делается, ибо валун закрывал самое большее лишь треть отверстия.
Деревня - если можно так назвать это жалкое поселение - располагалась в
неглубокой долине, попасть в которую можно только с юга, так как доступ с
остальных сторон преграждала упомянутая крутая гряда. Посреди долины бежал
журчащий ручей с той же волшебной водой, которую я уже описывал. Подле
жилищ мы увидели несколько неизвестных животных, по-видимому прирученных.
Самые большие из них по строению туловища и головы напоминали обыкновенную
нашу свинью, однако имели пушистый хвост и тонкие, как у антилопы, ноги.
Передвигались они медленно и неуклюже, и мы ни разу не видели, чтобы они
бегали. Были также другие животные, похожие на этих, однако гораздо
большей длины и с черной шерстью. Вокруг во множестве копошилась домашняя
птица, которая, по всей видимости, и служила туземцам главной пищей. К
нашему удивлению мы заметили среди птиц и черных альбатросов, очевидно
совершенно одомашненных: временами они летали в море за добычей, но
неизменно возвращались, как домой, в деревню. Южный берег острова они
использовали для гнездования и размножения. Здесь к ним присоединялись,
как это часто случается, их друзья пеликаны, однако последние никоим
образом не допускались к жилищам дикарей. В числе другой домашней птицы
можно упомянуть утку, мало чем отличающуюся от той, что водится у нас,
черного баклана и какую-то птицу, отдаленно напоминающую сарыча, но не
хищную. Остров, по всей видимости, изобиловал рыбой. Во время посещения
деревни мы видели много сушеной семги, трески, голубых дельфинов, макрели,
скатов, морских угрей, лобанов, морских языков, триглы, мерлузы, камбалы и
всяких других разновидностей рыбы. Мы обратили внимание, что большая часть
рыбы похожа на ту, что водится у островов Лорда Окленда, то есть на такой
низкой широте, как пятьдесят первая параллель. Немало было здесь и
галапагосских черепах. Дикие животные нам попадались редко, да и то
некрупные и неизвестных пород. Раз или два мы встретили на тропе змей
страшного вида, но туземцы не обращали на них никакого внимания, из чего
мы заключили, что они не ядовитые.
Когда мы с Ту-Уитом и его отрядом приблизились к деревне, навстречу нам
с громкими криками, в которых мы различили неизменные "Анаму-му!" и
"Лама-лама!", высыпала огромная толпа. Нас удивило, что, за одним-двумя
исключениями, обитатели деревни были совершенно голые, а шкуры носили
только те, которые находились в челнах. В их же распоряжении было,
очевидно, и все оружие, ибо встречавшие нас были безоружны. В толпе было
очень много детей и женщин, причем последние были не лишены своеобразной
прелести; высокие, стройные, с хорошей фигурой, с изящной и свободной
осанкой, чего не встретишь у женщин в цивилизованном обществе. Внешность
их портили губы, толстые и малоподвижные, как и у мужчин, так что зубы не
обнажались даже при улыбке. Волосы у них, однако, были мягче, чем у
мужчин. В толпе голых обитателей деревни выделялось человек десять,
которые были одеты, как и воины Ту-Уита, в черные шкуры и вооружены
копьями и увесистыми дубинками. Судя по всему, это были влиятельные люди,
к которым неизменно обращались с почтительным титулом "вампу". Они-то и
жили в дворцах из черных шкур. Обиталище Ту-Уита располагалось в центре
деревни, было просторнее и устроено лучше, чем другие жилища такого же
рода. Деревья, служившие подпоркой, были срублены на расстоянии футов
двенадцати от комля, а пониже оставлено несколько ветвей в качестве
распорок для крыши, которая состояла из четырех скрепленных деревянными
иглами больших шкур, которые держались внизу кольями, вбитыми в землю.
Сухие листья застилали ковром пол.
Нас торжественно провели в эту хижину, а за нами втиснулись в огромном
количестве и дикари. Ту-Уит уселся прямо на кучу листьев и знаком
предложил последовать его примеру, что мы и вынуждены были сделать,
оказавшись в весьма невыгодном, если не критическом, положении. Мы,
двенадцать человек, сидели на земле, а вокруг на корточках расположились
человек до сорока дикарей, сгрудившись так, что в случае необходимости мы
не смогли бы ни пустить в ход оружие, ни даже подняться на ноги. Теснота
была неимоверная не только в хижине, но и снаружи, где собралось, пожалуй,
все население острова, и только сердитые оклики Ту-Уита помешали толпе
затоптать нас до смерти. Главным залогом нашей безопасности было
присутствие среди нас Ту-Уита, и мы решили держаться как можно ближе к
нему, дабы иметь возможность сделать роковой выбор, покончив с ним на
месте при первом же проявлении враждебного умысла.
После должной суматохи и шума установилась сравнительная тишина, и
вождь обратился к нам с пространной речью, напоминающей произнесенную им с
каноэ, с той только разницей, что восклицание "Анаму-му!" повторялось
немного чаще и громче, чем "Лама-лама!". Мы выслушали его в глубоком
молчании до конца, а затем капитан Гай держал ответную речь, заверив вождя
в неизменной преданности и расположении и завершив ее тем, что сделал
хозяину презент - несколько ниток голубых бус и нож. При виде бус
правитель, нам на удивление, презрительно вздернул голову, зато нож
доставил ему истинное удовольствие, и он тут же распорядился насчет обеда.
