Страница:
- Алло. Лена, это ты?
Лена мгновенно узнала голос Димки. Все в ней встрепенулось и задрожало. Но, стараясь не выдать своего состояния и не доверяя самой себе - а вдруг это не Димка, -она спросила спокойным отчужденным голосом:
Да. Кто звонит?
Ты уже не узнаешь мой голос? - печально спросил Димка.
Лена перевела дух, все в ней пело: "Димка, Димка, Димка! Жив, жив, жив!" Но на смену чувству радости, что вот наконец-то она дождалась Димкиного звонка, пришло чувство неосознанной еще обиды на него. Почему, почему он молчал целых два месяца, если жив и здоров, и она спросила сухо и строго:
Что с тобой случилось? Почему ты исчез? - сейчас в ней говорила женщина, оскорбленная в самом сокровенном, в своей верной и преданной любви.
Да ты понимаешь, малыш, неожиданно послали в командировку в Куйбышев, простудился: двустороннее воспаление легких. Провалялся там в больнице...
Почему ты мне не писал?
Забыл номер твоего дома.
Писал бы без номера, дошло бы. Не такая у нас улица большая, все жители наперечет.
Лена чувствовала какую-то фальшь и в интонациях Димкиного голосами в его наивном объяснении, почему он не мог сообщить о себе. "Что-то не так" билось в ней настойчиво.
Да, вот так получилось. Я тебе что хочу сказать? Меня сейчас посылают на продолжение лечения, в санаторий, так вот, на обратном пути, это будет в конце марта, как раз в последнюю субботу, я смогу к тебе заехать. Можно?
Заезжай. Почему ты спрашиваешь?
Понимаешь, я приеду очень рано, часов в шесть, наверное, разбужу тебя. Ничего?
Ну и разбудишь. В какой санаторий ты едешь? - спросила Лена, несколько смягчаясь.
Димка замялся.
По Белорусской дороге, - сказал он неопределенно.
Может, к тебе приехать?
Да нет, не надо.
Лена обиженно замолчала.
Договорились? - спросил Димка.
Договорились, - опять сухо сказала Лена.
- Ну все, жди. Целую. Пока? - голос звучал вопросительно.
- Пока, - сказала Лена и первой положила трубку. Она так устала от этого короткого и напряженного
разговора, как будто сдавала экзамен по неимоверно трудному предмету. На нервное напряжение, в каком она пребывала уже давно, наложилось теперь волнение от неожиданного, хоть и жданного, Димкиного звонка и разговора с ним.
Не хотелось ни о чем думать и ни о чем вспоминать. Она оцепенело сидела на стуле, опустошенная до основания, силясь понять, что такое с ней произошло? Почему вдруг улетучилась радость от долгожданного и желанного Димкиного звонка? Глубокая усталость и апатия - вот все, что властно диктовало в ней право на безвольную душевную и телесную расслабленность, и только приход очередной читательницы заставил ее пересилить это нахлынувшее на нее состояние, и она, как кукла с механическим заводом, когда пружина раскручивает свой последний виток, непослушными пальцами стала перебирать читательские формуляры, отыскивая нужный.
Весь остаток рабочего дня она работала почти автоматически, произнося какие-то фразы, отыскивая нужные книги, без всякого участия в этом сознания, как запрограмированный робот.
Приехав домой, она немного посидела за накрытым для ужина столом. Есть не хотелось. Ни к чему не притронувшись, она снова убрала все в холодильник в прилегла на диван-кровать поверх покрывала. "Полежу чуть-чуть", подумала она и в ту же минуту погрузилась в глубокий сон. Проснулась она среди ночи от того, что холод по-хозяйски обшаривал ее не прикрытое одеялом тело. Она встала, быстро разобрала постель, разделась и снова нырнула в спасительное бездумье сна. Зато утром она почувствовала прилив сил, голова была ясной, готовой к
любой мыслительной деятельности. Нервная депрессия уступила место собранности и готовности к рабочему дню.
Она с аппетитом позавтракала и по дороге на работу смогла наконец-то проанализировать свой вчерашний разговор с Димкой. Однако ей было ясно: что-то Димка недоговорил, что-то было совсем не так, как он пытался объяснить, и весь разговор, его тон, его непохожесть на все многочисленные разговоры с ним по телефону, всегда ласковые и непринужденные, какая-то чувствующаяся на расстоянии поспешность, далее какая-то его виноватость, которую она уловила между фраз, наводили на мысль, что он, заявив о своем существовании, пока еще не появился в Ленкиной жизни прежним любящим Димкой, и появится ли - было неизвестно. Его нежелание после такой долгой разлуки увидеться раньше, чем кончится его срок пребывания в санатории, тем более что она напрашивалась на приезд сама, говорили о каком-то новом повороте в их отношениях, а о каком, Лена не могла пока ни понять, ни объяснить, так как ее прежней веры в его невозможность жить без нее уже не было.
Разве так должен был говорить с ней Димка, если взять за основу версию его болезни, в результате чего, как бы там ни было, он был лишен целых два месяца возможности общаться с ней?! Да он должен был наговорить ей тысячу ласковых слов, тех самых, которые сами слетают с языка, и радость того, что он обрел эту возможность, должна была залить светом и еще большей радостью измученную неизвестностью Ленкину душу. И все-таки сознание того, что Димка живой, снимало с Ленкиной души ту боль, которая не давала ей покоя раньше.
Месяц без малого до намеченного свидания Лена прожила как долгий год. И вот наступила та пятница, которой Лена не могла дождаться: завтра должен приехать Димка. Приедет ли? Теперь уже Лена сомневалась в этом. Она пораньше легла спать, но уснуть не могла, мысли набегали одна на другую. Лена снова и снова продумывала свою линию поведения с Димкой. "Никаких нежностей, пока не узнаю всей правды, и вообще пусть все расскажет о себе. И почему это раньше мне не казалось странным, что я даже не знаю, где он живет, хоть бы раз в общежитие свое пригласил. Никогда!" Но вот мысли стали путаться, и на смену им пришел сон, отключивший от всех забот сегодняшнего и завтрашнего дня.
Проснулась Лена от негромкого стука в окно. "Димка..." - Лену как будто током ударило. Она вскочила мгновенно, мельком взглянула на часы, отметив для себя, что стрелки перевалили за восемь. "Ого!" - подумала она. - А говорил, в шесть приедет. Хитрил: надо было как-то объяснить свой неуверенный вопрос, можно ли ко мне приехать. Посторонней стала... Раньше говорил: я к тебе приеду тогда-то... Не спрашивал..."
Быстро одевшись в платье, приготовленное еще вчера после тщательного просмотра своего нехитрого гардероба, и по-быстрому застелив диван-кровать, Лена пошла открывать дверь. Отодвинула задвижку и отступила в прихожую. Димка осторожно вошел, держа чемоданчик в правой руке. Лена внимательно смотрела в его лицо, стараясь сохранить на своем равнодушное выражение. Ей казалось, что в эти первые мгновенья встречи она сможет понять по его глазам, насколько правдив он был по телефону.
