Ерошевская Лира. Под небом Финского залива

   - Приезжала ко мне туда два раза вместе с дочкой... Послезавтра путевка кончается, два дня могу у тебя побыть, не выгонишь?
   Лена молчала, ждала, что он еще скажет, но он, видно, ждал ответа на свой вопрос. А Лене свое хотелось спросить: если бы она не узнала, что он женат, и, следовательно, не произошло бы этого разговора, то он, выходит, побыв у нее два дня и ничего не объяснив, опять исчез бы таким же самым образом? Она разжала сомкнутые губы, произнесла два слова, но дальше говорить не смогла, ливневым потоком хлынуло из нее долго сдерживаемое рыдание, сотрясая все тело.
   - Лена, Лена, ну успокойся, прошу тебя.
   Но Лена была уже не властна сама над собой. Уткнувшись лицом в маленькую диванную подушечку, Лена рыдала громко, в полный голос, на бабий манер, только что не причитала, и Димка не знал, как остановить эту бушующую стихию. Поняв, что любые слова и уговоры сейчас бесполезны, он вышел во двор и затянулся сигаретой. Когда он вернулся в дом, Лена уже не рыдала, а только тихонько всхлипывала время от времени.
   Лена, - сказал Димка, - поверь, что я не планировал своей жизни отдельно от твоей. Это временное отступление, ну смалодушничал, ты должна же меня понять. Все решаешь ты! Поедешь со мной туда, куда пошлют? Одно твое слово! Теперь ты знаешь все! Я не прошу ответа сразу, подумай. Я знаю, что сейчас на тебя свалилось слишком много информации, тебе нужно к ней привыкнуть, переварить все. Но у нас есть еще время. Ты слышишь меня, малыш?
   Послушай, Дима, ты всегда говорил мне, что ценишь в человеке честность и не переносишь лжи и фальши. Я старалась не соврать тебе даже в малом и верила каждому твоему слову, а ты... Как ты мог так долго мне врать, ведь и сегодня ты не собирался мне ничего рассказывать. А у тебя было достаточно времени объясниться намного раньше, ведь это признание вынужденное. Я даже не знаю, как бы ты повел себя дальше, если бы я не вынудила тебя на откровенный разговор. Как же мне теперь верить тебе?!
   Прости, ты права, я виноват. Только не говори пока больше ничего. Не спеши, подумай.
   И какое право ты имел делать мне предложение, имея жену и дочь?! Лена изо всех сил старалась, чтобы у нее не дрожал голос. - Ты говоришь: согласилась принять. Я согласилась принять свободного мужчину, а не чужого мужа. В какое положение ты хотел меня поставить своею ложью?
   Ты права, - повторил Димка. - Мне казалось, главное - перешагнуть через...
   Жену и дочь, - жестко подсказала Лена. - А через меня ты перешагивал и ...
   Опять подступившие слезы не дали Лене договорить, и она замолчала.
   Димка ходил по комнате туда-сюда, и половицы под его шагами скрипели противными голосами: "Как быть?" -когда он шел к двери, "Быть как?" - когда он шел обратно.
   - Сядь, Дим, - попросила Лена, - в глазах рябит. - Хотя сама она и не смотрела на Димку, вниз, на угол дивана все время смотрела.
   Димка сел на стул, на диван - не решился, чувствовал, сейчас к Лене не подступиться, лучше подальше держаться, пусть выскажется, он потерпит, но Лена больше ничего не сказала, говори не говори - ничего от этого не изменится. В ней созревало и крепло решение: "Все! Нет у нее больше Димки. Отнимать его у двух женщин, которым он принадлежит, она не будет. Чужой, чужой, чужой! И всегда был чужим. Все врал! - обида тоже вносила свою лепту в тот хаос, который царил в ее мятущейся душе. А любовь к Димке превратилась в тугой комок боли, который, заняв огромное пространство где-то там, где было сердце, властвовал над всеми остальными чувствами. Казалось, он поселился там навечно. "Ну ладно, не признался во вторую, в третью встречу, но потом-то можно было объясниться, может быть, тогда мне легче было бы простить и перестроить себя, но ведь целый год обманывал, а я уши развесила. Фу, как гадко".
