Все продолжали молчать.
Тогда я сказал: "Вы слышали когда-нибудь об угле Брюстера?"
"Да, сэр. Угол Брюстера- это такой угол, при котором свет, отраженный
от поверхности (medium) с коэффициентом преломления полностью поляризован
(the angle at which light reflected from a medium with an index of
refraction is completely polarized)."
"И каким образом свет поляризуется при отражении?"
"Свет поляризован перпендикулярно к плоскости отражения, сэр".
Даже теперь я думаю об этом: они знали это; они даже знали то, что
коэффициент преломления равен тангенсу угла.
Я сказал: "Ну и?"
И ничего. Они только что сказали мне, что свет, отраженный от
поверхности с коэффициентом преломления, равно как и от воды в бухте за
окном, поляризован. Они даже сказали мне, каким образом он может быть
поляризован.
Я сказал: "Посмотрите на бухту за окном через поляризатор, и затем
поверните его".
"О-о. Он поляризован", - ответили они.
После серьезных исследований я, наконец, понял, что студенты помнили
все, но они не знали, что к чему относится и что обозначает. Когда они
слышали: "Свет, отраженный от поверхности имеет коэффициент преломления",
они не знали, что имеется в виду материал, подобный воде. Они не
догадывались, что "направление света" обозначает направление, в котором мы
видим все, на что смотрим. И так со всем остальным. Они запоминали все очень
тщательно, но ничего не переводили в доступные для понимания слова и формы.
И, если я спрашивал: "Что такое угол Брюстера?", - я словно бы подбирал
правильный пароль при входе в компьютер. Но если я говорил: "Посмотрите на
воду", - не происходило ничего. У них не было никаких соображений
относительно фразы "Посмотрите на воду".
Позже я присутствовал на лекции в инженерной школе. Лекция переводилась
на английский примерно следующим образом: "Если на два идентичных тела...
воздействовать с равным усилием... они будут двигаться с равным ускорением.
Если на два идентичных тела воздействовать с равным усилием, они будут
двигаться с равным ускорением". Все студенты сидели и прилежно писали под
диктовку, и когда профессор повторил предложение, они проверили, правильно
ли записали его. Затем они также записали следующее предложение, затем
следующее и следующее за ним. И только один я знал, что профессор говорит о
предметах с одинаковым моментом инерции (покоя?) (moment of inertia), это
трудно было вычислить.
Я не имел представления, каким образом они собираются выучить все это.
Он говорил о моменте покоя, но при этом не предлагал никаких примеров и
обсуждений о том, например, как трудно открыть дверь, когда снаружи на ее
ручку подвешен тяжелый груз, или же сравнить это усилие с тем, которое будет
произведено, если тот же груз подвесить на петли. Ничего об этом!
После лекции я спросил одного студента: "Ты вел все эти конспекты. Что
ты будешь с ними делать?"
Он ответил: "Мы учимся по ним. У нас будет экзамен".
"А как проходит экзамен?"
"Очень просто. Я могу сейчас рассказать один из вопросов". Он посмотрел
в свою тетрадь и сказал: "Когда два тела идентичны?' Ответ: `Два тела
идентичны, когда равное воздействие на них производит равное ускорение".
Таким образом, они сдавали экзамены и "учили" все это, но они совсем ничего
не знали о предмете, кроме того, что запомнили.
Затем я пришел на вступительный экзамен в инженерную школу. Это был
устный экзамен, и мне разрешили присутствовать на нем в качестве слушателя.
Один из студентов был абсолютно безупречен: он отлично ответил все. Его
просили рассказать о диамагнетизме, и он ответил превосходно. Но после его
спросили: "А что происходит со светом, когда он проходит под углом через
материал определенной толщины и определенным показателем преломления?"
"Он выходит параллельно самому себе, сэр ... смещаясь".
"Насколько он смещается?"
"Я не знаю, сэр, но могу это вычислить". Он решил эту задачу. Это было
хорошим результатом. Но это показалось мне несколько подозрительным.
После экзамена я подошел к этому блистательному молодому человеку и
объяснил ему, что я из Соединенных Штатов и хочу задать ему несколько
вопросов, которые ни в коем случае не повлияют на результат экзамена. Первый
вопрос, который я задал, был: "Вы можете привести какой-нибудь пример
сущности диамагнетизма (diamagnetic substance)?"
"Нет".
Тогда я спросил: "Если бы эта книга была сделана из стекла, и я смотрел
бы через нее на что-нибудь на столе, что бы произошло с изображением, если
бы я наклонил стекло?"
"Свет бы преломился, сэр, в два раза больше по отношению к углу, под
которым вы повернете книгу".
Я спросил: "Вы не путаете это с зеркалом, так ведь?"
"Нет, сэр".
Он только что говорил на экзамене, что свет будет смещаться,
параллельно (самому себе), и поэтому изображение будет сдвигаться к одной
стороне, а не поворачиваться под каким-либо углом. Он даже вычислил,
насколько он будет смещаться. Но он не догадался, что кусок стекла - это
тоже материал с показателем преломления и что его вычисления и являлись
ответом на мой вопрос.
В инженерной школе я преподавал Математический метод в физике, в
котором я пытался показать, как решать задачи методом проб и ошибок. Это
нечто, что люди обычно не изучают и не знают, и я начал с простых примеров
из арифметики, чтобы проиллюстрировать метод. Я был удивлен, когда,
примерно, восемь из восьмидесяти студентов обратились к первоначальному
условию. Тогда я посвятил целую лекцию, чтобы научить их делать это, чтобы
они не просто сидели, наблюдая, как я решаю все это.
После лекции ко мне подошла небольшая делегация от студентов, и они
поведали мне, что я не достаточно хорошо понял программу, по которой они
обучаются, что они могут обучаться, не решая задач, что они уже изучали
арифметику, и все это осталось много ниже их нынешнего уровня.
Я продолжал вести этот курс, но не имело значения, были ли темы более
сложными и продвинутыми, они никак не могли самостоятельно выполнять работы.
Конечно, я догадался, почему так происходило: они не умели этого делать!
Была еще одна вещь, которую я никак не мог заставить их сделать - они
никогда не задавали вопросы. Наконец, кто-то из студентов объяснил это мне:
"Если я задам вопрос во время лекции, то после все подходят ко мне с
претензией: зачем ты тратишь наше время на занятиях? Мы хотим узнать больше.
А ты перебиваешь и останавливаешь его, задавая свои вопросы".
