Страница:
Суффолк ухмыльнулся:
— Не удивлюсь, если вы найдете повод перевести его на временное жительство в Тауэр.
— О, за этим дело не станет, — в тон ему ответил Нортумберленд. — Но сначала я поместил бы туда наглеца Робина де Бокера и его сестрицу. — И, перейдя на более серьезный тон, спросил:
— Надеюсь, по поводу замужества вашей дочери у вас не будет особых затруднений?
— Вы же знаете Джейн. Она немного сопротивляется, но мы с леди Суффолк успешно преодолеваем ее противодействие…
Выйдя от Нортумберленда, Робин сразу отправился к Пен и постучал в дверь. Никто не ответил. Он приоткрыл дверь, вошел в затемненную комнату, где не обнаружил никого, кроме кота.
Где же Пен? Снова у принцессы? Он должен как можно скорее увидеть сестру.
Оглядываясь вокруг, он заметил, что на крюке возле двери нет ее верхней одежды.
Сейчас им владела одна мысль: необходимо еще до утра увезти Пен из дворца и поместить под более или менее надежную крышу. Таковой в настоящее время могла быть лишь крыша дома его отца, лорда Хью, графа Кендала, который сумеет защитить приемную дочь даже от Нортумберленда. Потом, конечно, нужно отправить ее подальше от Лондона, но сначала хотя бы под защиту родителей.
«Где же она, черт побери?» — в отчаянии вопрошал он пустую комнату и безразличного сонного кота.
Впрочем, он тут же сам нашел ответ на свой вопрос: разумеется, с этим треклятым шпионом д'Арси! Неужели дело зашло так далеко, что она не может обойтись без него ни одной ночи?
Как бы то ни было, ее нет и скорее всего не будет до утра. Но он непременно дождется ее, будь он неладен!
Робин уселся возле угасающего огня камина и приготовился к долгому ожиданию.
…Так что там говорилось у Нортумберленда насчет предполагаемого брака дочери Суффолка и сынка Нортумберленда?
Весьма интересная коллизия, есть о чем поразмышлять в ожидании Пен.
— По какому же из них пойдем?
Пен со страхом и недоверием смотрела на несколько узких грязных проулков, начинающихся от южного берега Темзы, к которому они пристали. Дома здесь были низкими, крыши почти соприкасались друг с другом, мерзкая жижа хлюпала под ногами, в лицо бил мокрый снег.
— Сначала сюда, — сказал Оуэн, указывая на едва освещенный вход в одну из лачуг.
Пен содрогнулась. До сей поры она не видела и не могла представить себе что-либо подобное — настолько жалкое, запущенное и в то же время таящее угрозу. Посмотрев на Оуэна, заметила, что он держит кинжал наготове. Чуяла она и напряжение всех мышц его сильного тела.
Когда они были уже у двери в дом, оттуда вышел мужчина и быстро скрылся во влажной тьме, успев бросить любопытный взгляд на Пен.
— Не шныряй на нее глазами, — грубо бросил вслед ему Оуэн. — Она пока еще принадлежит мне.
Подтверждая это, он крепко схватил ее за руку, и как раз в эту минуту в дверях показалась женщина.
— Чего тут у вас, дорогой сэр? — спросила она. — По какому делу пожаловали?.. Заходите и поглядим… потолкуем…
Таща за собой Пен, словно собаку на коротком поводке, Оуэн вошел в дом.
— Я торговец, не покупатель, — сказал он хозяйке. — Но посмотрю на всякий случай и на ваш товар.
Для Пен было легко, как напутствовал Оуэн, разыгрывать в этой жуткой обстановке роль забитой, напуганной женщины: втягивать голову в плечи, прятать лицо, не произносить ни слова.
Она только слушала. Слух был напряжен до крайности: потому что ждала… надеялась, что вот-вот откуда-то раздастся детский крик… Голос ее ребенка…
Крик раздался. Откуда-то сверху. Пен замерла и чуть не вырвала руку из пальцев Оуэна, но тот усилил хватку и резко одернул ее.
Крик повторился. Это не был голос ребенка. В голове Пен мелькнула ужасная картина того, что могло происходить там, наверху. Она постаралась сосредоточить внимание на том, что видит перед собой.
Трудно было назвать гостиной небольшую комнату, куда их ввела хозяйка, где стояла старая рухлядь вместо мебели, еле тлел огонь в камине и тускло горели сальные свечи. Пахло дешевыми благовониями и потным нечистым телом.
На табуретках поближе к огню сидели три женщины. На каждой из них была только ночная рубашка, расстегнутая почти до пояса. Они без всякого интереса разглядывали вошедших из-под спутанных, падавших на лицо волос.
— Встань сюда!
Оуэн подтолкнул Пен поближе к одной из свечек, заставил повернуться лицом к хозяйке.
— Ну как? — спросил он ту. — Что думаете?
Женщина всмотрелась.
— Меня зовут мистрис Боулдер, — сказала она, продолжая вглядываться в Пен. — Что вам ответить, мистер? Похоже, она только что была на войне. Чего это с ней?
— Пускай знает свое место, — сквозь зубы процедил Оуэн. — Теперь она его знает.
— Ладно, ладно, — добродушно произнесла хозяйка и внезапно ущипнула Пен за руку пониже локтя.
Пен вскрикнула. Женщина хрипло рассмеялась.
— Не очень-то она выдержит шутки наших посетителей, а? Ну и сколько хотите за нее?
Оуэн ответил не сразу.
— Хочу посмотреть вначале, как тут у вас, — сказал он потом, подмигивая хозяйке.
Та понимающе улыбнулась:
— Охота взглянуть, какие птички там наверху? Что ж, одна или две есть — пальчики оближешь. Только они сейчас заняты.
— Я взгляну все-таки, мистрис, с вашего разрешения. — А потом и условия обсудим. — Он подтолкнул Пен в угол комнаты и приказал:
— Стой здесь и помалкивай!
Когда они с хозяйкой удалились, Пен, нарушив приказание, подошла к женщинам, недружелюбно смотревшим на нее как на возможную соперницу.
Но она нашла способ сразу растопить их сердца, почти не солгав при этом.
— У меня ребенок, — прошептала она. — Разрешат его здесь держать?
Одна из женщин сплюнула в сердцах в камин.
— Да ты что, девушка? Нашла место!
— И все-таки… разрешат, как думаете?
— Ну, если платить будешь… — сказала вторая.
У Пен перехватило дыхание: вот… она уже близко…
Снова шепотом она спросила:
— Значит, у нее уже есть такие? Мой тихий как мышка. Золотой ребенок. Я бы сколько-то платила за него. И за другими смотрела бы, если надо…
Женщины дружно закачали головами.