Сколько раз вот так же Димка входил в ее квартиру, и всякий раз Лена тут же приникала к нему, пряча свое лицо где-то под его подбородком, Димка приподнимал ее голову и целовал по очереди глаза, нос, щеки и губы. Но сейчас Лена не сделала навстречу ни единого шага.
Привет!
Привет! Проходи, раздевайся, - сказала она, как чужому, отступая все дальше в глубину прихожей.
Димка поставил в угол чемоданчик, снял плащ, повесил
его рядом с Ленкиной курткой, сказал:
- Так. В этом доме нам уже не рады. Здесь нас уже забыли...
Лена давно знала эту Димкину привычку нападать, когда нужна была оборона. Не было правды в его глазах. Лена промолчала.
Быть может, я здесь совсем лишний?
Ладно тебе... А вообще-то за это время все могло произойти.
Димка прошел в комнату, сел у стены на стул:
Как я давно здесь не был! Как ты живешь?
Да живу... Ты давай о себе рассказывай.
Да чего рассказывать, ты уже все знаешь. Так получилось... - Димка пожал плечами.
Не верю я тебе почему-то. Я уж думала, что тебя и на свете нет, а ты, оказывается, просто номер моего дома забыл, очень уважительная причина, если учесть, что ты находился в другом городе, почти на другой планете. Там, небось, и телефона-то нет.
Ты что, никогда в больнице не лежала? Какая тебе там междугородка? сказал сердито Димка и добавил мягче уже:
Совсем чужая стала...
У Лены защипало в носу от подступивших слез. "Может, правда все, подумала. - Болел все-таки, не до меня было..."
Как сейчас-то себя чувствуешь? - спросила она, забывая все странности Димкиного разговора по телефону.
Да сейчас вроде нормально.
Ну а в санатории как отдыхалось?
Тоже ничего. Скука, правда, там зеленая. Воздухом хоть подышал - и то хорошо.
Димка встал, подошел к Лене, обнял ее, прижал к себе. Лена не сопротивлялась, но что-то мешало ей отвечать на его ласки. Нет, не поверила она ему до конца. "Потом разберусь, целый день впереди", - решила она, слегка отстраняясь.
- Димка, я совсем без дров сижу, иди-ка наруби, а то все еще топить приходится через день, а я пока завтрак приготовлю. Справишься после болезни?
- Попробую, - улыбнулся Димка. - Может, что получится. Чувствовалось, что настроение у него улучшилось. Он
снял пиджак, бросил его на спинку стула, взъерошил растопыренными пальцами свои каштановые волосы и вышел во двор.
Лена открыла холодильник, вытащила промытую с вечера зелень и длинный темно-зеленый огурец и стала крошить для салата. Потом нарезала и положила на тарелочки отдельно колбасу и сыр и поставила на огонь купленные вчера на скорую руку киевские котлеты. "Накрою в комнате", - решила она. Выдвинула на середину комнаты раскладной полированный столик, стулья поставила по обе стороны стола, сняла со спинки стула Димкин пиджак, отнесла в прихожую и повесила рядом с плащом и своей курткой. Котлеты потрескивали, распространяя по кухне аппетитный запах, не зря вчера они показались Лене свежими и в меру смягченными хлебом. Лена перевернула их и взяв в обе руки тарелки с закусками, направилась в комнату.
Войдя, она вдруг увидела рядом со стулом, на котором только что висел Димкин пиджак, небольшую книжечку в коричневом переплете. "Выпала из нагрудного кармана , - сообразила она и, поставив тарелки на стол, подняла ее. "Удостоверение личности", - было вытеснено на лицевой стороне переплета золотыми буквами. Лена раскрыла книжечку и на нее глянул с фотографии Димка в военной форме офицера. "Шалашов Дмитрий Яковлевич", -прочитала она в первой графе после номера удостоверения. На секунду у Лены закружилась голова, и она присела на тот самый стул, который так легкомысленно подвел Димку, и снова впилась глазами в анкетные Димкины данные: "Ст. лейтенант... Слушатель Военно-воздушной Академии им. Жуковского... Дата выдачи документа-Ага! Четыре года тому назад! На пятом курсе", - соображала Лена, хотя сердце у нее стучало, как у зайца, за которым гонятся собаки. Осторожно выглянула в окно. Димка упоенно размахивал топором. Лена перевернула еще пару страниц. Прописка: улица... дом... квартира... Так. Семейное положение: жена - Людмила Петровна Шалашова, год рождения... Дочь - Наталья Дмитриевна, год рождения... Восемь лет дочери", - опять подсчитала Лена. Вот оно что! Ни разу Димка не приезжал к ней в военной форме, никогда не говорил ни о жене, ни о дочке. Предложение ей делал... Как же так?! В груди защемило от боли и от предчувствия надвигающейся на нее беды. Но сердце не хотело расставаться с надеждой на какое-то чудо. "Может, разведенный? Тогда штамп должен стоять о разводе!" Ничего не могла понять Лена, никак не могла она связать это нечаянное открытие с Димкой, которого она за год знакомства привыкла считать принадлежащим только ей одной. "Надо же, и фамилия другая, и ни в каком почтовом ящике он не работает, слушатель..." И снова на нее накатила волна неожиданной усталости, как тогда, после телефонного разговора. Большим усилием воли она заставила себя успокоиться. Опять выглянула в окно: Димка продолжал трудиться. Лена почему-то на цыпочках подошла к вешалке и положила удостоверение в Димкин нагрудный карман, хорошо, что он был один-единственный и ей не надо было гадать, в какой положить: в левый или в правый. Котлеты на сковороде трещали так, что Лена поняла - подгорели. Она выключила газ, переложила котлеты на тарелочку, посыпала чуть-чуть зеленью, поставила на конфорку чайник и снова начала хождение из кухни в комнату и обратно. Через минуту стол был накрыт. Лена выключила закипевший чайник, бросила прямо туда заварку, постояла немного у окна, стараясь по возможности привести в порядок свое душевное состояние, потом вышла на крыльцо:
Хватит, Димка, иди, пока котлеты не остыли, я потом сама все сложу.
Сейчас, - откликнулся Димка, поднимая топор. - Только вот с этим чурбаном расправлюсь.
Лена прошла в комнату, села на стул спиной к окну, оставив Димке более освещенный. Пока Димка мыл на кухне руки, Лена старалась соорудить на своем лице нечто наподобие улыбки или хотя бы хорошего расположения духа.
- Как вкусно все, - сказал Димка, входя в комнату, наклонился, клюнул Лену в ухо, и раскрасневшийся и довольный, сел за стол напротив Лены.
- Давай ешь, - сказала Лена и взялась за вилку. Димка с аппетитом откусил от куска хлеба и захрустел
огурцом.
Слушай, Дим, а как твоя фамилия? - не хватило у Лены терпения на светскую беседу, пока они завтракали.
Коршунов. Как будто ты не знаешь?!
Лена немного помолчала, чтобы дать возможность Димке разделаться с котлетами. Но внутри ее так и распирало от желания вывести Димку на чистую воду.
