Страница:
Эта мысль несколько успокоила Винсента, и тут он осознал, что уже какое-то время находится в тени. Раб потихоньку подкрался к нему сзади и распустил-таки над ним этот проклятый зонт.
— Убери эту мерзость! — завопил Винсент, и напуганный раб тут же подчинился.
«Опять я ругаюсь, — укорил себя Винсент. — Давно пора избавиться от этой привычки».
— Как тебя зовут? — спросил он раба.
— Юлий, благородный господин. Я слуга в доме первого консула.
Раб был почти такого же роста, как и он сам, отметил Винсент с удовлетворением. Почти все в Риме были ниже и тщедушнее русских. Виски Юлия начинали седеть, потемневшее от загара лицо было изборождено морщинами. Руки его были худыми, но мускулистыми, на них заметно выступали вены. Юлий взирал на Винсента с благоговением, как на бога, и молодой человек чувствовал себя неловко.
— Что ты знаешь обо мне? — спросил он раба.
— Я знаю, что ты истребитель тугар и новый хозяин Руси, самый благородный из всех.
Винсент расхохотался, и Юлий тоже робко улыбнулся, явно испытывая облегчение оттого, что сумел ответить правильно.
— У тебя есть семья, Юлий?
— Да, благородный господин. У меня есть жена Кальпурния и четверо детей.
— А моя жена только что родила двойню — двух девочек, — объявил Винсент с гордостью и вытащил миниатюрный групповой портрет своего семейства, подаренный ему Эндрю после церемонии открытия новой железнодорожной линии.
Поглядев на портрет, Юлий почтительно улыбнулся.
— Да благословят их боги, как и тебя самого, — произнес он.
Винсент разозлился. Этот человек был так запуган, что не мог говорить с ним без подобострастия. Достав носовой платок, Винсент вытер пот со лба, и тут у него родилась неплохая идея.
Улыбнувшись, он положил руку на плечо раба:
— Пойдем во дворец, Юлий, найдем там подходящее местечко в моих апартаментах и разопьем бутылочку вина.
— Ты собираешься пить со мной, благородный господин? — спросил Юлий, не веря своим ушам.
— Ну да. А что тут такого? Мне кажется, от полбутылки вина с тобой ничего не случится.
— Но я же слуга, я должен только носить за тобой зонтик и быть твоим телохранителем.
— Ну и что?! Там, откуда я родом, это вовсе не означает, что при этом нам нельзя выпить на двоих. Слушай, а твоя Кальпурния умеет готовить?
— Кальпурния готовит очень хорошо. Она работает поваром на кухне моего хозяина.
— Тогда давай сначала немножко выпьем, а потом попросим ее приготовить для нас что-нибудь вкусненькое и поедим прямо у нее на кухне.
Юлий смотрел на него разинув рот. — Но, благородный господин, ты гость благородного Марка и должен есть за его столом, а не вместе с рабами!
— Пусть это тебя не волнует, — отозвался Винсент, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Выдавив из себя улыбку, он положил руку Юлию на плечо, и тут раб впервые искренне улыбнулся ему в ответ.
Винсент убеждал себя, что мысль о выпивке пришла ему в голову только потому, что он искал повод поговорить с простыми людьми и узнать, как они относятся к приезду русских. Но в глубине души он сознавал, что опять поддался пагубному искушению. Ругаться он, возможно, когда-нибудь и отучится, но вино, черт бы его побрал, приобрело для него несомненную притягательность после нескольких вечеров в компании Пэта О'Дональда. Думая о том, как отнеслись бы его родители, не говоря уже об отцах Церкви, к его очередному нарушению обета воздержания, Винсент терзался угрызениями совести. Он живо представил себе, как из-за угла появляется старший куратор и с негодующим воплем тащит его за ухо прочь.
— Чему ты улыбаешься, благородный господин? — спросил Юлий, не в силах сдержать любопытство.
— Боюсь, я не смог бы объяснить этого тебе, как бы ни старался, — ответил Винсент.
Поднявшись по белым ступеням дворца, он оглянулся на залитую солнцем площадь. Время приближалось к полудню, и в самом воздухе, казалось, было разлито что-то расслабляющее. Торговцы заперли свои лавки, окна в домах были закрыты ставнями, чтобы не впускать зной. Все жители, кроме рабов, никогда не прекращавших работы, попрятались в своих двориках или в банях в ожидании часа, когда придет вечерняя прохлада.
Винсент провел рукой за воротником, и ему показалось, что он насквозь пропитался потом. Сморщив нос, он почувствовал, что издает явственный неприятный запах.
— Юлий…
— Да, благородный господин?
— Нельзя ли, прежде чем мы начнем пить и есть, устроить для меня ванну и привести в порядок мою одежду?
— Конечно, господин. — Сложив зонтик, Юлий жестом пригласил Винсента во дворец.
Тяжелая бронзовая дверь парадного входа распахнулись при приближении Винсента будто сама собой, и он ощутил что-то вроде приятного волнения, хотя прекрасно знал, что за дверью стоят двое слуг, чьей единственной обязанностью является открывать и закрывать ее. Невольно он подумал и о том, каким расточительством является подобное использование рабочей силы.
Юлий поспешил вперед и быстро прошептал что-то мажордому. Тот сразу же отправился отдать распоряжения. Под арками галереи, ведущей во внутренний дворик, царила благословенная прохлада, и Винсент снял картуз и расстегнул воротник.
Во дворике был разбит пышный сад площадью не менее тридцати квадратных ярдов. Яркие цветы источали благоухание, деревья сгибались под тяжестью восхитительных плодов розоватого цвета, которые до сих пор ему нигде не попадались. Сад был наполнен легкой дымкой водяных брызг, и, подняв голову, Винсент увидел, что весь он перекрыт решеткой из тонких трубок, прикрепленной выше второго этажа. Он знал, что в подвальном помещении целая бригада рабов качает насосы, подавая через эти трубки под давлением воду, которая разбрызгивается через тысячи крохотных отверстий в трубках, охлаждая и освежая воздух. Винсент наслаждался результатами их трудов и в то же время испытывал угрызения совести, не в силах забыть, что люди надрываются, доставляя ему это минутное удовольствие.
На шестах был натянут большой тент, дававший защиту от палящего солнца. Лучи его, проникая сквозь ткань, создавали мягкое, рассеянное освещение. Второй этаж был огражден по всему периметру дворика колоннадой с темными полированными деревянными перилами, которая радовала глаз своей идеальной симметрией. «И все это великолепие создано для одного человека», — с сожалением думал Винсент. Он чувствовал пустоту этого жилища, словно отражавшую внутреннюю пустоту самого хозяина, которую не могла заполнить целая сотня людей, работавших здесь и исполнявших все его прихоти.
