— Так чем же я так заинтересовала вас? — вдруг спросила она.
   Его рука остановилась. Эту женщину не возьмешь льстивой ложью.
   — Не знаю, — ответил он. — Не хочу вас обидеть, но честно говорю: не знаю.
   — Я вовсе не обижена, — искренне сказала она.
   В самом деле, разве может человек каждому своему поступку дать резонное обоснование?
   — Я и думал, что вы не обидитесь, — снова заговорил он. — Это, возможно, одна из причин, отчего меня потянуло к вам. Вы не такая, как многие, Пен Брайанстон. Посреди этого коварного мира обмана, лжи и притворства вы удивляете своей честностью и прямотой.
   Пен посмотрела ему прямо в глаза, хотя это мешало окончательно снять повязку.
   — Откуда вы можете знать? Где вы узнали об этом, когда преследовали меня на пути в библиотеку?
   — О, тогда меня, наверное, толкало предчувствие.
   Эта полушутливая фраза не понравилась ей, и она дернула головой.
   — Осторожно! — прикрикнул он. — Я могу причинить вам боль… Теперь сами придерживайте волосы, я наложу новую повязку.
   Их пальцы встретились, когда она поднесла руку к волосам, и снова дрожь прошла у нее по спине.
   — И куда же этот интерес заведет вас, шевалье? — спросила она самым светским тоном, наклоняя шею под его умелыми пальцами.
   В его голосе таился смех, когда он ответил:
   — Это в большей степени зависит от вас, мадам. Если вы проявите согласие…
   — И бдительность, — закончила она его фразу в том же шутливом тоне.
   — О, конечно. — Он завязал бинт двойным узлом и отошел в сторону, как художник, любующийся своей картиной. — Теперь, когда вернетесь к друзьям, не будете пугать их пятнами свежей крови.
   — Она заживает? — спросила Пен про свою рану и отняла руку от волос, которые снова упали на лицо и плечи.
   — Слава Богу, и очень быстро. Думаю, даже не останется шрама… А теперь нам нужно отправляться в путь, Седрик наверняка уже нанял лодку и ожидает нас.
   Он подал ей плащ, Пен накинула на голову капюшон. Воротник плаща был разорван, придется скреплять булавками.
   — Я помогу вам, — сказал Оуэн и, взяв булавки из ее рук, умело сколол воротник.
   Это выглядело так же просто и естественно, как если бы на его месте находился Робин, ей были приятны дружеские манеры этого странного чужого человека. Сейчас слово «чужой» казалось не относящимся к нему, хоть он таковым оставался. Как и десятки других ее знакомых из числа придворных обоего пола. Но с Оуэном ее связывали переживания этой страшной ночи, которая уже начинала казаться далеким и не вполне реальным прошлым.
   Она не стала надевать украшения, а сложила их в кошелек, еще раз ощутив прикосновение и шелест листа бумаги, на которую возлагала столько надежд.
   Захочет ли Оуэн д'Арси помочь? Он поверил ей. Но последует ли за этим помощь?
   Видимо, она глубоко задумалась, опустив руки и прикусив нижнюю губу, потому что он сказал:
   — Что с вами? Идемте!
   Она медленно ответила:
   — Я подумала, поможете ли вы мне раскрыть, что произошло с моим ребенком?
   — Как я могу это сделать?
   Она выдержала его настороженный взгляд.
   — Вы говорили, что следует отправиться в Хай-Уиком и поспрашивать там у людей…
   — Да, — согласился он, — я предлагал это как один из способов.
   — И вы могли бы сами?.. — спросила она напрямик, не сводя с него глаз.
   — Я подумаю об этом, — уклончиво произнес он.
   Она предпочла бы более прямой ответ. В этом человеке, она чувствовала, ее единственная и, быть может, последняя надежда.
   — Что ж, благодарю вас, сэр.
