при погружении в сон. Я заметил, например, что я очень много думаю и
разговариваю с собой мысленно. Я также представлял многие вещи визуально.
Потом, когда я уставал, я замечал, что думаю о двух вещах одновременно.
Я обнаружил это, когда вел внутренний диалог с собой о чем-то, во время
которого мне невольно представлялись две веревки, привязанные к краю моей
кровати, пропущенные через какие-то блоки и затянутые вокруг цилиндров,
которые медленно вращали мою кровать. Я не осознавал, что это воображаемые
веревки, пока не начал беспокоиться, что одна зацепит другую, и они станут
плохо скользить. И я сказал себе мысленно: "О, сила натяжения позаботится об
этом", - и эта мысль перебила другую. Тогда я осознал, что думал о двух
вещах одновременно.
Я также заметил, что по мере того, как засыпаешь, мысли продолжают свой
ход, но становятся все менее и менее связными. Не замечаешь, что в них уже
отсутствует всякая логика, пока не спрашиваешь себя: "Почему я об этом
думаю?", - пытаешься вернуться назад и не можешь вспомнить, что же все-таки
побудило тебя об этом думать.
Так принимаешь за логическую связь каждую иллюзию, но, на самом деле,
мысли переплетаются все больше, покуда совсем не теряется с ними связь, и
уже находясь по ту сторону мысли, погружаешься в сон.
Через четыре недели непрерывного сна я написал свою работу, в которой
изложил все наблюдения, какие делал. В заключении я пояснил, что все это
было проверено в ходе эксперимента над собой и в результате наблюдений в
момент засыпания, и я не знаю на самом деле, что именно происходит в этот
момент, потому что никак не могу его отследить. Я заключил сочинение
небольшим обоснованием, которое должно было обострить проблему
самонаблюдения:
Я удивляюсь почему. Я удивляюсь почему.
Я удивляюсь, почему я удивляюсь.
Я удивляюсь почему. Я удивляюсь почему.
Я удивляюсь, почему я удивляюсь.
Мы сдали наши курсовые, и на следующей лекции профессор зачитал одну из
них: "Мам бам муга мам бам...". Не могу сказать, о чем там было написано.
Он прочел другую работу: "Муга вуга мам бам муга вуга...". Тоже ничего
не понятно, но в завершении он произнес:
"А вуга муга вуга му а вуга муга вуга му,
А вуга муга муга му а вуга муга.
Ай вуга муга вуга му а вуга муга вуга му,
А вуга муга муга му а вуга муга".
"Ага, -думаю я, - это моя работа!". Я действительно не мог узнать ее до
самого конца.
После того, как я написал эту работу, мое любопытство к этой теме не
исчезло, и я продолжал наблюдать за тем, что происходит, когда я засыпаю.
Однажды, во время сна, я догадался, что наблюдаю за собой во сне. Тогда я
попробовал делать во сне то, что до этого делал наяву.
В первой части одного сна я был наверху поезда, который приближался к
туннелю. Я испуган, пригибаюсь, и поезд входит в туннель - вуух! Я говорю
себе: "Ты можешь испытывать чувство страха, и можешь услышать, как меняется
звук, когда поезд входит в туннель".
Я также замечаю, что могу различать цвета. Некоторые люди говорят, что
видят лишь черно-белые сны, но мои сны цветные.
Тем временем, я оказываюсь уже в одном из вагонов поезда, и я чувствую,
как трясется поезд. Я говорю себе: " В твоих снах есть и кинестетические
ощущения". Я с трудом пробираюсь в конец вагона, вижу большое, как витрина,
окно. Но за ним - не манекены, а три симпатичные девушки в купальных
костюмах.
Я перехожу в следующий вагон, держась по ходу за поручни наверху, но
вдруг думаю: "Эй! Это было бы интересно, испытать сексуальное возбуждение.
Вернусь-ка я обратно". Я обнаружил, что могу развернуться и пройти назад
сквозь поезд. Я мог управлять своим сном. Я возвращаюсь в тот вагон со
странным окном, и вижу уже трех пожилых людей, играющих на скрипках, но они
снова превращаются в девушек. Я могу изменить ход своего сновидения, правда,
не совсем идеально.
Я начинаю возбуждаться, как умственно, так и сексуально, говоря себе:
"О! Это работает!" И просыпаюсь!
Так я делал свои наблюдения во время сна, время от времени, спрашивая
себя, действительно ли я вижу цвета, и удивлялся, насколько точно я их вижу.
В другой раз я видел сон, в котором рыжеволосая девушка лежала в траве.
Я пытался увидеть, могу ли я разглядеть каждый ее волосок. Знаете, бывает
небольшой участок цвета, в котором отражается солнце и возникает эффект
преломления. Я мог видеть это! Я мог видеть каждый волосок, настолько
хорошо, насколько хотел. У меня было великолепное острое зрение!
В следующем моем сне канцелярская кнопка была приколота к дверной раме.
Я видел кнопку на дверной раме, я дотронулся и почувствовал ее под своими
пальцами. Так "Зрительный отдел" и "отдел ощущений" оказались объединены
моим мозгом. Тогда я сказал себе: может ли так быть, чтобы они не были
связаны? Я посмотрел на раму опять и не увидел кнопки. Я дотронулся до этого
места пальцем, и почувствовал ее!
В другой раз я услышал во сне: "Тук-тук, тук-тук" Что-то происходило во
сне, что соответствовало этому звуку, но все-таки казалось, что он приходит
со стороны. Я подуман: "Абсолютно точно, что этот звук приходит не из моего
сна, и я придумал эту часть сна, чтобы сон соответствовал этому звуку. Я
должен заставить себя проснуться и обнаружить, откуда происходит этот звук".
Стук, между тем, продолжался. Я проснулся и... ничего не услышал.
Мертвая тишина. Звук был только в моем сне.
Другие люди говорили мне, что слышали во сне шум, который был связан с
внешними обстоятельствами, но когда со мной произошло подобное, я осторожно
"вглядывался из глубины" и был уже уверен, что шум этот приходит из вне, но
это оказалось не так.
Пока я вел наблюдения за своими снами, процесс пробуждения был довольно
мучительным. Как только я начинал просыпаться, наступал момент, когда я
чувствовал себя неподвижным и связанным или, как будто, подо мной был
толстый слой ватина. Это трудно объяснить, но бывают такие моменты, когда
чувствуешь, что тебе не выбраться, ты не уверен, что сможешь проснуться. Я
должен был говорить себе: "После того, как ты проснешься, этот страх будет
казаться смешным. Нет ничего дурного в том, что ты знаешь, что спишь и где
спишь и что не можешь проснуться. Ты всегда можешь просыпаться". И после
долгого уговаривания самого себя, я постепенно переставал бояться, и
начинался процесс пробуждения, от которого захватывало сердце, как будто я
катился с горы. Уже не было страшно, я даже начинал испытывать удовольствие
от этого ощущения.