Еду подали в хижину через головы всех собравшихся - она представляла собой
еще дымящиеся внутренности неизвестного животного, - быть может, одной из
тех тонконогих свиней, которых мы видели, подходя к деревне. Заметив, что
мы не знаем, как приступить, он, подавая нам пример, принялся пожирать ярд
за ярдом соблазнительно разложенные кишки, - мы решительно не могли
выдержать это зрелище и обнаружили явные позывы к рвоте, каковые вызвали у
его величества удивление, почти равное тому, какое он обнаружил, поглядев
в зеркало. Как бы то ни было, мы наотрез отказались от предложенных
деликатесов, сославшись на отсутствие аппетита, поскольку совсем недавно
имели плотный dejeuner [завтрак (фр.)].
Когда правитель покончил с едой, мы начали расспросы самыми хитроумными
способами, какие приходили в голову, пытаясь выяснить, какие товары
имеются на острове и могли бы мы рассчитывать на выгодную сделку. В конце
концов вождь как будто понял, чего мы от него добиваемся, и вызвался
сопровождать нас к той части побережья, где, по его уверениям, в изобилии
водятся трепанги - тут он показал на них. Мы были рады подвернувшемуся
случаю вырваться из толпы и изъявили готовность отправиться немедленно. Мы
вышли из хижины и, сопровождаемые всеми обитателями деревни, последовали
за вождем на юго-восточную оконечность острова, недалеко от залива, где
стояла на якоре наша шхуна. Мы прождали с полчаса, пока дикари не
перегнали сюда четверку челнов. Наша группа заняла места в одном из них, и
нас повезли вдоль гряды рифов, о которых я упоминал, а потом дальше, к
следующей гряде, где мы и увидали такое количество трепангов, какого не
видели старейшие среди нас мореходы даже в тех, более низких широтах,
какие особенно знамениты этим промыслом. Мы пробыли здесь ровно столько,
сколько потребовалось, чтобы убедиться, что при желании этой ценнейшей
добычей можно без труда загрузить дюжину судов. Затем поднялись на шхуну и
расстались с Ту-Уитом, взяв с него обещание в течение суток доставить нам
уток и галапагосских черепах, сколько поднимут его каноэ. Во время вылазки
на остров мы не заметили в поведении дикарей ничего такого, что могло бы
вызвать подозрения, за единственным, пожалуй, исключением - той
систематичности, с какой пополнялся их отряд по пути в деревню.
Вождь дикарей оказался верным своему слову, и скоро мы имели обильный
запас свежей провизии. Черепаха была на редкость вкусна, а утка, с ее
нежным и сочным мясом, превосходила все лучшие виды нашей дичи. Кроме
того, дикари, когда мы втолковали им, что нам нужно еще, привезли много
коричневого сельдерея и лука, а также полный челн свежей и вяленой рыбы.
Сельдерей был настоящим лакомством, а лук - незаменимым средством для тех
матросов, у которых появились симптомы цинги. В самое короткое время у нас
совсем не осталось больных. Запаслись мы вдоволь и другими свежими
продуктами, среди которых можно упомянуть какую-то разновидность моллюска,
напоминающего формой мидию, но имеющего вкус устрицы, креветки, яйца
альбатроса и какой-то другой птицы с темной скорлупой. Помимо всего
прочего мы взяли на борт порядочный запас мяса той самой свиньи, о которой
я упоминал. Большинству оно показалось вполне съедобным, но лично я решил,
что оно отдает рыбой и вообще невкусно. Взамен мы дали туземцам бусы,
медные безделушки, гвозди, ножи, куски красной материи, так что они
остались вполне довольны сделкой. На берегу под самыми дулами наших пушек
мы открыли настоящий рынок, торговля шла, к взаимному удовольствию, бойко
и без особого беспорядка, чего мы никак не ожидали, судя по поведению
дикарей в деревне Клок-клок.
Итак, несколько дней дела шли вполне полюбовно, группы туземцев часто
бывали на шхуне, а группы наших людей сходили на берег, совершая длинные
прогулки в глубь острова и не испытывая ни малейших неприятностей. Капитан
Гай понял, что благодаря дружескому расположению островитян и готовности
всячески помочь нам в сборе трепангов он без труда загрузит ими шхуну, и
потому решил вступить в переговоры с Ту-Уитом относительно постройки
подходящих помещений для заготовления товара, а также найма его самого и
его соплеменников для собирания как можно большего количества моллюска, он
же тем временем воспользуется хорошей погодой и продолжит плавание к
полюсу. Когда он изложил этот план Ту-Уиту, тот, казалось, был готов
прийти к соглашению. Стороны, к обоюдному удовольствию, заключили сделку,
договорившись, что после необходимой подготовки, то есть выбора и
расчистки хорошего участка, возведения части строений и другой работы, в
которой потребуется участие всей команды, шхуна проследует по намеченному
маршруту, а на острове останутся трое наших людей, которые будут надзирать
за постройкой и обучать туземцев сушке трепангов. Вознаграждение дикарям
зависело от их старательности в наше отсутствие. За несколько пикулей
высушенных трепангов, которые будут готовы к нашему возвращению, им
полагалось получить определенное количество бус, ножей, красной материи и
тому подобных товаров.