   Никак Лена не могла справиться с неожиданной новостью, поставившей с ног на голову все их отношения.
   - Лена, - сказал Димка, послушай, если нет в семье лада и любви - все равно она рассыплется, не я первый, не я последний. Надеюсь, это ты понимаешь?! Я виноват, что не сказал тебе о семье раньше, но давай не будем расплачиваться за мою ошибку самым дорогим - нашей любовью. Ну хочешь, я останусь у тебя с сегодняшнего дня навсегда? Форма военная у меня в чемодане, остальное потом заберу. И будь что будет, только чтобы вместе. Лена покачала головой:
   Не хочу, Дима. И вообще уезжай. Мне нужно побыть одной. Не обижайся.
   Ну не будь такой жестокой, Лена, ведь мне тоже сейчас плохо.
   Знаю. Но хорошо нам сегодня уже не будет. И наверное, никогда уже не будет. Уезжай, Дима.
   Хорошо, я уеду, пусть будет по-твоему, - Димка стал собираться. - В понедельник я тебе позвоню... А может, я останусь, Лена?
   Нет, Дима. Я прошу тебя. Димка вышел в прихожую, оделся:
   Ты меня хоть до порога проводишь?
   Лена встала, вышла вслед за Димкой. Димка притянул ее к себе, хотел поцеловать. Но Лена уперлась руками ему в грудь:
   Не надо.
   Как хочешь. До свиданья. Зря ты так!
   До свиданья. Спасибо тебе за дрова.
   Димка вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. А Лена опять побрела к дивану. Легче ей не стало от того, что Димка ушел, и все-таки сейчас для нее одиночество было нужнее. Чтобы отвлечься от своих невеселых мыслей, она стала выискивать для себя разные хозяйственные дела, до которых до сих пор не доходили руки: пересмотрела свой гардероб, починила то се, устроила небольшую постирушку, но мысли все равно вертелись в одном направлении, она вспоминала свои встречи и разговоры с Димкой, теперь пропуская их через фильтр открывшегося ей знания о нем, и многое приобретало новый смысл и звучало совсем иначе, чем раньше. В этих воспоминаниях Димка не становился ни хуже, ни лучше, просто она многое переосмыслила, увидела с других позиции, но созревшее в ней раньше решение было неизменным. Теперь оно диктовалось какой-то внутренней потребностью ясности и правильности своего поведения. Димкин голос, звучащий с ноткой жалости и сочувствия к дочке, да и к жене тоже, когда он рассказывал о своем несостоявшемся уходе из семьи, говорил Лене о том, о чем и сам Димка, быть может, еще не догадывался: нельзя быть счастливым, если своим счастьем ты сделаешь несчастливой свою собственную дочь, кровь от крови, плоть от плоти. Разве сможет он выбросить ее из памяти и из жизни? Может быть, будет скрывать от Лены свою тоску по дочери, но она будет жить в нем, разъедать и перечеркивать все остальное. " И разве смогу я быть счастливой рядом с ним, несчастливым? Нам надо забыть друг друга. Он - военный. Зачем лезть на всякие неприятности. Сломает себе карьеру и уже только за это потом возненавидит и себя, и меня. Нет, нет! Люди с опытом семейной жизни говорят, что любовь все равно проходит с годами, наверное, так и есть", - уговаривала себя Лена, укрепляясь в своем решении, а комок боли, поселившийся рядом с сердцем, ворочался и ворочался, не считаясь ни с какими разумными доводами.
