Фейст Раймонд. Слуга Империи (Империя - 2)

   - Довольно!
   Внезапно проявив недюжинную резвость, толстый маг устремился к императорской ложе, за ним по пятам поспешал его худощавый спутник. Двое Всемогущих обменялись короткими фразами со Светом Небес, который встал со своего кресла. И в следующий миг без всякого предупреждения оба мага и император исчезли.
   Слишком потрясенный, чтобы разбираться в собственных чувствах, Кевин схватил Мару за руку:
   - Правильно. Ждать больше нечего. - Он бесцеремонно поднял ее с кресла. - Если его величество находит приличным удалиться, то и мы тоже отправляемся.
   Люджан не возражал, но вытащил меч из ножен и перепрыгнул через спинку своей скамьи. По его команде Кенджи с обоими воинами образовали арьергард, тогда как военачальник Акомы выдвинулся вперед, чтобы идти вровень с Кевином и Марой. С целеустремленностью, которая граничила с почти неприличной спешкой, их маленький отряд следовал по узкому проходу между ложами. Внимание большинства других зрителей было приковано к Миламберу, и многие недовольно ворчали, когда проходящая мимо группа Акомы на миг заслоняла бородатого мага от их взоров.
   Напряжение достигло предела, когда послышался рык разгневанного Стратега:
   - Кто посмел?!
   Ответ Миламбера прозвучал столь же громоподобно:
   - Я посмел! Этого не должно быть, и этого не будет!..
   Тому, что он произнес потом, воины Акомы не смогли уделить должного внимания, ибо их насторожил другой звук: кто-то бегом приближался к ним сзади. Кевин, находившийся в этот момент на соединении прохода и лестницы, ведущей к верхним уровням, быстро обернулся. Он увидел двух незнакомых солдат в лиловых доспехах, явно пытающихся догнать эскорт Мары.
   Воины, составлявшие его арьергард, остановились и обнажили мечи. Теперь из защитников госпожи рядом с ней оставался только Кенджи, и Кевин окликнул шагающего военачальника:
   - Люджан!
   Тот обернулся, мигом сообразил, откуда исходит угроза, и с первого взгляда опознал цвет доспехов бегущих солдат:
   - Саджайо! Вассалы Минванаби.
   Двум солдатам, собиравшимся преградить путь бегущим, он, не останавливаясь, приказал:
   - От госпожи не отставать! Продолжайте прикрывать ее с тыла! - Кевину он объяснил свои намерения:
   - Мы можем их схватить. Но прежде всего нужно доставить Мару в безопасное место.
   Тем временем суматоха на трибунах не утихала. Имперский Стратег заорал магу в лицо:
   - По какому праву ты позволяешь себе подобные выходки?
   Ярость, прозвучавшая в ответе Всемогущего, казалось, заставила содрогнуться даже воздух:
   - По моему праву совершать то, что я считаю нужным!
   Нечувствительный ни к чему, кроме ощущения надвигающейся катастрофы, Кевин, изо всей силы тянул Мару вперед. Она с легкостью преодолевала каменные ступени, хотя ее нарядные сандалии на высоких каблуках были явно не приспособлены для поспешной ретирады. Побелевшими губами она прошептала:
   - Все рушится. Впереди - хаос.
   В поперечные проходы уже устремились другие зрители, и в образовавшейся толчее гвардейцам Саджайо стало куда труднее нагонять отряд Акомы. Они остановились и быстро посовещались, после чего один из них бросился назад, а второй с удвоенным рвением продолжил преследование.
   Теперь лестницу, ведущую к выходу, запрудила плотная толпа: аристократические семейства в сопровождении воинов спешили покинуть амфитеатр, над которым нависала невидимая, но ощутимая угроза.
   Кевин заметил, что один из воинов Саджайо убежал - как видно, за подкреплением, - и коротким возгласом предупредил об этом Люджана, но тот не оглянулся.