Поскольку читателям, может быть, небезынтересно узнать об этом ценном
животном и способе его приготовления для продажи, вполне уместно сообщить
здесь соответствующие сведения. Нижеследующее обстоятельное изложение
предмета заимствовано из недавнего отчета о путешествии в Южный океан:
"Этот моллюск, обитающий в Индийском океане, известен под промысловым
французским названием bouche de mer (морское лакомство). Если я не
ошибаюсь, знаменитый Кювье называет его gasteropoda pulmonifera, Он в
изобилии водится и на побережьях тихоокеанских островов, где его собирают
специально для китайских купцов, у которых он идет по очень высокой цене,
не уступающей, пожалуй, стоимости съедобных птичьих гнезд, о которых так
много нынче говорят и которые, очевидно, как раз и делаются из
студенистого вещества, доставаемого некоторыми ласточками из тела этих
своеобразных животных. У них нет ни раковины, ни ног, вообще никаких
конечностей, а только ротовое и заднепроходное отверстие; посредством
гибких колец, как у гусениц или червей, они заползают в мелководье, где во
время отлива их и настигают ласточки; вонзая свой острый клюв в их нежное
тельце, они вытягивают клейкое волокнистое вещество, которое, засыхая,
образует прочные стенки гнезд. Отсюда и название gasteropoda pulmonifera.
Эти моллюски имеют продолговатую форму и бывают самых разных размеров -
от трех до восемнадцати дюймов в длину, а я видел несколько особей,
которые достигали двух футов. В поперечнике они почти круглые, от одного
до восьми дюймов толщиной, но немного приплюснутые с одной стороны, той
самой, которая обращена ко дну. Они собираются в неглубоких местах в
определенное время года - очевидно, для размножения, так как часто их
находят парами. Когда солнце сильно нагревает воду, они движутся к берегу
и нередко заползают на такие мелкие места, что при отливе остаются на суше
под лучами солнца. Мы ни разу не видели на мелководье потомства этих
моллюсков, - наверное, его оставляют на глубине, откуда выползают только
взрослые особи. Питаются они преимущественно теми видами зоофитов, из
которых образуются кораллы.
Трепангов собирают обычно на глубине трех-четырех футов. На берегу их
надрезают с одного конца ножом (величина надреза зависит от размера
моллюска) и через это отверстие выдавливают внутренности, которые ничем
почти не отличаются от внутренностей других низших обитателей морских
глубин. Затем их промывают, проваривают при определенной температуре,
которая не должна быть ни слишком высокой, ни слишком низкой, зарывают на
четыре часа в землю, снова кипятят в течение недолгого времени, после чего
сушат на огне или на солнце. Особенно ценятся те, что провялены на солнце,
но за то время, которое требуется, чтобы приготовить один пикуль (133 1/3
фунта) на солнце, на огне можно приготовить тридцать пикулей. Хорошо
провяленные моллюски могут безболезненно сохраняться в сухом месте два-три
года, правда, раз в несколько месяцев, скажем четырежды в год, необходимо
следить, не завелась ли там сырость.
Как я уже сказал, китайцы считают трепангов особым деликатесом,
полагая, что он самым чудесным образом придает силы, обновляет организм и
восстанавливает энергию при половом истощении. В Кантоне первый сорт
продается по девяносто долларов за пикуль, второй сорт стоит семьдесят
пять долларов, третий сорт - пятьдесят, четвертый - тридцать, пятый -
двадцать, шестой - двенадцать, седьмой - восемь и восьмой сорт - четыре
доллара за пикуль. Небольшие партии этого товара нередко отправляют в
Манилу, Сингапур и Батавию".
Соглашение, таким образом, вступило в силу, и мы немедля сгрузили на
берег все необходимое для расчистки участка и возведения построек. Около
восточного берега залива, где было достаточно леса и воды, и на
сравнительно небольшом расстоянии от главных рифов, где было намечено
собирать трепангов, была выбрана большая ровная площадка. Затем все
усердно принялись за работу и вскорости, к величайшему удивлению дикарей,
свалили несколько больших деревьев, быстро обтесали бревна для каркасов, и
через два-три дня постройки выросли уже настолько, что мы спокойно могли
поручить закончить эту работу троим матросам, которые добровольно
вызвались остаться на острове. Это были Джон Карсон, Элфрод Харрис и
Петерсон, все трое, если не ошибаюсь, уроженцы Лондона.
К концу месяца все было готово для отплытия. Мы, правда, согласились
нанести прощальный визит в деревню, и Ту-Уит так упорно настаивал на том,
чтобы мы сдержали свое обещание, что нам показалось неблагоразумным
рисковать, оскорбляя его своим отказом. Убежден, что в те дни ни у кого из
нас не было ни тени сомнения в добропорядочности дикарей. Они были
неизменно обходительны, охотно помогали нам в работе, предлагали всякую
всячину, причем часто бесплатно, и, с другой стороны, не стянули у нас ни
единой вещицы, хотя по бурным проявлениям восторга, с каким они принимали
наши подарки, можно судить, как высоко они ценили имеющиеся у нас товары.
Особой услужливостью во всех отношениях отличались женщины, и вообще мы
были бы самыми неблагодарными существами на свете, если бы допустили мысль
о вероломстве людей, которые так хорошо относились к нам. Однако
потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что за этим внешне
дружеским расположением таился глубоко продуманный план нашего уничтожения
и что островитяне, которые столь высоко стояли в нашем мнении, оказались
самыми жестокими, коварными и кровожадными негодяями, какие когда-либо
оскверняли лик нашей планеты.