— Видно, новенькая в этом деле? Говоришь, сама не знаешь что…
— Наверное, из этих… из служанок у какой-нибудь леди, да? — догадалась другая. — Вспухла животом, тебя и вытурили.
— Прямо на улицу, — подсказала третья.
Некоторое время они продолжали высказывать свои предположения о ее судьбе. Пен поняла: ее история не показалась им не правдоподобной и, значит, может быть использована при необходимости и далее. Сначала следует поточнее узнать про это место.
— Выходит, детей тут хозяйка не держит? — повторила она. — Если держит, попробую уговорить своего мужчину. Может, согласится.
Это немного развеселило женщин.
— Согласится, говоришь? То-то, видим, он тебя во всем слушает… А насчет деток… Сейчас тут их нет. Был один заморыш несколько недель назад… Так его…
Они замолчали, потому что Оуэн и хозяйка вернулись в комнату.
— Нет, — сказал он ей еще на пороге, — за такую цену не сговоримся… Пошли! — Это уже к Пен.
На улице, которая показалась ей прекраснее, чем дворец, после дома, где они только что были, Оуэн коротко пояснил:
— Детей она сейчас не содержит.
— Девушки мне сказали то же самое, — ответила Пен. — Но какое-то время назад здесь был ребенок.
— Значит, продолжим попытки, — мягко сказал он и на мгновение остановившись, всмотрелся в ее лицо. — Как вы себя чувствуете?
— Вполне прилично.
И это была правда: силы прибавляло то, что она начала ощущать какой-то просвет, начала верить, что они на правильном пути и она найдет своего ребенка. Еще сегодня… Если только — о дай Бог! — если только он жив…
— Идем, Пен…
Как ласково звучит его голос…
Следующий притон был словно две капли воды похож на предыдущий, и они, как по нотам, разыграли прежнюю сцену: пока Оуэн осматривал с хозяйкой жилище, Пен беседовала с обитательницами и узнала, что детей здесь не было и нет.
Оуэн спустился со второго этажа, громко выражая несогласие с хозяйкой по поводу цены, которую та предлагала за предоставляемую ей женщину, и, продолжая игру, грубо крикнул Пен, чтобы следовала за ним, чему она беспрекословно подчинилась. Они уже вышли из дверей, а хозяйка притона продолжала осыпать обоих бранью.
— Видно, вы слишком глубоко задели ее чувства, запросив за меня немыслимо высокую цену, — сказала Пен, немало удивив Оуэна способностью шутить в такой момент.
Он остановился и взглянул на свою спутницу. Лицо у него было злое и печальное, мокрое от непрекращающегося снега с дождем. За свою жизнь ему приходилось бывать не в одном публичном доме, но эти два произвели особо гнетущее впечатление.
— Куда теперь? — спросила Пен.
— Пойдем в сторону реки, — ответил он после некоторого молчания.
Здесь дома были несколько лучше, света в окнах больше. Оуэн шел, мучительно пытаясь вспомнить, где именно увидел выскочившего ему навстречу Майлза Брайанстона. Скорее всего он ошибался, когда предположил, что это было в том проулке, где они с Пен только что побывали. Он продолжал пристально вглядываться в темные углы и закоулки, надеясь, что память что-то подскажет.
Пен шла за ним, все больше сознавая, насколько от него зависит: разве могла бы она одна или даже с кем-то специально нанятым (с кем?) проделать путь, который они проделали за последние несколько дней, и добиться хотя бы таких результатов? Неужели… неужели им придется на этом остановиться? Нет! Ни за что! И какая ей разница, что представляет собой Оуэн на самом деле, как он вел себя в прошлой жизни, если сейчас он делает для нее то, чего не сделал ни один человек?!
Оуэн остановился. Чем больше он осматривался, тем больше убеждался, что именно из этого проулка выскочил тогда Брайанстон. По всей видимости, из того дома… Да, прояснившаяся память подсказывает так, и остается только проверить.
Взяв Пен за локоть, он подошел вместе с ней к двери, над которой висел тусклый фонарь. Дверного молотка не было, Оуэн постучал рукояткой шпаги.
Через какое-то время послышалось шарканье ног, бормотание, дверь приоткрылась. За ней стояла сгорбленная старуха.
— Чего надо? — ворчливо спросила она.
— У вас открыто для дела? — Оуэн снова говорил на своем полуваллийском жаргоне.
— Смотря какое дело, любезный человек.
— Девушка. Я привел девушку. По сходной цене. Платите, и она ваша… Вот поглядите. — Он подтолкнул Пен ближе к фонарю. — Свежая, чистая. Для самых разборчивых клиентов. Да вы вглядитесь получше, женщина!
Говоря все это, он протискивался в дом, в котором, по всей видимости, на нижнем этаже была всего одна комната, и та совершенно пустая.
— Тихо у вас сегодня, — сказал он, озираясь.
— Мне шума не надо, мистер, а клиенты у меня постоянные. — Она вгляделась в Пен. — И девушки тоже спокойные. Не как ваша, с подбитым глазом. Хотя вообще-то она ничего.
Пен попыталась спрятаться за спину Оуэна и оттуда оглядывала комнату.
Господи! Сердце готово было выскочить из груди. На столе в углу она заметила кружку с молоком, из которой торчал конец тряпицы. В памяти мелькнула картинка детства, проведенного в Дербишире: в саду сидит женщина, освещенная солнцем, с ребенком на коленях; она держит у его рта тряпку, смоченную в молоке, а няня Тилли объясняет маленькой Пен, что женщина вынуждена таким образом кормить своего ребенка, потому что собственного молока у нее нет, оно высохло.
— Мистрис, — жалобным, просящим голосом произнесла Пен, — у вас в доме ребенок? — Она вцепилась в рукав Оуэна и продолжала:
— Пожалуйста, сэр, пожалуйста, умоляю вас, спросите у этой славной женщины, возьмет ли она моего ребенка тоже?
Оуэн рыкнул на нее, и она отпрянула, закрыв лицо руками. В ее теперешнем состоянии ей почти не надо было играть.
— Я слышал, про вас говорили, мистрис, — обратился он к хозяйке, — что вы содержите у себя в доме и детей. За деньги, разумеется.
— Ну и что с того? — запальчиво ответила она. — Им ведь тоже есть-пить требуется. И уход какой-никакой. А вам и по этой части чего нужно? Или просто от любопытства?
Оуэн кивнул в сторону Пен, по-прежнему стоящей с прижатыми к лицу руками, и сказал:
— Можем мы с вами поговорить с глазу на глаз?
Женщина понимающе взглянула на Пен и провела Оуэна через не замеченную им ранее дверь в убогую кухоньку, где тот сразу заговорил, понизив голос до шепота.
