Страница:
— Скользкий, отвратительный негодяй этот Нортумберленд! — наконец крикнула она. — Я его не боюсь.
— Но его следует бояться, — заметил Оуэн с едва заметной усмешкой. — А позвольте узнать, милорд, что именно должна была сообщить мне Пен? Еще не поздно это сделать.
Робин был в замешательстве. Что же получается? С этой минуты он может вступить чуть ли не в союз с агентом другой стороны, пускай не прямо враждебной, но все равно чужой. Да, но иначе он окажется на стороне человека, выступающего против законной претендентки на английский престол, а значит, подрывающего безопасность государства, человека, угрожающего арестом и расправой Пен, и ему, Робину, тоже.
Ох, какой же узел противоречий!.. И где выход? Где решение?.. Пожалуй, только одно: чтобы помешать Нортумберленду, нужно быть готовым вступить в союз с кем угодно — с чертом, с дьяволом… с французским агентом Оуэном д'Арси.
И он рассказал о замыслах и намерениях герцога, сопроводив их своими выводами.
Оуэн встретил сообщения невеселым смехом.
— Герцог вообразил, что мы все недоумки! Он сильно ошибается. Во Франции не слишком поверили бы в вероятность брака принцессы и нашего герцога, а также в очень тесный союз Англии с Испанией. Но вы, Бокер, — обратился он к Робину, — сделали весьма точный разбор нынешних отношений между нашими странами. Поздравляю.
Судя по выражению лица Робина, он предпочел бы услышать этот комплимент от кого угодно, только не от Оуэна д'Арси.
Мысли Пен, как ни странно, были сейчас больше заняты детьми, которые лежали на скамье, положив головы ей на колени. Она мечтала о тех минутах, когда останется наконец наедине с ними обоими, со своим сыном, которого научит говорить и узнавать свою мать.
И все же она сказала:
— Принцесса еще в большей опасности, чем мы с Робином. Нортумберленд поспешит любым способом избавиться от нее, чтобы скорее сделать королем своего сына — через Джейн Грей, а через сына самому стать фактическим главой государства.
— Принцесса Елизавета тоже в опасности, — добавил Робин, — и не преуменьшай угрозы для себя, Пен. Тебе нельзя возвращаться во дворец.
Оуэн придерживался другого мнения, каковое высказал все тем же ледяным тоном, но которое тем не менее свидетельствовало, что он решил принять участие в судьбе принцессы. И в судьбе Пен тоже.
— Если хотите обеспечить безопасность Марии, — начал он, — то в данное время Пен должна вести себя таким образом, чтобы не вызывать ни малейших подозрений. Другого выхода, на мой взгляд, нет. Вы же, Бокер, постарайтесь заверить Нортумберленда, что ваша сестра согласилась на его предложение. Помимо всего, это даст нам необходимый запас времени.
— Но как же… — запальчиво начал Робин.
Оуэн спокойно прервал его.
— Если вы просите меня о содействии, — сказал он, — то извольте выслушать мой план. — Он повернулся к Пен и повторил:
— Во-первых, вы подтвердите при случае перед лицом самого Нортумберленда, что готовы служить верой и правдой своей стране и его светлости герцогу. Согласны?
Она кивнула.
— А насчет принцессы? — спросила она.
— Во-вторых, — бесстрастно продолжал он, — насколько мне известно, уехать из Гринвича можно двумя способами: по суше и по воде. И там и там принцессу могут настигнуть раньше, чем она проедет одну милю. Поэтому она должна сначала вернуться туда, где находилась до этого, — в Бейнардз-Касл.
— Но ведь это резиденция графа Пемброка! — воскликнула Пен. — Ближайшего сподвижника Нортумберленда.
— Не все так просто в этом мире, — немного снисходительно заметил Оуэн. — Особенно в придворных кругах.
— Думаю, шевалье прав, — сказал вдруг Робин. — Я не раз замечал, что Пемброк выражает несогласие с Нортумберлендом. Не очень явное, но все-таки…
— Да, мне тоже рассказывали об этом, — небрежно подтвердил Оуэн, а Пен поняла вдруг, что у настоящего агента наверняка должны быть повсюду глаза и уши и он знает, о чем говорит.
— Герцог ничего не должен заподозрить, — продолжал Оуэн, — когда принцесса после долгого затворничества захочет прокатиться по реке и подышать свежим воздухом. Только пускай она не берет с собой особого багажа. Сопровождать ее будут несколько дам и, конечно, вы, Пен. И остановитесь вы все в Бейнардз-Касле, резиденции Пемброка, где она часто бывает.
— А что потом? — спросил Робин.
— Завтра на рассвете я помогу ей уехать оттуда. А до этого, Пен, попрошу вас кое-что сделать… Тем временем вы, Бокер, отвлечете внимание герцога уверениями в том, что ваша сестра готова выполнить любое его приказание. Придумайте для него, какие еще можно дать ей задания. Уверен, у вас это получится… А теперь мы расстаемся…
Робину не понравился его небрежно-снисходительный тон, но было не до обид.
Пен поднялась, подошла к детям. Потом взглянула на Оуэна, было видно, она хочет что-то сказать ему, но его ответный взгляд не располагал к этому.
— Мы уходим, — проговорила Пен и пошла к дверям. Робин за ней.
Оуэн только кивнул.
На пристани было полно людей. Пен задержалась в их гуще и обернулась к реке, по которой плыла, направляясь к середине, лодка французского посланника с Оуэном на борту.
Невзирая на всю его холодность и подчеркнутую сдержанность, Пен ясно ощущала в его глазах глубокую искреннюю обиду, и это было тяжело. Почему же он не хочет защищаться? Не может или не позволяет гордыня?
Ведь если бы он просто и честно сказал ей, что все наговоры на него несправедливы, лживы, разве она не поверила бы ему?
Впрочем, ответить на этот вопрос она не могла даже самой себе…
Она опустила глаза на одного из детей, примостившихся у нее на руках. Вот что сейчас самое для нее главное.
— Это мой сын, — сказала она с гордостью.
Робин беспомощно взглянул на нее.
— Откуда ты можешь знать? — спросил он участливо. Объяснение было кратким.
— Мы ездили с Оуэном в Хай-Уиком. Одна женщина там сказала нам, что Майлз забрал ребенка, как только тот родился. Еще одна сказала, где искать. И мы его нашли.
Робин перевел взгляд на мальчика. Боже, подумал он, сколько же она выстрадала за эти два с лишним года! Она и это несчастное существо у нее на руках…
— А откуда второй? — спросил он.
Пен вздохнула:
— Не знаю, что с ним делать, но оставить его там не могла. Какое страшное место! Хотелось убить своими руками Майлза и его мать!..
Она сказала это с таким чувством, что Робин на минуту поверил в ее способность так и сделать.