   С понедельника жизнь опять покатилась по проложенным ею рельсам ежедневных забот. Димка, как и до своего исчезновения, звонил Лене каждый день, Лена разговаривала с ним чуть- чуть насмешливо, а в общем-то по-доброму, но ни на какие свидания с ним не соглашалась, сказала, что собирается поехать на очередные выходные дни к родственникам. Димка предлагал встретиться в будний день после работы, поговорить обо всем, но Лена была непреклонна: "Не о чем, Димочка". Но Димка был настойчив. Как-то в пятницу он подъехал к проходной НИИ но Лена вовремя заметила его, она резко притормозила и спряталась за спины идущих впереди. Сердечко застучало часто и сильно. Комок боли возле него, только что научив-шийся лежать спокойно, превратился в неотъемлемую часть Лениного существа, снова стал перекатываться слева направо и обратно. Но Лена, приложив руку к груди, зажала его ладонью и тихонько пошла назад. Она вышла из другой проходной, о которой Димка не знал, а со следую-щего понедельника перед тем, как идти домой, стала выглядывать в окно и смотреть, нет ли у главной проходной Димки, но Димка больше там не появлялся. Он даже по телефону не обмолвился, что ждал Лену в пятницу у проходной, хотя продолжал звонить ей каждый день, и Лена по-прежнему перекидывалась с ним несколькими ничего незначащими фразами, ловко уходя от всех серьезных разговоров.
   Культмассовая работа, которая оттягивала на себя много умственной энергии, немного отвлекала Лену от копания в своем прошлом. Во время очередного библиографического обзора или беседы Лена начисто забывала вообще о существовании Димки. И к концу третьей недели комок боли, дававшей Лене передышку только во время увлекательной работы, чуть-чуть уменьшился в размерах, как будто подтаял, и Лена повеселела: "Пройдет! Поистине время лучший лекарь".
   В воскресенье она вытащила из шифоньера отрез сиреневого шелка, лежавшего там еще с зимы, и, чуть полюбовавшись им, стала лениво листать журнал мод, подбирая подходящий фасон для платья. "Вот это сошью. Шить просто, а смотрится красиво", - решила Лена, останавливаясь на модели слегка приталенного платья. Она разложила на столе большой лист миллиметровки, взяла карандаш и линейку, и только провела первую линию, перенося чертеж с журнала на бумагу, как в окно постучали. Лена вздрогнула, взглянула в окно и, встретившись через не задернутый шторой кусок оконного двойного стекла с Димкиными глазами, стремительно присела, чтобы уйти от них. Потом она тихонько перешла на кухню, где было зашторено плотнее, и присела на табуретку. Комок боли в груди снова стал разрастаться и в одну минуту заполнил собой все пространство внутри Лены. "Открой, открой!" приказывал он Лене. "Не открою! -отвечала Лена. - Что хочешь со мной делай, а не открою". А Димка снова постучал в окно, в то же самое, потом - в окно кухни, раз, два. Лена сидела не шелохнувшись.
   - Лена, открой, - услышала Лена Димкин голос. - Я же знаю, что ты дома. Открой, не съем же я тебя.
   Лена молчала, даже дышать перестала.
   - Открой, Лена, просто поговорим, не захочешь - я к тебе больше никогда не приеду. Открой!
   Не открою, - кричала мысленно Лена. - Зачем ты приехал? Я только что стала отходить от той боли, которую ты мне причинил. Не открою! От этого зависит вся дальнейшая твоя и моя жизнь. Если открою, то все пойдет не так, как должно быть, - не железная же я! Ну пойми же ты, тупоголовый Димка, что ради тебя и твоей дочки... нет, ради нас всех я не открываю и не открою тебе дверь. И не стучи больше, иначе мне не выдержать". - Но тишина была ей ответом.
