По металлической лестнице со стеклянным навесом мы поднялись в «Центрум» и в музейном «предбаннике» разжились телефонной карточкой.
Звонить экс-папарацци Роту пошел Серега. Когда он вылез из будки, по роже его я сразу понял, что шоу-программа на сегодня еще не окончена.
– Мобилу взяла жена. Томаса только что увезли. В больницу. Черепно-мозговая. Кто-то избил его прямо в квартире. Она приходит – с полчаса назад – он без сознания…
Потом, уже из отеля, рыжему удалось дозвониться даже до больницы. Томас Рот находился в палате интенсивной терапии, куда никого, естественно, не пускали.
29
События – что банально – склонны шляться косяком. Я вышел из ванной, натягивая майку через мокрую голову, и увидел широкую Серегину спину на фоне посыпанного дождем окна (к вечеру погода испортилась): в одной руке рыжий держал телефон, в другой что-то маленькое, почти целиком поместившееся в кулаке. Полуобернувшиcь, он поднес кулак ко рту – я понял, что это пятидесятиграммовый шкалик из мини-бара.
– А я как раз сам с собой поспорил, – говорю, – сколько твоя завязка продлится…
– Майя нашлась, – сказал он тоном, от которого сразу расхотелось шутить. – Из Москвы звонил… тот пацан, у которого я про нее спрашивал… – Мирский еще раз пригубил из шкалика и бросил его, пустой, через весь номер мне. Я поймал – «Джонни Уокер», красный – и переправил в стоящее в ванной мусорное ведро. – То есть нашли ее еще несколько дней назад, неделю может, а сейчас идентифицировали… Тесты какие-то проводили, генетические вроде даже… В общем, подтвердилось, что она это – Майя Шатурина.
Почему-то перед глазами у меня в этот момент встала девица, с которой я купался на Санторине, – словно не было сильнейшего сомнения, что она и впрямь та, за кого себя выдавала… Я машинально зачесал пятернями волосы назад.
– Зачем тесты? Опознать не могли? И где нашли?
– В Москве. Из какой-то окраинной канавы выловили… – Он потер обеими ладонями толстые щеки. – А опознать не могли, потому что почти месяц она там пролежала, недели три, говорят, – на момент находки…
В общем, там жуть какая-то была – родственников водили на опознание, лицо еще относительно сохранилось, но так, видимо, не очень… А главное – пограничная служба зафиксировала, что Майя Шатурина выехала месяц назад за пределы России и с тех пор не возвращалась. Вернулась она на Украину – причем уже две недели как. Это стало известно, когда ее в международный розыск объявили – видимо, после находки Антона… На киевской, что ли, таможне зафиксировали пересечение, в аэропорту… В общем, пришлось тесты делать…
– Погоди. Ничего не понимаю. Сколько, ты говоришь, с момента смерти прошло? Три недели, плюс пока опознали – около месяца, так?..
– Значит, ты действительно не ее видел. Не Майю. Не Тохину жену…
Я помотал башкой:
– Слушай, Серега, ты таки развязал? Может, пойдем вниз – там, я видел, бар есть. Выпить надо…
– Что такое «киршвассер»? – спросил я его внизу, в маленьком отельном кабачке.
– Вишневка. Вишневый бренди местный.
– Съедобный?
– Вполне…
Мы сели друг против друга за столик – я с двойным «вассером», рыжий с двойным вискарем.
– Так, еще раз, – я выложил на столешницу зажигалку и сигареты (здешний Минздрав предупреждал с пачек не так категорично, как у темпераментных итальянцев, – и с истинно немецким педантизмом: Rauchen kann todlich sein: «Курение МОЖЕТ оказаться смертельным»), – когда Майя Шатурина улетела из Москвы?
– Я так понял, месяц назад.
– А когда Майя Шатурина умерла?
– Месяц назад.
Я хлебнул вишневки:
– Отчего она, кстати, умерла?
