Страница:
из-под ареста только после принятия первой советской конституции.
Лишь 13 человек посадили на гауптвахту в Кремль. Десятерых,
однако, вскоре выпустили. Под арестом остались Спиридонова,
Измаилович и Мстиславский, которые по решению большевистской
фракции Пятого съезда Советов подлежали суду революционного
трибунала. (См.: Спирин. Крах одной авантюры, стр. 55).
Уже 8 июля 1918г., т.е. еще до решения Пятого съезда Советов,
петроградский Губисполком снял со всех ответственных постов
левых эсеров, отказавшихся осудить свой ЦК. Вскоре члены фрак
ции левых эсеров были исключены из состава Совета. Череповецкий
Губсовет удалил левых эсеров из губернского и уездного Советов, а из
Казанской губернии доносили, что "все ненадежные исполкомы с кулацким и
эсеровским элементом упразднены и на их месте созданы... новые исполкомы с
исключительно коммунистическим составом..." Левые эсеры были исключены из
Советов Новгорода, Перми, Витебска, Орла и многих других городов. К осени
1918 г. левых эсеров, оставшихся в Советах, насчитывались единицы. Так, из
736 депутатов 31 уездного Совета, где еще оставались левые эсеры, последних
было лишь 146 человек, а большевиков -- 495. (См.: К. Гусев. Крах партии
левых эсеров, стр. 220-221).
Троцкий. О Ленине, стр. 119.
См.: Дзержинский. Избранные статьи и речи, стр. 111--116.
См.: Из истории ВЧК, стр. 154.
"Правда", 8 июля 1918, No 139.
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 316.
"Известия ВЦИК", 8 июля 1918, No141.
Петерс, указ. соч., стр.110. 22 августа 1918г. Дзержинский получил
свой пост назад формально. (См.: В борьбе за победу Октября.
Сборник статей. Москва, 1957, стр. 297-298).
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 316.
См.: Спирин. Крах одной авантюры, стр. 79.
См.: I.N. Steinberg. In Workshop of the Revolution. New-York--Toronto,
1953, p.222. В обвинении, опубликованном неделей позже, об
Александровиче говорилось, что, "воспользовавшись своим положе
нием... он ввел в комиссию убийц Мирбаха - Блюмкина и Андреева.
Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью
которого убийцы добились приема у графа Мирбаха... Решившись
на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути
отступления для отряда и принял самое деятельное участие в вос
стании. Им был отдан приказ арестовать Лациса, Петерса, Визнера
и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд
для захвата всей Комиссии и ее помещения". ("Известия ВЦИК",
14 июля 1918).
Г.Соломон. Среди красных вождей. Т. 1, Париж, 1930, стр.82-83.
Показания Александровича никогда советскими чекистами опубли
кованы не были. Между тем, есть все основания полагать, что данные
им показания, равно как и показания Спиридоновой, опубликован
ные в "Красной книге ВЧК", были пересланы немцам в Берлин.
На это указывают два обстоятельства: во-первых, в "Красной книге
ВЧК" показаниям Спиридоновой предшествует пометка "Берлин".
Во-вторых, они помечены буквой "б)", т.е. "а)" чекисты просто не
опубликовали. (См.: Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр.
319). А то, что какие-то показания Спиридоновой и Александровича
в Берлин в те дни пересланы были, следует из одного из документов,
хранящихся в архиве Троцкого. (См.: Архив Троцкого. Хогтонская
библиотека Гарвардского университета, т-564).
Цит. по кн.: Из истории ВЧК, стр. 154.
Дзержинский сообщил далее, что "Блюмкин был принят в Комиссию
по рекомендации ЦК левых с.-р, для организации в контрреволю
ционном отделе отдела по шпионажу". (Там же). Следовательно,
обвинение Александровичу во "введении в комиссию" убийц Мирбаха
также лишены оснований.
Красная книга ВЧК, стр. 193-194.
Ленин. ПСС, т. 37, стр.385. О восстании Муравьева см.: Ю. Фельштин
ский. Восстание М.А.Муравьева. "Новое русское слово", 15 августа
1982.
Цит. по кн.: В. И. Ленин и ВЧК, стр. 85.
Ленин и ВЧК, стр. 85.
Ленин. ПСС, т. 50, стр. 116.
См.: Н.К. Крупская. Переезд Ильича в Москву и первые месяцы его
работы в Москве. В кн.: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине.
Т. 2, Москва, 1957, стр. 192-193. Для судебного следователя в пове
дении Ленина не было ничего необычного: преступника всегда тянет
к месту совершения убийства. Советская историография не слишком
убедительно объясняет необычное поведение Ленина. Вот что пишут
составители книги "Ленине Москве": "После разгрома "лево"-эсеров
ского мятежа в Москве Владимир Ильич решил осмотреть особняк
Морозова, в котором находился штаб "левых" эсеров. По воспоми
наниям Н. К. Крупской, Владимира Ильича заинтересовало, почему
эсеры выбрали этот особняк своим штабом и как организовали его
защиту". (Ленин в Москве. Москва, 1957, стр.61--62). Но левые
эсеры не "выбирали" особняк Морозова -- штаб Попова там исходно
находился. И никакой "организации защиты" проведено не было.
Ленина тянуло к особняку именно для того, чтоб увидеть результаты
своего преступления. Визит Ленина в особняк был произведен
в такой тайне, что о нем не знали даже охранявшие подступы к
особняку солдаты. И появление в вечерние часы неизвестного
автомобиля, направляющегося к особняку, настолько удивило их,
что по машине Ленина был открыт огонь. (См.: М.И.Ульянова.
О Ленине. Москва, 1969, стр. 128).
ВЦИК V созыва, стр. 89-90. Из речи Чичерина.
Саблин объявил действия левых эсеров, начиная с ареста Дзержинско
го, актом самозащиты. Спиридонова обвинения в "восстании" также
отвергла: "Все происшедшее является результатом стремительной
зашиты русским правительством убитых агентов германского импе
риализма и самозащиты ЦК партии, совершившего это убийство".
(Красная книга ВЧК, стр. 201).
ВЦИК, V созыва, стр. 61.
Цит. по кн.: Спирин. Крах партии левых эсеров, стр. 82.
См.: Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр. 328.
Пьемонт -- бывшее королевство, ныне провинция северо-западной
Италии. В 1821 г. в Пьемонте началась революция, которая, однако,
потерпела поражение. Но с этого момента Пьемонт стал играть веду
щую роль в деле создания единого национального итальянского
государства, и название "Пьемонт" вскоре стало нарицательным,
чем-то вроде "фронды".
Цит. по статье: Д. Рубнев. С. Цыпков. Следователь республики.
"Волга", 1967, No 5, стр. 122.