   - Только самый безмозглый тупица сейчас полезет в драку. Ты что, не слышал?
   Перепалка в императорской ложе закончилась выкриком:
   - Мои слова - закон! Ступайте!
   Мара в страхе вздрогнула и споткнулась, зацепившись каблуком за выбоину ступени. Перехватив ее сзади, Кевин не дал ей упасть.
   Уголком глаза он видел, что Миламбер жестом приказывает имперским стражникам освободить пленников, которые до сих пор валялись на песке безжизненными куклами.
   Имперский Стратег дал выход безудержной ярости:
   - Ты преступаешь закон! Никто не может освободить раба!
   Гнев Миламбера не уступал бешенству Стратега:
   - Я могу! Я - над законом!
   Кевин ощутил прилив безумной надежды. К этому моменту он уже поднялся до верха последнего пролета лестницы. До арки, ведущей на улицу, оставалось не более десятка шагов.
   - Это правда? - шепотом спросил он у Мары. - Миламбер может освободить раба?
   - Он может все. Он один из Всемогущих.
   На трибунах началась всеобщая паника: над всеми прочими чувствами возобладало ощущение неминуемой катастрофы. Зрители сорвались с мест и кинулись к выходу. Но было уже слишком поздно.
   Один из "карманных Всемогущих" Стратега поднялся с очевидным намерением помешать Миламберу. Чувствуя за спиной дыхание толпы, одержимой звериным страхом, Кевин подталкивал Мару к воротам.
   Люджан поднял меч, чтобы ослабить напор толпы, его воины громко выкрикивали:
   - Акома!
   Но не всех бегущих толкал к воротам страх перед злыми чарами. Сзади послышались громкие возгласы: пятеро воинов в лиловых доспехах явно норовили затеять стычку с Кенджи и двумя солдатами. Сотник не колебался. Он круто развернулся и с криком "Акома! " атаковал преследователей, так что они даже не успели напасть на него по-настоящему. Оба его воина незамедлительно последовали его примеру.
   Кевин и Мара бежали вперед, теперь для их защиты оставался только Люджан.
   Воины Саджайо и Акомы сошлись на площадке между пролетами лестницы. Лязг их оружия не привлек ничьего внимания в нарастающем гвалте, в котором смешивались вопли перепуганных зрителей и выкрики охранников и солдат, спешивших на защиту своих хозяев. Другая часть публики буйно веселилась и чуть ли не визжала от восторга - такое удовольствие этим бравым молодцам доставляло зрелище перепалки между Миламбером и магом из свиты Стратега.
   И тут раздались крики боли и ужаса.
   Кевин рискнул оглянуться. Над площадкой рядом с ложей магов, переливаясь и шипя, набухал сгусток неведомой энергии. Миламбер исчез, на том месте, где он только что находился, разгоралось грозное сияние. Струи золотистого и голубого блеска свивались в ослепительный смерч. В сверхъестественной сумятице теней и света особенно резко выделялись черты то одного, то другого лица, и теперь уже на каждом из них явственно читалось лишь одно всепоглощающее желание: убраться отсюда как можно дальше. Люди толкались, теснили друг друга, пропихивались, напирали на передних и спотыкались в слепом стремлении поскорее добраться до верха лестницы. Схватка, начатая солдатами Саджайо, была просто смята многотысячной толпой, которую уже никто не властен был образумить.
   Кевин крепко схватил Мару за руку:
   - Бежим!
   Пока еще они были впереди людского скопища, но, понимая, что неудержимая лава вот-вот настигнет их и захлестнет, он решительно бросился вниз по лестнице вместе с Марой и Люджаном, чьи повторяющиеся выкрики "Акома! " терялись в жутком многоголосье бегущих позади.
   Лестница казалась бесконечной. Мара то и дело спотыкалась и оступалась в своих неудобных сандалиях. Уже не думая о приличиях, Кевин нагнулся и поднял госпожу на руки:
   - Скинь туфли!