Возможно, вы хотите узнать, как закончилось это наблюдение за моими
сновидениями (я не занимался этим постоянно, это произошло всего несколько
раз). Я видел сон одной ночью и, как обычно, наблюдал за собой. Я увидел на
стене впереди себя знамя, и уже в двадцать пятый раз сказал себе, что
различаю цвета во сне, как вдруг осознал, что у меня в затылке находится
медный прут. Я дотронулся до головы и почувствовал, что мой затылок мягкий.
Я подумал: "Вот почему я мог проделывать все эти наблюдения за своими снами:
медный прут вторгся в зрительный отдел моего мозга. Все, что я должен
делать- спать, положив этот прут под голову, и тогда я смогу делать любые
наблюдения, когда только захочу. Думаю, нужно закончить на этом и
погрузиться в более глубокий сон".
Когда я проснулся, я не обнаружил никакого прута, и мой затылок не был
мягким. Я, видимо, просто устал от своих наблюдений, и мой мозг стал
изобретать причины, по которым я не должен больше этим заниматься.
В результате всех своих наблюдений я вывел небольшую теорию. Одной из
причин того, почему мне так нравилось смотреть сны, было любопытство: как
можно видеть образы в то время, когда глаза закрыты и ничего не приходит из
вне. Такое происходит случайно, как нерегулярная нервная разрядка, но вы не
можете снимать нервное напряжение по одному и тому же шаблону, во время сна
или во время пробуждения. Тем не менее, как я могу видеть цвета и подробные
детали во время сна?
Я решил, что должен быть "Отдел интерпретации". Когда вы смотрите на
что-то в действительности, на человека, лампу или стену, вы видите не только
пятна цвета. Что-то подсказывает вам, что именно вы видите, это должно быть
интерпретировано. Когда вы спите, этот отдел интерпретации продолжает
работать, поднимая все воспоминания. Он говорит вам, что вы видите
человеческие волосы в мельчайших подробностях, хотя это и неправда. Это
интерпретация случайного сора, вошедшего в сознание, как чистый образ.
И еще кое-что о снах. У меня был друг по прозвищу Немец, жена которого
была из семьи психоаналитиков из Вены. Однажды вечером, в ходе долгого
разговора о снах, он сказал мне, что сны имеют знаковое значение: в них
существуют символы, которые интерпретируются психоанализом. Я не поверил во
все это, но той ночью увидел интересный сон: мы играли в бильярд тремя
шарами - белым, зеленым и серым - название игры было "Titsies". Нужно было
загнать шары в лузу. Белый и зеленый легко проходили в нее, но загнать туда
серый шар мне никак не удавалось.
Я проснулся и очень легко растолковал свой сон: ответ был в самой игре
- это были девушки! Белый шар я вычислил легко: это была замужняя женщина,
которая отвергла меня, она работала в то время кассиром в кафе и носила
белую униформу. С зеленым тоже было все просто: пару вечеров назад я был в
кино с девушкой, одетой в зеленое платье. Но серый... Кто же это мог быть? Я
знал, что это кто-то, кого я забыл. Иногда пытаешься вспомнить имя, и оно
крутится на кончике языка, но никак не приходит на память.
Мне потребовалось пол дня, чтобы вспомнить, как два или три месяца
назад я попрощался с девушкой, которая мне очень нравилась. Она уехала в
Италию. Она была очень хороша, и я решил, что должен увидеть ее вновь, когда
она вернется. Я не знаю, носила ли она серый наряд, но было абсолютно ясно,
что это она была тем серым шаром, как только я о ней вспомнил.
Я пришел к своему другу Немцу и сказал, что он прав, что существует
возможность анализировать сны. Но когда он выслушал мой рассказ об этом
замечательном сне, то ответил: "Нет, это выглядит уж слишком идеально, очень
коротко и сухо. Ты должен попробовать еще более досконально проанализировать
это".
(Глава в переводе М. Шифмана)
("Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман"- перевод М. Шифмана)
По средам, в Принстонский Образовательный Колледж приходили различные
люди, чтобы провести беседы. Темы рассказчиков бывали интересными, и после,
мы часто очень веселились, обсуждая услышанное. К примеру, один парень из
нашего колледжа был очень серьезно настроен против католицизма, он придумал
каверзные вопросы, которые мы должны задавать ведущему лекцию о религии, и
мы весьма осложнили задачу лектору.
В другой раз кто-то говорил о поэзии. Он говорил о структуре
стихосложения и о том, как от нее зависит эмоциональное восприятие поэзии.
Он сопровождал свой рассказ известными примерами из классики. В
последовавшем за выступлением обсуждении он заметил: "Разве это не
математика, доктор Айзенхарт?"
Доктор Айзенхарт был деканом колледжа и известным профессором
математики. И он также был очень умен. Он ответил: "Я бы хотел знать, что об
этом думает Дик Фейнман с точки зрения теоретической физики". Он всегда
приводил меня в пример, когда возникали подобные ситуации.
Я встал и сказал: "Да, это имеет очень тесную связь. В теоретической
физике аналогом слова является математическая формула, а аналогом структуры
стихотворения - взаимное родство теоретической тра-та-та с тем-то и тем-то".
И я провел прекрасные аналогии через всю тему, так, что глаза рассказчика
светились радостью.
Затем я сказал: "Не имеет значения, что вы говорите о поэзии, Я могу
найти параллели этих суждений с другими предметами, как только что
рассмотрел их с точки зрения теоретической физики. Я не рассматриваю сейчас
полного значения таких аналогий".
В большой столовой с окнами из цветного стекла, где мы всегда ели в
наших неуклонно приходящих в негодность халатах, каждый обед декан Айзенхарт
начинал с молитвы на латыни. После обеда он часто делал какие-либо
объявления. Однажды вечером доктор Айзенхарт встал и заявил: "Через две
недели сюда приезжает профессор психологии, чтобы провести лекцию о гипнозе.
И он думает, что было бы лучше продемонстрировать, что такое гипноз, вместо
того, чтобы просто говорить об этом. Поэтому, он хотел бы видеть
добровольцев, которые хотят быть подвержены гипнозу".
Я был здорово взволнован: Не было такого вопроса, какой бы
заинтересовал меня сильнее. Это должно было оказаться потрясающим!