ВЦИК, V созыва, стр. 58.
В книге "В. И. Ленин и ВЧК" ошибочно указано, что Шейнкман погиб
в 1919 г. (См.: Ленин и ВЧК, стр.649). В его фамилии иногда встре
чаются разночтения: Шейман, Шейнман, Шейкман.
Красная книга ВЧК. Гуверовская копия, стр. 380, 381, 384, 385.
В свете июльского уничтожения левоэсеровской партии как полити
ческого института, а затем еще и ленинско-сталинского уничтожения
самих членов ПЛСР, не чем иным, как глумлением звучит заявление
советского историка К. В. Гусева, сделанное им в журнале "Комму
нист", о том, что блок большевиков с партией левых эсеров "просу
ществовал очень недолго, но исторический опыт взаимоотношений
большевиков и левых эсеров представляет интерес как первый
опыт сотрудничества коммунистов с непролетарской партией в
условиях победившей революции, сыгравший положительную роль
в укреплении ее завоеваний, и как доказательство лояльного
отношения коммунистов к мелкобуржуазным партиям, поддержи
вающим социализм". (К. В. Гусев. О политической линии большевиков
по отношению к мелкобуржуазным партиям. "Коммунист", 1976,
No15, стр. 94).
В вышедшей в 1918 г. брошюре левые эсеры писали: "Мы, как пар
тия, теряем вместе с тем друго-критиков слева и приобретаем против
нашей воли врагов-"друзей" справа. Большевики, естественно,
отворачиваются от нас, изменивших им в самую трудную и острую
минуту классовой борьбы, зато к нам примазываются правые с.-р, и
иже с ними. Мы расползаемся по швам. Советская партия социаль
ного переворота готова превратиться в заговорщицкую антисовет
скую соглашательскую партию". (Вокруг московских июльских
событий. Саратов, 1918, стр.3). Даже тогда ПЛСР больше всего
боялась "кооперации направо".
Левоэсеровский деятель П. Сапожков в связи с этим писал: "Низы"
партии даже не предполагали порой о возможности тех событий,
которые развернулись в центре... Московские события явились
громом при ясном небе..." (Там же, стр. 87--88).
До тех пор, пока партия левых эсеров не была подавлена окончательно,
Ленин в отношении с немцами придерживался выжидательной тактики. По
свидетельству Г. Соломона, "Иоффе поминутно вызывали из Москвы и он часами
не отходил от аппарата, беседуя с комиссаром иностранных дел. И, конечно, об
этих беседах (в полпредстве -- Ю. Ф.) тоже циркулировали слухи и слухи, один
нелепей другого".1 Трудно сказать, о чем беседовал с Москвою
Иоффе. Ясно, однако, что сразу же после подавления "восстания" тон
советского правительства по отношению к Германии резко изменился. Уже 9 июля
Пятый съезд Советов, имея в виду прежде всего Германию, указал, что "в
случае иноземного нашествия, с чьей бы стороны оно ни исходило, обязанностью
всех рабочих и крестьян... явится беззаветная защита советского отечества
против империалистов".2 Это был пробный ленинский шаг,
оказавшийся удачным: съезд, еще три дня назад выступавший, в лице
большевистской фракции, за мир любой ценой, высказался за защиту своего
отечества. О возможной войне с Германией 10 июля говорил делегатам съезда и
Свердлов:
"Сколько-нибудь точного сообщения от германского правительства мы еще
не имеем, но косвенные указания успокоительного свойства мы имеем. Опасность
не миновала, но пока не получили официальных сведений... Есть много шансов,
что обойдется без войны, но сказать об этом категорически
невозможно".3
В тот же день в разговоре с Вацетисом Ленин поднял вопрос о вероятной
войне с Германией. Вацетис вспоминает:
"...Ленин показал мне донесения из Берлина о событиях на театре мировой
войны... Много говорилось о революционном движении внутри Германии, которое
охватило всю страну. В конце нашего разговора тов.Ленин задал вопрос: будут
ли сражаться латышские стрелки с германскими войсками, если немцы будут
наступать на Москву. Я ответил, что латышские стрелки будут сражаться везде,
где прикажет советская власть".
А когда днем 13 июля Вацетис прибыл к М. Д. Бонч-Бруевичу, вопрос о
войне, с Германией был советским правительством уже решен. Вацетис пишет,
что М. Д. Бонч-Бруевич не сразу принял его, так как был занят, а когда
освободился, то вышел и сказал:
"Извиняюсь, был очень занят... Были представители французской миссии.
Вы знаете, подготовляется вступление в мировую войну против Германии, и я не
мог их не выслушать до конца... Россия находится в крайне тяжелом положении,
она вступает снова в мировую войну вместе с Францией и Англией -- это дело
уже налажено..."4
Предупредительная вежливость советского правительства по отношению к
Германии, уже и прежде холодная, теперь исчезла вовсе. Большевики отказались
присутствовать на религиозной церемонии у гроба убитого германского посла, а
на траурные проводы гроба Мирбаха в Германию явился только Чичерин, и то с
опозданием в час, тем самым заставив всю процессию себя ждать. Чичерин же
был человеком исключительной пунктуальности, и его поведение немцы
рассматривали однозначно. К тому же, он появился без головного убора --
чтобы не снимать шляпы при проводах гроба посла, в неряшливом виде, и это
тоже произвело на немцев, торжественных и спокойных, соответствующее
впечатление.5 Большевики пытались продемонстрировать свое
неуважение к ним во всем, в чем это было только возможно.
Германия между тем тянула с ответом на последнее советское заявление.
Только 14 июля в 11 часов вечера Рицлер вручил Чичерину текст полученной из
Берлина ноты. В ней содержалось
требование о вводе в Москву для охраны германского посольства батальона
солдат германской армии. Но Ленин не собирался отступать. Решившись на
стремительное уничтожение ПЛСР, он доказал странам Запада решимость
коммунистического правительства удерживать власть и добиваться победы.
Бонч-Бруевич пишет:
"Самый факт восстания левых эсеров очень помог нам... Такое быстрое
подавление новых контрреволюционеров, аресты центров мятежников и суровая
расправа с их зачинщиками и с главарями сразу же дали всем понять, что наше
коммунистическое правительство твердо держит власть в руках и не собирается
никому давать пощады. Все это вместе взятое несомненно произвело впечатление
на правящие немецкие сферы и призрак почти неизбежной войны стал постепенно
отдаляться".6 Таким образом, если до убийства Мирбаха военные
действия между советской Россией и Германией практически не прекращались ни
до подписания Брестского мира, ни после него; если до июля 1918 г.