– А непонятно. Не смогли точно определить… Или почему-то не говорят… Это ж ты вроде на медика учился. Ты помнишь, что с человеком… с трупом через месяц бывает?
– Ничего хорошего. Разложение полным ходом. Вонища дикая.
– Ну а причину смерти еще можно установить?
– Это зависит от причины смерти. Она, сам понимаешь, бывает естественная и неестественная. Соответственно, если убийство – то бывают разные способы, а если болезнь – то разные болезни. Если бы Майю, допустим, застрелили – это, конечно, сразу было бы понятно, через месяц в том числе. Не говоря уже – голову, скажем, пробили. Зарезали, шею свернули… Если отравление – то смотря что за яд: разные вещества разлагаются за разное время… Что касается болезней – то все зависит от состояния внутренних органов. Я, честно говоря, все это уже довольно плохо помню, но грамотный патологоанатом, я думаю, в большинстве случаев смог бы разобраться. Хотя опять же бывают такие смерти, с причиной которых и по целехонькому телу мало что понятно…
– Если ее не убивали – то какой был смысл в канаве топить?
– А ее точно утопили?
– К ней даже груз привязали…
– В таком случае, либо менты в натуре зачем-то темнят, либо убивали так, чтобы сразу не было понятно, что это убийство…
– Никакой логики.
– Тут вообще ни в чем никакой логики. Кто прилетел в Киев две недели назад?
– Видимо, ее паспорт – раз в пограничном компьютере все осталось. А при паспорте – не знаю, допустим, твоя знакомая. Раз уж она так похожа. И улетала из Москвы, значит, тоже она.
– И зачем все это было надо?..
Рыжий только посмотрел молча – и залпом опрокинул оставшееся в стакане.
…«Старик, Майя, – снова завертелось у меня в голове. – Майя, Старик…»
Мы сходили к стойке за повторением. По пути до меня доперло, что и сам я отправился в этот чертов вояж – аккурат месяц назад. Двадцать восемь дней, если совсем точно… Эксперимент-то мой заканчивается! Несуществующий, по всей видимости, эксперимент…
– Когда Тоху убили? – спросил Серега, садясь. «Убили», – механически отметил я. Впрочем, если и об этом сейчас гадать…
– Значит, так… – Я закурил и стал вспоминать. – Двадцать седьмого мы его нашли. Тогда умер он в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Тринадцать дней.
– И эта девица в Киев прилетела две недели как. Случайность?
– При чем тут Киев? – Я все-таки ничего не соображал: каша в башке слилась, манная, остывшая, комковатая.
– Ну, например, при том, что с Украины в Россию перебраться – полная фигня, сам знаешь: по любым документам, хоть вообще без них…
– А почему было в Россию не вернуться?
– А если б труп к тому моменту нашли?.. Не знаю, Юр. Не знаю. Все это – на кофейной гуще, конечно, гадания…
Последние слова он договорил без выражения, автоматически – глядя на кого-то вполоборота. Я посмотрел туда же, в направлении дверей – и испытал тошное дежа вю: трое, незнакомые, решительные, в костюмах (двое из), – шагали в нашу сторону, на нас же глядя. Ну, поехали по новой… – я сделал максимальный глоток, словно впрямь последний.
Все действительно повторилось: подошли вплотную, спросили с акцентом:
– Сергей Мирски?
– Й-я, – с отвращением выдохнул рыжий промежуточное англо-немецкое.
– Криминалполицай… – Один из подошедших сунул Сереге удостоверение, что-то добавив по-немецки. На меня эти орлы внимания почему-то не обращали. И вообще, все явно сруливало в какой-то совсем другой сценарий. Понял это и Мирский, быстро перескочив взглядом с полицая на меня – отвращение в нем сменялось растерянностью, – начав медленно подниматься и отвечая первому по-немецки же. Или спрашивая – между ними произошел короткий диалог…
Я тоже встал.
– Уотс хеппенд? – говорю как можно агрессивнее. Махавший удостоверением глянyл на меня как на мебель.