   Мара что-то сказала, но слов он не расслышал из-за накатывающего шума.
   - Наплевать на изумруды! Скинь сейчас же! - скомандовал Кевин.
   Лавировать на лестнице с Марой на руках стало гораздо труднее. Как ни старался он бежать с прежней скоростью, они отставали от Люджана, и теперь уже спина Кевина принимала на себя град ударов, пинков и толчков сзади.
   Мара сбросила сандалии.
   В отчаянном стремлении уберечь возлюбленную от опасностей, подстерегающих ее со всех сторон, Кевин поставил Мару на ноги и, словно тисками сжав ее руку, потащил вниз.
   Слева от них упал один из бегущих и тут же был растоптан, не успев даже вскрикнуть. Какой-то простолюдин, ополоумевший от ужаса, шарахнулся в сторону, наткнулся на Кевина и сдуру вообразил, что может устроить себе живой заслон, пробившись между варваром и властительницей. Их сцепленные руки показались ему досадным препятствием, и в полнейшем помрачении рассудка он попытался разорвать мертвую хватку Кевина.
   Свободной рукой мидкемиец выхватил нож, полученный от Аракаси. Запястье Мары выскользнуло из его руки, и теперь он сжимал лишь концы ее пальцев. Бросив взгляд через плечо незнакомца, не оставляющего попыток протаранить себе проход между ними, Кевин успел уловить в глазах Мары выражение ужаса... и, не раздумывая, всадил нож в спину врага поневоле.
   Резким рывком он подтянул Мару к себе, и в этот момент вблизи послышался возглас: "Акома!"
   Кевин огляделся поверх голов толпы и благословил свой мидкемийский рост: он сразу увидел двух солдат в зеленых доспехах, прокладывающих себе путь против людского потока.
   - Сюда! - закричал он. - Сюда! - Он взмахнул рукой, совсем позабыв, что в этой руке он все еще сжимает окровавленный клинок. - Мара со мной!
   Воины повернули к ним, безошибочно держа курс на хорошо различимый маяк: рыжую голову Кевина.
   Внезапно рядом с ним возник Люджан.
   - Убери это с глаз долой! - прошипел он, указав на нож и загородив собой варвара во избежание беды.
   Кевин спрятал нож, а потом наддал ходу, держа на руках трепещущую Мару, вопреки ее отважным попыткам идти дальше на своих двоих.
   - Нет! - отрезал он. - Ты такая маленькая, да еще и босая. Позволь мне донести тебя.
   Ступени уходили из-под ног. Спотыкаясь, едва не падая, но неизменно умудряясь сохранять равновесие, Кевин наконец достиг площадки между внешними ярусами. Тут до него дошло, что Люджан не случайно вывел их именно сюда: у стены стадиона показались носилки Мары, заключенные внутри плотного клина воинов, - над хаосом толпы горделиво реяли зеленые стяги Акомы.
   Грянул гром. За ним последовал столь сильный порыв ветра, что многие из бегущих повалились на землю, словно получив удар увесистой дубиной.
   Кевин пригнулся вперед и налетел на Люджана, тот не сумел сохранить равновесие, и оба упали на колени. В ушах у Кевина зазвенело, когда он, перекинув Мару через плечо, поднялся на ноги, не обращая внимания на содранное в кровь колено, и очертя голову кинулся к носилкам.
   Упавшие было люди скоро пришли в себя, и паническое бегство возобновилось. Напором спрессованной толпы Кевина прижало к Люджану, ребра воинских доспехов больно врезались в бок и руку раба.
   Кевин неудержимо продвигался вперед со своей драгоценной ношей и вдруг снова чуть не упал, споткнувшись о какое-то препятствие, которое могло показаться ворохом тряпья.
   Только ворох был теплым: еще один бедняга, растоптанный толпой.
   А ведь на месте этой жертвы могла оказаться Мара, если бы он позволил себе потерять ее посреди хаоса.
