Фейст Раймонд. Слуга Империи (Империя - 2)

   Виалло преисполнился гордости за порученную миссию. Он только кивнул и ловко вскарабкался вверх по скале. Там ему пришлось снять шлем и съежиться, чтобы оставаться незамеченным. Глядя вниз сквозь расщелину, он негромко пожелал:
   - Да хранят тебя боги, военачальник. Отправь псов Минванаби в чертоги Туракаму!
   - Да поможет тебе Чококан, - отозвался Кейок.
   Стоявший рядом солдат подхватил тюк шелка, оставленный Виалло, и стоически продолжил путь, ступая след в след за старым полководцем.
   Луна то пряталась за каменистым уступом, то снова прорезала тьму. В лесу, где почему-то молчали певчие птицы, тихо шуршала листва да стрекотали ночные цикады. Люди приближались к ущелью бесшумно, как призраки. Руки и лица у всех были разодраны в кровь. Нидры хромали.
   Кейок огляделся по сторонам. В ущелье и вправду можно было остановиться. Сбросив с плеч тюки, солдаты принялись спешно перегораживать вход валежником и камнями, укрепляя вал глиной из протекающего ручья. Погонщики забили нидр и сложили еще не остывшие туши так, чтобы за ними можно было укрыться от стрел. В ущелье стало душно от запаха навоза и свежей крови.
   Кейок приказал слугам развести небольшой костер и поджарить мяса, чтобы накормить солдат и заготовить провизию впрок.
   Рулоны бесценных шелков были расставлены, как частокол, в дальнем конце ущелья. Теперь они могли послужить последним прикрытием.
   Обессилевший и охрипший, Кейок опустился на колени подле ручья, который питали струи едва заметного водопада. Он расстегнул ремешок шлема, плеснул на пересохшую кожу пригоршню воды и снова застегнул пряжку непослушными пальцами. Страха не было. Военачальник слишком много повидал на своем веку, чтобы бояться смерти от вражеского меча. Если у него и тряслись руки, то лишь от тяжести прожитых лет, от усталости и от тревоги за Мару. Кейок привычно проверил меч в ножнах и притороченные к поясу кинжалы. Тут он заметил, что у него за спиной стоит юный водонос, дожидаясь, когда настанет его черед подойти к ручью. Мальчугана била дрожь, но он старался держаться прямо, как настоящий воин, готовый умереть за свою госпожу.
   - Воды здесь предостаточно, - ободряюще произнес Кейок. - Дай каждому напиться вволю.
   Водонос через силу улыбнулся:
   - Слушаюсь, господин.
   Кейок поднялся и отошел от ручья. Все вокруг были заняты делом. Слуги хлопотали у огня, а опытные воины без напоминания отводили глаза от тлеющих угольев и языков пламени: в ночной темноте им необходимо было хранить остроту зрения. Военачальнику оставалось только обойти ущелье и ободрить людей, счет жизни которых шел теперь на часы и минуты.
   * * *
   Кейок прожевал кусок жаркого, но не ощутил вкуса. Стоявшему подле него кашевару он сказал:
   - Когда Минванаби убьют наших солдат и прорвутся в ущелье, возьмите щиты погибших, насыпьте в них горящих головешек и подожгите шелк. Затем сами бросьтесь навстречу вражеским мечам, чтобы каждый из вас достойно встретил смерть.
   - Мы сочтем это за честь, господин, - поклонился кашевар.
   Военачальник подкрепился последним - все солдаты уже наспех перекусили, по очереди подходя к костру. Сотник Дакхати дождался, когда можно будет обратиться к Кейоку, и спросил:
   - Какова будет наша тактика, военачальник?
   Ответ был коротким:
   - Выжидать. А потом драться.
   * * *
   Командир авангарда Люджан еще в бытность свою главарем разбойников привык всегда оставаться начеку. К его досаде, луна светила слишком ярко, а равнинные речные берега были со всех сторон открыты взору. Единственное преимущество заключалось в том, что и враг не смог бы подкрасться незамеченным. Под началом Люджана находились все воины, за исключением оставшихся для охраны усадьбы. Врагу понадобилось бы бросить в наступление по меньшей мере три сотни, чтобы прорвать круговую оборону. А для верной победы не хватило бы и пяти сотен. И все же Люджан не знал ни минуты покоя. Снова и снова он обходил позиции, проверял посты, убеждался, что лучники застыли на местах. Казалось бы, ничто не предвещало опасности, но от этого его беспокойство только нарастало.
   Почему-то Минванаби медлили с нанесением удара. С первыми проблесками рассвета караван Люджана должен был отправиться в путь к воротам Сулан-Ку. Аракаси получил от своего человека надежные сведения о готовящемся налете. Острый стратегический ум Люджана с самого начала подсказывал, что наиболее вероятным местом для засады оставались придорожные лесные заросли, однако этот участок пути был пройден на закате дня без всяких происшествий. Значит, нападения следовало ожидать в ночные часы. В самом деле, никому бы не пришло в голову отбивать караван прямо на городских улицах.
   Люджан снова оглядел дорогу. Чутье подсказывало ему, что ночная тишина обманчива. Он еще раз обошел вдоль сомкнутых в кольцо повозок и перекинулся парой слов с часовыми, которые заметно нервничали от этого непрерывного надзора. Люджан и сам понимал, что только притупляет бдительность солдат, но ничего не мог с собой поделать.
   Командир авангарда протиснулся сквозь узкий проход между спинами часовых и рядами накрытых кожей повозок, за которыми тлели костры, уныло жевали жвачку нидры, по очереди дремали солдаты. В повозках громоздились мешки с тайзой, в двух-трех местах рулоны шелка были умышленно оставлены на виду. Кромки богатой ткани переливались в лунном свете.
   Люджан сжал рукоять меча. Он без устали задавался одним и тем же вопросом: почему враги до сих пор себя не обнаружили? Какой смысл оттягивать атаку? После восхода солнца воинам Минванаби придется ждать, пока караван Акомы минует ворота на южной дороге в Джамар. Но ведь там не лучшее место для засады: поклажу можно в любой момент перегрузить на баржи и отправить дальше водным путем. А может, Минванаби снарядили два отряда один для нападения на суше, а другой на реке? Видит небо, воинов у них в достатке. Но речное сражение требовало особой выучки, ведь стремительные воды реки Гагаджин...
   - Командир! - шепот часового прервал его размышления.
   Меч Люджана словно по волшебству вылетел из ножен.
   - Взгляни! Кто-то приближается.
   Люджан мысленно обругал себя за то, что минутой раньше смотрел на костры, обходя отдыхающих солдат. Теперь ему требовалось время, чтобы вновь обрести ночную зоркость. Наконец он различил на дороге одинокую фигуру.
   - Вроде пьяный, - заметил часовой.
   Путник и впрямь спотыкался на каждом шагу. У него заплетались ноги, а одна рука бессильно висела вдоль туловища. Когда он приблизился, стало видно, что его рубаха разодрана в клочья, а набедренная повязка вся в крови. Блуждающий взор незнакомца без всякого выражения скользил по остановившемуся на ночлег каравану.
   - Нет, он не пьян, - понял командир авангарда. - Он избит до полусмерти.
   Люджан с кем-то из солдат подхватил путника. Последние лохмотья упали с его плеч, оголив истерзанный торс, покрытый страшными кровоподтеками и густой сукровицей.
   - Чьих это рук дело? - спросил Люджан.
   Незнакомец пошевелил губами, будто возвращаясь из небытия, и прохрипел:
   - Пить...
   Люджан приказал слуге подать мех с водой и бережно опустил раненого на землю. С первыми глотками внутри у несчастного словно что-то надорвалось: израненные ноги судорожно дернулись, и он потерял сознание. Сильные руки солдат удержали его в сидячем положении и плеснули ему в лицо несколько пригоршней холодной воды. Когда пыль и кровь были смыты, воины отшатнулись от тошнотворного запаха горелого мяса.
   - Силы небесные, - вырвалось у одного из солдат. - Кто же это так зверствует?
   Придя в себя, путник силился встать.
   - Надо идти, - бормотал он, хотя всем было ясно, что он не сможет сделать и двух шагов.
   Двое солдат подняли его с земли и отнесли к костру. В неверном свете пламени раны выглядели еще более устрашающими. На теле не осталось живого места. Человеческую плоть рвали, резали, жгли кислотой. Омертвелая рука представляла собой сплошное черное месиво. Палач явно был мастером, своего дела.
   - Кто ты? - участливо спросил командир авангарда.
   Мутный взгляд изувеченного путника остановился на лице Люджана.
   - Предупредить... - едва слышно выговорил он.
   - Кого? - не понял Люджан.
   - Предупредить госпожу...
   Опустившись рядом с ним на колени, Люджан склонился к самому его лицу.
   - Кто твоя госпожа?
   Несчастный на какой-то миг встрепенулся, но тут же обессилено рухнул на руки воинам.
   - Госпожа Мара.
   Люджан обвел взглядом солдат:
   - Кому-нибудь из вас знаком этот человек? Все промолчали. Старый воин, который знал всех слуг по имени, отрицательно покачал головой. Люджан приказал всем отойти и прошептал на ухо раненому:
   - Кусты акаси...
   В глазах незнакомца вспыхнул лихорадочный блеск:
   - ... растут у порога, - отозвался он и продолжил:
   - Злые шипы...
   - ... и нежные гроздья, - подхватил Люджан.
   - Хвала богам, я попал к своим. - Не в силах более сдерживаться, бедняга разрыдался.
   Не отводя взгляда от его лица, Люджан подозвал лекаря, чтобы тот промыл раны несчастного.
   - Значит, ты работаешь на мою госпожу.
   Раненый с трудом кивнул:
   - Меня зовут Канил, - выдавил он. - Я прислуживал за столом у Минванаби. Мне случалось... - Он впал в забытье.
   С величайшей осторожностью Люджан тронул его за плечо.
   - Береги силы. Говори медленно. У нас вся ночь впереди. - Увидев, что раненый совсем плох, он отрывисто бросил слугам:
   - Расступитесь, ему нужен воздух. Да скажите лекарю, чтоб принес бодрящего эликсира.
   Не прошло и двух минут, как лекарь уже приготовил салфетку, пропитанную резко пахнущим снадобьем, и плотно прижал ее к носу раненого. Из разбитых губ вырвался стон. Люджан встретился глазами с затравленным взглядом изувеченного слуги.
   - Теперь рассказывай. Тебя разоблачили?
   - Ума не приложу, как они догадались, что я агент Акомы. - Раненый поморщился: не то от боли, не то от тягостных воспоминаний. - Это все Инкомо, первый советник.
   Люджан промолчал. Во всей Акоме только четверо (не считая, разумеется, мастера тайного знания) - Мара, Накойя, Кейок и сам Люджан - знали пароль, который менялся через непредсказуемые промежутки времени. Этот калека вполне мог оказаться провокатором. Развеять сомнения сумел бы только Аракаси. Если Минванаби под пытками вырвали пароль у осведомителя Акомы, то любой из их воинов добровольно пошел бы на истязания, чтобы только уничтожить Мару.
   Канил нащупал руку Люджана:
   - Не понимаю, как это могло случиться. Ни с того ни с сего схватили и поволокли в камеру. - Он с трудом проглотил слюну. - Меня пытали... Я потерял сознание. А пришел в себя - рядом никого. И дверь открыта. Сам не знаю, как такое случилось. Видать, они решили, что мне пришел конец. Мимо пробегали солдаты и грузились в лодки, чтобы переправиться на другой берег озера. Я выполз из камеры и прокрался на грузовую баржу. Дальше ничего не помню. Очнулся уже в Сулан-Ку. На пристани было только двое охранников, да и те маячили на дальнем конце причала. Я от них ускользнул и добрался до города.
   - Командир Люджан, - вмешался лекарь, - если ты будешь продолжать допрос, он долго не протянет.
   При упоминании имени командира авангарда Канил пришел в страшное волнение.
   - О боги, - сдавленно прошептал он. - Значит, это обманный караван.
   Люджан ничем не выдал своего потрясения, он лишь крепче сжал рукоять меча. Не обращая внимания на слова лекаря, он нагнулся поближе к изувеченному беглецу, чтобы никто не слышал вопроса:
   - Зачем понадобилось мастеру тайного знания посвящать тебя в такие подробности?
   - Аракаси не посвящал меня в свои дела, - ответил Канил, даже не подозревая, что его жизнь висит на волоске. - Но Минванаби все знают! Во время пыток они гоготали и бахвалились, что вызнали все тайны Акомы.
   Слегка успокоившись, Люджан спросил:
   - Стало быть, им известно и о настоящем караване?
   - Ну конечно! Они послали три сотни воинов, чтобы отбить груз.
   Люджан вскочил как ужаленный и едва удержался, чтобы не швырнуть на землю офицерский шлем.
   - Почему так переменчива воля богов!
   Поймав на себе недоуменные взгляды, командир авангарда махнул рукой, чтобы солдаты вместе с лекарем отошли подальше. Снова опустившись на колени, он склонился к истерзанному лицу Канила:
   - Ради всего святого, скажи, где они нападут?
   По телу Канила пробежала судорога, но взгляд оставался ясным.
   - На горной дороге, поодаль от границ Тускалоры, там, где повозки будут выбираться из низины, чтобы подняться на западный хребет. Точнее сказать не могу.
   Люджан смотрел на искаженное болью и ранами лицо, но видел перед собой горы Кайамаки, которые исходил вдоль и поперек со своей шайкой серых воинов. Он знал каждую расщелину, каждую поляну, каждый утес. Те места словно самой природой были созданы для засады. Однако три сотни воинов могли бы спрятаться только в одном убежище, находящемся в упомянутой местности. Словно размышляя вслух, Люджан спросил:
   - Сколько же времени тому назад псы Минванаби вышли из Сулан-Ку?
   Голова Канила бессильно свесилась набок.
   - Сутки или двое. Точно не знаю. Я прятался в какой-то хижине, одним богам известно, сколько я провалялся без сознания. - Он закрыл глаза, будто с этими словами его покинула воля к жизни.
   Люджан поправил окровавленное одеяло, которое солдаты подложили под голову беглецу, и не воспротивился, когда подоспевший лекарь раскрыл походный сундучок. Сейчас в уме полководца словно щелкали костяшками счеты. Завершив прикидку, он что есть мочи гаркнул:
   - Подъем!
   Рядом с ним будто из-под земли вырос старший сотник.
   - Освободи одну из повозок и выдели охрану, чтобы к утру этот человек был доставлен к госпоже. Половина нашего отряда пойдет с обозом в Сулан-Ку, к товарным складам. Выход на рассвете.
   - Слушаюсь, командир, - козырнул сотник.
   - Вторая половина выступает немедленно, - закончил Люджан, не пускаясь в объяснения.
   Счет времени шел на минуты. Проклятье, думал Люджан, разведчикам, конечно же, знакомо скрытое от глаз ущелье, но в пылу битвы успеют ли они рассказать об этом укрытии Кейоку? Проклятье, может, бесценный шелк уже достался врагу, а тело Кейока остывает на поле брани? Надо быть глупцом, чтобы надеяться на победу, надо быть трижды глупцом, чтобы подставить под удар еще две роты, размышлял Люджан... но так и не придумал ничего лучше.
   Люджан боготворил свою госпожу: она вернула ему честь, когда возвысила ничтожного разбойника до воина. Военачальник, которого командир авангарда почитал, как родного отца, попал в сети Минванаби, а ведь Кейок приветил оборванцев из шайки Люджана, будто они родились под зелеными стягами Акомы, поддержал назначение Люджана на должность командира авангарда и всегда оставался ему наставником и другом.
   Устремив взор на юг, Люджан во всеуслышание объявил:
   - Мы выступаем! Если придется воровать лодки и баржи в Сулан-Ку, даже это нас не остановит! К рассвету будем у реки, а к исходу следующего дня доберемся до предгорий Кайамаки!
   * * *
   Лес словно вымер. Не слышно было ни крика ночных птиц, ни шороха листвы. Непроглядную тьму лишь изредка разгоняла выплывающая из-за гор луна.
   Невзирая на холод, Кейок запретил разводить костры. Солдаты по очереди дремали на голой земле, не снимая доспехов.
   Если до слуха и доносились какие-то звуки, они внушали только тревогу. Вот где-то на тропе скрипнул гравий, вот донесся приглушенный стук - это преследователи подтягивали силы.
   Кейок, собранный и бесстрастный, не отходил от вала. Ему предстояло вести бой в незнакомой местности, он надеялся только на то, что Виалло не ошибся и окрестные скалы действительно слишком остры и круты, чтобы по ним можно было спуститься.
   Часовые тоже ловили каждый звук. Один раз они со злорадным удовлетворением отметили, что кто-то из врагов сорвался в пропасть: все услышали сдавленный вскрик и глухой удар. На дне ущелья лежал распростертый труп, одетый в лохмотья, но более ничем не напоминающий простого разбойника, на его мече стояло клеймо лучшего оружейника провинции Шетак. Теперь развеялись последние сомнения: род этого оружейника на протяжении нескольких поколений оставался поставщиком дома Минванаби.
   Кейок посмотрел на меркнущие звезды. С наступлением рассвета враги должны были пустить в дело луки. Лучники могли просто-напросто стрелять вслепую, осыпая ущелье градом стрел. А ведь отряд Акомы даже не взял с собой лекаря, да и целебных снадобий было в обрез.
   Атака началась в тот час, когда восточный край келеванского неба окрасился нежно-зелеными лучами. Тишину прорезал зловещий боевой клич. На горной тропе, ведущей к ущелью, плечом к плечу помещалось не более четырех воинов. Каждого, кто пытался перебраться через оборонительный вал, поджидало острие акомского меча. Но атакующих это не останавливало: они шеренгами ступали по трупам, словно волны зловещего прилива. У вала полегло не менее дюжины солдат Минванаби, прежде чем в стане Акомы появился первый раненый. Лучники Минванаби, боясь задеть своих, стреляли поверх голов.
   Упорный, но безуспешный штурм продолжался уже час. Горы трупов росли. Между тем Акома потеряла лишь с десяток воинов ранеными и двоих - убитыми. Кейок приказал слугам оказать посильную помощь пострадавшим.
   В пылу битвы Дакхати услышал зычный голос полководца:
   - Сменить солдат у вала!
   Через несколько минут воины перестроились, и сотник доложил:
   - Враги почти не продвинулись, военачальник.
   Они пытались подобраться по-пластунски, оттащить убитых и сделать подкоп. Не ровен час, за дело возьмутся саперы.
   - От саперов толку не будет, - покачал головой Кейок. - Хоть почва здесь песчаная, но вода проходит слишком близко к поверхности. Да тут с лопатой и не развернуться. - Военачальник сдвинул шлем на затылок, открыв взмокший лоб уходящей рассветной прохладе. В ущелье не было ни ветерка. Опасаться нужно другого. Наши наспех сооруженные брустверы долго не продержатся. Расставь-ка копьеносцев за первой линией обороны.
   Дакхати бросился выполнять приказ.
   Одна из стрел, выпущенная откуда-то сверху, вонзилась в землю на расстоянии ладони от Кейока, но он не шелохнулся. Сделав знак слугам, чтобы те дали солдатам напиться, военачальник еще раз оглядел свои позиции.
   Минванаби дрались с каким-то неистовым упорством. Но зачем? Если в ущелье можно хоть как-то удерживать оборону, рассуждал Кейок, оно все равно станет ловушкой. Минванаби рано или поздно сюда прорвутся, пусть даже ценою больших потерь, а вот отряд Акомы никогда не сумеет отсюда выбраться. Нападавшие могли бы просто сидеть сложа руки и выжидать, пока солдаты Акомы не перемрут от голода. Ирриланди слыл опытным тактиком и стратегом: он два десятилетия возглавлял гарнизон Минванаби. Мало этого - теперь он пользовался советами самого Тасайо. Зачем понадобилось двоим столь искушенным полководцам жертвовать сотнями воинов? Если они захватят груз шелковых тканей, для Акомы это не станет смертельным ударом, а для Минванаби - не окупит сотен человеческих жизней. Враги явно торопились, но для чего?
   Не найдя ответов на свои вопросы, Кейок решил проведать раненых, которые, сняв шлемы, сгрудились у ручья. Он подумал, что следует почаще менять тех, кто сражается в первых рядах.
   Вдруг из стана Минванаби донесся резкий окрик. Теряясь в догадках, Кейок поднял на ноги весь отряд. Сотник Дакхати поспешил к военачальнику, ожидая возобновления атаки. Но как ни странно, Минваваби вдруг отступили.
   Дакхати перевел дыхание:
   - Видно, они не хотят больше губить своих людей почем зря.
   Кейок молча пожал плечами. Отступать было не в привычках Ирриланди, и уж тем более - не в привычках Тасайо.
   - Возможно, - согласился он. - Однако до сего времени потери в живой силе их не останавливали.
   Дакхати собирался что-то возразить, но слова застряли у него в горле: из-за гребня в ущелье летел какой-то темный предмет. Это был перетянутый веревками, побуревший сверток тряпья, который со стуком ударился об утоптанную землю и покатился под ноги слугам. Те в ужасе отпрянули, подумав, что к ним забросили гнездо ядовитых диких пчел - старинный прием, применявшийся при осадах. По знаку военачальника сотник Дакхати поднял сверток и разрубил узлы. Отвернув несколько слоев ветоши, он побледнел и выдавил:
   - Это голова Виалло.
   - Так я и думал.
   В бесстрастном тоне Кейока не было ни отчаяния, ни ярости. Никто не мог прочесть его мысли: "Мара, тебе и Айяки грозит страшная опасность, а я бессилен помочь".
   Дакхати сказал:
   - Сюда приложен кусок веревки, это значит, что Виалло повесили, а уже потом обезглавили.
   Кейок едва не содрогнулся от известия о такой позорной смерти.
   - Виалло скорее всего прикинулся дезертиром. Не сомневаюсь, что он до конца сохранял мужество. Готов поклясться в этом хоть перед самим Красным богом.
   Дакхати мрачно кивнул.
   - Каковы будут дальнейшие приказы, военачальник?
   Кейок ответил не сразу. Он был безмерно потрясен гибелью гонца - ведь это означало, что ущелье взято в кольцо, из которого не выберется ни одна живая душа, никто не сможет предупредить госпожу, что в ее доме орудует шпион.
   - Держаться до последнего и прикончить как можно больше солдат Минванаби. А потом погибнуть, как подобает воинам Акомы.
   Дакхати отсалютовал и присоединился к солдатам.
   * * *
   Атаки накатывались одна за другой. Передышка наступала только в те минуты, когда воины Минванаби перестраивали боевой порядок. Они уже перестали маскироваться под разбойников, отметил про себя Кейок. Нападавшие не скрывали своих оранжево-черных доспехов и рьяно шли на смерть: земля у вала давно превратилась в кровавое месиво.
   Отряд Акомы также нес неизбежные потери. Кейок насчитал одиннадцать убитых и семь тяжело раненных. Врагов полегло примерно две сотни, но от этого Кейоку было не легче. Он обратился к слуге, ведавшему провизией:
   - Сколько у нас осталось съестных припасов?
   - Если выдавать минимальный паек, - с поклоном ответил провиантщик, растянем на несколько дней.
   Военачальник что-то прикинул в уме.
   - Приказываю удвоить паек. Несколько дней мы не продержимся. Похоже, Минванаби ни во что не ставят жизнь своих воинов.
   У входа в ущелье раздались воинственные крики. Выхватив меч из ножен, Кейок резко развернулся. Солдаты Минванаби сумели взобраться на крутой утес позади авангарда, и теперь их лучники целились прямо в головы защитников Акомы. Атакующие стали перебрасывать через вал свои щиты, чтобы перейти по ним, как по настилу, через груды мертвых тел. Первого смельчака, который отважился перемахнуть в ущелье, встретило копье, но копьеносца в тот же миг настигла стрела. Кейок закричал сотнику:
   - Приготовиться к отходу!
   Получив приказ, обороняющиеся сплоченными рядами отступили от вала. Двое солдат Минванаби спрыгнули вниз, но были насажены на копья, как дичь на вертел. Минванаби, не щадя жизни, пытались прорваться за оборонительный вал. Кейок подал знак двум. здоровякам-караванщикам, и те рванули канаты, привязанные к концам могучего ствола, предусмотрительно заложенного в основание вала. Стена стала оседать, накрывая авангард Минванаби. Скрежетали камни, трещала древесина. Кейок бросил вперед горстку воинов, чтобы те перекрыли входы, образовавшиеся у проломов. Между тем и слуги не теряли времени: одни оттаскивали в сторону все, что годилось для обороны, щиты, неповрежденные мечи и кинжалы, даже заплечные мешки с провизией, другие сновали по ущелью, собирали стрелы, которые еще могли пойти в дело, и подносили их лучникам. Немало атакующих пало от своих же собственных оранжево-черных стрел.
   Кейок скорбел о солдатах резерва, которые под командованием Дакхати защищали фланги, оттягивая на себя значительные силы. Он молил небо, чтобы их смерть была быстрой и почетной. Ценой своей жизни они давали возможность товарищам по оружию восстановить оборонительный рубеж. Потери Минванаби приближались к трем сотням. Солнце стояло в зените, но воины Акомы держались не менее стойко, чем в начале сражения.
   Однако никто не знал, сколько еще сотен будет брошено на штурм.
   Под палящим солнцем ущелье превратилось в пекло. В воздухе стоял удушливый запах крови, пота и смерти. Над трупами роились полчища мух. Звуки битвы эхом отдавались от каменных стен.
   Воздев глаза к небу, Кейок помолился за своих. Затем он подозвал троих слуг, а с ними - перепуганного мальчонку-водоноса и приказал им незаметно перелезть через вал, чтобы попытаться бежать. Если воины Дакхати стойко принимали на себя основные удары врага, то еще оставалась надежда, что этой четверке удастся скрыться в зарослях и добраться до земель Акомы.
   Но этому не суждено было сбыться. На глазах у Кейока все четверо были зарублены вражескими мечами. Несчастные не издали ни крика, ни стона, даже мальчик встретил смерть лицом к лицу, сжимая в руке кухонный нож.
   "О Туракаму, будь благосклонен, прими эту жертву", - молил Кейок. Он знал, что ему осталось жить недолго, но принимал свой близкий конец как данность. Сжав рукоять проверенного в битвах меча, он поклялся, что враг заплатит страшную цену.