   Она уже направилась к двери, но остановилась, вынула из кошелька серебряную монету, помедлила, прежде чем положить ее на стол. Не обидит ли его это? Быть может, не следует вмешиваться в его денежные отношения с хозяевами?
   — Я хочу отблагодарить мистрис Райдер за гостеприимство, — сказала она неуверенно.
   — Конечно, — ответил Оуэн. — Уверяю вас, она не станет отказываться.
   Положив монету, Пен стала натягивать перчатки. Они были порваны, пальцы смешно и беспомощно торчали из дыр. Как у шута в каком-нибудь балаганном представлении.
   — Они мне мало помогут, — сказала она.
   — Возьмите мои. Я малочувствителен к холоду.
   Она всегда была мерзлячкой и с благодарностью приняла предложение. Перчатки были из очень мягкой кожи, с длинными пальцами и приятно ласкали руку. Как будто это делает сам владелец, подумала она, но тут же отогнала эту мысль.
   Седрик стоял у причала возле нанятой лодки, засунув руки в карманы и притопывая, чтобы согреться. Утро было по-настоящему морозным. Гребцы разогревались, хлопая себя по бокам и по плечам и бурно переговариваясь.
   — Куда плывем, милорд? — спросил старший.
   — Бейнардз-Касл, — ответил Оуэн.
   Он ступил в лодку и протянул руку Пен, которая легко впрыгнула за ним, почти не ощутив боли от множества синяков и ссадин — последствий вчерашнего происшествия.
   Лучи солнца, отражаясь в отяжелевших от мороза волнах, слепили глаза. Холодный воздух покалывал горло.
   Пен под мерный стук весел думала о том, как объяснит принцессе и придворному кругу свое отсутствие, а также свое безрассудное, опрометчивое решение возвращаться отдельно от всех. Не может же она рассказать всю правду — о том, как решилась выкрасть страницу из расчетной книги, и потому задержалась в доме, а потом, забыв о всякой опасности, отправилась, по сути, в одиночестве к причалу.
   А еще ведь предстоит поведать, что было после происшествия в лесу и где она провела остаток ночи. Правда была неловкой, даже стыдной, но ложь — хуже. Рана на шее делала невозможным мирный вариант пересказа событий, а главное — Пен так и не научилась лгать.
   Лодка уже вплывала в речку Флит, приток Темзы, и вскоре стали видны очертания величественного Бейнардз-Касла, в прошлом одного из королевских дворцов, а сейчас резиденции графа Пемброка. В свои детские годы принцесса Мария (которую ее отец, король Генрих VIII, имел обыкновение называть своей жемчужиной во времена, когда ее мать, Екатерина Арагонская, еще была его любимой женой) провела здесь немало счастливых дней. Это было до того, как король развелся с ее матерью, чтобы жениться на Анне Болейн, чем вызвал неудовольствие и гнев папы римского; что, в свою очередь, послужило поводом для разрыва с папой и начала Реформации, то есть отрыва английской церкви от католичества. За семнадцать лет до него это уже сделал Мартин Лютер в Германии. (А невинная «виновница» всего этого, Анна Болейн, через три года после брака была казнена по приказу короля за супружескую измену.) Итак, менее двадцати лет назад английская церковь перестала быть католической, король стал ее верховным главой, было отменено безбрачие духовенства, закрыты монастыри, их земли конфискованы, мощи и иконы сожжены. Но старшая дочь покойного короля, принцесса Мария, продолжала оставаться — возможно, в память о матери — ревностной католичкой. Что, впрочем, не мешало ей считаться наследницей английского престола.
   Пока же на престоле находился ее пятнадцатилетний сводный брат Эдуард, настолько больной, что все вот-вот ожидали его кончины. У него и испрашивала Мария разрешения останавливаться во дворце Бейнардз-Касл во время своего пребывания в Лондоне. И теперешний владелец дворца Пемброк вынужден был мириться с этим, а также закрывать глаза на то, что под его крышей, в покоях высокородной гостьи, совершаются секретные католические богослужения.