   Чувствуя, что от одной этой мысли его может вывернуть наизнанку, Кевин вцепился в шелк ее платья с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
   Но тут над ареной взметнулся фонтан искр, рассыпающихся в облаках. Толпа взвыла, бегущие останавливались как вкопанные, задрав головы к небесам.
   Кевин и Люджан использовали передышку, чтобы добраться до стены, где вокруг них сомкнулась цепь воинов в зеленых доспехах, огородив островок спокойствия и уверенности посреди взбаламученной стихии.
   Когда мидкемиец опустил дрожащую Мару на землю, над всеобщим хаосом разнеслись слова:
   - Вы, живущие так же, как жили в течение столетий! Древность традиций - не оправдание для жестокости! Вы все стоите перед судом и все признаны виновными!
   Это был голос мага. Голос Миламбера. Кевина захлестнула невольная гордость: человек из Королевства осмелился потребовать сострадания от тех, кому неведомо это чувство.
   Гомон толпы зазвучал по-иному. В одних пробуждалось любопытство, другие решили, что им брошено оскорбление, третьи вообразили, что намечается новая забава. Кое-кто уже останавливался и пытался протолкнуться обратно, и таких становилось все больше и больше.
   - Только остолопам придет в голову тут задерживаться! - воскликнул Люджан. - Госпожу надо доставить домой!
   Кевин протянул руку, чтобы поддержать Мару, увидел кровь на собственной ладони и только тут вспомнил про нож. Он собрался отдать оружие, но Люджан решительно покачал головой:
   - Я не видел у тебя этой штуки, и глаза мои слепы, пока ты используешь ее для защиты госпожи.
   Солдаты образовали плотный кордон вокруг Мары, Кевина и полудюжины несчастных носильщиков, по привычке занявших свои места у шестов носилок.
   Тогда над стадионом зарокотал и отдался гулким эхом непостижимо громкий голос мага:
   - Вы, кто находит удовольствие в смерти и бесчестии других! Сейчас мы увидим, как вы взглянете в лицо гибели!
   Кевин заорал:
   - К дьяволу носилки! Бежим!
   Все еще неспособная унять дрожь, Мара совладала с собственным дыханием и согласилась:
   - Да, надо бежать!
   По приказу Люджана громоздкие носилки были оставлены на земле. Охранники перестроились на ходу, и отряд устремился прочь из опасного места.
   Со стороны арены налетел шквал леденящего ветра. Кевин даже подивился ощущению, почти забытому за годы плена: ощущению холода. В природе Келевана не существовало ветров, которые могли бы породить столь неприятное чувство: как будто к коже прижимаются куски льда.
   И сразу же загремел голос Миламбера:
   - Познайте трепет и отчаяние, ибо я - это Мощь!
   Поднялся новый вал причитаний, тем временем отряд Акомы начал спуск по нижнему пролету лестницы.
   Шквал достиг ураганной силы, когда Миламбер возгласил:
   - Ветер!
   Новый шквал дохнул смрадом могилы, заставив содрогнуться даже Кевина и самых стойких воинов. Они ускорили спуск, хотя каждый вздох отдавался болью в груди. Лицо Мары было мертвенно-бледным, но она не отставала от свиты.
   Трудности пути множились. От мерзкого запаха многие поддались морской болезни. Люджан приказал держать шаг: тем, кто останавливался, грозила опасность быть раздавленными толпой.
   Даже каменная мостовая заходила ходуном, когда раздался низкий стон терзающий уши звук, который не могло бы исторгнуть ни одно существо Келевана или Мидкемии. Воины прибавили ходу, Кевин схватил Мару за запястье, чтобы помочь ей пройти последние ступени спуска. Внезапно дневной свет померк: тени зловеще сгустились, воздух потемнел, и солнце исчезло из виду. Облака собрались над стадионом и стянулись в чудовищный вихрь.