Первого февраля мы сошли на берег, чтобы отправиться в деревню. Хотя,
как уже было сказано, мы не питали ни малейшего подозрения в отношении
туземцев, мы отнюдь не пренебрегли самыми необходимыми мерами
предосторожности. На шхуне осталось шесть человек, и им были даны указания
не покидать палубы и ни под каким видом не допускать приближения туземцев
к судну. Мы подняли абордажные сети, забили в пушки двойные заряды
картечи, зарядили фальконеты мушкетными пулями. Шхуна стояла с якорем на
панере (якорный канат был выбран до предела) в миле от берега, так что ни
единый челн не мог подойти не замеченным и не попасть немедленно в поле
обстрела наших фальконетов.
Без шести матросов, оставленных на шхуне, наша партия насчитывала
тридцать два человека. Мы были вооружены до зубов ружьями, пистолетами и
тесаками, у каждого, кроме того, был длинный морской нож, напоминающий
охотничий, столь распространенный у нас в западных и южных штатах. На
берегу нас встретили около сотни воинов в черных шкурах, чтобы
сопровождать нас в деревню. Мы не без удивления заметили, что они были
безоружны, и на наш вопрос Ту-Уит коротко ответил, что "Матти нон уи па на
си", что означало: там, где все братья, зачем оружие. Мы приняли его слова
за чистую монету и отправились в путь.
Мы миновали источник и ручей, о которых я упоминал, и вошли в узкое
ущелье, ведущее сквозь гряду скал из мыльного камня, окружающую деревню.
Ущелье было неровное, каменистое, так что мы с трудом пробрались сквозь
него во время нашего первого посещения Клокклок. Общая его длина -
полторы-две мили; очевидно, в стародавние времена это было ложе огромного
потока, оно шло немыслимыми изломами между утесами, так что чуть ли не
каждые двадцать ярдов тропа круто поворачивала в сторону. Почти отвесные
склоны на всем протяжении наверняка достигали семидесяти - восьмидесяти
футов по вертикали, а в иных местах вздымались до головокружительной
высоты, так заслоняя небо, что на тропу едва проникал дневной свет. Ширина
ущелья была около сорока футов, но временами резко уменьшалась, и там
могло пройти лишь пять-шесть человек в ряд. Короче говоря, на целом свете
не найти было более удобного места для устройства засады, и, входя в
ущелье, мы, естественно, тщательно осмотрели наше оружие. Когда я думаю о
том, какую чудовищную глупость мы совершили, приходится только удивляться,
как мы вообще рискнули отдаться во власть дикарей, позволив им во время
продвижения по ущелью идти и впереди и позади нас. Тем не менее мы слепо
подчинились этому порядку, доверчиво полагаясь на нашу численность, на то,
что Ту-Уит и его люди не были вооружены, на действенность нашего
огнестрельного оружия, еще неизвестного дикарям, и главным образом на то,
что в течение долгого времени эти гнусные негодяи выставляли себя нашими
друзьями. Пятеро или шестеро из них шли впереди, словно показывая дорогу и
с нарочитым усердием расчищая тропу от больших камней и веток. Затем
следовала наша группа. Мы шли плотным строем, следя за тем, чтобы нас не
разъединили. Соблюдая необыкновенный порядок и торжественность, шествие
замыкал основной отряд дикарей.
Дирк Петерс, матрос Уилсон Аллен и я шли справа от наших товарищей,
рассматривая необычайное залегание пород в нависающем склоне. Наше
внимание привлекла какая-то расселина, достаточно широкая, чтобы
пробраться одному человеку, и уходившая прямо футов на восемнадцать -
двадцать вглубь, а затем поворачивающая налево. Высота ее, насколько мы
могли судить со своего места, была, наверное, футов шестьдесят или
семьдесят. Из трещин на склонах расселины торчало несколько кустов с
плодами, напоминающими наши лесные орехи. Мне захотелось отведать их - я
быстро пролез в расселину, сорвал целую горсть, но, повернувшись, увидел,
что Петерс и Аллен последовали моему примеру. Я сказал, что им надо
вернуться, потому что двоим здесь не разойтись, а орехов хватит, чтобы
попробовать всем. Они стали выбираться наружу, Аллен был уже у края
расселины, как вдруг я почувствовал сильнейший, ни с чем не сравнимый
толчок, внушивший мне смутную мысль, - если я вообще успел о чем-то
подумать в тот момент, - что земной шар раскололся и настал конец света.
Когда ко мне вернулась способность соображать, я понял, что лежу,
задыхаясь, в кромешной тьме, заваленный землей, которая продолжает
сыпаться со всех сторон, грозя похоронить меня заживо. Ужаснувшись, я
попытался встать на ноги, что мне в конце концов удалось. Я замер на
несколько секунд, стараясь сообразить, где я и что со мной произошло.
Внезапно поблизости раздались глухие стоны, а затем и едва различимый
голос Петерса, молящий о помощи. Я протиснулся на шаг или два вперед и,
споткнувшись, свалился прямо на моего спутника, засыпанного землей по
пояс, так что он никак не мог выбраться. Собрав все силы, я раскидал землю
и помог ему освободиться.
Когда мы оправились от неожиданности и страха и смогли поразмыслить над
случившимся, то оба пришли к выводу, что стены расселины, куда мы
проникли, обрушились - то ли в результате подземного толчка, то ли под
тяжестью собственного веса - и что мы погибли, погребены заживо.