Вновь появился мажордом, низко поклонился Винсенту, прошептал что-то Юлию.
— Твоя ванна готова, благородный господин, — объявил тот, почтительно отступая в сторону. — А я тем временем пройду на кухню и лично прослежу за тем, как готовится твой обед.
— Надеюсь, ты выпьешь со мной и разделишь стол? — спросил Винсент мажордома.
Мажордом вытаращил глаза, потрясенный до глубины души:
— Если благородный господин желает этого.
— Желаю, желаю, — отозвался Винсент, сдерживая раздражение. — И еще, Юлий, запомни, пожалуйста, меня зовут Винсент, а не «благородный господин».
Юлий в смятении поклонился и поспешил на кухню.
— Будьте добры, пройдите сюда… благородный господин, — пробормотал мажордом.
Винсент хотел было втолковать и старшему слуге, как следует к нему обращаться, но, вздохнув, махнул рукой.
Вслед за мажордомом он прошел через восточную часть сада в коридор, пол которого украшала цветная мозаика. Как понял Винсент, сюжетом картины служил миф о Прометее. «Мы здесь тоже вроде Прометеев», — подумал он, улыбнувшись.
Слуга распахнул перед Винсентом одну из дверей, и он вступил в небольшой зал, сумеречно освещавшийся единственным окном с тяжелой рамой и стеклом янтарного цвета. В центре зала находился небольшой бассейн. Пол и стены были облицованы изразцами с изображением рыб и морских чудищ.
— Ваша одежда, господин? — выжидательно спросил мажордом.
Винсент стал раздеваться, испытывая некоторую неловкость, особенно когда слуга кинулся стаскивать с него ботинки и на свет появились его шерстяные носки с несомненным душком. Дойдя до нижнего белья, Винсент заколебался, но слуга продолжал невозмутимо стоять перед ним с протянутой рукой, и он подчинился.
— Здесь приготовлена свежая шелковая рубашка и штаны того типа, какого носят ваши люди, — проговорил мажордом, указывая на развешанную одежду.
— Но… это не мое, — вяло запротестовал Винсент.
— Одежда по приказу хозяина сшита сегодня утром специально для вас и скроена по вашему размеру. Вы можете носить ее, когда нет необходимости надевать вашу форму. Вы убедитесь, господин, что эта рубашка и штаны гораздо удобнее.
Поглядев на одежду, Винсент почувствовал, что не в силах противиться соблазну. Он уже несколько месяцев носил толстую шерстяную офицерскую форму, сшитую для него Таней, и подумал, что надеть для разнообразия что-нибудь другое наверняка будет приятно.
Поклонившись, мажордом исчез, и Винсент со счастливым вздохом окунулся в прохладную воду. Дома он привык мыться зимой в узкой жестяной ванне возле плиты на кухне, где из-под двери тянуло холодом. По сравнению с этим здесь он чувствовал себя как в раю. Вытянувшись в полный рост, он погрузился на глубину и затем опять вынырнул на поверхность.
— Я потру тебе спину?
Испуганно обернувшись, он увидел стройную черноволосую девушку, стоявшую у края бассейна В ее миндалевидных глазах мелькали веселые искорки. Губы ее были полураскрыты, и чувственность улыбки подчеркивалась глубокими ямочками на щеках цвета слоновой кости.
Винсент остолбенело глядел на нее и лишь спустя несколько секунд пришел в себя.
— Женщина, прочь отсюда! Лицо девушки вытянулось.
— Ты сердишься на меня? — прошептала она.
— Нет, черт побери, но, пожалуйста, уходи.
— Но это моя работа, — робко возразила девушка. — Если ты будешь мною недоволен и прогонишь, Антоний меня побьет.
— Антоний? — Это старший слуга. Он велел, чтобы я прислуживала тебе.
— Но я женат, — пробормотал Винсент.
— Не бойся, я не буду ничего делать насильно, — рассмеялась девушка. — Просто выпрямись, и я потру тебе спину мочалкой. Моя рука даже не прикоснется к тебе. Это будет очень приятно. Разве тебя никогда не мыли?
— Нет, — пролепетал Винсент. Таня, подобно большинству ее соотечественников, не считала принятие ванны чем-то важным и обязательным, и, представив себе, как его моют, Винсент подумал, что это, должно быть, действительно приятно. Соблазн был слишком велик. — Ну хорошо, но только спину, — проговорил он, борясь с угрызениями совести и надеясь, что это не слишком развратит его и не испортит его отношений с Богом окончательно и бесповоротно.
— Тогда сядь здесь, — попросила девушка. Винсент сел на узкую каменную скамью, огибающую
бассейн по бортику, и наклонился, чтобы прикрыть наготу. У него перехватило дыхание, когда ему на спину полилась вода, а затем по ней вверх и вниз пробежала губка. Губку сменила мягкая щетка, и он вздохнул от удовольствия, почувствовав ее на своей шее и плечах. Так продолжалось несколько долгих минут. Ему казалось, что из его пор выходит грязь, копившаяся там годами. Тело покалывало от неведомого ему ранее наслаждения. Он не сразу заметил, как ее руки начали перебирать завитки на его шее, а затем оказались на голове. Со всех сторон стекала мыльная вода. У него было ощущение, что он медленно тает, и, погрузившись в это ощущение, он почти не обращал внимания на непрерывно журчавший ручеек ее голоса.
— Я буду продолжать? — прошептал голос.
— Что? — Он будто вынырнул из какого-то мягкого облака, в котором плавал все это время.
— Продолжать, благородный господин?
Внезапно он почувствовал, что его обволакивает нежный аромат, а на его плечи каскадом спадают пряди длинных темных волос.
Вздрогнув, он обернулся.
Она стояла на коленях позади него; прямо перед его глазами плясали ее полные обнаженные груди с набухшими темно-красными сосками.
— Матерь Божья! — пролепетал он, в то время как она живо придвинулась ближе, прижав его голову к двум белоснежным холмам.
Он почувствовал, как в нем волной поднимается возбуждение. Уже несколько месяцев он не видел Таню и почти все время находился в мучительном напряжении. На мгновение ему страстно захотелось поддаться искушению, заключить девушку в объятия и броситься вместе с ней в бассейн.
«Но я же предам ее и никогда не смогу себя простить!» — мелькнуло у него в голове.
— Я женат и люблю свою жену! — воскликнул он, отшатнувшись.
— Всем мужчинам требуется иногда утешение, — хихикнула она.
