Гаркушев Евгений Николаевич. Обойдемся без магии!

   – Подорожную – конечно. А инструменты – это уже торговля. Пусть договор подпишет, что будет нам руду поставлять.
   Я позвал Шмигги:
   – Договор подпишешь – получишь и кирки, и лопаты. Расплатишься после, рудой.
   – Не могу я сейчас договора подписывать! – возмутился гном.
   – Иначе инструменты не получишь, – улыбнулся отец Кондрат. – Да я ведь в кабалу тебя не загоняю, Шмигги. Когда ты руду добывать начнешь?
   – Лет через сто, – признался гном. – Не раньше…
   – Вот и отлично. Подпишем договор. Ютан Шмигги обязуется поставлять всю добытую железную руду Славному государству в течение трехсот лет. Со скидкой в двадцать процентов от рыночной стоимости. Подходит?
   – Как же я детей своих обкрадывать буду? – возопил гном. – Двадцать процентов на дороге не валяются…
   – А Славное государство обязуется поставлять клану Шмигги продовольствие в пределах суммы, на которую продана руда, с двадцатипятипроцентной скидкой, – тут же нашел выход митрополит.
   – Это уже дело. Продовольствие нам понадобится. Такой договор я заключу, – согласился гном.
   – В Краснодаре подойдешь к отцу Зосиме. Он тебе и договор даст подписать, и инструментами снабдит, и провиантом в дорогу, – пообещал отец Кондрат.
   А я порадовался тому, с каким напором благодушный в быту митрополит отстаивал интересы своего государства. Даже в далеком будущем, которого он, да и почти все из ныне живущих уже не увидят.
 
   Когда принципиальное решение на высшем уровне было принято, дела пошли гораздо быстрее. Ранним утром, сразу после молитвы (я подразумеваю молитву церковных иерархов – когда они встали к заутрене, я еще спал) меня пригласили на военный совет. Там присутствовало человек десять. Митрополит, его секретари, военные в форме – думаю, в звании не ниже генерала армии – и гражданские лица (впрочем, тоже в форме). То, что они гражданские, я понял по слишком вольному поведению и по тому, как сидели на них мундиры. Как шепотом сообщил мне отец Митрофан, это были гражданские чиновники: технари и аналитики. У многих гражданских и военных позванивали на груди награды: медали на обшитых разноцветными лентами колодках и ордена в форме широких восьмиугольных крестов, украшенных самоцветами. Каждый крест можно было вписать в круг, лучи их расширялись от основания. Одним словом, ордена Славного государства были очень похожи на прежние награды России.
   – Позвольте представить: господин Лунин, – сказал митрополит.
   Все оглядели меня с головы до ног. Думаю, мой внешний вид ни военным, ни гражданским спецам не понравился и доверия не внушил. Я ведь был не в мундире, да еще бритый, и лицо в шрамах. А на совет собрались не казаки, тут все были бородатые, духовные лица ведь тоже бороды не брили.
   Митрополит ничего больше про меня не сказал. Я немного удивился – как-никак я здесь представлял интересы дружественного государства, а не появился сам по себе. Впрочем, до вручения верительных грамот я действительно не был ни регентом, ни послом. Как бы не повторилась ситуация с Адольминой, которая не смогла добиться от союзников практически ничего…
   – В нашу задачу входит разработать направление ударов по врагу, оккупировавшему Бештаунское княжество, – сообщил митрополит. – И определиться с техническими средствами, которые позволят нам провести операцию максимально эффективно.
   – Вопрос о целесообразности удара не ставится? – нагло встрял толстячок в синем мундире с редкой и короткой бородкой.
   – Нет, ректор Степанов, не ставится, – ответил митрополит. – На малом церковном совете решено, что язычники представляют непосредственную и реальную угрозу. Вопрос может подниматься только по срокам атаки.
   – Тогда – чем скорее, тем лучше, – заявил Степанов. – Говоря же о целесообразности военной операции, я имел в виду не то, что пришельцев нужно оставить в покое, а то, что можно организовать террористические атаки против лидеров и провести переговоры, в результате которых они уберутся восвояси.
   – На это нет времени, – мягко проворковал отец Зосима.
   – А меч надежнее яда, – усмехнулся крепкий, широченный в плечах генерал с большими звездами на погонах.