— Хочу предложить вам выгодную сделку, мистрис. Нужно избавиться от одного ребенка. Ну в общем, того, который мешает ей работать на меня и о ком она все время думает. Возьмите их обоих к себе, и, пока ее отродье не отдаст Богу душу, я не стану за нее брать с вас никаких денег. А за него заплачу отдельно, да так, что внакладе не останетесь.
— Похоже, очень цените, мистер, вашу шлюху, — пробурчала старуха, — если из-за нее…
Оуэн улыбнулся не слишком приятной улыбкой, больше похожей на гримасу.
— Да уж, она кое-что понимает в своем деле, можете мне поверить. За нее немалые деньжата дают. Только ребенок нам ни к чему.
— А чего ж сами не решите это дело?
— Не по моей части, женщина. Предпочитаю заплатить, и чтоб все шито-крыто.
Он полез в карман, вытащил пригоршню соверенов, высыпал на кухонный стол.
У хозяйки глаза чуть не вылезли на лоб, но она удержалась от восклицания и сухо спросила:
— Значит, за девушку могу не платить?
— Я говорил уже, дважды не повторяю, — с обидой сказал Оуэн. — А потом… после всего… договоримся. Если она вам подойдет.
— Ладно. Согласна.
Старуха собралась было смести со стола монеты, но Оуэн прикрыл их ладонью.
— Погодите. Еще пара слов…
Глава 19
— Не удивлюсь, если вы найдете повод перевести его на временное жительство в Тауэр.
— О, за этим дело не станет, — в тон ему ответил Нортумберленд. — Но сначала я поместил бы туда наглеца Робина де Бокера и его сестрицу. — И, перейдя на более серьезный тон, спросил:
— Надеюсь, по поводу замужества вашей дочери у вас не будет особых затруднений?
— Вы же знаете Джейн. Она немного сопротивляется, но мы с леди Суффолк успешно преодолеваем ее противодействие…
Выйдя от Нортумберленда, Робин сразу отправился к Пен и постучал в дверь. Никто не ответил. Он приоткрыл дверь, вошел в затемненную комнату, где не обнаружил никого, кроме кота.
Где же Пен? Снова у принцессы? Он должен как можно скорее увидеть сестру.
Оглядываясь вокруг, он заметил, что на крюке возле двери нет ее верхней одежды.
Сейчас им владела одна мысль: необходимо еще до утра увезти Пен из дворца и поместить под более или менее надежную крышу. Таковой в настоящее время могла быть лишь крыша дома его отца, лорда Хью, графа Кендала, который сумеет защитить приемную дочь даже от Нортумберленда. Потом, конечно, нужно отправить ее подальше от Лондона, но сначала хотя бы под защиту родителей.
«Где же она, черт побери?» — в отчаянии вопрошал он пустую комнату и безразличного сонного кота.
Впрочем, он тут же сам нашел ответ на свой вопрос: разумеется, с этим треклятым шпионом д'Арси! Неужели дело зашло так далеко, что она не может обойтись без него ни одной ночи?
Как бы то ни было, ее нет и скорее всего не будет до утра. Но он непременно дождется ее, будь он неладен!
Робин уселся возле угасающего огня камина и приготовился к долгому ожиданию.
…Так что там говорилось у Нортумберленда насчет предполагаемого брака дочери Суффолка и сынка Нортумберленда?
Весьма интересная коллизия, есть о чем поразмышлять в ожидании Пен.
— По какому же из них пойдем?
Пен со страхом и недоверием смотрела на несколько узких грязных проулков, начинающихся от южного берега Темзы, к которому они пристали. Дома здесь были низкими, крыши почти соприкасались друг с другом, мерзкая жижа хлюпала под ногами, в лицо бил мокрый снег.
— Сначала сюда, — сказал Оуэн, указывая на едва освещенный вход в одну из лачуг.
Пен содрогнулась. До сей поры она не видела и не могла представить себе что-либо подобное — настолько жалкое, запущенное и в то же время таящее угрозу. Посмотрев на Оуэна, заметила, что он держит кинжал наготове. Чуяла она и напряжение всех мышц его сильного тела.
Когда они были уже у двери в дом, оттуда вышел мужчина и быстро скрылся во влажной тьме, успев бросить любопытный взгляд на Пен.
— Не шныряй на нее глазами, — грубо бросил вслед ему Оуэн. — Она пока еще принадлежит мне.
Подтверждая это, он крепко схватил ее за руку, и как раз в эту минуту в дверях показалась женщина.
— Чего тут у вас, дорогой сэр? — спросила она. — По какому делу пожаловали?.. Заходите и поглядим… потолкуем…
Таща за собой Пен, словно собаку на коротком поводке, Оуэн вошел в дом.
— Я торговец, не покупатель, — сказал он хозяйке. — Но посмотрю на всякий случай и на ваш товар.
Для Пен было легко, как напутствовал Оуэн, разыгрывать в этой жуткой обстановке роль забитой, напуганной женщины: втягивать голову в плечи, прятать лицо, не произносить ни слова.
Она только слушала. Слух был напряжен до крайности: потому что ждала… надеялась, что вот-вот откуда-то раздастся детский крик… Голос ее ребенка…
Крик раздался. Откуда-то сверху. Пен замерла и чуть не вырвала руку из пальцев Оуэна, но тот усилил хватку и резко одернул ее.
Крик повторился. Это не был голос ребенка. В голове Пен мелькнула ужасная картина того, что могло происходить там, наверху. Она постаралась сосредоточить внимание на том, что видит перед собой.
Трудно было назвать гостиной небольшую комнату, куда их ввела хозяйка, где стояла старая рухлядь вместо мебели, еле тлел огонь в камине и тускло горели сальные свечи. Пахло дешевыми благовониями и потным нечистым телом.
На табуретках поближе к огню сидели три женщины. На каждой из них была только ночная рубашка, расстегнутая почти до пояса. Они без всякого интереса разглядывали вошедших из-под спутанных, падавших на лицо волос.
— Встань сюда!
Оуэн подтолкнул Пен поближе к одной из свечек, заставил повернуться лицом к хозяйке.
— Ну как? — спросил он ту. — Что думаете?
Женщина всмотрелась.
— Меня зовут мистрис Боулдер, — сказала она, продолжая вглядываться в Пен. — Что вам ответить, мистер? Похоже, она только что была на войне. Чего это с ней?
— Пускай знает свое место, — сквозь зубы процедил Оуэн. — Теперь она его знает.
— Ладно, ладно, — добродушно произнесла хозяйка и внезапно ущипнула Пен за руку пониже локтя.
Пен вскрикнула. Женщина хрипло рассмеялась.
— Не очень-то она выдержит шутки наших посетителей, а? Ну и сколько хотите за нее?
Оуэн ответил не сразу.
— Хочу посмотреть вначале, как тут у вас, — сказал он потом, подмигивая хозяйке.