А где ты учишься?
Чего это ты мне допрос устраиваешь? В институте связи. Зачем тебе это?
Так, знать хочется. Когда ты вот так неожиданно пропал, мне все сны какие-то странные снились, и вот в одном мне приснилось, что ты не Коршунов, а Куропаткин.
Придумаешь тоже!
Да нет, правда во сне приснилось.
А еще чего приснилось?
Да много чего разного снилось. Например, что ты женатый и у тебя дочка есть.
Димка на минуту перестал жевать.
- Ну-ну, - сказал он. - Давай дальше.
На лице его появились следы усиленной умственной деятельности, видно, соображал, случайно Ленка такое сказала или действительно чего-то знает.
- Да лезло всякое в голову, вот и снилось... - проговорила Лена, как бы отступая и стараясь придать своему голосу спокойное равнодушное выражение.
Димка мгновенно успокоился.
Я уж чего только не передумала, ведь как в воду канул!
Ну понимаешь, бывает же такое, вот вылетел начисто номер твоего дома из памяти... Я виноват, конечно. А с другой стороны: не адресное же бюро запрашивать. Дедушке на деревню писать не хотелось. Думал, приеду, объясню все - поймешь.
Пожалуй, сейчас Лена поверила бы всей этой истории, так искренне и непринужденно говорил Димка, если бы перед глазами не стояли строчки из удостоверения личности.
Дим, а чего ты ко мне ни разу в форме не пришел? Тебе, наверное, идет.
В какой форме? - опешил Димка.
В какой... В военной!
С чего это ты взяла? - он опять перестал жевать.
Сорока на хвосте принесла, - Лена старалась говорить легко, почти шутливо, хотя душа ее давно уже плакала от обиды и горечи.
Тоже во сне приснилось? - спросил Димка, не принимая ее шутки.
Он встал и вынул из кармана брюк пачку сигарет. Димка курил редко, все собирался бросить, но, видно, так пока и не собрался. "Было бы двустороннее - бросил бы", -подумала Лена.
Она тоже встала, вышла в кухню, налила в бокалы чай, чтобы остыл немного. Когда она снова вошла в комнату, Димка стоял у окна и курил в форточку.
Ты мои документы проверяла, пока я дрова рубил, - сказал он угрюмо, не оборачиваясь от окна.
Да, проверяла, - сказала Ленка вызывающе, звенящим голосом.
Для этого и дрова рубить послала?
Для этого! Ты же видел, сарай прямо полнехонек рубленых дров. Будешь еще есть? - спросила Лена, смотря на раскрошенную в тарелке Димки котлету.
- Спасибо. Наелся, - Димка по-прежнему смотрел в окно. Лена стала убирать со стола. Перенесла все в кухню,
поставила на кухонный столик. Внесла в комнату и поставила на стол вазочку с печеньем и конфетами.
А чай будем пить?
Давай попьем, - согласился Димка.
Лена принесла два больших толстостенных бокала с чаем, снова села на свое место. Стала чуть прихлебывать из бокала - чай был горячий. Димка все стоял у окна. Вторая по счету сигарета полетела в форточку. Потом сел за стол и молча стал крутить в руках бокал с чаем. На Лену он не глядел, в стол глядел и все крутил и крутил бокал, как будто руки грел. А Лена, исподтишка наблюдая за Димкой, горько думала: "Все правда. Женатый. Может, жена куда уезжала, вот он и обрадовался..." Слезы стояли так близко, что Лене стоило немалых усилий сдержать их. Глотал чай, она вместе с ним проглатывала и стоявший в горле комок. Все глотала, глотала, пока бокал не опустел. Процедура чаепития немного успокоила ее. Димка тоже допивал свой чай. Ни он , ни она не притронулись ни к печенью, ни к конфетам. И Лена, как только Димка отодвинул пустой бокал, отнесла все опять в кухню. Потом попросила Димку:
- Давай передвинем стол на место.
Димка одним резким движением приподнял и поставил стол в угол. Лена передвинула на свое место стулья, скинула тапочки, залезла на диван-кровать, поджав под себя ноги.
Садись, - сказала Димке. - Рассказывай. Димка тоже сел на диван.
Все рассказывать?
Все.
С самого начала?
С самого начала.
Димка долго молчал, может, думал - с чего начать. Лена тоже молчала. Не подгоняла, понимала, как тяжело сейчас Димке собраться с мыслями.
Ну вот слушай. У этой истории есть предыстория. Да, я женат, и дочка у меня есть, все как у людей, только плохо у меня в семье, и с самого начала так было. Спросишь, почему женился? Сейчас расскажу. Служил я после училища в Германии, в небольшом гарнизоне: холостяков - пруд пруди, а девчонок раз, два и обчелся, не задерживались они в невестах. Два года прослужил, и вот приехала в гости к моему сослуживцу сестра. Так, обыкновенная девчонка, даже можно сказать, дурнушка, в России я на такую бы и не взглянул, а там любая девчонка нарасхват. Все холостяки зашевелились, ну и я тоже стал обхаживать. Гляжу: она мне предпочтение отдает, а я и рад. Ну в кино, в клуб сходили, туда-сюда, начал я к ней подъезжать, кровь-то застоялась, молодой. Она ни в какую. "Женись, - говорит. - Тогда". Я ей говорю: "Если я у тебя буду первый - женюсь. Согласна?" - "Согласна", - говорит. Вот так я и женился - дал слово, а отступать некуда было, девчонкой она оказалась, перед приятелем неудобно было, знал он о наших отношениях. Да и одному, в общем- то, тяжко было. Только и двух месяцев не прошло, как понял я, что сделал большую ошибку. Одно дело - не любил я ее, а другое - характер у нее невозможный оказался. Ссорились каждую неделю. Может, если бы я ее любил, так где-то и уступил бы, а здесь, как коса-на камень: она мне - сцену, мне с ней неделю разговаривать не хочется. Живем как кошка с собакой, хоть, говорят, и кошка с собакой иногда дружно живут. А у нас не жизнь, а сплошная ссора. Дочка родилась - вроде как-то ровнее у нас отношения стали, да только на первых порах. А потом опять началось... Она кричит, а я молчу или встаю, одеваюсь и иду куда глаза глядят, а ее это еще больше злит. А мне уж и глядеть-то на нее не хочется. Через три года поступил я в Академию, переехали в Москву, дали нам комнатку небольшую, смирился я со своей судьбой, дочкой стал больше заниматься
подросла, интересно с ней стало, а с женой все то же, совсем чужие стали, но живем - куда деваться. Вот тут-то ты мне и подвернулась. Как раз очередную сцену она мне устроила. Я, как всегда, собрался, чтоб криков ее не слышать, и вперед - куда глаза глядят, а они на тебя и поглядели. И все - как приколдовала ты меня, понял, о тебе мечтал еще в юности, да не встретилась ты мне тогда. Решил ничего тебе не говорить, так как боялся, что не захочешь ты меня и видеть, как узнаешь, что я женат. А жить без тебя я уже не мог. Пошел в магазин, купил себе раскладушку и стал жить, как квартирант, вечером раскладываю раскладушку, утром - складываю. С дочкой общаюсь, с женой вообще не разговариваю, что она говорит
не слышу как будто. Покричит она, покричит, надоест - перестанет. Потом поняла, что дело далеко зашло, что появилась в моей жизни другая женщина: по субботам ночевать перестал приходить, - избрала другую тактику, ласкою хотела взять, чего от нее никогда и не видел. Только поздно было, не подпустил я ее к себе. Вот так и жили целый год. Перестала она кричать, перестала готовить и стирать на меня, сам я все делал. Деньги - часть ей отдавал, часть себе оставлял. Думал, закончить бы Академию, а там разведусь, покаюсь перед тобой, никому тебя не отдам.