— Но не такое! — кричал он, продолжая пятиться. Девушка смотрела на него, не понимая. Она выпрямилась во весь рост, неотразимая, как Венера, выходящая из морской пены.
— Разве ты не хочешь меня? — Да, но…
Она на мгновение опустила глаза и затем снова подняла их, встретившись с ним взглядом.
— Я подумала, что, может быть, ты предпочитаешь мужчин, но теперь вижу, что я тебе не безразлична.
Тут он с ужасом осознал, что стоит перед нею совсем голый, и, выскочив из бассейна, схватил полотенце и обмотал его вокруг пояса.
— Послушай, ты мне очень нравишься. Но дело в том, что у меня на родине мужчина и женщина, поженившись, приносят клятву быть верными друг другу. А если они нарушают клятву, то это очень, очень плохо.
Она внимательно посмотрела на него:
— Это правда? — Да, правда. И я люблю свою жену. Если бы я изменил ей, это разбило бы ее сердце, и мое тоже. Меня замучила бы совесть, я не мог бы спокойно жить с этим.
Ругаться, пить и убивать он уже привык. А теперь вдобавок к этому испытывал непреодолимое желание заняться любовью с этой женщиной, послав ко всем чертям последние остатки своей нравственности. Он лихорадочно пытался вызвать в воображении образ Тани, представить себе, как она посмотрела бы на него, узнав об измене. Она доверяла ему, как никому другому во всем свете, и он не мог предать ее.
— Пожалуйста, уходи, — прошептал он. — Я сойду с ума, борясь с искушением.
Девушка кивнула и, выбравшись из бассейна, быстро натянула на себя платье. Однако Винсенту от этого не стало легче, так как платье плотно облепило ее мокрое тело.
— А знаешь, благородный господин, в том, как ты отказался от меня, было что-то ужасно хорошее. — Грациозно поклонившись, она покинула помещение.
— Господи боже мой! — простонал Винсент. Уронив полотенце на пол, он плюхнулся в бассейн, и прохладная вода помогла ему успокоиться. Но он знал, что мысли об этой красавице будут отныне преследовать его.
— Таня, Таня, как я хочу, чтобы ты была здесь! — воскликнул он. Выбравшись из воды, он насухо вытерся полотенцем и облачился в новую одежду.
Это было очень приятное ощущение. Он надел сандалии, что тоже было внове для него, и вышел из ванной комнаты. Пройдя по коридору, он повернул направо, откуда доносились притягательные ароматы каких-то яств.
Открыв дверь кухни, он вошел. Слуга глядели на него с удивлением и испугом.
— Пожалуйте сюда, благородный господин, — произнес Юлий, с гордостью указывая на накрытый стол. — Это Винсент, — объяснил он остальным.
— Ах!… Ох!… Благородный Винсент!…— послышалось вокруг.
Не обращая внимания на вызванный им ажиотаж, Винсент сел за стол и сам налил себе вина, чтобы опередить Юлия. Слуги забились в дальний угол, созерцая оттуда это необычайное зрелище и шушукаясь.
Подняв кубок, Винсент выжидательно посмотрел на Юлия. Тот повторил его жест.
— За дружбу между простыми людьми Руси и Рима! — провозгласил тост Винсент.
Юлий, широко улыбнувшись, кивнул ему, и они осушили кубки.
Винсент оглядел стол. Здесь было несколько видов запеченной рыбы и мясо, тушенное с грибами.
— Выглядят все эти блюда очень соблазнительно, — заметил он.
— Отведай их, благородный Винсент.
— Только после того, как твоя жена присоединится к нам.
Юлий глядел на него в немом изумлении.
— Ну что же ты? Зови ее скорей, и мы наконец приступим к еде.
Юлий поманил грузную женщину, нервно топтавшуюся возле плиты. Она со страхом приблизилась к столу.
— Мое имя Винсент Готорн. А твое?
— Кальпурния, благородный господин, — пробормотала она едва слышно.
— У нас на родине муж и жена едят вместе, тем более если у них гости. Пожалуйста, присядь с нами.
Бедная женщина чуть ли не тряслась, присев на краешек скамейки напротив и поминутно оглядываясь на своих товарищей.
— Доволен ли ты ванной, благородный Винсент? — спросил Юлий, улыбаясь.
— Гм… Да, в основном, — буркнул Винсент с непроницаемым выражением лица.
Юлий не смог сдержать добродушного смеха.
— Мы уже знаем, — кивнула с улыбкой Кальпурния. Винсент почувствовал, что краснеет.
— Да… Гм… Многие ваши обычаи не совпадают с нашими, — пробормотал он.
— Тем интереснее, как мне кажется, — отозвался Юлий, все так же добродушно улыбаясь. Винсент опять наполнил кубок и отпил вина, но тут позади него что-то прошелестело.
— Наша дочь Оливия, — сказал Юлий.
Винсент поднял голову, закашлялся и, чуть не подавившись, разлил вино по столу.
— …Ваша дочь?! — выдавил он из себя. Откинувшись на спинку стула, Юлий расхохотался, а девушка, улыбаясь как ни в чем не бывало, села рядом с Винсентом. Ее темные волосы были еще влажными и блестели.
— Благородный Винсент, у нас с вами и вправду многое делается по-разному, — сказал Юлий, утирая слезы. — И когда встречаешься с чем-то непривычным, то это, по-моему, даже хорошо.
«О Боже! — подумал Винсент, не в силах вымолвить ни слова. — Похоже, эта дипломатическая миссия будет для меня серьезным испытанием»
Глава 3
— Убери эту мерзость! — завопил Винсент, и напуганный раб тут же подчинился.
«Опять я ругаюсь, — укорил себя Винсент. — Давно пора избавиться от этой привычки».
— Как тебя зовут? — спросил он раба.
— Юлий, благородный господин. Я слуга в доме первого консула.
Раб был почти такого же роста, как и он сам, отметил Винсент с удовлетворением. Почти все в Риме были ниже и тщедушнее русских. Виски Юлия начинали седеть, потемневшее от загара лицо было изборождено морщинами. Руки его были худыми, но мускулистыми, на них заметно выступали вены. Юлий взирал на Винсента с благоговением, как на бога, и молодой человек чувствовал себя неловко.
— Что ты знаешь обо мне? — спросил он раба.
— Я знаю, что ты истребитель тугар и новый хозяин Руси, самый благородный из всех.
Винсент расхохотался, и Юлий тоже робко улыбнулся, явно испытывая облегчение оттого, что сумел ответить правильно.
— У тебя есть семья, Юлий?