германское вторжение в Россию и оккупация Петрограда считались вопросом
ближайших недель, даже не месяцев, то после убийства Мирбаха эта угроза
стала отдаляться. Нужно было обладать дьявольским чутьем Ленина, чтобы еще 7
июля увидеть в этом второй (после разгрома ПЛСР) выигрышный ход: разрыв
Брестского договора. Но этот тягостный договор Ленин не мог разорвать сразу
же, после ожесточенной борьбы за мир на съездах, после многочисленных
заверений в том, что мир жизненно необходим республике Советов. Он хотел,
чтобы этот мир разорвала сама Германия.
Надежда на удачу мелькнула 14 июля, когда Бонч-Бруевич доложил Ленину о
телеграмме с германскими требованиями. Вот свидетельство Бонч-Бруевича:
"Владимир Ильич в это время находился под Москвой... Я сообщил ему, что
есть очень важные известия из Москвы.
От немцев?
Да, -- и я подал ему полученную телефонограмму.
Владимир Ильич быстро прочел ее Он рассмеялся
тем тихим смехом, за которым, я знал, выковываются у него твердые и
ясные решения государственного мужа, непреклонного революционера... --
Хорошо, мы им ответим, -- грозно сказал он... Он вдруг улыбнулся, даже
тихонько засмеялся и сел за столик, ...и сразу углубился в работу... Я знал,
что Владимир Ильич ждал самых худших последствий от провокаторского убийства
германского посла;... он предчувствовал войну, о чем уже объявил в им
написанном правительственном сообщении. Никакие ультиматумы не могли застать
Владимира Ильича врасплох, ибо он всегда все предвидел, все взвешивал и
изумительно ясно понимал все сложное общеевропейское положение
вещей".7
В ответ на германское требование Ленин написал заявление, которое 15
июля обсуждалось на заседании ЦК РКП (б).8 Протокол этого
заседания числится в "ненайденных",9 но составленный Лениным
ответ был в тот же день оглашен на заседании ВЦИК. Сообщив об ультиматуме
Рицлера и о его отклонении советским правительством, Ленин огласил затем
заявление, написанное им в тот упомянутый Бонч-Бруевичем вечер. Он указал,
что на требование немцев о вводе в Москву батальона солдат для охраны
посольства советское правительство ответит
"усиленной мобилизацией, призывом поголовно всех взрослых рабочих и
крестьян к вооруженному сопротивлению и к уничтожению, в случае временной
необходимости отступления, всех и всяческих, без всяких изъятий, путем
[сожжения]10 складов и в особенности продовольственных продуктов,
чтобы они не могли достаться в руки неприятеля. Война стала бы для нас тогда
роковой, но безусловной и безоговорочной необходимостью, но эту
революционную войну рабочие и крестьяне России поведут рука об руку с
советской властью до последнего издыхания..."
Ленин подчеркнул, что даже грядущая война с Германией не изменит
отношения большевиков к левым эсерам. И в этом смысле он подвел итог борьбы
партии большевиков и своей
собственной борьбы за однопартийную диктатуру.11 Резолюция
по докладу Ленина была принята единогласно.12
К этому документу, написанному единым порывом, у Ленина было какое-то
особое отношение. Бонч-Бруевич вспоминает, что, написав его, Ленин сказал:
"Возьмите это для печати, ... перепишите и пошлите. Подлинник никому не
давайте, сохраните у себя". Бонч-Бруевич продолжает:
"Второй и последний раз слышал я от него это желание. Так же, почти с
такими же словами, передал он мне свою знаменитую прокламацию
"Социалистическое отечество в опасности!", когда он мгновенно написал ее в
утро наступления немцев на Петроград..."
Война с немцами, которую все партийные активисты и ждали, и боялись, --
теперь становилась реальностью, и -- "все вздохнули свободно". Большевики
"отчетливо сознавали, что, несмотря ни на что, немцам необходимо дать
отпор". Но и немцы, со своей стороны, "поняли, что настаивать на своих...
требованиях нельзя. ...До конфликта не дошло. События в Германии назревали".
Германскому правительству теперь уже приходилось "думать больше всего о
своей собственной судьбе".13 Военное счастье Германии изменило:
так думал в те дни Бонч-Бруевич, так считал Ленин. Так писали несколько
позже в своих мемуарах и германские генералы и дипломаты, например Хильгер:
"Они (большевики -- Ю. Ф.) понимали, что Германия уже не сильна настолько,
чтобы настаивать на выполнении своих требований. Они правильно определили
ситуацию".14 Так писали затем уже и немецкие историки, в том
числе социалистические.15
Позже, когда революционный энтузиазм стал достоянием прошлого, бывший
нарком юстиции в советском правительстве, член ЦК ПЛСР Штейнберг,
эмигрировавший из России, отрицал в своих мемуарах намерение левых эсеров
поднять мятеж против большевиков. Штейнберг писал, что левые эсеры
"хотели лишь добиться изменений тех обстоятельств, которые вели страну
по дороге развалин... Они утверждали, что Германия не была в состоянии
возобновить войну с Россией, и правомерность этого утверждения была доказана
тем фактом, что Берлин не реагировал
на убийство с жестокостью, которая проявилась бы в дни военного
могущества Германии. (В это время Германия была уже слишком близка к
поражению)".16 Ленин понимал это не хуже Штейнберга, не хуже
левых эсеров. Вот что вспоминал о Ленине и июльских днях 1918 года Чичерин:
"Самым тяжелым моментом было убийство Мирбаха, когда можно было
опасаться со стороны германской военной партии немедленного перехода в
наступление. В этот момент у меня было несколько продолжительных разговоров
с Владимиром Ильичом. Он совершенно правильно оценил трудности, какие
представило бы для Германии наступление на Москву. И, считая необходимым
отклонить требования германского правительства о вводе в Москву германского
вооруженного отряда, Владимир Ильич с полнейшим спокойствием ожидал
результатов нашего ответа. Чутье не обмануло Ленина..."17
15 июля Чичерин передал Рицлеру две ноты, категорически отклонявшие
требования о вводе в Москву батальона германских войск.18 Это же
требование было повторно отклонено 19 июля. Столкнувшись со столь жесткой
позицией советского правительства, Германия не поддалась на провокацию и
отказалась от своих притязаний. 28 июля в Москву прибыл новый германский
дипломатический представитель Карл Гельферих. События, связанные со смертью
Мирбаха, постепенно отходили в прошлое.
ПРИМЕЧАНИЯ К ЭПИЛОГУ
Г. Соломон. Среди красных вождей. Т. 1, Париж, 1930, стр. 82.
Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда Советов.
Москва, 1918, стр. 209.
Я.М.Свердлов. Избранные произведения. Т. 2, Москва, 1959, стр.
247-248.
