Файнток Дэвид. Надежда "Дерзкого"

   – Сколько дней вы провели в карцере?
   – Десять.
   – В следующий раз просидите все сто. Обещаю.
   – Так точно, сэр.
   – В третий раз посажу вас на тысячу дней. И выйдете вы оттуда, когда вам исполнится двадцать один год. Понятно?
   – Так точно, сэр!
   – Забудьте о дерзости, Дакко.
   – Есть, сэр!
   – Что с обучением мистера Босса?
   – Он начинает понимать, что такое график, сэр. Он… – Крис замялся, умолк.
   – Продолжайте.
   – Он не так уж туп, если его не злить. Я хочу сказать, что у него есть желание учиться.
   – Хорошо. Идите.
   Отлично! Похоже, Эдди и Грегора помирить удалось.
   Поздним вечером у двери своей каюты я обнаружил лужу. Интересно, кто мыл сегодня полы? Деке? Разгильдяй! Вдруг в нос ударил запах мочи. Ее следы остались и на двери.
   Войдя в каюту, я сбросил китель на кресло, положил фуражку на стол. Ладно, бывает и хуже. Чего только не вытворяли в Академии курсанты. Но лужа была не просто оскорблением, а скорее грозным предупреждением: не прекращу муштру – еще не то будет.
   Я задумался. Полет только начался. И если дать послабление сейчас, потом дисциплину не восстановишь. Поэтому я изматывал и себя, и экипаж бесконечными учениями, строго наказывал за малейшую провинность. Только так можно выжить в тяжелых условиях, а анархия не сулит ничего, кроме гибели.
   Я хотел было вытереть лужу, но раздумал и решил не обращать на нее внимания.
   В душевой глянул в зеркало. Видок – хуже некуда. Будто на мне пахали. А впереди – долгие годы. Выдержу ли я?
   Я решил не сдаваться и по-прежнему был беспощаден. Не только к экипажу, но и к себе. Пошел в ход последний стальной лист на изготовление ящиков для выращивания овощей. Дважды в день я проводил учения по лазерной стрельбе. Филип и Грегор, измотанные не меньше меня, тем не менее справлялись со своими задачами. Через несколько дней я стал менять интервалы между учениями, то увеличивая их, то уменьшая. Экипаж постоянно был в боевой готовности.
   Однажды Филип нечаянно пролил на мой стол кофе. В ярости я влепил ему пять нарядов. Грегор не посмел вступиться за Филипа, только осуждающе на меня посмотрел. Этого было достаточно, чтобы отправить его на порку. Когда, оскорбленный, он вернулся на мостик, я заставил его несколько часов кряду решать задачи по стыковочному маневрированию.
   Все продолжали меня избегать. В один из дней я заметил на двери моей каюты непристойный рисунок и приказал Грегору его стереть. Следующие два дня выдались подозрительно спокойными. Что это? Затишье перед бурей?
   На третий день в мою каюту постучался Уолтер Дакко. Я так истосковался по нормальной человеческой речи, что не стал его прогонять, надеясь на доброжелательность с его стороны.
   – Хочу передать вам петицию, – огорошил меня Дакко.
   – С требованием моей отставки? – устало спросил я.
   – Нет, сэр. Конечно, нет. – Что «конечно»? Что никто не решился бы подписаться под такой петицией? Или что, Дакко не осмелился бы вручить ее мне?
   – Вы подписались под ней?
   – Нет, сэр.
   – Тогда зачем принесли?
   Он долго думал, прежде чем ответить.
   – Видите ли, – заговорил он наконец, – почти все на корабле обеспокоены, и я не мог не помочь людям. Если вы не примете петицию, я не ручаюсь за последствия.
   Я внимательно прочел бумагу и подписи под ней. Текст был составлен в очень осторожных и сдержанных выражениях, каждое слово тщательно взвешено.
   – Они просят починить сверхсветовой двигатель. Но вы-то знаете, что это невозможно.
   – Допускаю, что так оно и есть.
   – Тогда чего вы от меня хотите?