— Да, благородный господин. У меня есть жена Кальпурния и четверо детей.
— А моя жена только что родила двойню — двух девочек, — объявил Винсент с гордостью и вытащил миниатюрный групповой портрет своего семейства, подаренный ему Эндрю после церемонии открытия новой железнодорожной линии.
Поглядев на портрет, Юлий почтительно улыбнулся.
— Да благословят их боги, как и тебя самого, — произнес он.
Винсент разозлился. Этот человек был так запуган, что не мог говорить с ним без подобострастия. Достав носовой платок, Винсент вытер пот со лба, и тут у него родилась неплохая идея.
Улыбнувшись, он положил руку на плечо раба:
— Пойдем во дворец, Юлий, найдем там подходящее местечко в моих апартаментах и разопьем бутылочку вина.
— Ты собираешься пить со мной, благородный господин? — спросил Юлий, не веря своим ушам.
— Ну да. А что тут такого? Мне кажется, от полбутылки вина с тобой ничего не случится.
— Но я же слуга, я должен только носить за тобой зонтик и быть твоим телохранителем.
— Ну и что?! Там, откуда я родом, это вовсе не означает, что при этом нам нельзя выпить на двоих. Слушай, а твоя Кальпурния умеет готовить?
— Кальпурния готовит очень хорошо. Она работает поваром на кухне моего хозяина.
— Тогда давай сначала немножко выпьем, а потом попросим ее приготовить для нас что-нибудь вкусненькое и поедим прямо у нее на кухне.
Юлий смотрел на него разинув рот. — Но, благородный господин, ты гость благородного Марка и должен есть за его столом, а не вместе с рабами!
— Пусть это тебя не волнует, — отозвался Винсент, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Выдавив из себя улыбку, он положил руку Юлию на плечо, и тут раб впервые искренне улыбнулся ему в ответ.
Винсент убеждал себя, что мысль о выпивке пришла ему в голову только потому, что он искал повод поговорить с простыми людьми и узнать, как они относятся к приезду русских. Но в глубине души он сознавал, что опять поддался пагубному искушению. Ругаться он, возможно, когда-нибудь и отучится, но вино, черт бы его побрал, приобрело для него несомненную притягательность после нескольких вечеров в компании Пэта О'Дональда. Думая о том, как отнеслись бы его родители, не говоря уже об отцах Церкви, к его очередному нарушению обета воздержания, Винсент терзался угрызениями совести. Он живо представил себе, как из-за угла появляется старший куратор и с негодующим воплем тащит его за ухо прочь.
— Чему ты улыбаешься, благородный господин? — спросил Юлий, не в силах сдержать любопытство.
— Боюсь, я не смог бы объяснить этого тебе, как бы ни старался, — ответил Винсент.
Поднявшись по белым ступеням дворца, он оглянулся на залитую солнцем площадь. Время приближалось к полудню, и в самом воздухе, казалось, было разлито что-то расслабляющее. Торговцы заперли свои лавки, окна в домах были закрыты ставнями, чтобы не впускать зной. Все жители, кроме рабов, никогда не прекращавших работы, попрятались в своих двориках или в банях в ожидании часа, когда придет вечерняя прохлада.
Винсент провел рукой за воротником, и ему показалось, что он насквозь пропитался потом. Сморщив нос, он почувствовал, что издает явственный неприятный запах.
— Юлий…
— Да, благородный господин?
— Нельзя ли, прежде чем мы начнем пить и есть, устроить для меня ванну и привести в порядок мою одежду?
— Конечно, господин. — Сложив зонтик, Юлий жестом пригласил Винсента во дворец.
Тяжелая бронзовая дверь парадного входа распахнулись при приближении Винсента будто сама собой, и он ощутил что-то вроде приятного волнения, хотя прекрасно знал, что за дверью стоят двое слуг, чьей единственной обязанностью является открывать и закрывать ее. Невольно он подумал и о том, каким расточительством является подобное использование рабочей силы.
Юлий поспешил вперед и быстро прошептал что-то мажордому. Тот сразу же отправился отдать распоряжения. Под арками галереи, ведущей во внутренний дворик, царила благословенная прохлада, и Винсент снял картуз и расстегнул воротник.
Во дворике был разбит пышный сад площадью не менее тридцати квадратных ярдов. Яркие цветы источали благоухание, деревья сгибались под тяжестью восхитительных плодов розоватого цвета, которые до сих пор ему нигде не попадались. Сад был наполнен легкой дымкой водяных брызг, и, подняв голову, Винсент увидел, что весь он перекрыт решеткой из тонких трубок, прикрепленной выше второго этажа. Он знал, что в подвальном помещении целая бригада рабов качает насосы, подавая через эти трубки под давлением воду, которая разбрызгивается через тысячи крохотных отверстий в трубках, охлаждая и освежая воздух. Винсент наслаждался результатами их трудов и в то же время испытывал угрызения совести, не в силах забыть, что люди надрываются, доставляя ему это минутное удовольствие.
На шестах был натянут большой тент, дававший защиту от палящего солнца. Лучи его, проникая сквозь ткань, создавали мягкое, рассеянное освещение. Второй этаж был огражден по всему периметру дворика колоннадой с темными полированными деревянными перилами, которая радовала глаз своей идеальной симметрией. «И все это великолепие создано для одного человека», — с сожалением думал Винсент. Он чувствовал пустоту этого жилища, словно отражавшую внутреннюю пустоту самого хозяина, которую не могла заполнить целая сотня людей, работавших здесь и исполнявших все его прихоти.
Вновь появился мажордом, низко поклонился Винсенту, прошептал что-то Юлию.
— Твоя ванна готова, благородный господин, — объявил тот, почтительно отступая в сторону. — А я тем временем пройду на кухню и лично прослежу за тем, как готовится твой обед.
— Надеюсь, ты выпьешь со мной и разделишь стол? — спросил Винсент мажордома.
Мажордом вытаращил глаза, потрясенный до глубины души:
— Если благородный господин желает этого.
— Желаю, желаю, — отозвался Винсент, сдерживая раздражение. — И еще, Юлий, запомни, пожалуйста, меня зовут Винсент, а не «благородный господин».
Юлий в смятении поклонился и поспешил на кухню.
— Будьте добры, пройдите сюда… благородный господин, — пробормотал мажордом.
Винсент хотел было втолковать и старшему слуге, как следует к нему обращаться, но, вздохнув, махнул рукой.
Вслед за мажордомом он прошел через восточную часть сада в коридор, пол которого украшала цветная мозаика. Как понял Винсент, сюжетом картины служил миф о Прометее. «Мы здесь тоже вроде Прометеев», — подумал он, улыбнувшись.