Вацетис. Июльское восстание в Москве 6 и 7 июля 1918 г. Сб. "Память".
Т. 2, Москва 1977-Париж 1979, стр.41-42, 54, 55, 56-57. Вацетис
пишет, что "Бонч-Бруевич не терял надежды создать большую
армию, были уже назначены командующие десяти армий..." (Там же,
стр.53).
См.: Gustav Hilger, Alfred G.Meyer. The Incompatible Allies. A Memoir-
History of Soviet German Relations 1918-1941. New York, 1953, p. 7.
В. Д. Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине. Изд. 2-е, доп., Москва,
1969, стр. 320.
Там же, стр. 321--323. Несколько отличный текст опубликован в
кн.: В.Бонч-Бруевич. Убийство германского посла Мирбаха и вос
стание левых эсеров (по личным воспоминаниям). Москва, 1927,
стр.54-55.
См.: В.И. Ленин. Полное собрание сочинений. Москва, 1958--1965,т. 36,
стр. 725.
Вообще, если верить сообщению советского историка Аникеева, до сих
пор "не найдены" протоколы заседаний ЦК РКП (б) с 19 мая по 16 сен
тября 1918 г. (См.: В.В. Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП (б) -РКП (б)
в 1917-1918 годах. Хроника событий. Москва, 1974, стр.298), т.е.
именно за тот период, когда на каждом заседании обсуждались про
блемы голода, продовольственных отрядов и возобновления войны
с Германией.
В собрании сочинений Ленина: "путей сообщения". (См.: В.И. Ленин.
Сочинения. Изд, 4-е, Москва 1941-1962, т. 27, стр.499).
РСФСР. ВЦИК. Созыв V. Стенографический отчет. Москва, 1919,
стр. 55-56.
См. там же, стр.6. 17 июля заявление Ленина было опубликовано
в "Известиях" за подписями Ленина и Свердлова.
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 324, 325.
Хильгер, Мейер, указ. соч., стр. 9.
Эдуард Бернштейн писал в своей "Германской революции": "В июле
1918 года была сломлена наступательная сила, а в августе 1918 года
и сила сопротивления германской Западной армии". (Цит. по:
Архив Троцкого. Хогтонская библиотека Гарвардского университета.
Т-3755).
I.N.Steinberg. In Workshop of the Revolution. New-York-Toronto, 1953,
p. 244.
Цит. no кн.: И.Горохов, Л.Замятин, И.Земсков. Г.В.Чичерин --
дипломат ленинской школы. Изд. 2-е, дополненное, под общей
редакцией А. Громыко. Москва, 1974, стр. 93-94.
См.: Документы внешней политики СССР. Т. 1, Москва, 1959, док.
No 273-274, стр. 400-401.
ПРИЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ ПИСЬМО БЛЮМКИНА
Документ, о котором пойдет речь ниже, требует к себе особого внимания
по многим причинам. Он хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского
университета в Нью-Йорке и публикуется впервые. Его форма и содержание
требуют специального анализа. Документ этот не дошел до нас в подлиннике и
имеется лишь в копии, переписанной рукой Г. А. Алексинского со сделанной
ранее кем-то копии. Никаких следов подлинника письма; к сожалению, не
прослеживается. В этих случаях, разумеется, всегда приходится допускать и
возможность фальсификации, хотя само содержание письма Блюмкина кажется
достаточно правдоподобным.
Судя по всему, Блюмкин написал это письмо перед самым убийством
Мирбаха, между вечером 4-го и утром 6 июля 1918 года. Это косвенно
подтверждают показания Блюмкина, данные им киевской ЧК в 1919 году, согласно
которым вечером 4 июля Блюмкин, после разговора с "одним членом ЦК",
вызвался убить Мирбаха. С другой стороны, из текста самого письма следует,
что написано оно до убийства.
Какие цели преследовал Блюмкин написанием этого письма и было ли оно
искренним? На этот вопрос ответить крайне трудно. Адресованное почти
незнакомому Блюмкину человеку, с которым, по словам самого Блюмкина, он
виделся только раз, оно производит впечатление искреннего, но все-таки
находится в некотором противоречии с фактами, изложенными Блюмкиным
несколько позднее. Блюмкин подчеркивает в письме
индивидуальный характер своего акта, ни разу не упоминая не только ЦК
ПЛСР, но и "одного члена ЦК", который, согласно "Красной книге ВЧК",
обсуждал с Блюмкиным возможность покушения на Мирбаха. Проходящий через все
письмо красной нитью еврейский мотив покушения не проступает ни в каких
других показаниях Блюмкина, хотя, казалось бы, ничто не мешало Блюмкину в
данных в 1919 году показаниях изложить столь же четко национальные мотивы
покушения на Мирбаха.
Из текста письма следует, что оно было написано Блюмкиным на случай его
гибели во время совершения террористического акта. Но Блюмкин не погиб, а о
существовании и содержании письма так никому и не стало известно. Если же
предположить, что Блюмкин написал это письмо с целью дезинформации, снова не
ясно, почему уже после покушения на Мирбаха письмо это не было обнародовано
Блюмкиным или адресатом письма, молчаливо следившим за разгромом партии
левых эсеров, но не предавшим гласности документ, который в июльские дни
1918 года читался, безусловно, иначе: письмо не оставило бы ни у кого
сомнений в индивидуальном характере совершенного Блюмкиным покушения.
Приведем текст этого документа полностью, в том его виде, в каком он
хранится в архиве:
"Лето 1918 года. Москва
Письмо Блюмкина (эсера, убившего графа Мирбаха)
Копия
В борьбе обретешь ты право свое1
Уваж[аемый] товарищ!
Вы, конечно, удивитесь, что я пишу это письмо Вам, а не кому-либо
иному. Встретились мы с Вами только один раз. Вы ушли из партии, в которой я
остался. Но, несмотря на это, в некоторых вопросах Вы мне ближе, чем многие
из моих товарищей по партии. Я, как и Вы, думаю, что сейчас дело идет не о
программных вопросах, а о более существенном: об отношении социалистов к
войне и миру с германским империализмом. Я, как и Вы, прежде всего противник
сепаратного
мира с Германией, и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для
России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на
который я решился...2
Но кроме общих и принципиальных моих, как социалиста, побуждений, на
этот акт меня толкают и другие побуждения, которые я отнюдь не считаю нужным
скрывать -- даже более того, я хочу их подчеркнуть особенно. Я -- еврей, и
не только не отрекаюсь от принадлежности к еврейскому народу, но горжусь
этим, хотя одновременно горжусь и своей принадлежностью к российскому
народу. Черносотенцы-антисемиты, многие из которых сами германофилы, с
начала войны обвиняли евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев
Лишь 13 человек посадили на гауптвахту в Кремль. Десятерых,
однако, вскоре выпустили. Под арестом остались Спиридонова,
Измаилович и Мстиславский, которые по решению большевистской
фракции Пятого съезда Советов подлежали суду революционного
трибунала. (См.: Спирин. Крах одной авантюры, стр. 55).