   – Конечно, конечно, генерал Корнеев, – поморщился ректор Степанов. – Но, думаю, не мешало бы узнать мнение господина Лунина, он ведь только что из центра событий! Кстати, господин Лунин, вы получали какое-нибудь образование? К каким наукам тяготеете?
   – Я окончил университет… – начал я.
   – Наш университет? – удивился Степанов. – Извините, но я вас не припоминаю…
   – Не ваш, – усмехнулся я.
   – А чей же? В Бештауне только две духовные школы – исламистов и лермонтовцев – и коммерческая академия. Да, еще сельскохозяйственный техникум. А у нас, помимо моего университета, три технических колледжа, педагогический институт и академия. Или вы называете университетом какое-то из этих учебных заведений? Или учились не на Земле?
   – В университете, на Земле, – сказал я. – Только очень давно. Вы меня помнить не можете. А тяготею я к точным наукам…
   – Не об этом речь, – вмешался митрополит, умеряя любознательность ректора. – Вы, Порфирий Петрович, отвлекаетесь от темы. И нас отвлекаете. Здесь не ученый совет, предоставьте уж вести собрание мне.
   Степанов слегка покраснел:
   – Извините, увлекся…
   – Итак, предложения? – Митрополит обвел взглядом присутствующих.
   – Удар от перевалов на Бештаун. С применением всех видов оружия и техники, – отрывисто проговорил широкоплечий генерал. – Оттуда – удар в направлении Баксанского ущелья. Специально вражеских отрядов от основных сил не отрезать, дать им возможность уйти, собраться вместе. Проще будет уничтожать их, когда они собраны в один кулак. А они непременно соберутся, не зная о нашей технике. Если гарнизоны будут оставаться в городах – Железноводске, Кисловодске, – выбивать из городов и уничтожать. Предложив предварительно сдаться.
   – Кто «за»? Кто «против»?
   Два других генерала, не такие видные, как Корнеев, молча кивнули. Степанов дернулся бьшо, но смолчал.
   – Вы хотели что-то предложить, ректор? – поинтересовался митрополит.
   – Как специалист по подрывной работе, я хотел предложить высадить десант в Бештаун, – проворчал Степанов. – Дабы восставшим гражданам бьло вокруг кого сплотиться.
   – Что скажете, Лунин? – спросил митрополит.
   – А какие средства для высадки десанта? – осведомился я.
   – Дирижабли, – ответил отец Кондрат. Я задумался, переваривая услышанное:
   – И сколько солдат берет на борт один дирижабль?
   – До тридцати, – ответил Степанов.
   – Какое количество может быть задействовано в операции?
   – Два транспортных дирижабля и три боевых. На боевых – по десять воинов-десантников, помимо команды. Генерал Корнеев резко встал.
   – Войска будут наступать без поддержки с воздуха? – рявкнул он.
   – Они могут подождать возвращения воздушных кораблей.
   – Нецелесообразно, – отрезал генерал.
   – Я тоже так полагаю, – заметил я. – Силы сопротивления – не в Бештауне, а в горах и лесах. Высадившись в городе, мы погубим много своих людей и мирных жителей, не получив стратегического преимущества. Напротив, раздробим свои силы и уведомим врага о мощи нашего оружия заранее, что вряд ли имеет смысл…
   Корнеев посмотрел на меня гораздо более одобрительно, чем при знакомстве.
   – Может быть, – не стал спорить Степанов.
   – Ректор Степанов представляет у нас оппозицию, – улыбнувшись, сообщил митрополит. – Всегда нужно, чтобы кто-то возражал и приводил доводы против. Уж если он согласился – значит все в порядке.
   – Оборону государства оголим, – тут же опомнился ректор. – Необходимо подумать об обороне!
   – Флот защитит от турок, – веско сказал генерал с якорями в петлицах. – Дирижабли нам пока не нужны. Обойдемся без них в течение двух недель.
   – Вы надеетесь справиться за две недели? – спросил Степанов.
   – Придется, – кивнул митрополит. – Время марш-броска танковой колонны от перевалов к Вратам – десять дней. Еще четыре дня на непредвиденные задержки. Думаю, должны управиться. Пока жара стоит и дороги не размокли.
   – И не стоит забывать, что мы освобождаем территорию союзников, – напомнил отец Зосима. – С воздуха караваны не расстреливать, не определив, кто такие, дальнюю артиллерию не использовать. Где-то в горах, по моим сведениям, собрал несколько тысяч бойцов Салади.
   – Вот его и нужно будет разыскать. На дирижабле разведки, – объявил генерал Корнеев. – В первую очередь.
   – Так и сделаем, – кивнул митрополит.
   Генералы принялись обсуждать боеспособность соединений, количество дивизий, которые нужно бросить в бой, пути подвоза провианта. В этом я им помочь не мог, так как в командовании большими группами людей разбирался слабо.
   Совет закончился ближе к полудню. Наступление назначили на третий день новой луны месяца жатвы.
 
   В наступлении на Бештаун принимали участие Тимашевская танковая бригада, Кореновская механизированная воздушная дивизия, Краснодарский гвардейский механизированный корпус и две пехотные дивизии, расквартированные в Горячем Ключе и Геленджике. Поддержку осуществляли две кавалерийские Кубанские казачьи роты и Краснодарская специальная бригада. Ее воины были вооружены духовыми ружьями и передвигались на велосипедах.
   В общей сложности в наступление шло около трех тысяч человек при поддержке двадцати парометов – переносных, на колесах и на дирижаблях. Солдаты были вооружены мечами, пиками, духовыми ружьями с отравленными пулями, саблями и боевыми топорами.
   Для поддержки войск было задействовано еще полторы тысячи человек. Восемьдесят подвод для доставки угля и продовольствия, пуль для парометов, запасных частей и медикаментов.
   О танках, состоявших на вооружении Тимашевской танковой бригады и Краснодарского механизированного корпуса, стоит сказать особо.
   Конструкция, едва прикрытая тонкими стальными листами, на огромных обитых железом деревянных колесах, пыхтела, скрипела и дребезжала. В танке размешались кочегар, механик-водитель и стрелок-наводчик, задача которого было не только уничтожать живую силу противника на расстоянии, но и не подпускать врага близко к танку – машина и ее персонал были весьма уязвимы.
   Как правило, танк, или, называя вещи своими именами, самоходную парометную установку, прикрывал взвод поддержки из тридцати человек. В их обязанности входило не подпускать к орудию вражеских камикадзе, верно указывать путь машине и заботиться о топливе и воде. За каждым паровым танком в дальнем походе шли по меньшей мере три подводы с углем и бочка с водой.
   Стоит ли говорить, что танки Славного государства работали на паровой тяге? На ровной дороге они могли развить приличную скорость – до тридцати километров в час. Но воевать приходится не только и не столько на дорогах, поэтому танки подразделялись на вездеходные (те самые, с деревянными колесами) и скоростные. Скоростные были тяжелее, лучше защищены, стояли на резиновых колесах и могли вести бой практически самостоятельно. Конечно, в пределах нескольких километров, пока не закончатся запасы угля и воды. И пока не разбиты колеса. Каждый танк имел крепления, чтобы его можно было тащить лошадьми На марше машины обычно передвигались именно на конной тяге и только в бою – с помощью двигателей.
   Аэростаты были снабжены паровыми котлами для парометов, которые использовались одновременно и для вращения пропеллера. Кроме того, горячий воздух от котла наполнял подъемный шар дирижабля. Для этих же целей служило и несколько специальных горелок.
   Против сильного ветра дирижабль, конечно, идти не мог, но в безветренную погоду летел на приличной скорости и мог удерживаться на нужном месте при умеренном ветре. Как объяснили мне военные специалисты, на вооружении дирижабли появились совсем недавно. Долгие сотни лет после Катаклизма над Землей дули сильные шквальные ветры. И хотя идея воздушного шара не была забыта, практического применения она получить не могла. Любой летательный аппарат легче воздуха мгновенно уносило в дальние дали без надежды на возвращение.
   Конечно, наша операция могла увенчаться успехом только при хорошей погоде. Размокнут дороги, подует сильный ветер – и мы потеряем все преимущество, которое дает нам техника, оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами противника. Но в конце июля (а я определял месяц жатвы именно как конец июля – начало августа) в окрестностях Бештауна всегда было сухо и очень жарко. Поэтому генералитет был уверен в победе.
 
   Генерал Корнеев, его адъютант Дударев и мы с Валией и Адольминой наблюдали за атакой на перевалы с разведывательного дирижабля «Ласточка». Воинство Лузгаша попрежнему блокировало ущелье, ведущее к перевалу со стороны Бештаунского княжества. У них хватало ума не лезть под парометы, установленные в сторожевых башнях, но осады они не снимали.
   Ночью наши солдаты разобрали баррикады. С первыми лучами рассветного солнца на дорогу выехал тяжелый танк. Следом за ним еще один. Сзади шли солдаты с духовыми ружьями, за ними, готовая в случае опасности броситься в атаку, шагом ехала казачья конница.
   Пыхтение и скрежет насторожили вражье воинство. Дозорные с луками и кривыми ятаганами выбежали на дорогу и были скошены пулеметной очередью. Дальше началось тотальное избиение. Не успевшие надеть доспехи враги ложились под пулями. Солдаты и казаки добивали раненых. Церемониться с воинами Лузгаша войска отца Кондрата не собирались. В большинстве вражескую армию составляли матерые головорезы.
   Щадили только рабов, обслуживавших катапульты. Некоторые из них наверняка были подданными Валии. Их собирали вместе и отправляли в фильтрационные лагеря, где работали контрразведчики Славного государства. Освобождать человека только на том основании, что он находился в рабстве у Лузгаша, было неразумно. Может быть, он такой негодяй, что даже у повелителя Луштамга не нашлось для него лучшего места, чем в строю рабов, под кнутом надсмотрщика. Таких нужно было отсеять, остальных – вернуть домой.
   Перевальное ущелье освободили за час. Мы надеялись, что никто не ушел и наш удар окажется внезапным.
   После того как дорога была очищена, солдаты перетащили на ту сторону перевала дирижабли. Командующий Кореновской воздушной дивизии генерал Юдин не решился отправлять воздушные суда своим ходом. С порывами ветра в ущелье маломощные пропеллеры могли не совладать. Поэтому солдаты – человек сто-двести – впрягались в лямки и вели аэростат, едва паривший над землей, чтобы его не снесло к горам и не разбило об острые скалы. Так же преодолел перевал и наш дирижабль, быстроходная «Ласточка», до этого привязанная длинным прочным канатом к высокому тополю у дороги.
   По утрамбованной войсками Лузгаша дороге в степи освободительная армия двинулась к Бештауну. Дирижабли и танки шли впереди, основная часть войск прикрывала пути для подвоза необходимых технике угля и дров. В Бештаунском княжестве мы собирались захватывать топливные склады, но даже до ближайшего селения нужно было совершить приличный бросок. А уголь можно было найти только в самом Бештауне.
   Миновав перевал, я поднялся в дирижабль, на этот раз боевой, а не разведывательный, вместе с генералом Юдиным. Валия и Адольмина остались в ставке командующего сухопутными войсками Корнеева. Наш новый дирижабль назывался «Сокол». Имя воздушного корабля было выложено золочеными буквами на обшитой дюралем гондоле.
   – Предпримем рейд в тыл противника? – спросил генерал. – Погода благоприятствует… Или вы останетесь здесь?
   – Разумеется, я полечу с вами, – ответил я.
   Юдин дунул в свисток, резкая трель которого перекрыла шум парового двигателя, и дирижабль пошел вдоль гор на юг. Выгоревшая степь проплывала внизу. Редко встречавшиеся пастухи с ужасом глядели на летевшее по небу чудовище. Многие с громкими криками устремлялись прочь.
   – Почему в качестве топлива в дирижаблях не используется нефть? – спросил я, наблюдая за потным кочегаром, швырявшим в раскаленную топку уголь. – Мне кажется, ее добывают достаточно.
   – А почему не используется солома? – вопросом на вопрос ответил генерал. – Ее у нас тоже очень много.
   – Соломы не хватит надолго. Она быстро прогорает.
   – А нефть, напротив, горит очень медленно. Весит она много, тепловыделение – крайне низкое. Литр нефти будет гореть весь день. Чтобы создать нужную температуру под котлом, необходима очень большая рабочая поверхность горения. К этой поверхности необходимо подвести воздух, чтобы нефть не горела только по краям. Это – дополнительные приспособления, дополнительный вес. Большой паромет на рейде в Сочи работает на нефти. Это самая мощная паровая пневматическая пушка, построенная нашими инженерами. Прицельно бьет на два километра. У нефтяного паромета есть свои положительные стороны – чтобы раскочегарить его, уходит меньше времени, да и кочегар не нужен – необходимо просто повернуть кран подачи нефти из большого резервуара. Но рабочая поверхность котла – около ста квадратных метров. Установка явно не для полевых действий…
   Слушая, как увлеченно рассказывает генерал о паровых машинах и видах топлива, я понял, что он занимался не только тактикой и стратегией боевых действий. Наверняка закончил технический факультет академии…
   Между тем нас догонял второй дирижабль, «Ястреб», последовавший за воздушным кораблем командующего. Летательные аппараты постоянно обменивались сигналами с помощью флагов, но я не умел их читать.
   – Поднимаемся выше, – приказал Юдин капитану «Сокола».
   В топку кинули несколько лишних лопат угля, в подъемном шаре поставили дополнительные распорки, и воздушный корабль начал набирать высоту.
   – Вижу вражеский отряд! – сообщил капитан дирижабля, когда мы поднялись метров на пятьсот.
   – Курс на врага. Постепенно снижаемся, – приказал генерал.
   Дирижабли, словно два грозовых облака, начали плавно опускаться на отряд из тридцати человек. Луштамговцы шли пешком, ведя в поводу нескольких нагруженных лошадей. Не иначе разграбили какой-то аул. Это подтверждалось и тем, что за последней лошадью брели шесть пленников, скованных цепью. Рядом с ними шагал надсмотрщик с кнутом. Четыре женщины и двое мужчин испуганно оглядывались на кнут и старались не сбиться с шага.
   В небо солдаты Лузгаша не смотрели. Негодяи вообще не любят солнца и звезд, поэтому предпочитают шарить жадным взором у себя под ногами, в лучшем случае – выискивать что-то на линии горизонта. Но в небо, туда, где, по верованиям многих народов, обитают боги, они смотреть боятся.
   – Позвольте, – обратился я к одному из солдат, указывая на его духовое ружье.
   Это было отличное оружие, не то что полицейские короткостволки. Винтовка весила килограммов шесть, имела мощнейшую камеру со сжатым воздухом, которую нужно было накачивать несколькими поворотами специального рычага, и ствол метра в полтора. С таким тяжелым ружьем не очень-то побегаешь по горам, но для стрельбы со стационарных позиций оно было идеальным. Думаю, из него вполне можно было пробить кольчугу.
   – Нужно совместить прицельную мушку с двумя прорезями в начале ствола, – зачем-то начал объяснять мне генерал Юдин. Чуть позже я понял зачем. Ведь ружья состояли на вооружении только в армии Славного государства, и логично было предположить, что иностранец стрелять из ружья не умеет.
   – Да-да, – ответил я, беря погонщика рабов на прицел. Дирижабль снижался на удивление мягко, ствол ружья почти не дрожал. Пойдет ли только пуля по ровной траектории? Может быть, в стрельбе из этого ружья есть свои хитрости?
   Я плавно нажал на спусковой крючок. Во лбу погонщика образовалась большая ровная дырка. Он рухнул лицом в пыль, но никто этого не заметил.
   – Отличный выстрел, – удивленно отметил генерал.
   И тут ударили пулеметы с обоих дирижаблей. Как писали раньше в титрах фильмов, «ни одно животное не пострадало». Стрелки-парометчики работали снайперски. По три пули на каждого бандита, ни одной мимо. Лошади не успели даже испугаться. Новоявленные рабы испуганно сбились в кучу и не смели шевельнуться, опасаясь удара кнута.
   – Чисто сработано, – через минуту похвалил капитана генерал Юдин. – Всегда бы так. А теперь курс на восток, – скомандовал он.
   – Стоп, стоп! – воскликнул я. – А как же рабы? Так и останутся сидеть на цепи?
   – Подождут, когда подойдут наши сухопутные силы, – ответил генерал.
   – А почему бы нам им не помочь?
   – Видите ли, господин Лунин, техникам категорически запрещено спускаться на землю. А десантного экипажа у нас сейчас нет.
   – Но я ведь не техник. Есть ли хоть какое-то приспособление для спуска?
   – Стоп машина. Сбросить штормовой трап, – приказал генерал.
   «Сокол» завис в сотне метров от разбитого каравана, а из гондолы выбросили канат.
   – Прошу вас, – усмехнулся командующий.
   Я соскользнул по канату, обнажил меч и подошел к пленникам. Совсем молодые, изможденные юноши, девушки с зареванными мордашками. Увидев обнаженный клинок в моих руках, они тихо запричитали.
   Я несколько раз ударил по цепи, сделанной не из самого лучшего железа. Несколько секунд – и бывшие рабы вновь оказались свободны.
   – Забирайте лошадей, возвращайте награбленное в аулы, если есть кому возвращать. После того как побываете дома, вступайте в ополчение княжны Валии. Она возвращается на свои земли с подмогой.
   Молодые люди испуганно кивали, не веря своему счастью. Возможно, они даже не поняли моих слов. Успокаивать и утешать их было некогда. Я вернулся к дирижаблю, быстро поднялся по канату, и мы направились в сторону Бештауна – на разведку'.
   Что подумали о моем явлении с неба молодые люди? За кого приняли наш отряд? Не знаю… Живут ли боги на небе или в каком-то другом месте, но для этих шестерых спасение пришло с небес. И они не забудут об этом до конца своих дней.
 
   Похоже было, мы упредили удар Лузгаша всего на несколько дней. По дорогам шла осадная техника, огромные арбалеты на телегах и на слонах, толпы вооруженных людей. Орда двигалась в сторону перевалов.
   От наших наземных частей армию Лузгаша отделяло несколько часов пути. А нам выгоднее было не встречаться с врагом до ночи. Должны были подтянуться обозы с топливом и продовольствием, требовалось укрепить дорогу, разослать дозоры по всем направлениям, найти и обезвредить шайки наподобие той, что мы недавно уничтожили с воздуха.
   Необходимость задержать вражеские силы хорошо понимали все командиры. Капитан «Сокола» вопросительно посмотрел на генерала Юдина. Но тот не спешил отдавать приказ.
   – Сколько у нас угля и воды? – громко спросил он.
   – Угля – на час полета в маневровом режиме. Воды – на два часа непрерывного боя.
   – Лишнюю воду – за борт, – приказал Юдин.
   Тотчас же механик открыл кран, и бак рядом с паровым котлом опустел. Дирижабль, избавившийся от лишнего груза, рванул вверх, но другой техник убрал несколько распорок в подъемном шаре, и высота стабилизировалась.
   Между тем солдаты Лузгаша заметили воздушные суда. Дикой паники грозное зрелище боевых дирижаблей у них не вызвало. Ведь им довелось побывать в разных мирах. А там, где действует магия, летучий корабль – не редкость, а скорее норма. Правда, для нейтрализации нашего дирижабля у воинов не было мага, который смог бы противодействовать чародейству, поднявшему корабль в небо. Но такое случалось и прежде!
   На телегах, запряженных волами, луштамговцы везли огромные осадные арбалеты. Стрела из такого арбалета была больше копья средних размеров и, попав в человека, отшвыривала его метров на двадцать. Погонщики по приказу командиров остановили волов, а техники врага начали поднимать направляющие арбалетов в небо. Это были осадные орудия, и из них часто приходилось стрелять вверх. Специальные салазки на телегах позволяли использовать оружие и как зенитную установку!
   – По осадным орудиям – огонь! – приказал капитан.
   Наши парометчики ударили из двух стволов. Полетела щепа от телег и арбалетов, замычали раненые волы, замертво падали изрешеченные тяжелыми пулями враги. Но было ясно, что уничтожить все арбалетные установки – кажется, по-другому они назывались баллисты – мы не сможем.
   Несколько вражеских орудий были разбиты напрочь, вокруг них валялись груды окровавленных тел. Но остальных солдат это не смутило. Они спешили поразить свои цели. Дисциплина в рядах армии Лузгаша царила железная. Что вполне объяснимо – гибель от пули все же приятнее, чем смерть на колу.
   Баллисты перевозили во взведенном состоянии – наверное, именно для подобного случая. Первый расчет сумел нацелить огромный арбалет в наш корабль и обрубил удерживавшие стрелу канаты.
   Вражеские стрелки прицелились слишком хорошо. Они попали не в подъемный шар, а в гондолу. Если бы им удалось пробить стенку парового котла, нам бы пришел конец. Но котел был не настолько большим. Стрела насквозь прошила дюралевый пол и застряла в нем, не причинив вреда технике и людям. Наш парометчик не отвечал на огонь, расстреливая экипаж другой баллисты, которую еще не успели нацелить.
   Другие «зенитчики», пустившие стрелу в сопровождавший нас дирижабль, промахнулись и жестоко за это поплатились – их смел с дороги огонь паромета. Но лучше бы стрелок расправился с той баллистой, которую нацеливали на дирижабль!