Это было что-то вроде желания доказать свое преимущество перед другими,
когда никто не знал, что происходит, но все вели себя так (и заставляли
других признавать это), будто прекрасно во всем разбирались. Они делали вид,
будто все понимают и знают, и если один студент позволял себе задать вопрос,
показывая тем самым, что что-то ему может показаться неясным, все другие
смотрели на него свысока. Они демонстрировали, что ничего неясного здесь
быть не может, и говорили ему: "зачем ты тратишь наше время".
Я объяснял, как полезно работать всем вместе; обсуждать вопросы;
обговаривать непонятные моменты; - но они все равно не делали этого. Они
боялись ударить в грязь лицом, если вдруг спросят кого-то еще и обнаружат
свое непонимание. Все это вызывало жалость. Вроде бы, умные люди, и
занимались своим делом, но они придумали для себя эту смешную позицию,
странный вид "самообразования", которое, на самом деле, оказывалось
бессмысленным, крайне бессмысленным.
В конце академического года студенты попросили меня рассказать о моем
опыте преподавания в Бразилии. На этом докладе могли присутствовать не
только студенты, но и профессора, и представители правительства. Я взял с
них обещание, что мне будет позволено говорить все, что я захочу. Они
ответили: "Да, конечно! У нас свободная страна".
Итак, я пришел и принес с собой учебник по элементарной физике, по
которому они занимались в первый год обучения в колледже. Все они считали
этот учебник очень хорошим, потому что в нем было несколько образцов шрифта:
Жирным черным было отмечено то, что нужно было запомнить в первую очередь;
шрифтом послабее описывались менее значительные вещи и так далее.
Тут же кто-то сказал: "Вы ведь не будете говорить ничего плохого про
этот учебник, верно? Его автор присутствует здесь, и все считают этот
учебник очень удачным".
"Вы обещали мне, что я смогу говорить все, что захочу".
Лекторский зал был полон. Я начал свое выступление с определения науки,
как понимания и осознания проявлений природы. Затем я задал вопрос: "Но
какова истинная причина в изучении науки? Конечно, ни одна страна не может
считать себя цивилизованной до тех пор, пока... ла-ла-ла-ла..." Все сидели,
согласно кивая головами, потому что (я это знал) именно так они и думали.
Затем я продолжил: "Конечно же, все это- абсурд. Почему мы должны
держаться наравне с другими странами? Мы должны иметь для этого веские,
ощутимые причины, а не делать что-либо только потому, что другие страны так
делают". Затем я говорил о пользе науки и ее содействии к совершенствованию
человечества и условий жизни человечества, и все то, чем, я полагал, можно
было подразнить их немного.
Потом я сказал: "Основной целью моего выступления является
продемонстрировать вам то, что никакую науку в Бразилии не преподают".
Они сидели и думали: "Что? Никакую науку?! Но это же абсолютный абсурд!
Мы все получили здесь образование и изучили определенное количество курсов!"
Тогда я рассказал им, что одной из первых вещей, которая шокировала
меня, когда я приехал в Бразилию, были школьники начальных классов,
покупающие в книжном магазине учебники физики. Так много детей в Бразилии
изучают физику, причем начинают изучать ее гораздо раньше, чем дети в
Соединенных Штатах. Удивительно, почему тогда здесь нет такого количества
физиков? Множество детей так трудится, и ничего из этого не выходит.
Затем я провел аналогию с учащимся Греком, который любит греческий
язык, но знает, что в его родной стране не так уж много школьников изучают
его. Он приезжает в другую страну и с радостью находит тех, кто изучает
греческий, даже самых маленьких ребятишек из начальных классов. Он приходит
на экзамен к студенту, который хочет подтвердить определенный уровень своих
знаний греческого языка и спрашивает его: "Что подразумевал Сократ под идеей
связи между истиной и красотой?" Студент не может ответить. Тогда он задает
вопрос студенту иначе: "Что Сократ говорит Платону в "Третьем Диалоге"?"
Студент с легкостью начинает отвечать. Он цитирует все, сказанное Сократом,
слово в слово, на превосходном греческом языке.
Но в "Третьем Диалоге" Сократ говорил именно о родственной связи между
истиной и красотой.
Вот что узнал этот грек. Студенты в другой стране первым делом учатся
произносить греческие буквы, затем заучивают наизусть слова, затем
предложения и параграфы. Они могут слово в слово повторить все, что говорил
Сократ, но при этом не будут догадываться, что эти слова означают на самом
деле. Для студентов все эти слова звучат искусственно, точно набор звуков.
Никто даже не потрудился перевести их и сделать их доступными для понимания.
Я сказал: "Вот как мне видится ваше обучение школьников "наукам" здесь,
в Бразилии". (Большая дерзость, не так ли?)
Затем я взял учебник физики, по которому обучались школьники начальных
классов: "В этой книге не говорится ни о каких результатах опытов, за
исключением одного-единственного, где шарик катится по наклонной плоскости.
В этом месте показано, какое расстояние он пройдет за одну секунду, за две
секунды, за три секунды и так далее. Числа тоже содержат ошибки, поэтому,
когда смотришь на них, то думаешь, что это опытные результаты, потому что
они немного выше или ниже теоретических величин. В книге даже говорится об
исправлении ошибок, возможных при проведении опытов - это очень хорошо.
Неприятность в том, что когда вы вычисляете ускорение из исходного значения,
вы получаете правильный ответ. Но шар катится по наклонной плоскости, а
когда это происходит на самом деле, то инерция заставляет его крутится. Если
вы проводите опыт, то получаете лишь пять седьмых от правильного ответа,
потому что для вращения шара необходима дополнительная энергия. Поэтому этот
единственный пример результатов проведения опытов получен в результате
фальсифицированных опытов. Никто не пытался катать этот шар и никогда не
получал подобного результата".
"Я обнаружил кое-что еще. - Продолжал я. - Открывая любую страницу
наугад и указывая пальцем на первое попавшееся предложение, я могу
объяснить, что означает не учиться, а зубрить, в каждом из таких случаев.
Поэтому сейчас я смело пролистаю книгу на глазах у аудитории, укажу пальцем
любое место на странице, открывшейся случайно, прочитаю его и покажу вам то,
что имею в виду".
Я так и сделал. Трррррррам, - я остановил палец на странице и прочитал:
"Триболюминесценция. Триболюминесценция- это процесс выделения света при
разламывании кристаллов..."