– Уголовная полиция, – так же индифферентно сказал по-английски. – Сергей Мирский задержан, – и тут же обо мне забыл, явно намереваясь взять рыжего за локоть.
– Какого хера? – вырвалось у меня по-русски. Я, кажется, даже какое-то движение сделал – помешать.
– Спокойно, Юр, – тихо, с какой-то пренебрежительной досадой сказал Серега, подчиняясь. – Это, кажется, реально менты… Разберемся…
Рыжего сориентировали на дверь, двое встали вплотную по бокам, слегка придерживая под руки.
– В чем его обвиняют? – крикнул я уже вслед.
Серега и один из ментов полуобернулись – но оба промолчали. Мирского вывели через стеклянную дверь. Я видел, что в холле у них вышла заминка, обмен репликами, и все четверо повернули к лифту. В номер поехали, догадался я. За вещами.
Я стоял столбом, не зная, что делать. Оглянулся на стойку. Бармен, таращившийся на меня, опустил глаза.
Безлюдные улицы лоснились в темноте. Прохожих было неожиданно мало, даже, с учетом плохой погоды и позднего времени, вообще почти не было: в центре-то… Невесомая морось то пропадала, то возобновлялась. Ветер тормошил сырые грузные деревья. Я хлебал из горлышка в открытую, даже бутылку в пакет не прятал.
С Музейного моста видна была – на острове, за бликующей водой – крепостного пошиба стена госпиталя Святого Духа, подсвеченная сиреневым. Мертво светились витрины закрытых магазинов. Я выбрел – уже пошатываясь – на Хауптмаркт, Центральную рыночную площадь: cлева, прямо на булыжнике, золотился в лучах подсветки семнадцатиметровый «колпак», похожий не то на ракету «Сатурн», не то на уменьшенную башню Московского Кремля, – Schцner Brunner, церковный шпиль, оказавшийся для церкви слишком тяжелым.
Мертвенное свинцовое опьянение медленно, неостановимо, злорадно поднималось снизу. Посреди площади под полосатыми тентами в ряд стояли красные пластмассовые столы, там еще что-то жарилось-варилось, брякала музыка, пахло едой. Но народу и тут почти не было – ветер задувал в щели между мутными полиэтиленовыми занавесями воду, пустые столы мокро блестели.
Я свернул в первую попавшуюся улицу. Течение времени уже не ощущалось. В бутылке корн-шнапса сначала странным образом не убывало – хотя прикладывался я часто, – потом вдруг ничего не осталось. Я обнаружил, что давно вышел из Альтштадта, исторического центра в пределах крепостной стены, и слабо понимаю, где нахожусь. Было наплевать.
На широкой центральной улице, абсолютно пустой, за стеклянной дверью помпезного банка, в полуосвещенном дежурным светом его подъезде косматый бородатый бомжара – прекрасно видимый снаружи, – развалившись на груде рванья, сосредоточенно и деятельно занимался онанизмом.
Наутро меня, похмельного, разбудил телефон. Состояние было такое, что первые реплики звонящего я просто не воспринял – и некоторое время мучительно пытался понять, с кем говорю. Разговор шел по-английски, и голос был знаком. Довольно смутно – но точно знаком.
– … вообще-то я ищу Сергея. Но его телефон не отвечает. Вы не знаете, где он?
Черт… Говорить? Не говорить? Да кто же это, е-мое?..
– Извините, вас не очень хорошо слышно. Вы представились, но я прослушал…
– Энрико. Энрико Скакки. Вы с Сергеем были у меня в Венеции…
Работодатель… Этого еще не хватало…
– Да-да… Очень приятно, Энрико. Так что там насчет Сергея?..
– Просто вчера мне нанесли один странный визит. Человек из… – он помедлил… – СИСДЭ. Секретной службы. Он спрашивал про Сергея – знал, что мы общались тогда, десять дней назад. Я несколько раз звонил Сергею – но почему-то никак не могу дозвониться. Может быть, вы знаете, где он?