   Лодка ударилась о берег, весла гребцов замерли.
   — Дальше не нужно меня сопровождать, шевалье, — сказала Пен, сама неприятно удивляясь высокомерной холодности своего тона. — Вы и так были чрезмерно добры ко мне.
   Оуэн поднял на нее взгляд, в котором удивление смешалось с веселой насмешливостью.
   — Боитесь, вам трудно будет объяснить мое появление рядом с вами, мадам?
   Она покраснела.
   — Боюсь, да.
   Он рассмеялся, спрыгнул на берег, протянул ей руку.
   — Я не буду чувствовать себя спокойно, — сказал он, — пока не смогу убедиться, что вы благополучно вошли внутрь этого здания. Вместе со мной, конечно.
   Как раз сейчас представлялся весьма удобный случай, ведь Пен могла стать его пропуском, паролем для проникновения в ближний круг принцессы, которая, как он надеялся, не откажет в приеме спасителю своей любимицы.
   Пен колебалась. Она не понимала, шутит он или говорит серьезно, при любом раскладе не желая показаться невежливой или неблагодарной.
   — Если вы явитесь сегодня после полудня, сэр, — наконец проговорила она, — я была бы рада…
   — Пен! Пен! — раздался очень громкий и очень тонкий голос.
   Она резко повернулась на звук и увидела, как по красной кирпичной дорожке, ведущей от причала к небольшой калитке в стене вокруг дворца, мчится девушка в развевающихся юбках.
   — Пен… Пен! Где ты пропадала? Мы сходили с ума от беспокойства.
   Пен вздохнула. Это была ее младшая сестра Пиппа собственной персоной. Теперь ни о какой секретности не стоит и думать: Пиппа доберется до самых глубоких тайн и вытащит их наружу. От нее не скрыть ничего.
   Пен поспешила ей навстречу. Они не виделись около месяца, и она соскучилась.
   — Я ожидала тебя только дня через три, — говорила Пен, обнимая сестру. — Мама и лорд Хью тоже здесь?
   — Они в Холборне. — Глаза Пиппы остановились на Оуэне, расширились, и она прошептала:
   — А это кто?
   Продолжая обнимать сестру за талию, Пен обернулась к своему спутнику, который смотрел на них обеих с выжидательной улыбкой. Она уже собиралась представить их друг другу, когда послышался еще один возглас. На этот раз кричал мужчина.
   — Ой, это Робин, видишь? — воскликнула Пиппа, мгновенно забыв об Оуэне. — Он так беспокоился о тебе!.. Робин, уже все в порядке. Она жива и невредима. Ее привез один человек…
   Оуэн шагнул вперед.
   — Этот человек — шевалье д'Арси, мадам, — произнес он с поклоном, скрывая за вежливой улыбкой внимательный, оценивающий взгляд, которым он окинул девушку.
   Подбежавший Робин должен был немного отдышаться, прежде чем накинуться на Пен с расспросами. Шапка была у него в руке, волосы растрепались, беспокойство в голубых глазах сменилось чувством облегчения.
   — Что с тобой произошло, Пен? Где ты была? — выговорил он наконец.
   — Принцесса Мария сказала, ты осталась у Брайанстонов, — вмешалась Пиппа. — Но мы-то знали, ты никогда бы этого не сделала. Где же ты провела ночь?
   Ее глаза не переставали изучать лицо Оуэна, и Пен поторопилась с объяснениями.
   — На пристани было столько народу, — сказала она, — и я так замерзла, что решила, по глупости, конечно, пойти пешком до другой переправы. Через рощу. Там на меня напала шайка нищих, но, к счастью, шевалье д'Арси оказался неподалеку и пришел на помощь…
   Ее рука непроизвольно потянулась к повязке на шее, которой под воротником и капором не было видно.