   – Чтобы вы попытались починить двигатель.
   – Послушайте, если вы в здравом уме и твердой памяти, объясните мне, пожалуйста, зачем чинить то, что починить невозможно?
   Его губы тронула едва заметная улыбка.
   – Вы, должно быть, слышали…
   – Входите, садитесь, – пригласил я его.
   – Есть, сэр.
   Я тут же понял, что допустил непоправимую ошибку. Неделями я старался установить между собой и экипажем дистанцию, а теперь взял да и пригласил подчиненного к себе в каюту. Что делать? Не отменять же приглашение. Так я уроню свое достоинство.
   – Слушаю вас, мистер Дакко, – сказал я, когда мой неожиданный гость сел к столу.
   – Я верю вам, сэр. Наверняка двигатель починить невозможно. Но значительная часть экипажа придерживается иного мнения. Они не могут смириться.
   – С чем?
   – С тем, что их мнение игнорируют; а главное, что двигатель нельзя починить. Допустим, кто-то их в этом убедит. Но они просто не выдержат такого удара. Сойдут с ума или потребуют, чтобы вы соорудили новый двигатель или изобрели какой-нибудь способ быстро доставить их в Лунаполис. Логика над такими людьми не властна.
   – И что дальше?
   – Извините, но скажу вам прямо. Есть два пути. Следовать логике или действовать вопреки ей. Вы вправе выбрать любой. Но предпочтительнее второй путь. По крайней мере, он даст людям надежду.
   – Что конкретно я должен сделать? Выражайтесь яснее, мистер Дакко.
   – Яснее не могу. Потому что читал уставы и знаю что можно говорить, а что нельзя. Я вовсе не хочу, чтобы меня казнили.
   Я едва не взорвался. Видимо, Уолтер Дакко почувствовал это и понял, как велик риск. В уставах не было четких указаний насчет петиций. На некоторых кораблях командиры вообще отказывались их читать. Так что Дакко вел себя вполне благоразумно. Одно дело – передать командиру петицию и совсем другое – изложить требования, не указанные в петиции.
   – Мистер Дакко, приказываю вам говорить без обиняков, ничего не утаивая.
   После моего приказа ему больше нечего было опасаться, я снял с него всякую ответственность, и он знал это, потому что читал уставы. Казнить можно было только за нарушение приказа.
   – Так вот, разрешите им начать ремонт двигателя. Пусть даже у них ничего не получится, зато они будут заняты делом, вместо того чтобы тратить энергию на раздражение и ругательства в ваш адрес. У них появится благородная цель.
   – Ложная цель, – возразил я.
   – Это неважно. Им нужна цель. Дайте ее им.
   – А что будет, когда они убедятся в бессмысленности своей затеи?
   – Некоторые смирятся, более настойчивые продолжат работу несмотря ни на что. Разрешите им. Пусть они мучают двигатель, а не вас.
   Я развернул петицию, снова пробежал ее глазами. Подписались почти все члены экипажа.
   – От мисс Бартель я этого не ожидал.
   – Знаю, сэр. Полагаю, она все понимает, но по каким-то своим соображениям не пошла против остальных.
   – А почему Крис не поставил свою подпись?
   – Вы приказываете мне ответить?
   – Да.
   – Он хотел подписать, но я пригрозил, что в этом случае выбью из него последние мозги.
   – А вы изменились за последнее время, мистер Дакко.
   – Да, сэр. Полгода назад мне бы и в голову не пришло угрожать собственному сыну. Тогда я был… еще нормальным человеком.
   – Значит, вы все же присматриваете за ним? – улыбнулся я. – А раньше, помнится, говорили, что даете ему полную свободу действий, чтобы он стал самостоятельным.
   – Дело в том, что я опасался вашей реакции, сэр. Я и сейчас не уверен, что вы простили бы ему такое. А я не хочу, чтобы моего сына казнили, хоть он и неблагоразумный.