Димка говорил каким-то ровным, бесцветным, невыразительным голосом все на одной ноте, не глядя на Лену. А Лена была рада, что он не смотрел на нее, потому что она представляла, какое страдальческое выражение сейчас было написано у нее на лице. В душе она рыдала, и, чтобы не разрыдаться по-настоящему, она постоянно твердила себе: "Спокойно, спокойно. Потерпи еще немного, пусть рассказывает, тебе надо узнать все до конца". Сердце стучало тяжело и часто и ныло, ныло, ныло... С этим ничего нельзя было поделать. И она напрягала тело, подавляя дрожь, которая вот-вот должна была вырваться наружу.
- Вот так и было до поры до времени. Помнишь нашу последнюю встречу? Так вот, перед той нашей встречей, после долгой игры в молчанку, когда дочка, приготовив уроки, пошла погулять, она устроила давно ожидаемый мною скандал, обзывала меня и так и эдак, впрочем, я это заслужил в ее глазах, тебя честила теми же словами, а под конец сказала: или я образумлюсь, так и быть, она мне все простит, или она пойдет к начальнику Академии и сообщит ему о моем поведении. Давно я уже ждал такого ультиматума, и так слишком долго она терпела сложившуюся ситуацию, не думал я, чтобы ее так надолго хватило. Только не было у меня желания возвращаться в мою прежнюю жизнь. Думаю, если согласишься принять -к тебе перееду, не согласишься - уйду куда-нибудь на квартиру. Что будет! Выгонят из Академии - пусть выгоняют, а может, обойдется, не выгонят, пятый курс все же. Выговор - мелочь. А что еще? Еще могут в звании понизить, из партии выгнать, первое - переживем, второе -посерьезнее. Да только, думаю, чего паниковать раньше времени. Все равно нет мне возврата к прежней жизни. В воскресенье у нас с тобой разговор состоялся, ты согласилась, чтоб я к тебе переехал. Домой вернулся поздно, мои спали. Утром молча ушел в Академию. После занятий зашел в магазин, купил чемодан, пришел домой, открыл шифоньер, сложил в чемодан все свои вещички, в вещмешок сапоги затолкал и обувь, плащ-палатку скатал. Молчу, она тоже молчит. Ну, думаю, сейчас дочка придет после прогулки, скажу - в командировку еду и... к тебе. Все ничего, но о дочке сердце щемит. В первый класс ходит, все понимает уже... Последнее время как-то отдалилась она от меня, все больше с матерью, видит ведь, что совсем мы не общаемся, но ничего не говорит, а что думает... И вдруг звонок в дверь, приятель один с женой заявился, сто лет они у нас уже не были, вроде проходом, а я так понял, что это - жены моей работа. За стол сели, я делаю вид, что все у нас с женой прекрасно, разговариваю с ней, она тоже отвечает. Посидели, выпили. Жена приятеля все тосты за боевых офицерских подруг предлагает, а приятель напрямик спрашивает: "Ты что? Загулял, говорят? Только не стал я с ним этот вопрос обсуждать, обрезал его, мол, это мое дело, и чтоб он сюда носа не совал. Еще посидели немного, и ушли они. К тебе я решил ехать на другой день после занятий. Помог ей со стола убрать, разложил раскладушку и спать лег. А на другой день прихожу домой, а мои вещички опять все в шифоньере лежат, и дочка -дома, не гуляет, хотя погода прекрасная. Чемодан в углу пустой стоит, вещмешок на своем месте пустой висит. Я снова за чемодан и снова - вещички складывать. Чемодан собрал, вещмешок собрал. Чемодан - в руку, вещмешок -за плечи, плащ-палатку - на плечо, думаю, что дочке на прощанье сказать, смотрит на меня глазенками, и чувствую - стыдно мне, как будто предаю ее. Только хотел рот открыть, как такое началось... Заголосила жена, вцепилась в чемодан: "Не пущу." Дочка на шее повисла, тоже плачет: "Не уходи, папа! Видно , мама хорошую разъяснительную и всякую прочую работу с ней провела. В общем, чувствую, что мне сейчас не вырваться. Жалко дочку стало, и жену никогда плачущею не видел. Говорит: "Давай забудем все, не порть мне жизнь, кто меня теперь с ребенком возьмет. Я многое поняла за это время, посмотришь, по-другому жить станем. Только не уходи... Все прощу, не вспомню никогда... Люблю я тебя!" Первый раз такие слова услышал от нее. Да ведь , действительно, наверное, любит: могла бы тогда за любого в нашей части холостяка выйти, а меня выбрала. Это я виноват, что добивался ее, не любя... В общем, сломался я как-то враз, так решил: на сегодня -отложим, а там - посмотрим. Первый скандал устроит, а это, думаю, не долго ждать, и привет. На душе муторно, себя тоже жалко, о тебе даже вспоминать боюсь. Остался... Спать вместе легли, только не тронул я ее, клянусь тебе, ну да и она не настаивала, видно, понимала, что трещина уж больно глубокая между нами пролегла, долго ее законопачивать надо. Лежу, а сам о своей раскладушке мечтаю, думаю, как бы на нее опять завтра перебраться. Так что ты думаешь?! На другой день прихожу я с занятий, а она мне радостно так: "Ой, Дима, я раскладушку продала. К Васильевым (это соседи) мать приехала в гости, а им ее положить негде, а я Марине говорю: хочешь, бери нашу раскладушку". Уж и раскладушка не моя, а наша стала. Вот так и пошлопоехало... И правда, другой стала, кто бы сказал, что такое может быть, не поверил бы. А дочка так и льнет, и на улицу уже не выгонишь. Живу и ругаю себя последними словами за слабодушие, другой раз в Академии к телефону подойду, - так тебе позвонить хочется, хоть голос твой услышать, а что скажу? Все жду, выжидаю, чего, и сам не знаю. Хожу сам не свой. Сердце побаливать стало. Пошел к терапевту, давление подскочило, стал таблетки пить, верхнее в норму пришло, а нижнее не снижается. А тут вот эта путевка подвернулась, военврач наш говорит: "Может, съездишь, занятия у вас закончились, а диплом успеешь сделать, там у тебя еще почти два месяца остаются". Вот я и поехал. Димка помолчал.