Я сказал: "И в этом есть что-то от науки? Нет! Это лишь при помощи
других слов указанное значение слова. Здесь нет ни слова о природе. Какие
кристаллы производят свет, когда их расщепляют? Почему они производят свет?
Вы видели хотя бы одного студента, который пришел бы к себе домой и захотел
бы сам попробовать это сделать? Таких здесь нет.
Но если бы вместо этого вы написали: "Если взять кусок сахара и
расколоть его плоскогубцами в темноте, то можно увидеть голубоватую вспышку.
С другими кристаллами происходит то же самое. Никто не знает, почему так
происходит. Феномен называется "Триболюминесценцией". Тогда кому-нибудь
захотелось бы прийти домой, и попробовать сделать это самому. Тогда это и
оказалось бы экспериментом с природой". Я привел им этот пример, но не имело
никакого значения, на какой странице я открою книгу, вся она была написана
таким образом.
В завершении я сказал, что не мог понять, как люди могут получить
образование при такой системе, где люди сдают экзамены и учат других сдавать
экзамены, но при этом никто ничего не знает. "Но, тем не менее, я могу
ошибаться. - Прибавил я. - Двое студентов моей группе учились очень хорошо,
и я знаю одного физика, который получил образование в Бразилии. Таким
образом, для некоторых людей оказывается возможным проложить свой
собственный путь через эту систему. Плохо, что так происходит".
После того, как я закончил свое выступление, поднялся глава
министерства образования и науки и сказал: "Мистер Фейнман сказал то, что
нам всем очень тяжело было услышать. Но это доказывает, что он, на самом
деле, любит науку и в его критике присутствует искренность. Поэтому, я
полагаю, мы должны прислушаться к его словам. Я знал, что наша система
образования не здорова, но теперь я понял, что эта болезнь очень серьезна".
Он сел на свое место,
Его выступление дало всем возможность свободно высказываться и в зале
наступило большое оживление. Все вскакивали со своих мест и вносили
всевозможные предложения. Студенты организовали комиссию для более
продвинутого способа конспектировать лекции и еще одну комиссию, которая
должна была делать то и это.
Потом произошло то, чего я совершенно не ожидал. Один из студентов
встал и сказал: "Я один из тех двух студентов, о которых мистер Фейнман
упоминал в конце своего выступления. Я не учился в Бразилии, я получал
образование в Германии. В Бразилию я приехал только в этом году".
Другой студент, который был мной отмечен, сказал то же самое. А
профессор, которого я упоминал, поднялся и заявил: "Я получил образование
здесь, в Бразилии, во время войны, когда все профессора, к счастью, покинули
университет. И я обучался всему самостоятельно, читая книги. Поэтому я не
попал под бразильскую систему образования".
Я не ожидал этого, Я знал, что система плоха, но то, что она оказалась
никуда не годной на все сто процентов - было ужасно.
Программа моего пребывания в Бразилии была оплачена правительством
Соединенных Штатов, и в Государственном Департаменте меня попросили написать
отчет о работе в Бразилии. Я описал содержание речи, которую произнес не так
давно. Позже я где-то случайно подслушал реакцию кого-то из Государственного
Департамента на это. Она состояла примерно в следующем: "Это указывает на
то, насколько опасно отправлять таких наивных людей в Бразилию. Глупец, он
ведь может причинить крупные неприятности. Он не разбирается в этих делах".
Совершенно противоположная реакция. Думаю, что эта персона в Государственном
Департаменте и была наивной, полагая, что университет- это список курсов и
предписаний. В общем-то, так оно там и было.
ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЕЙ ЯЗЫКОВ
Пока я был в Бразилии, я всеми силами пытался изучать язык этой страны
и решил проводить свои лекции на Португальском. Вскоре после того, как я
вернулся в Калтек, меня пригласили на вечеринку, которую устроил профессор
Бехер. До того, как я появился на вечеринке, Бехер сказал гостям: "Этот
парень, Фейнман, думает, что он умный, потому что немного знает
Португальский. Давайте над ним подшутим. Здесь присутствует миссис Смит (в
ней текла кавказская кровь) выросла в Китае, пусть она поприветствует
Фейнмана по-китайски". Я приехал на вечеринку, ничего не подозревая, и Бехер
представил меня всем своим гостям: "Мистер Фейнман, это мистер такой-то".
"Приятно познакомиться с вами, мистер Фейнман".
"А это мистер такой-то".
"Очень приятно, мистер Фейнман".
"Это миссис Смит".
"Ай, чунг, нгонг джиа.", - сказала она, поклонившись.
Это так меня удивило, что я тут же решил ответить ей в том же духе. Я
вежливо поклонился и с абсолютной уверенностью произнес: "А чинг, джонг
джин".
"О, Господи! - Воскликнула она, теряя вежливое спокойствие. - Я знала,
что такое может случиться! Я говори на диалекте Мандаринов, а он на
Кантонезийском!"
Каждое лето я пересекал Соединенные Штаты на своем автомобиле, стараясь
прокатиться по побережью Тихого океана. Но по разным причинам я
останавливался где-либо, обычно в Лас-Вегасе.
Помню, что мне там очень нравилось, особенно, первое время. Тогда и
теперь в Лас-Вегасе делали ставку на любителей азартных игр, и для отелей
было целой проблемой заманить таких клиентов именно к себе. Поэтому они
наперебой устраивали шоу и давали приемы, попасть на которые можно было за
дешево, почти бесплатно. Не нужно было заранее заказывать места: можно было
просто прийти, сесть за один из столиков и наслаждаться шоу. Это было так
замечательно для человека, который никогда не играет, и я не упускал никаких
возможностей: дешевое времяпрепровождение, еда, которая почти ничего не
стоила, хорошие представления. Мне, также, нравились девушки.
Однажды я сидел в бассейне своего мотеля. Ко мне подошел какой-то
парень и завел разговор. Не помню, с чего он начал, но его идея была такова,
что довольно глупо работать, чтобы зарабатывать себе на проживание, и что я,
по его мнению, этим и занимаюсь. "Посмотри, как легко мне здесь живется, -
говорил он мне, - я тут все время тусуюсь в бассейне или наслаждаюсь жизнью
в Вегасе."
"И как же тебе удается при этом нигде не работать?"
"Просто: я заключаю пари на лошадей".
"Я ничего не понимаю в лошадях, но я и не могу понять, как можно
прожить, заключая пари на лошадей", - заметил я скептически.