Та понимающе улыбнулась:
— Охота взглянуть, какие птички там наверху? Что ж, одна или две есть — пальчики оближешь. Только они сейчас заняты.
— Я взгляну все-таки, мистрис, с вашего разрешения. — А потом и условия обсудим. — Он подтолкнул Пен в угол комнаты и приказал:
— Стой здесь и помалкивай!
Когда они с хозяйкой удалились, Пен, нарушив приказание, подошла к женщинам, недружелюбно смотревшим на нее как на возможную соперницу.
Но она нашла способ сразу растопить их сердца, почти не солгав при этом.
— У меня ребенок, — прошептала она. — Разрешат его здесь держать?
Одна из женщин сплюнула в сердцах в камин.
— Да ты что, девушка? Нашла место!
— И все-таки… разрешат, как думаете?
— Ну, если платить будешь… — сказала вторая.
У Пен перехватило дыхание: вот… она уже близко…
Снова шепотом она спросила:
— Значит, у нее уже есть такие? Мой тихий как мышка. Золотой ребенок. Я бы сколько-то платила за него. И за другими смотрела бы, если надо…
Женщины дружно закачали головами.
— Видно, новенькая в этом деле? Говоришь, сама не знаешь что…
— Наверное, из этих… из служанок у какой-нибудь леди, да? — догадалась другая. — Вспухла животом, тебя и вытурили.
— Прямо на улицу, — подсказала третья.
Некоторое время они продолжали высказывать свои предположения о ее судьбе. Пен поняла: ее история не показалась им не правдоподобной и, значит, может быть использована при необходимости и далее. Сначала следует поточнее узнать про это место.
— Выходит, детей тут хозяйка не держит? — повторила она. — Если держит, попробую уговорить своего мужчину. Может, согласится.
Это немного развеселило женщин.
— Согласится, говоришь? То-то, видим, он тебя во всем слушает… А насчет деток… Сейчас тут их нет. Был один заморыш несколько недель назад… Так его…
Они замолчали, потому что Оуэн и хозяйка вернулись в комнату.
— Нет, — сказал он ей еще на пороге, — за такую цену не сговоримся… Пошли! — Это уже к Пен.
На улице, которая показалась ей прекраснее, чем дворец, после дома, где они только что были, Оуэн коротко пояснил:
— Детей она сейчас не содержит.
— Девушки мне сказали то же самое, — ответила Пен. — Но какое-то время назад здесь был ребенок.
— Значит, продолжим попытки, — мягко сказал он и на мгновение остановившись, всмотрелся в ее лицо. — Как вы себя чувствуете?
— Вполне прилично.
И это была правда: силы прибавляло то, что она начала ощущать какой-то просвет, начала верить, что они на правильном пути и она найдет своего ребенка. Еще сегодня… Если только — о дай Бог! — если только он жив…
— Идем, Пен…
Как ласково звучит его голос…
Следующий притон был словно две капли воды похож на предыдущий, и они, как по нотам, разыграли прежнюю сцену: пока Оуэн осматривал с хозяйкой жилище, Пен беседовала с обитательницами и узнала, что детей здесь не было и нет.
Оуэн спустился со второго этажа, громко выражая несогласие с хозяйкой по поводу цены, которую та предлагала за предоставляемую ей женщину, и, продолжая игру, грубо крикнул Пен, чтобы следовала за ним, чему она беспрекословно подчинилась. Они уже вышли из дверей, а хозяйка притона продолжала осыпать обоих бранью.
— Видно, вы слишком глубоко задели ее чувства, запросив за меня немыслимо высокую цену, — сказала Пен, немало удивив Оуэна способностью шутить в такой момент.
Он остановился и взглянул на свою спутницу. Лицо у него было злое и печальное, мокрое от непрекращающегося снега с дождем. За свою жизнь ему приходилось бывать не в одном публичном доме, но эти два произвели особо гнетущее впечатление.
— Куда теперь? — спросила Пен.
— Пойдем в сторону реки, — ответил он после некоторого молчания.
Здесь дома были несколько лучше, света в окнах больше. Оуэн шел, мучительно пытаясь вспомнить, где именно увидел выскочившего ему навстречу Майлза Брайанстона. Скорее всего он ошибался, когда предположил, что это было в том проулке, где они с Пен только что побывали. Он продолжал пристально вглядываться в темные углы и закоулки, надеясь, что память что-то подскажет.
Пен шла за ним, все больше сознавая, насколько от него зависит: разве могла бы она одна или даже с кем-то специально нанятым (с кем?) проделать путь, который они проделали за последние несколько дней, и добиться хотя бы таких результатов? Неужели… неужели им придется на этом остановиться? Нет! Ни за что! И какая ей разница, что представляет собой Оуэн на самом деле, как он вел себя в прошлой жизни, если сейчас он делает для нее то, чего не сделал ни один человек?!
Оуэн остановился. Чем больше он осматривался, тем больше убеждался, что именно из этого проулка выскочил тогда Брайанстон. По всей видимости, из того дома… Да, прояснившаяся память подсказывает так, и остается только проверить.
Взяв Пен за локоть, он подошел вместе с ней к двери, над которой висел тусклый фонарь. Дверного молотка не было, Оуэн постучал рукояткой шпаги.
Через какое-то время послышалось шарканье ног, бормотание, дверь приоткрылась. За ней стояла сгорбленная старуха.
— Чего надо? — ворчливо спросила она.
— У вас открыто для дела? — Оуэн снова говорил на своем полуваллийском жаргоне.
— Смотря какое дело, любезный человек.
— Девушка. Я привел девушку. По сходной цене. Платите, и она ваша… Вот поглядите. — Он подтолкнул Пен ближе к фонарю. — Свежая, чистая. Для самых разборчивых клиентов. Да вы вглядитесь получше, женщина!
Говоря все это, он протискивался в дом, в котором, по всей видимости, на нижнем этаже была всего одна комната, и та совершенно пустая.
— Тихо у вас сегодня, — сказал он, озираясь.
— Мне шума не надо, мистер, а клиенты у меня постоянные. — Она вгляделась в Пен. — И девушки тоже спокойные. Не как ваша, с подбитым глазом. Хотя вообще-то она ничего.
Пен попыталась спрятаться за спину Оуэна и оттуда оглядывала комнату.
Господи! Сердце готово было выскочить из груди. На столе в углу она заметила кружку с молоком, из которой торчал конец тряпицы. В памяти мелькнула картинка детства, проведенного в Дербишире: в саду сидит женщина, освещенная солнцем, с ребенком на коленях; она держит у его рта тряпку, смоченную в молоке, а няня Тилли объясняет маленькой Пен, что женщина вынуждена таким образом кормить своего ребенка, потому что собственного молока у нее нет, оно высохло.