Декан Айзенхарт продолжал, что хорошо было бы, если бы нашлось среди
нас трое или четверо добровольцев, чтобы гипнотизер сначала мог выявить их
способность быть гипнотизируемыми. Он хотел бы, чтобы мы отнеслись к этому
со всей серьезностью (все оставшееся время он потратил на обращение к Богу).
Айзенхарт находился в одном конце зала, а я в противоположном, в самом
конце. И там была сотня парней. И я знал, что каждый захочет оказаться
добровольцем. Я так испугался, что профессор не увидит меня, потому что я
находился слишком далеко. Но я лишь знал, что обязательно должен участвовать
в этой демонстрации!
Наконец, профессор сказал: "Я хочу узнать, есть ли среди вас
добровольцы..."
Я вытянул руку и, вскочив со своего места, закричав так громко, как
только мог, чтобы он уж точно меня услышал: "Я-я-я-я-я-я-я-я-я!"
И он прекрасно меня услышал, потому что не одна душа не произнесла ни
слова. Мой голос пронесся по всему залу. Я был очень смущен. Айзенхарт
отреагировал незамедлительно: "Да, конечно, мистер Фейнман, я знал, что вы
будете добровольцем, но я был бы удивлен, если бы им стал кто-то еще".
В итоге, согласились еще несколько парней. За неделю до демонстрации
приехал этот человек, чтобы проверить, хорошо ли мы поддаемся гипнозу. Я
знал об этом феномене, но не знал, как это - быть загипнотизированным.
Он начал работу с меня и вскоре дошел до того момента, где говорят: "Ты
не можешь открыть глаза".
Я сказал себе: "Бьюсь об заклад, что могу открыть глаза. Но я не хочу
этого делать, потому что не хочу мешать ситуации развиваться. Посмотрим, что
будет дальше". Это была интересная ситуация: твоя голова лишь слегка
затуманена, и, хотя ты немного растерян, ты абсолютно уверен, что можешь
открыть глаза. Но ты, конечно же, не открываешь глаз, как будто испытываешь
чувство, что ты не можешь этого сделать.
Он провел весь сеанс и решил, что я подхожу для гипноза.
Когда наступило время настоящей демонстрации, он вывел нас на сцену и
загипнотизировал нас перед всем Принстонским Образовательным Колледжем. В
этот раз эффект был сильнее. Думаю, я научился, как поддаваться гипнозу.
Гипнотизер демонстрировал различные вещи, заставляя меня делать то, что я не
мог делать в обычном состоянии. В завершении он сказал: когда я выйду из
гипноза, вместо того, чтобы пройти к своему креслу прямо, как сделал бы
каждый, я обойду зал кругом и подойду к нему сзади.
В течение всего сеанса я смутно сознавал, что происходит, и соглашался
с тем, что говорил мне гипнотизер, но в этот раз я решил: "К черту! Хватит!
Теперь я пройду прямо к своему креслу".
И когда наступило время вставать и уходить со сцены, я направился прямо
к своему месту. Но меня охватило раздражение, я почувствовал, что буду
испытывать сильный дискомфорт, если буду продолжать так идти. И я все же
обошел зал кругом.
Я был загипнотизирован еще раз, позже, в другой ситуации, женщиной.
Пока я находился под гипнозом, она сказала: "Я зажгу спичку, задую ее, и
сразу дотронусь ей до твоего запястья. Ты ничего не почувствуешь".
Она взяла спичку, зажгла ее, задула, и дотронулась до тыльной стороны
моей ладони. От этого было немного тепло. Мои глаза были закрыты все это
время, и я подумал: "Так просто: она зажгла одну спичку, а до моей руки
дотронулась другой. Ничего особенного в этом нет. Это обман!"
Когда я вышел из гипноза и посмотрел на свою руку, то был сильно
удивлен: там был ожог. Позже волдырь от ожога увеличился, но он не причинял
мне никакого беспокойства и не был болезненным, даже когда лопнул.
Я нашел гипноз очень интересным опытом. Обычно говоришь себе: "Я мог бы
сделать это, но не буду". Это то же самое, что сказать: "Не могу".
В столовой Образовательного Колледжа в Принстоне все обычно сидели по
группам. Я сидел с физиками, но в какой-то момент я подумал: "Было бы
здорово увидеть, что происходит в остальном мире". И я стал садиться с
другими группами на неделю или на две.
Когда я сел к философам, я слушал очень серьезную дискуссию о книге
Вайтхеда "Процесс и реальность". Они использовали слова в причудливых
значениях, и я никак не мог понять, что они говорят. Я не хотел вмешиваться
в их диалог, и старался не спрашивать никаких объяснений, а в тех редких
случаях, когда я это делал, они старались объяснить это мне, но до меня все
равно не доходило. В конце концов, они пригласили меня на свой семинар.
Их семинары были похожи на лекции. Они собирались раз в неделю обсудить
новую главу "Процесса и реальности"- кто-то делал доклад, а затем следовало
обсуждение. Я пошел на этот семинар, пообещав себе не раскрывать рта,
напомнив себе, что я совсем не разбираюсь в предмете, и пришел только
посмотреть.
То, что происходило там, было типично, настолько типично, что в это
трудно было поверить, но это было правдой. Сначала я сидел, не произнося ни
слова, что было почти невероятно, но также было правдой. Студент сделал
доклад по главе, которую изучали на этой неделе. В этой главе Вайтхед
использовал термин "сущностный объект" в каком-то техническом значении,
по-видимому, он давал этому определение, но я этого не понял.
После некоторого обсуждения значения термина "сущностный объект",
профессор, который вел семинар, сказал что-то, что должно было разъяснить
суть, и нарисовал на доске нечто похожее на пылающую стрелу-молнию. "Мистер
Фейнман,- задал он вопрос, - можете ли вы назвать электрон сущностным
объектом?"
Я чувствовал себя неловко. Я не читал книгу, и понятия не имел, что
подразумевал Вайтхед под этой фразой. Я лишь пришел посмотреть. "Ну, -
сказал я, - я постараюсь ответить на вопрос профессора, если вы сначала
ответите на мой вопрос, чтобы можно было лучше разобраться в значении
термина "сущностный объект". Является ли кирпич сущностным объектом?"