Не меньше, чем слова про секретную службу, меня цепанула постановка вопросов – словно о Серегиной охоте за информацией для него Энрико понятия не имел…
– А вам он не сообщал, куда поехал? – спросил я в лоб.
– Мне? – явно не понял Энрико.
– Он разве не для вас… одну работу делал?
– Вы о чем? С тех пор, как мы с ним работали, уже много лет прошло…
Он не притворялся. Он действительно не врубался.
– Мне Сергей сказал, что вы его как бы наняли для сбора некоей информации…
– Сергей сказал?.. Я нанял?.. Послушайте, это бред. Мы с Сергеем последний раз разговаривали, когда вы оба были в Венеции. С тех пор я о нем ничего не слышал…
Я гонял контрастный душ до тех пор, пока мне не стало казаться, что я сейчас тресну от перепада температур. Залившись в столовке кофе, я позвонил в полицию. На посредственном своем аглицком представился деловым партнером Сергея Мирского, американского гражданина, постоянно проживающего в Италии и четвертого дня приехавшего в Дойчланд. Сергей, мол, без предупреждения не явился на важнейшую условленную встречу, и до меня дошла информация, что он арестован криминальной полицией города Нюрнберга…
В криминальной полиции города Нюрнберга никогда не имели дела с таким человеком.
Идиотизм и впрямь неизлечим.
Кто сделал так, что я лично обнаружил труп Антона Шатурина? Кто указал на его отель – якобы взломав систему компьютерного бронирования гостиниц (поди проверь – чайником будучи – взломал или нет)… Из кожи вон лез, чтоб номер открыли…
Чего я вообще сунулся в эти криминальные варки с Дэвидом Страно, Кройцлером, «люмьерами»? Откуда я узнал про того же Страно? Из утверждения Мирского (не проверяемого по определению), что Шатурин как-то с ним связан. Хотя что, е-мое, могло их связывать?!
Откуда всплыл вдруг Ларри Эдж? Упомянул о нем впервые Энрико, но вскользь, между прочим, – и именно Мирский тогда переспросил насчет него. А когда мы общались в Милане с Мауро и Клаудией – рыжий специально спросил о нем!
Еще? Штойбер упомянул Эджа – но ведь сам разговор со Штойбером состоялся исключительно благодаря Мирскому. Дани? Но кто нашел адрес виллы «Эмилия» – причем тем же самым недоступным чайнику образом?..
Да, Мирский всегда комментировал любую информацию о Ларри в предельно скептическом тоне (тоже, если вдуматься, явно нарочитом) – но ведь почти вся эта информация появлялась именно с его подачи!..
Совершил ли бы я сам по себе хоть одно из тех действий, что привело меня из Флоренции сюда? Да ни в жисть! Он же просто волок меня – чуть не за шиворот…
А вчера что произошло? Инсценировка?..
Весь месяц… весь оговоренный этим безумным контрактом месяц меня водили, таскали, перемещали… И у меня по-прежнему даже версии сколь-нибудь здравой не было – зачем.
«Ты мне нужен… Я тебя выбрал…»
А не пошел бы ты на хрен с эдакой честью – кто бы ты ни был… Ты – мне – не нужен. Я – сваливаю.
Хорошо бы еще понять – куда…
30
«Здравствуйте, Юрий.
Я Артур Белянин, научный руководитель того проекта, в рамках которого Вы работали последний месяц. Срок, оговоренный Вашим контрактом, завтра истекает – но до того, как мы окажемся в расчете, нам с Вами обязательно следует поговорить лично, хотя бы по телефону. На тему Ваших отчетов. Это, однако, сопряжено с некоторыми трудностями. Убедительно прошу Вас не пользоваться выданными Вам ноутбуком и мобильным телефоном. Позвоните, пожалуйста, из городского таксофона КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ по следующему телефону:… Сделайте это обязательно. И если у Вас есть спутник, очень прошу – ничего не говорите ему/ей. Поверьте, это действительно важно – для Вас в том числе. Спасибо».
Раз пять я прочел данное «мыло» – и с каждым прочтением росло подозрение, что это надо мной экспериментируют: опять и опять подкидывая информацию, исключающую предыдущую, провоцируя на какие-либо действия, ставят в новую ситуацию, подпускают новых раздражителей (то самку покажут, то в глаза посветят, то током вдарят) – и смотрят, как, значит, подопытная зверушка себя поведет…
Выходит, все это существует: Белянин, Фонд, эксперимент в области гуманитарного моделирования? Кто – опять-таки! – пытался уверить меня в обратном? Мирский… С другой стороны – что доказывает данное «мыло»? Ровным счетом ничего. Адрес – неизвестный, индекс – uk, Британия…
Не пользуйтесь ноутбуком и мобилой… Это к тому, что меня слушают-читают? Почему КАК МОЖНО СКОРЕЕ?.. Спутник? Нет, со вчерашнего дня нету… Но откуда «ему» известно, что он был?..
Я чувствовал, что меня вот-вот начнет трясти. Плюнуть на все? Сбежать домой? А если про Глебова – все правда?.. Пойти в местную ментовку? И что я скажу? От кого потребую защиты?..
Самое главное – я же по-прежнему ни хрена не понимал.
Хозяин – средних лет, почти даже пожилой очкастый бюргер – ехал на велосипеде по велосипедной своей дорожке; собака – неизвестной мне породы, с фокстерьера размером – бежала сбоку и чуть сзади. «Рейхц!» – не оборачиваясь, командовал время от времени велосипедист: песик перестраивался правее заднего колеса; «Линкс!» – пес перебирался влево… Огромная утка, переваливаясь, переходила автомагистраль по направлению к Штадтпарку – на светофоре. Это почему-то не удивляло – удивляло, что на красный…
В один из центровых банкоматов я сунул свою кредитку и принялся снимать деньги максимально возможными порциями. Я не сомневался, что, кто бы этот счет ни завел, он предусмотрел возможность отпускать с него одномоментно не более определенной суммы. Хрен его знает, что это был за лимит, но сейчас мне удалось снять триста шестьдесят евро.
По указанному номеру ответил мужской голос: по-английски попросил назвать номер таксофона и ждать звонка, не выходя из будки. Это ни в какие уже, пожалуй, ворота не лезло (что, на хрен, за шпионский триллер?) – я разозлился: правда, главным образом, чтоб не давать воли страху. Ждать долго не пришлось – звонок раздался примерно через минуту.
– Алло, Юрий?
– Артур?
– Очень приятно. Вы выполнили мою просьбу в точности?
Голос мне показался молодым и даже насмешливым.
– Да. О чем вы хотели со мной поговорить? И почему таким образом?
– Я объясню. Но прежде чем начать… Прошу прощения, но я хотел бы убедиться, что вы – это действительно Юрий Касимов…
Ни фига себе…
– Н-ну?
– Как звали человека, который вас завербовал на эту работу?
– Латышев, доцент. Э-э… Павел. Доцент кафедры мат-статистики физико-математического факультета. Такой длинный и с бородкой.
– Да. Спасибо. Извините.
– Так в чем дело?
– Скажите, Юрий: то, так сказать, послание, что содержалось в ваших отчетах, – это ваша собственная инициатива, или кто-то вам его подсказал?
– Не понимаю вас. Какое послание?
– Ну как же. Катастрофы технические и катастрофы природные. Чудесные спасения. Футурология и фантастика. Последний исторический экскурс. Вы же прочли мне некую лекцию о бесполезности нашей с вами работы…
Сперва я действительно не понял, о чем он. Потом сообразил: «cпасения» – это он про коллекцию Энрико, каковую я, естественно, тоже запротоколировал (по принципу странности). «Футурология и фантастика» – музей Дани (аналогично). «Исторический экскурс» – это, что ли, баварские впечатления вперемешку с резюме нашей с Серегой болтовни о нацизме, которые я вколотил в последнее письмо? При чем тут?.. Какие катастрофы? А, папочка из стамбульского отеля… Только сейчас, после слов Белянина, я вдруг сообразил, что между всем этим действительно просматривается какая-то странная связь, – но подумать подробнее не успел. С мыслями бы собраться…
– Честное слово, в этом не было никакого умысла. Это действительно случайные наблюдения.
– Хм… Подумайте, если можно, еще раз – вполне ли случайно все эти объекты вам встретились? Согласитесь, в это трудно поверить…
– Почему?
– Да уж больно логично вышло, буквально по тезисам. Разве случайно, например, вы из Атлантиды, в смысле Санторина, поехали в Помпеи?
– Совершенно… То есть нет, не совсем… Ч-черт!.. Да, Артур, может быть, вы правы. Я просто только сейчас понял…
– Юрий, подумайте еще раз, вспомните внимательно… Видите ли, вокруг этой работы происходят какие-то странные вещи. И у меня есть подозрение, что вас – вероятно, без вашего ведома – кто-то использовал…
– Знаете, у меня такое же подозрение…
– У вас есть догадки – кто?
– Нет. То есть да. То есть сам не знаю…
– Скажите, вас никто не сопровождает в вашей поездке?
– Сопровождал. Даже сопровождали. Сменяясь. До вчерашнего дня. Откуда вы знаете?
– И этот человек подсказывал вам маршрут? Может быть, даже темы для отчетов?
– Да. И то и другое.
– Юрий, это чрезвычайно важно. Я бы хотел поговорить с вами очно.
– Вы можете объяснить, что происходит?
– Если честно, я сам не слишком понимаю. Но очень хочу понять. Возможно, вы мне в этом поможете…
– Я, собственно, к чему: за этот месяц из числа людей, так или иначе связанных с моей поездкой, нескольких убили, несколько странно пропали, а не далее как вчера меня, например, затолкали в мини-вэн, угрожая стволом, и час допрашивали. На тему поездки.
На том конце на некоторое время замолчали.
– Да… Тем более… Слушайте, вы можете купить мобильный телефон? Просто ваш, скорее всего, прослушивается.
– И ваш, видимо, тоже? Оттого вся эта конспирация?
– Да. Купите, пожалуйста, какой-нибудь телефон – но обязательно сим-карту. Зайдите в интернет-кафе, сделайте себе новый почтовый ящик и с него напишите мне номер карты на адрес – записываете?..
Я записал.
– Не пользуйтесь ноутбуком. Я вам перезвоню, когда придумаю, как нам встретиться. Вы сейчас где?
– В Нюрнберге.
14 апреля 1912 года пассажирский океанский лайнер «Титаник», самый большой из технологических объектов, созданных на тот момент человечеством (в рамках одной серии английской компании «Уайт Стар Лайн» было построено три однотипных судна, но «Титаник» по размерам слегка превысил даже вошедший в строй годом раньше «Олимпик»), совершавший свой первый рейс по маршруту Саутгемптон – Нью-Йорк, столкнулся в Северной Атлантике с айсбергом и затонул.
Наибольшая длина корпуса «Титаника» составляла 270 метров, наибольшая ширина – 28, фактическое водоизмещение – 52 310 тонн, максимальная мощность паросиловой установки – 55 000 лошадиных сил. Его постройка обошлась компании примерно в два миллиона фунтов. Корабль виделся символом технического прогресса; он рекламировался не только как самое роскошное, комфортабельное и технически совершенное судно своего времени, но и как самое безопасное, практически непотопляемое – его корпус был разделен на шестнадцать отсеков пятнадцатью водонепроницаемыми переборками (в случае затопления даже двух отсеков корабль оставался на плаву). В первый и последний рейс «Титаник» вышел 10 апреля 1912-го.
14 апреля около 23. 40 по местному времени впередсмотрящий обнаруживает айсберг прямо по курсу. У вахтенных не было биноклей, к тому же айсберг оказался «черным» (перевернувшимся в воде, в результате чего сверху оказалась не светлая, заиндевевшая, а подводная, темная, плохо видимая, особенно на фоне ночного неба, его часть) – так что к моменту обнаружения «Титанику» до него оставалось не более 400 метров. Несмотря на многократные предупреждения о появлении в этом районе океана айсбергов, судно шло со скоростью более 22 узлов. После сигнала с вахты помощник капитана отдал команды «право руля» и «стоп-машина» – «Титаник» стал уклоняться влево. Ему не хватило порядка 15 секунд – подводная часть айсберга пропорола правую скулу судна на участке около 90 метров примерно на три метра выше днища. Вода стала поступать в четыре отсека. Через два часа сорок минут «Титаник» полностью ушел под воду. Из примерно 2200 человек, находившихся на борту, погибли полторы тысячи.
Расследование выявило целый ряд причин катастрофы, связанных с «человеческим фактором»: ошибочные действия команды (начатый маневр уклонения, приведший к повреждению сразу множества отсеков, закрытие дверей в переборках, в результате чего вода не распределилась по днищу равномерно, и корабль «завалился» на нос), некачественная сталь, из которой был сделан корпус, и т. д. В течение дня 14 апреля на мостик «Титаника» по разным, включая практически необъяснимые, причинам не попало подавляющее большинcтво радиограмм, предупреждающих о ледовой опасности (одну из них судовладелец Дж. Исмэй несколько часов зачем-то носил в кармане)… И еще. Именно в 1912-м в Арктике стояла самая теплая погода за тридцать лет – в результате чего от ледников стали в большом количестве откалываться айсберги. Что касается «черного» айсберга, то, говорят, вероятность встретиться именно с ним – 1 к 1000.
…А шанс выиграть миллион долларов в казино – по словам безумного коллекционера фантастических удачников Энрико – 1 к 600 000. А джек-пот в лотерее – 1 к 23 000 000. («Шанс – он не получка, не аванс», как пелось в мультике «Остров сокровищ».) Ну и что?
И снова я был в ступоре.
Я специально нашел в своем почтовом ящике тот давний стамбульский отчет. Потом полез в Сеть за более детальной инфой о фигурантах странной, странным образом попавшейся мне папки: «Титанике», «Гинденбурге» и прочих… Но я, хоть убей, так и не понимал, что общего этот Белянин нашел между данной подборочкой и, скажем, недоношенными моими философствованиями о судьбах нацизма, тем более – как увидел за всем «лекцию о бесполезности нашей работы»… Тем более – какая, к черту, может быть связь между моими невиннейшими, пусть трижды дурацкими, но совершенно же безобидными «малявами» и прайдами здоровых ребят со стволами?!.
Я поступил, как было велено: купил дешевую «трубу», карту, из интернет-кафе сделал ящик на «Яндексе», написал номер… Артур перезвонил под вечер – велел ехать в Прагу и ждать дальнейших указаний.
31
Самолет-гигант «Максим Горький» (АНТ-20) был создан в единственном экземпляре в целях демонстрации достижений советского авиастроения и служил флагманом агитационной эскадрильи. Он имел 33 метра в длину, размах крыла 63 метра, полетный вес 42 тонны, восемь двигателей и брал на борт 72 пассажира. Первый раз «Максим Горький» поднялся в воздух 17 июня 1934-го – меньше чем за год до гибели.
18 мая 1935-го он совершал демонстрационный полет над Москвой. Пилот сопровождавшего его истребителя И-15, призванного продемонстрировать разницу в размерах машин, самовольно совершил вокруг крыла «Горького» «мертвую петлю», на выходе из которой протаранил крыло агитсамолета – крыло отломилось, и гордость советской авиации рухнула на подмосковный поселок Сокол (тогда он еще был пригородом). Погибли четыре с половиной десятка человек – все находившиеся на борту «Горького».