Со стороны кадета Биглера не последовало никаких реплик.
Так они резали воздух свыше четверти часа; вдруг
подпоручик Дуб почувствовал, что у него пучит живот, и что было
бы желательно остановить машину, вылезти, сойти в ров, спустить
штаны и облегчиться.
Он держался героем до сто двадцать шестого километра, но
больше не вынес, энергично дернул шофера за шинель и крикнул
ему в ухо: "Halt!"
-- Кадет Биглер,-- милостиво сказал подпоручик Дуб, быстро
соскакивая с автомобиля и спускаясь в ров,-- теперь у вас также
есть возможность...
-- Благодарю,-- ответил кадет Биглер,-- я не хочу
понапрасну задерживать машину.
Кадет Биглер, который тоже чувствовал крайнюю потребность,
решил про себя, что скорее наложит в штаны, чем упустит
прекрасный случай осрамить подпоручика Дуба.
До Золтанца подпоручик Дуб еще два раза останавливал
машину и на последней остановке угрюмо буркнул:
-- На обед мне подали бигос по-польски. Из батальона пошлю
телеграфную жалобу в бригаду. Испорченная кислая капуста и
негодная к употреблению свинина. Дерзость поваров переходит
всякие границы. Кто меня еще не знает, тот узнает.
-- Фельдмаршал Ностиц-Ринек, цвет запасной кавалерии,--
ответил на это Биглер,-- издал сочинение "Was schadet clem
Magen im Kriege" /"Что вредит желудку на войне" (нем.)/, в
котором он вообще не рекомендует есть свинину во время военных
тягот и лишений. Всякая неумеренность в походе вредна.
Подпоручик Дуб не произнес ни слова, только подумал про
себя: "Я тебе покажу ученость, мальчишка",-- а потом,
поразмыслив, задал Биглеру глупейший вопрос:
-- Итак, кадет Биглер, вы думаете, что офицер, по
отношению к которому вы должны вести себя как подчиненный,
неумеренно ест? Не собирались ли вы, кадет Биглер, сказать, что
я обожрался? Благодарю за грубость. Будьте уверены, я с вами
рассчитаюсь, вы меня еще не знаете, но когда меня узнаете,
вспомните подпоручика Дуба.
На последнем слове он чуть было не прикусил себе язык, так
как в это время они перелетели через вымоину.
Кадет Биглер опять промолчал, что снова оскорбило
подпоручика Дуба, и он грубо спросил:
-- Послушайте, кадет Биглер, я думаю, вас учили отвечать
на вопросы своего начальника?
-- Конечно,-- сказал кадет Биглер,-- есть такое место в
уставе. Но прежде всего следует разобраться в наших
взаимоотношениях. Насколько мне известно, я еще никуда не
прикомандирован, так что вопрос о моем непосредственном
подчинении вам, господин подпоручик, совершенно отпадает.
Однако самым важным является то, что в офицерских кругах на
вопросы начальников подчиненный обязан отвечать лишь по
служебным делам. Поскольку мы здесь сидим вдвоем в автомобиле,
мы не представляем собой никакой боевой единицы, принимающей
участие в определенной военной операции, между нами нет никаких
служебных отношений. Мы оба направляемся к своим
подразделениям, и ответ на ваш вопрос, собирался ли я сказать,
что вы, господин подпоручик, обожрались, ни в коем случае не
явился бы служебным высказыванием.
-- Вы кончили? -- заорал на него подпоручик Дуб.-- Вы...
-- Да,-- заявил твердо кадет Биглер,-- не забывайте,
господин подпоручик, что нас рассудит офицерский суд чести.
Подпоручик Дуб был вне себя от злости и бешенства.
Обыкновенно, волнуясь, он нес еще большую ерунду, чем в
спокойном состоянии.
Поэтому он проворчал:
-- Вопрос о вас будет решать военный суд.
Кадет Биглер воспользовался случаем, чтобы окончательно
добить Дуба, и потому самым дружеским тоном сказал:
-- Ты шутишь, товарищ.
Подпоручик Дуб крикнул шоферу, чтобы тот остановился.
-- Один из нас должен идти пешком,-- сказал он
заплетающимся языком.
-- Я еду,-- спокойно ответил кадет Биглер,-- а ты,
товарищ, поступай как хочешь.
-- Поехали,-- словно в бреду заревел на шофера подпоручик
Дуб и завернулся в тогу молчания, полного достоинства, как Юлий
Цезарь, когда к нему приблизились заговорщики с кинжалами,
чтобы пронзить его.