   Робин пронизывал взглядом мужчину в черном, приплывшего сюда на лодке с его сводной сестрой. Так вот он какой, этот Оуэн д'Арси. Интересно узнать подробнее, что за история со спасением Пен, и не сам ли он, этот тип, подстроил все, чтобы проникнуть в окружение принцессы?.. От него можно всего ожидать… «Но быть может, человек действительно сделал доброе дело, а я сразу начинаю подозревать его во всех грехах?» — пронеслось у него в голове.
   Приглядевшись к Пен, Робин увидел порванный воротник теплого плаща, различил что-то вроде повязки на шее. Неужели она ранена?
   — Ты сильно пострадала? — взволнованно спросил он:
   — Что у тебя с шеей?
   Пен отвернула ворот, чтобы Робин лучше разглядел и успокоился.
   — Ничего страшного. Могло быть куда хуже, если бы шевалье вовремя не подоспел. Потом он сопроводил меня в гостиницу, где промыли рану и наложили повязку… Это нужно было сделать обязательно и как можно быстрее, — добавила она, стараясь обойтись без извинительных ноток в голосе.
   Да и в чем она должна, собственно, виниться? Что ей скрывать? Она и не утаила ничего… кроме каких-то своих ощущений. Но ведь они принадлежат только ей, не так ли?
   — У тебя было настоящее приключение! — с видимой завистью воскликнула Пиппа.
   — Уверяю, сестра, — попыталась ее утешить Пен, — у тебя все еще впереди. А мне хватит и этого на остаток жизни… Робин, ты не знаком с шевалье д'Арси?.. Шевалье, это мой сводный брат Робин Бокер.
   Тот сдержанно поклонился Оуэну.
   — Считаю за честь познакомиться с вами, сэр, — холодно сказал он.
   Пен была недовольна поведением Робина: с чего это ему изменили вдруг его обычная любезность и простота в обращении? Что ему не понравилось в Оуэне? То, что тот, такой подтянутый, собранный, не похож на него, взлохмаченного, небрежно одетого? В это утро ей как-то особенно бросилась в глаза разница между двумя мужчинами.
   — Я не преувеличиваю, Робин, когда говорю, что шевалье спас мне жизнь, — посчитала нужным повторить Пен.
   Выражение лица Робина не претерпело особых изменений, когда он произнес ровным тоном:
   — Семья леди Пен у вас в большом долгу, сэр.
   — Вовсе нет, — доброжелательно ответил Оуэн. — Просто я совершенно случайно увидел, как леди Пен идет одна по лесу, направляясь к соседнему причалу.
   Возникшую напряженность разрядила Пиппа, громогласно объявив:
   — Поскольку Пен не собирается представить меня, шевалье, я сделаю это сама. Я ее сестра, Филиппа, сэр.
   На него смотрели точно такие же карие глаза, как у ее сестры, только в них он увидел не тоску, не яростную печаль, а веселый задор, вызов.
   Оуэн склонился над рукой девушки, поднес ее пальцы к губам.
   — Charniante. Я очарован, миледи.
   — О, как мило вы это произнесли! — воскликнула она. — С французским акцептом, да? Думаю, мы станем друзьями. Ведь вы спасли нашу Пен и, значит, мы можем общаться без всяких формальностей, верно?
   Робин и Пен обменялись взглядами: «Наша Пиппа верна себе: болтает все, что приходит на ум».
   — Именно такими я и мыслю наши дальнейшие отношения, леди Филиппа, — с преувеличенной серьезностью подтвердил Оуэн.
   — Пиппа, — поправила она. — Никто не называет меня полным именем. Даже король. И старый король Генрих тоже не называл.
   Она улыбнулась Оуэну, пленительные ямочки заиграли на ее щеках.
   — Я последую их примеру, — с той же серьезностью сказал Оуэн. — Уменьшительное имя подходит вам куда больше.
   Ее улыбка перешла в звонкий смех, и он решил, что она очаровательна, хотя совсем не красива: слишком длинный носик, острый подбородок, чересчур много веснушек — худенькая, быстрая в движениях, в яркой одежде, она напоминала экзотическую птицу, случайно залетевшую в холодные края. Прелестная уродина, как говорят французы.
   Он перевел взгляд с диковинной птицы на Пен, ее сестру. Она, быть может, тоже птица, но другого полета. Пен ответила на его взгляд взглядом сообщницы. В чем?
   Когда он заговорил, его тон был вполне официальным:
   — Я вижу, мадам, нет необходимости сопровождать вас дальше. Оставляю вас с сестрой и лордом Робином. Надеюсь, вы позволите мне завтра осведомиться о вашем здоровье.
   Она ответила в том же тоне:
   — Буду рада принять вас, шевалье, и представить принцессе Марии.
   — Это будет большой честью для меня, мадам. — И снова произошло то же, что в коридоре прошлой ночью: он подался вперед и поцеловал ее в губы. (Неужели так принято у них, у французов?) Он поцеловал ее и сказал:
   — Тем временем я подумаю о вашей просьбе. — И, обратившись к двум застывшим фигурам, добавил:
   — Лорд Робин… леди Пиппа…
   Желаю вам всех благ.
   — Не откладывайте надолго, — сказала Пиппа, — ваше намерение узнать о здоровье моей сестры.
   — Ни в коем случае, — ответил он, направляясь к ожидавшей его лодке, где сидел Седрик, не без интереса наблюдавший за появлением новых людей.
   Гребцы взялись за весла, судно отплыло от берега.
   Оуэн сидел на носу лодки, сложив руки на груди, глядя на расстилавшуюся перед ним воду… Так какая же она птица, эта Пен, если продолжать сравнения из области зоологии? Не голубь, нет, но и не орлица. Трудноопределимая, с красивым оперением и манящим голосом обитательница тех рощ, где вместо множества деревьев уйма людей, из которых она выделяется… Чем? Это ему предстоит выяснить. Хотя для чего, собственно? Его интересует в ней совсем другое, и, по всей вероятности, он уже движется к своей цели.
   Он усмехнулся в воротник плаща и вспомнил ее сводного брата. Кажется, тот собирается встать у него на пути. Нужно будет выяснить все, что можно, об этом человеке. Впрочем, он уже знал, что Робин не просто провинциальный обитатель поместья в Суффолке и занят не только балами и охотой, а принимает достаточно деятельное участие в различных дипломатических интригах и кознях. И что он далеко не дурак.
   И еще: Антуан де Ноэль был прав и не преувеличивал, когда говорил об особой близости между Робином и его сводной сестрой. Несомненно, Робин осведомлен о его, Оуэна, роде занятий.
   Это значит, ему нужно быть очень и очень осторожным и осмотрительным.
 
   — Как он смел поцеловать тебя? — взорвался Робин, едва лодка с Оуэном отплыла от берега.
   Пиппа попыталась выручить сестру:
   — Все сейчас целуют друг друга, Робин. Ты прекрасно знаешь. Если кто-то спас другому жизнь, как они могут не стать лучшими друзьями и не целоваться? Особенно при прощании.
   Робин, как ни был разгневай, сознавал, что в словах кокетки Пиппы есть разумное зерно. Между друзьями такое вполне может быть. Но какие же они друзья, Оуэн д'Арси и Пен? По природе своей тот способен приносить только беду. И Робин не должен, не имеет права говорить об этом Пен, чтобы д'Арси не понял, что за ним наблюдают. А наблюдать за ним будут.
   Кстати, герцог Нортумберленд считает, что этому знакомству не нужно мешать! Если он будет крутиться вокруг сестры Робина, так сказал герцог, он может сделаться почти ручным, этот французский соглядатай. Робин прикусил язык и не стал с ним спорить, хотя был против того, чтобы втягивать Пен в какие бы то ни было интриги. Человек не должен возражать Джону Дадли, герцогу Нортумберленду, если не готов к тому, чтобы потерять все, что имеет: титул, поместье, доброе имя, а то и самую жизнь. Робин полагал, что может быть полезен Пен только в том случае, если голова останется у него на плечах.