Слуга распахнул перед Винсентом одну из дверей, и он вступил в небольшой зал, сумеречно освещавшийся единственным окном с тяжелой рамой и стеклом янтарного цвета. В центре зала находился небольшой бассейн. Пол и стены были облицованы изразцами с изображением рыб и морских чудищ.
— Ваша одежда, господин? — выжидательно спросил мажордом.
Винсент стал раздеваться, испытывая некоторую неловкость, особенно когда слуга кинулся стаскивать с него ботинки и на свет появились его шерстяные носки с несомненным душком. Дойдя до нижнего белья, Винсент заколебался, но слуга продолжал невозмутимо стоять перед ним с протянутой рукой, и он подчинился.
— Здесь приготовлена свежая шелковая рубашка и штаны того типа, какого носят ваши люди, — проговорил мажордом, указывая на развешанную одежду.
— Но… это не мое, — вяло запротестовал Винсент.
— Одежда по приказу хозяина сшита сегодня утром специально для вас и скроена по вашему размеру. Вы можете носить ее, когда нет необходимости надевать вашу форму. Вы убедитесь, господин, что эта рубашка и штаны гораздо удобнее.
Поглядев на одежду, Винсент почувствовал, что не в силах противиться соблазну. Он уже несколько месяцев носил толстую шерстяную офицерскую форму, сшитую для него Таней, и подумал, что надеть для разнообразия что-нибудь другое наверняка будет приятно.
Поклонившись, мажордом исчез, и Винсент со счастливым вздохом окунулся в прохладную воду. Дома он привык мыться зимой в узкой жестяной ванне возле плиты на кухне, где из-под двери тянуло холодом. По сравнению с этим здесь он чувствовал себя как в раю. Вытянувшись в полный рост, он погрузился на глубину и затем опять вынырнул на поверхность.
— Я потру тебе спину?
Испуганно обернувшись, он увидел стройную черноволосую девушку, стоявшую у края бассейна В ее миндалевидных глазах мелькали веселые искорки. Губы ее были полураскрыты, и чувственность улыбки подчеркивалась глубокими ямочками на щеках цвета слоновой кости.
Винсент остолбенело глядел на нее и лишь спустя несколько секунд пришел в себя.
— Женщина, прочь отсюда! Лицо девушки вытянулось.
— Ты сердишься на меня? — прошептала она.
— Нет, черт побери, но, пожалуйста, уходи.
— Но это моя работа, — робко возразила девушка. — Если ты будешь мною недоволен и прогонишь, Антоний меня побьет.
— Антоний? — Это старший слуга. Он велел, чтобы я прислуживала тебе.
— Но я женат, — пробормотал Винсент.
— Не бойся, я не буду ничего делать насильно, — рассмеялась девушка. — Просто выпрямись, и я потру тебе спину мочалкой. Моя рука даже не прикоснется к тебе. Это будет очень приятно. Разве тебя никогда не мыли?
— Нет, — пролепетал Винсент. Таня, подобно большинству ее соотечественников, не считала принятие ванны чем-то важным и обязательным, и, представив себе, как его моют, Винсент подумал, что это, должно быть, действительно приятно. Соблазн был слишком велик. — Ну хорошо, но только спину, — проговорил он, борясь с угрызениями совести и надеясь, что это не слишком развратит его и не испортит его отношений с Богом окончательно и бесповоротно.
— Тогда сядь здесь, — попросила девушка. Винсент сел на узкую каменную скамью, огибающую
бассейн по бортику, и наклонился, чтобы прикрыть наготу. У него перехватило дыхание, когда ему на спину полилась вода, а затем по ней вверх и вниз пробежала губка. Губку сменила мягкая щетка, и он вздохнул от удовольствия, почувствовав ее на своей шее и плечах. Так продолжалось несколько долгих минут. Ему казалось, что из его пор выходит грязь, копившаяся там годами. Тело покалывало от неведомого ему ранее наслаждения. Он не сразу заметил, как ее руки начали перебирать завитки на его шее, а затем оказались на голове. Со всех сторон стекала мыльная вода. У него было ощущение, что он медленно тает, и, погрузившись в это ощущение, он почти не обращал внимания на непрерывно журчавший ручеек ее голоса.
— Я буду продолжать? — прошептал голос.
— Что? — Он будто вынырнул из какого-то мягкого облака, в котором плавал все это время.
— Продолжать, благородный господин?
Внезапно он почувствовал, что его обволакивает нежный аромат, а на его плечи каскадом спадают пряди длинных темных волос.
Вздрогнув, он обернулся.
Она стояла на коленях позади него; прямо перед его глазами плясали ее полные обнаженные груди с набухшими темно-красными сосками.
— Матерь Божья! — пролепетал он, в то время как она живо придвинулась ближе, прижав его голову к двум белоснежным холмам.
Он почувствовал, как в нем волной поднимается возбуждение. Уже несколько месяцев он не видел Таню и почти все время находился в мучительном напряжении. На мгновение ему страстно захотелось поддаться искушению, заключить девушку в объятия и броситься вместе с ней в бассейн.
«Но я же предам ее и никогда не смогу себя простить!» — мелькнуло у него в голове.
— Я женат и люблю свою жену! — воскликнул он, отшатнувшись.
— Всем мужчинам требуется иногда утешение, — хихикнула она.
— Но не такое! — кричал он, продолжая пятиться. Девушка смотрела на него, не понимая. Она выпрямилась во весь рост, неотразимая, как Венера, выходящая из морской пены.
— Разве ты не хочешь меня? — Да, но…
Она на мгновение опустила глаза и затем снова подняла их, встретившись с ним взглядом.
— Я подумала, что, может быть, ты предпочитаешь мужчин, но теперь вижу, что я тебе не безразлична.
Тут он с ужасом осознал, что стоит перед нею совсем голый, и, выскочив из бассейна, схватил полотенце и обмотал его вокруг пояса.
— Послушай, ты мне очень нравишься. Но дело в том, что у меня на родине мужчина и женщина, поженившись, приносят клятву быть верными друг другу. А если они нарушают клятву, то это очень, очень плохо.
Она внимательно посмотрела на него:
— Это правда? — Да, правда. И я люблю свою жену. Если бы я изменил ей, это разбило бы ее сердце, и мое тоже. Меня замучила бы совесть, я не мог бы спокойно жить с этим.