— Мистрис, — жалобным, просящим голосом произнесла Пен, — у вас в доме ребенок? — Она вцепилась в рукав Оуэна и продолжала:
— Пожалуйста, сэр, пожалуйста, умоляю вас, спросите у этой славной женщины, возьмет ли она моего ребенка тоже?
Оуэн рыкнул на нее, и она отпрянула, закрыв лицо руками. В ее теперешнем состоянии ей почти не надо было играть.
— Я слышал, про вас говорили, мистрис, — обратился он к хозяйке, — что вы содержите у себя в доме и детей. За деньги, разумеется.
— Ну и что с того? — запальчиво ответила она. — Им ведь тоже есть-пить требуется. И уход какой-никакой. А вам и по этой части чего нужно? Или просто от любопытства?
Оуэн кивнул в сторону Пен, по-прежнему стоящей с прижатыми к лицу руками, и сказал:
— Можем мы с вами поговорить с глазу на глаз?
Женщина понимающе взглянула на Пен и провела Оуэна через не замеченную им ранее дверь в убогую кухоньку, где тот сразу заговорил, понизив голос до шепота.
— Хочу предложить вам выгодную сделку, мистрис. Нужно избавиться от одного ребенка. Ну в общем, того, который мешает ей работать на меня и о ком она все время думает. Возьмите их обоих к себе, и, пока ее отродье не отдаст Богу душу, я не стану за нее брать с вас никаких денег. А за него заплачу отдельно, да так, что внакладе не останетесь.
— Похоже, очень цените, мистер, вашу шлюху, — пробурчала старуха, — если из-за нее…
Оуэн улыбнулся не слишком приятной улыбкой, больше похожей на гримасу.
— Да уж, она кое-что понимает в своем деле, можете мне поверить. За нее немалые деньжата дают. Только ребенок нам ни к чему.
— А чего ж сами не решите это дело?
— Не по моей части, женщина. Предпочитаю заплатить, и чтоб все шито-крыто.
Он полез в карман, вытащил пригоршню соверенов, высыпал на кухонный стол.
У хозяйки глаза чуть не вылезли на лоб, но она удержалась от восклицания и сухо спросила:
— Значит, за девушку могу не платить?
— Я говорил уже, дважды не повторяю, — с обидой сказал Оуэн. — А потом… после всего… договоримся. Если она вам подойдет.
— Ладно. Согласна.
Старуха собралась было смести со стола монеты, но Оуэн прикрыл их ладонью.
— Погодите. Еще пара слов…
Глава 19
Как только за ними закрылась дверь на кухню, Пен подбежала к едва заметной шаткой лестнице, ведущей наверх. Боясь прикасаться к сломанным перилам, опасаясь, что под ней рухнет ступенька, она полуощупью добралась до какой-то двери неизвестно куда. Скорее всего на чердак.
«Пускай она не будет заперта!» — молила Пен, поворачивая ручку. Дверь со скрипом приоткрылась, за ней было темное, холодное, как могила, помещение, куда Пен некоторое время не решалась ступить, парализованная страхом от того, что там увидит или чего не увидит.
Она все же вошла, не закрывая двери, чтобы проникал слабый свет снизу, и, постепенно привыкая к темноте, сумела разглядеть на полу какие-то три свертка.
— Кто тут? — раздался испуганный шепот из первого свертка, и Пен направилась в ту сторону по кривым доскам пола, боясь провалиться и стараясь, чтобы внизу не услышали ее шагов.
Опустившись на колени, она разглядела истощенное лицо маленькой девочки и на нем огромные глаза.
— Все хорошо… все хорошо… — бормотала Пен, не вполне отдавая себе отчет в том, что говорит. — Не бойся. Это я…
Рядом с девочкой под вторым рваным одеялом на охапке соломы она увидела ребенка. Это был мальчик, тоже истощенный, тоже с грязным лицом. Он крепко спал. Сколько ему лет, она определить не могла. Но совсем мало.
Третий сверток — еще один маленький мальчик. Этот бодрствовал и смотрел на нее печальными старческими глазами, засунув в рот палец.
Отчаяние охватило ее, грозя смыть и потопить все надежды, всю уверенность. Перед ней двое, и каждый может быть ее сыном. Тем самым, кого она восемь месяцев носила в своем чреве, кто появился на свет сквозь долгие часы немыслимой боли.
Но ведь должен быть материнский инстинкт, который подскажет, какой ребенок принадлежит ей и только ей! Разве не так?
Она распрямилась, сумела побороть слезы — они сейчас не помогут. Поможет решимость. Только она!.. Сколько у нее времени? Как долго Оуэн задержит разговорами эту мерзкую старуху?.. Нужно забрать обоих детей! Обоих мальчиков! Из ее головы напрочь исчезла мысль, что, быть может, ни один из них — не сын. Все равно она должна их забрать отсюда! Спасти!
Нагнувшись, она подняла ребенка. Того, который не спал. Солома под ним была влажная, сопревшая, одежда состояла из одной рваной рубашонки. Он с молчаливым испугом смотрел на нее.
— Тише… тише, мой маленький, — говорила она, прижимая его к груди, — плохо тебе не будет…
Он вытащил палец изо рта, но кричать не стал.
Она поднесла его к двери, где было чуть светлее, стала жадно вглядываться в его лицо, лихорадочно пытаясь отыскать в нем черты Филиппа — его глаза, нос, рот… Их она не увидела. Ничего даже отдаленно напоминавшего Филиппа или ее саму. Еще крепче она прижала к себе худое тельце, моля небо, чтобы ей открылись какие-то неведомые внутренние связи с этим существом, но все было тщетно.
Она поставила его на пол возле двери, и он стоял там, покачиваясь, глядя на нее с удивлением, пока она поднимала с соломы второго ребенка и несла к двери. Ребенок проснулся и собрался было заплакать, но она осторожно прикрыла ему рот ладонью. И тоже изучала его лицо, не находя в нем искомого.
Этого ребенка она поставила рядом с первым. Они были как близнецы: одинакового роста, одинаково худы и грязны. Теперь она могла примерно определить возраст: около двух лет. Или чуть больше.
— Как тебя зовут? — спросила она любителя сосать палец. — Имя… как твое имя?
Он не отвечал, только качал головой.
— Его никак не зовут… и второго тоже, — внезапно послышался голос девочки, оставшейся там, в темноте. Она подошла ближе.
Пен увидела, что говорившая намного старше, чем ей показалось вначале, — девочке было лет шесть-семь. Она схватила одного из мальчиков и прижала к себе.
— Они мои! Я слежу за ними и никому не отдам! Куда вы их берете?
— Откуда вы все тут взялись? — спросила Пен. — Чьи вы дети?