   Лена еще немного посидела, потом осторожно выглянула через щелку занавески во двор. Димка сидел на пне срубленной сосны, положив на поленницу дров букет красных тюльпанов, и курил. Лена не отрываясь смотрела на него, слезы текли по ее лицу, скатываясь на кофточку. Вот Димка докурил сигарету, оросил под ноги, затоптал каблуком, посмотрел на Ленины окна, сначала -на одно, которое в комнате, потом - на другое, которое в кухне, потом - на дверь. Лицо у него было каменное, как будто высеченное из гранитной глыбы, все черты заострились, нос вытянулся, губы сжаты. А в глазах была тоска... Вот он встал и, оставив букет там, где он лежал, устало и неторопливо пошел к калитке.
   Мысленно Лена бежала ему вслед, она зубами закусила мизинец и отпрянула от окна, чтобы не видеть, как он уходит. Когда она выглянула еще раз, слегка отодвинув занавеску, в поле ее зрения попал только кусок двора и калитка, Димки как и не было. Как будто приснилось все. Нет, не приснилось: на поленнице лежал букет красных тюльпанов. Лена все глядела на него и глядела, а в голове крутились строчки из песни в исполнении Эдиты Пьехи: "Я могла бы побежать за поворот..." "Пусть лежит, - решила Лена. Меня нет дома. Ему показалось, что он видел меня через двойную раму окна. Не было меня дома". Она подошла к своему плащу, вытащила из кармана носовой платок и высморкалась. Комок боли, ворочаясь, укладывался поудобнее на свое место. "Куда его деть?" -тоскливо подумала Лена. - Сколько можно терпеть это?! Нужно купить телевизор, - пришла к ней спасительная мысль. Обязательно куплю, завтра же. Заеду в культтовары после работы и куплю". От этой мысли ей стало немного легче. Она снова взялась за выкройку, хотя вначале никак не могла разобраться, куда какую линию и от какой нужно провести, как будто совсем дурная стала. "Все хорошо, - уговаривала она себя. - Какая я молодец - не сдалась. Все хорошо".
   Когда утром она вышла во двор, букет лежал на том же самом месте: увядший, жалкий, никому не нужный. Лена лишь скользнула по нему взглядом и прошла мимо. А Димка совсем перестал ей звонить. И тогда Лена поняла, что даже эти ничего не значащие звонки очень много для нее значили. Но с другой стороны, ей стало легче: не надо было бороться с самой собой, и комок боли в ней снова стал съеживаться и уменьшаться и вдруг однажды исчез совсем, остался только след от него - такое шероховатое, рубцеватое местечко, которое не нужно было трогать и которое начинало корчиться, когда Лена вспоминала прощальный Димкин взгляд, которым он скользил по ее окнам. Она считала дни до того времени, когда у Димки должен быть выпуск. "Уедет - и мне совсем легко станет", - думала Лена. Телевизор она так и не купила. На другой день не собралась, а потом решила, что это не то лекарство, которое может ее излечить. Постепенно она опять научилась читать книжки по вечерам, только старалась выбирать что-нибудь повеселее. Казалось, они излечивают ее.
   А в конце июня, рано утром, когда она только пришла на работу, опять позвонил Димка.
   Лена, - сказал он, - завтра я уезжаю.
   Куда тебя направили? - спросила Лена почти спокойно.
   В Кострому. Не так уж и далеко, - пошутил он. - Слушай, собирал вещи и нашел книгу, библиотечную, помнишь, ты мне давала почитать? Ты забыла, наверное, и я забыл. Я подъеду часа в четыре к проходной, выйди, я тебе ее верну. Библиотечная же, - добавил он, боясь, что Лена откажется выйти.
   Хорошо, выйду. Действительно, я о ней совсем забыла. Когда это было?! По-моему, до революции.
   Около четырех Лена подошла к окну, из которого хорошо было видно проходную, и сразу же увидела Димку, он стоял с дипломатом в одной руке и с букетом цветов - в другой. Лена смотрела на него с высоты третьего этажа.
   Он был в форме, и это было немного непривычно для Лены. Она подкрасила губы перед карманным зеркальцем, поправила прическу, чуть помедлила, как перед тем, когда заходишь в экзаменационный класс, и спустилась вниз. Вышла за проходную.