   Кевин не сомневался, что все это дело рук Миламбера. Он попытался смехом отогнать страх:
   - Ну забавник! Нашел чем повеселить почтенную публику!
   Мара, которая едва дыша поспевала за Кевином, удивленно взглянула на него, и он сообразил, что произнес последнюю фразу на языке Королевства. Пришлось повторить сказанное на цурани, и Мара нашла в себе силы улыбнуться.
   У основания лестницы они задержались: Люджан выждал, пока подтянулись отставшие. Они встали в строй, усилив защитный квадрат вокруг госпожи. Те, кто находился на внешних границах квадрата, взялись за руки, образовав единую цепь.
   Отряд уже вступил на городскую улицу, когда над толпой раскатился все заглушающий голос мага:
   - Дождь!
   Кевин приметил, что этот выкрик несколько приглушен расстоянием, и порадовался, что они успели отдалиться от колдовского разрушительного вихря, который по воле Миламбера обрушился на осужденную магом толпу. Разверзлись небеса, и ледяные капли прорезали воздух. В мгновение ока все было покрыто водяной пеленой. Исчез последний проблеск света.
   Прищурившись, чтобы защитить глаза от разъярившейся стихии, Кевин побежал, не выпуская запястья Мары, ко всем бедам которой добавился еще и мокрый подол парадного одеяния, прилипающий к ногам и затрудняющий каждый шаг. Шум ливня, бьющего в мостовую, смешивался с бряцанием доспехов и топотом бегущих ног. Однако горестные крики толпы уже казались глуше.
   - Не останавливайся! - подбодрил Кевин Мару.
   Еще несколько шагов - и дождь начал заметно ослабевать.
   Отряд Акомы достиг улицы, примыкающей к стадиону, когда - уже издалека - донесся голос Миламбера:
   - Огонь!
   Над чашей стадиона взмыл всеобщий вопль ужаса. Мара с опаской оглянулась, страшась за несчастных, оставшихся в этой западне. Кевин повернулся, чтобы поторопить ее, и за редеющей завесой дождя ему открылась картина, исполненная пугающе-чуждой красоты. Языки пламени играли в облаках, все еще окропляющих землю ледяной влагой. Вспышки молний вспарывали небо. Горящее жало оцарапало щеку Кевина: теперь на землю падал дождь из чистейшего огня.
   Мара закричала. Пламя распускалось феерическими цветами в шелковых переплетениях ее головного убора, и влага, скопившаяся там, не могла этому помешать. Солдаты на бегу пытались сбить пламя рукавицами, и воздух наполнился удушливым запахом обгорелой нидровой кожи и лака. Падающие языки пламени рассыпались искрами по мостовой.
   - Смотрите! - воскликнул Люджан, указывая на площадь впереди. Там, на расстоянии сотни ярдов от их отряда, за текучим месивом воды и огня, безмятежно сияло солнце.
   Кевин чуть ли не волочил Мару: эта сотня ярдов далась им тяжелее многих миль. Наконец они, целые и невредимые, вырвались под спасительный свет солнечных лучей. Повинуясь суровым приказам Люджана, солдаты замедлили шаг, чтобы перевести дух. Запыхавшиеся бойцы могли сплоховать в сражении, а улицы представляли собой бурлящую массу перепуганных горожан и настороженных воинов, готовых в любую минуту броситься на защиту своих господ. Кевин воспользовался передышкой, чтобы взглянуть назад. Безумство стихий над ареной не прекратилось. Огненные вспышки разлетались зловещими зигзагами, крики умирающих и искалеченных смешивались в общий непереносимый вой.
   То тут, то там на улицах дергались и корчились в агонии объятые огнем люди, больше похожие на какие-то жуткие пугала. Те, кому удалось выйти живым из пламени, устремлялись на поиски безопасного места и наталкивались на ремесленников и рабов, оставивших свои занятия, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Многие от страха валились ничком на мостовую, другие осеняли себя знамением защиты от гнева богов, но большинство просто стояло как истуканы в безмолвном оцепенении.
   По знаку Люджана Кевин мягко потянул Мару вперед:
   - У тебя ноги болят? Надо бы двигаться дальше: мы еще слишком близко от места событий.
   Бледная от изнеможения, Мара едва выговорила:
   - Заботы об обуви могут подождать. Домой!
   Люджан выслал вперед одного из солдат, чтобы тот привел подкрепление. Искусный военачальник умело выбирал маршрут следования, придерживаясь тихих улочек. Он обошел стороной храмовый квартал, где жрецы и прихожане суетились вокруг алтарей с приношениями богам. Скороходы спешили по неизвестным поручениям, а нищие слонялись в кварталах, куда в обычное время не смели соваться. Ежеминутно ожидая нападения, солдаты держались вместе, Кевин сжимал нож, полученный от Аракаси.
   Никакой засады на пути не оказалось, но в земле под ногами зарождался странный гул.
   Гул разросся в низкое грохотанье, и на Кевина накатил страх.
   - Землетрясение! - закричал он. - Быстро туда, на то крыльцо!
   Люджан и воины резко свернули в указанном направлении. Они бесцеремонно смели с пути троих выпивох, пристроившихся на добротном каменном крыльце одной из таверн.
   Воины расступились, образовав проход для Мары, и она нетвердой походкой проследовала в укрытие под выступом кровли. Кевин собрался протолкнуться поближе к ней, но, зажатый со всех сторон гвардейцами в доспехах, вдруг почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. От резкого толчка многие воины повалились на колени, другие рухнули ничком, носильщики боязливо заскулили, прикрыв руками головы. Отчаянные крики людей, застигнутых землетрясением, доносились и с улицы, и из самой таверны, где растрескались потолочные балки и на посетителей посыпались куски штукатурки вперемешку с обломками дерева. Глиняные кружки подпрыгивали и перекатывались на столах, а потом со звоном разбивались на полу.
   Черепичные плитки, куски стропил и карнизов, срываясь с крыш близлежащих домов, падали на мостовую. Рушились балконы, рвались стенные перегородки, и один за другим падали на мостовую обливающиеся кровью люди.
   Подняв тучу пыли, царапающей горло, осела одна из каменных стен по соседству. Землетрясение набирало силу. Улица вспучивалась и сворачивалась по всей длине, воздух наполнился треском разлетающихся в щепки бревен и рассыпающейся каменной кладки. Кевин пытался преодолеть неистовство обезумевшей земли, чтобы добраться до Мары, но двое солдат уже прикрыли госпожу своими телами.
   Снова и снова содрогалась земля, словно в спазмах боли. Из-за просторов имперского квартала, со стороны арены, слышался шум осыпающихся камней, подобный грохоту горной лавины, с ним смешивались вопли десятков тысяч гибнущих и обезумевших от страха людей.
   Затем земля разом успокоилась. На город снизошла тишина, и солнечные лучи пробились сквозь поднятые в воздух облака пыли. Улицы лежали в развалинах, среди которых корчились стонущие раненые и неподвижно лежали тела тех, кто уже замолк навеки.
   Кевин заставил себя встать. Щека у него горела, покрытая волдырями от ожогов, глаза слезились от попавшего в них песка. Когда солдаты вокруг него тоже почувствовали твердую почву у себя под ногами, он помог подняться Маре.
   Глядя на ее перепачканное землей лицо, на клочья обгоревшего шелка, свисающие со скомканного головного убора, и мокрую одежду, облепившую тело, Кевин едва сдерживался, чтобы не поцеловать ее. Вместо этого он лишь стряхнул песок с прядки волос, упавшей ей на ухо, отчего засверкали искры на изумрудных серьгах, а потом, вздохнув, сказал:
   - Нам повезло. Представляешь, что творилось внутри стадиона?