— Существуют разные способы наказания таких людей, — поспешил он произнести. — Позволь, чтобы ответные шаги сделали твоя мать и мой отец.
— Да, конечно, Робин, — уже спокойнее сказала она. — Только намного труднее, чем убить, будет доказать законность существования ребенка и его право на титул и все остальное. В этом могла бы помочь принцесса Мария, если, конечно, останется на свободе и сможет со временем занять принадлежащий ей по закону о наследовании трон.
Пен умолкла. Они шли в потоке торговцев, разносчиков, слуг, герольдов, и она молила Бога, чтобы не встретить никого из знакомых из тех, кто мог бы узнать ее, начать расспросы. Что будет она отвечать им? Что придумает? Еще, чего доброго, они могут встретить Майлза и его мать…
Ближайшее будущее было неясно, чревато опасностями непредсказуемо. Но о настоящем она обязана думать прямо сейчас: о том, как сохранить эти два невинных существа, которые утомленно прильнули к ней…
— Робин, — сказала она, — нужно сначала позаботиться о них. Я не знаю, с чего начать… Одежда, еда, ванна… Посмотри, какие они несчастные, жалкие. Не умеют говорить. У них даже нет слез.
Ее саму душили слезы. Она вдруг вспомнила, как умело вел себя с детьми Оуэн. Как настоящий отец.
Но ведь сейчас она настоящая мать! Мать двоих детей, отвечающая за их жизни, за их благополучие.
— Может быть, отвезти их прямо в Холборн к родителям? — предложил Робин.
— Нет, — решительно возразила Пен. — Они мои дети. Я не отпущу их от себя! — Она вгляделась в лицо рыжеватого мальчика и вдруг сказала:
— Уверена, что его имя Чарли. Чарлз.
Робин слегка вздрогнул и мысленно обратился к трезвомыслящей леди Кендал, матери Пен, с просьбой поскорее успокоить дочь и покончить со всей этой неразберихой, граничащей с помешательством.
— Что, если этого ребенка хватятся его родные? — спросил он.
— О чем ты говоришь, Робин? Они поместили его в настоящий ад! Не за его — за свои грехи.
Робин не мог не согласиться с ней и спросил о другом:
— Но как ты сможешь помогать принцессе, Пен, с двумя детьми на руках? И где собираешься держать их? У себя в покоях? Чтобы все во дворце узнали? И Майлз Брайанстон тоже?
— Он так или иначе скоро узнает, — сказала она. — А пока пришли ко мне, пожалуйста, Пиппу, если увидишь. И прикажи подготовить лошадей и коляску, на чем везти детей. Я, пожалуй, все же отправлю их с Пиппой и со служанкой в Холборн, сама же останусь с принцессой, как советовал Оуэн, и дождусь результатов его действий.
— Ты доверяешь ему?
— Абсолютно, — твердо сказала она. — Кроме всего, то, что он собирается сделать, соответствует его интересам. И он человек слова.
Последняя фраза позволила Робину задать еще один вопрос:
— Ты любишь его?
На этот раз Пен не ответила. Вместо этого повторила:
— Найди Пиппу, Робин. Детей я пока возьму к себе в комнату. Эллен знает, как с ними обращаться. Я же сразу отправлюсь к принцессе и расскажу о плане Оуэна.
Как хотелось Робину, чтобы все прошло удачно, но только без участия этого человека! Увы, о таком приходилось только мечтать.
— Дай я понесу Чарлза, — сказал он, беря из рук Пен рыжеголового мальчонку, который отнесся к перемене рук с таким болезненным безразличием, что Робину захотелось плакать.
Когда Робин уходил из комнаты Пен, куда они добрались без всяких происшествий, она напутствовала его словами.
— Если найдешь Пиппу, можешь вкратце сообщить ей, почему она застанет меня не одну.
— Думаю, она не особенно удивится, — сказал Робин, вынимая из кармана нетронутый носовой платок и вытирая им два детских носа. — Твоя сестра всегда ожидает от тебя чего-то необычного. И, честно говоря, я тоже.
Пен рассмеялась, ей вдруг стало легче: напряжение, сковывавшее тело со вчерашнего вечера, ослабло. Она кивнула в сторону детей:
— Ты их не узнаешь, когда мы с Эллен вымоем их как следует и приоденем.
Окончив вытирать детские носы, Робин разогнулся и со стесненным видом взглянул на сестру.
— Мы все так виноваты перед тобой, Пен. Но откуда мы могли знать?.. Простишь ты нас когда-нибудь?
— Да, — ответила она сразу и, уже взяв колокольчик, чтобы вызвать Эллен, добавила:
— Все выглядело очень странно и казалось невероятным с самого начала, я понимаю. А вы поступали так, как считали нужным, в моих же интересах. Только при этом ошибались.
Эти слова натолкнули Робина на мысль о том, не может ли он ошибаться в своем мнении об Оуэне д'Арси и нужно ли было ему вмешиваться в Их отношения с Пен. Но он тут же оправдал себя тем, что делал это ради ее же пользы.
— Я разыщу Пиппу, где бы она ни была, — сказал он, направляясь к двери.
Пен не ответила: она была занята малышами, высвобождая их из одеял, насухо обтирая.
Вошедшая по вызову Эллен остановилась в изумлении, с открытым ртом.
— Боже милостивый, мадам! — воскликнула она, обретая способность говорить. — Что это такое?
— Это мой сын, Эллен, — спокойно сказала Пен. — И его рыжий братик. Нужно их обоих выкупать, накормить и переодеть во что-то детское. — Эллен продолжала оставаться в ступоре. Как и все, кто служил в доме Кендалов, она не могла не знать о том, что произошло с Пен и что та продолжает считать своего ребенка живым. Но, как и все остальные, Эллен не верила в это. А теперь вот… сразу два. В своем ли уме ее добрая хозяйка?
Для Пен не было ничего удивительного в реакции служанки, она ее ожидала. Поэтому твердо сказала:
— Вам нет нужды сразу разобраться во всем, что произошло, Эллен. Просто помогите мне, ведь вы умеете с ними обращаться. И запомните: никто во дворце не должен знать об этих детях. А вскоре сюда прибудут лорд Робин и Пиппа, и тогда вы с ней отвезете детей в Холборн. Но пока принесите горячей воды!
Служанка, как во сне, на деревянных ногах пошла к двери. Там остановилась и дрожащим голосом произнесла:
— Я по крайней мере думала, мадам, что ребенок у вас один, а тут…
— Все в свое время, Эллен. Идите скорей!
Прежде чем выйти, служанка приблизилась к детям, внимательно оглядела их.
— Какие худенькие! И где же их довели до такого?
— Поторапливайтесь, Эллен. Я пока разожгу камин.