   - Привет, - сказала небрежно.
   Ей хотелось показать, что ничего не осталось от ее любви к Димке, все перемололось и ей абсолютно все равно - уезжает он или не уезжает, тогда как внутри зашевелились и горечь, и обида на него. И от этого она становилась какой-то неестественной даже для самой себя.
   Привет, - Димка протянул ей букет розовых пионов.
   А цветы зачем?
   Я же никогда не приходил к тебе без цветов, пусть так будет и сегодня.
   - Спасибо. Красивые, - она вся светилась от улыбки: разберись-ка деланная эта улыбка или искренняя.
   Всем своим видом она старалась подчеркнуть свою доброжелательность и свое безразличие к Димке. Мол, все позади! Все слезы и переживания. Ничего не осталось. "Уезжай, пожалуйста. Мне абсолютно все равно". А то местечко, где когда-то ворочался комок боли, ныло и ныло, и, чтобы заглушить это ноющее чувство, она улыбалась все шире и шире.
   Отчего тебе так весело, когда грустно мне? - спросил Димка.
   Не знаю. Наверное, оттого что вижу тебя. Димка слегка усмехнулся:
   - Ну если ты так этому рада, то, может, отпросишься у своего шефа на часок пораньше с работы, и мы посидим с тобой где- нибудь в ресторанчике, простимся с надеждой на встречу?
   - Работы много... - Лена мотнула головой. - Давай книгу. Димка открыл дипломат, вынул книгу, отдал Лене.
   - А может, все-таки отпросишься? Вот так легко зачеркиваешь все, что у нас было?!
   - А что было? Было, да сплыло! Димка стоял, молчал, смотрел на Лену.
   Ну ладно, пошла я. Всего тебе доброго, хорошо устроиться на новом месте! Я гляжу, ты уже капитаном стал, поздравляю.
   Спасибо. Твоими заботами.
   Приятно видеть, как растут люди.
   Букет она держала в одной руке, книгу - в другой. -Правда, пошла я. Счастливо: - руки не протянула - руки были заняты.
   - Счастливо, - обиженно сказал Димка.
   И Лена пошла. Шла, уже не следя за своим лицом, с потухшими глазами, спиной чувствуя Димкин взгляд. Вот проходная, возле стояла урна, и, проходя мимо нее, Лене вдруг нестерпимо захотелось бросить туда букет, подаренный Димкой, какая-то досада на себя и на Димку рвалась наружу, требовала незамедлительного выхода, букет словно жег ей руки, так не хотелось нести его в библиотеку, где он опять будет ворошить приятные и неприятные воспоминания, но она знала, что Димка смотрит ей вслед: пусть не знает, как ей горько это прощание. Она ни разу не оглянулась. Зашла в здание предприятия, в фойе первого этажа, в углу, тоже стояла урна, и она осторожно, как в вазу, опустила туда букет пионов. "Может, вытащит кто-нибудь", - подумала она с жалостью к себе, к Димке, к этим красивым, ни в чем не повинным цветам, выращенным и составленным в букет чьей-то заботливой рукой. Поднялась к себе в библиотеку, заперлась на ключ и беззвучно зарыдала. В последний раз... Слезы принесли ей облегчение. Она подошла к окну, но у проходной уже никого не было. Она вытерла ладонями лицо, повернула ключ в двери библиотеки и села за стол выдачи, готовая к встрече очередного читателя.
   Вот здесь бы и поставить точку, но судьба распорядилась иначе. Была у Лены еще одна встреча с Димкой,
   Прошел целый год. Лена давно успокоилась. Разгладились даже складочки в том месте, где когда-то устроил себе жилище ком боли. Но память о Димке жила в ней. Жила так же, как жила память обо всем том, что случалось с ней в жизни с тех пор, как она себя помнила. Жила независимо от того, хотела она помнить или не хотела. И все-таки она старалась вспоминать о нем реже. И когда раздался его звонок, и она, сняв трубку, услышала знакомый голос, который невозможно было перепутать ни с каким другим, в душе у нее запел радостный пастуший рожок, оказавшийся там неизвестно откуда.