Так они приехали в Золтанец, где напали на след своего
батальона.
В то время как подпоручик Дуб и кадет Биглер спорили на
лестнице о том, имеет ли никуда не зачисленный кадет право
претендовать на ливерную колбасу из того количества, которое
дано для офицеров различных рот, внизу, в кухне, уже
насытились, разлеглись на просторных лавках и вели разговоры о
всякой всячине, пуская вовсю дым из трубок.
Повар Юрайда объявил:
-- Итак, я сегодня изобрел замечательную вещь. Думаю, что
это произведет полный переворот в кулинарном искусстве. Ты
ведь, Ванек, знаешь, что в этой проклятой деревне я нигде не
мог найти майораны для ливера.
-- Herba majoranae,-- вымолвил старший писарь Ванек,
вспомнив, что он торговец аптекарскими товарами.
Юрайда продолжал:
-- Еще не исследовано, каким образом человеческий разум в
нужде ухитряется находить самые разнообразные средства, как
перед ним открываются новые горизонты, как он начинает
изобретать всякие невероятные вещи, которые человечеству до сих
пор и не снились... Ищу я по всем домам майоран, бегаю,
разыскиваю всюду, объясняю, для чего это мне надо, какой он с
виду...
-- Тебе нужно было описать его запах,-- отозвался с лавки
Швейк, -- ты должен был сказать, что майоран пахнет, как
пузырек с чернилами, если его понюхать в аллее цветущих акаций.
На холме в Богдальце, возле Праги...
-- Но, Швейк,-- перебил умоляющим голосом
вольноопределяющийся Марек.-- Дайте Юрайде закончить.
Юрайда рассказывал дальше:
-- В одном доме я наткнулся на старого отставного солдата
времен оккупации Боснии и Герцеговины, который отбывал военную
службу уланом в Пардубицах и еще не забыл чешского языка. Тот
стал со мной спорить, что в Чехии в ливерную колбасу кладут не
майоран, а ромашку. Я, по правде сказать, не знал, что делать,
потому что каждый разумный и объективный человек должен считать
майоран королем всех пряностей, которые идут в ливерную
колбасу.
Необходимо было быстро найти такой заменитель, который
придал бы колбасе характерный пряный привкус. И вот в одном
доме я нашел свадебный миртовый веночек, висевший под образом
какого-то святого. Жили там молодожены, и веточки мирта у
веночка были еще довольно свежие. Я положил мирт в ливерную
колбасу; правда, свадебный веночек мне пришлось три раза
ошпарить кипятком, чтобы листочки стали мягкими и потеряли
чересчур острый запах и вкус. Понятно, когда я забирал для
ливера этот свадебный миртовый веночек, было пролито немало
слез... Молодожены, прощаясь со мной, уверяли, что за такое
кощунство -- ведь веночек свяченый -- меня убьет первая пуля.
Вы ели мой суп из потрохов, но никто из вас не заметил, что он
пахнет миртом, а не майораном.
-- В Индржиховом Градце,-- отозвался Швейк,-- много лет
тому назад был колбасник Йозеф Линек. У него на полке стояли
две коробки. В одной была смесь всяких пряностей, которые он
клал в кровяную и ливерную колбасу. В другой -- порошок от
насекомых, так как этот колбасник неоднократно мог
удостовериться, что его покупателям часто приходилось
разгрызать в колбасе клопа или таракана. Он всегда говорил, что
клопам присущ пряный привкус горького миндаля, который кладут в
бабу, но прусаки в колбасных изделиях воняют, как старая
заплесневелая Библия. Ввиду этого он зорко следил за чистотой в
своей мастерской и повсюду рассыпал порошок от насекомых.
Так вот, делал он раз кровяную колбасу, а у него в это
время был насморк. Схватил он коробку с порошком от насекомых и
всыпал этот порошок в фарш, приготовленный для кровяной
колбасы. С тех пор в Индржиховом Градце за кровяной колбасой
ходили только к Линеку. Люди буквально ломились к нему в лавку.
Он был не дурак и смекнул, что причиной всему -- порошок от
насекомых. С этого времени он стал заказывать наложенным
платежом целые ящики этого порошка, а фирму, у которой он его
покупал, предупредил, чтобы на ящиках писали: "Индийские
пряности". Это было его тайной, и он унес ее с собой в могилу.