Охваченные смертельным ужасом, мы на какое-то время слабовольно поддались
отчаянию, которое трудно понять тем, кто не оказывался в подобном
положении. Я твердо убежден, что никакое бедствие, выпадающее человеку на
его жизненном пути, не причиняет таких безысходных душевных и физических
мук, как случай с нами - погребение заживо. Кромешный мрак, окружающий
жертву, невозможность вздохнуть полной грудью, удушающие запахи сырой
земли в совокупности со страшным сознанием, что находишься за гранью
всякой надежды, что ты мертвец, засыпанный в отведенной тебе могиле, - все
это вселяет в душу такую жуть, какую не вынести, не постичь умом.
В конце концов Петерс предложил определить размеры катастрофы и
исследовать нашу темницу; не исключено, заметил он, что осталось
какое-нибудь отверстие, сквозь которое можно выбраться на свободу. Я
ухватился за эту ниточку надежды и, напрягая все силы, попытался пробиться
сквозь осыпающуюся кругом землю. И действительно, едва я сделал
один-единственный шаг, как заметил тусклый свет, означавший, что, уж во
всяком случае, мы не погибнем от удушья. Это воодушевило нас и позволило
надеяться на лучшее. Когда мы перебрались через груду земли и камней,
которая преграждала нам путь к свету, стало легче двигаться и дышать: мы
сильно мучились от недостатка воздуха. Скоро мы могли уже кое-как
различать все вокруг и обнаружили, что находимся у конца расселины, там,
где она поворачивала налево. Еще несколько усилий, и мы, достигнув
поворота, увидели, к неописуемой нашей радости, какую-то трещину,
тянущуюся высоко вверх под углом градусов сорок пять, а местами и круче.
Мы не могли разглядеть края трещины, но, поскольку сквозь нее проникало
достаточно света, мы уже почти не сомневались, что наверху - если мы
сумеем туда подняться - имеется выход наружу.
И только теперь я вспомнил, что в расселину мы вошли втроем и ничего не
знаем о судьбе Аллена. Мы немедленно вернулись за ним. После долгих
поисков, сопряженных с опасностью обвала, Петерс крикнул, что нащупал ногу
нашего спутника, но он так завален землей и камнями, что вытащить его
невозможно. Я убедился, что так оно и есть и жизнь давно покинула Аллена.
Исполненные печали, мы вынуждены были оставить тело вашего товарища и
вернуться к повороту.
Трещина была достаточно широка, чтобы протиснуться одному человеку, но
вскарабкаться наверх мы не смогли и после нескольких безуспешных попыток
опять было поддались отчаянию. Я уже говорил, что скалы, между которыми
пролегало ущелье, были из какой-то мягкой горной породы, напоминающей
мыльный камень. Поэтому стенки нашей трещины были настолько скользкие,
особенно если попадалась сырость, что мы едва могли поставить ногу даже в
сравнительно ровных местах; когда же она шла круто, почти вертикально,
подъем казался вообще немыслимым. Но отчаяние иногда придает мужества, и
мы, вспомнив о тесаках, принялись вырубать ими ступени в мягкой скале; с
риском для жизни, цепляясь за куски твердого сланца, кое-где торчащие из
породы, мы в конце концов вскарабкались на плоский уступ, откуда был виден
клочок голубого неба в конце густо заросшей лесом лощины. Оглядываясь
назад, теперь уже не без любопытства, на проделанный нами путь, мы
увидели, что трещина совсем свежая, и сделали вывод, что она образовалась
от того самого толчка, который так неожиданно настиг нас. Поскольку мы
совершенно обессилели, так что едва могли стоять или разговаривать, Петерс
предложил позвать наших товарищей на помощь выстрелами из пистолета,
которые еще висели у нас за поясом, хотя ружья и сабли мы потеряли в земле
на дне пропасти. Последующие события показали, что, прибегни мы тогда к
помощи оружия, нам пришлось бы горько раскаяться; к счастью, у меня
возникла тень подозрения, что дело нечисто, и мы воздержались от
выстрелов, чтобы не выдать дикарям наше местонахождение.
После часового отдыха мы двинулись по лощине и скоро услышали
оглушительные крики. Наконец мы выбрались на поверхность - до сих пор наш
путь пролегал внизу, под навесом из крутых откосов и свисающей листвы. Мы
Деревня - если можно так назвать это жалкое поселение - располагалась в
неглубокой долине, попасть в которую можно только с юга, так как доступ с
остальных сторон преграждала упомянутая крутая гряда. Посреди долины бежал
журчащий ручей с той же волшебной водой, которую я уже описывал. Подле
жилищ мы увидели несколько неизвестных животных, по-видимому прирученных.
Самые большие из них по строению туловища и головы напоминали обыкновенную
нашу свинью, однако имели пушистый хвост и тонкие, как у антилопы, ноги.