   Он все же дал волю негодованию;
   — Как ты могла решиться идти одна через лес? Какой ум надо иметь, чтобы так поступить!
   Они поднимались по ступенькам ко входу во дворец. Обернувшись к реке, Робин увидел, что лодка с человеком, которого он невзлюбил еще больше после того, как увидел въяве, плывет по самой середине.
   — Робин, — ответила ему Пен, — если ты решил отчитывать меня, то прошу об одном: подожди, пока я отмокну в горячей ванне и доктор осмотрит рану на шее. — Против воли тон у нее был кислый, голос недовольный — от усталости, от напряжения, в котором она пребывала с прошлого вечера. Ей было трудно подниматься на пологий холм, она задыхалась. — Пиппа, — сказала она, когда перевела дыхание, — надеюсь, ты ничего не говорила обо мне маме и лорду Хью?
   — Ой, Пен!.. Когда я приехала сюда утром и тебя не было, я сразу послала им записку в Холборн — спросить, не там ли ты.
   Пен вздохнула:
   — Я уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и отвечать за свои поступки. Только почему-то никто не хочет так считать.
   — Ты достаточно взрослая для того, чтобы тебя убили бродяги! — сердито сказал Робин.
   — Не будь таким занудливым, Робин! — Они прошли в калитку и оказались в тихом саду за крепостной стеной. — Будет лучше, если ты съездишь в Холборн и успокоишь маму и своего отца. Скажешь, что я жива и здорова. А ты, Пиппа, передай, пожалуйста, принцессе, что после ванны и доктора я сразу явлюсь к ней.
   — По-моему, тебе следует сначала выспаться, — сказала Пиппа, глядя с беспокойством на сестру. — Ты выглядишь ужасно.
   — Хорошо, благодарю вас всех. Вы многое сообщили обо мне самой и намного меньше о других.
   С этими словами Пен покинула их и отправилась в отведенные ей покои.
   — Господи, — проговорила Пиппа, провожая ее взглядом, — уж не обиделась ли она? За что?
   — Если кто-то и сможет выяснить, — сказал Робин, — то, полагаю, имя этого человека — Пиппа.
   Тон, которым это было произнесено, не позволял принять слова за комплимент. Однако Пиппа поняла именно так.
   — Конечно, — согласилась она. — Но если ты будешь на меня кричать, как на Пен, я тебе ничего не расскажу, так и знай. А теперь садись на коня и отправляйся, куда сказала Пен.

Глава 5

   — Ты вся в синяках и царапинах! — воскликнула Пиппа, когда вошла в спальню к сестре и увидела ее, стоящую раздетой перед медной ванной, которую две служанки заполняли горячей водой.
   Пиппа ничуть не преувеличивала: руки, плечи, грудь сестры пестрели следами от совершенного над ней насилия. Сама Пен, рассматривая себя в зеркале, призналась: то, что она видит, превзошло все ее предположения, и она вынуждена срочно обратиться к докторам.
   — И все это они успели сделать за считанные минуты, — сказала она скорее себе, чем сестре. — Страшно подумать, что могло быть, если бы не подоспел шевалье.
   Она содрогнулась, и Пиппа содрогнулась вместе с ней.
   — Сам Господь послал тебе спасение в его лице, — провозгласила она, усаживаясь на стул возле окна. — Расскажи подробно про все! Но какое приключение! Как я завидую тебе! Значит, шевалье один разогнал их всех? А сколько их было?
   — У меня не было времени сосчитать. А с Оуэном был его паж. Совсем мальчик.
   — Оуэн, ты сказала? — переспросила Пиппа. — Кажется, до сих пор ты еще не упоминала его имя? А как ты его называла, когда… Ну, когда вы…
   Пен подошла еще ближе к огню, пылавшему в камине.
   — Если человек спас тебе жизнь, если ты с ним бредешь по лесу, а потом ночуешь в гостинице, светские формальности ни к чему. Ты думаешь иначе, Пиппа?