Ругаться, пить и убивать он уже привык. А теперь вдобавок к этому испытывал непреодолимое желание заняться любовью с этой женщиной, послав ко всем чертям последние остатки своей нравственности. Он лихорадочно пытался вызвать в воображении образ Тани, представить себе, как она посмотрела бы на него, узнав об измене. Она доверяла ему, как никому другому во всем свете, и он не мог предать ее.
— Пожалуйста, уходи, — прошептал он. — Я сойду с ума, борясь с искушением.
Девушка кивнула и, выбравшись из бассейна, быстро натянула на себя платье. Однако Винсенту от этого не стало легче, так как платье плотно облепило ее мокрое тело.
— А знаешь, благородный господин, в том, как ты отказался от меня, было что-то ужасно хорошее. — Грациозно поклонившись, она покинула помещение.
— Господи боже мой! — простонал Винсент. Уронив полотенце на пол, он плюхнулся в бассейн, и прохладная вода помогла ему успокоиться. Но он знал, что мысли об этой красавице будут отныне преследовать его.
— Таня, Таня, как я хочу, чтобы ты была здесь! — воскликнул он. Выбравшись из воды, он насухо вытерся полотенцем и облачился в новую одежду.
Это было очень приятное ощущение. Он надел сандалии, что тоже было внове для него, и вышел из ванной комнаты. Пройдя по коридору, он повернул направо, откуда доносились притягательные ароматы каких-то яств.
Открыв дверь кухни, он вошел. Слуга глядели на него с удивлением и испугом.
— Пожалуйте сюда, благородный господин, — произнес Юлий, с гордостью указывая на накрытый стол. — Это Винсент, — объяснил он остальным.
— Ах!… Ох!… Благородный Винсент!…— послышалось вокруг.
Не обращая внимания на вызванный им ажиотаж, Винсент сел за стол и сам налил себе вина, чтобы опередить Юлия. Слуги забились в дальний угол, созерцая оттуда это необычайное зрелище и шушукаясь.
Подняв кубок, Винсент выжидательно посмотрел на Юлия. Тот повторил его жест.
— За дружбу между простыми людьми Руси и Рима! — провозгласил тост Винсент.
Юлий, широко улыбнувшись, кивнул ему, и они осушили кубки.
Винсент оглядел стол. Здесь было несколько видов запеченной рыбы и мясо, тушенное с грибами.
— Выглядят все эти блюда очень соблазнительно, — заметил он.
— Отведай их, благородный Винсент.
— Только после того, как твоя жена присоединится к нам.
Юлий глядел на него в немом изумлении.
— Ну что же ты? Зови ее скорей, и мы наконец приступим к еде.
Юлий поманил грузную женщину, нервно топтавшуюся возле плиты. Она со страхом приблизилась к столу.
— Мое имя Винсент Готорн. А твое?
— Кальпурния, благородный господин, — пробормотала она едва слышно.
— У нас на родине муж и жена едят вместе, тем более если у них гости. Пожалуйста, присядь с нами.
Бедная женщина чуть ли не тряслась, присев на краешек скамейки напротив и поминутно оглядываясь на своих товарищей.
— Доволен ли ты ванной, благородный Винсент? — спросил Юлий, улыбаясь.
— Гм… Да, в основном, — буркнул Винсент с непроницаемым выражением лица.
Юлий не смог сдержать добродушного смеха.
— Мы уже знаем, — кивнула с улыбкой Кальпурния. Винсент почувствовал, что краснеет.
— Да… Гм… Многие ваши обычаи не совпадают с нашими, — пробормотал он.
— Тем интереснее, как мне кажется, — отозвался Юлий, все так же добродушно улыбаясь. Винсент опять наполнил кубок и отпил вина, но тут позади него что-то прошелестело.
— Наша дочь Оливия, — сказал Юлий.
Винсент поднял голову, закашлялся и, чуть не подавившись, разлил вино по столу.
— …Ваша дочь?! — выдавил он из себя. Откинувшись на спинку стула, Юлий расхохотался, а девушка, улыбаясь как ни в чем не бывало, села рядом с Винсентом. Ее темные волосы были еще влажными и блестели.
— Благородный Винсент, у нас с вами и вправду многое делается по-разному, — сказал Юлий, утирая слезы. — И когда встречаешься с чем-то непривычным, то это, по-моему, даже хорошо.
«О Боже! — подумал Винсент, не в силах вымолвить ни слова. — Похоже, эта дипломатическая миссия будет для меня серьезным испытанием»
Глава 3
Кромвель оглядел собравшихся. Его одолевали дурные предчувствия. Планы Джубади и Музты были ему известны. Если события начнут развиваться вопреки их намерениям, эти чудища прирежут их всех не задумываясь. Впрочем, он подозревал, что они все равно прирежут их, независимо от исхода кампании. Лишь дурак может доверять этим Тугарам, меркам или как там еще они себя называют.
Единственным, на кого он мог положиться хотя бы отчасти, был Гамилькар. Им обоим нужно было выиграть время. Рано или поздно эта система должна дать сбой, и он рассчитывал этим воспользоваться. Если случится самое худшее, он всегда может убраться восвояси, прихватив с собой Джейми с его бандитами. Конечно, при этом он потеряет своих моряков с «Оганкита» и Суздальцев, не участвующих в кампании, но это уже их проблема.
Гамилькар молча смотрел на него. Все, что им надо было сказать друг другу, они уже сказали. По крайней мере в этом году мерки не тронут карфагенян — за это следовало благодарить Баалька, которому Гамилькар отдал своего младшего сына в обмен на эту временную передышку. Что будет дальше — покажет время.
— План, таким образом, простой, — начал Кромвель, указывая на карту, разостланную на столе. — Завтра мы отплываем — «Оганкит», восемнадцать канонерок, два судна с мортирами, корабли Джейми и полторы сотни карфагенских судов. На них будет погружено более двадцати тысяч воинов, тридцать полевых орудий, не считая судовых, и три тысячи мушкетов. Через семь дней мы должны быть в Риме. Взять город с этим вооружением ничего не стоит, но мы не ставим такой задачи, по крайней мере на первых порах.
Гамилькар негодующе покрутил головой:
— Почему?! Ведь это так просто!
— Это не входит в наши планы, — бросил Джубади.
