Страница:
не роптать.
После вторых похорон мисс Дженкинс настояла на том, чтобы мисс Джесси
погостила у нее, а не возвращалась в опустевший дом, тем более что у нее не
было средств жить в нем дальше, как она сама нам сказала. У нее оставалось
что-то около двадцати фунтов годового дохода, не считая процентов с суммы,
которую удастся выручить за мебель - прожить на это было невозможно, и мы
начали обсуждать, каким способом она могла бы зарабатывать деньги.
- Я умею шить, - сказала мисс Джесси, - и мне нравится ходить за
больными. Кроме того, мне кажется, я сумела бы вести хозяйство, если бы
кто-нибудь взял меня в экономки, или же я могла бы служить продавщицей, если
бы меня научили моим обязанностям.
Мисс Дженкинс разгневанно объявила, что ничего подобного она делать не
будет, и почти час спустя все еще разговаривала сама с собой о том, что
"некоторые люди не понимают, что, будучи дочерьми капитана, они должны
считаться со своим положением", - когда принесла мисс Джесси глубокую
тарелку тщательно приготовленного саго и стояла над ней, словно часовой,
пока последняя ложка не была съедена, и только затем покинула комнату. Мисс
Джесси, начав объяснять мне, чем еще она могла бы заняться, незаметно
заговорила с давно ушедших днях, и я настолько заинтересовалась, что
перестала замечать время. Мы обе вздрогнули, когда мисс Дженкинс внезапно
вернулась и застала нас обеих в слезах. Я боялась, что она рассердится -
ведь она часто повторяла, что слезы мешают пищеварению, а я знала, как она
хочет, чтобы мисс Джесси поскорее окрепла. Но мисс Дженкинс не рассердилась,
вид у нее был загадочный и взволнованный, и она несколько раз прошлась мимо
нас, прежде чем заговорила:
- Я была так поражена... то есть ничуть не поражена... извините, милая
мисс Джесси... Я была очень удивлена... то есть пришел один джентльмен, с
котором вы когда-то были знакомы, дорогая мисс Джесси...
Мисс Джесси побелела, затем залилась алой, краской и нетерпеливо
посмотрела на мисс Дженкинс.
- Джентльмен, милочка, который спрашивает, можете ли вы его принять.
- Это... неужели это... - пробормотала мисс Джесси и умолкла.
- Вот его карточка, - сказала мисс Дженкинс, вручая ее мисс Джесси, и
над ее склоненной головой начала подмигивать мне, делать странные гримасы и
беззвучно произнесла длинную фразу, из которой я, разумеется, не поняла ни
слова.
- Можно ему войти? - спросила наконец мисс Дженкинс.
- О да, конечно, - ответила мисс Джесси тоном, который говорил: "Это
ваш дом, и вы можете приглашать в него, кого вам угодно". Она взяла вязанье
мисс Мэтти и принялась усердно считать петли, хотя я видела, что она вся
дрожит.
Мисс Дженкинс позвонила в колокольчик и отдала распоряжение служанке
проводить майора Гордона в гостиную. Через минуту в комнату вошел красивый
человек лет сорока с открытым мужественным лицом. Он пожал руку мисс Джесси,
но она упорно смотрела в пол, и он не мог увидеть ее глаз. Мисс Дженкинс
спросила, не помогу ли я ей обвязать банки с вареньем в кладовой, и, хотя
мисс Джесси дернула меня за платьев даже бросила на меня молящий взгляд, я
не посмела не пойти туда, куда меня позвала мисс Дженкинс. Однако мы не
пошли перевязывать банки с вареньем в кладовой, а остались в столовой, где
мисс Дженкинс пересказала мне все, что ей поведал майор Гордон: как он
служил в одном полку с капитаном Брауном и познакомился с мисс Джесси, тогда
цветущей восемнадцатилетней девушкой, как он полюбил ее, хотя несколько лет
таил свою любовь про себя, как, унаследовав от дяди поместье в Шотландии, он
сделал ей предложение и получил отказ, но при этом она была так взволнована
и видимо огорчена, что он уверился в ее взаимности, и как он узнал, что
препятствием был роковой недуг, уже тогда угрожавший ее сестре. Она
проговорилась, что, по словам врачей, боли будут страшными и постоянными, а
ухаживать за бедной милой Мэри, ободрять и утешать их отца, кроме нее,
некому. Они не раз долго разговаривали о будущем, но когда она наотрез
отказалась дать ему слово, что станет его женой, когда все будет кончено, он
вспылил, тут же полностью порвал с ней и уехал за границу, уверяя себя, что
она бессердечна и ему следует поскорее ее забыть. Он путешествовал по
Востоку и, возвращаясь на родину, прочел в Риме рассказ о гибели капитана
Брауна, напечатанный в "Галиньяни".
Тут мисс Мэтти, которая отсутствовала все утро и только сейчас
вернулась домой, вбежала в столовую с чрезвычайно расстроенным и смущенным
видом.
- Только подумать! - воскликнула она. - Дебора, в гостиной сидит
какой-то джентльмен, и его рука лежит на талии мисс Джесси!
Глаза мисс Мэтти округлились от ужаса.
Мисс Дженкинс тотчас вывела ее из заблуждения:
- Это самое подходящее место для его руки! Уйди, Матильда, и не
вмешивайся в чужие дела.
Такая отповедь из уст сестры, которая до тех пор была столпом приличий,
совсем ошеломила бедную мисс Мэтти, и она вышла из столовой в полной
растерянности.
Последний раз я видела бедную мисс Дженкинс много лет спустя после
этого события. Миссис Гордон поддерживала самые теплые и дружеские отношения
со всем Крэнфордом. Мисс Дженкинс, мисс Мэтти и мисс Пул не раз гостили у
нее и, вернувшись, восторженно рассказывали о том, какой у нее дом, какой
муж, как она одевается и как выглядит. Вместе со счастьем к ней отчасти
вернулась красота ее юности, и к тому же она была года на два моложе, чем мы
думали. Глаза у нее всегда были прелестны, а когда она стала миссис Гордон,
то и против ямочек уже ничего нельзя было возразить. В то время, о котором я
начала говорить, - когда я в последний раз видела мисс Дженкинс, - та совсем
одряхлела и несколько утратила былую непреклонность воли. У них гостила
тогда маленькая Флора Гордон, и когда я вошла, девочка читала вслух мисс
Дженкинс, которая лежала на кушетке, очень слабая и изменившаяся. При виде
меня Флора отложила "Рассеянного".
- А! - сказала мисс Дженкинс. - Я уже не та, что, раньше, милочка.
Глаза что-то стали плоховаты. Если бы, Флора не читала мне, не знаю, как бы
я коротала дни. - А вы когда-нибудь читали "Рассеянного"? Удивительная,
книга, удивительная! И очень полезная для Флоры. (С этим последним я,
наверное, согласилась бы, если бы девочка могла хотя бы половину слов читать
не по слогам, и понимала бы смысл трети из них.) Гораздо лучше той нелепой
старинной книги со странным названием... еще бедный капитан Браун был убит
за то, что читал ее... книги. мистера Боза, ну, знаете, "Старый Поз". Когда
я была молоденькой девушкой... очень давно это было... я играла Люси в
"Старом Позе"...
И она болтала еще долго, так что Флора успела прочесть изрядный кусок
"Рождественской песни", которую мисс Мэтти забыла на столе.
ДАВНЯЯ ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ
Я полагала, что после смерти мисс Дженкинс мои сношения с Крэнфордом
кончатся или, во всяком случае, ограничатся перепиской, которая способна
заменить живое общение не больше, чем альбомы с засушенными цветами
(по-моему, они называются гербариями) могут заменить живые душистые цветы
лугов и полей. А потому я была приятно удивлена, получив письмо от мисс Пул
(у которой по завершении моего ежегодного визита к мисс Дженкинс я всегда
проводила еще неделю) с приглашением погостить у нее, а затем, дня через два
после того, как я его приняла, пришло письмецо от мисс Мэтти - она со
множеством обиняков робко объясняла мне, какое удовольствие я ей доставлю,
если погощу неделю-другую у нее либо до моего визита к мисс Пул, либо после
него. "Ведь я хорошо понимаю, - писала она, - что после кончины моей дорогой
сестры не могу предложить ничего заманчивого и обществом моих друзей обязана
только их доброте".
Разумеется, я обещала погостить у милой мисс Мэтти после мисс Пул и на
другой день после приезда в Крэнфорд отправилась к ней, стараясь представить
себе, каким стал дом без мисс Дженкинс, и думая о возможных переменах с
некоторой тревогой. Едва я вошла, мисс Мэтти начала плакать. По-видимому,
ожидая меня, она совсем разнервничалась. Я утешала ее, как могла, и вскоре
убедилась, что лучшим утешением были мои искренние похвалы покойной. Мисс
Мэтти медленно наклоняла голову в такт перечислению добродетелей своей
сестры, и в конце концов не сумела сдержаться, и закрыв носовым платком
лицо, по которому уже давно катились тихие слезы, громко зарыдала.
- Милая мисс Мэтти, - пробормотала я, беря ее за руку, потому что у
меня не было слов, чтобы выразить ей, как мне жаль ее теперь, когда она
осталась на свете совсем одна.
Она отняла платок от лица и сказала:
- Милочка, пожалуйста, не называйте меня Мэтти. Ей ведь это не
нравилось. Боюсь, я часто делала то, что ей не нравилось, а теперь ее больше
нет. Называйте меня Матильдой, душенька, хорошо?
Я обещала, и в тот же день мы с мисс Пул начали упражняться, чтобы
приучить себя к новому имени. Постепенно о желании мисс Матильды узнал весь
Крэнфорд, и все мы старались отвыкнуть от ее уменьшительного имени. Однако
наши усилия оказались тщетными, и со временем мы оставили эту попытку.
Мой визит к мисс Пул не был ознаменован никакими событиями. Мисс
Дженкинс так долго правила светской жизнью Крэнфорда, что теперь, после ее
кончины, ни у кого не хватало, духа дать званый вечер. Высокородная миссис
Джеймисон, которой сама мисс Дженкинс всегда щепетильно уступала первенство,
была толста, апатична и всецело зависела от своих старых слуг. Если они
решали, что она должна дать званый вечер, они напоминали ей об этом, а если
нет, то сама она ничего не предпринимала. А потому у меня было сколько
угодно времени, чтобы выслушивать рассказы мисс Пул о давно прошедших днях,
пока она вязала, а я шила рубашки отцу. Я всегда захватывала в Крэнфорд
какое-нибудь простое шитье, так как читали мы мало, гуляли тоже мало, и я
скоро обнаружила, что легко справляюсь там с работой, которую никак не
успеваю кончить дома. Один из рассказов мисс Пул был посвящен призрачной
любовной истории, о которой давным-давно как будто ходили неясные слухи.
Вскоре настал день, когда я должна была покинуть кров мисс Пул и
отправиться к мисс Матильде. Она встретила меня с некоторой тревогой,
опасаясь, что устроила меня недостаточно удобно. Пока я распаковывала свои
вещи, она то и дело входила ко мне, чтобы помешать огонь в камине, который в
конце концов от этого чуть не погас.
- Вам будет довольно ящиков, милочка? Я точно не знаю, как их
распределяла моя сестра. У нее была превосходная система. И конечно, она за
одну неделю обучила бы служанку топить камин как следует, а ведь Фанни
служит у меня уже четыре месяца.
Впрочем, прислуга была постоянной причиной тревог и жалоб, да и не
удивительно; ведь если в "благородном обществе" Крэнфорда джентльмены были
почти неслыханной редкостью, то низшие классы изобиловали ими, а вернее, их
соответствиями - красивыми молодыми людьми. Хорошенькие опрятные служанки
имели большой выбор очень приличных "дружков", и их хозяйки, даже если они
не испытывали, подобно мисс Матильде, своего рода мистического ужаса перед
мужчинами и узами брака, все же имели полное право опасаться, как бы
миловидной служанке не вскружил голову столяр, мясник, садовник или еще
кто-нибудь из тех, кому их ремесло открывало доступ в дом, и кто, к
несчастью, обычно бывал красив и холост. Поклонники Фанни, если они у нее
были (а мисс Матильда подозревала такое их невероятное количество, что, не
будь девушка и правда очень хорошенькой, я усомнилась бы, есть ли у нее хотя
бы один вздыхатель), причиняли ее хозяйке бесконечные беспокойства. Условия,
на которых она была нанята, возбраняли ей обзаводиться "дружками", и хотя
она, теребя край передника, простодушно сказала: "С вашего позволения,
сударыня, у меня никогда их больше одного зараз не бывает", - мисс Мэтти
наложила запрет и на этого единственного. Тем не менее над кухней тяготел
призрак мужчины. Фанни заверила меня, что это было одно воображение, а не то
я поклялась бы, что однажды вечером, заглянув в кладовую с каким-то
поручением, своими глазами видела, как за дверью чулана молниеносно исчезли
фалды сюртука; а в другой раз, когда наши часы остановились и я спустилась
вниз узнать время, между высокими часами и открытой кухонной дверью я
заметила нечто, удивительно похожее на молодого человека, втиснутого в это
узкое пространство. Фанни же с какой-то странной поспешностью схватила свечу
со стола, так что циферблат погрузился в тень, и с неколебимой уверенностью
сообщила мне, который час, - причем на полчаса вперед, как мы обнаружили
потом, услышав бой церковных курантов.
Но, как бы то ни было, Фанни пришлось оставить свое место, и мисс
Матильда умоляла меня погостить у нее подольше, чтобы помочь ей
"приладиться" к новой служанке, - и я согласилась после того, как отец
написал, что пока еще не ждет меня домой. Новая служанка была неотесанной
деревенской девушкой, которая прежде батрачила на ферме, но, когда она
пришла наниматься, мне понравилось ее честное простодушное лицо, и я обещала
мисс Матильде, что обучу ее порядкам, а порядки эти определялись тем, что,
по мнению мисс Матильды, было бы одобрено ее сестрой. Пока мисс Дженкинс
была жива, многие домашние законы и правила служили предметом жалоб мне на
ухо, но теперь, после ее кончины, даже я, несмотря на мое привилегированное
положение любимицы, не осмеливалась предложить никаких изменений. Например,
за обедом мы точно соблюдали ритуал, установленный "в доме моего отца,
крэнфордского священника", а потому вино и десерт были обязательными. Однако
графины наполнялись, только когда приглашались гости, а к тому, что в них
оставалось, мы - хотя у наших приборов неизменно ставились две рюмки -
притрагивались редко, и перед следующим званым вечером состояние вина
исследовалось и обсуждалось на семейном совете. Чаще всего остатки шли
беднякам, но порой, если вина после предыдущего праздничного события (со
времени которого могло пройти и пять месяцев) оставалось еще много, графин
доливали вином из свежей бутылки. По-моему, капитан Браун не особенно любил
вино: я заметила, что он никогда не доканчивал даже первой рюмки, хотя
военные обычно выпивают их несколько. На десерт мисс Дженкинс имела
обыкновение собственноручно собирать смородину и крыжовник, хотя мне
казалось, что они были бы куда вкуснее, если бы их можно было рвать прямо с
куста. Однако, как заметила мисс Дженкинс, в этом случае летом на десерт
нечего было бы подать. А так мы чувствовали себя весьма элегантными: две
рюмки для каждой из нас, блюдо с крыжовником посредине, блюда со смородиной
и сухариками по его сторонам и два графина позади них. Появление апельсинов
сопровождалось любопытной церемонией. Мисс Дженкинс не нравилось, когда их
резали, так как сок, по ее словам, брызгал неизвестно куда; и вкушать
апельсин полагалось лишь одним способом - высасывая его (только она, мне
кажется, употребляла более благозвучное слово). Однако эта процедура
вызывала неприятные ассоциации с грудными младенцами, а потому в
апельсиновый сезон мисс Дженкинс и мисс Мэтти после десерта вставали, в
молчании брали по апельсину и удалялись в уединение своих спален, дабы там
предаться высасыванию этих плодов.
Иногда я пыталась уговорить мисс Мэтти не уходить, и при жизни ее
сестры мне это раза два удавалось. Я ставила экран и не смотрела в ее
сторону, а она, по ее выражению, старалась не досаждать мне чмоканьем, но
теперь моя просьба остаться со мной в теплой столовой и съесть апельсин, как
ей будет угодно, привела ее в ужас. И так было, во всем. Порядки мисс
Дженкинс соблюдались с неслыханной прежде строгостью, ибо та, что установила
их, удалилась в мир иной, и некому было их смягчить. Во всем же остальном
мисс Матильду отличали даже чрезмерные уступчивость и нерешительность. На
моих глазах Фанни раз двадцать в течение утра заставляла ее менять
распоряжения относительно обеда, и мне порой казалось, что ловкая девчонка
пользовалась слабостью мисс Матильды нарочно, чтобы совсем ее запутать и
укрепить свою власть над ней. А потому я решила не уезжать, пока хорошенько
не узнаю Марту, и тогда, если она окажется преданной душой, предупредить ее,
чтобы она не беспокоила свою хозяйку всякими мелочами.
Марта была грубовата и имела неприятную привычку прямо говорить все,
что ей приходило в голову; кроме того, она была энергична, благожелательна и
очень невежественна. Примерно через неделю после того, как она появилась в
доме, мисс Матильда получила с утренней почтой письмо, весьма нас с ней
удивившее, - от ее родственника, который прослужил в Индии лет двадцать -
тридцать и недавно (о чем мы узнали из "Армейских списков") возвратился на
родину с больной женой, никогда не видевшей своих английских родственников.
Майор Дженкинс писал, что они намерены переночевать в Крэнфорде по пути в
Шотландию - если мисс Матильде неудобно принять их у себя, они остановятся в
гостинице, но надеются провести с ней как можно больше времени в течение
дня. Разумеется, это не может быть ей неудобно, - объявила она: ведь весь
Крэнфорд знает, что спальня ее сестры свободна. Однако я убеждена, что она
предпочла бы, чтобы майор навсегда остался в Индии и забыл о существовании
своих английских родственниц.
- Ах, но как же я их устрою? - растерянно спрашивала она. - Будь Дебора
жива, она бы знала, как принять приезжающего погостить джентльмена. Надо ли
положить бритвы в его туалетную? И ведь у меня их нет! А у Деборы они
нашлись бы! А ночные туфли, а щетки, чтобы чистить мундир?
Я высказала предположение, что, вероятно, все это он привезет с собой.
- А как я узнаю, когда после обеда мне следует встать и оставить его в
столовой допивать вино? Дебора сделала бы это вовремя, она была бы
совершенно в своей стихии. Как вы думаете, нужно будет варить для него кофе?
Я обещала заняться кофе, сказала, что приобщу Марту к искусству
прислуживать за столом (надо признаться, оно было ей совершенно неведомо), и
добавила, что майор и миссис Дженкинс, несомненно, понимают, каким простым и
тихим должен быть образ жизни одинокой дамы в провинциальном городке. Тем не
менее она никак не могла успокоиться. Я уговорила ее вылить содержимое
графинов и достать из погреба две запечатанные бутылки. К сожалению, я не
могла отослать ее, когда давала наставления Марте, и она то и дело
перебивала меня все новыми и новыми указаниями, так что совсем запутала
бедную девушку, которая стояла с открытым ртом и смотрела то на меня, то на
нее.
- Обнесите обедающих овощами, - сказала я (что, как я вижу теперь, было
глупо, поскольку отнюдь не соответствовало тишине и простоте, к которым мы
стремились) и, заметив растерянный взгляд Марты, пояснила: - Обойдите с
блюдом тех, кто обедает, чтобы они сами накладывали себе овощи.
- И обязательно начинайте с дам, - вставила мисс Матильда. -
Обязательно подходите сначала к дамам, а потом уже к джентльменам, когда
прислуживаете за столом.
- Хорошо, сударыня, я так и сделаю, - ответила Марта. - Только мне
парни больше нравятся.
Это заявление Марты нас смутило и шокировало, но она, конечно, не имела
в виду ничего дурного, и, в общем, она старательно выполнила наши указания,
хотя и подтолкнула майора локтем, когда он не сразу принялся накладывать
себе картофель с блюда, которое она ему подставила.
Майор и его супруга оказались скромными, непритязательными людьми,
несколько вялыми - но, если не ошибаюсь, такая вялость свойственна всем, кто
долго жил в Индии. Мы пришли в ужас, когда выяснилось, что с ними приехало
двое слуг: индус-камердинер майора и пожилая горничная его жены. Но они
спали в гостинице и оказали нам немалую помощь, следя, чтобы их господа ни в
чем не нуждались. Марта, разумеется, все время таращила глаза на белый
тюрбан и коричневое лицо индуса, и я заметила, что мисс Матильда немного
ежилась, когда он прислуживал за столом. После их отъезда она даже спросила
меня, не нахожу ли я в нем сходства с Синей Бородой. В целом визит прошел
весьма удачно и до сих пор служит мисс Матильде неисчерпаемой темой для
разговоров. Крэнфорд он привел в большое волнение и даже побудил апатичную и
высокородную миссис Джеймисон задать мне несколько вопросов, когда я пришла
поблагодарить ее за любезность, с которой она снабдила мисс Матильду
сведениями о том, как следует обставить туалетную джентльмена, - впрочем,
надо признать, давала она эти сведения с утомленной манерой скандинавской
пророчицы!
Мой покой не нарушайте.
И, вот теперь я наконец перехожу к любовной истории.
Оказалось, что у мисс Пул был не то троюродный, не то четвероюродный
брат, который давным-давно сделал предложение мисс Мэтти, Этот кузен, мисс
Пул жил на своей земле в четырех-пяти милях от Крэнфорда, однако владения,
его были столь незначительны, что давали ему право считаться только йоменом,
а вернее, со смирением, которое паче, гордости, он просто, не пожелал,
вопреки примеру многих и многих фермеров, повысить себя в ранг помещика. Он
не позволял, чтобы его называли Томасом Холбруком, эсквайром, и даже
возвращал письма, надписанные таким образом, - объясняя на почте в
Крэнфорде, что он не эсквайр, а мистер Томас Холбрук, йомен. Он не желал
ничего менять в порядках, своего дома. Парадная дверь там стояла распахнутой
все лето напролет, а зимой плотно закрывалась и не была снабжена ни звонком,
ни молотком. Хозяин, если дверь оказывалась запертой, давал знать слугам о
своем приходе, стуча в нее кулаком или набалдашником трости. Он презирал все
требования утонченности и хороших манер, если только источником их не были
истинная доброта и благородство. Когда вокруг не было больных, он не считал
нужным понижать голос. Он в совершенстве знал местный диалект и постоянно им
пользовался. Впрочем, мисс Пул (которая сообщила мне все эти подробности)
тут же поспешила добавить, что так прекрасно и с таким чувством читать
вслух, как он, не умел никто, кроме покойного крэнфордского священника.
- Но почему же мисс Матильда не вышла за него? - спросила я.
- Право, не знаю. Она, по-моему, с радостью согласилась бы, но,
понимаете, кузен Томас не был джентльменом, на взгляд ее отца и мисс
Дженкинс.
- Но не они же за него выходили! - сказала я с досадой.
- Да, конечно, но им не нравилось, что он неровня мисс Мэтти. Ведь она
же была дочерью священника, и к тому же они состоят в каком-то родстве с
сэрам Питером Арли; мисс Дженкинс придавала этому большое значение.
- Бедная мисс Мэтти! - сказала я.
- Ну, я ведь знаю только, что он сделал предложение и получил отказ.
Может быть, он вовсе и не нравился мисс Мэтти, а мисс Дженкинс ни слова
против не сказала. Это же только мои догадки.
- И с тех пор она его больше не видела?
- По-моему, нет. Видите ли, Вудли, дом кузена Томаса, находится как раз
на полдороге между Крэнфордом и Милстоном, и вскоре после того, как ему
отказали, кузен Томас начал ездить на рынок в Милстон и почти не заглядывал
в Крэнфорд. Однажды, правда, мы с мисс Мэтти шли по Хай-стрит, как вдруг
она, ничего мне не говоря, свернула в переулок. А минуты через две-три,
смотрю, мне навстречу идет кузен Томас.
- А сколько ему теперь лет? - спросила я, после того как несколько
минут в молчании воздвигала воздушный замок.
- Да лет семьдесят, милочка, - ответила мисс Пул, и мой замок
разлетелся вдребезги, словно она подвела под него пороховую мину.
Вскоре после этой беседы - во всяком случае, в тот же самый раз, когда
я загостилась у мисс Матильды, - мне представился случай увидеть мистера
Холбрука, а кроме того, и стать свидетельницей первой встречи между ним и
его бывшей возлюбленной после тридцати, если не сорока, лет разлуки. Я
помогала решить, подойдет ли какой-нибудь из только что полученных
лавочником цветных шелков к серо-черному муслиновому платью, которое
требовалось надставить, когда в лавку вошел высокий, похожий на Дон-Кихота
старик и спросил шерстяные перчатки. Я никогда прежде его не видела
(внешность у него была запоминающаяся) и потому продолжала на него
посматривать, пока мисс Мэтти говорила с приказчиком. На незнакомце был
синий сюртук с медными пуговицами, серые панталоны и гетры, и он нетерпеливо
барабанил пальцами по прилавку. Когда он ответил на вопрос молодого
приказчика: "Что прикажете показать вам, сударь?" - мисс Матильда,
вздрогнув, опустилась на стул, и я сразу догадалась, кто он такой. Она
что-то спросила у приказчика, и он крикнул своему товарищу:
- Мисс Дженкинс требуется подкладочный шелк по два шиллинга два пенса
за ярд.
Услышав эту фамилию, мистер Холбрук во мгновение ока очутился рядом с
нами.
- Мэтти... мисс Матильда... мисс Дженкинс! Боже ты мой! Вот уж не узнал
бы вас! Как поживаете? Как поживаете? - Он тряс ее руку с жаром, говорившим
об искренней радости, но все повторял, словно про себя: "Вот уж, не узнал бы
вас!" И я поняла, что счастливому концу сентиментального романа, который,
быть может, рисовался моему воображению, сбыться не суждено.
Однако он продолжал разговаривать с нами все время, пока мы оставались
в лавке, а затем, отмахнувшись от приказчика, державшего так и не купленные
перчатки ("В другой раз, любезный, в другой раз!"), проводил нас до дома. С
удовольствием могу сказать, что моя подопечная, мисс Матильда, покинула
После вторых похорон мисс Дженкинс настояла на том, чтобы мисс Джесси
погостила у нее, а не возвращалась в опустевший дом, тем более что у нее не
было средств жить в нем дальше, как она сама нам сказала. У нее оставалось
что-то около двадцати фунтов годового дохода, не считая процентов с суммы,
которую удастся выручить за мебель - прожить на это было невозможно, и мы
начали обсуждать, каким способом она могла бы зарабатывать деньги.
- Я умею шить, - сказала мисс Джесси, - и мне нравится ходить за
больными. Кроме того, мне кажется, я сумела бы вести хозяйство, если бы
кто-нибудь взял меня в экономки, или же я могла бы служить продавщицей, если
бы меня научили моим обязанностям.
Мисс Дженкинс разгневанно объявила, что ничего подобного она делать не
будет, и почти час спустя все еще разговаривала сама с собой о том, что
"некоторые люди не понимают, что, будучи дочерьми капитана, они должны
считаться со своим положением", - когда принесла мисс Джесси глубокую
тарелку тщательно приготовленного саго и стояла над ней, словно часовой,
пока последняя ложка не была съедена, и только затем покинула комнату. Мисс
Джесси, начав объяснять мне, чем еще она могла бы заняться, незаметно
заговорила с давно ушедших днях, и я настолько заинтересовалась, что
перестала замечать время. Мы обе вздрогнули, когда мисс Дженкинс внезапно
вернулась и застала нас обеих в слезах. Я боялась, что она рассердится -
ведь она часто повторяла, что слезы мешают пищеварению, а я знала, как она
хочет, чтобы мисс Джесси поскорее окрепла. Но мисс Дженкинс не рассердилась,
вид у нее был загадочный и взволнованный, и она несколько раз прошлась мимо
нас, прежде чем заговорила:
- Я была так поражена... то есть ничуть не поражена... извините, милая
мисс Джесси... Я была очень удивлена... то есть пришел один джентльмен, с
котором вы когда-то были знакомы, дорогая мисс Джесси...
Мисс Джесси побелела, затем залилась алой, краской и нетерпеливо
посмотрела на мисс Дженкинс.
- Джентльмен, милочка, который спрашивает, можете ли вы его принять.
- Это... неужели это... - пробормотала мисс Джесси и умолкла.
- Вот его карточка, - сказала мисс Дженкинс, вручая ее мисс Джесси, и
над ее склоненной головой начала подмигивать мне, делать странные гримасы и
беззвучно произнесла длинную фразу, из которой я, разумеется, не поняла ни
слова.
- Можно ему войти? - спросила наконец мисс Дженкинс.
- О да, конечно, - ответила мисс Джесси тоном, который говорил: "Это
ваш дом, и вы можете приглашать в него, кого вам угодно". Она взяла вязанье
мисс Мэтти и принялась усердно считать петли, хотя я видела, что она вся
дрожит.
Мисс Дженкинс позвонила в колокольчик и отдала распоряжение служанке
проводить майора Гордона в гостиную. Через минуту в комнату вошел красивый
человек лет сорока с открытым мужественным лицом. Он пожал руку мисс Джесси,
но она упорно смотрела в пол, и он не мог увидеть ее глаз. Мисс Дженкинс
спросила, не помогу ли я ей обвязать банки с вареньем в кладовой, и, хотя
мисс Джесси дернула меня за платьев даже бросила на меня молящий взгляд, я
не посмела не пойти туда, куда меня позвала мисс Дженкинс. Однако мы не
пошли перевязывать банки с вареньем в кладовой, а остались в столовой, где
мисс Дженкинс пересказала мне все, что ей поведал майор Гордон: как он
служил в одном полку с капитаном Брауном и познакомился с мисс Джесси, тогда
цветущей восемнадцатилетней девушкой, как он полюбил ее, хотя несколько лет
таил свою любовь про себя, как, унаследовав от дяди поместье в Шотландии, он
сделал ей предложение и получил отказ, но при этом она была так взволнована
и видимо огорчена, что он уверился в ее взаимности, и как он узнал, что
препятствием был роковой недуг, уже тогда угрожавший ее сестре. Она
проговорилась, что, по словам врачей, боли будут страшными и постоянными, а
ухаживать за бедной милой Мэри, ободрять и утешать их отца, кроме нее,
некому. Они не раз долго разговаривали о будущем, но когда она наотрез
отказалась дать ему слово, что станет его женой, когда все будет кончено, он
вспылил, тут же полностью порвал с ней и уехал за границу, уверяя себя, что
она бессердечна и ему следует поскорее ее забыть. Он путешествовал по
Востоку и, возвращаясь на родину, прочел в Риме рассказ о гибели капитана
Брауна, напечатанный в "Галиньяни".
Тут мисс Мэтти, которая отсутствовала все утро и только сейчас
вернулась домой, вбежала в столовую с чрезвычайно расстроенным и смущенным
видом.
- Только подумать! - воскликнула она. - Дебора, в гостиной сидит
какой-то джентльмен, и его рука лежит на талии мисс Джесси!
Глаза мисс Мэтти округлились от ужаса.
Мисс Дженкинс тотчас вывела ее из заблуждения:
- Это самое подходящее место для его руки! Уйди, Матильда, и не
вмешивайся в чужие дела.
Такая отповедь из уст сестры, которая до тех пор была столпом приличий,
совсем ошеломила бедную мисс Мэтти, и она вышла из столовой в полной
растерянности.
Последний раз я видела бедную мисс Дженкинс много лет спустя после
этого события. Миссис Гордон поддерживала самые теплые и дружеские отношения
со всем Крэнфордом. Мисс Дженкинс, мисс Мэтти и мисс Пул не раз гостили у
нее и, вернувшись, восторженно рассказывали о том, какой у нее дом, какой
муж, как она одевается и как выглядит. Вместе со счастьем к ней отчасти
вернулась красота ее юности, и к тому же она была года на два моложе, чем мы
думали. Глаза у нее всегда были прелестны, а когда она стала миссис Гордон,
то и против ямочек уже ничего нельзя было возразить. В то время, о котором я
начала говорить, - когда я в последний раз видела мисс Дженкинс, - та совсем
одряхлела и несколько утратила былую непреклонность воли. У них гостила
тогда маленькая Флора Гордон, и когда я вошла, девочка читала вслух мисс
Дженкинс, которая лежала на кушетке, очень слабая и изменившаяся. При виде
меня Флора отложила "Рассеянного".
- А! - сказала мисс Дженкинс. - Я уже не та, что, раньше, милочка.
Глаза что-то стали плоховаты. Если бы, Флора не читала мне, не знаю, как бы
я коротала дни. - А вы когда-нибудь читали "Рассеянного"? Удивительная,
книга, удивительная! И очень полезная для Флоры. (С этим последним я,
наверное, согласилась бы, если бы девочка могла хотя бы половину слов читать
не по слогам, и понимала бы смысл трети из них.) Гораздо лучше той нелепой
старинной книги со странным названием... еще бедный капитан Браун был убит
за то, что читал ее... книги. мистера Боза, ну, знаете, "Старый Поз". Когда
я была молоденькой девушкой... очень давно это было... я играла Люси в
"Старом Позе"...
И она болтала еще долго, так что Флора успела прочесть изрядный кусок
"Рождественской песни", которую мисс Мэтти забыла на столе.
ДАВНЯЯ ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ
Я полагала, что после смерти мисс Дженкинс мои сношения с Крэнфордом
кончатся или, во всяком случае, ограничатся перепиской, которая способна
заменить живое общение не больше, чем альбомы с засушенными цветами
(по-моему, они называются гербариями) могут заменить живые душистые цветы
лугов и полей. А потому я была приятно удивлена, получив письмо от мисс Пул
(у которой по завершении моего ежегодного визита к мисс Дженкинс я всегда
проводила еще неделю) с приглашением погостить у нее, а затем, дня через два
после того, как я его приняла, пришло письмецо от мисс Мэтти - она со
множеством обиняков робко объясняла мне, какое удовольствие я ей доставлю,
если погощу неделю-другую у нее либо до моего визита к мисс Пул, либо после
него. "Ведь я хорошо понимаю, - писала она, - что после кончины моей дорогой
сестры не могу предложить ничего заманчивого и обществом моих друзей обязана
только их доброте".
Разумеется, я обещала погостить у милой мисс Мэтти после мисс Пул и на
другой день после приезда в Крэнфорд отправилась к ней, стараясь представить
себе, каким стал дом без мисс Дженкинс, и думая о возможных переменах с
некоторой тревогой. Едва я вошла, мисс Мэтти начала плакать. По-видимому,
ожидая меня, она совсем разнервничалась. Я утешала ее, как могла, и вскоре
убедилась, что лучшим утешением были мои искренние похвалы покойной. Мисс
Мэтти медленно наклоняла голову в такт перечислению добродетелей своей
сестры, и в конце концов не сумела сдержаться, и закрыв носовым платком
лицо, по которому уже давно катились тихие слезы, громко зарыдала.
- Милая мисс Мэтти, - пробормотала я, беря ее за руку, потому что у
меня не было слов, чтобы выразить ей, как мне жаль ее теперь, когда она
осталась на свете совсем одна.
Она отняла платок от лица и сказала:
- Милочка, пожалуйста, не называйте меня Мэтти. Ей ведь это не
нравилось. Боюсь, я часто делала то, что ей не нравилось, а теперь ее больше
нет. Называйте меня Матильдой, душенька, хорошо?
Я обещала, и в тот же день мы с мисс Пул начали упражняться, чтобы
приучить себя к новому имени. Постепенно о желании мисс Матильды узнал весь
Крэнфорд, и все мы старались отвыкнуть от ее уменьшительного имени. Однако
наши усилия оказались тщетными, и со временем мы оставили эту попытку.
Мой визит к мисс Пул не был ознаменован никакими событиями. Мисс
Дженкинс так долго правила светской жизнью Крэнфорда, что теперь, после ее
кончины, ни у кого не хватало, духа дать званый вечер. Высокородная миссис
Джеймисон, которой сама мисс Дженкинс всегда щепетильно уступала первенство,
была толста, апатична и всецело зависела от своих старых слуг. Если они
решали, что она должна дать званый вечер, они напоминали ей об этом, а если
нет, то сама она ничего не предпринимала. А потому у меня было сколько
угодно времени, чтобы выслушивать рассказы мисс Пул о давно прошедших днях,
пока она вязала, а я шила рубашки отцу. Я всегда захватывала в Крэнфорд
какое-нибудь простое шитье, так как читали мы мало, гуляли тоже мало, и я
скоро обнаружила, что легко справляюсь там с работой, которую никак не
успеваю кончить дома. Один из рассказов мисс Пул был посвящен призрачной
любовной истории, о которой давным-давно как будто ходили неясные слухи.
Вскоре настал день, когда я должна была покинуть кров мисс Пул и
отправиться к мисс Матильде. Она встретила меня с некоторой тревогой,
опасаясь, что устроила меня недостаточно удобно. Пока я распаковывала свои
вещи, она то и дело входила ко мне, чтобы помешать огонь в камине, который в
конце концов от этого чуть не погас.
- Вам будет довольно ящиков, милочка? Я точно не знаю, как их
распределяла моя сестра. У нее была превосходная система. И конечно, она за
одну неделю обучила бы служанку топить камин как следует, а ведь Фанни
служит у меня уже четыре месяца.
Впрочем, прислуга была постоянной причиной тревог и жалоб, да и не
удивительно; ведь если в "благородном обществе" Крэнфорда джентльмены были
почти неслыханной редкостью, то низшие классы изобиловали ими, а вернее, их
соответствиями - красивыми молодыми людьми. Хорошенькие опрятные служанки
имели большой выбор очень приличных "дружков", и их хозяйки, даже если они
не испытывали, подобно мисс Матильде, своего рода мистического ужаса перед
мужчинами и узами брака, все же имели полное право опасаться, как бы
миловидной служанке не вскружил голову столяр, мясник, садовник или еще
кто-нибудь из тех, кому их ремесло открывало доступ в дом, и кто, к
несчастью, обычно бывал красив и холост. Поклонники Фанни, если они у нее
были (а мисс Матильда подозревала такое их невероятное количество, что, не
будь девушка и правда очень хорошенькой, я усомнилась бы, есть ли у нее хотя
бы один вздыхатель), причиняли ее хозяйке бесконечные беспокойства. Условия,
на которых она была нанята, возбраняли ей обзаводиться "дружками", и хотя
она, теребя край передника, простодушно сказала: "С вашего позволения,
сударыня, у меня никогда их больше одного зараз не бывает", - мисс Мэтти
наложила запрет и на этого единственного. Тем не менее над кухней тяготел
призрак мужчины. Фанни заверила меня, что это было одно воображение, а не то
я поклялась бы, что однажды вечером, заглянув в кладовую с каким-то
поручением, своими глазами видела, как за дверью чулана молниеносно исчезли
фалды сюртука; а в другой раз, когда наши часы остановились и я спустилась
вниз узнать время, между высокими часами и открытой кухонной дверью я
заметила нечто, удивительно похожее на молодого человека, втиснутого в это
узкое пространство. Фанни же с какой-то странной поспешностью схватила свечу
со стола, так что циферблат погрузился в тень, и с неколебимой уверенностью
сообщила мне, который час, - причем на полчаса вперед, как мы обнаружили
потом, услышав бой церковных курантов.
Но, как бы то ни было, Фанни пришлось оставить свое место, и мисс
Матильда умоляла меня погостить у нее подольше, чтобы помочь ей
"приладиться" к новой служанке, - и я согласилась после того, как отец
написал, что пока еще не ждет меня домой. Новая служанка была неотесанной
деревенской девушкой, которая прежде батрачила на ферме, но, когда она
пришла наниматься, мне понравилось ее честное простодушное лицо, и я обещала
мисс Матильде, что обучу ее порядкам, а порядки эти определялись тем, что,
по мнению мисс Матильды, было бы одобрено ее сестрой. Пока мисс Дженкинс
была жива, многие домашние законы и правила служили предметом жалоб мне на
ухо, но теперь, после ее кончины, даже я, несмотря на мое привилегированное
положение любимицы, не осмеливалась предложить никаких изменений. Например,
за обедом мы точно соблюдали ритуал, установленный "в доме моего отца,
крэнфордского священника", а потому вино и десерт были обязательными. Однако
графины наполнялись, только когда приглашались гости, а к тому, что в них
оставалось, мы - хотя у наших приборов неизменно ставились две рюмки -
притрагивались редко, и перед следующим званым вечером состояние вина
исследовалось и обсуждалось на семейном совете. Чаще всего остатки шли
беднякам, но порой, если вина после предыдущего праздничного события (со
времени которого могло пройти и пять месяцев) оставалось еще много, графин
доливали вином из свежей бутылки. По-моему, капитан Браун не особенно любил
вино: я заметила, что он никогда не доканчивал даже первой рюмки, хотя
военные обычно выпивают их несколько. На десерт мисс Дженкинс имела
обыкновение собственноручно собирать смородину и крыжовник, хотя мне
казалось, что они были бы куда вкуснее, если бы их можно было рвать прямо с
куста. Однако, как заметила мисс Дженкинс, в этом случае летом на десерт
нечего было бы подать. А так мы чувствовали себя весьма элегантными: две
рюмки для каждой из нас, блюдо с крыжовником посредине, блюда со смородиной
и сухариками по его сторонам и два графина позади них. Появление апельсинов
сопровождалось любопытной церемонией. Мисс Дженкинс не нравилось, когда их
резали, так как сок, по ее словам, брызгал неизвестно куда; и вкушать
апельсин полагалось лишь одним способом - высасывая его (только она, мне
кажется, употребляла более благозвучное слово). Однако эта процедура
вызывала неприятные ассоциации с грудными младенцами, а потому в
апельсиновый сезон мисс Дженкинс и мисс Мэтти после десерта вставали, в
молчании брали по апельсину и удалялись в уединение своих спален, дабы там
предаться высасыванию этих плодов.
Иногда я пыталась уговорить мисс Мэтти не уходить, и при жизни ее
сестры мне это раза два удавалось. Я ставила экран и не смотрела в ее
сторону, а она, по ее выражению, старалась не досаждать мне чмоканьем, но
теперь моя просьба остаться со мной в теплой столовой и съесть апельсин, как
ей будет угодно, привела ее в ужас. И так было, во всем. Порядки мисс
Дженкинс соблюдались с неслыханной прежде строгостью, ибо та, что установила
их, удалилась в мир иной, и некому было их смягчить. Во всем же остальном
мисс Матильду отличали даже чрезмерные уступчивость и нерешительность. На
моих глазах Фанни раз двадцать в течение утра заставляла ее менять
распоряжения относительно обеда, и мне порой казалось, что ловкая девчонка
пользовалась слабостью мисс Матильды нарочно, чтобы совсем ее запутать и
укрепить свою власть над ней. А потому я решила не уезжать, пока хорошенько
не узнаю Марту, и тогда, если она окажется преданной душой, предупредить ее,
чтобы она не беспокоила свою хозяйку всякими мелочами.
Марта была грубовата и имела неприятную привычку прямо говорить все,
что ей приходило в голову; кроме того, она была энергична, благожелательна и
очень невежественна. Примерно через неделю после того, как она появилась в
доме, мисс Матильда получила с утренней почтой письмо, весьма нас с ней
удивившее, - от ее родственника, который прослужил в Индии лет двадцать -
тридцать и недавно (о чем мы узнали из "Армейских списков") возвратился на
родину с больной женой, никогда не видевшей своих английских родственников.
Майор Дженкинс писал, что они намерены переночевать в Крэнфорде по пути в
Шотландию - если мисс Матильде неудобно принять их у себя, они остановятся в
гостинице, но надеются провести с ней как можно больше времени в течение
дня. Разумеется, это не может быть ей неудобно, - объявила она: ведь весь
Крэнфорд знает, что спальня ее сестры свободна. Однако я убеждена, что она
предпочла бы, чтобы майор навсегда остался в Индии и забыл о существовании
своих английских родственниц.
- Ах, но как же я их устрою? - растерянно спрашивала она. - Будь Дебора
жива, она бы знала, как принять приезжающего погостить джентльмена. Надо ли
положить бритвы в его туалетную? И ведь у меня их нет! А у Деборы они
нашлись бы! А ночные туфли, а щетки, чтобы чистить мундир?
Я высказала предположение, что, вероятно, все это он привезет с собой.
- А как я узнаю, когда после обеда мне следует встать и оставить его в
столовой допивать вино? Дебора сделала бы это вовремя, она была бы
совершенно в своей стихии. Как вы думаете, нужно будет варить для него кофе?
Я обещала заняться кофе, сказала, что приобщу Марту к искусству
прислуживать за столом (надо признаться, оно было ей совершенно неведомо), и
добавила, что майор и миссис Дженкинс, несомненно, понимают, каким простым и
тихим должен быть образ жизни одинокой дамы в провинциальном городке. Тем не
менее она никак не могла успокоиться. Я уговорила ее вылить содержимое
графинов и достать из погреба две запечатанные бутылки. К сожалению, я не
могла отослать ее, когда давала наставления Марте, и она то и дело
перебивала меня все новыми и новыми указаниями, так что совсем запутала
бедную девушку, которая стояла с открытым ртом и смотрела то на меня, то на
нее.
- Обнесите обедающих овощами, - сказала я (что, как я вижу теперь, было
глупо, поскольку отнюдь не соответствовало тишине и простоте, к которым мы
стремились) и, заметив растерянный взгляд Марты, пояснила: - Обойдите с
блюдом тех, кто обедает, чтобы они сами накладывали себе овощи.
- И обязательно начинайте с дам, - вставила мисс Матильда. -
Обязательно подходите сначала к дамам, а потом уже к джентльменам, когда
прислуживаете за столом.
- Хорошо, сударыня, я так и сделаю, - ответила Марта. - Только мне
парни больше нравятся.
Это заявление Марты нас смутило и шокировало, но она, конечно, не имела
в виду ничего дурного, и, в общем, она старательно выполнила наши указания,
хотя и подтолкнула майора локтем, когда он не сразу принялся накладывать
себе картофель с блюда, которое она ему подставила.
Майор и его супруга оказались скромными, непритязательными людьми,
несколько вялыми - но, если не ошибаюсь, такая вялость свойственна всем, кто
долго жил в Индии. Мы пришли в ужас, когда выяснилось, что с ними приехало
двое слуг: индус-камердинер майора и пожилая горничная его жены. Но они
спали в гостинице и оказали нам немалую помощь, следя, чтобы их господа ни в
чем не нуждались. Марта, разумеется, все время таращила глаза на белый
тюрбан и коричневое лицо индуса, и я заметила, что мисс Матильда немного
ежилась, когда он прислуживал за столом. После их отъезда она даже спросила
меня, не нахожу ли я в нем сходства с Синей Бородой. В целом визит прошел
весьма удачно и до сих пор служит мисс Матильде неисчерпаемой темой для
разговоров. Крэнфорд он привел в большое волнение и даже побудил апатичную и
высокородную миссис Джеймисон задать мне несколько вопросов, когда я пришла
поблагодарить ее за любезность, с которой она снабдила мисс Матильду
сведениями о том, как следует обставить туалетную джентльмена, - впрочем,
надо признать, давала она эти сведения с утомленной манерой скандинавской
пророчицы!
Мой покой не нарушайте.
И, вот теперь я наконец перехожу к любовной истории.
Оказалось, что у мисс Пул был не то троюродный, не то четвероюродный
брат, который давным-давно сделал предложение мисс Мэтти, Этот кузен, мисс
Пул жил на своей земле в четырех-пяти милях от Крэнфорда, однако владения,
его были столь незначительны, что давали ему право считаться только йоменом,
а вернее, со смирением, которое паче, гордости, он просто, не пожелал,
вопреки примеру многих и многих фермеров, повысить себя в ранг помещика. Он
не позволял, чтобы его называли Томасом Холбруком, эсквайром, и даже
возвращал письма, надписанные таким образом, - объясняя на почте в
Крэнфорде, что он не эсквайр, а мистер Томас Холбрук, йомен. Он не желал
ничего менять в порядках, своего дома. Парадная дверь там стояла распахнутой
все лето напролет, а зимой плотно закрывалась и не была снабжена ни звонком,
ни молотком. Хозяин, если дверь оказывалась запертой, давал знать слугам о
своем приходе, стуча в нее кулаком или набалдашником трости. Он презирал все
требования утонченности и хороших манер, если только источником их не были
истинная доброта и благородство. Когда вокруг не было больных, он не считал
нужным понижать голос. Он в совершенстве знал местный диалект и постоянно им
пользовался. Впрочем, мисс Пул (которая сообщила мне все эти подробности)
тут же поспешила добавить, что так прекрасно и с таким чувством читать
вслух, как он, не умел никто, кроме покойного крэнфордского священника.
- Но почему же мисс Матильда не вышла за него? - спросила я.
- Право, не знаю. Она, по-моему, с радостью согласилась бы, но,
понимаете, кузен Томас не был джентльменом, на взгляд ее отца и мисс
Дженкинс.
- Но не они же за него выходили! - сказала я с досадой.
- Да, конечно, но им не нравилось, что он неровня мисс Мэтти. Ведь она
же была дочерью священника, и к тому же они состоят в каком-то родстве с
сэрам Питером Арли; мисс Дженкинс придавала этому большое значение.
- Бедная мисс Мэтти! - сказала я.
- Ну, я ведь знаю только, что он сделал предложение и получил отказ.
Может быть, он вовсе и не нравился мисс Мэтти, а мисс Дженкинс ни слова
против не сказала. Это же только мои догадки.
- И с тех пор она его больше не видела?
- По-моему, нет. Видите ли, Вудли, дом кузена Томаса, находится как раз
на полдороге между Крэнфордом и Милстоном, и вскоре после того, как ему
отказали, кузен Томас начал ездить на рынок в Милстон и почти не заглядывал
в Крэнфорд. Однажды, правда, мы с мисс Мэтти шли по Хай-стрит, как вдруг
она, ничего мне не говоря, свернула в переулок. А минуты через две-три,
смотрю, мне навстречу идет кузен Томас.
- А сколько ему теперь лет? - спросила я, после того как несколько
минут в молчании воздвигала воздушный замок.
- Да лет семьдесят, милочка, - ответила мисс Пул, и мой замок
разлетелся вдребезги, словно она подвела под него пороховую мину.
Вскоре после этой беседы - во всяком случае, в тот же самый раз, когда
я загостилась у мисс Матильды, - мне представился случай увидеть мистера
Холбрука, а кроме того, и стать свидетельницей первой встречи между ним и
его бывшей возлюбленной после тридцати, если не сорока, лет разлуки. Я
помогала решить, подойдет ли какой-нибудь из только что полученных
лавочником цветных шелков к серо-черному муслиновому платью, которое
требовалось надставить, когда в лавку вошел высокий, похожий на Дон-Кихота
старик и спросил шерстяные перчатки. Я никогда прежде его не видела
(внешность у него была запоминающаяся) и потому продолжала на него
посматривать, пока мисс Мэтти говорила с приказчиком. На незнакомце был
синий сюртук с медными пуговицами, серые панталоны и гетры, и он нетерпеливо
барабанил пальцами по прилавку. Когда он ответил на вопрос молодого
приказчика: "Что прикажете показать вам, сударь?" - мисс Матильда,
вздрогнув, опустилась на стул, и я сразу догадалась, кто он такой. Она
что-то спросила у приказчика, и он крикнул своему товарищу:
- Мисс Дженкинс требуется подкладочный шелк по два шиллинга два пенса
за ярд.
Услышав эту фамилию, мистер Холбрук во мгновение ока очутился рядом с
нами.
- Мэтти... мисс Матильда... мисс Дженкинс! Боже ты мой! Вот уж не узнал
бы вас! Как поживаете? Как поживаете? - Он тряс ее руку с жаром, говорившим
об искренней радости, но все повторял, словно про себя: "Вот уж, не узнал бы
вас!" И я поняла, что счастливому концу сентиментального романа, который,
быть может, рисовался моему воображению, сбыться не суждено.
Однако он продолжал разговаривать с нами все время, пока мы оставались
в лавке, а затем, отмахнувшись от приказчика, державшего так и не купленные
перчатки ("В другой раз, любезный, в другой раз!"), проводил нас до дома. С
удовольствием могу сказать, что моя подопечная, мисс Матильда, покинула