Лена мгновенно узнала голос Димки. Все в ней встрепенулось и задрожало. Но, стараясь не выдать своего состояния и не доверяя самой себе - а вдруг это не Димка, -она спросила спокойным отчужденным голосом:
Да. Кто звонит?
Ты уже не узнаешь мой голос? - печально спросил Димка.
Лена перевела дух, все в ней пело: "Димка, Димка, Димка! Жив, жив, жив!" Но на смену чувству радости, что вот наконец-то она дождалась Димкиного звонка, пришло чувство неосознанной еще обиды на него. Почему, почему он молчал целых два месяца, если жив и здоров, и она спросила сухо и строго:
Что с тобой случилось? Почему ты исчез? - сейчас в ней говорила женщина, оскорбленная в самом сокровенном, в своей верной и преданной любви.
Да ты понимаешь, малыш, неожиданно послали в командировку в Куйбышев, простудился: двустороннее воспаление легких. Провалялся там в больнице...
Почему ты мне не писал?
Забыл номер твоего дома.
Писал бы без номера, дошло бы. Не такая у нас улица большая, все жители наперечет.
Лена чувствовала какую-то фальшь и в интонациях Димкиного голосами в его наивном объяснении, почему он не мог сообщить о себе. "Что-то не так" билось в ней настойчиво.
Да, вот так получилось. Я тебе что хочу сказать? Меня сейчас посылают на продолжение лечения, в санаторий, так вот, на обратном пути, это будет в конце марта, как раз в последнюю субботу, я смогу к тебе заехать. Можно?
Заезжай. Почему ты спрашиваешь?
Понимаешь, я приеду очень рано, часов в шесть, наверное, разбужу тебя. Ничего?
Ну и разбудишь. В какой санаторий ты едешь? - спросила Лена, несколько смягчаясь.
Димка замялся.
По Белорусской дороге, - сказал он неопределенно.
Может, к тебе приехать?
Да нет, не надо.
Лена обиженно замолчала.
Договорились? - спросил Димка.
Договорились, - опять сухо сказала Лена.
- Ну все, жди. Целую. Пока? - голос звучал вопросительно.
- Пока, - сказала Лена и первой положила трубку. Она так устала от этого короткого и напряженного
разговора, как будто сдавала экзамен по неимоверно трудному предмету. На нервное напряжение, в каком она пребывала уже давно, наложилось теперь волнение от неожиданного, хоть и жданного, Димкиного звонка и разговора с ним.
Не хотелось ни о чем думать и ни о чем вспоминать. Она оцепенело сидела на стуле, опустошенная до основания, силясь понять, что такое с ней произошло? Почему вдруг улетучилась радость от долгожданного и желанного Димкиного звонка? Глубокая усталость и апатия - вот все, что властно диктовало в ней право на безвольную душевную и телесную расслабленность, и только приход очередной читательницы заставил ее пересилить это нахлынувшее на нее состояние, и она, как кукла с механическим заводом, когда пружина раскручивает свой последний виток, непослушными пальцами стала перебирать читательские формуляры, отыскивая нужный.
Весь остаток рабочего дня она работала почти автоматически, произнося какие-то фразы, отыскивая нужные книги, без всякого участия в этом сознания, как запрограмированный робот.
Приехав домой, она немного посидела за накрытым для ужина столом. Есть не хотелось. Ни к чему не притронувшись, она снова убрала все в холодильник в прилегла на диван-кровать поверх покрывала. "Полежу чуть-чуть", подумала она и в ту же минуту погрузилась в глубокий сон. Проснулась она среди ночи от того, что холод по-хозяйски обшаривал ее не прикрытое одеялом тело. Она встала, быстро разобрала постель, разделась и снова нырнула в спасительное бездумье сна. Зато утром она почувствовала прилив сил, голова была ясной, готовой к
любой мыслительной деятельности. Нервная депрессия уступила место собранности и готовности к рабочему дню.
Она с аппетитом позавтракала и по дороге на работу смогла наконец-то проанализировать свой вчерашний разговор с Димкой. Однако ей было ясно: что-то Димка недоговорил, что-то было совсем не так, как он пытался объяснить, и весь разговор, его тон, его непохожесть на все многочисленные разговоры с ним по телефону, всегда ласковые и непринужденные, какая-то чувствующаяся на расстоянии поспешность, далее какая-то его виноватость, которую она уловила между фраз, наводили на мысль, что он, заявив о своем существовании, пока еще не появился в Ленкиной жизни прежним любящим Димкой, и появится ли - было неизвестно. Его нежелание после такой долгой разлуки увидеться раньше, чем кончится его срок пребывания в санатории, тем более что она напрашивалась на приезд сама, говорили о каком-то новом повороте в их отношениях, а о каком, Лена не могла пока ни понять, ни объяснить, так как ее прежней веры в его невозможность жить без нее уже не было.
Разве так должен был говорить с ней Димка, если взять за основу версию его болезни, в результате чего, как бы там ни было, он был лишен целых два месяца возможности общаться с ней?! Да он должен был наговорить ей тысячу ласковых слов, тех самых, которые сами слетают с языка, и радость того, что он обрел эту возможность, должна была залить светом и еще большей радостью измученную неизвестностью Ленкину душу. И все-таки сознание того, что Димка живой, снимало с Ленкиной души ту боль, которая не давала ей покоя раньше.
Месяц без малого до намеченного свидания Лена прожила как долгий год. И вот наступила та пятница, которой Лена не могла дождаться: завтра должен приехать Димка. Приедет ли? Теперь уже Лена сомневалась в этом. Она пораньше легла спать, но уснуть не могла, мысли набегали одна на другую. Лена снова и снова продумывала свою линию поведения с Димкой. "Никаких нежностей, пока не узнаю всей правды, и вообще пусть все расскажет о себе. И почему это раньше мне не казалось странным, что я даже не знаю, где он живет, хоть бы раз в общежитие свое пригласил. Никогда!" Но вот мысли стали путаться, и на смену им пришел сон, отключивший от всех забот сегодняшнего и завтрашнего дня.
Проснулась Лена от негромкого стука в окно. "Димка..." - Лену как будто током ударило. Она вскочила мгновенно, мельком взглянула на часы, отметив для себя, что стрелки перевалили за восемь. "Ого!" - подумала она. - А говорил, в шесть приедет. Хитрил: надо было как-то объяснить свой неуверенный вопрос, можно ли ко мне приехать. Посторонней стала... Раньше говорил: я к тебе приеду тогда-то... Не спрашивал..."
Быстро одевшись в платье, приготовленное еще вчера после тщательного просмотра своего нехитрого гардероба, и по-быстрому застелив диван-кровать, Лена пошла открывать дверь. Отодвинула задвижку и отступила в прихожую. Димка осторожно вошел, держа чемоданчик в правой руке. Лена внимательно смотрела в его лицо, стараясь сохранить на своем равнодушное выражение. Ей казалось, что в эти первые мгновенья встречи она сможет понять по его глазам, насколько правдив он был по телефону.