"Да можешь, конечно, - возразил он, - посмотри, как живу я и послушай,
что я тебе скажу. Я научу тебя это делать. Пойдем сейчас со мной, и я
гарантирую, что ты выиграешь сотню долларов".
"Но каким образом ты можешь это сделать?"
"Я держу пари на сотню долларов, что ты выиграешь. - Сказал он. - Если
ты победишь, это не будет тебе ничего стоить, а если проиграешь, получишь
свою сотню обратно".
Я подумал: "Неплохо. Если я выиграю сотню и должен буду ему заплатить,
я ничего не теряю. Это лишь проверка на то, как работает его система. А если
он ошибается, то я сам получу эту сотню. Превосходно!"
Он привел меня на ипподром и познакомил со всеми списками лошадей и
беговых дорожек. Он представил меня каким-то людям, которые сказали: "Да он
просто великолепен! Каждый из нас уже выигрывал так по сотне долларов".
Я уже начал осознавать, что мне придется вложить в это предприятие свои
собственные деньги и начал немного нервничать "Сколько я должен для этого
поставить?", - поинтересовался я. "О! Три-четыре сотни". У меня не было с
собой столько денег, к тому же, я начал беспокоиться: а что, если я
проиграю?
Тогда этот парень сказал мне: "Вот мой тебе совет: давай-ка ты
заплатишь только пятьдесят долларов, да и то, в том случае, если это
сработает. Если же выигрыша не будет, я отдам тебе все сто. Ты в любом
случае выиграешь". Я решил: "О! Теперь я выиграю вдвойне: либо пятьдесят,
либо сто. Как же ему удастся это проделать?" Потом я догадался, как это
происходит, если играть разумно и быть умеренным в игре. Нужно забыть о
небольших потерях, чтобы понять это. На первый взгляд казалось, что шанс
выиграть сотню долларов против потери четырех сотен - один к четырем. Но из
этих пяти раз, которые он играл с кем-либо, четыре раза побеждали ставки
людей, с которыми он заключал пари, и они возвращали ему по пятьдесят
долларов из ста. Таким образом, он получал две сотни и указывал всем на то,
как он умен. На пятый раз он выплачивал кому-нибудь сотню долларов. Так,
среднестатистически, получая две сотни, он расплачивался одной. Наконец, я
понял, как ему это удавалось.
Этот процесс продолжался несколько дней. Он изобрел некую схему
действий, которая, на первый взгляд, казалась немыслимой. Но, подумав над
этим, я, мало-помалу, стал догадываться, как она работала. И, в конце
концов, он безрассудно предложил: "Вот что: ты платишь мне пятьдесят
долларов за совет, и если ты проигрываешь, я возвращаю тебе все твои
деньги".
Теперь-то я не мог проиграть и согласился: "Хорошо. По рукам!"
"Отлично! - Сказал он. - Но, к сожалению, я должен ехать в эти выходные
в Сан-Франциско. Отправь мне результаты почтой. И если ты проиграешь свои
четыреста долларов, я вышлю их тебе обратно".
Первая схема, как ему получить деньги, была определена путем чистой
арифметики. Он уезжает из города. Единственный путь, которым он собирается
получить эти деньги, - не отправлять их. Простой обман.
Я никогда раньше не принимал никаких предложений от него, но это было
очень заманчиво, узнать, как же он себя поведет.
Еще одна забавная вещь была в Лас-Вегасе - знакомства с девушками из
шоу. Я думаю, им полагалось между представлениями проводить время в барах,
привлекая покупателей. Я познакомился с несколькими из них, разговаривал с
ними и обнаружил, что они очень приятные люди. Люди, которые говорят,
"Шоу-девочки, да ну!", уже довольно ограниченно и предопределенно думают о
них. Но в любой компании или команде, если ты смотришь внимательнее, можно
найти всевозможные типы людей. К примеру, там работала дочка декана
Восточного университета. Она была талантливой танцовщицей и любила
танцевать. Но когда лето заканчивалось, и работу танцовщицы было уже трудно
отыскать, она работала в подтанцовке в Лас-Вегасе. Большинство из этих
девчонок были очень милыми и дружелюбными людьми. Все были красивы, а я
ужасно люблю красивых девушек. На самом деле, девушки из шоу были основной
причиной, по которой мне так нравилось в Лас-Вегасе.
Поначалу, я немного боялся с ними общаться: они так красивы, имеют
такую репутацию и все такое прочее. Но я, все же, решил попробовать завязать
с ними знакомство, и заговаривал, первое время, с замирающим сердцем.
Сначала для меня это было трудно, но, постепенно, становилось проще, и,
наконец, я стал достаточно уверенным и понял, что никого не боюсь.
Я нашел для себя вид приключений, который довольно трудно объяснить.
Это, как рыбная ловля, где ты закидываешь удочку, а потом должен заручиться
немалым терпением. Когда я рассказывал кому-нибудь о своих развлечениях, мне
обычно говорили: "Пойдем вместе, это довольно интересно!" Но когда мы
приходили в бар, чтобы увидеть, что там будет происходить, они, как правило,
теряли терпение через двадцать минут. Нужно было потратить около двух-трех
дней, прежде чем что-то могло произойти. Я много говорил с девушками из шоу.
Одна представляла меня другой, и спустя какое-то время, часто, случалось
нечто весьма интересное.
Помню одну девушку, которая любила пить Джибсон. Она танцевала в отеле
"Фламинго", и я уже знал ее довольно хорошо. Когда я приезжал в город, я
заказывал Джибсон и просил принести его на ее столик, прежде чем она к нему
подойдет. Таким образом, я объявлял о своем прибытии.
Однажды я подсел к ней за столик, и она сказала: "Я сегодня с мужчиной.
Это- игрок из Техаса". Я слышал уже об этом парне. Когда бы и за каким бы
столом он не играл, вокруг него всегда собиралась толпа, чтобы посмотреть на
его игру. Он вернулся к столику, за которым мы сидели, и моя подружка
представила меня ему.
Первое, что он сказал, было: "Знаешь что? Я проиграл шестьдесят тысяч
долларов здесь, в Лас-Вегасе, прошлой ночью".
Я знал, что надо делать. Я повернулся к нему, без тени какой-либо
реакции, и спросил: "Предполагалось, что это будет хитрый план или глупая
выходка?"
Мы, как раз, завтракали в ресторане отеля. Он сказал: "Позвольте мне
оплатить ваш счет. Я играю здесь так часто, что мне это ничего не стоит".