Все, что я намеривался сделать- узнать, думают ли они, что сущностный
объект обозначает теоретические конструкции. Электрон- это теория, которую
мы используем. Он настолько важен в понимании смысла работы природы, что мы
считаем его почти реальным. Я хотел провести теоретическую аналогию. После
ответа с кирпичом мой следующий вопрос был бы таким: "А что насчет того, что
находится внутри кирпича?" И я заострил бы внимание на том, что никто
никогда не видел, что находится внутри кирпича. Каждый раз, ломая кирпич, мы
видим лишь внешнюю его сторону. То, что находится внутри кирпича - лишь
теория, которая помогает нам понять вещи лучше. Теория электронов
аналогична. Поэтому я начал с вопроса: "Является ли кирпич сущностным
объектом?"
Я получил ответ. Один из студентов встал и сказал: "Кирпич, как
индивидуум, особенный кирпич. Вот что подразумевал Вайтхед под сущностным
объектом".
Другой студент сказал: "Нет, не индивидуальность каждого кирпича
является сущностным объектом, а общие свойства, которые присущи всем
кирпичам в целом и которые определяют их "кирпичность" называются сущностным
объектом".
Еще один парень поднялся и сказал: "Нет, дело не в самих кирпичах.
"Сущностный объект" обозначает мысленную идею, то, что присутствует в твоем
уме, когда ты думаешь о кирпичах".
Еще один парень ответил на мой вопрос и еще... и, признаться, никогда
раньше я не слышал столь изобретательных и разнообразных суждений о
кирпичах. И, как обычно бывает в подобных случаях с философами, это
закончилось полным хаосом. Они даже не спросили себя во всех своих
опрометчивых суждениях, может ли такой простой предмет, как кирпич (гораздо
менее значимый, чем электрон) оказаться "сущностным объектом".
После этого я сел обедать с биологами. У меня всегда был интерес к
биологии, и эти ребята разговаривали о весьма интересных вещах. Некоторые из
них приглашали меня посетить курс клеточной физиологии, который как раз
начинался в это время. Я знал что-то о биологии, но это был специальный
курс. "Думаете, я смогу осилить его? И разрешит ли профессор мне посещать
занятия?"- спросил я.
Они спросили инструктора, Е. Ньютона Харви, который многого добился в
исследовании светящихся бактерий. Харви сказал, что я могу присоединиться к
изучению этой специальности, но с тем условием, что я буду делать всю работу
и читать научные доклады вместе со всеми остальными студентами.
Перед первым занятием ребята, пригласившие меня на курс, захотели
показать мне что-то под микроскопом. Там находились клетки растений, и можно
было увидеть маленькие зеленые пятна, движущиеся по кругу, называемые
хлоропластами (они вырабатывали сахар под воздействием света). Я посмотрел
на них, потом поднял глаза: "Как они движутся? Что заставляет их вращаться?"
Никто не знал. В то время этого не понимал никто. Так я узнал нечто о
биологии: было очень просто найти вопрос, который казался очень интересным,
но на который никто не мог ответить. В физике нужно продвинуться гораздо
глубже, прежде чем отыскать интересный вопрос, ответ на который люди еще не
знали.
На первом занятии Харви нарисовал на доске огромную клетку и подписал
названия всех ее составляющих. После он рассказал о ней, и я понял большую
часть из того, что он говорил.
После лекции парень, пригласивший меня, спросил: "Ну, как тебе это
понравилось?"
"Превосходно! - Ответил я. - Единственное, чего я не понял, это той
части, где говорилось о лецитине. Что такое лецитин?"
И он начал объяснять монотонным голосом: "Все живые существа, растения,
животные состоят из маленьких частиц, называемых клетками..."
"Послушай, - перебил я с нетерпением, - я все это знаю. Я был на лекции
так же, как и ты. Что такое лецитин?"
"Я не знаю".
Я должен был делать доклады по научным статьям наряду с другими
студентами. Первая тема, которая мне досталась, была об эффекте давления на
клетки, Харви подобрал ее для меня, потому что это было связано с физикой.
Хотя я и понимал, о чем я говорю, я неправильно произносил многие термины во
время чтения доклада. Весь класс истерически смеялся, когда я говорил
"бластосферы" вместо "бластомеры" и тому подобное.
Другой научной работой, выбранной для меня, оказалась статья Адриана и
Бронка. Они демонстрировали силу нервных импульсов, феномен одиночного
импульса (single-pulse phenomena). Они делали эксперименты на кошках, в
которых измеряли напряжение нервов.
Я начал читать статью. В ней говорилось о сгибателях и разгибателях,
желудочной мышце и тому подобном. Приводились различные названия мышц, но я
не имел даже малейшего представления, где они могут располагаться
относительно нервов у кошек. Я пошел в биологический отдел библиотеки и
попросил библиотекаря найти для меня карту кота.
"Карту кота, сэр? - Спросила она в крайнем удивлении. - Вы имеете в
виду анатомический атлас животных?" После этого пошли слухи о каком-то тупом
студенте биологического отделения, который искал в библиотеке "карту кота".
Когда подошла моя очередь делать доклад по предмету, я начал с того,
что нарисовал на доске очертания кота и стал давать названия различным
мышцам.
"Мы все это знаем!" - перебили меня студенты.
"О!- Сказал я. - Вы знаете? Тогда не удивительно, что я смог догнать
вас так быстро, после того, как вы изучали биологию уже четыре года". Они
тратили массу времени, чтобы вспомнить подобные вещи, когда информацию о них
можно было просмотреть за пятнадцать минут.
Каждое лето после войны я отправлялся на машине путешествовать по
Соединенным Штатам. Но один раз, после того, как я съездил в Калтек, я
подумал: "Вместо того чтобы ехать в новое место этим летом, я поеду в новую
"область".
Это было сразу после того, как Уотсон и Крик открыли спираль ДНК. В
Калтеке тогда собрались лучшие биологи, потому что у Дельбрука была там
лаборатория, а Ватсон приехал в Калтек вести лекции по системе кодов ДНК. Я
ходил на его лекции и семинары на биологическом отделении и был полон
энтузиазма. Это было волнующее время для биологии, и Калтек был для нее
удивительным местом.
Я и не думал проводить исследования в области биологии, я думал просто
побыть рядом с лабораторией во время своих летних каникул, "помыть посуду",
чтобы увидеть поближе, чем они там занимаются. Я пришел в биологическую
лабораторию и высказал им свое желание, но Боб Эдгар - молодой ученый, один
из ответственных лиц в лаборатории - сказал, что не позволит мне делать
этого. Он сказал: "Ты должен проводить какие-нибудь исследования, но только
как студент. Мы дадим тебе проблему, над которой ты будешь работать". Это
меня прекрасно устраивало.
Я взялся изучать курс, в котором говорилось как работать с
бактериофагами. (фаг- это вирус, содержащий ДНК, поражающую бактерии) Тут же
я понял, что спасен от многих бед, поскольку знаю физику и математику. Я
разговариваю с собой мысленно. Я также представлял многие вещи визуально.