Сколько раз вот так же Димка входил в ее квартиру, и всякий раз Лена тут же приникала к нему, пряча свое лицо где-то под его подбородком, Димка приподнимал ее голову и целовал по очереди глаза, нос, щеки и губы. Но сейчас Лена не сделала навстречу ни единого шага.
Привет!
Привет! Проходи, раздевайся, - сказала она, как чужому, отступая все дальше в глубину прихожей.
Димка поставил в угол чемоданчик, снял плащ, повесил
его рядом с Ленкиной курткой, сказал:
- Так. В этом доме нам уже не рады. Здесь нас уже забыли...
Лена давно знала эту Димкину привычку нападать, когда нужна была оборона. Не было правды в его глазах. Лена промолчала.
Быть может, я здесь совсем лишний?
Ладно тебе... А вообще-то за это время все могло произойти.
Димка прошел в комнату, сел у стены на стул:
Как я давно здесь не был! Как ты живешь?
Да живу... Ты давай о себе рассказывай.
Да чего рассказывать, ты уже все знаешь. Так получилось... - Димка пожал плечами.
Не верю я тебе почему-то. Я уж думала, что тебя и на свете нет, а ты, оказывается, просто номер моего дома забыл, очень уважительная причина, если учесть, что ты находился в другом городе, почти на другой планете. Там, небось, и телефона-то нет.
Ты что, никогда в больнице не лежала? Какая тебе там междугородка? сказал сердито Димка и добавил мягче уже:
Совсем чужая стала...
У Лены защипало в носу от подступивших слез. "Может, правда все, подумала. - Болел все-таки, не до меня было..."
Как сейчас-то себя чувствуешь? - спросила она, забывая все странности Димкиного разговора по телефону.
Да сейчас вроде нормально.
Ну а в санатории как отдыхалось?
Тоже ничего. Скука, правда, там зеленая. Воздухом хоть подышал - и то хорошо.
Димка встал, подошел к Лене, обнял ее, прижал к себе. Лена не сопротивлялась, но что-то мешало ей отвечать на его ласки. Нет, не поверила она ему до конца. "Потом разберусь, целый день впереди", - решила она, слегка отстраняясь.
- Димка, я совсем без дров сижу, иди-ка наруби, а то все еще топить приходится через день, а я пока завтрак приготовлю. Справишься после болезни?
- Попробую, - улыбнулся Димка. - Может, что получится. Чувствовалось, что настроение у него улучшилось. Он
снял пиджак, бросил его на спинку стула, взъерошил растопыренными пальцами свои каштановые волосы и вышел во двор.
Лена открыла холодильник, вытащила промытую с вечера зелень и длинный темно-зеленый огурец и стала крошить для салата. Потом нарезала и положила на тарелочки отдельно колбасу и сыр и поставила на огонь купленные вчера на скорую руку киевские котлеты. "Накрою в комнате", - решила она. Выдвинула на середину комнаты раскладной полированный столик, стулья поставила по обе стороны стола, сняла со спинки стула Димкин пиджак, отнесла в прихожую и повесила рядом с плащом и своей курткой. Котлеты потрескивали, распространяя по кухне аппетитный запах, не зря вчера они показались Лене свежими и в меру смягченными хлебом. Лена перевернула их и взяв в обе руки тарелки с закусками, направилась в комнату.
Войдя, она вдруг увидела рядом со стулом, на котором только что висел Димкин пиджак, небольшую книжечку в коричневом переплете. "Выпала из нагрудного кармана , - сообразила она и, поставив тарелки на стол, подняла ее. "Удостоверение личности", - было вытеснено на лицевой стороне переплета золотыми буквами. Лена раскрыла книжечку и на нее глянул с фотографии Димка в военной форме офицера. "Шалашов Дмитрий Яковлевич", -прочитала она в первой графе после номера удостоверения. На секунду у Лены закружилась голова, и она присела на тот самый стул, который так легкомысленно подвел Димку, и снова впилась глазами в анкетные Димкины данные: "Ст. лейтенант... Слушатель Военно-воздушной Академии им. Жуковского... Дата выдачи документа-Ага! Четыре года тому назад! На пятом курсе", - соображала Лена, хотя сердце у нее стучало, как у зайца, за которым гонятся собаки. Осторожно выглянула в окно. Димка упоенно размахивал топором. Лена перевернула еще пару страниц. Прописка: улица... дом... квартира... Так. Семейное положение: жена - Людмила Петровна Шалашова, год рождения... Дочь - Наталья Дмитриевна, год рождения... Восемь лет дочери", - опять подсчитала Лена. Вот оно что! Ни разу Димка не приезжал к ней в военной форме, никогда не говорил ни о жене, ни о дочке. Предложение ей делал... Как же так?! В груди защемило от боли и от предчувствия надвигающейся на нее беды. Но сердце не хотело расставаться с надеждой на какое-то чудо. "Может, разведенный? Тогда штамп должен стоять о разводе!" Ничего не могла понять Лена, никак не могла она связать это нечаянное открытие с Димкой, которого она за год знакомства привыкла считать принадлежащим только ей одной. "Надо же, и фамилия другая, и ни в каком почтовом ящике он не работает, слушатель..." И снова на нее накатила волна неожиданной усталости, как тогда, после телефонного разговора. Большим усилием воли она заставила себя успокоиться. Опять выглянула в окно: Димка продолжал трудиться. Лена почему-то на цыпочках подошла к вешалке и положила удостоверение в Димкин нагрудный карман, хорошо, что он был один-единственный и ей не надо было гадать, в какой положить: в левый или в правый. Котлеты на сковороде трещали так, что Лена поняла - подгорели. Она выключила газ, переложила котлеты на тарелочку, посыпала чуть-чуть зеленью, поставила на конфорку чайник и снова начала хождение из кухни в комнату и обратно. Через минуту стол был накрыт. Лена выключила закипевший чайник, бросила прямо туда заварку, постояла немного у окна, стараясь по возможности привести в порядок свое душевное состояние, потом вышла на крыльцо:
Хватит, Димка, иди, пока котлеты не остыли, я потом сама все сложу.
Сейчас, - откликнулся Димка, поднимая топор. - Только вот с этим чурбаном расправлюсь.
Лена прошла в комнату, села на стул спиной к окну, оставив Димке более освещенный. Пока Димка мыл на кухне руки, Лена старалась соорудить на своем лице нечто наподобие улыбки или хотя бы хорошего расположения духа.
- Как вкусно все, - сказал Димка, входя в комнату, наклонился, клюнул Лену в ухо, и раскрасневшийся и довольный, сел за стол напротив Лены.
- Давай ешь, - сказала Лена и взялась за вилку. Димка с аппетитом откусил от куска хлеба и захрустел
огурцом.
Слушай, Дим, а как твоя фамилия? - не хватило у Лены терпения на светскую беседу, пока они завтракали.
Коршунов. Как будто ты не знаешь?!
Лена немного помолчала, чтобы дать возможность Димке разделаться с котлетами. Но внутри ее так и распирало от желания вывести Димку на чистую воду.