Но самое интересное оказалось то, что из семей, которые
покупали у него кровяную колбасу, все тараканы и клопы ушли. С
тех пор Индржихов Градец принадлежит к самым чистым городам во
всей Чехии.
-- Ты кончил? -- спросил вольноопределяющийся Марек,
которому, должно быть, тоже не терпелось принять участие в
разговоре.
-- С этим я покончил,-- ответил Швейк,-- но аналогичный
случай произошел в Бескидах, об этом я расскажу вам, когда мы
пойдем в сражение.
Вольноопределяющийся Марек начал:
-- Поварское искусство лучше всего познается во время
войны, особенно на фронте. Позволю себе маленькое сравнение. В
мирное время все мы читали и слушали о так называемых ледяных
супах, то есть о супах, в которые кладут лед. Это --
излюбленные блюда в Северной Германии, Дании, Швеции. Но вот
пришла война, и нынешней зимой на Карпатах у солдат было
столько мерзлого супа, что они в рот его не брали, а между тем
это -- изысканное блюдо.
-- Мерзлый гуляш есть можно,-- возразил старший писарь
Ванек,-- но недолго, самое большее неделю. Из-за него наша
девятая рота оставила окопы.
-- Еще в мирное время,-- необычайно серьезно заметил
Швейк,-- вся военная служба вертелась вокруг кухни и вокруг
разнообразнейших кушаний. Был у нас в Будейовицах
обер-лейтенант Закрейс, тот всегда вертелся около офицерской
кухни, и если солдат в чем-нибудь провинится, он скомандует ему
"смирно" и напустится: "Мерзавец, если это еще раз повторится,
я сделаю из твоей рожи настоящую отбивную котлету, раздавлю
тебя в картофельное пюре и потом тебе же дам это все сожрать.
Полезут из тебя гусиные потроха с рисом, будешь похож на
шпигованного зайца на противне. Вот видишь, ты должен
исправиться, если не хочешь, чтоб люди принимали тебя за
фаршированное жаркое с капустой".
Дальнейшее изложение и интересный разговор об
использовании меню в целях воспитания солдат в довоенное время
были прерваны страшным криком сверху, где закончился
торжественный обед.
В беспорядочном гомоне голосов выделялся резкий голос
кадета Биглера:
-- Солдат должен еще в мирное время знать, чего требует
война, а во время войны не забывать того, чему научился на
учебном плацу.
Потом запыхтел подпоручик Дуб:
-- Прошу констатировать, мне уже в третий раз наносят
оскорбление.
Наверху совершались великие дела.
Подпоручик Дуб, лелеявший известные коварные умыслы против
кадета Биглера и жаждавший излить свою душу перед командиром
батальона, был встречен страшным ревом офицеров. На всех
замечательно подействовала еврейская водка.
Один старался перекричать другого, намекая на
кавалерийское искусство подпоручика Дуба: "Без грума не
обойдется!", "Испуганный мустанг!", "Как долго, приятель, ты
пробыл среди ковбоев на Западе?", "Цирковой наездник!"
Капитан Сагнер быстро сунул Дубу стопку проклятой водки, и
оскорбленный подпоручик Дуб подсел к столу. Он придвинул
старый, поломанный стул к поручику Лукашу, который
приветствовал его участливыми словами: "Мы уже все съели,
товарищ".
Кадет Биглер строго по инструкции доложил о себе капитану
Сагнеру и другим офицерам, каждый раз повторяя: "Кадет Биглер
прибыл в штаб батальона". Хотя все это видели и знали, тем не
менее его грустная фигура каким-то образом осталась
незамеченной.
Биглер взял полный стакан, скромно уселся у окна и ждал
удобного момента, чтобы бросить на ветер свои познания,
почерпнутые из учебников.
Подпоручик Дуб, которому ужасная сивуха ударила в голову,
стуча пальцем по столу, ни с того ни с сего обратился к
капитану Сагнеру:
-- Мы с окружным начальником всегда говорили: "Патриотизм,
верность долгу, самосовершенствование -- вот настоящее оружие
на войне". Напоминаю вам об этом именно сегодня, когда наши
войска в непродолжительном времени перейдут через границы.
До этих слов продиктовал уже больной Ярослав Гашек
"Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны".
Смерть, наступившая 3 января 1923 года, заставила его умолкнуть
навсегда и помешала закончить один из самых прославленных и
наиболее читаемых романов, созданных после первой мировой
войны.
Так они резали воздух свыше четверти часа; вдруг
подпоручик Дуб почувствовал, что у него пучит живот, и что было
бы желательно остановить машину, вылезти, сойти в ров, спустить
штаны и облегчиться.
Он держался героем до сто двадцать шестого километра, но
больше не вынес, энергично дернул шофера за шинель и крикнул
ему в ухо: "Halt!"
-- Кадет Биглер,-- милостиво сказал подпоручик Дуб, быстро
соскакивая с автомобиля и спускаясь в ров,-- теперь у вас также
есть возможность...
-- Благодарю,-- ответил кадет Биглер,-- я не хочу
понапрасну задерживать машину.
Кадет Биглер, который тоже чувствовал крайнюю потребность,
решил про себя, что скорее наложит в штаны, чем упустит
прекрасный случай осрамить подпоручика Дуба.
До Золтанца подпоручик Дуб еще два раза останавливал
машину и на последней остановке угрюмо буркнул:
-- На обед мне подали бигос по-польски. Из батальона пошлю
телеграфную жалобу в бригаду. Испорченная кислая капуста и
негодная к употреблению свинина. Дерзость поваров переходит
всякие границы. Кто меня еще не знает, тот узнает.
-- Фельдмаршал Ностиц-Ринек, цвет запасной кавалерии,--
ответил на это Биглер,-- издал сочинение "Was schadet clem
Magen im Kriege" /"Что вредит желудку на войне" (нем.)/, в
котором он вообще не рекомендует есть свинину во время военных
тягот и лишений. Всякая неумеренность в походе вредна.
Подпоручик Дуб не произнес ни слова, только подумал про
себя: "Я тебе покажу ученость, мальчишка",-- а потом,
поразмыслив, задал Биглеру глупейший вопрос:
-- Итак, кадет Биглер, вы думаете, что офицер, по
отношению к которому вы должны вести себя как подчиненный,
неумеренно ест? Не собирались ли вы, кадет Биглер, сказать, что
я обожрался? Благодарю за грубость. Будьте уверены, я с вами
рассчитаюсь, вы меня еще не знаете, но когда меня узнаете,
вспомните подпоручика Дуба.
На последнем слове он чуть было не прикусил себе язык, так
как в это время они перелетели через вымоину.
Кадет Биглер опять промолчал, что снова оскорбило
подпоручика Дуба, и он грубо спросил:
-- Послушайте, кадет Биглер, я думаю, вас учили отвечать
на вопросы своего начальника?
-- Конечно,-- сказал кадет Биглер,-- есть такое место в
уставе. Но прежде всего следует разобраться в наших
взаимоотношениях. Насколько мне известно, я еще никуда не
прикомандирован, так что вопрос о моем непосредственном
подчинении вам, господин подпоручик, совершенно отпадает.
Однако самым важным является то, что в офицерских кругах на
вопросы начальников подчиненный обязан отвечать лишь по
служебным делам. Поскольку мы здесь сидим вдвоем в автомобиле,
мы не представляем собой никакой боевой единицы, принимающей
участие в определенной военной операции, между нами нет никаких
служебных отношений. Мы оба направляемся к своим
подразделениям, и ответ на ваш вопрос, собирался ли я сказать,
что вы, господин подпоручик, обожрались, ни в коем случае не
явился бы служебным высказыванием.
-- Вы кончили? -- заорал на него подпоручик Дуб.-- Вы...
-- Да,-- заявил твердо кадет Биглер,-- не забывайте,
господин подпоручик, что нас рассудит офицерский суд чести.
Подпоручик Дуб был вне себя от злости и бешенства.
Обыкновенно, волнуясь, он нес еще большую ерунду, чем в
спокойном состоянии.
Поэтому он проворчал:
-- Вопрос о вас будет решать военный суд.
Кадет Биглер воспользовался случаем, чтобы окончательно
добить Дуба, и потому самым дружеским тоном сказал:
-- Ты шутишь, товарищ.
Подпоручик Дуб крикнул шоферу, чтобы тот остановился.
-- Один из нас должен идти пешком,-- сказал он
заплетающимся языком.
-- Я еду,-- спокойно ответил кадет Биглер,-- а ты,
товарищ, поступай как хочешь.
-- Поехали,-- словно в бреду заревел на шофера подпоручик
Дуб и завернулся в тогу молчания, полного достоинства, как Юлий
Цезарь, когда к нему приблизились заговорщики с кинжалами,
чтобы пронзить его.
Так они приехали в Золтанец, где напали на след своего
батальона.
В то время как подпоручик Дуб и кадет Биглер спорили на
лестнице о том, имеет ли никуда не зачисленный кадет право
претендовать на ливерную колбасу из того количества, которое
дано для офицеров различных рот, внизу, в кухне, уже
насытились, разлеглись на просторных лавках и вели разговоры о
всякой всячине, пуская вовсю дым из трубок.
Повар Юрайда объявил:
-- Итак, я сегодня изобрел замечательную вещь. Думаю, что
это произведет полный переворот в кулинарном искусстве. Ты
ведь, Ванек, знаешь, что в этой проклятой деревне я нигде не
мог найти майораны для ливера.
-- Herba majoranae,-- вымолвил старший писарь Ванек,
вспомнив, что он торговец аптекарскими товарами.
Юрайда продолжал:
-- Еще не исследовано, каким образом человеческий разум в
нужде ухитряется находить самые разнообразные средства, как
перед ним открываются новые горизонты, как он начинает
изобретать всякие невероятные вещи, которые человечеству до сих
пор и не снились... Ищу я по всем домам майоран, бегаю,
разыскиваю всюду, объясняю, для чего это мне надо, какой он с
виду...
-- Тебе нужно было описать его запах,-- отозвался с лавки
Швейк, -- ты должен был сказать, что майоран пахнет, как
пузырек с чернилами, если его понюхать в аллее цветущих акаций.
На холме в Богдальце, возле Праги...
-- Но, Швейк,-- перебил умоляющим голосом
вольноопределяющийся Марек.-- Дайте Юрайде закончить.
Юрайда рассказывал дальше:
-- В одном доме я наткнулся на старого отставного солдата
времен оккупации Боснии и Герцеговины, который отбывал военную
службу уланом в Пардубицах и еще не забыл чешского языка. Тот
стал со мной спорить, что в Чехии в ливерную колбасу кладут не
майоран, а ромашку. Я, по правде сказать, не знал, что делать,
потому что каждый разумный и объективный человек должен считать
майоран королем всех пряностей, которые идут в ливерную
колбасу.
Необходимо было быстро найти такой заменитель, который
придал бы колбасе характерный пряный привкус. И вот в одном
доме я нашел свадебный миртовый веночек, висевший под образом
какого-то святого. Жили там молодожены, и веточки мирта у
веночка были еще довольно свежие. Я положил мирт в ливерную
колбасу; правда, свадебный веночек мне пришлось три раза
ошпарить кипятком, чтобы листочки стали мягкими и потеряли
чересчур острый запах и вкус. Понятно, когда я забирал для
ливера этот свадебный миртовый веночек, было пролито немало
слез... Молодожены, прощаясь со мной, уверяли, что за такое
кощунство -- ведь веночек свяченый -- меня убьет первая пуля.
Вы ели мой суп из потрохов, но никто из вас не заметил, что он
пахнет миртом, а не майораном.
-- В Индржиховом Градце,-- отозвался Швейк,-- много лет
тому назад был колбасник Йозеф Линек. У него на полке стояли
две коробки. В одной была смесь всяких пряностей, которые он
клал в кровяную и ливерную колбасу. В другой -- порошок от
насекомых, так как этот колбасник неоднократно мог
удостовериться, что его покупателям часто приходилось
разгрызать в колбасе клопа или таракана. Он всегда говорил, что
клопам присущ пряный привкус горького миндаля, который кладут в
бабу, но прусаки в колбасных изделиях воняют, как старая
заплесневелая Библия. Ввиду этого он зорко следил за чистотой в
своей мастерской и повсюду рассыпал порошок от насекомых.
Так вот, делал он раз кровяную колбасу, а у него в это
время был насморк. Схватил он коробку с порошком от насекомых и
всыпал этот порошок в фарш, приготовленный для кровяной
колбасы. С тех пор в Индржиховом Градце за кровяной колбасой
ходили только к Линеку. Люди буквально ломились к нему в лавку.
Он был не дурак и смекнул, что причиной всему -- порошок от
насекомых. С этого времени он стал заказывать наложенным
платежом целые ящики этого порошка, а фирму, у которой он его
покупал, предупредил, чтобы на ящиках писали: "Индийские
пряности". Это было его тайной, и он унес ее с собой в могилу.
Но самое интересное оказалось то, что из семей, которые
покупали у него кровяную колбасу, все тараканы и клопы ушли. С
тех пор Индржихов Градец принадлежит к самым чистым городам во
всей Чехии.
-- Ты кончил? -- спросил вольноопределяющийся Марек,
которому, должно быть, тоже не терпелось принять участие в
разговоре.
-- С этим я покончил,-- ответил Швейк,-- но аналогичный
случай произошел в Бескидах, об этом я расскажу вам, когда мы
пойдем в сражение.
Вольноопределяющийся Марек начал:
-- Поварское искусство лучше всего познается во время
войны, особенно на фронте. Позволю себе маленькое сравнение. В
мирное время все мы читали и слушали о так называемых ледяных
супах, то есть о супах, в которые кладут лед. Это --
излюбленные блюда в Северной Германии, Дании, Швеции. Но вот
пришла война, и нынешней зимой на Карпатах у солдат было
столько мерзлого супа, что они в рот его не брали, а между тем
это -- изысканное блюдо.
-- Мерзлый гуляш есть можно,-- возразил старший писарь
Ванек,-- но недолго, самое большее неделю. Из-за него наша
девятая рота оставила окопы.
-- Еще в мирное время,-- необычайно серьезно заметил
Швейк,-- вся военная служба вертелась вокруг кухни и вокруг
разнообразнейших кушаний. Был у нас в Будейовицах
обер-лейтенант Закрейс, тот всегда вертелся около офицерской
кухни, и если солдат в чем-нибудь провинится, он скомандует ему
"смирно" и напустится: "Мерзавец, если это еще раз повторится,
я сделаю из твоей рожи настоящую отбивную котлету, раздавлю
тебя в картофельное пюре и потом тебе же дам это все сожрать.
Полезут из тебя гусиные потроха с рисом, будешь похож на
шпигованного зайца на противне. Вот видишь, ты должен
исправиться, если не хочешь, чтоб люди принимали тебя за
фаршированное жаркое с капустой".
Дальнейшее изложение и интересный разговор об
использовании меню в целях воспитания солдат в довоенное время
были прерваны страшным криком сверху, где закончился
торжественный обед.
В беспорядочном гомоне голосов выделялся резкий голос
кадета Биглера:
-- Солдат должен еще в мирное время знать, чего требует
война, а во время войны не забывать того, чему научился на
учебном плацу.
Потом запыхтел подпоручик Дуб:
-- Прошу констатировать, мне уже в третий раз наносят
оскорбление.
Наверху совершались великие дела.
Подпоручик Дуб, лелеявший известные коварные умыслы против
кадета Биглера и жаждавший излить свою душу перед командиром
батальона, был встречен страшным ревом офицеров. На всех
замечательно подействовала еврейская водка.
Один старался перекричать другого, намекая на
кавалерийское искусство подпоручика Дуба: "Без грума не
обойдется!", "Испуганный мустанг!", "Как долго, приятель, ты
пробыл среди ковбоев на Западе?", "Цирковой наездник!"
Капитан Сагнер быстро сунул Дубу стопку проклятой водки, и
оскорбленный подпоручик Дуб подсел к столу. Он придвинул
старый, поломанный стул к поручику Лукашу, который
приветствовал его участливыми словами: "Мы уже все съели,
товарищ".
Кадет Биглер строго по инструкции доложил о себе капитану
Сагнеру и другим офицерам, каждый раз повторяя: "Кадет Биглер
прибыл в штаб батальона". Хотя все это видели и знали, тем не
менее его грустная фигура каким-то образом осталась
незамеченной.
Биглер взял полный стакан, скромно уселся у окна и ждал
удобного момента, чтобы бросить на ветер свои познания,
почерпнутые из учебников.
Подпоручик Дуб, которому ужасная сивуха ударила в голову,
стуча пальцем по столу, ни с того ни с сего обратился к
капитану Сагнеру:
-- Мы с окружным начальником всегда говорили: "Патриотизм,
верность долгу, самосовершенствование -- вот настоящее оружие
на войне". Напоминаю вам об этом именно сегодня, когда наши
войска в непродолжительном времени перейдут через границы.
До этих слов продиктовал уже больной Ярослав Гашек
"Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны".
Смерть, наступившая 3 января 1923 года, заставила его умолкнуть
навсегда и помешала закончить один из самых прославленных и
наиболее читаемых романов, созданных после первой мировой
войны.