Потом, когда я уставал, я замечал, что думаю о двух вещах одновременно.
Я обнаружил это, когда вел внутренний диалог с собой о чем-то, во время
которого мне невольно представлялись две веревки, привязанные к краю моей
кровати, пропущенные через какие-то блоки и затянутые вокруг цилиндров,
которые медленно вращали мою кровать. Я не осознавал, что это воображаемые
веревки, пока не начал беспокоиться, что одна зацепит другую, и они станут
плохо скользить. И я сказал себе мысленно: "О, сила натяжения позаботится об
этом", - и эта мысль перебила другую. Тогда я осознал, что думал о двух
вещах одновременно.
Я также заметил, что по мере того, как засыпаешь, мысли продолжают свой
ход, но становятся все менее и менее связными. Не замечаешь, что в них уже
отсутствует всякая логика, пока не спрашиваешь себя: "Почему я об этом
думаю?", - пытаешься вернуться назад и не можешь вспомнить, что же все-таки
побудило тебя об этом думать.
Так принимаешь за логическую связь каждую иллюзию, но, на самом деле,
мысли переплетаются все больше, покуда совсем не теряется с ними связь, и
уже находясь по ту сторону мысли, погружаешься в сон.
Через четыре недели непрерывного сна я написал свою работу, в которой
изложил все наблюдения, какие делал. В заключении я пояснил, что все это
было проверено в ходе эксперимента над собой и в результате наблюдений в
момент засыпания, и я не знаю на самом деле, что именно происходит в этот
момент, потому что никак не могу его отследить. Я заключил сочинение
небольшим обоснованием, которое должно было обострить проблему
самонаблюдения:
Я удивляюсь почему. Я удивляюсь почему.
Я удивляюсь, почему я удивляюсь.
Я удивляюсь почему. Я удивляюсь почему.
Я удивляюсь, почему я удивляюсь.
Мы сдали наши курсовые, и на следующей лекции профессор зачитал одну из
них: "Мам бам муга мам бам...". Не могу сказать, о чем там было написано.
Он прочел другую работу: "Муга вуга мам бам муга вуга...". Тоже ничего
не понятно, но в завершении он произнес:
"А вуга муга вуга му а вуга муга вуга му,
А вуга муга муга му а вуга муга.
Ай вуга муга вуга му а вуга муга вуга му,
А вуга муга муга му а вуга муга".
"Ага, -думаю я, - это моя работа!". Я действительно не мог узнать ее до
самого конца.
После того, как я написал эту работу, мое любопытство к этой теме не
исчезло, и я продолжал наблюдать за тем, что происходит, когда я засыпаю.
Однажды, во время сна, я догадался, что наблюдаю за собой во сне. Тогда я
попробовал делать во сне то, что до этого делал наяву.
В первой части одного сна я был наверху поезда, который приближался к
туннелю. Я испуган, пригибаюсь, и поезд входит в туннель - вуух! Я говорю
себе: "Ты можешь испытывать чувство страха, и можешь услышать, как меняется
звук, когда поезд входит в туннель".
Я также замечаю, что могу различать цвета. Некоторые люди говорят, что
видят лишь черно-белые сны, но мои сны цветные.
Тем временем, я оказываюсь уже в одном из вагонов поезда, и я чувствую,
как трясется поезд. Я говорю себе: " В твоих снах есть и кинестетические
ощущения". Я с трудом пробираюсь в конец вагона, вижу большое, как витрина,
окно. Но за ним - не манекены, а три симпатичные девушки в купальных
костюмах.
Я перехожу в следующий вагон, держась по ходу за поручни наверху, но
вдруг думаю: "Эй! Это было бы интересно, испытать сексуальное возбуждение.
Вернусь-ка я обратно". Я обнаружил, что могу развернуться и пройти назад
сквозь поезд. Я мог управлять своим сном. Я возвращаюсь в тот вагон со
странным окном, и вижу уже трех пожилых людей, играющих на скрипках, но они
снова превращаются в девушек. Я могу изменить ход своего сновидения, правда,
не совсем идеально.
Я начинаю возбуждаться, как умственно, так и сексуально, говоря себе:
"О! Это работает!" И просыпаюсь!
Так я делал свои наблюдения во время сна, время от времени, спрашивая
себя, действительно ли я вижу цвета, и удивлялся, насколько точно я их вижу.
В другой раз я видел сон, в котором рыжеволосая девушка лежала в траве.
Я пытался увидеть, могу ли я разглядеть каждый ее волосок. Знаете, бывает
небольшой участок цвета, в котором отражается солнце и возникает эффект
преломления. Я мог видеть это! Я мог видеть каждый волосок, настолько
хорошо, насколько хотел. У меня было великолепное острое зрение!
В следующем моем сне канцелярская кнопка была приколота к дверной раме.
Я видел кнопку на дверной раме, я дотронулся и почувствовал ее под своими
пальцами. Так "Зрительный отдел" и "отдел ощущений" оказались объединены
моим мозгом. Тогда я сказал себе: может ли так быть, чтобы они не были
связаны? Я посмотрел на раму опять и не увидел кнопки. Я дотронулся до этого
места пальцем, и почувствовал ее!
В другой раз я услышал во сне: "Тук-тук, тук-тук" Что-то происходило во
сне, что соответствовало этому звуку, но все-таки казалось, что он приходит
со стороны. Я подуман: "Абсолютно точно, что этот звук приходит не из моего
сна, и я придумал эту часть сна, чтобы сон соответствовал этому звуку. Я
должен заставить себя проснуться и обнаружить, откуда происходит этот звук".
Стук, между тем, продолжался. Я проснулся и... ничего не услышал.
Мертвая тишина. Звук был только в моем сне.
Другие люди говорили мне, что слышали во сне шум, который был связан с
внешними обстоятельствами, но когда со мной произошло подобное, я осторожно
"вглядывался из глубины" и был уже уверен, что шум этот приходит из вне, но
это оказалось не так.
Пока я вел наблюдения за своими снами, процесс пробуждения был довольно
мучительным. Как только я начинал просыпаться, наступал момент, когда я
чувствовал себя неподвижным и связанным или, как будто, подо мной был
толстый слой ватина. Это трудно объяснить, но бывают такие моменты, когда
чувствуешь, что тебе не выбраться, ты не уверен, что сможешь проснуться. Я
должен был говорить себе: "После того, как ты проснешься, этот страх будет
казаться смешным. Нет ничего дурного в том, что ты знаешь, что спишь и где
спишь и что не можешь проснуться. Ты всегда можешь просыпаться". И после
долгого уговаривания самого себя, я постепенно переставал бояться, и
начинался процесс пробуждения, от которого захватывало сердце, как будто я
катился с горы. Уже не было страшно, я даже начинал испытывать удовольствие
от этого ощущения.