   – Никто не хочет умирать. – Я вздохнул. Похоже, роль тирана была сыграна мною блестяще. Меня панически боятся. – Передайте всем, что я принял петицию и хочу над ней поразмыслить. Надо еще раз поговорить с Касавополусом. Ведь даже если энтузиасты заделают в шахте двигателя дыру, я все равно не разрешу производить испытания во избежание катастрофы.
   – Понимаю, сэр. Об этом вашем замечании я умолчу.
   После ухода Уолтера Дакко я не мог думать ни о чем другом, кроме петиции. Матросам повезло с Уолтером Дакко, осторожным и в высшей степени благоразумным. Не исключено, что он сам вызвался передать мне это послание, чтобы оградить своих товарищей от моих преследований и жестокости.
   На следующий день я вызвал Касавополуса и завел с ним разговор о ремонте.
   – Нет, – покачал он головой, – на борту это просто невозможно.
   – Но почему бы не попробовать? – возразил я. – Вреда не будет никакого. Затягивайте ремонтные работы, насколько это возможно, пусть люди живут надеждой. А там – будь что будет. Рано или поздно они поймут, что напрасно тратят силы. Ну и поделом. С какой стати я должен забивать себе голову чужими проблемами?
   – Для вас они, конечно, чужие, – не без ехидства заметил Касавополус.
   Так бы и врезал ему по физиономии. Выбил бы из него это проклятое высокомерие.
   – Слушайте внимательно! – произнес я с металлом в голосе.
   – Очередная угроза? – так же ехидно спросил он.
   – Нет! Совсем другое! Если хотите, могу извиниться прямо сейчас. За то, что, прикинувшись маньяком, грозил отрезать вам руку. Признаю свою вину, очень сожалею и прошу меня простить!
   Он долго смотрел на меня в упор, потом наконец сказал:
   – Мне кажется, это не все. Что еще?
   – Да, не все, оставьте свое высокомерие и ведите со мной разговор, как положено по армейскому уставу. Вам ясно? Иначе я отправлю вас к мятежникам в четвертую секцию до конца полета. Клянусь перед Господом Богом! Даю вам время на размышления до завтрашнего дня. Теперь все.
   Он продолжал на меня смотреть, и я выдержал его взгляд.
   После его ухода я никак не мог успокоиться и проклинал себя за очередной срыв. Веди если Касавополус не подчинится, придется выполнить обещание и отправить его к мятежникам. Но что тогда будет с кораблем? Касавополус нам нужен позарез. Не могу же я доверить машинное отделение беспризорнику Деке!
   Надо было видеть, с каким энтузиазмом все взялись за ремонт двигателя. Я пришел в изумление. Все свободное время люди отдавали этой работе. Первым делом надо было выйти в магнитных ботинках и скафандре в открытый космос и по металлическому корпусу корабля добраться до пробоины, чтобы провести замеры. Появилась возможность обучить Грегора обращению со скафандром и работе в открытом космосе. За Грегором, как обычно, присматривал Филип.
   От внешнего люка воздушного шлюза на втором уровне до пробоины было неблизко – дыра располагалась у самой кормы. Грегор осторожно шагал по обшивке корпуса, а Филип для страховки шел рядом с ручным реактивным двигателем, чтобы вернуть Грегора, если тот по ошибке оторвется от корпуса и начнет удаляться от корабля. Прогулка была нелегкой даже для опытного специалиста, не говоря о новичке.
   Вернулись они усталые, но полные надежд. Радость Грегора не могла до конца омрачить даже встреча со мной возле шлюза.
   – Что скажете, мистер Таер, об успехах кадета? Достоин он звания космонавта? – Я нарочно не спросил об этом у самого Грегора, по традиции командир редко снисходит до разговора с кадетами, держа определенную дистанцию.
   – Будет достоин, сэр, если еще немного потренируется, – ответил Филип.
   – Тогда прикажите ему во время тренировок таскать ранец с инструментами. Это развивает мускулы на ногах.
   Филип и Грегор едва заметно улыбнулись. Я ответил им тем же. Помнится, в бытность свою гардемарином я радовался любой возможности выйти в открытый космос. Мои товарищи – тоже.