"Спасибо. У меня достаточно денег, и мне не нужно беспокоиться о том,
Тогда я сказал: "Вы слышали когда-нибудь об угле Брюстера?"
"Да, сэр. Угол Брюстера- это такой угол, при котором свет, отраженный
от поверхности (medium) с коэффициентом преломления полностью поляризован
(the angle at which light reflected from a medium with an index of
refraction is completely polarized)."
"И каким образом свет поляризуется при отражении?"
"Свет поляризован перпендикулярно к плоскости отражения, сэр".
Даже теперь я думаю об этом: они знали это; они даже знали то, что
коэффициент преломления равен тангенсу угла.
Я сказал: "Ну и?"
И ничего. Они только что сказали мне, что свет, отраженный от
поверхности с коэффициентом преломления, равно как и от воды в бухте за
окном, поляризован. Они даже сказали мне, каким образом он может быть
поляризован.
Я сказал: "Посмотрите на бухту за окном через поляризатор, и затем
поверните его".
"О-о. Он поляризован", - ответили они.
После серьезных исследований я, наконец, понял, что студенты помнили
все, но они не знали, что к чему относится и что обозначает. Когда они
слышали: "Свет, отраженный от поверхности имеет коэффициент преломления",
они не знали, что имеется в виду материал, подобный воде. Они не
догадывались, что "направление света" обозначает направление, в котором мы
видим все, на что смотрим. И так со всем остальным. Они запоминали все очень
тщательно, но ничего не переводили в доступные для понимания слова и формы.
И, если я спрашивал: "Что такое угол Брюстера?", - я словно бы подбирал
правильный пароль при входе в компьютер. Но если я говорил: "Посмотрите на
воду", - не происходило ничего. У них не было никаких соображений
относительно фразы "Посмотрите на воду".
Позже я присутствовал на лекции в инженерной школе. Лекция переводилась
на английский примерно следующим образом: "Если на два идентичных тела...
воздействовать с равным усилием... они будут двигаться с равным ускорением.
Если на два идентичных тела воздействовать с равным усилием, они будут
двигаться с равным ускорением". Все студенты сидели и прилежно писали под
диктовку, и когда профессор повторил предложение, они проверили, правильно
ли записали его. Затем они также записали следующее предложение, затем
следующее и следующее за ним. И только один я знал, что профессор говорит о
предметах с одинаковым моментом инерции (покоя?) (moment of inertia), это
трудно было вычислить.
Я не имел представления, каким образом они собираются выучить все это.
Он говорил о моменте покоя, но при этом не предлагал никаких примеров и
обсуждений о том, например, как трудно открыть дверь, когда снаружи на ее
ручку подвешен тяжелый груз, или же сравнить это усилие с тем, которое будет
произведено, если тот же груз подвесить на петли. Ничего об этом!
После лекции я спросил одного студента: "Ты вел все эти конспекты. Что
ты будешь с ними делать?"
Он ответил: "Мы учимся по ним. У нас будет экзамен".
"А как проходит экзамен?"
"Очень просто. Я могу сейчас рассказать один из вопросов". Он посмотрел
в свою тетрадь и сказал: "Когда два тела идентичны?' Ответ: `Два тела
идентичны, когда равное воздействие на них производит равное ускорение".
Таким образом, они сдавали экзамены и "учили" все это, но они совсем ничего
не знали о предмете, кроме того, что запомнили.
Затем я пришел на вступительный экзамен в инженерную школу. Это был
устный экзамен, и мне разрешили присутствовать на нем в качестве слушателя.
Один из студентов был абсолютно безупречен: он отлично ответил все. Его
просили рассказать о диамагнетизме, и он ответил превосходно. Но после его
спросили: "А что происходит со светом, когда он проходит под углом через
материал определенной толщины и определенным показателем преломления?"
"Он выходит параллельно самому себе, сэр ... смещаясь".
"Насколько он смещается?"
"Я не знаю, сэр, но могу это вычислить". Он решил эту задачу. Это было
хорошим результатом. Но это показалось мне несколько подозрительным.
После экзамена я подошел к этому блистательному молодому человеку и
объяснил ему, что я из Соединенных Штатов и хочу задать ему несколько
вопросов, которые ни в коем случае не повлияют на результат экзамена. Первый
вопрос, который я задал, был: "Вы можете привести какой-нибудь пример
сущности диамагнетизма (diamagnetic substance)?"
"Нет".
Тогда я спросил: "Если бы эта книга была сделана из стекла, и я смотрел
бы через нее на что-нибудь на столе, что бы произошло с изображением, если
бы я наклонил стекло?"
"Свет бы преломился, сэр, в два раза больше по отношению к углу, под
которым вы повернете книгу".
Я спросил: "Вы не путаете это с зеркалом, так ведь?"
"Нет, сэр".
Он только что говорил на экзамене, что свет будет смещаться,
параллельно (самому себе), и поэтому изображение будет сдвигаться к одной
стороне, а не поворачиваться под каким-либо углом. Он даже вычислил,
насколько он будет смещаться. Но он не догадался, что кусок стекла - это
тоже материал с показателем преломления и что его вычисления и являлись
ответом на мой вопрос.
В инженерной школе я преподавал Математический метод в физике, в
котором я пытался показать, как решать задачи методом проб и ошибок. Это
нечто, что люди обычно не изучают и не знают, и я начал с простых примеров
из арифметики, чтобы проиллюстрировать метод. Я был удивлен, когда,
примерно, восемь из восьмидесяти студентов обратились к первоначальному
условию. Тогда я посвятил целую лекцию, чтобы научить их делать это, чтобы
они не просто сидели, наблюдая, как я решаю все это.
После лекции ко мне подошла небольшая делегация от студентов, и они
поведали мне, что я не достаточно хорошо понял программу, по которой они
обучаются, что они могут обучаться, не решая задач, что они уже изучали
арифметику, и все это осталось много ниже их нынешнего уровня.
Я продолжал вести этот курс, но не имело значения, были ли темы более
сложными и продвинутыми, они никак не могли самостоятельно выполнять работы.
Конечно, я догадался, почему так происходило: они не умели этого делать!
Была еще одна вещь, которую я никак не мог заставить их сделать - они
никогда не задавали вопросы. Наконец, кто-то из студентов объяснил это мне:
"Если я задам вопрос во время лекции, то после все подходят ко мне с
претензией: зачем ты тратишь наше время на занятиях? Мы хотим узнать больше.
А ты перебиваешь и останавливаешь его, задавая свои вопросы".