   Служанки, закончив наполнять ванну, разбросали по воде высушенные лепестки розы и лаванды. Их аромат заполнил спальню. Пен ступила в ванну и отправила служанок, сказав, что позвонит, если они понадобятся.
   Сразу после их ухода Пиппа нетерпеливо задала следующий вопрос:
   — Что же вы делали всю ночь в гостинице?
   — В основном разговаривали. — Пен вытянулась в воде, положила голову на край ванны. — Потом я поспала немного, а когда проснулась, шевалье проводил меня сюда. В чем ты могла убедиться.
   Пиппа выглядела разочарованной, но что поделать, если старшая сестра так лаконична в своем рассказе.
   — О чем же вы говорили? — все-таки спросила Пиппа.
   — О том о сем, — пробормотала Пен, закрывая глаза от удовольствия и боясь, что сейчас уснет и уйдет под воду.
   В присутствии Пиппы ни то ни другое ей не грозило.
   — Так кто же он такой, этот шевалье? Ты встречала его раньше?.. Не спи!
   — Впервые встретила в тот вечер, — неохотно ответила Пен, прекрасно зная, что, как только начнет вдаваться в подробности, Пиппа вытянет из нее все до единой, в том числе и те, которых не было.
   После чего об этом узнает мать и многие, многие другие, и все будут ахать и охать и расспрашивать об Оуэне д'Арси, на чью помощь у нее сейчас вся надежда.
   Но что-то все-таки необходимо рассказать Пиппе, иначе она не отстанет, и Пен, нежась в горячей воде, лениво продолжала:
   — Насколько мне известно, он долгое время находился при французском королевском дворе. В Лондоне он недавно.
   — Он женат?
   — Откуда мне знать?
   Пен так резко приподнялась в ванне, что немного воды выплеснулось на вощеный пол. Об этом она действительно еще не успела поразмышлять.
   — Ну, я думала, ты сразу спросила, — сказала Пиппа. — Я бы, наверное, так сделала.
   — Не сомневаюсь, дорогая. Только зачем? То, о чем мы говорили, не зависело от его семейного положения.
   — Но он такой… он очень интересный мужчина… — вполне разумно объяснила Пиппа свое любопытство. — Нет, слово «интересный» ему не подходит. Скорее… необычный, вот. Про такого хочется знать как можно больше.
   — Что ж, ты, пожалуй, права, — согласилась Пен. — Тем более ты у нас страшная кокетка. Когда же соберешься замуж?
   — Мне и так неплохо, — твердо сказала Пиппа. — Зачем себя связывать? Кроме того, я ужасно боюсь свекровей. Особенно после твоего опыта.
   — Умница! По этой самой причине и меня нисколько не интересует, состоит ли в браке шевалье д'Арси. Мне не нужна еще одна свекровь.
   — Но ты согласна, что он очень, очень привлекательный? — не отставала Пиппа.
   Пен снова прикрыла глаза. Нет смысла отрицать очевидное. Так же как и то, что его привлекательность не могла не повлиять на ее намерение продолжить с ним знакомство. Впрочем, главным образом в надежде на его помощь… Ох, все время мысли крутятся вокруг одного!..
   Пиппа правильно истолковала молчание сестры, о чем в немалой степени свидетельствовало следующее заключение:
   — Посмотрим, как Робин воспримет все это.
   — Какое ему дело?
   — Спорим, он придерживается другого мнения.
   Эта Пиппа! Ей никак не откажешь в наблюдательности.
   Их разговор был прерван — в покои вошла леди Джиневра Кендал, вся в шелках и бархате. Ее сопровождала женщина, очень старая и сгорбленная.
   — Пен! Моя милая девочка! Мы с ума сходили от беспокойства.
   — Мама!
   Пен поднялась из ванны — как Афродита из морской пены.
   — Ох, мама, поверь, ничего особенного не произошло. Пиппа напрасно всех вас взволновала.