А где ты учишься?
Чего это ты мне допрос устраиваешь? В институте связи. Зачем тебе это?
Так, знать хочется. Когда ты вот так неожиданно пропал, мне все сны какие-то странные снились, и вот в одном мне приснилось, что ты не Коршунов, а Куропаткин.
Придумаешь тоже!
Да нет, правда во сне приснилось.
А еще чего приснилось?
Да много чего разного снилось. Например, что ты женатый и у тебя дочка есть.
Димка на минуту перестал жевать.
- Ну-ну, - сказал он. - Давай дальше.
На лице его появились следы усиленной умственной деятельности, видно, соображал, случайно Ленка такое сказала или действительно чего-то знает.
- Да лезло всякое в голову, вот и снилось... - проговорила Лена, как бы отступая и стараясь придать своему голосу спокойное равнодушное выражение.
Димка мгновенно успокоился.
Я уж чего только не передумала, ведь как в воду канул!
Ну понимаешь, бывает же такое, вот вылетел начисто номер твоего дома из памяти... Я виноват, конечно. А с другой стороны: не адресное же бюро запрашивать. Дедушке на деревню писать не хотелось. Думал, приеду, объясню все - поймешь.
Пожалуй, сейчас Лена поверила бы всей этой истории, так искренне и непринужденно говорил Димка, если бы перед глазами не стояли строчки из удостоверения личности.
Дим, а чего ты ко мне ни разу в форме не пришел? Тебе, наверное, идет.
В какой форме? - опешил Димка.
В какой... В военной!
С чего это ты взяла? - он опять перестал жевать.
Сорока на хвосте принесла, - Лена старалась говорить легко, почти шутливо, хотя душа ее давно уже плакала от обиды и горечи.
Тоже во сне приснилось? - спросил Димка, не принимая ее шутки.
Он встал и вынул из кармана брюк пачку сигарет. Димка курил редко, все собирался бросить, но, видно, так пока и не собрался. "Было бы двустороннее - бросил бы", -подумала Лена.
Она тоже встала, вышла в кухню, налила в бокалы чай, чтобы остыл немного. Когда она снова вошла в комнату, Димка стоял у окна и курил в форточку.
Ты мои документы проверяла, пока я дрова рубил, - сказал он угрюмо, не оборачиваясь от окна.
Да, проверяла, - сказала Ленка вызывающе, звенящим голосом.
Для этого и дрова рубить послала?
Для этого! Ты же видел, сарай прямо полнехонек рубленых дров. Будешь еще есть? - спросила Лена, смотря на раскрошенную в тарелке Димки котлету.
- Спасибо. Наелся, - Димка по-прежнему смотрел в окно. Лена стала убирать со стола. Перенесла все в кухню,
поставила на кухонный столик. Внесла в комнату и поставила на стол вазочку с печеньем и конфетами.
А чай будем пить?
Давай попьем, - согласился Димка.
Лена принесла два больших толстостенных бокала с чаем, снова села на свое место. Стала чуть прихлебывать из бокала - чай был горячий. Димка все стоял у окна. Вторая по счету сигарета полетела в форточку. Потом сел за стол и молча стал крутить в руках бокал с чаем. На Лену он не глядел, в стол глядел и все крутил и крутил бокал, как будто руки грел. А Лена, исподтишка наблюдая за Димкой, горько думала: "Все правда. Женатый. Может, жена куда уезжала, вот он и обрадовался..." Слезы стояли так близко, что Лене стоило немалых усилий сдержать их. Глотал чай, она вместе с ним проглатывала и стоявший в горле комок. Все глотала, глотала, пока бокал не опустел. Процедура чаепития немного успокоила ее. Димка тоже допивал свой чай. Ни он , ни она не притронулись ни к печенью, ни к конфетам. И Лена, как только Димка отодвинул пустой бокал, отнесла все опять в кухню. Потом попросила Димку:
- Давай передвинем стол на место.
Димка одним резким движением приподнял и поставил стол в угол. Лена передвинула на свое место стулья, скинула тапочки, залезла на диван-кровать, поджав под себя ноги.
Садись, - сказала Димке. - Рассказывай. Димка тоже сел на диван.
Все рассказывать?
Все.
С самого начала?
С самого начала.
Димка долго молчал, может, думал - с чего начать. Лена тоже молчала. Не подгоняла, понимала, как тяжело сейчас Димке собраться с мыслями.
Ну вот слушай. У этой истории есть предыстория. Да, я женат, и дочка у меня есть, все как у людей, только плохо у меня в семье, и с самого начала так было. Спросишь, почему женился? Сейчас расскажу. Служил я после училища в Германии, в небольшом гарнизоне: холостяков - пруд пруди, а девчонок раз, два и обчелся, не задерживались они в невестах. Два года прослужил, и вот приехала в гости к моему сослуживцу сестра. Так, обыкновенная девчонка, даже можно сказать, дурнушка, в России я на такую бы и не взглянул, а там любая девчонка нарасхват. Все холостяки зашевелились, ну и я тоже стал обхаживать. Гляжу: она мне предпочтение отдает, а я и рад. Ну в кино, в клуб сходили, туда-сюда, начал я к ней подъезжать, кровь-то застоялась, молодой. Она ни в какую. "Женись, - говорит. - Тогда". Я ей говорю: "Если я у тебя буду первый - женюсь. Согласна?" - "Согласна", - говорит. Вот так я и женился - дал слово, а отступать некуда было, девчонкой она оказалась, перед приятелем неудобно было, знал он о наших отношениях. Да и одному, в общем- то, тяжко было. Только и двух месяцев не прошло, как понял я, что сделал большую ошибку. Одно дело - не любил я ее, а другое - характер у нее невозможный оказался. Ссорились каждую неделю. Может, если бы я ее любил, так где-то и уступил бы, а здесь, как коса-на камень: она мне - сцену, мне с ней неделю разговаривать не хочется. Живем как кошка с собакой, хоть, говорят, и кошка с собакой иногда дружно живут. А у нас не жизнь, а сплошная ссора. Дочка родилась - вроде как-то ровнее у нас отношения стали, да только на первых порах. А потом опять началось... Она кричит, а я молчу или встаю, одеваюсь и иду куда глаза глядят, а ее это еще больше злит. А мне уж и глядеть-то на нее не хочется. Через три года поступил я в Академию, переехали в Москву, дали нам комнатку небольшую, смирился я со своей судьбой, дочкой стал больше заниматься
подросла, интересно с ней стало, а с женой все то же, совсем чужие стали, но живем - куда деваться. Вот тут-то ты мне и подвернулась. Как раз очередную сцену она мне устроила. Я, как всегда, собрался, чтоб криков ее не слышать, и вперед - куда глаза глядят, а они на тебя и поглядели. И все - как приколдовала ты меня, понял, о тебе мечтал еще в юности, да не встретилась ты мне тогда. Решил ничего тебе не говорить, так как боялся, что не захочешь ты меня и видеть, как узнаешь, что я женат. А жить без тебя я уже не мог. Пошел в магазин, купил себе раскладушку и стал жить, как квартирант, вечером раскладываю раскладушку, утром - складываю. С дочкой общаюсь, с женой вообще не разговариваю, что она говорит
не слышу как будто. Покричит она, покричит, надоест - перестанет. Потом поняла, что дело далеко зашло, что появилась в моей жизни другая женщина: по субботам ночевать перестал приходить, - избрала другую тактику, ласкою хотела взять, чего от нее никогда и не видел. Только поздно было, не подпустил я ее к себе. Вот так и жили целый год. Перестала она кричать, перестала готовить и стирать на меня, сам я все делал. Деньги - часть ей отдавал, часть себе оставлял. Думал, закончить бы Академию, а там разведусь, покаюсь перед тобой, никому тебя не отдам.