Это было что-то вроде желания доказать свое преимущество перед другими,
когда никто не знал, что происходит, но все вели себя так (и заставляли
других признавать это), будто прекрасно во всем разбирались. Они делали вид,
будто все понимают и знают, и если один студент позволял себе задать вопрос,
показывая тем самым, что что-то ему может показаться неясным, все другие
смотрели на него свысока. Они демонстрировали, что ничего неясного здесь
быть не может, и говорили ему: "зачем ты тратишь наше время".
Я объяснял, как полезно работать всем вместе; обсуждать вопросы;
обговаривать непонятные моменты; - но они все равно не делали этого. Они
боялись ударить в грязь лицом, если вдруг спросят кого-то еще и обнаружат
свое непонимание. Все это вызывало жалость. Вроде бы, умные люди, и
занимались своим делом, но они придумали для себя эту смешную позицию,
странный вид "самообразования", которое, на самом деле, оказывалось
бессмысленным, крайне бессмысленным.
В конце академического года студенты попросили меня рассказать о моем
опыте преподавания в Бразилии. На этом докладе могли присутствовать не
только студенты, но и профессора, и представители правительства. Я взял с
них обещание, что мне будет позволено говорить все, что я захочу. Они
ответили: "Да, конечно! У нас свободная страна".
Итак, я пришел и принес с собой учебник по элементарной физике, по
которому они занимались в первый год обучения в колледже. Все они считали
этот учебник очень хорошим, потому что в нем было несколько образцов шрифта:
Жирным черным было отмечено то, что нужно было запомнить в первую очередь;
шрифтом послабее описывались менее значительные вещи и так далее.
Тут же кто-то сказал: "Вы ведь не будете говорить ничего плохого про
этот учебник, верно? Его автор присутствует здесь, и все считают этот
учебник очень удачным".
"Вы обещали мне, что я смогу говорить все, что захочу".
Лекторский зал был полон. Я начал свое выступление с определения науки,
как понимания и осознания проявлений природы. Затем я задал вопрос: "Но
какова истинная причина в изучении науки? Конечно, ни одна страна не может
считать себя цивилизованной до тех пор, пока... ла-ла-ла-ла..." Все сидели,
согласно кивая головами, потому что (я это знал) именно так они и думали.
Затем я продолжил: "Конечно же, все это- абсурд. Почему мы должны
держаться наравне с другими странами? Мы должны иметь для этого веские,
ощутимые причины, а не делать что-либо только потому, что другие страны так
делают". Затем я говорил о пользе науки и ее содействии к совершенствованию
человечества и условий жизни человечества, и все то, чем, я полагал, можно
было подразнить их немного.
Потом я сказал: "Основной целью моего выступления является
продемонстрировать вам то, что никакую науку в Бразилии не преподают".
Они сидели и думали: "Что? Никакую науку?! Но это же абсолютный абсурд!
Мы все получили здесь образование и изучили определенное количество курсов!"
Тогда я рассказал им, что одной из первых вещей, которая шокировала
меня, когда я приехал в Бразилию, были школьники начальных классов,
покупающие в книжном магазине учебники физики. Так много детей в Бразилии
изучают физику, причем начинают изучать ее гораздо раньше, чем дети в
Соединенных Штатах. Удивительно, почему тогда здесь нет такого количества
физиков? Множество детей так трудится, и ничего из этого не выходит.
Затем я провел аналогию с учащимся Греком, который любит греческий
язык, но знает, что в его родной стране не так уж много школьников изучают
его. Он приезжает в другую страну и с радостью находит тех, кто изучает
греческий, даже самых маленьких ребятишек из начальных классов. Он приходит
на экзамен к студенту, который хочет подтвердить определенный уровень своих
знаний греческого языка и спрашивает его: "Что подразумевал Сократ под идеей
связи между истиной и красотой?" Студент не может ответить. Тогда он задает
вопрос студенту иначе: "Что Сократ говорит Платону в "Третьем Диалоге"?"
Студент с легкостью начинает отвечать. Он цитирует все, сказанное Сократом,
слово в слово, на превосходном греческом языке.
Но в "Третьем Диалоге" Сократ говорил именно о родственной связи между
истиной и красотой.
Вот что узнал этот грек. Студенты в другой стране первым делом учатся
произносить греческие буквы, затем заучивают наизусть слова, затем
предложения и параграфы. Они могут слово в слово повторить все, что говорил
Сократ, но при этом не будут догадываться, что эти слова означают на самом
деле. Для студентов все эти слова звучат искусственно, точно набор звуков.
Никто даже не потрудился перевести их и сделать их доступными для понимания.
Я сказал: "Вот как мне видится ваше обучение школьников "наукам" здесь,
в Бразилии". (Большая дерзость, не так ли?)
Затем я взял учебник физики, по которому обучались школьники начальных
классов: "В этой книге не говорится ни о каких результатах опытов, за
исключением одного-единственного, где шарик катится по наклонной плоскости.
В этом месте показано, какое расстояние он пройдет за одну секунду, за две
секунды, за три секунды и так далее. Числа тоже содержат ошибки, поэтому,
когда смотришь на них, то думаешь, что это опытные результаты, потому что
они немного выше или ниже теоретических величин. В книге даже говорится об
исправлении ошибок, возможных при проведении опытов - это очень хорошо.
Неприятность в том, что когда вы вычисляете ускорение из исходного значения,
вы получаете правильный ответ. Но шар катится по наклонной плоскости, а
когда это происходит на самом деле, то инерция заставляет его крутится. Если
вы проводите опыт, то получаете лишь пять седьмых от правильного ответа,
потому что для вращения шара необходима дополнительная энергия. Поэтому этот
единственный пример результатов проведения опытов получен в результате
фальсифицированных опытов. Никто не пытался катать этот шар и никогда не
получал подобного результата".
"Я обнаружил кое-что еще. - Продолжал я. - Открывая любую страницу
наугад и указывая пальцем на первое попавшееся предложение, я могу
объяснить, что означает не учиться, а зубрить, в каждом из таких случаев.
Поэтому сейчас я смело пролистаю книгу на глазах у аудитории, укажу пальцем
любое место на странице, открывшейся случайно, прочитаю его и покажу вам то,
что имею в виду".
Я так и сделал. Трррррррам, - я остановил палец на странице и прочитал:
"Триболюминесценция. Триболюминесценция- это процесс выделения света при
разламывании кристаллов..."