   Что ты здесь делаешь?
   Проездом. Еду в отпуск, к матери. Быть может, ты подъедешь после работы к Курскому вокзалу, мы посидим и поболтаем в привокзальном ресторанчике, а потом ты проводишь меня до поезда, я уезжаю в ..
   Хорошо, - сказала Лена. - Я подъеду.
   Я буду ждать тебя в зале ожидания, прямо у входа в ресторан.
   Договорились, - сказала Лена. - Жди, - и, положив трубку, прислушалась к себе.
   Но тихо было в ее душе, тихо и спокойно и чуть-чуть светло от того, что сегодня она встретится со своим прошлым, как будто пойдет в кинотеатр смотреть очень интересную картину, которую когда-то смотрела и которая ей очень понравилась, но которую она почти совсем забыла, и вот сегодня она имеет возможность получить еще раз удовольствие от ее просмотра. С нетерпением выждав последние минуты рабочего дня, она вышла за проходную и, не торопясь, направилась к станции метро, весело напевая что-то себе под нос. Она хотела растянуть эти минуты ожидания негаданной встречи, шла и думала, какая она молодец, что проявила тогда характер и не испортила жизни ни себе, ни Димке, ни той маленькой девочке, которая была его плотью и кровью. Шла, испытывая удовольствие от того, что еще сравнительно молода и симпатична, что еще заглядываются на нее мужчины и что скоро она увидит Димку, того самого Димку, из-за которого она когда-то сходила с ума. Не торопясь вошла в зал ожидания, остановилась, рассматривая публику. "Ага! Кажется, вот он, в гражданском . Димка поднялся со скамейки и стоял, ожидая ее. Она подходила все таким же неторопливым шагом, улыбаясь и смотря ему в лицо и почему-то мало узнавая его. Он тоже улыбался ей навстречу.
   Здравствуй, малыш!
   Здравствуй, - она протянула ему руку.
   Димка прижал ее руку к губам. А она никак не могла его узнать, что-то новое появилось в нем, а что - она никак не могла сообразить. Но вдруг она поняла, что именно изменилось в нем: Димка был седой. Да, да, белые прядки, аккуратно зачесанные, покрывали его голову, никак не гармонируя с его молодыми зелеными глазами, и Лене стало не по себе. Она даже тряхнула головой, как будто отгоняя от себя неожиданное видение, но Димкины волосы продолжали оставаться седыми.
   - Что с тобой? - спросила она.
   Больше она ничего не спросила, не стала развивать или уточнять вопрос, но Димка ее понял.
   - Жизнь, - ответил он неопределенно, проведя рукой по волосам. - А потом, у меня и отец рано поседел - наследственное, наверное. - И улыбнулся вымученной улыбкой.
   А у Ленки защемило в груди. "Зачем я спросила, нужно было просто не заметить". - подумала она.
   Ну что, пойдем посидим, - Димка взял ее под руку. Они прошли в ресторан и выбрали столик, стоявший в самом углу. Народа было мало, и официант подошел к ним, когда они только начали изучать меню. Впрочем, совсем напрасно, потому что ничего из того, что афишировалось, в ресторане не было.
   Неси, что есть, - сказал Димка официанту. - И еще вина хорошего, граммов триста.
   Официант принес столичный салат, антрекоты с жареным картофелем, рыбу под маринадом и графинчик с вином. Они выпили за встречу.
   Замуж не вышла? - спросил Димка.
   Не собираюсь пока... Кто не вышел до двадцати пяти, тот уже раньше чем в тридцать пять не выйдет. Так что у меня в запасе есть еще четыре года.
   Лене хотелось узнать, как сложилась его дальнейшая личная жизнь в семье, осторожно спросила:
   Как твоя дочка?
   Отличница, - в Димкином голосе звучала гордость.
