки стен были испещрены от пола до потолка любовными автографами со знаками "плюс" и "равняется". Каких только имен здесь не было. Разные почерки, величина букв и наклон надписей - нескончаемые скрижали человеческих чувств.