Уже 8 июля 1918г., т.е. еще до решения Пятого съезда Советов,
петроградский Губисполком снял со всех ответственных постов
левых эсеров, отказавшихся осудить свой ЦК. Вскоре члены фрак
ции левых эсеров были исключены из состава Совета. Череповецкий
Губсовет удалил левых эсеров из губернского и уездного Советов, а из
Казанской губернии доносили, что "все ненадежные исполкомы с кулацким и
эсеровским элементом упразднены и на их месте созданы... новые исполкомы с
исключительно коммунистическим составом..." Левые эсеры были исключены из
Советов Новгорода, Перми, Витебска, Орла и многих других городов. К осени
1918 г. левых эсеров, оставшихся в Советах, насчитывались единицы. Так, из
736 депутатов 31 уездного Совета, где еще оставались левые эсеры, последних
было лишь 146 человек, а большевиков -- 495. (См.: К. Гусев. Крах партии
левых эсеров, стр. 220-221).
Троцкий. О Ленине, стр. 119.
См.: Дзержинский. Избранные статьи и речи, стр. 111--116.
См.: Из истории ВЧК, стр. 154.
"Правда", 8 июля 1918, No 139.
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 316.
"Известия ВЦИК", 8 июля 1918, No141.
Петерс, указ. соч., стр.110. 22 августа 1918г. Дзержинский получил
свой пост назад формально. (См.: В борьбе за победу Октября.
Сборник статей. Москва, 1957, стр. 297-298).
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 316.
См.: Спирин. Крах одной авантюры, стр. 79.
См.: I.N. Steinberg. In Workshop of the Revolution. New-York--Toronto,
1953, p.222. В обвинении, опубликованном неделей позже, об
Александровиче говорилось, что, "воспользовавшись своим положе
нием... он ввел в комиссию убийц Мирбаха - Блюмкина и Андреева.
Он же приложил печать к подложному удостоверению, с помощью
которого убийцы добились приема у графа Мирбаха... Решившись
на выступление, Александрович заблаговременно подготовил пути
отступления для отряда и принял самое деятельное участие в вос
стании. Им был отдан приказ арестовать Лациса, Петерса, Визнера
и других членов и сотрудников Комиссии. Он же послал отряд
для захвата всей Комиссии и ее помещения". ("Известия ВЦИК",
14 июля 1918).
Г.Соломон. Среди красных вождей. Т. 1, Париж, 1930, стр.82-83.
Показания Александровича никогда советскими чекистами опубли
кованы не были. Между тем, есть все основания полагать, что данные
им показания, равно как и показания Спиридоновой, опубликован
ные в "Красной книге ВЧК", были пересланы немцам в Берлин.
На это указывают два обстоятельства: во-первых, в "Красной книге
ВЧК" показаниям Спиридоновой предшествует пометка "Берлин".
Во-вторых, они помечены буквой "б)", т.е. "а)" чекисты просто не
опубликовали. (См.: Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр.
319). А то, что какие-то показания Спиридоновой и Александровича
в Берлин в те дни пересланы были, следует из одного из документов,
хранящихся в архиве Троцкого. (См.: Архив Троцкого. Хогтонская
библиотека Гарвардского университета, т-564).
Цит. по кн.: Из истории ВЧК, стр. 154.
Дзержинский сообщил далее, что "Блюмкин был принят в Комиссию
по рекомендации ЦК левых с.-р, для организации в контрреволю
ционном отделе отдела по шпионажу". (Там же). Следовательно,
обвинение Александровичу во "введении в комиссию" убийц Мирбаха
также лишены оснований.
Красная книга ВЧК, стр. 193-194.
Ленин. ПСС, т. 37, стр.385. О восстании Муравьева см.: Ю. Фельштин
ский. Восстание М.А.Муравьева. "Новое русское слово", 15 августа
1982.
Цит. по кн.: В. И. Ленин и ВЧК, стр. 85.
Ленин и ВЧК, стр. 85.
Ленин. ПСС, т. 50, стр. 116.
См.: Н.К. Крупская. Переезд Ильича в Москву и первые месяцы его
работы в Москве. В кн.: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине.
Т. 2, Москва, 1957, стр. 192-193. Для судебного следователя в пове
дении Ленина не было ничего необычного: преступника всегда тянет
к месту совершения убийства. Советская историография не слишком
убедительно объясняет необычное поведение Ленина. Вот что пишут
составители книги "Ленине Москве": "После разгрома "лево"-эсеров
ского мятежа в Москве Владимир Ильич решил осмотреть особняк
Морозова, в котором находился штаб "левых" эсеров. По воспоми
наниям Н. К. Крупской, Владимира Ильича заинтересовало, почему
эсеры выбрали этот особняк своим штабом и как организовали его
защиту". (Ленин в Москве. Москва, 1957, стр.61--62). Но левые
эсеры не "выбирали" особняк Морозова -- штаб Попова там исходно
находился. И никакой "организации защиты" проведено не было.
Ленина тянуло к особняку именно для того, чтоб увидеть результаты
своего преступления. Визит Ленина в особняк был произведен
в такой тайне, что о нем не знали даже охранявшие подступы к
особняку солдаты. И появление в вечерние часы неизвестного
автомобиля, направляющегося к особняку, настолько удивило их,
что по машине Ленина был открыт огонь. (См.: М.И.Ульянова.
О Ленине. Москва, 1969, стр. 128).
ВЦИК V созыва, стр. 89-90. Из речи Чичерина.
Саблин объявил действия левых эсеров, начиная с ареста Дзержинско
го, актом самозащиты. Спиридонова обвинения в "восстании" также
отвергла: "Все происшедшее является результатом стремительной
зашиты русским правительством убитых агентов германского импе
риализма и самозащиты ЦК партии, совершившего это убийство".
(Красная книга ВЧК, стр. 201).
ВЦИК, V созыва, стр. 61.
Цит. по кн.: Спирин. Крах партии левых эсеров, стр. 82.
См.: Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр. 328.
Пьемонт -- бывшее королевство, ныне провинция северо-западной
Италии. В 1821 г. в Пьемонте началась революция, которая, однако,
потерпела поражение. Но с этого момента Пьемонт стал играть веду
щую роль в деле создания единого национального итальянского
государства, и название "Пьемонт" вскоре стало нарицательным,
чем-то вроде "фронды".
Цит. по статье: Д. Рубнев. С. Цыпков. Следователь республики.