Димка говорил каким-то ровным, бесцветным, невыразительным голосом все на одной ноте, не глядя на Лену. А Лена была рада, что он не смотрел на нее, потому что она представляла, какое страдальческое выражение сейчас было написано у нее на лице. В душе она рыдала, и, чтобы не разрыдаться по-настоящему, она постоянно твердила себе: "Спокойно, спокойно. Потерпи еще немного, пусть рассказывает, тебе надо узнать все до конца". Сердце стучало тяжело и часто и ныло, ныло, ныло... С этим ничего нельзя было поделать. И она напрягала тело, подавляя дрожь, которая вот-вот должна была вырваться наружу.
- Вот так и было до поры до времени. Помнишь нашу последнюю встречу? Так вот, перед той нашей встречей, после долгой игры в молчанку, когда дочка, приготовив уроки, пошла погулять, она устроила давно ожидаемый мною скандал, обзывала меня и так и эдак, впрочем, я это заслужил в ее глазах, тебя честила теми же словами, а под конец сказала: или я образумлюсь, так и быть, она мне все простит, или она пойдет к начальнику Академии и сообщит ему о моем поведении. Давно я уже ждал такого ультиматума, и так слишком долго она терпела сложившуюся ситуацию, не думал я, чтобы ее так надолго хватило. Только не было у меня желания возвращаться в мою прежнюю жизнь. Думаю, если согласишься принять -к тебе перееду, не согласишься - уйду куда-нибудь на квартиру. Что будет! Выгонят из Академии - пусть выгоняют, а может, обойдется, не выгонят, пятый курс все же. Выговор - мелочь. А что еще? Еще могут в звании понизить, из партии выгнать, первое - переживем, второе -посерьезнее. Да только, думаю, чего паниковать раньше времени. Все равно нет мне возврата к прежней жизни. В воскресенье у нас с тобой разговор состоялся, ты согласилась, чтоб я к тебе переехал. Домой вернулся поздно, мои спали. Утром молча ушел в Академию. После занятий зашел в магазин, купил чемодан, пришел домой, открыл шифоньер, сложил в чемодан все свои вещички, в вещмешок сапоги затолкал и обувь, плащ-палатку скатал. Молчу, она тоже молчит. Ну, думаю, сейчас дочка придет после прогулки, скажу - в командировку еду и... к тебе. Все ничего, но о дочке сердце щемит. В первый класс ходит, все понимает уже... Последнее время как-то отдалилась она от меня, все больше с матерью, видит ведь, что совсем мы не общаемся, но ничего не говорит, а что думает... И вдруг звонок в дверь, приятель один с женой заявился, сто лет они у нас уже не были, вроде проходом, а я так понял, что это - жены моей работа. За стол сели, я делаю вид, что все у нас с женой прекрасно, разговариваю с ней, она тоже отвечает. Посидели, выпили. Жена приятеля все тосты за боевых офицерских подруг предлагает, а приятель напрямик спрашивает: "Ты что? Загулял, говорят? Только не стал я с ним этот вопрос обсуждать, обрезал его, мол, это мое дело, и чтоб он сюда носа не совал. Еще посидели немного, и ушли они. К тебе я решил ехать на другой день после занятий. Помог ей со стола убрать, разложил раскладушку и спать лег. А на другой день прихожу домой, а мои вещички опять все в шифоньере лежат, и дочка -дома, не гуляет, хотя погода прекрасная. Чемодан в углу пустой стоит, вещмешок на своем месте пустой висит. Я снова за чемодан и снова - вещички складывать. Чемодан собрал, вещмешок собрал. Чемодан - в руку, вещмешок -за плечи, плащ-палатку - на плечо, думаю, что дочке на прощанье сказать, смотрит на меня глазенками, и чувствую - стыдно мне, как будто предаю ее. Только хотел рот открыть, как такое началось... Заголосила жена, вцепилась в чемодан: "Не пущу." Дочка на шее повисла, тоже плачет: "Не уходи, папа! Видно , мама хорошую разъяснительную и всякую прочую работу с ней провела. В общем, чувствую, что мне сейчас не вырваться. Жалко дочку стало, и жену никогда плачущею не видел. Говорит: "Давай забудем все, не порть мне жизнь, кто меня теперь с ребенком возьмет. Я многое поняла за это время, посмотришь, по-другому жить станем. Только не уходи... Все прощу, не вспомню никогда... Люблю я тебя!" Первый раз такие слова услышал от нее. Да ведь , действительно, наверное, любит: могла бы тогда за любого в нашей части холостяка выйти, а меня выбрала. Это я виноват, что добивался ее, не любя... В общем, сломался я как-то враз, так решил: на сегодня -отложим, а там - посмотрим. Первый скандал устроит, а это, думаю, не долго ждать, и привет. На душе муторно, себя тоже жалко, о тебе даже вспоминать боюсь. Остался... Спать вместе легли, только не тронул я ее, клянусь тебе, ну да и она не настаивала, видно, понимала, что трещина уж больно глубокая между нами пролегла, долго ее законопачивать надо. Лежу, а сам о своей раскладушке мечтаю, думаю, как бы на нее опять завтра перебраться. Так что ты думаешь?! На другой день прихожу я с занятий, а она мне радостно так: "Ой, Дима, я раскладушку продала. К Васильевым (это соседи) мать приехала в гости, а им ее положить негде, а я Марине говорю: хочешь, бери нашу раскладушку". Уж и раскладушка не моя, а наша стала. Вот так и пошлопоехало... И правда, другой стала, кто бы сказал, что такое может быть, не поверил бы. А дочка так и льнет, и на улицу уже не выгонишь. Живу и ругаю себя последними словами за слабодушие, другой раз в Академии к телефону подойду, - так тебе позвонить хочется, хоть голос твой услышать, а что скажу? Все жду, выжидаю, чего, и сам не знаю. Хожу сам не свой. Сердце побаливать стало. Пошел к терапевту, давление подскочило, стал таблетки пить, верхнее в норму пришло, а нижнее не снижается. А тут вот эта путевка подвернулась, военврач наш говорит: "Может, съездишь, занятия у вас закончились, а диплом успеешь сделать, там у тебя еще почти два месяца остаются". Вот я и поехал. Димка помолчал.