— Моя мама прачка, работает там, — девочка показала рукой куда-то вне пределов дома, — а моя сестра здесь, у мистрис Логан. Откуда мальчики, не знаю, мне велят за ними глядеть… кормить… — Она посмотрела на Пен голодными глазами. — У вас никакой еды, случайно, нет?
Пен стало стыдно, что она ничего съедобного с собой не захватила, но она не знала, представить себе не могла, что почти рядом с ее миром существует такой — голодный и страшный.
Это открытие еще больше укрепило ее намерение, которое она решила немедленно осуществить. Схватив в обе руки по ребенку, крепко прижав их к своим бокам, она стала медленно и осторожно спускаться по расшатанной лестнице.
— Эй! — закричала девочка. — Они не ваши! Что вы делаете? Я должна за ними смотреть. За них деньги плотят. Мистрис Логан сдерет с меня три шкуры!
— Тогда иди и ты со мной, если хочешь, — в отчаянии сказала Пен. — Только я пока сама не знаю, куда мы все…
— И пойду! Пойду с вами! Я не могу оставить мальчиков.
Ноша у Пен была не тяжелая — дети почти ничего не весили. С ними на руках и девочкой, которая шла по пятам, она снова оказалась в нижней комнате и, больше не собираясь таиться, громко позвала:
— Оуэн!
И решительно толкнула едва заметную дверь в кухню, где возле стола увидела Оуэна и хозяйку, которая обомлела от того, что представилось ее глазам.
— Эй! — закричала она. — Ты свихнулась? Эти дети должны жить здесь!.. Нелли! — Схватив деревянный черпак, она замахнулась на девочку, которая спряталась за юбку Пен. — Сколько раз тебе говорить, чтобы никого не подпускала к детям? Я убью тебя, гадину!
— Я не виновата. Честное слово, не виновата! — заныла девочка, заливаясь слезами.
— Она не виновата. Прекратите!
Это был спокойный голос Оуэна. Он схватил руку хозяйки, задержал в воздухе и отобрал орудие наказания. Все это время он не сводил глаз с лица Пен. Никогда не видел он на нем такой смеси отчаяния и надежды, радости и ярости. Как прижимала она к себе двух оборванных тощих детей, в которых едва теплилась жизнь!
Он понимал причину ее отчаяния: она осознала въяве, что не может, и не сможет никогда, опознать своего ребенка. Только чудо могло ей помочь сделать это. Она все еще надеялась на себя, в ней теплилась надежда… И таяла с каждой минутой.
Ему было безмерно жаль ее, но чем и как мог он способствовать разрешению загадки? Разумеется, надо нажать на старуху, но как вытащить из нее всю правду и кто поручится, что это и есть правда? Шансов у них остается все меньше, и если сейчас они не добьются истины, то он, по правде говоря, не знает, как действовать дальше, где искать…
Пен попыталась найти выход раньше, чем он, и первая приступила к атаке на хозяйку. Подойдя к ней ближе, она крикнула:
— Один из этих мальчиков — мой ребенок! Понимаете это? Украден у меня!.. Его принес вам мужчина, которого зовут лорд Брайанстон. Какого из них он принес?.. Говорите! Ну!.. Или…
От ее голоса, от ее глаз хозяйка притона попятилась. Но тут же собралась с духом и закричала в ответ:
— Ты спятила? Не пойму, про чего толкуешь! Они принадлежат мне, эти дети. А почему живут здесь, не ваше дело!
Крик был пронзительный, голос уверенный, но во взгляде сквозило явное беспокойство. И удивление. С чего вдруг эта по виду забитая шлюха так осмелела? И ведь как переменилась! Повелительный тон, в глазах смелость, отчаяние, готовность совершить все, что угодно, — ударить… убить.
Пен посадила детей на колченогий стул, оградив их своим телом, и снова обратилась к женщине.
— Отвечайте! Кто из них тот, о котором я говорю?.. Молчите? Тогда я попрошу своего друга помочь мне. Кстати, он неплохо владеет кинжалом…
«Надеюсь, обойдется без него», — подумал Оуэн, но вынул оружие из ножен. И еще подумал, что Пен неплохо взялась за дело, хотя он предпочел бы начать не с угроз, а с подкупа.
Вид клинка подействовал на старуху сильнее, чем слова.
— Не знаю, о чем таком вы говорите, мистрис, — пробормотала она смиренным тоном.
— Прекрасно знаете, — подал голос Оуэн, продолжая играть оружием. — От вас требуется одно: сказать, какого ребенка принес вам мужчина по имени граф Брайанстон. Или кто-то по его поручению. Это одно и то же.
— Не знаю я никакого графа, клянусь вам, — продолжала бормотать хозяйка, отступая назад. — Никто не говорил мне никакого имени.
— Он толстый, с красным лицом и маленькими глазами, — попыталась Пен описать своего деверя.
Со стула позади нее раздался детский плач. Оба ребенка заплакали в унисон. Девочка Нелли, стоявшая в дверях и готовая в любую минуту удрать из комнаты, взирала на все с испугом, но и с немалым интересом.
Она раньше, чем Пен, увидела, как хозяйка схватила лежащий на каком-то ящике огромный нож для разделки мяса. Но еще раньше заметил это Оуэн и, заломив руку женщины за спину, вырвал у нее нож, а затем уж без больших угрызений совести приставил кинжал к ее морщинистому горлу.
Старуха взвизгнула. Дети продолжали дружно плакать. Девочка Нелли тоже начала всхлипывать.
Пен подступила как можно ближе к хозяйке и, стараясь не замечать исходившего от той малоприятного запаха, сказала негромко и внятно:
— Толстый. Краснолицый. Маленькие глаза. Коротко стриженные волосы. Богато одетый. Наверное, нетрезвый… Кого из этих детей он сюда принес? Кого? Отвечай сейчас же!
Женщина испуганно вращала глазами, но молчала. Не то из упрямства, не то от страха. А может, не понимала, о чем речь.
Оуэн решил сменить тактику: перейти от кнута к прянику. Он убрал кинжал от горла старухи и вложил в ножны. Встретив удивленно-осуждающий взгляд Пен, кивнул ей, как бы говоря: все в порядке, я знаю, что делаю.
— Мистрис, — обратился он к хозяйке, — оставим в покое ножи и поговорим о деле. То есть о деньгах. Я возьму этого ребенка у вас и заплачу втрое больше, чем платит вам Брайанстон. А вы можете сказать ему, если хотите, что ребенок умер. От лихорадки. Думаю, он не очень удивится, что такое случилось в подобном месте.
Странная тишина воцарилась после этих слов. Даже дети перестали плакать: возможно, их поразили звуки мужского голоса, которого они почти никогда не слышали.