— Сначала мы займемся другим, — объяснил Тобиас. — Рим — это мелочь по сравнению с тем, что мы задумали. Наша цель — выманить Кина с его драгоценной армией из города. Когда над Римом нависнет угроза, они непременно поспешат на помощь ему. А если город будет взят сразу, и тем более если станет известно, что мы в этом участвуем, Кин будет вести себя осмотрительнее. Я знаю Кина и хорошо представляю себе ход его мыслей. Пока падение Рима не станет свершившимся фактом, он будет действовать с фанатической решимостью. Нам важно выманить его на просторы степи. — Тобиас указал на римский город Испанию и на значок, отмечавший конечный пункт построенной железнодорожной линии. — Когда он прибудет сюда, у него останется впереди целый день пути. Тут-то мы и захлопнем западню. — Театральным жестом он опустил кулаки по обеим сторонам указанного пункта. — Он убедится, насколько уязвима его железная дорога. Первым делом мы сожжем самый крупный мост. Пошлем туда ударный отряд в пятьсот человек под командованием Хинсена и Джейми. Они разрушат полотно еще в нескольких местах, и Кин окажется отрезанным от своих. Войска, которые мы высылаем в Суздаль, уже проинструктированы. Как только Кин попадется в западню, мы возьмем Рим, а затем тут же погрузимся на корабли, отправимся на Русь и захватим ее. Суздаль будет в наших руках прежде, чем он успеет вернуться туда.
Джубади с одобрением кивнул. — Вместе с тобой пойдет небольшой отряд наших воинов, — сказал он спокойно.
Тобиас, стараясь скрыть удивление, с подозрением уставился на него.
— Я посылаю с тобой Хулагара, моих сыновей, щитоносца зан-карта и отряд воинов элитного умена.
— Но, мой господин Джубади, — поспешил возразить Тобиас, — ведь вся хитрость в том, чтобы никто не знал, что мерки нас поддерживают. Если это станет известно, вся обстановка кардинальным образом изменится и наш план окажется под угрозой.
— Их никто не увидит, — резко бросил Джубади, показывая, что спорить с ним бесполезно. — Тебе еще многое надо сделать перед завтрашним отплытием, Тобиас Кромвель. Вот и займись этим.
Тобиас поднялся на ноги и с беспокойством посмотрел на Джубади. Изменения, внесенные в их планы в последний момент, встревожили его. Он попытался прочесть что-нибудь в глазах Джубади, но не увидел там ничего, кроме обычного насмешливого взгляда, который, казалось, проникал ему в душу. Он отвернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
— Ему это не очень-то понравилось, — усмехнулся Хулагар.
— Неужели он воображал, что мы позволим ему построить все эти корабли, а затем преспокойно отплыть куда вздумается? Наши воины будут оставаться на борту «Оганкита» при любых обстоятельствах.
— Он хуже самых несносных представителей всех пород скота, какие встречались нам до сих пор, — сказал Хулагар, покачав головой. Он замолчал и налил себе в кубок карфагенского вина.
— Я вижу, ты чем-то обеспокоен? — мягко спросил Джубади.
— Да, мой карт. Меня тревожат мысли о зан-карте Вуке. Двое других твоих сыновей не вызывают у меня беспокойства.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты был рядом с ним и внимательно наблюдал за всем, что происходит на этой непривычной для нас войне. Когда-нибудь Вука станет кар-картом, и нужно, чтобы он увидел; как сражаются эти янки своим оружием и как их можно победить.
— Но разумно ли посылать всех трех сыновей с первым же кораблем? — покачал головой Хулагар. — Ты подвергаешь свой род большому риску.
Джубади улыбнулся:
— У меня было три брата. Один из них умер оттого, что его сбросила лошадь, двое других погибли под Орки. Это риск, на который приходится идти всем нам. Я хочу, чтобы все трое были вместе. Я посылаю с ними тебя и Тамуку, щитоносца зан-карта.
— Вука, запертый в этой плавающей душегубке, будет чувствовать себя не лучшим образом, — продолжал упорствовать Хулагар, хотя и знал, что может вызвать гнев кар-карта.
— Пусть привыкает, — бросил Джубади нетерпеливо. Хулагар склонил голову, подчиняясь. Он имел право настаивать на своей правоте, но его внутренний голос, «ка-ту», присущий только щитоносцам кар-картов, говорил ему, что, возможно, это испытание будет полезно для Вуки, научит его выдержке и, главное, терпению.
— И не забывай, дружище, что его щитоносец Тамука, а не ты, — прибавил Джубади. — Так что не вмешивайся без особой необходимости.
Джубади очень редко обращался к нему с такой интимной доверчивостью, и Хулагар понял, что и сам кар-карт не вполне спокоен относительно принятого им решения.
— С Тобиаса не спускай глаз, — сказал Джубади, меняя тему. — Правда, он трус, как и большинство представителей его породы, и потому вряд ли предаст нас. К тому же он рассчитывает на то, что станет полновластным правителем Руси в случае победы.
— Может быть, лучше было сказать ему с самого начала, что мы войдем в Суздаль после того, как он возьмет его, и что Тугары будут находиться на восточной окраине римских владений?
Джубади покачал головой:
— Дадим ему править Суздалем, подобно всем, кого мы обычно ставили во главе скота. Я подозреваю, что все эти народы, живущие в северных степях, будут сражаться не на жизнь, а на смерть, если узнают, что мы стоим за его спиной. Пусть сначала ослабят друг друга в междоусобных стычках. А когда Кромвель захватит власть и сохранность оружейных мастерских будет обеспечена, придем мы. Ему же лучше не знать об этом, а то еще удерет на морские просторы, прихватив с собой самое мощное оружие. Если он будет спокойно делать то, что от него требуется, мы можем наблюдать за ним и учиться. А когда мои сыновья научатся новым методам ведения войны, они возьмут флот в свои руки и будут воевать с бантагами уже самостоятельно. Поэтому не спорь с Тобиасом, когда он будет принимать те или иные решения в ходе военных действий. Он разбирается в этом лучше нас с тобой, дружище. Ты ведь, в конце концов, носитель щита, а не военный.
Единственным, на кого он мог положиться хотя бы отчасти, был Гамилькар. Им обоим нужно было выиграть время. Рано или поздно эта система должна дать сбой, и он рассчитывал этим воспользоваться. Если случится самое худшее, он всегда может убраться восвояси, прихватив с собой Джейми с его бандитами. Конечно, при этом он потеряет своих моряков с «Оганкита» и Суздальцев, не участвующих в кампании, но это уже их проблема.
Гамилькар молча смотрел на него. Все, что им надо было сказать друг другу, они уже сказали. По крайней мере в этом году мерки не тронут карфагенян — за это следовало благодарить Баалька, которому Гамилькар отдал своего младшего сына в обмен на эту временную передышку. Что будет дальше — покажет время.