   – И проследите, чтобы за каждый час, проведенный в космосе, он два часа решал задачки по навигации, – добавил я.
   Как ни странно, даже мой сволочной приказ не убавил энтузиазма мальчишек. А я почувствовал себя дряхлым, как миссис Ривс, и пошел прочь, оставив Филипа и Грегора радоваться.
   Придя на мостик, я вызвал Уолтера Дакко и вручил ему лазерный пистолет. Вместе с ним мы отправились в лазарет за Клингером, чтобы после выздоровления снова отвести его в четвертую секцию. Увидев вооруженного Дакко, Клингер сразу все понял, однако сделал еще одну попытку уговорить меня оставить его на свободе, чтобы он мог честным трудом искупить свою вину.
   – Нет. Слушать ничего не желаю, – твердо заявил я. – Мистер Дакко, отведите его вниз.
   – Пожалуйста, сэр! Не отправляйте меня туда! – умолял Клингер. – Мы же с Анди теперь… Между нами кровь. Он дважды стукнул меня по голове, хотел убить. И теперь одному из нас не жить.
   – Это ваши проблемы.
   Бедняга Клингер взвыл от собственного бессилия. Он был еще слишком слаб, чтобы сопротивляться, и позволил Дакко взять себя за руку. Втроем мы спустились на третий уровень к коридорной двери, ведущей в четвертую секцию. Внутри управляющая замком панель была удалена, и открыть дверь можно было только снаружи.
   – Держите оружие наготове, мистер Дакко, – приказал я и набрал на кодовом замке одному мне известный шифр.
   – Разрешите мне хотя бы иногда разговаривать с Еленой, сэр, – взмолился Клингер.
   – С какой Еленой?
   – С мисс Бартель, сэр. Мы с ней часто беседовали, пока я лежал в лазарете. Она заставила меня о многом задуматься. Если вы запретите мне даже это… Разрешите, пожалуйста!
   – Входи! – рявкнул я.
   Клингер быстро скрылся за дверью, и я тут же ее запер.
   Через несколько дней я заметил, что многие члены экипажа без должного усердия относятся к своим прямым обязанностям. Нагрузка на каждого была предельно высока, и люди предпочитали отдавать все силы ремонту двигателя.
   Больше остальных манкировал своими обязанностями отряд отделения регенерации. Пришлось в наказание запретить им целую неделю заниматься двигателем. Не помогло – остальные отряды тоже халатно относились к своей основной работе. В открытый космос выходили не только Филип с Грегором, но и другие новички. Это было опасно. Кто-нибудь мог погибнуть. А на корабле так мало людей! Однажды Грегор оступился, оторвался от корпуса и по инерции начал медленно отплывать от корабля. Конечно, Филип вернул его, правда не сразу – дал Грегору пару минут беспомощно побарахтаться, чтобы тот запомнил свой промах надолго. На первый раз я не стал наказывать кадета, а только скрипнул зубами. Когда-то во время тренировки такое произошло и со мной.
   Спустя два дня они снова вышли в открытый космос. Я слушал их переговоры по рации. Грегор снова оторвался от корпуса.
   – Ой! Черт возьми! – закричал он.
   – Какие трудности, кадет? – язвительно спросил Филип.
   – Не могли бы вы вернуть меня на поверхность корпуса, мистер Таер? Пожалуйста.
   – Надо подумать. Кажется, в гардемаринской необходима генеральная уборка. Не мешало бы вымыть стены.
   Такого рода воспитательные приемчики, обычные в гардемаринской среде, были крайне опасны – отлетевшего слишком далеко от корпуса вернуть нелегко. И в этом случае могут погибнуть оба – и потерявший контакт с корпусом, и тот, кто пытается его спасти.
   – Не медлите, мистер Таер, верните его, – приказал я.
   – Есть, сэр, – ответил он. – Грегор, дай руку. Так. Становись обеими ногами. Теперь иди. Да не шаркай ты, поднимай ноги. Так, правильно. Теперь иди сам, я не держу тебя.