"Волга", 1967, No 5, стр. 122.
ВЦИК, V созыва, стр. 58.
В книге "В. И. Ленин и ВЧК" ошибочно указано, что Шейнкман погиб
в 1919 г. (См.: Ленин и ВЧК, стр.649). В его фамилии иногда встре
чаются разночтения: Шейман, Шейнман, Шейкман.
Красная книга ВЧК. Гуверовская копия, стр. 380, 381, 384, 385.
В свете июльского уничтожения левоэсеровской партии как полити
ческого института, а затем еще и ленинско-сталинского уничтожения
самих членов ПЛСР, не чем иным, как глумлением звучит заявление
советского историка К. В. Гусева, сделанное им в журнале "Комму
нист", о том, что блок большевиков с партией левых эсеров "просу
ществовал очень недолго, но исторический опыт взаимоотношений
большевиков и левых эсеров представляет интерес как первый
опыт сотрудничества коммунистов с непролетарской партией в
условиях победившей революции, сыгравший положительную роль
в укреплении ее завоеваний, и как доказательство лояльного
отношения коммунистов к мелкобуржуазным партиям, поддержи
вающим социализм". (К. В. Гусев. О политической линии большевиков
по отношению к мелкобуржуазным партиям. "Коммунист", 1976,
No15, стр. 94).
В вышедшей в 1918 г. брошюре левые эсеры писали: "Мы, как пар
тия, теряем вместе с тем друго-критиков слева и приобретаем против
нашей воли врагов-"друзей" справа. Большевики, естественно,
отворачиваются от нас, изменивших им в самую трудную и острую
минуту классовой борьбы, зато к нам примазываются правые с.-р, и
иже с ними. Мы расползаемся по швам. Советская партия социаль
ного переворота готова превратиться в заговорщицкую антисовет
скую соглашательскую партию". (Вокруг московских июльских
событий. Саратов, 1918, стр.3). Даже тогда ПЛСР больше всего
боялась "кооперации направо".
Левоэсеровский деятель П. Сапожков в связи с этим писал: "Низы"
партии даже не предполагали порой о возможности тех событий,
которые развернулись в центре... Московские события явились
громом при ясном небе..." (Там же, стр. 87--88).
До тех пор, пока партия левых эсеров не была подавлена окончательно,
Ленин в отношении с немцами придерживался выжидательной тактики. По
свидетельству Г. Соломона, "Иоффе поминутно вызывали из Москвы и он часами
не отходил от аппарата, беседуя с комиссаром иностранных дел. И, конечно, об
этих беседах (в полпредстве -- Ю. Ф.) тоже циркулировали слухи и слухи, один
нелепей другого".1 Трудно сказать, о чем беседовал с Москвою
Иоффе. Ясно, однако, что сразу же после подавления "восстания" тон
советского правительства по отношению к Германии резко изменился. Уже 9 июля
Пятый съезд Советов, имея в виду прежде всего Германию, указал, что "в
случае иноземного нашествия, с чьей бы стороны оно ни исходило, обязанностью
всех рабочих и крестьян... явится беззаветная защита советского отечества
против империалистов".2 Это был пробный ленинский шаг,
оказавшийся удачным: съезд, еще три дня назад выступавший, в лице
большевистской фракции, за мир любой ценой, высказался за защиту своего
отечества. О возможной войне с Германией 10 июля говорил делегатам съезда и
Свердлов:
"Сколько-нибудь точного сообщения от германского правительства мы еще
не имеем, но косвенные указания успокоительного свойства мы имеем. Опасность
не миновала, но пока не получили официальных сведений... Есть много шансов,
что обойдется без войны, но сказать об этом категорически
невозможно".3
В тот же день в разговоре с Вацетисом Ленин поднял вопрос о вероятной
войне с Германией. Вацетис вспоминает:
"...Ленин показал мне донесения из Берлина о событиях на театре мировой
войны... Много говорилось о революционном движении внутри Германии, которое
охватило всю страну. В конце нашего разговора тов.Ленин задал вопрос: будут
ли сражаться латышские стрелки с германскими войсками, если немцы будут
наступать на Москву. Я ответил, что латышские стрелки будут сражаться везде,
где прикажет советская власть".
А когда днем 13 июля Вацетис прибыл к М. Д. Бонч-Бруевичу, вопрос о
войне, с Германией был советским правительством уже решен. Вацетис пишет,
что М. Д. Бонч-Бруевич не сразу принял его, так как был занят, а когда
освободился, то вышел и сказал:
"Извиняюсь, был очень занят... Были представители французской миссии.
Вы знаете, подготовляется вступление в мировую войну против Германии, и я не
мог их не выслушать до конца... Россия находится в крайне тяжелом положении,
она вступает снова в мировую войну вместе с Францией и Англией -- это дело
уже налажено..."4
Предупредительная вежливость советского правительства по отношению к
Германии, уже и прежде холодная, теперь исчезла вовсе. Большевики отказались
присутствовать на религиозной церемонии у гроба убитого германского посла, а
на траурные проводы гроба Мирбаха в Германию явился только Чичерин, и то с
опозданием в час, тем самым заставив всю процессию себя ждать. Чичерин же
был человеком исключительной пунктуальности, и его поведение немцы
рассматривали однозначно. К тому же, он появился без головного убора --
чтобы не снимать шляпы при проводах гроба посла, в неряшливом виде, и это
тоже произвело на немцев, торжественных и спокойных, соответствующее
впечатление.5 Большевики пытались продемонстрировать свое
неуважение к ним во всем, в чем это было только возможно.
Германия между тем тянула с ответом на последнее советское заявление.
Только 14 июля в 11 часов вечера Рицлер вручил Чичерину текст полученной из
Берлина ноты. В ней содержалось
требование о вводе в Москву для охраны германского посольства батальона
солдат германской армии. Но Ленин не собирался отступать. Решившись на
стремительное уничтожение ПЛСР, он доказал странам Запада решимость
коммунистического правительства удерживать власть и добиваться победы.
Бонч-Бруевич пишет:
"Самый факт восстания левых эсеров очень помог нам... Такое быстрое
подавление новых контрреволюционеров, аресты центров мятежников и суровая
расправа с их зачинщиками и с главарями сразу же дали всем понять, что наше
коммунистическое правительство твердо держит власть в руках и не собирается
никому давать пощады. Все это вместе взятое несомненно произвело впечатление
на правящие немецкие сферы и призрак почти неизбежной войны стал постепенно
отдаляться".6 Таким образом, если до убийства Мирбаха военные
действия между советской Россией и Германией практически не прекращались ни
до подписания Брестского мира, ни после него; если до июля 1918 г.