— План, таким образом, простой, — начал Кромвель, указывая на карту, разостланную на столе. — Завтра мы отплываем — «Оганкит», восемнадцать канонерок, два судна с мортирами, корабли Джейми и полторы сотни карфагенских судов. На них будет погружено более двадцати тысяч воинов, тридцать полевых орудий, не считая судовых, и три тысячи мушкетов. Через семь дней мы должны быть в Риме. Взять город с этим вооружением ничего не стоит, но мы не ставим такой задачи, по крайней мере на первых порах.
Гамилькар негодующе покрутил головой:
— Почему?! Ведь это так просто!
— Это не входит в наши планы, — бросил Джубади.
— Сначала мы займемся другим, — объяснил Тобиас. — Рим — это мелочь по сравнению с тем, что мы задумали. Наша цель — выманить Кина с его драгоценной армией из города. Когда над Римом нависнет угроза, они непременно поспешат на помощь ему. А если город будет взят сразу, и тем более если станет известно, что мы в этом участвуем, Кин будет вести себя осмотрительнее. Я знаю Кина и хорошо представляю себе ход его мыслей. Пока падение Рима не станет свершившимся фактом, он будет действовать с фанатической решимостью. Нам важно выманить его на просторы степи. — Тобиас указал на римский город Испанию и на значок, отмечавший конечный пункт построенной железнодорожной линии. — Когда он прибудет сюда, у него останется впереди целый день пути. Тут-то мы и захлопнем западню. — Театральным жестом он опустил кулаки по обеим сторонам указанного пункта. — Он убедится, насколько уязвима его железная дорога. Первым делом мы сожжем самый крупный мост. Пошлем туда ударный отряд в пятьсот человек под командованием Хинсена и Джейми. Они разрушат полотно еще в нескольких местах, и Кин окажется отрезанным от своих. Войска, которые мы высылаем в Суздаль, уже проинструктированы. Как только Кин попадется в западню, мы возьмем Рим, а затем тут же погрузимся на корабли, отправимся на Русь и захватим ее. Суздаль будет в наших руках прежде, чем он успеет вернуться туда.
Джубади с одобрением кивнул. — Вместе с тобой пойдет небольшой отряд наших воинов, — сказал он спокойно.
Тобиас, стараясь скрыть удивление, с подозрением уставился на него.
— Я посылаю с тобой Хулагара, моих сыновей, щитоносца зан-карта и отряд воинов элитного умена.
— Но, мой господин Джубади, — поспешил возразить Тобиас, — ведь вся хитрость в том, чтобы никто не знал, что мерки нас поддерживают. Если это станет известно, вся обстановка кардинальным образом изменится и наш план окажется под угрозой.
— Их никто не увидит, — резко бросил Джубади, показывая, что спорить с ним бесполезно. — Тебе еще многое надо сделать перед завтрашним отплытием, Тобиас Кромвель. Вот и займись этим.
Тобиас поднялся на ноги и с беспокойством посмотрел на Джубади. Изменения, внесенные в их планы в последний момент, встревожили его. Он попытался прочесть что-нибудь в глазах Джубади, но не увидел там ничего, кроме обычного насмешливого взгляда, который, казалось, проникал ему в душу. Он отвернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
— Ему это не очень-то понравилось, — усмехнулся Хулагар.
— Неужели он воображал, что мы позволим ему построить все эти корабли, а затем преспокойно отплыть куда вздумается? Наши воины будут оставаться на борту «Оганкита» при любых обстоятельствах.
— Он хуже самых несносных представителей всех пород скота, какие встречались нам до сих пор, — сказал Хулагар, покачав головой. Он замолчал и налил себе в кубок карфагенского вина.
— Я вижу, ты чем-то обеспокоен? — мягко спросил Джубади.
— Да, мой карт. Меня тревожат мысли о зан-карте Вуке. Двое других твоих сыновей не вызывают у меня беспокойства.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты был рядом с ним и внимательно наблюдал за всем, что происходит на этой непривычной для нас войне. Когда-нибудь Вука станет кар-картом, и нужно, чтобы он увидел; как сражаются эти янки своим оружием и как их можно победить.
— Но разумно ли посылать всех трех сыновей с первым же кораблем? — покачал головой Хулагар. — Ты подвергаешь свой род большому риску.
Джубади улыбнулся:
— У меня было три брата. Один из них умер оттого, что его сбросила лошадь, двое других погибли под Орки. Это риск, на который приходится идти всем нам. Я хочу, чтобы все трое были вместе. Я посылаю с ними тебя и Тамуку, щитоносца зан-карта.
— Вука, запертый в этой плавающей душегубке, будет чувствовать себя не лучшим образом, — продолжал упорствовать Хулагар, хотя и знал, что может вызвать гнев кар-карта.
— Пусть привыкает, — бросил Джубади нетерпеливо. Хулагар склонил голову, подчиняясь. Он имел право настаивать на своей правоте, но его внутренний голос, «ка-ту», присущий только щитоносцам кар-картов, говорил ему, что, возможно, это испытание будет полезно для Вуки, научит его выдержке и, главное, терпению.
— И не забывай, дружище, что его щитоносец Тамука, а не ты, — прибавил Джубади. — Так что не вмешивайся без особой необходимости.
Джубади очень редко обращался к нему с такой интимной доверчивостью, и Хулагар понял, что и сам кар-карт не вполне спокоен относительно принятого им решения.
— С Тобиаса не спускай глаз, — сказал Джубади, меняя тему. — Правда, он трус, как и большинство представителей его породы, и потому вряд ли предаст нас. К тому же он рассчитывает на то, что станет полновластным правителем Руси в случае победы.
— Может быть, лучше было сказать ему с самого начала, что мы войдем в Суздаль после того, как он возьмет его, и что Тугары будут находиться на восточной окраине римских владений?
Джубади покачал головой:
— Дадим ему править Суздалем, подобно всем, кого мы обычно ставили во главе скота. Я подозреваю, что все эти народы, живущие в северных степях, будут сражаться не на жизнь, а на смерть, если узнают, что мы стоим за его спиной. Пусть сначала ослабят друг друга в междоусобных стычках. А когда Кромвель захватит власть и сохранность оружейных мастерских будет обеспечена, придем мы. Ему же лучше не знать об этом, а то еще удерет на морские просторы, прихватив с собой самое мощное оружие. Если он будет спокойно делать то, что от него требуется, мы можем наблюдать за ним и учиться. А когда мои сыновья научатся новым методам ведения войны, они возьмут флот в свои руки и будут воевать с бантагами уже самостоятельно. Поэтому не спорь с Тобиасом, когда он будет принимать те или иные решения в ходе военных действий. Он разбирается в этом лучше нас с тобой, дружище. Ты ведь, в конце концов, носитель щита, а не военный.