Возможно, вы хотите узнать, как закончилось это наблюдение за моими
сновидениями (я не занимался этим постоянно, это произошло всего несколько
раз). Я видел сон одной ночью и, как обычно, наблюдал за собой. Я увидел на
стене впереди себя знамя, и уже в двадцать пятый раз сказал себе, что
различаю цвета во сне, как вдруг осознал, что у меня в затылке находится
медный прут. Я дотронулся до головы и почувствовал, что мой затылок мягкий.
Я подумал: "Вот почему я мог проделывать все эти наблюдения за своими снами:
медный прут вторгся в зрительный отдел моего мозга. Все, что я должен
делать- спать, положив этот прут под голову, и тогда я смогу делать любые
наблюдения, когда только захочу. Думаю, нужно закончить на этом и
погрузиться в более глубокий сон".
Когда я проснулся, я не обнаружил никакого прута, и мой затылок не был
мягким. Я, видимо, просто устал от своих наблюдений, и мой мозг стал
изобретать причины, по которым я не должен больше этим заниматься.
В результате всех своих наблюдений я вывел небольшую теорию. Одной из
причин того, почему мне так нравилось смотреть сны, было любопытство: как
можно видеть образы в то время, когда глаза закрыты и ничего не приходит из
вне. Такое происходит случайно, как нерегулярная нервная разрядка, но вы не
можете снимать нервное напряжение по одному и тому же шаблону, во время сна
или во время пробуждения. Тем не менее, как я могу видеть цвета и подробные
детали во время сна?
Я решил, что должен быть "Отдел интерпретации". Когда вы смотрите на
что-то в действительности, на человека, лампу или стену, вы видите не только
пятна цвета. Что-то подсказывает вам, что именно вы видите, это должно быть
интерпретировано. Когда вы спите, этот отдел интерпретации продолжает
работать, поднимая все воспоминания. Он говорит вам, что вы видите
человеческие волосы в мельчайших подробностях, хотя это и неправда. Это
интерпретация случайного сора, вошедшего в сознание, как чистый образ.
И еще кое-что о снах. У меня был друг по прозвищу Немец, жена которого
была из семьи психоаналитиков из Вены. Однажды вечером, в ходе долгого
разговора о снах, он сказал мне, что сны имеют знаковое значение: в них
существуют символы, которые интерпретируются психоанализом. Я не поверил во
все это, но той ночью увидел интересный сон: мы играли в бильярд тремя
шарами - белым, зеленым и серым - название игры было "Titsies". Нужно было
загнать шары в лузу. Белый и зеленый легко проходили в нее, но загнать туда
серый шар мне никак не удавалось.
Я проснулся и очень легко растолковал свой сон: ответ был в самой игре
- это были девушки! Белый шар я вычислил легко: это была замужняя женщина,
которая отвергла меня, она работала в то время кассиром в кафе и носила
белую униформу. С зеленым тоже было все просто: пару вечеров назад я был в
кино с девушкой, одетой в зеленое платье. Но серый... Кто же это мог быть? Я
знал, что это кто-то, кого я забыл. Иногда пытаешься вспомнить имя, и оно
крутится на кончике языка, но никак не приходит на память.
Мне потребовалось пол дня, чтобы вспомнить, как два или три месяца
назад я попрощался с девушкой, которая мне очень нравилась. Она уехала в
Италию. Она была очень хороша, и я решил, что должен увидеть ее вновь, когда
она вернется. Я не знаю, носила ли она серый наряд, но было абсолютно ясно,
что это она была тем серым шаром, как только я о ней вспомнил.
Я пришел к своему другу Немцу и сказал, что он прав, что существует
возможность анализировать сны. Но когда он выслушал мой рассказ об этом
замечательном сне, то ответил: "Нет, это выглядит уж слишком идеально, очень
коротко и сухо. Ты должен попробовать еще более досконально проанализировать
это".
(Глава в переводе М. Шифмана)
("Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман"- перевод М. Шифмана)
По средам, в Принстонский Образовательный Колледж приходили различные
люди, чтобы провести беседы. Темы рассказчиков бывали интересными, и после,
мы часто очень веселились, обсуждая услышанное. К примеру, один парень из
нашего колледжа был очень серьезно настроен против католицизма, он придумал
каверзные вопросы, которые мы должны задавать ведущему лекцию о религии, и
мы весьма осложнили задачу лектору.
В другой раз кто-то говорил о поэзии. Он говорил о структуре
стихосложения и о том, как от нее зависит эмоциональное восприятие поэзии.
Он сопровождал свой рассказ известными примерами из классики. В
последовавшем за выступлением обсуждении он заметил: "Разве это не
математика, доктор Айзенхарт?"
Доктор Айзенхарт был деканом колледжа и известным профессором
математики. И он также был очень умен. Он ответил: "Я бы хотел знать, что об
этом думает Дик Фейнман с точки зрения теоретической физики". Он всегда
приводил меня в пример, когда возникали подобные ситуации.
Я встал и сказал: "Да, это имеет очень тесную связь. В теоретической
физике аналогом слова является математическая формула, а аналогом структуры
стихотворения - взаимное родство теоретической тра-та-та с тем-то и тем-то".
И я провел прекрасные аналогии через всю тему, так, что глаза рассказчика
светились радостью.
Затем я сказал: "Не имеет значения, что вы говорите о поэзии, Я могу
найти параллели этих суждений с другими предметами, как только что
рассмотрел их с точки зрения теоретической физики. Я не рассматриваю сейчас
полного значения таких аналогий".
В большой столовой с окнами из цветного стекла, где мы всегда ели в
наших неуклонно приходящих в негодность халатах, каждый обед декан Айзенхарт
начинал с молитвы на латыни. После обеда он часто делал какие-либо
объявления. Однажды вечером доктор Айзенхарт встал и заявил: "Через две
недели сюда приезжает профессор психологии, чтобы провести лекцию о гипнозе.
И он думает, что было бы лучше продемонстрировать, что такое гипноз, вместо
того, чтобы просто говорить об этом. Поэтому, он хотел бы видеть
добровольцев, которые хотят быть подвержены гипнозу".
Я был здорово взволнован: Не было такого вопроса, какой бы
заинтересовал меня сильнее. Это должно было оказаться потрясающим!
Декан Айзенхарт продолжал, что хорошо было бы, если бы нашлось среди
нас трое или четверо добровольцев, чтобы гипнотизер сначала мог выявить их
способность быть гипнотизируемыми. Он хотел бы, чтобы мы отнеслись к этому
со всей серьезностью (все оставшееся время он потратил на обращение к Богу).
Айзенхарт находился в одном конце зала, а я в противоположном, в самом
конце. И там была сотня парней. И я знал, что каждый захочет оказаться
добровольцем. Я так испугался, что профессор не увидит меня, потому что я
находился слишком далеко. Но я лишь знал, что обязательно должен участвовать
в этой демонстрации!
Наконец, профессор сказал: "Я хочу узнать, есть ли среди вас
добровольцы..."
Я вытянул руку и, вскочив со своего места, закричав так громко, как
только мог, чтобы он уж точно меня услышал: "Я-я-я-я-я-я-я-я-я!"
И он прекрасно меня услышал, потому что не одна душа не произнесла ни
слова. Мой голос пронесся по всему залу. Я был очень смущен. Айзенхарт
отреагировал незамедлительно: "Да, конечно, мистер Фейнман, я знал, что вы
будете добровольцем, но я был бы удивлен, если бы им стал кто-то еще".
В итоге, согласились еще несколько парней. За неделю до демонстрации
приехал этот человек, чтобы проверить, хорошо ли мы поддаемся гипнозу. Я
знал об этом феномене, но не знал, как это - быть загипнотизированным.
Он начал работу с меня и вскоре дошел до того момента, где говорят: "Ты
не можешь открыть глаза".
Я сказал себе: "Бьюсь об заклад, что могу открыть глаза. Но я не хочу
этого делать, потому что не хочу мешать ситуации развиваться. Посмотрим, что
будет дальше". Это была интересная ситуация: твоя голова лишь слегка
затуманена, и, хотя ты немного растерян, ты абсолютно уверен, что можешь
открыть глаза. Но ты, конечно же, не открываешь глаз, как будто испытываешь
чувство, что ты не можешь этого сделать.
Он провел весь сеанс и решил, что я подхожу для гипноза.
Когда наступило время настоящей демонстрации, он вывел нас на сцену и
загипнотизировал нас перед всем Принстонским Образовательным Колледжем. В
этот раз эффект был сильнее. Думаю, я научился, как поддаваться гипнозу.
Гипнотизер демонстрировал различные вещи, заставляя меня делать то, что я не
мог делать в обычном состоянии. В завершении он сказал: когда я выйду из
гипноза, вместо того, чтобы пройти к своему креслу прямо, как сделал бы
каждый, я обойду зал кругом и подойду к нему сзади.
В течение всего сеанса я смутно сознавал, что происходит, и соглашался
с тем, что говорил мне гипнотизер, но в этот раз я решил: "К черту! Хватит!
Теперь я пройду прямо к своему креслу".
И когда наступило время вставать и уходить со сцены, я направился прямо
к своему месту. Но меня охватило раздражение, я почувствовал, что буду
испытывать сильный дискомфорт, если буду продолжать так идти. И я все же
обошел зал кругом.
Я был загипнотизирован еще раз, позже, в другой ситуации, женщиной.
Пока я находился под гипнозом, она сказала: "Я зажгу спичку, задую ее, и
сразу дотронусь ей до твоего запястья. Ты ничего не почувствуешь".
Она взяла спичку, зажгла ее, задула, и дотронулась до тыльной стороны
моей ладони. От этого было немного тепло. Мои глаза были закрыты все это
время, и я подумал: "Так просто: она зажгла одну спичку, а до моей руки
дотронулась другой. Ничего особенного в этом нет. Это обман!"
Когда я вышел из гипноза и посмотрел на свою руку, то был сильно
удивлен: там был ожог. Позже волдырь от ожога увеличился, но он не причинял
мне никакого беспокойства и не был болезненным, даже когда лопнул.
Я нашел гипноз очень интересным опытом. Обычно говоришь себе: "Я мог бы
сделать это, но не буду". Это то же самое, что сказать: "Не могу".
В столовой Образовательного Колледжа в Принстоне все обычно сидели по
группам. Я сидел с физиками, но в какой-то момент я подумал: "Было бы
здорово увидеть, что происходит в остальном мире". И я стал садиться с
другими группами на неделю или на две.
Когда я сел к философам, я слушал очень серьезную дискуссию о книге
Вайтхеда "Процесс и реальность". Они использовали слова в причудливых
значениях, и я никак не мог понять, что они говорят. Я не хотел вмешиваться
в их диалог, и старался не спрашивать никаких объяснений, а в тех редких
случаях, когда я это делал, они старались объяснить это мне, но до меня все
равно не доходило. В конце концов, они пригласили меня на свой семинар.
Их семинары были похожи на лекции. Они собирались раз в неделю обсудить
новую главу "Процесса и реальности"- кто-то делал доклад, а затем следовало
обсуждение. Я пошел на этот семинар, пообещав себе не раскрывать рта,
напомнив себе, что я совсем не разбираюсь в предмете, и пришел только
посмотреть.
То, что происходило там, было типично, настолько типично, что в это
трудно было поверить, но это было правдой. Сначала я сидел, не произнося ни
слова, что было почти невероятно, но также было правдой. Студент сделал
доклад по главе, которую изучали на этой неделе. В этой главе Вайтхед
использовал термин "сущностный объект" в каком-то техническом значении,
по-видимому, он давал этому определение, но я этого не понял.
После некоторого обсуждения значения термина "сущностный объект",
профессор, который вел семинар, сказал что-то, что должно было разъяснить
суть, и нарисовал на доске нечто похожее на пылающую стрелу-молнию. "Мистер
Фейнман,- задал он вопрос, - можете ли вы назвать электрон сущностным
объектом?"
Я чувствовал себя неловко. Я не читал книгу, и понятия не имел, что
подразумевал Вайтхед под этой фразой. Я лишь пришел посмотреть. "Ну, -
сказал я, - я постараюсь ответить на вопрос профессора, если вы сначала
ответите на мой вопрос, чтобы можно было лучше разобраться в значении
термина "сущностный объект". Является ли кирпич сущностным объектом?"
Все, что я намеривался сделать- узнать, думают ли они, что сущностный
объект обозначает теоретические конструкции. Электрон- это теория, которую
мы используем. Он настолько важен в понимании смысла работы природы, что мы
считаем его почти реальным. Я хотел провести теоретическую аналогию. После
ответа с кирпичом мой следующий вопрос был бы таким: "А что насчет того, что
находится внутри кирпича?" И я заострил бы внимание на том, что никто
никогда не видел, что находится внутри кирпича. Каждый раз, ломая кирпич, мы
видим лишь внешнюю его сторону. То, что находится внутри кирпича - лишь
теория, которая помогает нам понять вещи лучше. Теория электронов
аналогична. Поэтому я начал с вопроса: "Является ли кирпич сущностным
объектом?"
Я получил ответ. Один из студентов встал и сказал: "Кирпич, как
индивидуум, особенный кирпич. Вот что подразумевал Вайтхед под сущностным
объектом".
Другой студент сказал: "Нет, не индивидуальность каждого кирпича
является сущностным объектом, а общие свойства, которые присущи всем
кирпичам в целом и которые определяют их "кирпичность" называются сущностным
объектом".
Еще один парень поднялся и сказал: "Нет, дело не в самих кирпичах.
"Сущностный объект" обозначает мысленную идею, то, что присутствует в твоем
уме, когда ты думаешь о кирпичах".
Еще один парень ответил на мой вопрос и еще... и, признаться, никогда
раньше я не слышал столь изобретательных и разнообразных суждений о
кирпичах. И, как обычно бывает в подобных случаях с философами, это
закончилось полным хаосом. Они даже не спросили себя во всех своих
опрометчивых суждениях, может ли такой простой предмет, как кирпич (гораздо
менее значимый, чем электрон) оказаться "сущностным объектом".
После этого я сел обедать с биологами. У меня всегда был интерес к
биологии, и эти ребята разговаривали о весьма интересных вещах. Некоторые из
них приглашали меня посетить курс клеточной физиологии, который как раз
начинался в это время. Я знал что-то о биологии, но это был специальный
курс. "Думаете, я смогу осилить его? И разрешит ли профессор мне посещать
занятия?"- спросил я.
Они спросили инструктора, Е. Ньютона Харви, который многого добился в
исследовании светящихся бактерий. Харви сказал, что я могу присоединиться к
изучению этой специальности, но с тем условием, что я буду делать всю работу
и читать научные доклады вместе со всеми остальными студентами.
Перед первым занятием ребята, пригласившие меня на курс, захотели
показать мне что-то под микроскопом. Там находились клетки растений, и можно
было увидеть маленькие зеленые пятна, движущиеся по кругу, называемые
хлоропластами (они вырабатывали сахар под воздействием света). Я посмотрел
на них, потом поднял глаза: "Как они движутся? Что заставляет их вращаться?"
Никто не знал. В то время этого не понимал никто. Так я узнал нечто о
биологии: было очень просто найти вопрос, который казался очень интересным,
но на который никто не мог ответить. В физике нужно продвинуться гораздо
глубже, прежде чем отыскать интересный вопрос, ответ на который люди еще не
знали.
На первом занятии Харви нарисовал на доске огромную клетку и подписал
названия всех ее составляющих. После он рассказал о ней, и я понял большую
часть из того, что он говорил.
После лекции парень, пригласивший меня, спросил: "Ну, как тебе это
понравилось?"
"Превосходно! - Ответил я. - Единственное, чего я не понял, это той
части, где говорилось о лецитине. Что такое лецитин?"
И он начал объяснять монотонным голосом: "Все живые существа, растения,
животные состоят из маленьких частиц, называемых клетками..."
"Послушай, - перебил я с нетерпением, - я все это знаю. Я был на лекции
так же, как и ты. Что такое лецитин?"
"Я не знаю".
Я должен был делать доклады по научным статьям наряду с другими
студентами. Первая тема, которая мне досталась, была об эффекте давления на
клетки, Харви подобрал ее для меня, потому что это было связано с физикой.
Хотя я и понимал, о чем я говорю, я неправильно произносил многие термины во
время чтения доклада. Весь класс истерически смеялся, когда я говорил
"бластосферы" вместо "бластомеры" и тому подобное.
Другой научной работой, выбранной для меня, оказалась статья Адриана и
Бронка. Они демонстрировали силу нервных импульсов, феномен одиночного
импульса (single-pulse phenomena). Они делали эксперименты на кошках, в
которых измеряли напряжение нервов.
Я начал читать статью. В ней говорилось о сгибателях и разгибателях,
желудочной мышце и тому подобном. Приводились различные названия мышц, но я
не имел даже малейшего представления, где они могут располагаться
относительно нервов у кошек. Я пошел в биологический отдел библиотеки и
попросил библиотекаря найти для меня карту кота.
"Карту кота, сэр? - Спросила она в крайнем удивлении. - Вы имеете в
виду анатомический атлас животных?" После этого пошли слухи о каком-то тупом
студенте биологического отделения, который искал в библиотеке "карту кота".
Когда подошла моя очередь делать доклад по предмету, я начал с того,
что нарисовал на доске очертания кота и стал давать названия различным
мышцам.
"Мы все это знаем!" - перебили меня студенты.
"О!- Сказал я. - Вы знаете? Тогда не удивительно, что я смог догнать
вас так быстро, после того, как вы изучали биологию уже четыре года". Они
тратили массу времени, чтобы вспомнить подобные вещи, когда информацию о них
можно было просмотреть за пятнадцать минут.
Каждое лето после войны я отправлялся на машине путешествовать по
Соединенным Штатам. Но один раз, после того, как я съездил в Калтек, я
подумал: "Вместо того чтобы ехать в новое место этим летом, я поеду в новую
"область".
Это было сразу после того, как Уотсон и Крик открыли спираль ДНК. В
Калтеке тогда собрались лучшие биологи, потому что у Дельбрука была там
лаборатория, а Ватсон приехал в Калтек вести лекции по системе кодов ДНК. Я
ходил на его лекции и семинары на биологическом отделении и был полон
энтузиазма. Это было волнующее время для биологии, и Калтек был для нее
удивительным местом.
Я и не думал проводить исследования в области биологии, я думал просто
побыть рядом с лабораторией во время своих летних каникул, "помыть посуду",
чтобы увидеть поближе, чем они там занимаются. Я пришел в биологическую
лабораторию и высказал им свое желание, но Боб Эдгар - молодой ученый, один
из ответственных лиц в лаборатории - сказал, что не позволит мне делать
этого. Он сказал: "Ты должен проводить какие-нибудь исследования, но только
как студент. Мы дадим тебе проблему, над которой ты будешь работать". Это
меня прекрасно устраивало.
Я взялся изучать курс, в котором говорилось как работать с
бактериофагами. (фаг- это вирус, содержащий ДНК, поражающую бактерии) Тут же
я понял, что спасен от многих бед, поскольку знаю физику и математику. Я