Я сказал: "И в этом есть что-то от науки? Нет! Это лишь при помощи
других слов указанное значение слова. Здесь нет ни слова о природе. Какие
кристаллы производят свет, когда их расщепляют? Почему они производят свет?
Вы видели хотя бы одного студента, который пришел бы к себе домой и захотел
бы сам попробовать это сделать? Таких здесь нет.
Но если бы вместо этого вы написали: "Если взять кусок сахара и
расколоть его плоскогубцами в темноте, то можно увидеть голубоватую вспышку.
С другими кристаллами происходит то же самое. Никто не знает, почему так
происходит. Феномен называется "Триболюминесценцией". Тогда кому-нибудь
захотелось бы прийти домой, и попробовать сделать это самому. Тогда это и
оказалось бы экспериментом с природой". Я привел им этот пример, но не имело
никакого значения, на какой странице я открою книгу, вся она была написана
таким образом.
В завершении я сказал, что не мог понять, как люди могут получить
образование при такой системе, где люди сдают экзамены и учат других сдавать
экзамены, но при этом никто ничего не знает. "Но, тем не менее, я могу
ошибаться. - Прибавил я. - Двое студентов моей группе учились очень хорошо,
и я знаю одного физика, который получил образование в Бразилии. Таким
образом, для некоторых людей оказывается возможным проложить свой
собственный путь через эту систему. Плохо, что так происходит".
После того, как я закончил свое выступление, поднялся глава
министерства образования и науки и сказал: "Мистер Фейнман сказал то, что
нам всем очень тяжело было услышать. Но это доказывает, что он, на самом
деле, любит науку и в его критике присутствует искренность. Поэтому, я
полагаю, мы должны прислушаться к его словам. Я знал, что наша система
образования не здорова, но теперь я понял, что эта болезнь очень серьезна".
Он сел на свое место,
Его выступление дало всем возможность свободно высказываться и в зале
наступило большое оживление. Все вскакивали со своих мест и вносили
всевозможные предложения. Студенты организовали комиссию для более
продвинутого способа конспектировать лекции и еще одну комиссию, которая
должна была делать то и это.
Потом произошло то, чего я совершенно не ожидал. Один из студентов
встал и сказал: "Я один из тех двух студентов, о которых мистер Фейнман
упоминал в конце своего выступления. Я не учился в Бразилии, я получал
образование в Германии. В Бразилию я приехал только в этом году".
Другой студент, который был мной отмечен, сказал то же самое. А
профессор, которого я упоминал, поднялся и заявил: "Я получил образование
здесь, в Бразилии, во время войны, когда все профессора, к счастью, покинули
университет. И я обучался всему самостоятельно, читая книги. Поэтому я не
попал под бразильскую систему образования".
Я не ожидал этого, Я знал, что система плоха, но то, что она оказалась
никуда не годной на все сто процентов - было ужасно.
Программа моего пребывания в Бразилии была оплачена правительством
Соединенных Штатов, и в Государственном Департаменте меня попросили написать
отчет о работе в Бразилии. Я описал содержание речи, которую произнес не так
давно. Позже я где-то случайно подслушал реакцию кого-то из Государственного
Департамента на это. Она состояла примерно в следующем: "Это указывает на
то, насколько опасно отправлять таких наивных людей в Бразилию. Глупец, он
ведь может причинить крупные неприятности. Он не разбирается в этих делах".
Совершенно противоположная реакция. Думаю, что эта персона в Государственном
Департаменте и была наивной, полагая, что университет- это список курсов и
предписаний. В общем-то, так оно там и было.
ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЕЙ ЯЗЫКОВ
Пока я был в Бразилии, я всеми силами пытался изучать язык этой страны
и решил проводить свои лекции на Португальском. Вскоре после того, как я
вернулся в Калтек, меня пригласили на вечеринку, которую устроил профессор
Бехер. До того, как я появился на вечеринке, Бехер сказал гостям: "Этот
парень, Фейнман, думает, что он умный, потому что немного знает
Португальский. Давайте над ним подшутим. Здесь присутствует миссис Смит (в
ней текла кавказская кровь) выросла в Китае, пусть она поприветствует
Фейнмана по-китайски". Я приехал на вечеринку, ничего не подозревая, и Бехер
представил меня всем своим гостям: "Мистер Фейнман, это мистер такой-то".
"Приятно познакомиться с вами, мистер Фейнман".
"А это мистер такой-то".
"Очень приятно, мистер Фейнман".
"Это миссис Смит".
"Ай, чунг, нгонг джиа.", - сказала она, поклонившись.
Это так меня удивило, что я тут же решил ответить ей в том же духе. Я
вежливо поклонился и с абсолютной уверенностью произнес: "А чинг, джонг
джин".
"О, Господи! - Воскликнула она, теряя вежливое спокойствие. - Я знала,
что такое может случиться! Я говори на диалекте Мандаринов, а он на
Кантонезийском!"
Каждое лето я пересекал Соединенные Штаты на своем автомобиле, стараясь
прокатиться по побережью Тихого океана. Но по разным причинам я
останавливался где-либо, обычно в Лас-Вегасе.
Помню, что мне там очень нравилось, особенно, первое время. Тогда и
теперь в Лас-Вегасе делали ставку на любителей азартных игр, и для отелей
было целой проблемой заманить таких клиентов именно к себе. Поэтому они
наперебой устраивали шоу и давали приемы, попасть на которые можно было за
дешево, почти бесплатно. Не нужно было заранее заказывать места: можно было
просто прийти, сесть за один из столиков и наслаждаться шоу. Это было так
замечательно для человека, который никогда не играет, и я не упускал никаких
возможностей: дешевое времяпрепровождение, еда, которая почти ничего не
стоила, хорошие представления. Мне, также, нравились девушки.
Однажды я сидел в бассейне своего мотеля. Ко мне подошел какой-то
парень и завел разговор. Не помню, с чего он начал, но его идея была такова,
что довольно глупо работать, чтобы зарабатывать себе на проживание, и что я,
по его мнению, этим и занимаюсь. "Посмотри, как легко мне здесь живется, -
говорил он мне, - я тут все время тусуюсь в бассейне или наслаждаюсь жизнью
в Вегасе."
"И как же тебе удается при этом нигде не работать?"
"Просто: я заключаю пари на лошадей".
"Я ничего не понимаю в лошадях, но я и не могу понять, как можно
прожить, заключая пари на лошадей", - заметил я скептически.
"Да можешь, конечно, - возразил он, - посмотри, как живу я и послушай,
что я тебе скажу. Я научу тебя это делать. Пойдем сейчас со мной, и я
гарантирую, что ты выиграешь сотню долларов".
"Но каким образом ты можешь это сделать?"
"Я держу пари на сотню долларов, что ты выиграешь. - Сказал он. - Если
ты победишь, это не будет тебе ничего стоить, а если проиграешь, получишь
свою сотню обратно".
Я подумал: "Неплохо. Если я выиграю сотню и должен буду ему заплатить,
я ничего не теряю. Это лишь проверка на то, как работает его система. А если
он ошибается, то я сам получу эту сотню. Превосходно!"
Он привел меня на ипподром и познакомил со всеми списками лошадей и
беговых дорожек. Он представил меня каким-то людям, которые сказали: "Да он
просто великолепен! Каждый из нас уже выигрывал так по сотне долларов".
Я уже начал осознавать, что мне придется вложить в это предприятие свои
собственные деньги и начал немного нервничать "Сколько я должен для этого
поставить?", - поинтересовался я. "О! Три-четыре сотни". У меня не было с
собой столько денег, к тому же, я начал беспокоиться: а что, если я
проиграю?
Тогда этот парень сказал мне: "Вот мой тебе совет: давай-ка ты
заплатишь только пятьдесят долларов, да и то, в том случае, если это
сработает. Если же выигрыша не будет, я отдам тебе все сто. Ты в любом
случае выиграешь". Я решил: "О! Теперь я выиграю вдвойне: либо пятьдесят,
либо сто. Как же ему удастся это проделать?" Потом я догадался, как это
происходит, если играть разумно и быть умеренным в игре. Нужно забыть о
небольших потерях, чтобы понять это. На первый взгляд казалось, что шанс
выиграть сотню долларов против потери четырех сотен - один к четырем. Но из
этих пяти раз, которые он играл с кем-либо, четыре раза побеждали ставки
людей, с которыми он заключал пари, и они возвращали ему по пятьдесят
долларов из ста. Таким образом, он получал две сотни и указывал всем на то,
как он умен. На пятый раз он выплачивал кому-нибудь сотню долларов. Так,
среднестатистически, получая две сотни, он расплачивался одной. Наконец, я
понял, как ему это удавалось.
Этот процесс продолжался несколько дней. Он изобрел некую схему
действий, которая, на первый взгляд, казалась немыслимой. Но, подумав над
этим, я, мало-помалу, стал догадываться, как она работала. И, в конце
концов, он безрассудно предложил: "Вот что: ты платишь мне пятьдесят
долларов за совет, и если ты проигрываешь, я возвращаю тебе все твои
деньги".
Теперь-то я не мог проиграть и согласился: "Хорошо. По рукам!"
"Отлично! - Сказал он. - Но, к сожалению, я должен ехать в эти выходные
в Сан-Франциско. Отправь мне результаты почтой. И если ты проиграешь свои
четыреста долларов, я вышлю их тебе обратно".
Первая схема, как ему получить деньги, была определена путем чистой
арифметики. Он уезжает из города. Единственный путь, которым он собирается
получить эти деньги, - не отправлять их. Простой обман.
Я никогда раньше не принимал никаких предложений от него, но это было
очень заманчиво, узнать, как же он себя поведет.
Еще одна забавная вещь была в Лас-Вегасе - знакомства с девушками из
шоу. Я думаю, им полагалось между представлениями проводить время в барах,
привлекая покупателей. Я познакомился с несколькими из них, разговаривал с
ними и обнаружил, что они очень приятные люди. Люди, которые говорят,
"Шоу-девочки, да ну!", уже довольно ограниченно и предопределенно думают о
них. Но в любой компании или команде, если ты смотришь внимательнее, можно
найти всевозможные типы людей. К примеру, там работала дочка декана
Восточного университета. Она была талантливой танцовщицей и любила
танцевать. Но когда лето заканчивалось, и работу танцовщицы было уже трудно
отыскать, она работала в подтанцовке в Лас-Вегасе. Большинство из этих
девчонок были очень милыми и дружелюбными людьми. Все были красивы, а я
ужасно люблю красивых девушек. На самом деле, девушки из шоу были основной
причиной, по которой мне так нравилось в Лас-Вегасе.
Поначалу, я немного боялся с ними общаться: они так красивы, имеют
такую репутацию и все такое прочее. Но я, все же, решил попробовать завязать
с ними знакомство, и заговаривал, первое время, с замирающим сердцем.
Сначала для меня это было трудно, но, постепенно, становилось проще, и,
наконец, я стал достаточно уверенным и понял, что никого не боюсь.
Я нашел для себя вид приключений, который довольно трудно объяснить.
Это, как рыбная ловля, где ты закидываешь удочку, а потом должен заручиться
немалым терпением. Когда я рассказывал кому-нибудь о своих развлечениях, мне
обычно говорили: "Пойдем вместе, это довольно интересно!" Но когда мы
приходили в бар, чтобы увидеть, что там будет происходить, они, как правило,
теряли терпение через двадцать минут. Нужно было потратить около двух-трех
дней, прежде чем что-то могло произойти. Я много говорил с девушками из шоу.
Одна представляла меня другой, и спустя какое-то время, часто, случалось
нечто весьма интересное.
Помню одну девушку, которая любила пить Джибсон. Она танцевала в отеле
"Фламинго", и я уже знал ее довольно хорошо. Когда я приезжал в город, я
заказывал Джибсон и просил принести его на ее столик, прежде чем она к нему
подойдет. Таким образом, я объявлял о своем прибытии.
Однажды я подсел к ней за столик, и она сказала: "Я сегодня с мужчиной.
Это- игрок из Техаса". Я слышал уже об этом парне. Когда бы и за каким бы
столом он не играл, вокруг него всегда собиралась толпа, чтобы посмотреть на
его игру. Он вернулся к столику, за которым мы сидели, и моя подружка
представила меня ему.
Первое, что он сказал, было: "Знаешь что? Я проиграл шестьдесят тысяч
долларов здесь, в Лас-Вегасе, прошлой ночью".
Я знал, что надо делать. Я повернулся к нему, без тени какой-либо
реакции, и спросил: "Предполагалось, что это будет хитрый план или глупая
выходка?"
Мы, как раз, завтракали в ресторане отеля. Он сказал: "Позвольте мне
оплатить ваш счет. Я играю здесь так часто, что мне это ничего не стоит".
"Спасибо. У меня достаточно денег, и мне не нужно беспокоиться о том,