Пен, обеспокоенная внезапным молчанием малышей, подошла к ним, опустилась на колени и прижала их, заплаканных, грязных, сопливых, к своему наряду дешевой шлюхи. Но смотрела при этом только на старуху.
— Итак, мистрис, — повторил Оуэн, — переходим к условиям нашего соглашения.
Та продолжала беспокойно вращать глазами и ничего не говорила.
— Какой из них? — в который раз повторила Пен, не сводя с нее взгляда.
Оуэн вынул из кармана кожаный кошелек. Такой же он оставил недавно в доме у Бетси Кошем.
Несмотря на всю напряженность момента, Пен вспомнила вдруг, что не вернула ему тех денег.
Теперь глаза хозяйки не бегали по сторонам, а сосредоточились на одном предмете — на кожаном кошельке.
— Сколько? — спросила она хрипло.
— Пять гиней.
Она сощурилась, из глаз сочилась жадность.
— Лорд платит мне две гинеи в месяц за то, что я держу его.
— Глупости! — не выдержала Пен. — Его мать никогда не позволит ему тратить столько.
Выражение лица и голос Оуэна резко изменились. В глазах появилась жесткость, голос стал презрительно-властным.
— За две гинеи в месяц, — сказал он, — можно сытно кормить и держать в чистоте два десятка малолетних детей. Не похоже, чтобы вы одели и накормили даже двух… Короче говоря: я плачу вам пять гиней. Соглашайтесь, или мы прибегнем к другим способам убеждения.
«Пускай она не будет заперта!» — молила Пен, поворачивая ручку. Дверь со скрипом приоткрылась, за ней было темное, холодное, как могила, помещение, куда Пен некоторое время не решалась ступить, парализованная страхом от того, что там увидит или чего не увидит.
Она все же вошла, не закрывая двери, чтобы проникал слабый свет снизу, и, постепенно привыкая к темноте, сумела разглядеть на полу какие-то три свертка.
— Кто тут? — раздался испуганный шепот из первого свертка, и Пен направилась в ту сторону по кривым доскам пола, боясь провалиться и стараясь, чтобы внизу не услышали ее шагов.
Опустившись на колени, она разглядела истощенное лицо маленькой девочки и на нем огромные глаза.
— Все хорошо… все хорошо… — бормотала Пен, не вполне отдавая себе отчет в том, что говорит. — Не бойся. Это я…
Рядом с девочкой под вторым рваным одеялом на охапке соломы она увидела ребенка. Это был мальчик, тоже истощенный, тоже с грязным лицом. Он крепко спал. Сколько ему лет, она определить не могла. Но совсем мало.
Третий сверток — еще один маленький мальчик. Этот бодрствовал и смотрел на нее печальными старческими глазами, засунув в рот палец.
Отчаяние охватило ее, грозя смыть и потопить все надежды, всю уверенность. Перед ней двое, и каждый может быть ее сыном. Тем самым, кого она восемь месяцев носила в своем чреве, кто появился на свет сквозь долгие часы немыслимой боли.
Но ведь должен быть материнский инстинкт, который подскажет, какой ребенок принадлежит ей и только ей! Разве не так?
Она распрямилась, сумела побороть слезы — они сейчас не помогут. Поможет решимость. Только она!.. Сколько у нее времени? Как долго Оуэн задержит разговорами эту мерзкую старуху?.. Нужно забрать обоих детей! Обоих мальчиков! Из ее головы напрочь исчезла мысль, что, быть может, ни один из них — не сын. Все равно она должна их забрать отсюда! Спасти!
Нагнувшись, она подняла ребенка. Того, который не спал. Солома под ним была влажная, сопревшая, одежда состояла из одной рваной рубашонки. Он с молчаливым испугом смотрел на нее.
— Тише… тише, мой маленький, — говорила она, прижимая его к груди, — плохо тебе не будет…
Он вытащил палец изо рта, но кричать не стал.
Она поднесла его к двери, где было чуть светлее, стала жадно вглядываться в его лицо, лихорадочно пытаясь отыскать в нем черты Филиппа — его глаза, нос, рот… Их она не увидела. Ничего даже отдаленно напоминавшего Филиппа или ее саму. Еще крепче она прижала к себе худое тельце, моля небо, чтобы ей открылись какие-то неведомые внутренние связи с этим существом, но все было тщетно.
Она поставила его на пол возле двери, и он стоял там, покачиваясь, глядя на нее с удивлением, пока она поднимала с соломы второго ребенка и несла к двери. Ребенок проснулся и собрался было заплакать, но она осторожно прикрыла ему рот ладонью. И тоже изучала его лицо, не находя в нем искомого.
Этого ребенка она поставила рядом с первым. Они были как близнецы: одинакового роста, одинаково худы и грязны. Теперь она могла примерно определить возраст: около двух лет. Или чуть больше.
— Как тебя зовут? — спросила она любителя сосать палец. — Имя… как твое имя?
Он не отвечал, только качал головой.
— Его никак не зовут… и второго тоже, — внезапно послышался голос девочки, оставшейся там, в темноте. Она подошла ближе.
Пен увидела, что говорившая намного старше, чем ей показалось вначале, — девочке было лет шесть-семь. Она схватила одного из мальчиков и прижала к себе.
— Они мои! Я слежу за ними и никому не отдам! Куда вы их берете?
— Откуда вы все тут взялись? — спросила Пен. — Чьи вы дети?
— Моя мама прачка, работает там, — девочка показала рукой куда-то вне пределов дома, — а моя сестра здесь, у мистрис Логан. Откуда мальчики, не знаю, мне велят за ними глядеть… кормить… — Она посмотрела на Пен голодными глазами. — У вас никакой еды, случайно, нет?
Пен стало стыдно, что она ничего съедобного с собой не захватила, но она не знала, представить себе не могла, что почти рядом с ее миром существует такой — голодный и страшный.
Это открытие еще больше укрепило ее намерение, которое она решила немедленно осуществить. Схватив в обе руки по ребенку, крепко прижав их к своим бокам, она стала медленно и осторожно спускаться по расшатанной лестнице.
— Эй! — закричала девочка. — Они не ваши! Что вы делаете? Я должна за ними смотреть. За них деньги плотят. Мистрис Логан сдерет с меня три шкуры!
— Тогда иди и ты со мной, если хочешь, — в отчаянии сказала Пен. — Только я пока сама не знаю, куда мы все…
— И пойду! Пойду с вами! Я не могу оставить мальчиков.
Ноша у Пен была не тяжелая — дети почти ничего не весили. С ними на руках и девочкой, которая шла по пятам, она снова оказалась в нижней комнате и, больше не собираясь таиться, громко позвала:
— Оуэн!
И решительно толкнула едва заметную дверь в кухню, где возле стола увидела Оуэна и хозяйку, которая обомлела от того, что представилось ее глазам.