Служанка ушла, Пен снова завернула детей в одеяла, подбросила в почти потухший камин топливо и уселась возле разгоравшегося огня, взяв детей на колени.
— Скажите хоть что-нибудь, — шепнула она им в отчаянии. — Не молчите!
Но они молчали и смотрели в огонь, завороженные его теплом. Тот, кого Пен назвала Чарлзом, слегка хмурился, второй ребенок увлеченно сосал палец.
Вошла Эллен с двумя серебряными мисками.
— Думаю, сначала покормим их, леди Пен, — сказала она деловито, вся ее растерянность улетучилась как дым.
— Хорошо, Эллен. Возьмите у меня рыженького, его имя Чарлз.
Когда крышки были сняты с мисок, дети сразу потянулись на теплый запах овсяной каши с медом.
— Кормите потихоньку, понемножку, мадам, — дала указание Эллен, и Пен безропотно выполнила его.
— Как вам кажется, — спросила она, — мой ребенок очень похож на своего отца?
Служанка, приглядевшись, честно призналась:
— Трудно сказать, мадам, сначала нужно хорошенько его отмыть.
— Конечно, — печально согласилась Пен, выскребая остатки каши, после которой, как ей показалось, глаза ребенка сделались ярче, а личико потеряло свою страшную худобу.
— Дать им еще, Эллен?
— Не сразу, миледи. После мытья получат по яичку и молоко.
Пен уже вынимала из-под постели медную лохань для купания, подвигала ближе к огню.
— А как с одеждой? — обеспокоенно спросила она.
— Это все легче легкого, мадам. Я пойду за горячей водой. В ожидании возвращения служанки Пен снова взяла детей на колени и, качая их, напевала колыбельную своего детства. К собственному удивлению, она хорошо помнила песню. Слова вырывались почти бессознательно, а думала она о том, что несчастные крошки должны научиться доверять ей и другим людям и навсегда стереть из памяти то страшное, что было с ними.
Купание у детей пользовалось куда меньшим успехом, чем еда. Они всячески выражали недовольство, негромко и бессловесно.
Их поместили в ванну вместе, однако рыженький выкарабкался из нее и побежал в угол комнаты, оставляя на полу следы.
— Пускай постоит там чуть-чуть, — сказала Пен, — мы пока вымоем Филиппа. — У нее впервые вырвалось это имя по отношению к ребенку, и она уверенно повторила:
— Да, Филиппа…
Они вдвоем мыли его, из-под темной мыльной пены показался какой-то совершенно новый цвет — как бывает после чистки серебра. Глядя на худое, почти просвечивающее личико, Пен снова и снова находила в нем черты своего покойного мужа: форма носа, линия рта. И особенно глаза с такими же длинными ресницами, как у Филиппа.
— Совсем как его отец, — проговорила она больше для себя, чем для Эллен.
— Ага, теперь и я замечаю, — подтвердила та, тщательно вытирая его голову с мягкими каштановыми волосами, чуть завивающимися на затылке.
Ребенок уже давно перестал вертеться и выражать недовольство. Он размяк, его опять клонило ко сну, и сил хватило лишь на то, чтобы засунуть в рот палец.
Отмытый от грязи Чарлз оказался тоже с болезненно-бледным лицом, но с многочисленными веснушками, волосы казались еще рыжее, глаза — совсем зелеными.
У него тоже слипались глаза после купания, и его уложили на постель рядом с Филиппом, его названым братиком.
— Теперь я иду к принцессе, — сказала Пен. — Оставайтесь с ними, Эллен. Не выходите из комнаты. Запритесь и никого не впускайте, кроме лорда Робина и моей сестры… Нет, нет, я сама переоденусь, не помогайте. Лучше принесите пока еще еды для детей и постарайтесь раздобыть одежду…
Когда Пен вышла наконец из комнаты и закрыла за собой дверь, она вынуждена была остановиться и постоять в пустом коридоре — чтобы немного прийти в себя после всего случившегося за столь короткое время и чтобы легче было переключиться от целиком заполнивших ее мыслей о детях к дворцовым интригам и передрягам, к тому, о чем предстояло сейчас беседовать с принцессой Марией.
Но и эти размышления заслонила мысль об Оуэне — неужели это конец их отношений?..
Глава 21
— Но его следует бояться, — заметил Оуэн с едва заметной усмешкой. — А позвольте узнать, милорд, что именно должна была сообщить мне Пен? Еще не поздно это сделать.
Робин был в замешательстве. Что же получается? С этой минуты он может вступить чуть ли не в союз с агентом другой стороны, пускай не прямо враждебной, но все равно чужой. Да, но иначе он окажется на стороне человека, выступающего против законной претендентки на английский престол, а значит, подрывающего безопасность государства, человека, угрожающего арестом и расправой Пен, и ему, Робину, тоже.
Ох, какой же узел противоречий!.. И где выход? Где решение?.. Пожалуй, только одно: чтобы помешать Нортумберленду, нужно быть готовым вступить в союз с кем угодно — с чертом, с дьяволом… с французским агентом Оуэном д'Арси.
И он рассказал о замыслах и намерениях герцога, сопроводив их своими выводами.
Оуэн встретил сообщения невеселым смехом.
— Герцог вообразил, что мы все недоумки! Он сильно ошибается. Во Франции не слишком поверили бы в вероятность брака принцессы и нашего герцога, а также в очень тесный союз Англии с Испанией. Но вы, Бокер, — обратился он к Робину, — сделали весьма точный разбор нынешних отношений между нашими странами. Поздравляю.
Судя по выражению лица Робина, он предпочел бы услышать этот комплимент от кого угодно, только не от Оуэна д'Арси.
Мысли Пен, как ни странно, были сейчас больше заняты детьми, которые лежали на скамье, положив головы ей на колени. Она мечтала о тех минутах, когда останется наконец наедине с ними обоими, со своим сыном, которого научит говорить и узнавать свою мать.
И все же она сказала:
— Принцесса еще в большей опасности, чем мы с Робином. Нортумберленд поспешит любым способом избавиться от нее, чтобы скорее сделать королем своего сына — через Джейн Грей, а через сына самому стать фактическим главой государства.
— Принцесса Елизавета тоже в опасности, — добавил Робин, — и не преуменьшай угрозы для себя, Пен. Тебе нельзя возвращаться во дворец.
Оуэн придерживался другого мнения, каковое высказал все тем же ледяным тоном, но которое тем не менее свидетельствовало, что он решил принять участие в судьбе принцессы. И в судьбе Пен тоже.
— Если хотите обеспечить безопасность Марии, — начал он, — то в данное время Пен должна вести себя таким образом, чтобы не вызывать ни малейших подозрений. Другого выхода, на мой взгляд, нет. Вы же, Бокер, постарайтесь заверить Нортумберленда, что ваша сестра согласилась на его предложение. Помимо всего, это даст нам необходимый запас времени.