   Вскоре Грегор снова закричал:
   – Ох! Опять! Простите, мистер Таер!
   – Хватай его! – заорал я в микрофон. – Держи, пока он не войдет в шлюз!
   Едва они вошли в корабль, я выбежал с мостика, оставив его без присмотра, и помчался в помещение, где они снимали скафандры. При моем появлении оба приняли стойку «смирно».
   – Мистер Аттани, – громыхнул я, – передайте привет главному инженеру и попытайтесь больше не быть таким болваном!
   – Есть, сэр, – пробормотал Грегор.
   – Он не нарочно, сэр, – вступился за подопечного Филип. – Знай я…
   – Кадет, вон отсюда! – рявкнул я. Как только Грегор выбежал, я напустился на Филипа: – Вам девятнадцать, мистер Таер! Вы прослужили в армии шесть лет и должны знать, как опасно шутить в открытом космосе, тем более вам должно быть известно, что пререкаться с командиром запрещено! Вы разве не знаете, что гардемарин не может отменить приказ командира?!
   – Так точно, сэр. Я не пытался отменить приказ…
   – Вы пререкались со мной! Девятнадцатилетних гардемаринов не принято сечь, поскольку они хорошо усвоили, что можно, а чего нельзя.
   – Так точно, сэр, – побледнел Филип.
   – Доложите главному инженеру, что я приказал вас высечь! Однажды вы уже осмелились перечить командиру. Надеюсь, сегодняшний случай станет последним.
   – Есть, сэр! – Филип направился к выходу.
   – Пока вы будете вести себя как кадет, придется с вами обращаться соответствующим образом, – крикнул я ему вслед. Это было все равно что выстрелить в невооруженного человека, не способного ответить тем же. Но ярость взяла верх над совестью.
   Вскоре Филип и Грегор явились для доклада. На Филипа страшно было смотреть. Впервые за все годы службы я видел его совершенно убитым, но не стал ни о чем спрашивать, боялся. Если я сломал его, последствия для корабля будут самыми плачевными.
   Насчет Грегора я не питал иллюзий – он люто меня ненавидел. Хотя и доложил об исполнении наказания по полной форме, безукоризненно отдал честь, передал как положено просьбу Касавополуса занести наказание в бортовой журнал. Но я чувствовал, если надавить на него еще хоть самую малость, он не выдержит, бросится на меня и, возможно, убьет. Поэтому именно сейчас надо разобраться с ним как следует.
   – Филип, идите в свою каюту, – приказал я, даже не выслушав его доклада.
   – Есть, сэр. – Он отдал честь, повернулся кругом и вышел.
   Я решил до конца выбить из Грегора дурь.
   – Мистер Аттани, хотите мне что-то сказать? – спросил я.
   – Нет, сэр, – ответил Грегор, уставившись в пол.
   – Мне не нравятся ваши манеры. Потрудитесь их изменить.
   – Чего вы от меня хотите, сэр?
   Я дал ему пощечину. Лицо его дышало злобой.
   – Известны ли вам права кадета, мистер Аттани?
   – Думаю, известны.
   Я влепил ему еще одну пощечину, сильнее. Кулаки его сжались, но, слава Богу, он на меня не бросился. Случись такое – я вынужден был бы его казнить.
   – Кадет находится под опекой командира в полной его власти. Кадет не имеет никаких личных прав. Для командира кадет все равно что сын. Сколько еще пощечин вы хотите получить, мистер Аттани?
   – Пожалуйста, сэр! – взмолился он.
   – Отвечайте!
   – Нисколько! Я не хочу, чтобы вы меня били, сэр! – Его глаза наполнились слезами. Я ударил его еще раз.
   – Посмотрите на свои пальцы, мистер Аттани!
   Он с удивлением посмотрел на свои руки и медленно разжал кулаки.
   – Пожалуйста, – прошептал он, – разрешите мне вернуться в кубрик. Я хочу быть матросом.
   – Нет. Вы кадет. Ступайте в гардемаринскую каюту!