   Ну, а как с женой живешь?
   Живем... - Димка повернул голову и стал рыскать глазами в глубине зала.
   Лучше, чем раньше?
   Брови у Димки переломились посередине.
   - Лучше, наверное... - сказал Димка и, перебив сам себя, стал подзывать появившегося из подсобки официанта. - Друг, принеси-ка нам водички еще какой-нибудь.
   И не давая Лене времени для следующего вопроса, стал рассказывать, как в вагоне поезда, в котором он приехал в Москву, он познакомился с интересным поэтом, который всю дорогу читал ему свои стихи. И Лена поняла, что не хочет он рассказывать ей о своей семейной жизни, и решила больше не расспрашивать его об этом.
   Разговор, не клеящийся вначале, после рюмки стал более непринужденным. Они говорили обо всем: о политике, о просмотренных кинофильмах и прочитанных книгах, о новых знакомствах, - только не касались больше тем, имеющих непосредственное отношение к ним самим. А иногда они замолкали, сидели молча и смотрели друг на друга. Кто знает, о чем думал в это время Димка, но глаза у него становились такими, какими они были в самые лучшие часы их былых встреч. Только к его седым волосам Лена никак не могла привыкнуть, ей вспоминались те каштановые волосы, которые она так любила когда-то трогать рукой.
   А время неумолимо приближало час Димкиного отъезда. Рассчитавшись с официантом, Димка закурил очередную сигарету, курить он так и не бросил:
   - Спасибо, что пришла.
   Он опустил глаза в тарелку и несколько минут разглядывал ее измазанную подливой поверхность. Потом поднял глаза на притихшую Лену:
   - Пойдем, малыш. Пора!
   Они зашли в камеру хранения за вещами и вышли на перрон: поезд стоял уже на своей платформе. Димка занес вещи в купе и снова вышел к Лене. Они стояли и смотрели друг на друга, не говоря ни слова. До отхода поезда оставались минуты. Вокруг суетились носильщики, пассажиры и провожающие. Никто не обращал внимания на седого мужчину и на красивую женщину с сумочкой, перекинутой через плечо. Лена ждала, что Димка поцелует ее на прощанье, тем более что обстановка была самая что ни на есть подходящая, но Димка только протянул руку и провел по ее волосам.
   - Я очень рад, что увидел тебя, - сказал он и вспрыгнул на подножку тронувшегося поезда, который стал быстро набирать скорость.
   Лена шла вдоль платформы, закусив губу, и махала рукой Димке, который, держась за поручень и перегнувшись в Ленину сторону, тоже махал ей рукой. Они не отрываясь смотрели друг на друга, и в Димкиных глазах Лена читала, что она по-прежнему любима им, и ей казалось, что если даже она никогда и никем не будет больше любима, то она сможет жить той памятью, которая оставалась с ней, и той любовью, которая всегда будет жить в Димкином сердце, - она верила в это, хотя о любви между ними не было сказано ни слова. Откуда-то издалека на поверхноость вдруг вынырнула мысль: а как бы сложились их судьбы, если бы она открыла дверь Димке, когда он приезжал к ней с букетом красных тюльпанов? Но она тут же отогнала от себя эту мысль, потому что она разрушала весь ее лирический настрой. Лена чувствовала, как в душе ее рождается что-то горячее и доброе, что она старательно пыталась в течение всего года вытравить из себя, как ненужный сорняк. И не помнила она ни коварной Димкиной лжи, ни боли, ни обиды, ни горьких дней, которые принесла ей любовь, - помнилось только светлое и хорошее, что было между ними.
   Неправда, что любовь умирает! Она может как угодно видоизменяться, но снова озарять душу в самых непредвиденных обстоятельствах, может убаюкиваться собственными внутренними приказами и просыпаться при первом прикосновении к ней. Любовь... Ее невозможно убить! Она вечна! Но почему же мы так редко считаемся с нею?!
   ...Это была их последняя встреча.