— Но как же… — запальчиво начал Робин.
Оуэн спокойно прервал его.
— Если вы просите меня о содействии, — сказал он, — то извольте выслушать мой план. — Он повернулся к Пен и повторил:
— Во-первых, вы подтвердите при случае перед лицом самого Нортумберленда, что готовы служить верой и правдой своей стране и его светлости герцогу. Согласны?
Она кивнула.
— А насчет принцессы? — спросила она.
— Во-вторых, — бесстрастно продолжал он, — насколько мне известно, уехать из Гринвича можно двумя способами: по суше и по воде. И там и там принцессу могут настигнуть раньше, чем она проедет одну милю. Поэтому она должна сначала вернуться туда, где находилась до этого, — в Бейнардз-Касл.
— Но ведь это резиденция графа Пемброка! — воскликнула Пен. — Ближайшего сподвижника Нортумберленда.
— Не все так просто в этом мире, — немного снисходительно заметил Оуэн. — Особенно в придворных кругах.
— Думаю, шевалье прав, — сказал вдруг Робин. — Я не раз замечал, что Пемброк выражает несогласие с Нортумберлендом. Не очень явное, но все-таки…
— Да, мне тоже рассказывали об этом, — небрежно подтвердил Оуэн, а Пен поняла вдруг, что у настоящего агента наверняка должны быть повсюду глаза и уши и он знает, о чем говорит.
— Герцог ничего не должен заподозрить, — продолжал Оуэн, — когда принцесса после долгого затворничества захочет прокатиться по реке и подышать свежим воздухом. Только пускай она не берет с собой особого багажа. Сопровождать ее будут несколько дам и, конечно, вы, Пен. И остановитесь вы все в Бейнардз-Касле, резиденции Пемброка, где она часто бывает.
— А что потом? — спросил Робин.
— Завтра на рассвете я помогу ей уехать оттуда. А до этого, Пен, попрошу вас кое-что сделать… Тем временем вы, Бокер, отвлечете внимание герцога уверениями в том, что ваша сестра готова выполнить любое его приказание. Придумайте для него, какие еще можно дать ей задания. Уверен, у вас это получится… А теперь мы расстаемся…
Робину не понравился его небрежно-снисходительный тон, но было не до обид.
Пен поднялась, подошла к детям. Потом взглянула на Оуэна, было видно, она хочет что-то сказать ему, но его ответный взгляд не располагал к этому.
— Мы уходим, — проговорила Пен и пошла к дверям. Робин за ней.
Оуэн только кивнул.
На пристани было полно людей. Пен задержалась в их гуще и обернулась к реке, по которой плыла, направляясь к середине, лодка французского посланника с Оуэном на борту.
Невзирая на всю его холодность и подчеркнутую сдержанность, Пен ясно ощущала в его глазах глубокую искреннюю обиду, и это было тяжело. Почему же он не хочет защищаться? Не может или не позволяет гордыня?
Ведь если бы он просто и честно сказал ей, что все наговоры на него несправедливы, лживы, разве она не поверила бы ему?
Впрочем, ответить на этот вопрос она не могла даже самой себе…
Она опустила глаза на одного из детей, примостившихся у нее на руках. Вот что сейчас самое для нее главное.
— Это мой сын, — сказала она с гордостью.
Робин беспомощно взглянул на нее.
— Откуда ты можешь знать? — спросил он участливо. Объяснение было кратким.
— Мы ездили с Оуэном в Хай-Уиком. Одна женщина там сказала нам, что Майлз забрал ребенка, как только тот родился. Еще одна сказала, где искать. И мы его нашли.
Робин перевел взгляд на мальчика. Боже, подумал он, сколько же она выстрадала за эти два с лишним года! Она и это несчастное существо у нее на руках…
— А откуда второй? — спросил он.
Пен вздохнула:
— Не знаю, что с ним делать, но оставить его там не могла. Какое страшное место! Хотелось убить своими руками Майлза и его мать!..
Она сказала это с таким чувством, что Робин на минуту поверил в ее способность так и сделать.
— Существуют разные способы наказания таких людей, — поспешил он произнести. — Позволь, чтобы ответные шаги сделали твоя мать и мой отец.
— Да, конечно, Робин, — уже спокойнее сказала она. — Только намного труднее, чем убить, будет доказать законность существования ребенка и его право на титул и все остальное. В этом могла бы помочь принцесса Мария, если, конечно, останется на свободе и сможет со временем занять принадлежащий ей по закону о наследовании трон.
Пен умолкла. Они шли в потоке торговцев, разносчиков, слуг, герольдов, и она молила Бога, чтобы не встретить никого из знакомых из тех, кто мог бы узнать ее, начать расспросы. Что будет она отвечать им? Что придумает? Еще, чего доброго, они могут встретить Майлза и его мать…
Ближайшее будущее было неясно, чревато опасностями непредсказуемо. Но о настоящем она обязана думать прямо сейчас: о том, как сохранить эти два невинных существа, которые утомленно прильнули к ней…
— Робин, — сказала она, — нужно сначала позаботиться о них. Я не знаю, с чего начать… Одежда, еда, ванна… Посмотри, какие они несчастные, жалкие. Не умеют говорить. У них даже нет слез.
Ее саму душили слезы. Она вдруг вспомнила, как умело вел себя с детьми Оуэн. Как настоящий отец.
Но ведь сейчас она настоящая мать! Мать двоих детей, отвечающая за их жизни, за их благополучие.
— Может быть, отвезти их прямо в Холборн к родителям? — предложил Робин.
— Нет, — решительно возразила Пен. — Они мои дети. Я не отпущу их от себя! — Она вгляделась в лицо рыжеватого мальчика и вдруг сказала:
— Уверена, что его имя Чарли. Чарлз.
Робин слегка вздрогнул и мысленно обратился к трезвомыслящей леди Кендал, матери Пен, с просьбой поскорее успокоить дочь и покончить со всей этой неразберихой, граничащей с помешательством.
— Что, если этого ребенка хватятся его родные? — спросил он.
— О чем ты говоришь, Робин? Они поместили его в настоящий ад! Не за его — за свои грехи.
Робин не мог не согласиться с ней и спросил о другом:
— Но как ты сможешь помогать принцессе, Пен, с двумя детьми на руках? И где собираешься держать их? У себя в покоях? Чтобы все во дворце узнали? И Майлз Брайанстон тоже?
— Он так или иначе скоро узнает, — сказала она. — А пока пришли ко мне, пожалуйста, Пиппу, если увидишь. И прикажи подготовить лошадей и коляску, на чем везти детей. Я, пожалуй, все же отправлю их с Пиппой и со служанкой в Холборн, сама же останусь с принцессой, как советовал Оуэн, и дождусь результатов его действий.
— Ты доверяешь ему?
— Абсолютно, — твердо сказала она. — Кроме всего, то, что он собирается сделать, соответствует его интересам. И он человек слова.
Последняя фраза позволила Робину задать еще один вопрос:
— Ты любишь его?
На этот раз Пен не ответила. Вместо этого повторила:
— Найди Пиппу, Робин. Детей я пока возьму к себе в комнату. Эллен знает, как с ними обращаться. Я же сразу отправлюсь к принцессе и расскажу о плане Оуэна.
Как хотелось Робину, чтобы все прошло удачно, но только без участия этого человека! Увы, о таком приходилось только мечтать.
— Дай я понесу Чарлза, — сказал он, беря из рук Пен рыжеголового мальчонку, который отнесся к перемене рук с таким болезненным безразличием, что Робину захотелось плакать.
Когда Робин уходил из комнаты Пен, куда они добрались без всяких происшествий, она напутствовала его словами.
— Если найдешь Пиппу, можешь вкратце сообщить ей, почему она застанет меня не одну.
— Думаю, она не особенно удивится, — сказал Робин, вынимая из кармана нетронутый носовой платок и вытирая им два детских носа. — Твоя сестра всегда ожидает от тебя чего-то необычного. И, честно говоря, я тоже.
Пен рассмеялась, ей вдруг стало легче: напряжение, сковывавшее тело со вчерашнего вечера, ослабло. Она кивнула в сторону детей:
— Ты их не узнаешь, когда мы с Эллен вымоем их как следует и приоденем.
Окончив вытирать детские носы, Робин разогнулся и со стесненным видом взглянул на сестру.
— Мы все так виноваты перед тобой, Пен. Но откуда мы могли знать?.. Простишь ты нас когда-нибудь?
— Да, — ответила она сразу и, уже взяв колокольчик, чтобы вызвать Эллен, добавила:
— Все выглядело очень странно и казалось невероятным с самого начала, я понимаю. А вы поступали так, как считали нужным, в моих же интересах. Только при этом ошибались.
Эти слова натолкнули Робина на мысль о том, не может ли он ошибаться в своем мнении об Оуэне д'Арси и нужно ли было ему вмешиваться в Их отношения с Пен. Но он тут же оправдал себя тем, что делал это ради ее же пользы.
— Я разыщу Пиппу, где бы она ни была, — сказал он, направляясь к двери.
Пен не ответила: она была занята малышами, высвобождая их из одеял, насухо обтирая.
Вошедшая по вызову Эллен остановилась в изумлении, с открытым ртом.
— Боже милостивый, мадам! — воскликнула она, обретая способность говорить. — Что это такое?
— Это мой сын, Эллен, — спокойно сказала Пен. — И его рыжий братик. Нужно их обоих выкупать, накормить и переодеть во что-то детское. — Эллен продолжала оставаться в ступоре. Как и все, кто служил в доме Кендалов, она не могла не знать о том, что произошло с Пен и что та продолжает считать своего ребенка живым. Но, как и все остальные, Эллен не верила в это. А теперь вот… сразу два. В своем ли уме ее добрая хозяйка?
Для Пен не было ничего удивительного в реакции служанки, она ее ожидала. Поэтому твердо сказала:
— Вам нет нужды сразу разобраться во всем, что произошло, Эллен. Просто помогите мне, ведь вы умеете с ними обращаться. И запомните: никто во дворце не должен знать об этих детях. А вскоре сюда прибудут лорд Робин и Пиппа, и тогда вы с ней отвезете детей в Холборн. Но пока принесите горячей воды!
Служанка, как во сне, на деревянных ногах пошла к двери. Там остановилась и дрожащим голосом произнесла:
— Я по крайней мере думала, мадам, что ребенок у вас один, а тут…
— Все в свое время, Эллен. Идите скорей!
Прежде чем выйти, служанка приблизилась к детям, внимательно оглядела их.
— Какие худенькие! И где же их довели до такого?
— Поторапливайтесь, Эллен. Я пока разожгу камин.
Служанка ушла, Пен снова завернула детей в одеяла, подбросила в почти потухший камин топливо и уселась возле разгоравшегося огня, взяв детей на колени.
— Скажите хоть что-нибудь, — шепнула она им в отчаянии. — Не молчите!
Но они молчали и смотрели в огонь, завороженные его теплом. Тот, кого Пен назвала Чарлзом, слегка хмурился, второй ребенок увлеченно сосал палец.
Вошла Эллен с двумя серебряными мисками.
— Думаю, сначала покормим их, леди Пен, — сказала она деловито, вся ее растерянность улетучилась как дым.
— Хорошо, Эллен. Возьмите у меня рыженького, его имя Чарлз.
Когда крышки были сняты с мисок, дети сразу потянулись на теплый запах овсяной каши с медом.
— Кормите потихоньку, понемножку, мадам, — дала указание Эллен, и Пен безропотно выполнила его.
— Как вам кажется, — спросила она, — мой ребенок очень похож на своего отца?
Служанка, приглядевшись, честно призналась:
— Трудно сказать, мадам, сначала нужно хорошенько его отмыть.
— Конечно, — печально согласилась Пен, выскребая остатки каши, после которой, как ей показалось, глаза ребенка сделались ярче, а личико потеряло свою страшную худобу.
— Дать им еще, Эллен?
— Не сразу, миледи. После мытья получат по яичку и молоко.
Пен уже вынимала из-под постели медную лохань для купания, подвигала ближе к огню.
— А как с одеждой? — обеспокоенно спросила она.
— Это все легче легкого, мадам. Я пойду за горячей водой. В ожидании возвращения служанки Пен снова взяла детей на колени и, качая их, напевала колыбельную своего детства. К собственному удивлению, она хорошо помнила песню. Слова вырывались почти бессознательно, а думала она о том, что несчастные крошки должны научиться доверять ей и другим людям и навсегда стереть из памяти то страшное, что было с ними.
Купание у детей пользовалось куда меньшим успехом, чем еда. Они всячески выражали недовольство, негромко и бессловесно.
Их поместили в ванну вместе, однако рыженький выкарабкался из нее и побежал в угол комнаты, оставляя на полу следы.
— Пускай постоит там чуть-чуть, — сказала Пен, — мы пока вымоем Филиппа. — У нее впервые вырвалось это имя по отношению к ребенку, и она уверенно повторила:
— Да, Филиппа…
Они вдвоем мыли его, из-под темной мыльной пены показался какой-то совершенно новый цвет — как бывает после чистки серебра. Глядя на худое, почти просвечивающее личико, Пен снова и снова находила в нем черты своего покойного мужа: форма носа, линия рта. И особенно глаза с такими же длинными ресницами, как у Филиппа.
— Совсем как его отец, — проговорила она больше для себя, чем для Эллен.
— Ага, теперь и я замечаю, — подтвердила та, тщательно вытирая его голову с мягкими каштановыми волосами, чуть завивающимися на затылке.
Ребенок уже давно перестал вертеться и выражать недовольство. Он размяк, его опять клонило ко сну, и сил хватило лишь на то, чтобы засунуть в рот палец.
Отмытый от грязи Чарлз оказался тоже с болезненно-бледным лицом, но с многочисленными веснушками, волосы казались еще рыжее, глаза — совсем зелеными.
У него тоже слипались глаза после купания, и его уложили на постель рядом с Филиппом, его названым братиком.
— Теперь я иду к принцессе, — сказала Пен. — Оставайтесь с ними, Эллен. Не выходите из комнаты. Запритесь и никого не впускайте, кроме лорда Робина и моей сестры… Нет, нет, я сама переоденусь, не помогайте. Лучше принесите пока еще еды для детей и постарайтесь раздобыть одежду…
Когда Пен вышла наконец из комнаты и закрыла за собой дверь, она вынуждена была остановиться и постоять в пустом коридоре — чтобы немного прийти в себя после всего случившегося за столь короткое время и чтобы легче было переключиться от целиком заполнивших ее мыслей о детях к дворцовым интригам и передрягам, к тому, о чем предстояло сейчас беседовать с принцессой Марией.
Но и эти размышления заслонила мысль об Оуэне — неужели это конец их отношений?..
Глава 21
— С чего бы французам хотеть помочь мне? — задумчиво произнесла принцесса Мария, закладывая шелковой лентой страницы книги, которую только что читала.
— Как мне кажется, потому, — терпеливо повторила Пен, — что они надеются на ваш брак с герцогом Орлеанским.
Принцесса иронически рассмеялась:
— Да уж, спят и видят, как я стану его супругой, что должно укрепить отношения между нашими странами. Быть может, я и соглашусь когда-нибудь, кто знает. — Она поднялась с кресла, подошла к окну. — А что касается этого шевалье, Пен, вы ему доверяете?
Пен не сочла нужным отвечать обиняками и прямо сказала:
— Да, мадам. Вполне.
— Он ведь один из агентов французского посланника, не так ли?
Пен не стала отрицать и это утверждение.
— Да, мадам. И, насколько знаю, один из лучших.
Принцесса вновь раскрыла книгу, как если бы искала на ее страницах ответы на свои вопросы.
— Могу я поинтересоваться, Пен, — спросила она, — как давно вам стало известно об этом? Или я вторгаюсь во что-то сугубо личное?
— Да, мадам.
Пен не сказала больше ничего, только крепко сжала руки перед грудью — так, что стало больно пальцам. Принцесса подняла на нее глаза.
— Я доверяю вам, Пен, и потому доверюсь этому агенту. Иными словами, мы временно отдаем себя в руки французов. — Она слегка улыбнулась. — Впрочем, выбор у нас невелик и, несомненно, вызовет изрядное раздражение у милого Нортумберленда.
— Несомненно, мадам.
Она вдруг почувствовала неимоверную сонливость: прямо тут легла бы и заснула. Начала сказываться бессонная, полная событий ночь.
— Разумеется, я буду сопровождать вас, мадам, — поспешно добавила она, разминая пальцы рук и начиная ходить по комнате, борясь со сном. — Кроме меня, возьмите еще одну или двух дам. Все должно выглядеть так, как если бы вы собрались на очень короткую прогулку.
— Хорошо. Выберите их сами. Только не забудьте про мои книги. Я без них как без рук. Пускай их упакуют.
Пен молча кивнула. Принцесса продолжила расспросы.
— А как, шевалье предполагает, я смогу выбраться из Бейнардз-Касла?
— Он не говорил еще об этом, мадам.
— Очень мило. — В ее тоне было больше иронии, чем опасения. — Значит, меня отправляют в логово льва, не предлагая средства к спасению? — Она направилась в угол комнаты к аналою. — Остается лишь просить защиты у Бога.
Пен не могла не оценить завидного спокойствия и мужества этой женщины. Разговор был окончен, она присела в поклоне и удалилась, чтобы отдать необходимые распоряжения к отъезду, точнее, к побегу.
После чего она какое-то время оставалось в приемной зале перед покоями принцессы, ожидая вся в напряжении известий от Робина. Только сейчас она по-настоящему осознала опасность, которая им всем угрожает: один неверный шаг с их стороны, и у Нортумберленда появится шанс, которым тот немедленно воспользуется — возможность обвинить принцессу в предательстве интересов короля, а с ней и всех ее соратников и фаворитов. Но даже если первая часть их плана, в которой вся ответственность возложена на Пен, пройдет успешно, вторая часть, более трудная и ей пока неизвестная, может окончиться провалом… Тут все будет зависеть от Оуэна…
Ох, Оуэн… Если все получится так, как им хотелось бы, как задумано, когда и где она увидит его вновь? И увидит ли вообще?..
Захочет ли он, и хватит ли у нее на это желания и сил, которые будут без остатка отданы ребенку и борьбе за его место в их семье и в жизни?..
Мысль о ребенке заставила ее поспешить в свою комнату — к нему.
— ..Леди Пен?
Знакомый неприятный голос остановил ее на полпути. Она медленно повернулась на его звук.
— Доброе утро, милорд герцог.
— Как сегодня принцесса? — Кажется, ей намного лучше, милорд. Она даже говорила о прогулке на свежем воздухе. Тем более что появилось солнце.
— Прогулка? — Нортумберленд нахмурился, а потом вдруг улыбнулся. — Что ж, совсем неплохо.
— Врачи считают, — подхватила Пен, — что короткая поездка по реке будет ей полезна. Она хочет, чтобы ее доставили на носилках к пристани, чтобы провести около часа на воде.
— И в какое же время это будет?
— После молитвы, милорд, и когда окончательно рассеется утренний туман.
Это звучало, как и хотелось Пен, весьма неопределенно, потому что молитвы длились у принцессы подолгу, а что касается тумана, то у него вообще никаких правил не было.
Нортумберленд разглядывал ее с нескрываемым недоброжелательством, усугублявшимся еще и тем, что Пен была очень похожа на свою мать, с твердым характером которой герцогу приходилось сталкиваться в прошлые годы.
— Давно видели своего брата, мадам? — спросил он.
— Час назад мы немного поговорили с ним, сэр.
— Касался ли ваш разговор нынешних событий, миледи?
Пен обворожительно улыбнулась:
— Именно так и было, милорд. — Она слегка присела в поклоне, не спуская глаз с его лица. — Можете быть уверены, и я, и мой брат знаем свои обязанности и выполним их.
Нортумберленд коротко кивнул.
— Что ж… Так я и полагал… Передайте, мадам, мои искренние поздравления принцессе по поводу улучшения ее здоровья.
— Обязательно, милорд. А король… как он чувствует себя сегодня?
Герцог нахмурился.
— Здоровье его величества улучшается, — небрежно бросил он и удалился.
Высокомерная свинья! Пен чуть было не произнесла эти слова вслух. Дождавшись, когда Нортумберленд повернет за угол коридора, она пошла в ту же сторону, решив дойти до приемной залы перед покоями короля, чтобы увидеть, если удастся, кто из членов Тайного совета находится сейчас во дворце. Чем их меньше, тем лучше для побега принцессы.
Задолго до входа в залу, у одного из поворотов бесконечного коридора она остановилась как вкопанная, услышав голос Майлза Брайанстона.
— ..Мистрис Гудлоу, милорд герцог, всегда добивалась поразительных успехов в лечении. Это вам может подтвердить моя матушка.
Гудлоу! Любимица леди Брайанстон, про которую упоминали старуха Уордел и Бетси Кошем — женщины из Хай-Уикома. Та самая, что была у постели Филиппа. Теперь ее подсылают к королю.
Это она давала Пен всевозможные настойки во время ее беременности. В том числе и ту, которая ускорила роды. А могла и совсем… О, слава Господу, что этого не случилось!
Филипп в ту зиму был совершенно здоров, продолжала лихорадочно вспоминать Пен. Не было даже обычной простуды. И потом вдруг… как-то сразу начал терять силы. А мистрис Гудлоу, по настоянию матери Филиппа, поила его своими настойками…
Пен поднесла руку к горлу: ей стало нечем дышать. Почему… почему у постели Филиппа не было врачей? Только эта проклятая травница? Уж не поднесла ли она ему отраву вместо целительного снадобья?.. Он стал кашлять все сильнее и сильнее. Кашель просто разрывал его. Пен слышала это из своей спальни, где вынуждена была проводить большую часть времени, так как беременность протекала очень тяжело…
Перед ее глазами возникло посеревшее лицо Филиппа, постоянная испарина на лбу, предсмертная мука в глазах, смешанная с удивлением. Он догадывался, что умирает, но не мог понять, что с ним случилось… Почему?..
И еще одна картина встала перед ее взором: Филипп уже мертв, его мать молча стоит в отдалении, глаза у нее сухие; тут же мистрис Гудлоу, она натягивает простыню ему на голову. Все кончено…
Пен вошла в королевскую приемную, где, как обычно, было много людей и шел бесконечный разговор.
Но только один голос из всех услышала она — от которого ее проняла дрожь: голос леди Брайанстон.
— ..Результаты скажутся немного позднее, милорд герцог. Так обычно бывает в ее практике.
О да, подумала Пен, именно так и было с Филиппом…
— Через несколько дней, милорд герцог, — подтвердил Майлз, — всего через несколько дней вы станете свидетелем улучшения, которого мы все так ожидаем. Мистрис Гудлоу — мастерица своего дела.
Услышав эти слова, Пен снова ощутила на губах горькую жидкость, которую давала ей мистрис Гудлоу незадолго до того, как начались преждевременные схватки; вспомнила, как ее горло сопротивлялось, не хотело глотать…
Неужели, Господи, неужели Майлз и его мать хотят таким способом завоевать расположение герцога Нортумберленда? Нет, не может быть!.. Но ведь такое было с Филиппом, с ней… Нет, и с ними такого не могло быть! Это слишком ужасно, слишком бесчеловечно!.. Ребенка у нее отняли — ведь так? И лгали, лгали ей и всем вокруг… Как это Дико… как страшно… Неужели и с королем они хотят сыграть в такую же игру? Избавить от него Нортумберленда, которому это только на руку, потому что тогда он сможет посадить на трон кого захочет. Неужели леди Брайанстон и ее сынок осмелятся зайти так далеко?.. Играть с таким огнем?.. При всей своей порочности, при всем высокомерии и жажде власти ее свекровь, видимо, не обладает достаточно изворотливым умом, умеет лишь действовать напролом. Что не в ее пользу… Изобразив на губах улыбку, Пен легкой походкой приблизилась к группе людей, среди которых были ее родственники по мужу.
— Как мне кажется, потому, — терпеливо повторила Пен, — что они надеются на ваш брак с герцогом Орлеанским.
Принцесса иронически рассмеялась:
— Да уж, спят и видят, как я стану его супругой, что должно укрепить отношения между нашими странами. Быть может, я и соглашусь когда-нибудь, кто знает. — Она поднялась с кресла, подошла к окну. — А что касается этого шевалье, Пен, вы ему доверяете?
Пен не сочла нужным отвечать обиняками и прямо сказала:
— Да, мадам. Вполне.
— Он ведь один из агентов французского посланника, не так ли?
Пен не стала отрицать и это утверждение.
— Да, мадам. И, насколько знаю, один из лучших.
Принцесса вновь раскрыла книгу, как если бы искала на ее страницах ответы на свои вопросы.
— Могу я поинтересоваться, Пен, — спросила она, — как давно вам стало известно об этом? Или я вторгаюсь во что-то сугубо личное?
— Да, мадам.
Пен не сказала больше ничего, только крепко сжала руки перед грудью — так, что стало больно пальцам. Принцесса подняла на нее глаза.
— Я доверяю вам, Пен, и потому доверюсь этому агенту. Иными словами, мы временно отдаем себя в руки французов. — Она слегка улыбнулась. — Впрочем, выбор у нас невелик и, несомненно, вызовет изрядное раздражение у милого Нортумберленда.
— Несомненно, мадам.
Она вдруг почувствовала неимоверную сонливость: прямо тут легла бы и заснула. Начала сказываться бессонная, полная событий ночь.
— Разумеется, я буду сопровождать вас, мадам, — поспешно добавила она, разминая пальцы рук и начиная ходить по комнате, борясь со сном. — Кроме меня, возьмите еще одну или двух дам. Все должно выглядеть так, как если бы вы собрались на очень короткую прогулку.
— Хорошо. Выберите их сами. Только не забудьте про мои книги. Я без них как без рук. Пускай их упакуют.
Пен молча кивнула. Принцесса продолжила расспросы.
— А как, шевалье предполагает, я смогу выбраться из Бейнардз-Касла?
— Он не говорил еще об этом, мадам.
— Очень мило. — В ее тоне было больше иронии, чем опасения. — Значит, меня отправляют в логово льва, не предлагая средства к спасению? — Она направилась в угол комнаты к аналою. — Остается лишь просить защиты у Бога.
Пен не могла не оценить завидного спокойствия и мужества этой женщины. Разговор был окончен, она присела в поклоне и удалилась, чтобы отдать необходимые распоряжения к отъезду, точнее, к побегу.
После чего она какое-то время оставалось в приемной зале перед покоями принцессы, ожидая вся в напряжении известий от Робина. Только сейчас она по-настоящему осознала опасность, которая им всем угрожает: один неверный шаг с их стороны, и у Нортумберленда появится шанс, которым тот немедленно воспользуется — возможность обвинить принцессу в предательстве интересов короля, а с ней и всех ее соратников и фаворитов. Но даже если первая часть их плана, в которой вся ответственность возложена на Пен, пройдет успешно, вторая часть, более трудная и ей пока неизвестная, может окончиться провалом… Тут все будет зависеть от Оуэна…
Ох, Оуэн… Если все получится так, как им хотелось бы, как задумано, когда и где она увидит его вновь? И увидит ли вообще?..
Захочет ли он, и хватит ли у нее на это желания и сил, которые будут без остатка отданы ребенку и борьбе за его место в их семье и в жизни?..
Мысль о ребенке заставила ее поспешить в свою комнату — к нему.
— ..Леди Пен?
Знакомый неприятный голос остановил ее на полпути. Она медленно повернулась на его звук.
— Доброе утро, милорд герцог.
— Как сегодня принцесса? — Кажется, ей намного лучше, милорд. Она даже говорила о прогулке на свежем воздухе. Тем более что появилось солнце.
— Прогулка? — Нортумберленд нахмурился, а потом вдруг улыбнулся. — Что ж, совсем неплохо.
— Врачи считают, — подхватила Пен, — что короткая поездка по реке будет ей полезна. Она хочет, чтобы ее доставили на носилках к пристани, чтобы провести около часа на воде.
— И в какое же время это будет?
— После молитвы, милорд, и когда окончательно рассеется утренний туман.
Это звучало, как и хотелось Пен, весьма неопределенно, потому что молитвы длились у принцессы подолгу, а что касается тумана, то у него вообще никаких правил не было.
Нортумберленд разглядывал ее с нескрываемым недоброжелательством, усугублявшимся еще и тем, что Пен была очень похожа на свою мать, с твердым характером которой герцогу приходилось сталкиваться в прошлые годы.
— Давно видели своего брата, мадам? — спросил он.
— Час назад мы немного поговорили с ним, сэр.
— Касался ли ваш разговор нынешних событий, миледи?
Пен обворожительно улыбнулась:
— Именно так и было, милорд. — Она слегка присела в поклоне, не спуская глаз с его лица. — Можете быть уверены, и я, и мой брат знаем свои обязанности и выполним их.
Нортумберленд коротко кивнул.
— Что ж… Так я и полагал… Передайте, мадам, мои искренние поздравления принцессе по поводу улучшения ее здоровья.
— Обязательно, милорд. А король… как он чувствует себя сегодня?
Герцог нахмурился.
— Здоровье его величества улучшается, — небрежно бросил он и удалился.
Высокомерная свинья! Пен чуть было не произнесла эти слова вслух. Дождавшись, когда Нортумберленд повернет за угол коридора, она пошла в ту же сторону, решив дойти до приемной залы перед покоями короля, чтобы увидеть, если удастся, кто из членов Тайного совета находится сейчас во дворце. Чем их меньше, тем лучше для побега принцессы.
Задолго до входа в залу, у одного из поворотов бесконечного коридора она остановилась как вкопанная, услышав голос Майлза Брайанстона.
— ..Мистрис Гудлоу, милорд герцог, всегда добивалась поразительных успехов в лечении. Это вам может подтвердить моя матушка.
Гудлоу! Любимица леди Брайанстон, про которую упоминали старуха Уордел и Бетси Кошем — женщины из Хай-Уикома. Та самая, что была у постели Филиппа. Теперь ее подсылают к королю.
Это она давала Пен всевозможные настойки во время ее беременности. В том числе и ту, которая ускорила роды. А могла и совсем… О, слава Господу, что этого не случилось!
Филипп в ту зиму был совершенно здоров, продолжала лихорадочно вспоминать Пен. Не было даже обычной простуды. И потом вдруг… как-то сразу начал терять силы. А мистрис Гудлоу, по настоянию матери Филиппа, поила его своими настойками…
Пен поднесла руку к горлу: ей стало нечем дышать. Почему… почему у постели Филиппа не было врачей? Только эта проклятая травница? Уж не поднесла ли она ему отраву вместо целительного снадобья?.. Он стал кашлять все сильнее и сильнее. Кашель просто разрывал его. Пен слышала это из своей спальни, где вынуждена была проводить большую часть времени, так как беременность протекала очень тяжело…
Перед ее глазами возникло посеревшее лицо Филиппа, постоянная испарина на лбу, предсмертная мука в глазах, смешанная с удивлением. Он догадывался, что умирает, но не мог понять, что с ним случилось… Почему?..
И еще одна картина встала перед ее взором: Филипп уже мертв, его мать молча стоит в отдалении, глаза у нее сухие; тут же мистрис Гудлоу, она натягивает простыню ему на голову. Все кончено…
Пен вошла в королевскую приемную, где, как обычно, было много людей и шел бесконечный разговор.
Но только один голос из всех услышала она — от которого ее проняла дрожь: голос леди Брайанстон.
— ..Результаты скажутся немного позднее, милорд герцог. Так обычно бывает в ее практике.
О да, подумала Пен, именно так и было с Филиппом…
— Через несколько дней, милорд герцог, — подтвердил Майлз, — всего через несколько дней вы станете свидетелем улучшения, которого мы все так ожидаем. Мистрис Гудлоу — мастерица своего дела.
Услышав эти слова, Пен снова ощутила на губах горькую жидкость, которую давала ей мистрис Гудлоу незадолго до того, как начались преждевременные схватки; вспомнила, как ее горло сопротивлялось, не хотело глотать…
Неужели, Господи, неужели Майлз и его мать хотят таким способом завоевать расположение герцога Нортумберленда? Нет, не может быть!.. Но ведь такое было с Филиппом, с ней… Нет, и с ними такого не могло быть! Это слишком ужасно, слишком бесчеловечно!.. Ребенка у нее отняли — ведь так? И лгали, лгали ей и всем вокруг… Как это Дико… как страшно… Неужели и с королем они хотят сыграть в такую же игру? Избавить от него Нортумберленда, которому это только на руку, потому что тогда он сможет посадить на трон кого захочет. Неужели леди Брайанстон и ее сынок осмелятся зайти так далеко?.. Играть с таким огнем?.. При всей своей порочности, при всем высокомерии и жажде власти ее свекровь, видимо, не обладает достаточно изворотливым умом, умеет лишь действовать напролом. Что не в ее пользу… Изобразив на губах улыбку, Пен легкой походкой приблизилась к группе людей, среди которых были ее родственники по мужу.