— Эй! — закричала она. — Ты свихнулась? Эти дети должны жить здесь!.. Нелли! — Схватив деревянный черпак, она замахнулась на девочку, которая спряталась за юбку Пен. — Сколько раз тебе говорить, чтобы никого не подпускала к детям? Я убью тебя, гадину!
— Я не виновата. Честное слово, не виновата! — заныла девочка, заливаясь слезами.
— Она не виновата. Прекратите!
Это был спокойный голос Оуэна. Он схватил руку хозяйки, задержал в воздухе и отобрал орудие наказания. Все это время он не сводил глаз с лица Пен. Никогда не видел он на нем такой смеси отчаяния и надежды, радости и ярости. Как прижимала она к себе двух оборванных тощих детей, в которых едва теплилась жизнь!
Он понимал причину ее отчаяния: она осознала въяве, что не может, и не сможет никогда, опознать своего ребенка. Только чудо могло ей помочь сделать это. Она все еще надеялась на себя, в ней теплилась надежда… И таяла с каждой минутой.
Ему было безмерно жаль ее, но чем и как мог он способствовать разрешению загадки? Разумеется, надо нажать на старуху, но как вытащить из нее всю правду и кто поручится, что это и есть правда? Шансов у них остается все меньше, и если сейчас они не добьются истины, то он, по правде говоря, не знает, как действовать дальше, где искать…
Пен попыталась найти выход раньше, чем он, и первая приступила к атаке на хозяйку. Подойдя к ней ближе, она крикнула:
— Один из этих мальчиков — мой ребенок! Понимаете это? Украден у меня!.. Его принес вам мужчина, которого зовут лорд Брайанстон. Какого из них он принес?.. Говорите! Ну!.. Или…
От ее голоса, от ее глаз хозяйка притона попятилась. Но тут же собралась с духом и закричала в ответ:
— Ты спятила? Не пойму, про чего толкуешь! Они принадлежат мне, эти дети. А почему живут здесь, не ваше дело!
Крик был пронзительный, голос уверенный, но во взгляде сквозило явное беспокойство. И удивление. С чего вдруг эта по виду забитая шлюха так осмелела? И ведь как переменилась! Повелительный тон, в глазах смелость, отчаяние, готовность совершить все, что угодно, — ударить… убить.
Пен посадила детей на колченогий стул, оградив их своим телом, и снова обратилась к женщине.
— Отвечайте! Кто из них тот, о котором я говорю?.. Молчите? Тогда я попрошу своего друга помочь мне. Кстати, он неплохо владеет кинжалом…
«Надеюсь, обойдется без него», — подумал Оуэн, но вынул оружие из ножен. И еще подумал, что Пен неплохо взялась за дело, хотя он предпочел бы начать не с угроз, а с подкупа.
Вид клинка подействовал на старуху сильнее, чем слова.
— Не знаю, о чем таком вы говорите, мистрис, — пробормотала она смиренным тоном.
— Прекрасно знаете, — подал голос Оуэн, продолжая играть оружием. — От вас требуется одно: сказать, какого ребенка принес вам мужчина по имени граф Брайанстон. Или кто-то по его поручению. Это одно и то же.
— Не знаю я никакого графа, клянусь вам, — продолжала бормотать хозяйка, отступая назад. — Никто не говорил мне никакого имени.
— Он толстый, с красным лицом и маленькими глазами, — попыталась Пен описать своего деверя.
Со стула позади нее раздался детский плач. Оба ребенка заплакали в унисон. Девочка Нелли, стоявшая в дверях и готовая в любую минуту удрать из комнаты, взирала на все с испугом, но и с немалым интересом.
Она раньше, чем Пен, увидела, как хозяйка схватила лежащий на каком-то ящике огромный нож для разделки мяса. Но еще раньше заметил это Оуэн и, заломив руку женщины за спину, вырвал у нее нож, а затем уж без больших угрызений совести приставил кинжал к ее морщинистому горлу.
Старуха взвизгнула. Дети продолжали дружно плакать. Девочка Нелли тоже начала всхлипывать.
Пен подступила как можно ближе к хозяйке и, стараясь не замечать исходившего от той малоприятного запаха, сказала негромко и внятно:
— Толстый. Краснолицый. Маленькие глаза. Коротко стриженные волосы. Богато одетый. Наверное, нетрезвый… Кого из этих детей он сюда принес? Кого? Отвечай сейчас же!
Женщина испуганно вращала глазами, но молчала. Не то из упрямства, не то от страха. А может, не понимала, о чем речь.
Оуэн решил сменить тактику: перейти от кнута к прянику. Он убрал кинжал от горла старухи и вложил в ножны. Встретив удивленно-осуждающий взгляд Пен, кивнул ей, как бы говоря: все в порядке, я знаю, что делаю.
— Мистрис, — обратился он к хозяйке, — оставим в покое ножи и поговорим о деле. То есть о деньгах. Я возьму этого ребенка у вас и заплачу втрое больше, чем платит вам Брайанстон. А вы можете сказать ему, если хотите, что ребенок умер. От лихорадки. Думаю, он не очень удивится, что такое случилось в подобном месте.
Странная тишина воцарилась после этих слов. Даже дети перестали плакать: возможно, их поразили звуки мужского голоса, которого они почти никогда не слышали.
Пен, обеспокоенная внезапным молчанием малышей, подошла к ним, опустилась на колени и прижала их, заплаканных, грязных, сопливых, к своему наряду дешевой шлюхи. Но смотрела при этом только на старуху.
— Итак, мистрис, — повторил Оуэн, — переходим к условиям нашего соглашения.
Та продолжала беспокойно вращать глазами и ничего не говорила.
— Какой из них? — в который раз повторила Пен, не сводя с нее взгляда.
Оуэн вынул из кармана кожаный кошелек. Такой же он оставил недавно в доме у Бетси Кошем.
Несмотря на всю напряженность момента, Пен вспомнила вдруг, что не вернула ему тех денег.
Теперь глаза хозяйки не бегали по сторонам, а сосредоточились на одном предмете — на кожаном кошельке.
— Сколько? — спросила она хрипло.
— Пять гиней.
Она сощурилась, из глаз сочилась жадность.
— Лорд платит мне две гинеи в месяц за то, что я держу его.
— Глупости! — не выдержала Пен. — Его мать никогда не позволит ему тратить столько.
Выражение лица и голос Оуэна резко изменились. В глазах появилась жесткость, голос стал презрительно-властным.
— За две гинеи в месяц, — сказал он, — можно сытно кормить и держать в чистоте два десятка малолетних детей. Не похоже, чтобы вы одели и накормили даже двух… Короче говоря: я плачу вам пять гиней. Соглашайтесь, или мы прибегнем к другим способам убеждения.