   – Я не ребенок, я не вытерплю такого обращения, – быстро заговорил он, перевел дух и продолжил: – Я не привык к порке. Боже мой, как же это больно! Филип держал меня за руки, когда я лежал на скамье! За что мне такое наказание? Ради бога, отпустите меня в кубрик!
   – Нет. Вы будущий офицер. Я сделаю из вас офицера! Хотите еще пощечину?
   – Нет, сэр, – еле слышно ответил он. Похоже, мне удалось с ним справиться. Оставалось еще чуть-чуть поднажать.
   – Хотите передать привет главному инженеру?
   – Ради бога, сэр, не надо! – взмолился Грегор.
   – Ведите себя как положено, и все будет в порядке. А теперь идите в каюту.
   Он разрыдался, но продолжал стоять по стойке «смирно», боясь даже вытереть слезы.
   Я рухнул в кресло и отвернулся, чтобы не видеть его.
   – Идите в свою каюту, Грегор, – повторил я.
   – Есть, сэр.
   Я сидел, не оборачиваясь, и не видел, отдал он мне честь или нет. И после его ухода вздохнул с облегчением – наконец-то мне удалось сломать Грегора. Теперь он будет как шелковый. Я отрезал ему все пути к отступлению. Теперь он будет подчиняться мне беспрекословно, забыв злобу и ненависть.
   Той ночью я с трудом уснул, но спал плохо и утром полусонный потащился в душ, до отказа открыл горячий кран, но тут же с криком выскочил и стал изо всех сил растираться полотенцем – вода оказалась ледяной. Я не стал закрывать кран, надеясь, что вода потеплеет, но она становилась все холоднее и холоднее. Ругаясь, как матрос, я натянул штаны, набросил на голые плечи китель и, как был босиком, помчался на третий уровень в машинное отделение.
   На лестнице столкнулся с Крисом Дакко, отшвырнул его и, кипя от злости, побежал дальше. Через секунду-другую я уже был на третьем уровне.
   – Атас, командир идет! – закричал кто-то из беспризорников. И все они вытянулись по стойке «смирно».
   Даже не взглянув на них, я забарабанил кулаками в машинное отделение; случайно вспомнил про панель управления замком, нажал кнопки, с силой распахнул дверь и влетел внутрь.
   – Что тут у вас за чертовщина? – взревел я. Деке испуганно вытаращился на меня, едва не выронив кусок трубы, который был у него в руках.
   – Держи ровнее, щенок! – прикрикнул на него Касавополус.
   В углу вздрогнул Джокко. Воздух был влажным от пара.
   – Что случилось? – спросил я.
   – Эти ссыльные бестолочи не уследили за давлением, – проворчал Касавополус, показывая на отрезанную трубу. – Вышел из строя клапан, сэр, – добавил он, взглянув на меня.
   – У меня в душе вода…
   – Холодная, знаю. Опоздай я на несколько минут, вода в трубах вообще бы замерзла.
   – А эти что здесь делают? – показал я на беспризорников.
   – Помогают Эдди искать подходящую стальную плиту, сэр, – кивнул он в сторону склада.
   Несмотря на ярость, я не мог не заметить вдруг появившуюся у него вежливость.
   – Плиту? Для сверхсветового двигателя? – набросился я на Деке. – А как же вахта?!
   Деке открыл было рот, но тут же смекнул, что лучше промолчать, не выводить меня из терпения, и весь съежился, словно ждал удара. Что ж, с удовольствием бы ему вмазал. Бросил взгляд на скамью в углу. Эх, всыпать бы этим нерадивым! Но матросов пороть запрещалось, только сажать в карцер и давать наряды вне очереди. В уставах все предусмотрено: ведь порка могла вызвать на корабле восстание, если командир корабля оказывался тираном. Из низших чинов разрешалась порка только несовершеннолетних, что я изредка и делал.
   – Сколько тебе лет, матрос? – спросил я у Деке.
   – Не знаю, сэр, – пожал он плечами. – Говорят, шестнадцать или семнадцать.
   – Так. Джокко тоже не достиг совершеннолетия, ему восемнадцать. Значит, вас можно выпороть. – Я показал инженеру на скамью. – Касавополус, вам помочь или сами справитесь?
   – Вы хотите, чтобы я выпорол их, как гардемаринов? С большим удовольствием. Но вначале пусть помогут мне починить водопроводную систему.
   – Я буду в своей каюте. Сообщите мне, когда появится горячая вода. А потом выпорите их! – И я с достоинством зашагал по коридору, если только это возможно, когда идешь босиком.
   Вскоре появилась горячая вода, я сполоснулся, занялся повседневными делами и забыл о происшествии. На следующий день я встретил в коридоре Уолтера Дакко.
   – Надо поговорить, – настойчиво произнес он. – Сугубо конфиденциально.
   Я знал, что человек он ответственный и не станет беспокоить меня по пустякам. Видимо, произошло что-то серьезное.
   – Приходите через полчаса на мостик. Проследите, чтобы вас никто не заметил. – Быть информатором небезопасно. Я ждал Уолтера с нетерпением и сразу закрыл за ним дверь.
   – Не подумайте, сэр, – начал он, – что я собираюсь вам указывать, как обращаться с экипажем.
   – Знаю. Не надо предисловий. Выкладывайте все, что считаете нужным. Я приказываю. Напомните мне об этом, если начну угрожать.
   – Есть, сэр. Полагаю, вам надо носить с собой оружие. По крайней мере, пока все не уладится.
   – Неужели дело дошло до этого? – ужаснулся я.
   – Вероятно. Беспризорники и их сторонники пришли в ярость, узнав, что Касавополус выпорол двух их товарищей. Ведь матросов нельзя оскорблять действием.
   – Можно! – взорвался я. – Они несовершеннолетние! Как вы посмели сказать, что это оскорбление действием?!
   – Так считают многие члены экипажа, а вовсе не я.
   – А вы что скажете, мистер Дакко?
   Он пожал плечами.
   – Полагаю, порка – наказание более действенное, чем мытье только что вымытого пола. И вполне заслуженное. Иногда так хочется выпороть Криса – руки чешутся.
   – Он не выдержит порки.
   – Знаю, сэр. Короче говоря, экипаж в бешенстве. Замышляют что-то недоброе.
   – Мятеж?
   – Трудно сказать. Всякое может случиться, если…
   – Кто? – перебил я.
   – Я так и знал, что вы об этом спросите.
   – Кто?! Отвечайте! – приказал я.
   – Пожалуйста, отмените приказ, командир.
   – Вы хотите сказать, что не подчинитесь?
   – Нет, сэр, – устало ответил он.
   Я сверлил его глазами, но он выдержал мой взгляд.
   – Хорошо, мистер Дакко, отменяю. Мало ли какие ходят разговоры. Но если кто-то попытается… Тогда вы назовете имя.
   – Я пока на стороне римлян, – слабо улыбнулся он, – Варвары еще осаждают нас.
   Так. После его ухода я задумался. Как себя обезопасить? Но идей на этот счет не было никаких. Ладно, там будет видно. Проторчав на мостике до самого ужина, я, не заходя в каюту, отправился прямо в столовую, И, едва вошел, как меня захлестнули волны враждебности. Воцарилась зловещая тишина.
   – Чем могу вам помочь? – спросила миссис Ривс, усаживаясь после молитвы за мой стол.
   – Ничем, – ответил я.
   – Тот руководитель хорош, который не отрывается от масс, – продолжала она, несмотря на мою угрюмость. – Вождь не может вести людей за собой силком.
   – На «Дерзком» пока еще нет демократии. И не будет! – отрезал я.
   – Вы чем-то расстроены?
   – Не в этом дело. Я выполняю свой долг так, как предписывают уставы.
   – Мне страшно за вас.
   Я промолчал. Да и что мог сказать? На ужин были бобы и овощи – этой пищей придется довольствоваться долгие годы.