германское вторжение в Россию и оккупация Петрограда считались вопросом
ближайших недель, даже не месяцев, то после убийства Мирбаха эта угроза
стала отдаляться. Нужно было обладать дьявольским чутьем Ленина, чтобы еще 7
июля увидеть в этом второй (после разгрома ПЛСР) выигрышный ход: разрыв
Брестского договора. Но этот тягостный договор Ленин не мог разорвать сразу
же, после ожесточенной борьбы за мир на съездах, после многочисленных
заверений в том, что мир жизненно необходим республике Советов. Он хотел,
чтобы этот мир разорвала сама Германия.
Надежда на удачу мелькнула 14 июля, когда Бонч-Бруевич доложил Ленину о
телеграмме с германскими требованиями. Вот свидетельство Бонч-Бруевича:
"Владимир Ильич в это время находился под Москвой... Я сообщил ему, что
есть очень важные известия из Москвы.
От немцев?
Да, -- и я подал ему полученную телефонограмму.
Владимир Ильич быстро прочел ее Он рассмеялся
тем тихим смехом, за которым, я знал, выковываются у него твердые и
ясные решения государственного мужа, непреклонного революционера... --
Хорошо, мы им ответим, -- грозно сказал он... Он вдруг улыбнулся, даже
тихонько засмеялся и сел за столик, ...и сразу углубился в работу... Я знал,
что Владимир Ильич ждал самых худших последствий от провокаторского убийства
германского посла;... он предчувствовал войну, о чем уже объявил в им
написанном правительственном сообщении. Никакие ультиматумы не могли застать
Владимира Ильича врасплох, ибо он всегда все предвидел, все взвешивал и
изумительно ясно понимал все сложное общеевропейское положение
вещей".7
В ответ на германское требование Ленин написал заявление, которое 15
июля обсуждалось на заседании ЦК РКП (б).8 Протокол этого
заседания числится в "ненайденных",9 но составленный Лениным
ответ был в тот же день оглашен на заседании ВЦИК. Сообщив об ультиматуме
Рицлера и о его отклонении советским правительством, Ленин огласил затем
заявление, написанное им в тот упомянутый Бонч-Бруевичем вечер. Он указал,
что на требование немцев о вводе в Москву батальона солдат для охраны
посольства советское правительство ответит
"усиленной мобилизацией, призывом поголовно всех взрослых рабочих и
крестьян к вооруженному сопротивлению и к уничтожению, в случае временной
необходимости отступления, всех и всяческих, без всяких изъятий, путем
[сожжения]10 складов и в особенности продовольственных продуктов,
чтобы они не могли достаться в руки неприятеля. Война стала бы для нас тогда
роковой, но безусловной и безоговорочной необходимостью, но эту
революционную войну рабочие и крестьяне России поведут рука об руку с
советской властью до последнего издыхания..."
Ленин подчеркнул, что даже грядущая война с Германией не изменит
отношения большевиков к левым эсерам. И в этом смысле он подвел итог борьбы
партии большевиков и своей
собственной борьбы за однопартийную диктатуру.11 Резолюция
по докладу Ленина была принята единогласно.12
К этому документу, написанному единым порывом, у Ленина было какое-то
особое отношение. Бонч-Бруевич вспоминает, что, написав его, Ленин сказал:
"Возьмите это для печати, ... перепишите и пошлите. Подлинник никому не
давайте, сохраните у себя". Бонч-Бруевич продолжает:
"Второй и последний раз слышал я от него это желание. Так же, почти с
такими же словами, передал он мне свою знаменитую прокламацию
"Социалистическое отечество в опасности!", когда он мгновенно написал ее в
утро наступления немцев на Петроград..."
Война с немцами, которую все партийные активисты и ждали, и боялись, --
теперь становилась реальностью, и -- "все вздохнули свободно". Большевики
"отчетливо сознавали, что, несмотря ни на что, немцам необходимо дать
отпор". Но и немцы, со своей стороны, "поняли, что настаивать на своих...
требованиях нельзя. ...До конфликта не дошло. События в Германии назревали".
Германскому правительству теперь уже приходилось "думать больше всего о
своей собственной судьбе".13 Военное счастье Германии изменило:
так думал в те дни Бонч-Бруевич, так считал Ленин. Так писали несколько
позже в своих мемуарах и германские генералы и дипломаты, например Хильгер:
"Они (большевики -- Ю. Ф.) понимали, что Германия уже не сильна настолько,
чтобы настаивать на выполнении своих требований. Они правильно определили
ситуацию".14 Так писали затем уже и немецкие историки, в том
числе социалистические.15
Позже, когда революционный энтузиазм стал достоянием прошлого, бывший
нарком юстиции в советском правительстве, член ЦК ПЛСР Штейнберг,
эмигрировавший из России, отрицал в своих мемуарах намерение левых эсеров
поднять мятеж против большевиков. Штейнберг писал, что левые эсеры
"хотели лишь добиться изменений тех обстоятельств, которые вели страну
по дороге развалин... Они утверждали, что Германия не была в состоянии
возобновить войну с Россией, и правомерность этого утверждения была доказана
тем фактом, что Берлин не реагировал
на убийство с жестокостью, которая проявилась бы в дни военного
могущества Германии. (В это время Германия была уже слишком близка к
поражению)".16 Ленин понимал это не хуже Штейнберга, не хуже
левых эсеров. Вот что вспоминал о Ленине и июльских днях 1918 года Чичерин:
"Самым тяжелым моментом было убийство Мирбаха, когда можно было
опасаться со стороны германской военной партии немедленного перехода в
наступление. В этот момент у меня было несколько продолжительных разговоров
с Владимиром Ильичом. Он совершенно правильно оценил трудности, какие
представило бы для Германии наступление на Москву. И, считая необходимым
отклонить требования германского правительства о вводе в Москву германского
вооруженного отряда, Владимир Ильич с полнейшим спокойствием ожидал
результатов нашего ответа. Чутье не обмануло Ленина..."17
15 июля Чичерин передал Рицлеру две ноты, категорически отклонявшие
требования о вводе в Москву батальона германских войск.18 Это же
требование было повторно отклонено 19 июля. Столкнувшись со столь жесткой
позицией советского правительства, Германия не поддалась на провокацию и
отказалась от своих притязаний. 28 июля в Москву прибыл новый германский
дипломатический представитель Карл Гельферих. События, связанные со смертью
Мирбаха, постепенно отходили в прошлое.
ПРИМЕЧАНИЯ К ЭПИЛОГУ
Г. Соломон. Среди красных вождей. Т. 1, Париж, 1930, стр. 82.
Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда Советов.
Москва, 1918, стр. 209.
Я.М.Свердлов. Избранные произведения. Т. 2, Москва, 1959, стр.
247-248.