   Мара еще не оправилась от потрясения и уже не пыталась притворяться равнодушной, но в ее тоне слышалась мрачная ирония, когда она отозвалась:
   - Мы можем только надеяться, что почтенный властитель Минванаби подзадержался на играх достаточно долго.
   И потом, как будто ее душу пронзила внезапная боль от зрелища погубленной красоты вокруг, она круто обернулась к Люджану:
   - В нашу резиденцию. Сейчас же.
   Люджан построил отряд, и они продолжили путь по разрушенным улицам Кентосани.
   * * *
   Аракаси вернулся позднее, одетый в грязную, насквозь прожженную ливрею. Поскольку резиденция Акомы находилась на достаточном удалении от арены и от карающей десницы Миламбера, дому был причинен самый незначительный ущерб. К этому моменту десять воинов уже стояли на страже у ворот, другие заняли посты во дворе. Мастер тайного знания продвигался по-кошачьи осторожно и бесшумно. Лишь увидев на галерее Люджана, он позволил себе слегка расслабиться.
   - Благодарение богам, ты здесь, - хрипло выговорил военачальник.
   Без промедления Аракаси был проведен наверх, к госпоже.
   Приняв освежающую ванну и переодевшись в чистое, она сидела на подушках, все еще бледная после дневных злоключений. Из-под полы свободного халата виднелась расцарапанная коленка, но беспокойство, омрачавшее лицо властительницы, рассеялось при виде мастера.
   - Аракаси! Рада тебя видеть. Какие новости?
   Склоненный до этого в поклоне, он распрямился.
   - Прошу извинить меня, госпожа, - пробормотал он, подняв и прижав к кровоточащей щеке лоскут ткани.
   Мара подала знак горничной, которая поспешила за целебными мазями и чашей для омовения. Мастер попытался уклониться от ее забот:
   - Царапина, госпожа. Не стоит придавать ей значения. Какой-то голодранец вздумал воспользоваться суматохой и ограбить меня. Он мертв.
   - Ограбить? Ливрейного слугу? - усомнилась Мара.
   Отговорка была шита белыми нитками. Куда более вероятно, что он серьезно рисковал, однако, посчитавшись с его желаниями, она воздержалась от вопросов, которые могли бы его смутить.
   Когда отряд Мары добрался до дверей городского дома, они обнаружили, что мастер отсутствует, так же как и большинство солдат. Как оказалось, он оставил немногочисленный гарнизон под началом Джайкена, а сам снова направился к арене, но не смог туда пробиться из-за безумного сумбура стихий, учиненного Миламбером. Два отряда Акомы разминулись в пути.
   Горничная вернулась с целой корзиной снадобий, и Аракаси нехотя предоставил ей возможность заняться его щекой.
   Та приступила к делу, и Мара спросила:
   - Что с остальными солдатами?
   - Вернулись со мной, - доложил Аракаси с оттенком раздражения в голосе. Он метнул мрачный взгляд на целительницу, а затем закончил свое сообщение:
   - Но когда из окон стала падать посуда, одному воину свалился на голову глиняный кувшин, и, поверишь ли, от этого ушиба он того и гляди умрет.
   Мара заметила, как быстро проступает кровь сквозь приложенную к его щеке салфетку.
   - Это не просто царапина. Как видно, порез глубокий, до кости. - Она не удержалась от нового вопроса:
   - Что в городе?
   Увернувшись от руки горничной, Аракаси стремительным движением выхватил из корзины чистую салфетку и прижал к щеке.
   - Госпоже незачем утруждать себя, обращая внимание на болячки слуги.
   Мара подняла брови:
   - А слуге незачем утруждать себя, рискуя - ради помощи госпоже предстать перед имперским судом за передачу клинка рабу? Нет, - она подняла руку, видя, что Аракаси собрался возражать, - не отвечай. Люджан клянется, что ничего такого не видел. В кладовой обнаружили нож, запачканный кровью, но повара уверяют, что этот нож они всегда используют, когда надо зарезать джайгу.