Передвигались они медленно и неуклюже, и мы ни разу не видели, чтобы они
бегали. Были также другие животные, похожие на этих, однако гораздо
большей длины и с черной шерстью. Вокруг во множестве копошилась домашняя
птица, которая, по всей видимости, и служила туземцам главной пищей. К
нашему удивлению мы заметили среди птиц и черных альбатросов, очевидно
совершенно одомашненных: временами они летали в море за добычей, но
неизменно возвращались, как домой, в деревню. Южный берег острова они
использовали для гнездования и размножения. Здесь к ним присоединялись,
как это часто случается, их друзья пеликаны, однако последние никоим
образом не допускались к жилищам дикарей. В числе другой домашней птицы
можно упомянуть утку, мало чем отличающуюся от той, что водится у нас,
черного баклана и какую-то птицу, отдаленно напоминающую сарыча, но не
хищную. Остров, по всей видимости, изобиловал рыбой. Во время посещения
деревни мы видели много сушеной семги, трески, голубых дельфинов, макрели,
скатов, морских угрей, лобанов, морских языков, триглы, мерлузы, камбалы и
всяких других разновидностей рыбы. Мы обратили внимание, что большая часть
рыбы похожа на ту, что водится у островов Лорда Окленда, то есть на такой
низкой широте, как пятьдесят первая параллель. Немало было здесь и
галапагосских черепах. Дикие животные нам попадались редко, да и то
некрупные и неизвестных пород. Раз или два мы встретили на тропе змей
страшного вида, но туземцы не обращали на них никакого внимания, из чего
мы заключили, что они не ядовитые.
Когда мы с Ту-Уитом и его отрядом приблизились к деревне, навстречу нам
с громкими криками, в которых мы различили неизменные "Анаму-му!" и
"Лама-лама!", высыпала огромная толпа. Нас удивило, что, за одним-двумя
исключениями, обитатели деревни были совершенно голые, а шкуры носили
только те, которые находились в челнах. В их же распоряжении было,
очевидно, и все оружие, ибо встречавшие нас были безоружны. В толпе было
очень много детей и женщин, причем последние были не лишены своеобразной
прелести; высокие, стройные, с хорошей фигурой, с изящной и свободной
осанкой, чего не встретишь у женщин в цивилизованном обществе. Внешность
их портили губы, толстые и малоподвижные, как и у мужчин, так что зубы не
обнажались даже при улыбке. Волосы у них, однако, были мягче, чем у
мужчин. В толпе голых обитателей деревни выделялось человек десять,
которые были одеты, как и воины Ту-Уита, в черные шкуры и вооружены
копьями и увесистыми дубинками. Судя по всему, это были влиятельные люди,
к которым неизменно обращались с почтительным титулом "вампу". Они-то и
жили в дворцах из черных шкур. Обиталище Ту-Уита располагалось в центре
деревни, было просторнее и устроено лучше, чем другие жилища такого же
рода. Деревья, служившие подпоркой, были срублены на расстоянии футов
двенадцати от комля, а пониже оставлено несколько ветвей в качестве
распорок для крыши, которая состояла из четырех скрепленных деревянными
иглами больших шкур, которые держались внизу кольями, вбитыми в землю.
Сухие листья застилали ковром пол.
Нас торжественно провели в эту хижину, а за нами втиснулись в огромном
количестве и дикари. Ту-Уит уселся прямо на кучу листьев и знаком
предложил последовать его примеру, что мы и вынуждены были сделать,
оказавшись в весьма невыгодном, если не критическом, положении. Мы,
двенадцать человек, сидели на земле, а вокруг на корточках расположились
человек до сорока дикарей, сгрудившись так, что в случае необходимости мы
не смогли бы ни пустить в ход оружие, ни даже подняться на ноги. Теснота
была неимоверная не только в хижине, но и снаружи, где собралось, пожалуй,
все население острова, и только сердитые оклики Ту-Уита помешали толпе
затоптать нас до смерти. Главным залогом нашей безопасности было
присутствие среди нас Ту-Уита, и мы решили держаться как можно ближе к
нему, дабы иметь возможность сделать роковой выбор, покончив с ним на
месте при первом же проявлении враждебного умысла.
После должной суматохи и шума установилась сравнительная тишина, и
вождь обратился к нам с пространной речью, напоминающей произнесенную им с
каноэ, с той только разницей, что восклицание "Анаму-му!" повторялось
немного чаще и громче, чем "Лама-лама!". Мы выслушали его в глубоком
молчании до конца, а затем капитан Гай держал ответную речь, заверив вождя
в неизменной преданности и расположении и завершив ее тем, что сделал
хозяину презент - несколько ниток голубых бус и нож. При виде бус
правитель, нам на удивление, презрительно вздернул голову, зато нож
доставил ему истинное удовольствие, и он тут же распорядился насчет обеда.
Еду подали в хижину через головы всех собравшихся - она представляла собой
еще дымящиеся внутренности неизвестного животного, - быть может, одной из
тех тонконогих свиней, которых мы видели, подходя к деревне. Заметив, что
мы не знаем, как приступить, он, подавая нам пример, принялся пожирать ярд
за ярдом соблазнительно разложенные кишки, - мы решительно не могли
выдержать это зрелище и обнаружили явные позывы к рвоте, каковые вызвали у
его величества удивление, почти равное тому, какое он обнаружил, поглядев
в зеркало. Как бы то ни было, мы наотрез отказались от предложенных
деликатесов, сославшись на отсутствие аппетита, поскольку совсем недавно
имели плотный dejeuner [завтрак (фр.)].
Когда правитель покончил с едой, мы начали расспросы самыми хитроумными
способами, какие приходили в голову, пытаясь выяснить, какие товары
имеются на острове и могли бы мы рассчитывать на выгодную сделку. В конце
концов вождь как будто понял, чего мы от него добиваемся, и вызвался
сопровождать нас к той части побережья, где, по его уверениям, в изобилии
водятся трепанги - тут он показал на них. Мы были рады подвернувшемуся
случаю вырваться из толпы и изъявили готовность отправиться немедленно. Мы
вышли из хижины и, сопровождаемые всеми обитателями деревни, последовали
за вождем на юго-восточную оконечность острова, недалеко от залива, где
стояла на якоре наша шхуна. Мы прождали с полчаса, пока дикари не
перегнали сюда четверку челнов. Наша группа заняла места в одном из них, и
нас повезли вдоль гряды рифов, о которых я упоминал, а потом дальше, к
следующей гряде, где мы и увидали такое количество трепангов, какого не
видели старейшие среди нас мореходы даже в тех, более низких широтах,
какие особенно знамениты этим промыслом. Мы пробыли здесь ровно столько,
сколько потребовалось, чтобы убедиться, что при желании этой ценнейшей
добычей можно без труда загрузить дюжину судов. Затем поднялись на шхуну и
расстались с Ту-Уитом, взяв с него обещание в течение суток доставить нам
уток и галапагосских черепах, сколько поднимут его каноэ. Во время вылазки
на остров мы не заметили в поведении дикарей ничего такого, что могло бы
вызвать подозрения, за единственным, пожалуй, исключением - той
систематичности, с какой пополнялся их отряд по пути в деревню.
Вождь дикарей оказался верным своему слову, и скоро мы имели обильный
запас свежей провизии. Черепаха была на редкость вкусна, а утка, с ее
нежным и сочным мясом, превосходила все лучшие виды нашей дичи. Кроме
того, дикари, когда мы втолковали им, что нам нужно еще, привезли много
коричневого сельдерея и лука, а также полный челн свежей и вяленой рыбы.
Сельдерей был настоящим лакомством, а лук - незаменимым средством для тех
матросов, у которых появились симптомы цинги. В самое короткое время у нас
совсем не осталось больных. Запаслись мы вдоволь и другими свежими
продуктами, среди которых можно упомянуть какую-то разновидность моллюска,
напоминающего формой мидию, но имеющего вкус устрицы, креветки, яйца
альбатроса и какой-то другой птицы с темной скорлупой. Помимо всего
прочего мы взяли на борт порядочный запас мяса той самой свиньи, о которой
я упоминал. Большинству оно показалось вполне съедобным, но лично я решил,
что оно отдает рыбой и вообще невкусно. Взамен мы дали туземцам бусы,
медные безделушки, гвозди, ножи, куски красной материи, так что они
остались вполне довольны сделкой. На берегу под самыми дулами наших пушек
мы открыли настоящий рынок, торговля шла, к взаимному удовольствию, бойко
и без особого беспорядка, чего мы никак не ожидали, судя по поведению
дикарей в деревне Клок-клок.
Итак, несколько дней дела шли вполне полюбовно, группы туземцев часто
бывали на шхуне, а группы наших людей сходили на берег, совершая длинные
прогулки в глубь острова и не испытывая ни малейших неприятностей. Капитан
Гай понял, что благодаря дружескому расположению островитян и готовности
всячески помочь нам в сборе трепангов он без труда загрузит ими шхуну, и
потому решил вступить в переговоры с Ту-Уитом относительно постройки
подходящих помещений для заготовления товара, а также найма его самого и
его соплеменников для собирания как можно большего количества моллюска, он
же тем временем воспользуется хорошей погодой и продолжит плавание к
полюсу. Когда он изложил этот план Ту-Уиту, тот, казалось, был готов
прийти к соглашению. Стороны, к обоюдному удовольствию, заключили сделку,
договорившись, что после необходимой подготовки, то есть выбора и
расчистки хорошего участка, возведения части строений и другой работы, в
которой потребуется участие всей команды, шхуна проследует по намеченному
маршруту, а на острове останутся трое наших людей, которые будут надзирать
за постройкой и обучать туземцев сушке трепангов. Вознаграждение дикарям
зависело от их старательности в наше отсутствие. За несколько пикулей
высушенных трепангов, которые будут готовы к нашему возвращению, им
полагалось получить определенное количество бус, ножей, красной материи и
тому подобных товаров.
Поскольку читателям, может быть, небезынтересно узнать об этом ценном
животном и способе его приготовления для продажи, вполне уместно сообщить
здесь соответствующие сведения. Нижеследующее обстоятельное изложение
предмета заимствовано из недавнего отчета о путешествии в Южный океан:
"Этот моллюск, обитающий в Индийском океане, известен под промысловым
французским названием bouche de mer (морское лакомство). Если я не
ошибаюсь, знаменитый Кювье называет его gasteropoda pulmonifera, Он в
изобилии водится и на побережьях тихоокеанских островов, где его собирают
специально для китайских купцов, у которых он идет по очень высокой цене,
не уступающей, пожалуй, стоимости съедобных птичьих гнезд, о которых так
много нынче говорят и которые, очевидно, как раз и делаются из
студенистого вещества, доставаемого некоторыми ласточками из тела этих
своеобразных животных. У них нет ни раковины, ни ног, вообще никаких
конечностей, а только ротовое и заднепроходное отверстие; посредством
гибких колец, как у гусениц или червей, они заползают в мелководье, где во
время отлива их и настигают ласточки; вонзая свой острый клюв в их нежное
тельце, они вытягивают клейкое волокнистое вещество, которое, засыхая,
образует прочные стенки гнезд. Отсюда и название gasteropoda pulmonifera.
Эти моллюски имеют продолговатую форму и бывают самых разных размеров -
от трех до восемнадцати дюймов в длину, а я видел несколько особей,
которые достигали двух футов. В поперечнике они почти круглые, от одного
до восьми дюймов толщиной, но немного приплюснутые с одной стороны, той
самой, которая обращена ко дну. Они собираются в неглубоких местах в
определенное время года - очевидно, для размножения, так как часто их
находят парами. Когда солнце сильно нагревает воду, они движутся к берегу
и нередко заползают на такие мелкие места, что при отливе остаются на суше
под лучами солнца. Мы ни разу не видели на мелководье потомства этих
моллюсков, - наверное, его оставляют на глубине, откуда выползают только
взрослые особи. Питаются они преимущественно теми видами зоофитов, из
которых образуются кораллы.
Трепангов собирают обычно на глубине трех-четырех футов. На берегу их
надрезают с одного конца ножом (величина надреза зависит от размера
моллюска) и через это отверстие выдавливают внутренности, которые ничем
почти не отличаются от внутренностей других низших обитателей морских
глубин. Затем их промывают, проваривают при определенной температуре,
которая не должна быть ни слишком высокой, ни слишком низкой, зарывают на
четыре часа в землю, снова кипятят в течение недолгого времени, после чего
сушат на огне или на солнце. Особенно ценятся те, что провялены на солнце,
но за то время, которое требуется, чтобы приготовить один пикуль (133 1/3
фунта) на солнце, на огне можно приготовить тридцать пикулей. Хорошо
провяленные моллюски могут безболезненно сохраняться в сухом месте два-три
года, правда, раз в несколько месяцев, скажем четырежды в год, необходимо
следить, не завелась ли там сырость.
Как я уже сказал, китайцы считают трепангов особым деликатесом,
полагая, что он самым чудесным образом придает силы, обновляет организм и
восстанавливает энергию при половом истощении. В Кантоне первый сорт
продается по девяносто долларов за пикуль, второй сорт стоит семьдесят
пять долларов, третий сорт - пятьдесят, четвертый - тридцать, пятый -
двадцать, шестой - двенадцать, седьмой - восемь и восьмой сорт - четыре
доллара за пикуль. Небольшие партии этого товара нередко отправляют в
Манилу, Сингапур и Батавию".
Соглашение, таким образом, вступило в силу, и мы немедля сгрузили на
берег все необходимое для расчистки участка и возведения построек. Около
восточного берега залива, где было достаточно леса и воды, и на
сравнительно небольшом расстоянии от главных рифов, где было намечено
собирать трепангов, была выбрана большая ровная площадка. Затем все
усердно принялись за работу и вскорости, к величайшему удивлению дикарей,
свалили несколько больших деревьев, быстро обтесали бревна для каркасов, и
через два-три дня постройки выросли уже настолько, что мы спокойно могли
поручить закончить эту работу троим матросам, которые добровольно
вызвались остаться на острове. Это были Джон Карсон, Элфрод Харрис и
Петерсон, все трое, если не ошибаюсь, уроженцы Лондона.
К концу месяца все было готово для отплытия. Мы, правда, согласились
нанести прощальный визит в деревню, и Ту-Уит так упорно настаивал на том,
чтобы мы сдержали свое обещание, что нам показалось неблагоразумным
рисковать, оскорбляя его своим отказом. Убежден, что в те дни ни у кого из
нас не было ни тени сомнения в добропорядочности дикарей. Они были
неизменно обходительны, охотно помогали нам в работе, предлагали всякую
всячину, причем часто бесплатно, и, с другой стороны, не стянули у нас ни
единой вещицы, хотя по бурным проявлениям восторга, с каким они принимали
наши подарки, можно судить, как высоко они ценили имеющиеся у нас товары.
Особой услужливостью во всех отношениях отличались женщины, и вообще мы
были бы самыми неблагодарными существами на свете, если бы допустили мысль
о вероломстве людей, которые так хорошо относились к нам. Однако
потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что за этим внешне
дружеским расположением таился глубоко продуманный план нашего уничтожения
и что островитяне, которые столь высоко стояли в нашем мнении, оказались
самыми жестокими, коварными и кровожадными негодяями, какие когда-либо
оскверняли лик нашей планеты.
Первого февраля мы сошли на берег, чтобы отправиться в деревню. Хотя,
как уже было сказано, мы не питали ни малейшего подозрения в отношении
туземцев, мы отнюдь не пренебрегли самыми необходимыми мерами
предосторожности. На шхуне осталось шесть человек, и им были даны указания
не покидать палубы и ни под каким видом не допускать приближения туземцев
к судну. Мы подняли абордажные сети, забили в пушки двойные заряды
картечи, зарядили фальконеты мушкетными пулями. Шхуна стояла с якорем на
панере (якорный канат был выбран до предела) в миле от берега, так что ни
единый челн не мог подойти не замеченным и не попасть немедленно в поле
обстрела наших фальконетов.
Без шести матросов, оставленных на шхуне, наша партия насчитывала
тридцать два человека. Мы были вооружены до зубов ружьями, пистолетами и
тесаками, у каждого, кроме того, был длинный морской нож, напоминающий
охотничий, столь распространенный у нас в западных и южных штатах. На
берегу нас встретили около сотни воинов в черных шкурах, чтобы
сопровождать нас в деревню. Мы не без удивления заметили, что они были
безоружны, и на наш вопрос Ту-Уит коротко ответил, что "Матти нон уи па на
си", что означало: там, где все братья, зачем оружие. