большой полынье. Приближаясь к ней, мы постепенно убирали паруса, а выйдя
на чистую воду, оставили лишь зарифленный фок.
_Январь, 2 дня_. Стоит вполне умеренная погода. Мы пересекли Южный
полярный круг и в полдень были на 69o10' ю.ш. и 42o20' з.д. К югу льдов
почти не видно, хотя за нами расстилаются целые поля. Соорудили что-то
вроде лота, используя для этого чугунный котел на двадцать галлонов и
канат в двести саженей, и нашли течение, отходящее к северу со скоростью
четверть мили в час. Температура воздуха - около тридцати трех градусов.
Магнитное склонение - 14o28' восточное.
_Январь, 5 дня_. Продолжали путь к югу без особых препятствий. Утром,
однако, находясь на 73o15' ю.ш. и 42o10' з.д., "Джейн Гай" снова
наткнулась на огромное поле спаянного льда. Правда, дальше к югу за ним
открывалось большое пространство чистой воды, и мы надеялись, что в конце
концов достигнем его. Идя вдоль края ледника к востоку, мы обнаружили
проход шириною в милю, который и прошли к заходу солнца. Море, в которое
мы вышли, было усеяно ледяными островами, но свободно от полей, так что мы
смело продвигались вперед. Холод, кажется, не усиливается, хотя часто идет
снег, а иногда порывы ветра приносят град. Сегодня с юга на север
пролетели огромные стаи альбатросов.
_Январь, 7 дня_. Море сравнительно чисто, и мы без труда следуем своим
курсом. На западе заметили несколько айсбергов невероятно больших
размеров, а в полдень прошли совсем рядом мимо одного из них, достигающего
в высоту не менее четырехсот саженей от поверхности океана. У основания он
имел, очевидно, в поперечнике три четверти лиги; по склонам его из
расселин бежали потоки воды. Два дня этот гигантский остров оставался в
пределах видимости и лишь затем скрылся в тумане.
_Январь, 10 дня_. Рано утром случилось несчастье: упал за борт человек.
Это был американец по имени Питер Реденбург, уроженец Нью-Йорка, один из
самых опытных матросов на шхуне. Взбираясь на нос, он поскользнулся и упал
между двумя льдинами - больше мы его не видели.
В полдень мы были на 73o30' южной широты и 40o15' западной долготы.
Сильный холод, с севера и востока то и дело налетает град. На востоке
видели несколько огромных айсбергов, и вообще весь горизонт в той стороне
застлан громоздящимися друг на друга рядами льда. Вечером мимо нас
проплыли какие-то деревянные обломки, и снова множество направляющихся к
северу птиц - исполинские буревестники, качурки, альбатросы, а также
неизвестная большая птица с ярко-синим оперением. Магнитное склонение
меньше, чем было до того, как мы пересекли Южный полярный круг.
_Январь, 12 дня_. Наше продвижение к югу снова вызывает сомнения:
впереди не видно ничего, кроме бескрайнего ледяного пространства и
гигантских нагромождений льда, угрожающе нависающих одно над другим. Мы
повернули на восток и плыли, рассчитывая найти проход, в течение двух
дней.
_Январь, 14 дня_. Утром достигли западной оконечности ледяного поля,
преградившего нам путь, и, обойдя ее с наветренной стороны, вышли в
открытое, без единой льдинки, море. Опустив наш лот на двести саженей, мы
обнаружили, что течение отошло к югу со скоростью полмили в час.
Температура воздуха - сорок семь градусов, воды - тридцать четыре. Плыли
на юг, не встречая сколько-нибудь значительных препятствий, вплоть до
шестнадцатого числа, когда в полдень на 42o зап. долготы достигли
восемьдесят первой параллели с 21'. Здесь мы снова опустили лот - течение
все так же шло на юг, но уже со скоростью три четверти мили в час.
Магнитное склонение уменьшилось, воздух мягкий и приятный; термометр
поднялся до пятидесяти одного градуса. Льда совершенно нет. Матросы теперь
убеждены, что мы достигнем полюса.
_Январь, 17 дня_. День полон всяких происшествий. С юга летят
бесчисленные стаи птиц. Нескольких мы подстрелили, и одна из них,
напоминавшая пеликана, имела отличное мясо. Около полудня с верхушки мачты
слева по борту заметили небольшую льдину и на ней какое-то крупное
животное. Погода была ясная, безветренная, капитан Гай распорядился
спустить две шлюпки, чтобы посмотреть животное вблизи. Мы с Дирком
Петерсом отправились вместе с помощником капитана в большой шлюпке.
Подплыв к льдине, мы увидели огромного зверя из породы полярных медведей,
но гораздо больших размеров, нежели самый крупный из них. Мы были хорошо
вооружены и, не колеблясь, напали на животное. Один за другим раздались
выстрелы, большинство достигло цели. Пули попали зверю в голову и
туловище, но, очевидно, не причинили ему вреда, ибо он бросился с льдины в
воду и с раскрытой пастью поплыл к шлюпке, в которой находились мы с
Петерсом. Не ожидая такого оборота дела, мы растерялись, никто не был
готов сделать второй выстрел и отразить нападение, так что медведю удалось
наполовину перевалиться своим огромным туловищем через планшир и схватить
одного из матросов за поясницу. Только ловкость и мужество Петерса спасли
нас в этих чрезвычайных обстоятельствах от гибели. Вспрыгнув на зверя, он
вонзил ему в шею нож, одним ударом повредив спинной мозг. Медведь обмяк и
безжизненной тушей скатился в море, увлекая за собой Петерса. Тот вскоре
выплыл, ему бросили веревку, которой он перевязал медведя, и сам выбрался
из воды. Мы взяли на буксир нашу добычу и с триумфом вернулись на шхуну.
Мы измерили тушу медведя - она достигала полных пятнадцати футов. Шерсть
его была чистейшего белого цвета, очень жесткой и слегка завивалась.
Кроваво-красные глаза были побольше, чем у полярного медведя, морда тоже
более округлая, напоминающая скорее бульдога. Мясо его оказалось ножным,
но чересчур жирным и отдавало рыбой, хотя матросы, с аппетитом отведав
его, нашли вкусным и питательным.
Едва мы успели подтянуть нашу добычу к борту шхуны, как с марса
раздался радостный крик: "_Земля по правому борту!_" Всех охватило
восторженное нетерпение, в этот момент с северо-востока как раз поднялся
ветер, и скоро мы приблизились к берегу. Это был низкий скалистый островок
около лиги в окружности, совершенно лишенный растительности, если не
считать каких-то растений, напоминающих кактусы. Если подходить к острову
с севера, то видно, как в море выдается странный утес, по форме сильно
напоминающий перевязанную кипу хлопка. За этим утесом к западу есть
небольшой заливчик, где наши шлюпки и пристали легко к берегу.
У нас не отняло много времени исследовать остров дюйм за дюймом, но мы
не нашли ничего достойного внимания, за одним-единственным исключением. На
южном берегу среди груды камней нам попался деревянный обломок, похожий на
носовую часть каноэ. На нем сохранились следы резьбы, и капитан Гай уверял
даже, что различает изображение черепахи, хотя я не нашел особого
сходства. Кроме этого обломка лодки, - если это действительно было так, -
мы не обнаружили никаких свидетельств того, что здесь ступала человеческая
нога. Вдоль берега виднелось несколько маленьких льдин. Точное
расположение этого островка, которому капитан в честь совладельца шхуны
дал название острова Беннета, - 82o50' южн. широты и 42o20' зап. долготы.
Итак, мы продвинулись к югу на восемь с лишним градусов дальше, чем кто
бы то ни было до нас, а перед нами по-прежнему расстилалось открытое море.
По мере продвижения постепенно уменьшалось магнитное склонение и, что еще
более удивительно, температура воздуха, а впоследствии и воды, неуклонно
повышалась. Можно сказать, что погода была даже теплой, и с севера дул
устойчивый, но мягкий бриз. Небо, как правило, было безоблачно, и лишь
южную часть горизонта иногда, да и то совсем ненадолго застилал легкий
туман. Правда, возникли два препятствия, осложняющих наше положение: у нас
было на исходе топливо, и среди членов команды появились признаки цинги.
Эти обстоятельства заставляли капитана Гая всерьез подумывать о
возвращении, о чем он не раз заводил речь. Что до меня, то, будучи
убежден, что, следуя избранным курсом, мы вскоре наткнемся на значительную
часть суши, а также имея все основания предполагать, что она окажется не
голой бесплодной землей, каковая обыкновенно встречается в высоких
полярных широтах, я мягко, но настойчиво внушал капитану мысль о
целесообразности идти дальше к югу, по крайней мере в течение еще
нескольких дней. Никогда еще перед человеком не открывалась такая
волнующая возможность разгадать великую тайну Антарктического континента,
и, признаюсь, робость и непредприимчивость нашего командира временами
вызывали у меня негодование. Я не мог сдержаться и кое-что высказал ему на
этот счет, и полагаю, что именно это и побудило его продолжить плавание.
Поэтому, хотя я и не могу не скорбеть по поводу крайне горестных событий и
кровопролития, Которые имеют первопричиной мои настоятельные советы, в то
же время я испытываю известное удовлетворение при мысли, что содействовал,
пусть косвенно, тому, чтобы Открыть науке одну из самых волнующих загадок,
которые когда-либо завладевали ее вниманием.
_Январь, 18 дня_. Утром погода по-прежнему превосходная, и мы
продолжаем свой путь к югу. (Понятие "утро" и "вечер", которыми я
пользуюсь, чтобы поелику возможно избежать путаницы, не должны быть
понимаемы в обычном смысле. В течение уже долгого времени мы не имеем
ночи, круглые сутки светит дневной свет. Числа повсюду указаны в
соответствии с морским временем, а местонахождение, естественно,
определялось по компасу. Хотелось бы также попутно заметить, что я не мору
претендовать на безусловную точность дат и координат в первой части
изложенного здесь, поскольку я начал вести дневник позже, после событий, о
которых идет речь в первой части. Во многих случаях я целиком полагался на
память.) Море совершенно спокойно, с северо-востока дует сравнительно
теплый ветерок, температура воды пятьдесят три градуса. Мы снова опустили
наш лот и на глубине сто пятьдесят саженей снова обнаружили течение в
южном направлении со скоростью одной мили в час. Это постоянное движение
воды и ветра к югу вызвало на шхуне разговоры и даже посеяло тревогу, что,
как я заметил, произвело впечатление на капитана Гая. Поскольку он был
весьма чувствителен к шуткам, мне, однако, удалось в конце концов высмеять
его страхи. Склонение компаса совсем незначительно. В течение дня видели
несколько больших китов, над судном то и дело проносились альбатросы.
Подобрали в море какой-то куст с множеством красных ягод, напоминающих
ягоды боярышника, а также труп неизвестного сухопутного животного. В длину
оно достигало трех футов, но в высоту было всего лишь шесть дюймов, имело
очень короткие ноги и длинные когти на лапах ярко-алого цвета, по виду
напоминающие коралл. Туловище его покрыто прямой шелковистой белоснежной
шерстью. Хвост фута в полтора длиной суживался к концу, как у крысы.
Голова напоминала кошачью, с той только разницей, что уши висели, точно у
собаки. Клыки у животного такие же ярко-алые, как и когти.
_Январь, 19 дня_. Сегодня море приобрело какой-то необыкновенно темный
цвет. На 83o20' южн. широты и 43o5' зап. долготы впередсмотрящий снова
заметил землю; подойдя поближе, мы увидели, что это - остров, являющийся
частью какого-то архипелага. Берега его были обрывистые, а внутренняя
часть казалась покрытой лесами, чему мы немало порадовались. Часа четыре
спустя мы отдали якорь на глубине десять саженей, на песчаном дне, в лиге
от берега, так как высокий прибой и сильная толчея волн то тут, то там
вряд ли позволили бы судну подойти ближе к острову. Затем спустили на воду
две самые большие шлюпки, и хорошо вооруженный отряд (в котором находились
и мы с Петерсом) отправился искать проход в рифах, которые, казалось,
опоясывали весь остров. Через некоторое время мы вошли в какой-то залив и
тут увидели, как с берега отваливают четыре больших каноэ, наполненные
людьми, которые, судя по всему, были вооружены. Мы ждали, пока они
подплывут ближе, и так как каноэ двигались очень быстро, то вскоре они
оказались в пределах слышимости. Капитан Гай привязал к веслу белый
платок, туземцы тоже остановились и все разом принялись громко тараторить,
иногда выкрикивая что-то непонятное. Нам удалось лишь различить
восклицания: "Анаму-му!" и "Лама-лама!". Туземцы не умолкали по крайней
мере полчаса, зато мы получили за это время возможность как следует
разглядеть их.
Всего в четырех челнах, которые в длину достигали пятнадцати футов, а в
ширину были футов пять, насчитывалось сто десять человек. Ростом дикари не
отличались от обычного европейца, но были более крепкого сложения. Кожа у
них блестящая, черная, волосы - густые, длинные и курчавые. Одеты они в
шкуры неизвестного животного с мягкой и косматой черной шерстью, причем
последние прилажены не без умения, мехом внутрь, и лишь у шеи, запястьев и
на лодыжках вывернуты наружу. Оружием туземцам служили главным образом
дубинки из какого-то темного и, очевидно, тяжелого дерева. Некоторые,
правда, имели копья с кремневыми наконечниками, а также пращи. На дне
челноков грудой лежали черные камни величиной с большое яйцо.
Когда дикари покончили с приветствиями (было ясно, что их тарабарщина
предназначалась именно для этой цели), один из них, по всей видимости
вождь, встал на носу своего челна и знаками предложил нам приблизиться.
Решив, что осмотрительнее держаться на расстоянии, ибо дикари вчетверо
превосходили нас числом, мы сделали вид, что не поняли его знаков. Тогда
вождь на своем каноэ двинулся нам навстречу, приказав трем остальным
челнам оставаться на месте. Подплывя вплотную к нам, он перепрыгнул на
нашу шлюпку и уселся рядом с капитаном Гаем, показывая рукой на шхуну и
повторяя: "Анаму-му!" и "Лама-лама!". Мы стали грести к судну, а четыре
каноэ на расстоянии следовали за нами.
Едва мы пристали к шхуне, вождь обнаружил все признаки крайнего
удивления и восторга: заливаясь бурным смехом, он хлопал в ладоши, ударял
себя по ляжкам, стучал в грудь. Его спутники присоединились к веселью, и
несколько минут стоял оглушительный гам. Когда они наконец угомонились,
капитан Гай в качестве меры предосторожности приказал поднять шлюпки
наверх и знаками дал понять вождю (его звали, как мы вскоре выяснили,
Ту-Уит, то есть Хитроумный), что может принять на борт не более двадцати
человек за один раз. Того вполне устроило это условие, и он отдал какие-то
распоряжения своим людям, когда приблизилось его каноэ; остальные три
держались ярдах в пятидесяти. Два десятка дикарей забрались по трапу на
шхуну и принялись шнырять по палубе, с любопытством разглядывая каждый
предмет корабельного хозяйства и вообще чувствуя себя как дома.
Но оставалось сомнений, что они никогда не видели белого человека, и
наша белая кожа, кажется, вызывала у них отвращение. Шхуну они
воспринимали как живое существо и старались держать копья остриями вверх,
судя по всему, чтобы не задеть ее и не причинить боль. Ту-Уит выкинул одну
забавную штуку, и матросы немало потешались над ним. Наш кок колол у
камбуза дрова и случайно вогнал топор в палубу, оставив порядочную
зарубку. Вождь немедленно подбежал к нему, оттолкнул довольно бесцеремонно
в сторону и, издавая то ли стопы, то ли вопли, что, очевидно, должно было
свидетельствовать о его сочувствии раненой шхуне, принялся гладить зарубку
рукой и поливать ее водой из стоявшего поблизости ведра. Мы никак не
ожидали такой степени невежества, а я не мог не подумать, что оно отчасти
и притворное.
Когда наши гости удовлетворили, насколько возможно, свое любопытство в
отношении всего, что находилось на палубе, им позволили спуститься вниз,
где их удивление превзошло все границы. Изумление их было слишком глубоко,
чтобы выразить его словами, и они бродили в полном молчании, изредка
прерываемом негромкими восклицаниями. Затем им показали и разрешили
внимательно осмотреть ружья, что, конечно, дало им много пищи для
размышлений. Я убежден, что дикари нисколько не догадывались о
действительном назначении ружей и принимали их за какие-то священные
предметы, видя, как бережно мы обращаемся с ними и как внимательно следим
за их движениями, когда они берут их в руки.
При виде пушек изумление их удвоилось. Они приблизились к ним с
величайшим почтением и трепетом, но от подробного осмотра отказались. В
кают-компании висели два зеркала, и вот тут-то изумление их достигло
предела. Ту-Уит первым из них вошел в кают-компанию; он был уже в середине
помещения, стоя лицом к одному зеркалу и спиной к другому, прежде чем
заметил их, Когда он поднял глаза и увидел свое отражение в зеркале, я
подумал, что он сойдет с ума, но когда, резко повернувшись, он бросился
вой и тут же вторично увидел себя в зеркале, висящем напротив, - я
испугался, что он тут же испустит дух. Никакие уговоры посмотреть еще раз
на зеркало не подействовали - он бросился на пол и лежал без движения,
закрыв лицо руками, так что мы были вынуждены вынести его на палубу.
Так, группами по двадцать человек, все дикари поочередно побывали на
шхуне, и лишь Ту-Уит оставался на борту все это время. Наши гости не
предпринимали никаких попыток стянуть что-либо, да и после их отплытия мы
не обнаружили ни одной пропажи. Вели они себя вполне дружелюбно. Были,
правда, в их поведении кое-какие странности, которые мы никак не могли
взять в толк, - например, они ни за что не хотели приближаться к
нескольким самым безобидным предметам, таким, как паруса, яйцо, открытая
книга или миска с мукой. Мы попытались выяснить, нет ли у них каких-либо
предметов для торговли, но они плохо понимали нас. Тем не менее нам
удалось узнать, что острова, к большому нашему удивлению, изобилуют
большими галапагосскими черепахами, одну из которых мы уже видели в каноэ
Ту-Уита. У одного из дикарей в руках было несколько трепангов - он жадно
пожирал их в сыром виде. Эти аномалии (если принять во внимание широту, на
которой мы находились) вызвали у капитана Гая желание тщательно
исследовать остров с целью извлечь выгоду из своих открытий. Что касается
меня, то, как мне ни хотелось побольше узнать об этих островах, все же я
был настроен без промедления продолжать наше путешествие к югу. Погода
стояла чудесная, но сколько она продержится - было неизвестно. Достичь
восемьдесят четвертой параллели, иметь перед собой и открытое море, и
сильное течение к югу, и попутный ветер, и в то же время слышать о
намерении остаться здесь дольше, чем это совершенно необходимо для отдыха
команды и пополнения запасов топлива и провизии, - было от чего потерять
терпение! Я доказывал капитану, что мы можем зайти на острова на обратном
пути и даже перезимовать здесь, если нас задержат льды. В конце концов он
согласился со мной (я и сам хорошенько не знаю, каким образом приобрел над
ним такое влияние), и было решено, что даже если мы обнаружим трепангов,
то пробудем здесь неделю, чтобы восстановить силы, а затем, пока есть
возможность, двинемся дальше на юг. Мы сделали соответствующие
приготовления, провели с помощью Ту-Уита "Джейн" между рифами и встали на
якорь в миле от берега у юго-восточной оконечности самого крупного в
группе острова, в удобной, окруженной со всех сторон сушей бухте глубиной
в десять саженей и с черным песчаным дном. В глубине бухты, как нам
сообщили, были три источника превосходной воды, а кругом стояли леса.
Четыре каноэ с туземцами следовали за нами, держась, однако, на
почтительном расстоянии. Сам Ту-Уит был на шхуне и, когда мы бросили
якорь, пригласил нас спуститься на берег и посетить его деревню в глубине
острова. Капитан Гай принял предложение; оставив десяток дикарей в
качестве заложников, мы группой из двенадцати человек приготовились
сопровождать вождя. Хорошенько вооружившись, мы отнюдь не показывали вида,
что не доверяем хозяевам. Во избежание всяких неожиданностей на шхуне
выкатили пушки, подняли абордажные сети и приняли другие меры
предосторожности. Помощник капитана получил указания не допускать в наше
отсутствие ни единого человека на борт шхуны и, если через двенадцать
часов мы не вернемся, послать на поиски вокруг острова шлюпку с
фальконетом.
Мы шли в глубь острова, и с каждым шагом в нас крепло убеждение, что мы
попали в страну, совершенно отличную от тех, где ступала нога
цивилизованного человека. Все, что мы видели, было незнакомо и неизвестно
нам. Деревья ничем не напоминали растительность тропического, умеренного,
суровых полярных поясов и были совершенно не похожи на произрастающие в
южных широтах, которые мы уже прошли. Скалы и те по составу, строению и
цвету были не такие, как обыкновенно. И, что уж совсем невероятно, даже
реки имели так мало общего с реками в других климатических зонах, что мы
поначалу не решались отведать здешней воды и вообще не могли поверить, что
ее особые свойства - естественного происхождения. Ту-Уит со своими
спутниками остановился у небольшого ручейка, пересекавшего нашу тропу, -
первого на пути, где мы могли утолить жажду. Вода была какого-то странного
вида, и мы не последовали его примеру, предположив, что она загрязнена, и
лишь впоследствии мы узнали, что она именно такова на всех островах
архипелага. Я затрудняюсь дать точное представление об этой жидкости и уж
никак не могу сделать это, не прибегая к пространному описанию. Хотя на
наклонных местах она бежала с такой же скоростью, как и простая вода, но
не растекалась свободно, как обычно бывает с последней, за исключением тех
случаев, когда падала с высоты. И тем не менее остается фактом, что она
была столь же мягкая и _прозрачная_, как и самая чистая известковая вода
на свете, - разница была только во внешнем виде. С первого взгляда, и
особенно на ровном месте, она но плотности напоминала гуммиарабик, влитый
в обычную воду. Но этим далеко не ограничивались ее необыкновенные
качества. Она отнюдь _не была_ бесцветна, но не имела и какого-то
определенного цвета; она переливалась в движении всеми возможными
оттенками пурпура, как переливаются тона у шелка. Это изменение красок так
же поразило наше воображение, как и зеркало невежественный ум Ту-Уита.
Набрав в посудину воды и дав ей хорошенько отстояться, мы заметили, что
она вся расслаивается на множество отчетливо различимых струящихся
прожилок, причем у каждой был свой определенный оттенок, что они не
смешивались и что сила сцепления частиц в той или иной прожилке
несравненно больше, чем между отдельными прожилками. Мы провели ножом
поперек струй, и они немедленно сомкнулись, как это бывает с обыкновенной
водой, а когда вытащили лезвие, никаких следов не осталось. Если же
аккуратно провести ножом между двумя прожилками, то они отделялись друг от
друга, и лишь спустя некоторое время сила сцепления сливала их вместе. Это
явление было первым звеном в длинной цепи кажущихся чудес, которые волею
судеб окружали меня в течение длительного времени.
Нам понадобилось почти три часа, чтобы добраться до деревни, ибо
располагалась она в добрых девяти милях от моря, а тропа проходила по
пересеченной местности. По мере того как мы продвигались в глубь острова,
почти у каждого поворота, как бы случайно, к отряду Ту-Уита, состоявшему
из ста десяти туземцев, которые находились в челнах, примыкали небольшие
группы от двух до шести-семи человек. Мне почудился в этом определенный
замысел, который вызвал у меня тревогу, чем я и поделился с капитаном
Гаем. Отступать, однако, было поздно, и мы решили, что всего безопаснее
делать вид, будто мы вполне доверяемся Ту-Уиту. Поэтому мы продолжали идти
плотной группой, не давая дикарям разделить нас и зорко следя за их
передвижениями.
Пройдя затем какое-то ущелье с крутыми склонами, мы наконец достигли
местности, где, как нам сказали, и располагалось единственное поселение на
острове. Когда оно показалось вдали, вождь что-то закричал, повторяя слово
"Клок-клок", что означало, очевидно, название деревни или родовое понятие
деревни вообще.
Жилища являли собой самое жалкое зрелище и, в отличие от построек даже
у самых низших рас, известных человечеству, не имели никакого
единообразия. Некоторые, принадлежащие, как мы узнали, "вампу" или "ямну",
то есть старшинам острова, представляли собой дерево, срубленное на высоте
фута четыре от земли, с накинутой поверх сучьев большой черной шкурой,
свободно свисающей до земли. Под ней и ютились дикари. Другие были
устроены из ветвей с засохшей листвой, прислоненных под углом сорок пять
градусов к бесформенным кучам глины, кое-как накиданным до высоты в
пять-шесть футов. Третьи были простые ямы, вырытые в земле, также покрытые
ветвями, которые туземцы, проникая в жилище, отодвигали в сторону, а потом
возвращали на место. Попадались и такие, которые были сооружены на
деревьях, среди густых ветвей, причем верхние частично подрубались и
пригибались книзу, чтобы сделать лучше укрытие от непогоды. Большинство
жилищ представляло собой неглубокие пещеры, выдолбленные в крутых уступах
гряды из темного камня, которая с трех сторон окружала деревню. Перед
каждой пещерой валялся небольшой валун, которым обитатель, покидая свое
жилище, аккуратно заставлял вход, - и я так и не понял, зачем это
на чистую воду, оставили лишь зарифленный фок.
_Январь, 2 дня_. Стоит вполне умеренная погода. Мы пересекли Южный
полярный круг и в полдень были на 69o10' ю.ш. и 42o20' з.д. К югу льдов
почти не видно, хотя за нами расстилаются целые поля. Соорудили что-то
вроде лота, используя для этого чугунный котел на двадцать галлонов и
канат в двести саженей, и нашли течение, отходящее к северу со скоростью
четверть мили в час. Температура воздуха - около тридцати трех градусов.
Магнитное склонение - 14o28' восточное.
_Январь, 5 дня_. Продолжали путь к югу без особых препятствий. Утром,
однако, находясь на 73o15' ю.ш. и 42o10' з.д., "Джейн Гай" снова
наткнулась на огромное поле спаянного льда. Правда, дальше к югу за ним
открывалось большое пространство чистой воды, и мы надеялись, что в конце
концов достигнем его. Идя вдоль края ледника к востоку, мы обнаружили
проход шириною в милю, который и прошли к заходу солнца. Море, в которое
мы вышли, было усеяно ледяными островами, но свободно от полей, так что мы
смело продвигались вперед. Холод, кажется, не усиливается, хотя часто идет
снег, а иногда порывы ветра приносят град. Сегодня с юга на север
пролетели огромные стаи альбатросов.
_Январь, 7 дня_. Море сравнительно чисто, и мы без труда следуем своим
курсом. На западе заметили несколько айсбергов невероятно больших
размеров, а в полдень прошли совсем рядом мимо одного из них, достигающего
в высоту не менее четырехсот саженей от поверхности океана. У основания он
имел, очевидно, в поперечнике три четверти лиги; по склонам его из
расселин бежали потоки воды. Два дня этот гигантский остров оставался в
пределах видимости и лишь затем скрылся в тумане.
_Январь, 10 дня_. Рано утром случилось несчастье: упал за борт человек.
Это был американец по имени Питер Реденбург, уроженец Нью-Йорка, один из
самых опытных матросов на шхуне. Взбираясь на нос, он поскользнулся и упал
между двумя льдинами - больше мы его не видели.
В полдень мы были на 73o30' южной широты и 40o15' западной долготы.
Сильный холод, с севера и востока то и дело налетает град. На востоке
видели несколько огромных айсбергов, и вообще весь горизонт в той стороне
застлан громоздящимися друг на друга рядами льда. Вечером мимо нас
проплыли какие-то деревянные обломки, и снова множество направляющихся к
северу птиц - исполинские буревестники, качурки, альбатросы, а также
неизвестная большая птица с ярко-синим оперением. Магнитное склонение
меньше, чем было до того, как мы пересекли Южный полярный круг.
_Январь, 12 дня_. Наше продвижение к югу снова вызывает сомнения:
впереди не видно ничего, кроме бескрайнего ледяного пространства и
гигантских нагромождений льда, угрожающе нависающих одно над другим. Мы
повернули на восток и плыли, рассчитывая найти проход, в течение двух
дней.
_Январь, 14 дня_. Утром достигли западной оконечности ледяного поля,
преградившего нам путь, и, обойдя ее с наветренной стороны, вышли в
открытое, без единой льдинки, море. Опустив наш лот на двести саженей, мы
обнаружили, что течение отошло к югу со скоростью полмили в час.
Температура воздуха - сорок семь градусов, воды - тридцать четыре. Плыли
на юг, не встречая сколько-нибудь значительных препятствий, вплоть до
шестнадцатого числа, когда в полдень на 42o зап. долготы достигли
восемьдесят первой параллели с 21'. Здесь мы снова опустили лот - течение
все так же шло на юг, но уже со скоростью три четверти мили в час.
Магнитное склонение уменьшилось, воздух мягкий и приятный; термометр
поднялся до пятидесяти одного градуса. Льда совершенно нет. Матросы теперь
убеждены, что мы достигнем полюса.
_Январь, 17 дня_. День полон всяких происшествий. С юга летят
бесчисленные стаи птиц. Нескольких мы подстрелили, и одна из них,
напоминавшая пеликана, имела отличное мясо. Около полудня с верхушки мачты
слева по борту заметили небольшую льдину и на ней какое-то крупное
животное. Погода была ясная, безветренная, капитан Гай распорядился
спустить две шлюпки, чтобы посмотреть животное вблизи. Мы с Дирком
Петерсом отправились вместе с помощником капитана в большой шлюпке.
Подплыв к льдине, мы увидели огромного зверя из породы полярных медведей,
но гораздо больших размеров, нежели самый крупный из них. Мы были хорошо
вооружены и, не колеблясь, напали на животное. Один за другим раздались
выстрелы, большинство достигло цели. Пули попали зверю в голову и
туловище, но, очевидно, не причинили ему вреда, ибо он бросился с льдины в
воду и с раскрытой пастью поплыл к шлюпке, в которой находились мы с
Петерсом. Не ожидая такого оборота дела, мы растерялись, никто не был
готов сделать второй выстрел и отразить нападение, так что медведю удалось
наполовину перевалиться своим огромным туловищем через планшир и схватить
одного из матросов за поясницу. Только ловкость и мужество Петерса спасли
нас в этих чрезвычайных обстоятельствах от гибели. Вспрыгнув на зверя, он
вонзил ему в шею нож, одним ударом повредив спинной мозг. Медведь обмяк и
безжизненной тушей скатился в море, увлекая за собой Петерса. Тот вскоре
выплыл, ему бросили веревку, которой он перевязал медведя, и сам выбрался
из воды. Мы взяли на буксир нашу добычу и с триумфом вернулись на шхуну.
Мы измерили тушу медведя - она достигала полных пятнадцати футов. Шерсть
его была чистейшего белого цвета, очень жесткой и слегка завивалась.
Кроваво-красные глаза были побольше, чем у полярного медведя, морда тоже
более округлая, напоминающая скорее бульдога. Мясо его оказалось ножным,
но чересчур жирным и отдавало рыбой, хотя матросы, с аппетитом отведав
его, нашли вкусным и питательным.
Едва мы успели подтянуть нашу добычу к борту шхуны, как с марса
раздался радостный крик: "_Земля по правому борту!_" Всех охватило
восторженное нетерпение, в этот момент с северо-востока как раз поднялся
ветер, и скоро мы приблизились к берегу. Это был низкий скалистый островок
около лиги в окружности, совершенно лишенный растительности, если не
считать каких-то растений, напоминающих кактусы. Если подходить к острову
с севера, то видно, как в море выдается странный утес, по форме сильно
напоминающий перевязанную кипу хлопка. За этим утесом к западу есть
небольшой заливчик, где наши шлюпки и пристали легко к берегу.
У нас не отняло много времени исследовать остров дюйм за дюймом, но мы
не нашли ничего достойного внимания, за одним-единственным исключением. На
южном берегу среди груды камней нам попался деревянный обломок, похожий на
носовую часть каноэ. На нем сохранились следы резьбы, и капитан Гай уверял
даже, что различает изображение черепахи, хотя я не нашел особого
сходства. Кроме этого обломка лодки, - если это действительно было так, -
мы не обнаружили никаких свидетельств того, что здесь ступала человеческая
нога. Вдоль берега виднелось несколько маленьких льдин. Точное
расположение этого островка, которому капитан в честь совладельца шхуны
дал название острова Беннета, - 82o50' южн. широты и 42o20' зап. долготы.
Итак, мы продвинулись к югу на восемь с лишним градусов дальше, чем кто
бы то ни было до нас, а перед нами по-прежнему расстилалось открытое море.
По мере продвижения постепенно уменьшалось магнитное склонение и, что еще
более удивительно, температура воздуха, а впоследствии и воды, неуклонно
повышалась. Можно сказать, что погода была даже теплой, и с севера дул
устойчивый, но мягкий бриз. Небо, как правило, было безоблачно, и лишь
южную часть горизонта иногда, да и то совсем ненадолго застилал легкий
туман. Правда, возникли два препятствия, осложняющих наше положение: у нас
было на исходе топливо, и среди членов команды появились признаки цинги.
Эти обстоятельства заставляли капитана Гая всерьез подумывать о
возвращении, о чем он не раз заводил речь. Что до меня, то, будучи
убежден, что, следуя избранным курсом, мы вскоре наткнемся на значительную
часть суши, а также имея все основания предполагать, что она окажется не
голой бесплодной землей, каковая обыкновенно встречается в высоких
полярных широтах, я мягко, но настойчиво внушал капитану мысль о
целесообразности идти дальше к югу, по крайней мере в течение еще
нескольких дней. Никогда еще перед человеком не открывалась такая
волнующая возможность разгадать великую тайну Антарктического континента,
и, признаюсь, робость и непредприимчивость нашего командира временами
вызывали у меня негодование. Я не мог сдержаться и кое-что высказал ему на
этот счет, и полагаю, что именно это и побудило его продолжить плавание.
Поэтому, хотя я и не могу не скорбеть по поводу крайне горестных событий и
кровопролития, Которые имеют первопричиной мои настоятельные советы, в то
же время я испытываю известное удовлетворение при мысли, что содействовал,
пусть косвенно, тому, чтобы Открыть науке одну из самых волнующих загадок,
которые когда-либо завладевали ее вниманием.
_Январь, 18 дня_. Утром погода по-прежнему превосходная, и мы
продолжаем свой путь к югу. (Понятие "утро" и "вечер", которыми я
пользуюсь, чтобы поелику возможно избежать путаницы, не должны быть
понимаемы в обычном смысле. В течение уже долгого времени мы не имеем
ночи, круглые сутки светит дневной свет. Числа повсюду указаны в
соответствии с морским временем, а местонахождение, естественно,
определялось по компасу. Хотелось бы также попутно заметить, что я не мору
претендовать на безусловную точность дат и координат в первой части
изложенного здесь, поскольку я начал вести дневник позже, после событий, о
которых идет речь в первой части. Во многих случаях я целиком полагался на
память.) Море совершенно спокойно, с северо-востока дует сравнительно
теплый ветерок, температура воды пятьдесят три градуса. Мы снова опустили
наш лот и на глубине сто пятьдесят саженей снова обнаружили течение в
южном направлении со скоростью одной мили в час. Это постоянное движение
воды и ветра к югу вызвало на шхуне разговоры и даже посеяло тревогу, что,
как я заметил, произвело впечатление на капитана Гая. Поскольку он был
весьма чувствителен к шуткам, мне, однако, удалось в конце концов высмеять
его страхи. Склонение компаса совсем незначительно. В течение дня видели
несколько больших китов, над судном то и дело проносились альбатросы.
Подобрали в море какой-то куст с множеством красных ягод, напоминающих
ягоды боярышника, а также труп неизвестного сухопутного животного. В длину
оно достигало трех футов, но в высоту было всего лишь шесть дюймов, имело
очень короткие ноги и длинные когти на лапах ярко-алого цвета, по виду
напоминающие коралл. Туловище его покрыто прямой шелковистой белоснежной
шерстью. Хвост фута в полтора длиной суживался к концу, как у крысы.
Голова напоминала кошачью, с той только разницей, что уши висели, точно у
собаки. Клыки у животного такие же ярко-алые, как и когти.
_Январь, 19 дня_. Сегодня море приобрело какой-то необыкновенно темный
цвет. На 83o20' южн. широты и 43o5' зап. долготы впередсмотрящий снова
заметил землю; подойдя поближе, мы увидели, что это - остров, являющийся
частью какого-то архипелага. Берега его были обрывистые, а внутренняя
часть казалась покрытой лесами, чему мы немало порадовались. Часа четыре
спустя мы отдали якорь на глубине десять саженей, на песчаном дне, в лиге
от берега, так как высокий прибой и сильная толчея волн то тут, то там
вряд ли позволили бы судну подойти ближе к острову. Затем спустили на воду
две самые большие шлюпки, и хорошо вооруженный отряд (в котором находились
и мы с Петерсом) отправился искать проход в рифах, которые, казалось,
опоясывали весь остров. Через некоторое время мы вошли в какой-то залив и
тут увидели, как с берега отваливают четыре больших каноэ, наполненные
людьми, которые, судя по всему, были вооружены. Мы ждали, пока они
подплывут ближе, и так как каноэ двигались очень быстро, то вскоре они
оказались в пределах слышимости. Капитан Гай привязал к веслу белый
платок, туземцы тоже остановились и все разом принялись громко тараторить,
иногда выкрикивая что-то непонятное. Нам удалось лишь различить
восклицания: "Анаму-му!" и "Лама-лама!". Туземцы не умолкали по крайней
мере полчаса, зато мы получили за это время возможность как следует
разглядеть их.
Всего в четырех челнах, которые в длину достигали пятнадцати футов, а в
ширину были футов пять, насчитывалось сто десять человек. Ростом дикари не
отличались от обычного европейца, но были более крепкого сложения. Кожа у
них блестящая, черная, волосы - густые, длинные и курчавые. Одеты они в
шкуры неизвестного животного с мягкой и косматой черной шерстью, причем
последние прилажены не без умения, мехом внутрь, и лишь у шеи, запястьев и
на лодыжках вывернуты наружу. Оружием туземцам служили главным образом
дубинки из какого-то темного и, очевидно, тяжелого дерева. Некоторые,
правда, имели копья с кремневыми наконечниками, а также пращи. На дне
челноков грудой лежали черные камни величиной с большое яйцо.
Когда дикари покончили с приветствиями (было ясно, что их тарабарщина
предназначалась именно для этой цели), один из них, по всей видимости
вождь, встал на носу своего челна и знаками предложил нам приблизиться.
Решив, что осмотрительнее держаться на расстоянии, ибо дикари вчетверо
превосходили нас числом, мы сделали вид, что не поняли его знаков. Тогда
вождь на своем каноэ двинулся нам навстречу, приказав трем остальным
челнам оставаться на месте. Подплывя вплотную к нам, он перепрыгнул на
нашу шлюпку и уселся рядом с капитаном Гаем, показывая рукой на шхуну и
повторяя: "Анаму-му!" и "Лама-лама!". Мы стали грести к судну, а четыре
каноэ на расстоянии следовали за нами.
Едва мы пристали к шхуне, вождь обнаружил все признаки крайнего
удивления и восторга: заливаясь бурным смехом, он хлопал в ладоши, ударял
себя по ляжкам, стучал в грудь. Его спутники присоединились к веселью, и
несколько минут стоял оглушительный гам. Когда они наконец угомонились,
капитан Гай в качестве меры предосторожности приказал поднять шлюпки
наверх и знаками дал понять вождю (его звали, как мы вскоре выяснили,
Ту-Уит, то есть Хитроумный), что может принять на борт не более двадцати
человек за один раз. Того вполне устроило это условие, и он отдал какие-то
распоряжения своим людям, когда приблизилось его каноэ; остальные три
держались ярдах в пятидесяти. Два десятка дикарей забрались по трапу на
шхуну и принялись шнырять по палубе, с любопытством разглядывая каждый
предмет корабельного хозяйства и вообще чувствуя себя как дома.
Но оставалось сомнений, что они никогда не видели белого человека, и
наша белая кожа, кажется, вызывала у них отвращение. Шхуну они
воспринимали как живое существо и старались держать копья остриями вверх,
судя по всему, чтобы не задеть ее и не причинить боль. Ту-Уит выкинул одну
забавную штуку, и матросы немало потешались над ним. Наш кок колол у
камбуза дрова и случайно вогнал топор в палубу, оставив порядочную
зарубку. Вождь немедленно подбежал к нему, оттолкнул довольно бесцеремонно
в сторону и, издавая то ли стопы, то ли вопли, что, очевидно, должно было
свидетельствовать о его сочувствии раненой шхуне, принялся гладить зарубку
рукой и поливать ее водой из стоявшего поблизости ведра. Мы никак не
ожидали такой степени невежества, а я не мог не подумать, что оно отчасти
и притворное.
Когда наши гости удовлетворили, насколько возможно, свое любопытство в
отношении всего, что находилось на палубе, им позволили спуститься вниз,
где их удивление превзошло все границы. Изумление их было слишком глубоко,
чтобы выразить его словами, и они бродили в полном молчании, изредка
прерываемом негромкими восклицаниями. Затем им показали и разрешили
внимательно осмотреть ружья, что, конечно, дало им много пищи для
размышлений. Я убежден, что дикари нисколько не догадывались о
действительном назначении ружей и принимали их за какие-то священные
предметы, видя, как бережно мы обращаемся с ними и как внимательно следим
за их движениями, когда они берут их в руки.
При виде пушек изумление их удвоилось. Они приблизились к ним с
величайшим почтением и трепетом, но от подробного осмотра отказались. В
кают-компании висели два зеркала, и вот тут-то изумление их достигло
предела. Ту-Уит первым из них вошел в кают-компанию; он был уже в середине
помещения, стоя лицом к одному зеркалу и спиной к другому, прежде чем
заметил их, Когда он поднял глаза и увидел свое отражение в зеркале, я
подумал, что он сойдет с ума, но когда, резко повернувшись, он бросился
вой и тут же вторично увидел себя в зеркале, висящем напротив, - я
испугался, что он тут же испустит дух. Никакие уговоры посмотреть еще раз
на зеркало не подействовали - он бросился на пол и лежал без движения,
закрыв лицо руками, так что мы были вынуждены вынести его на палубу.
Так, группами по двадцать человек, все дикари поочередно побывали на
шхуне, и лишь Ту-Уит оставался на борту все это время. Наши гости не
предпринимали никаких попыток стянуть что-либо, да и после их отплытия мы
не обнаружили ни одной пропажи. Вели они себя вполне дружелюбно. Были,
правда, в их поведении кое-какие странности, которые мы никак не могли
взять в толк, - например, они ни за что не хотели приближаться к
нескольким самым безобидным предметам, таким, как паруса, яйцо, открытая
книга или миска с мукой. Мы попытались выяснить, нет ли у них каких-либо
предметов для торговли, но они плохо понимали нас. Тем не менее нам
удалось узнать, что острова, к большому нашему удивлению, изобилуют
большими галапагосскими черепахами, одну из которых мы уже видели в каноэ
Ту-Уита. У одного из дикарей в руках было несколько трепангов - он жадно
пожирал их в сыром виде. Эти аномалии (если принять во внимание широту, на
которой мы находились) вызвали у капитана Гая желание тщательно
исследовать остров с целью извлечь выгоду из своих открытий. Что касается
меня, то, как мне ни хотелось побольше узнать об этих островах, все же я
был настроен без промедления продолжать наше путешествие к югу. Погода
стояла чудесная, но сколько она продержится - было неизвестно. Достичь
восемьдесят четвертой параллели, иметь перед собой и открытое море, и
сильное течение к югу, и попутный ветер, и в то же время слышать о
намерении остаться здесь дольше, чем это совершенно необходимо для отдыха
команды и пополнения запасов топлива и провизии, - было от чего потерять
терпение! Я доказывал капитану, что мы можем зайти на острова на обратном
пути и даже перезимовать здесь, если нас задержат льды. В конце концов он
согласился со мной (я и сам хорошенько не знаю, каким образом приобрел над
ним такое влияние), и было решено, что даже если мы обнаружим трепангов,
то пробудем здесь неделю, чтобы восстановить силы, а затем, пока есть
возможность, двинемся дальше на юг. Мы сделали соответствующие
приготовления, провели с помощью Ту-Уита "Джейн" между рифами и встали на
якорь в миле от берега у юго-восточной оконечности самого крупного в
группе острова, в удобной, окруженной со всех сторон сушей бухте глубиной
в десять саженей и с черным песчаным дном. В глубине бухты, как нам
сообщили, были три источника превосходной воды, а кругом стояли леса.
Четыре каноэ с туземцами следовали за нами, держась, однако, на
почтительном расстоянии. Сам Ту-Уит был на шхуне и, когда мы бросили
якорь, пригласил нас спуститься на берег и посетить его деревню в глубине
острова. Капитан Гай принял предложение; оставив десяток дикарей в
качестве заложников, мы группой из двенадцати человек приготовились
сопровождать вождя. Хорошенько вооружившись, мы отнюдь не показывали вида,
что не доверяем хозяевам. Во избежание всяких неожиданностей на шхуне
выкатили пушки, подняли абордажные сети и приняли другие меры
предосторожности. Помощник капитана получил указания не допускать в наше
отсутствие ни единого человека на борт шхуны и, если через двенадцать
часов мы не вернемся, послать на поиски вокруг острова шлюпку с
фальконетом.
Мы шли в глубь острова, и с каждым шагом в нас крепло убеждение, что мы
попали в страну, совершенно отличную от тех, где ступала нога
цивилизованного человека. Все, что мы видели, было незнакомо и неизвестно
нам. Деревья ничем не напоминали растительность тропического, умеренного,
суровых полярных поясов и были совершенно не похожи на произрастающие в
южных широтах, которые мы уже прошли. Скалы и те по составу, строению и
цвету были не такие, как обыкновенно. И, что уж совсем невероятно, даже
реки имели так мало общего с реками в других климатических зонах, что мы
поначалу не решались отведать здешней воды и вообще не могли поверить, что
ее особые свойства - естественного происхождения. Ту-Уит со своими
спутниками остановился у небольшого ручейка, пересекавшего нашу тропу, -
первого на пути, где мы могли утолить жажду. Вода была какого-то странного
вида, и мы не последовали его примеру, предположив, что она загрязнена, и
лишь впоследствии мы узнали, что она именно такова на всех островах
архипелага. Я затрудняюсь дать точное представление об этой жидкости и уж
никак не могу сделать это, не прибегая к пространному описанию. Хотя на
наклонных местах она бежала с такой же скоростью, как и простая вода, но
не растекалась свободно, как обычно бывает с последней, за исключением тех
случаев, когда падала с высоты. И тем не менее остается фактом, что она
была столь же мягкая и _прозрачная_, как и самая чистая известковая вода
на свете, - разница была только во внешнем виде. С первого взгляда, и
особенно на ровном месте, она но плотности напоминала гуммиарабик, влитый
в обычную воду. Но этим далеко не ограничивались ее необыкновенные
качества. Она отнюдь _не была_ бесцветна, но не имела и какого-то
определенного цвета; она переливалась в движении всеми возможными
оттенками пурпура, как переливаются тона у шелка. Это изменение красок так
же поразило наше воображение, как и зеркало невежественный ум Ту-Уита.
Набрав в посудину воды и дав ей хорошенько отстояться, мы заметили, что
она вся расслаивается на множество отчетливо различимых струящихся
прожилок, причем у каждой был свой определенный оттенок, что они не
смешивались и что сила сцепления частиц в той или иной прожилке
несравненно больше, чем между отдельными прожилками. Мы провели ножом
поперек струй, и они немедленно сомкнулись, как это бывает с обыкновенной
водой, а когда вытащили лезвие, никаких следов не осталось. Если же
аккуратно провести ножом между двумя прожилками, то они отделялись друг от
друга, и лишь спустя некоторое время сила сцепления сливала их вместе. Это
явление было первым звеном в длинной цепи кажущихся чудес, которые волею
судеб окружали меня в течение длительного времени.
Нам понадобилось почти три часа, чтобы добраться до деревни, ибо
располагалась она в добрых девяти милях от моря, а тропа проходила по
пересеченной местности. По мере того как мы продвигались в глубь острова,
почти у каждого поворота, как бы случайно, к отряду Ту-Уита, состоявшему
из ста десяти туземцев, которые находились в челнах, примыкали небольшие
группы от двух до шести-семи человек. Мне почудился в этом определенный
замысел, который вызвал у меня тревогу, чем я и поделился с капитаном
Гаем. Отступать, однако, было поздно, и мы решили, что всего безопаснее
делать вид, будто мы вполне доверяемся Ту-Уиту. Поэтому мы продолжали идти
плотной группой, не давая дикарям разделить нас и зорко следя за их
передвижениями.
Пройдя затем какое-то ущелье с крутыми склонами, мы наконец достигли
местности, где, как нам сказали, и располагалось единственное поселение на
острове. Когда оно показалось вдали, вождь что-то закричал, повторяя слово
"Клок-клок", что означало, очевидно, название деревни или родовое понятие
деревни вообще.
Жилища являли собой самое жалкое зрелище и, в отличие от построек даже
у самых низших рас, известных человечеству, не имели никакого
единообразия. Некоторые, принадлежащие, как мы узнали, "вампу" или "ямну",
то есть старшинам острова, представляли собой дерево, срубленное на высоте
фута четыре от земли, с накинутой поверх сучьев большой черной шкурой,
свободно свисающей до земли. Под ней и ютились дикари. Другие были
устроены из ветвей с засохшей листвой, прислоненных под углом сорок пять
градусов к бесформенным кучам глины, кое-как накиданным до высоты в
пять-шесть футов. Третьи были простые ямы, вырытые в земле, также покрытые
ветвями, которые туземцы, проникая в жилище, отодвигали в сторону, а потом
возвращали на место. Попадались и такие, которые были сооружены на
деревьях, среди густых ветвей, причем верхние частично подрубались и
пригибались книзу, чтобы сделать лучше укрытие от непогоды. Большинство
жилищ представляло собой неглубокие пещеры, выдолбленные в крутых уступах
гряды из темного камня, которая с трех сторон окружала деревню. Перед
каждой пещерой валялся небольшой валун, которым обитатель, покидая свое
жилище, аккуратно заставлял вход, - и я так и не понял, зачем это