Вацетис. Июльское восстание в Москве 6 и 7 июля 1918 г. Сб. "Память".
Т. 2, Москва 1977-Париж 1979, стр.41-42, 54, 55, 56-57. Вацетис
пишет, что "Бонч-Бруевич не терял надежды создать большую
армию, были уже назначены командующие десяти армий..." (Там же,
стр.53).
См.: Gustav Hilger, Alfred G.Meyer. The Incompatible Allies. A Memoir-
History of Soviet German Relations 1918-1941. New York, 1953, p. 7.
В. Д. Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине. Изд. 2-е, доп., Москва,
1969, стр. 320.
Там же, стр. 321--323. Несколько отличный текст опубликован в
кн.: В.Бонч-Бруевич. Убийство германского посла Мирбаха и вос
стание левых эсеров (по личным воспоминаниям). Москва, 1927,
стр.54-55.
См.: В.И. Ленин. Полное собрание сочинений. Москва, 1958--1965,т. 36,
стр. 725.
Вообще, если верить сообщению советского историка Аникеева, до сих
пор "не найдены" протоколы заседаний ЦК РКП (б) с 19 мая по 16 сен
тября 1918 г. (См.: В.В. Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП (б) -РКП (б)
в 1917-1918 годах. Хроника событий. Москва, 1974, стр.298), т.е.
именно за тот период, когда на каждом заседании обсуждались про
блемы голода, продовольственных отрядов и возобновления войны
с Германией.
В собрании сочинений Ленина: "путей сообщения". (См.: В.И. Ленин.
Сочинения. Изд, 4-е, Москва 1941-1962, т. 27, стр.499).
РСФСР. ВЦИК. Созыв V. Стенографический отчет. Москва, 1919,
стр. 55-56.
См. там же, стр.6. 17 июля заявление Ленина было опубликовано
в "Известиях" за подписями Ленина и Свердлова.
Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, стр. 324, 325.
Хильгер, Мейер, указ. соч., стр. 9.
Эдуард Бернштейн писал в своей "Германской революции": "В июле
1918 года была сломлена наступательная сила, а в августе 1918 года
и сила сопротивления германской Западной армии". (Цит. по:
Архив Троцкого. Хогтонская библиотека Гарвардского университета.
Т-3755).
I.N.Steinberg. In Workshop of the Revolution. New-York-Toronto, 1953,
p. 244.
Цит. no кн.: И.Горохов, Л.Замятин, И.Земсков. Г.В.Чичерин --
дипломат ленинской школы. Изд. 2-е, дополненное, под общей
редакцией А. Громыко. Москва, 1974, стр. 93-94.
См.: Документы внешней политики СССР. Т. 1, Москва, 1959, док.
No 273-274, стр. 400-401.
ПРИЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ ПИСЬМО БЛЮМКИНА
Документ, о котором пойдет речь ниже, требует к себе особого внимания
по многим причинам. Он хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского
университета в Нью-Йорке и публикуется впервые. Его форма и содержание
требуют специального анализа. Документ этот не дошел до нас в подлиннике и
имеется лишь в копии, переписанной рукой Г. А. Алексинского со сделанной
ранее кем-то копии. Никаких следов подлинника письма; к сожалению, не
прослеживается. В этих случаях, разумеется, всегда приходится допускать и
возможность фальсификации, хотя само содержание письма Блюмкина кажется
достаточно правдоподобным.
Судя по всему, Блюмкин написал это письмо перед самым убийством
Мирбаха, между вечером 4-го и утром 6 июля 1918 года. Это косвенно
подтверждают показания Блюмкина, данные им киевской ЧК в 1919 году, согласно
которым вечером 4 июля Блюмкин, после разговора с "одним членом ЦК",
вызвался убить Мирбаха. С другой стороны, из текста самого письма следует,
что написано оно до убийства.
Какие цели преследовал Блюмкин написанием этого письма и было ли оно
искренним? На этот вопрос ответить крайне трудно. Адресованное почти
незнакомому Блюмкину человеку, с которым, по словам самого Блюмкина, он
виделся только раз, оно производит впечатление искреннего, но все-таки
находится в некотором противоречии с фактами, изложенными Блюмкиным
несколько позднее. Блюмкин подчеркивает в письме
индивидуальный характер своего акта, ни разу не упоминая не только ЦК
ПЛСР, но и "одного члена ЦК", который, согласно "Красной книге ВЧК",
обсуждал с Блюмкиным возможность покушения на Мирбаха. Проходящий через все
письмо красной нитью еврейский мотив покушения не проступает ни в каких
других показаниях Блюмкина, хотя, казалось бы, ничто не мешало Блюмкину в
данных в 1919 году показаниях изложить столь же четко национальные мотивы
покушения на Мирбаха.
Из текста письма следует, что оно было написано Блюмкиным на случай его
гибели во время совершения террористического акта. Но Блюмкин не погиб, а о
существовании и содержании письма так никому и не стало известно. Если же
предположить, что Блюмкин написал это письмо с целью дезинформации, снова не
ясно, почему уже после покушения на Мирбаха письмо это не было обнародовано
Блюмкиным или адресатом письма, молчаливо следившим за разгромом партии
левых эсеров, но не предавшим гласности документ, который в июльские дни
1918 года читался, безусловно, иначе: письмо не оставило бы ни у кого
сомнений в индивидуальном характере совершенного Блюмкиным покушения.
Приведем текст этого документа полностью, в том его виде, в каком он
хранится в архиве:
"Лето 1918 года. Москва
Письмо Блюмкина (эсера, убившего графа Мирбаха)
Копия
В борьбе обретешь ты право свое1
Уваж[аемый] товарищ!
Вы, конечно, удивитесь, что я пишу это письмо Вам, а не кому-либо
иному. Встретились мы с Вами только один раз. Вы ушли из партии, в которой я
остался. Но, несмотря на это, в некоторых вопросах Вы мне ближе, чем многие
из моих товарищей по партии. Я, как и Вы, думаю, что сейчас дело идет не о
программных вопросах, а о более существенном: об отношении социалистов к
войне и миру с германским империализмом. Я, как и Вы, прежде всего противник
сепаратного
мира с Германией, и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для
России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на
который я решился...2
Но кроме общих и принципиальных моих, как социалиста, побуждений, на
этот акт меня толкают и другие побуждения, которые я отнюдь не считаю нужным
скрывать -- даже более того, я хочу их подчеркнуть особенно. Я -- еврей, и
не только не отрекаюсь от принадлежности к еврейскому народу, но горжусь
этим, хотя одновременно горжусь и своей принадлежностью к российскому
народу. Черносотенцы-антисемиты, многие из которых сами германофилы, с
начала войны обвиняли евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев