Фейст Раймонд. Слуга Империи (Империя - 2)

   Никто не взял на себя роль доверенного оратора. Несколько властителей беседовали поблизости от возвышения, на котором обычно восседал Имперский Стратег или, в его отсутствие, назначенный Первый оратор Совета. Сейчас, после того как Альмеко покончил с собой, а все предводители кланов либо погибли, либо пропали без вести, ни одна семья не могла сослаться на явно выраженное превосходство. Но было очевидно, что рано или поздно какой-нибудь правитель попытается захватить власть или, во всяком случае, помешать возвышению соперника. Те властители, которые уже находились в Палате, образовали плотно сбитые группы, тяготея в основном к обществу своих политических единомышленников. Они встречали всех новоприбывших подозрительными взглядами и держали наготове охрану: никто не хотел оказаться первым, обнажившим меч, но каждый был не прочь стать вторым. Мара быстро огляделась в поисках знакомых геральдических цветов дружеских семей. Цвета Анасати - красный с желтым - резко выделялись среди кучки престарелых вельмож, совещавшихся в проходе между сиденьями нижнего яруса и помостом. Мара узнала своего бывшего свекра и поспешила к нему, взяв для охраны Люджана с двумя воинами.
   Текума Анасати обернулся и, заметив приближающуюся Мару, слегка поклонился. Он был одет в доспехи, но волосы, спускающиеся из-под шлема, теперь были почти совсем седыми. Его лицо, и всегда бывшее худым, сейчас превратилось в пергаментную маску, на которой выделялись угрюмые темные глаза.
   В знак признания его старшинства Мара низко поклонилась и обратилась к нему с традиционным вопросом:
   - В добром ли ты здравии, дед моего сына?
   Глядя чуть ли не сквозь нее, Текума процедил:
   - Я здоров, мать моего внука. - Его губы сжались в тонкую линию, когда он окинул взглядом группки говорунов в зале. - Хотелось бы, чтобы и Империя могла похвалиться здоровьем.
   - А... Император? - Мара замерла в ожидании ответа.
   - Свет Небес, судя по всем донесениям, лежит и набирается сил в своем командном шатре на равнине близ ворот Бездны. - Голос Текумы зазвучал более сурово. - Когда к Ичиндару вернулось сознание и он пришел в себя, он уведомил своих офицеров, что хотел бы вернуться в Королевство Островов, чтобы предпринять новое вторжение. Однако наше стремление покарать варваров за их предательство может встретить серьезные препятствия. Всемогущие способны манипулировать Вратами, но, как видно, не всегда и не во всем. Удастся ли им восстановить проход в Мидкемию - весьма сомнительно. Властитель Анасати снова оглядел правителей, собравшихся под куполом Палаты вопреки воле императора. Столь же жестким тоном он заключил:
   - А тем временем Игра продолжается.
   Мара еще не получила ответов и на половину своих вопросов.
   - Кто будет говорить от имени Ионани?
   Уверенный в своем могуществе, Текума ответил:
   - Пока клан Ионани не соберется для назначения своего нового предводителя, оратором от клана буду я. - Он решительным жестом указал в другой конец Палаты. - Госпожа, там собирается клан Хадама. Предлагаю тебе поспешить туда, чтобы твое присутствие не осталось незамеченным.
   - Господин Текума...
   Престарелый властитель не дал ей договорить:
   - Мара, у меня в доме беда, поэтому прости мою резкость. Среди тех, кто остался за Бездной, был и Халеско. Судя по донесениям, он пал, пронзенный копьем. В тот день я потерял второго сына. У меня нет времени для женщины, которая уже отняла у меня одного.
   У Мары комок подкатил к горлу. Она поклонилась еще ниже:
   - Прими мои извинения, Текума. Я проявила бестактность, не подумав об этом.
   Властитель - Анасати слегка покачал головой:
   - Многие из нас сейчас в горе, Мара. Братья, сыновья и отцы попались в ловушку по ту сторону Бездны. Эта потеря - удар и по нашей чести, и по нашим сердцам. А теперь, с твоего разрешения...
   Не ожидая ответа, он повернулся спиной к своей бывшей невестке и возобновил беседу, прерванную ее появлением.
   Оказавшись вне круга его собеседников и сопровождаемая враждебными взглядами членов партии Желтого Цветка, она не стала задерживаться и двинулась туда, где сгрудились вожди клана Хадама. При приближении Мары некоторые из них приветствовали ее почтительными поклонами, другие ограничились небрежными кивками. Один или два (не считая пожилого паралитика, сидевшего на носилках) вообще не удостоили Мару никаким приветствием. Прежде всего она спросила:
   - Какие потери мы понесли?
   Властитель Сутанты, высокий человек в синей мантии со светло-голубой каймой, слегка поклонился:
   - Властитель Чековары и его сорок воинов сейчас находятся на пути сюда от Равнинного Города. Властитель Кодзиншах с двумя вассалами остался при императоре. Потери клана Хадама невелики, поскольку отряды малых кланов не стояли в передних рядах нашего войска, когда случилось подлое нападение. Большинство наших правителей вернется в Кентосани в течение недели.
   - Кто созвал этот Совет? - спросила Мара.
   Жесткие черты лица властителя Сутанты не выражали никаких чувств.
   - А от кого получила вызов ты сама?
   Столь же не склонная к откровенности, как и он, Мара скупо сообщила:
   - Я просто пришла, и все.
   Широким жестом властитель Сутанты обвел все более наполняющийся зал:
   - Никто из присутствующих не скажет ни слова против воли Света Небес. - Он впился пронзительным взглядом в Мару. - Но они также не станут отсиживаться по домам, когда их первенцы-сыновья предательски убиты.
   Мара кивнула и мысленно договорила то, что не было произнесено вслух. Дерзновенное вступление Ичиндара в борьбу за власть было вежливо принято обществом. Но в Большой Игре маской любезности часто прикрывалось убийство. Высший Совет Цурануани желал быть услышанным и намеревался этого добиться. Сегодня здесь не будет проведено совещание по всей форме: слишком многие отсутствуют. Никто пальцем не шевельнет, пока не выяснит, кто из врагов и кто из союзников остался в живых. День сегодняшний отводится для подсчета и оценки собственных сил и сил противников, день завтрашний - для Игры, когда каждый использует любое преимущество, любую зацепку, чтобы потеснить соперника. И хотя этот Совет собрался без соблюдения каких бы то ни было формальностей, но тем не менее он представлял собой еще один тур Большой Игры. Подобно тому как серый воин ничуть не меньше способен убивать, чем верный присяге служака из знатного дома, этот "серый совет" таил такую же смертельную опасность, как и любой Совет, проводимый с ведома и по утверждению Света Небес.
   Мара улучила момент, чтобы обдумать положение. Перспективы Акомы выглядели неутешительно. Число врагов у Минванаби почти не уменьшилось, зато этот дом получил нового властителя - опытного, одаренного и безжалостного. Соотношение сил было неблагоприятным и для властителя Ксакатекаса. Будучи предводителем клана Ксакала, властитель Чипино, по-видимому, стоял в первых рядах императорского войска, его старшему сыну Десайло надлежало представлять семью Ксакатекас. Оба они, вероятнее всего, погибли за Бездной, а здесь осталась госпожа Изашани с детьми, из которых самый старший был еще слишком юным и необученным, чтобы стать главой рода. Таким образом, могущество семьи, которая считалась самым сильным из союзников Мары, оказалось угрожающе подорванным. Да и полагаться целиком на узы кровного родства с Текумой - в том, что касалось защиты Айяки, - было страшновато.
   Вокруг нее, подобно джаггунам, фыркающим над трупами, не зная, с которого начать свой кровавый пир, правящие властители Цурануани собирались в клановые стаи, время от времени покидая родичей, чтобы потолковать с союзниками или единомышленниками.
   Господа из Акомы традиционно примыкали к небольшой Партии Нефритового Ока, но эти связи почти оборвались после смерти властителя Седзу. Мара не участвовала в политических делах партии, будучи целиком поглощена защитой собственного дома от полного уничтожения. Но теперь, когда вся Империя перевернулась вверх дном, нельзя было пренебрегать никакими связями, даже самыми незначительными.
   Пройдя мимо властителя Инродаки и толстого второго сына Экамчи, которые о чем-то шепотом совещались с кузеном властителя Кеотары и провожали Мару холодными взглядами, она завела беседу с двумя другими правителями из Партии Нефритового Ока, начав ее - как начинались сегодня почти все разговоры - с выяснения перечня утрат. Казалось, что все погибшие и оставшиеся за Бездной незримо присутствуют в Палате. Однако жизнь в Цурануани не остановилась. Члены Высшего Совета присматривались и прислушивались друг к другу, пытаясь угадать подлинные замыслы за фасадом показной вежливости, и неустанно готовили новые ходы в Большой Игре.
   * * *
   Молния прорезала небо серебряной вспышкой над огромным дворцом Минванаби. Сидя на подушках с переносной письменной доской на коленях, с пером в руке и стоящей рядом чернильницей, только что заправленной свежими чернилами, Инкомо просматривал громоздящиеся перед ним документы, на шум дождя он не обращал внимания. Он никогда не был скородумом, а теперь мысли вообще путались от потрясения и невозможности поверить в случившееся. Впрочем, в гибели Десио сомневаться не приходилось. Трое свидетелей утверждали, что это произошло у них на глазах: Десио упал, и стрелы торчали у него из шеи и груди. К этому мгновению его кузен Джешурадо уже был мертв. Никто из друзей или вассалов не оказался достаточно близко, чтобы вытащить тело властителя из хаоса сражения, а потом магический проход закрылся, наглухо отрезав Келеван от Мидкемии.
   Инкомо прижал к вискам ладони и вдохнул глоток влажного воздуха. Десио Минванаби обрел покой среди своих предков, если действительно дух человеческий может пересечь неведомую пропасть между мирами. Поспешно вызванный жрец произнес предписанные ритуалом слова в священной роще семьи Минванаби, гонцы-вестники были разосланы во все края Империи. Оставалось только ждать прибытия нового властителя, обретающегося на сторожевой заставе одного из западных островов.
   В этот момент скрипнула, открываясь, створка двери за спиной у первого советника. Теплый воздух ворвался в комнату, растрепав листы документа и плеснув через дверь на пол крупные капли дождя.
   - Я же приказал, чтобы меня не беспокоили, - недовольно бросил Инкомо.
   Язвительно-сухо прозвучали слова:
   - Тогда уж прости, первый советник, что помешал тебе. Но время проходит, а дел впереди много.
   Инкомо вскочил, как ужаленный, и круто обернулся. Он увидел, как воин, освещенный сзади белой вспышкой молнии, шагнул через дверной проем. Вода стекала с боевых доспехов, слипшиеся перья плюмажа выглядели самым плачевным образом. Легкой походкой, почти беззвучно пришелец приблизился к единственной лампе, горевшей в комнате, вступил в круг света и снял шлем. Темные круги лежали у него под глазами цвета меда, мокрые волосы прилипли к шее.
   Инкомо выронил перо и поклонился в пояс:
   - Тасайо!
   - На сей раз я прощаю фамильярность, первый советник. В первый и последний раз.
   Инкомо отбросил письменную доску, едва не опрокинув чернильницу, после чего поспешил поклониться новому хозяину по всем правилам - земным поклоном, уткнувшись лбом в пол.
   - Господин мой!
   Только ветер заполнял комнату неумолчным шумом, пока Тасайо осматривал комнату. Он не давал Инкомо разрешения подняться с колен, но изучал изображения птиц, нарисованные на стенах, изношенную спальную циновку, и уже после всего - распростершегося на полу престарелого советника.
   - Да. Тасайо. Властитель Минванаби.
   Получив наконец дозволение распрямиться, Инкомо не сдержал изумления:
   - Но как же ты...
   В тоне нового хозяина сквозила легкая насмешка, когда он нетерпеливо перебил:
   - Инкомо! По-твоему, в этом доме только у тебя имеются агенты? Покойному кузену была отдана моя верность, но не мое уважение. Я никогда не позволил бы себе опозорить имя Минванаби, но в моем положении только дурак оставил бы кузена Десио без присмотра. - Тасайо отвел со лба мокрые волосы и поправил оружейный пояс. - С того момента как я ступил на этот проклятый остров, я держал наготове лодку с гребцами и припасами, чтобы можно было в любой момент выйти в море. Когда бы ни пришел вызов, днем или ночью, мне оставалось лишь отдать швартовы. Как только моему кузену пришел конец, один из верных мне людей отправил сообщение на Сторожевые острова. - Тасайо пожал плечами. В свете лампы блеснули капельки воды, упавшие с его одежды. - На лодке я добрался до Нара и захватил первый же попавшийся корабль. Когда Высший Совет будет избирать нового Имперского Стратега?
   Невольно следя за ручейками дождевой воды, которые угрожали его спальной циновке, Инкомо постарался собраться с мыслями:
   - Сообщение получено только сегодня утром. Свет Небес призывает Высший Совет на собрание, которое состоится через три дня.
   Вкрадчиво-мягко Тасайо полюбопытствовал:
   - Ты позволил бы мне пропустить это собрание, Инкомо?
   Мокрые подушки внезапно утратили всякий интерес в глазах первого советника.
   - Господин мой! - Инкомо снова ударился лбом об пол. - Кончина Десио случилась столь внезапно! Самый резвый наш гонец отправлен в дорогу час тому назад, и ему приказано взять самую быструю лодку. Я смиренно признаю: мною сделано лишь то, что было в моих силах. Не осуди старого слугу за ограниченность его возможностей: мне никогда не сравниться с моим господином в прозорливости и мудрости...
   Тасайо невесело засмеялся:
   - Я не люблю бессмысленную лесть, первый советник, равно как и фальшивое смирение. Вставай и запомни это.
   Оглушительный громовой раскат потряс дом, и его затихающие отголоски прокатились над ночной темнотой озера. Воспользовавшись усвоенной за годы боевой службы привычкой соразмерять свой голос с любыми шумами, Тасайо объявил:
   - Для тебя приказы такие, первый советник. Отошли телохранителей Десио и его наложниц. При мне находятся мои собственные слуги, и они помогут мне облачиться в траурные одежды. Этой ночью я буду спать в офицерских казармах. Передай моему управляющему, чтобы он выбросил из господских покоев все, что принадлежало Десио. Я хочу, чтобы комнаты были пустыми. К рассвету мои походные сундуки и личные вещи должны быть установлены на места, а одежда, постель и прочее добро прежнего властителя - сожжены. Глаза у Тасайо сузились. - Скажи старшему псарю, чтобы он перерезал глотки собакам-убийцам... они все равно не станут слушаться нового хозяина. Когда начнет светать, собери всех домочадцев на учебном плацу. Новый властитель Минванаби принял бразды правления, и все должны понять, что нерадивым я не дам спуску.
   - Как прикажешь, господин.
   Инкомо приготовился к бессонной ночи. Он разогнул усталые колени и собрался встать, но оказалось, что хозяин еще не закончил.
   Властитель Минванаби уставился на своего первого советника тусклым холодным взглядом:
   - От тебя не требуется, чтобы ты мне поддакивал, как привык поступать с моим кузеном. Я стану выслушивать любое твое мнение, даже если оно не совпадает с моим. Ты можешь предлагать все, что сочтешь нужным, - до того момента, когда я начну отдавать приказания. Тогда ты будешь молча повиноваться. Завтра мы вместе просмотрим счета и вызовем почетный эскорт. К полудню я хочу быть под навесом моей парадной барки, на пути вниз по реке - к Кентосани. Присмотри, чтобы все было готово к путешествию, проверь каждую мелочь. Как только прибуду в Священный Город, я намерен взяться за дело.
   - Какое дело, господин? - спросил Инкомо, преисполненный искреннего почтения.
   Тасайо наконец улыбнулся:
   - Какое дело? Стать Имперским Стратегом, это же очевидно! Разве кто-нибудь подходит для этой должности лучше меня?
   Инкомо почувствовал, что волосы у него на загривке встают дыбом. Наконец-то, после многих лет бесплодных мечтаний, он будет служить настоящему властителю - умному, решительному и честолюбивому.
   От грома снова содрогнулся дом, и дождь хлестнул струями по стенам. Освещенный колеблющимся светом лампы, новый хозяин Минванаби, горделиво выпрямившись, закончил свою мысль:
   - А когда я облачусь в белое с золотом, мы уничтожим Акому.
   Инкомо снова склонился до земли. Когда он встал, комната была пуста, и сквозняк из темного дверного проема служил единственным следом, оставшимся от визита хозяина. Первый советник задумался о странностях жизни: самое заветное его желание, в котором он никогда не посмел бы признаться, судьба и боги исполнили по собственной доброй воле: властителем Минванаби стал Тасайо. С неожиданно горькой иронией Инкомо спросил себя: почему же этот дар заставил его почувствовать себя измотанным и старым?
   * * *
   Струи ливня ручейками обтекали символы счастья, закрепленные на гребнях крыши Имперской Палаты, и по резным водостокам сбегали вниз, в лужи во дворе. Внутри здания шум дождя звучал приглушенно, пламя ламп - тех, которые слуги позаботились зажечь, - колебалось от сквозняков, проносившихся вдоль коридоров-ущелий словно тяжкие вздохи. Люджан и пять вооруженных воинов быстрым шагом проследовали через тускло освещенные развилки в апартаменты Акомы для доклада.
   Мара встретила своего военачальника в средней комнате, где она держала совет с Аракаси. Кевин стоял за ее плечом у стены, приведенный вынужденным бездействием в самое едко-саркастическое настроение. Его мучила головная боль: тошно было слушать, как воины точат мечи, и вдыхать запах лака, используемого для защиты доспехов из слоистой кожи.
   Исполнив положенный поклон перед Марой, Люджан немедленно приступил к делу.
   - Госпожа, - начал он, - мы должны доложить тебе о том, что в апартаментах, ранее пустовавших, замечено прибытие солдат из Саджайо, Тондоры и Хинейсы.
   Мара нахмурилась:
   - Псы Минванаби. Что-нибудь слышно о самом псаре?
   - Нет. Пока еще нет.
   Люджан отстегнул свой шлем и пальцами взъерошил влажные волосы.
   Аракаси оторвался от груды записок, полученных утром от его осведомителей из разных дворцовых служб, и перевел угрюмый взгляд на военачальника Акомы:
   - Через три дня Свет Небес вернется во дворец.
   Привалившись плечом к стенке, сложив руки на груди, Кевин подал голос:
   - Как видно, он приятно проводит время и никуда не спешит.
   - В дороге приходится соблюдать множество обрядов и церемоний, перебила Мара, почти не скрывая раздражения. - Тот, кто путешествует в компании двадцати жрецов, тысячи телохранителей и пяти тысяч солдат, поневоле передвигается медленно.
   Кевин пожал плечами. Теснота в душных покоях, напряжение и неизвестность угнетали всех. В течение двух дней Мара проводила по пятнадцать часов подряд в Палате Совета. По вечерам она возвращалась к себе такая усталая, что ее с трудом удавалось уговорить хоть немного поесть. Она выглядела обессиленной и исхудавшей, и несмотря на всю заботливость Кевина, те немногие часы, которые ей удавалось выкроить для сна, были тревожными и не приносили облегчения. Ночи были скверными, но дни еще хуже. Любое бездействие прожигало Кевину душу, но даже скука имела свои пределы. Дежурство на кухне доводило его почти до открытого бунта, и хотя он редко давал волю языку, ему не хватало фатализма, который позволял цуранским воинам вытерпеть ожидание, казавшееся бесконечным.
   Вздохнув, Мара подвела итог.
   - Пока что я переговорила с семнадцатью властителями и только четырех склонила к согласию. - Она покачала головой. - Плохой результат. Никто не хочет принимать на себя никаких обязательств, хотя многие делают вид, что рады бы пойти навстречу. Слишком многие группировки вступили в борьбу за место Имперского Стратега, и тот, кто окажет открытую поддержку какому-то одному кандидату, сразу же навлечет на себя злобу всех его соперников.
   Аракаси развернул записку, пахнущую рыбой:
   - Мой агент с пристани сообщает о прибытии Даджало из Кеды.
   При упоминании этого имени Мара встрепенулась:
   - Он разместился в своем городском доме или в Имперском дворце?
   - Терпение, госпожа. - Аракаси порылся в ворохе записок и извлек из них три, а потом бегло просмотрел шифрованные письмена еще на одной, которая источала интригующий аромат благовоний. - В городском доме, объявил наконец мастер. - Во всяком случае, на эту ночь.
   Мара хлопнула в ладоши, вызывая писца:
   - Отправь депешу властителю Даджало из Кеды. Прежде всего принеси наши соболезнования в связи с кончиной его отца, а также вырази уверенность, что он погиб смертью храбрых, как доблестный воин. Потом доведи до его сведения, что в распоряжении Акомы имеется документ с личной печатью властителя Андеро, обязывающий главу дома Кеда присоединить однажды свой голос к голосу Акомы по нашему усмотрению. Даджало, в качестве нового правителя Кеды, обязан исполнить это условие.
   - Госпожа, - вклинился Аракаси в ее диктовку, - не слишком ли это... резко?
   Мара пробежала пальцами по своим густым волосам, концы которых еще завивались локонами, храня следы дневной прически.
   - Может быть, я переняла какие-то привычки у этого варвара, которого постоянно держу при себе. - Она помолчала, прислушиваясь к отдаленному раскату грома. - Но не сомневайся... очень скоро среди нас окажется Тасайо Минванаби, и голос Кеды может мне понадобиться немедленно.
   Раздался тихий стук. В дверном проеме появился часовой, который с поклоном доложил:
   - Госпожа, наши разведчики сообщают, что по внешним галереям дворца передвигаются вооруженные люди.
   Мара взглянула на Люджана, который водрузил шлем на спутанные волосы и вышел, на ходу закрепляя застежки. Молния полыхнула серебряным светом за наружными перегородками, которые виднелись теперь только сквозь узкие щели между баррикадами: к этому часу их успели укрепить прочными досками. Кевин чувствовал себя как зверь, лишенный даже возможности метаться по клетке, Мара и Аракаси делали вид, что читают донесения. Скрип пера писца заполнял весь промежуток времени до возвращения военачальника.
   После торопливого поклона он сообщил:
   - Наши дозорные высмотрели два отряда, каждый численностью от двадцати до сорока солдат. Они стараются держаться в тени и направляются якобы в другую секцию дворца.
   - Из какого дома? - спросила Мара, почти страшась услышать ответ.
   - Из никакого, прекрасная госпожа. - Это служило сомнительным утешением. - На них черные доспехи, без символов и без кокард.
   Мара подняла глаза:
   - Значит, это начало.
   Люджан передал спокойные приказы воинам в передней комнате. Последнюю перегородку, которая была сдвинута, чтобы в апартаменты проникал свежий воздух, закрыли и закрепили деревянными колышками. Стол был перевернут набок и придвинут к наружной двери, а затем также закреплен массивным брусом. Теперь влага, принесенная ливнем, превратилась в удушающую пелену, повисшую в воздухе. Аракаси, казалось, ничего этого не замечал: он спокойно сидел на месте, углубившись в свои записки и пометки.
   Но Кевина прошиб пот, он бесновался и кипятился, его праздные руки требовали клинка. Но часы тянулись и тянулись к полуночи. Звуки, проникая через стены, казались обманчиво приглушенными. Было слышно, как кто-то шлепает по лужам. Иногда доносился стук сандалий - с лестниц или из коридоров, порой к этим звукам примешивались резкие возгласы. Дождь утих, и насекомые в саду у Мары завели свою скрипучую ночную песнь.
   Поскольку никто не изъявлял намерения уделить внимание повседневным человеческим надобностям, Кевин в конце концов опустился на колени рядом с Марой и отобрал у нее пергамент, который она уже целый час не выпускала из рук, так и не прочитав ни одного слова.
   - Ты, должно быть, проголодалась, - напомнил он ей.
   Мара прислонилась к нему головой.
   - Не очень-то. Но мне нужно что-нибудь съесть, если я собираюсь завтра в Совете держаться на ногах.
   Кевин поднялся, готовый к неизбежному столкновению воль, которое происходило каждый раз, когда он наведывался на кухню. Джайкен считал своей законной добычей каждого раба, у которого руки не заняты делом. Сегодня, как видно, он был настроен по-боевому, ибо целая бригада поварят уже усердно чистила котлы и тарелки. Он требовал, чтобы каждый ковш, чашка или миска были почищены с песком и протерты ветошью, словно в звоне посуды содержались некие чары, способные отогнать подкрадывающееся зло.
   Джайкен увидел Кевина в дверях, и его озабоченное лицо просияло:
   - Госпожа хочет поесть?
   Кевин кивнул, и в ту же минуту в руках у него оказался поднос с теплым хлебом, сыром и фруктами. Несколько разочарованный столь легкой победой, он проглотил тщательно приготовленную колкость и вернулся к госпоже. Он поставил перед ней поднос и сам присел с ней рядом, уступая его настояниям, Мара некоторое время добросовестно старалась что-нибудь проглотить. Кончилось тем, что с ужином расправился Аракаси. Кевин заставил Мару лечь поспать, а у каждой двери и у каждого окна неподвижно, как статуи, стояли воины, готовые к отражению нападения, которое так и не произошло.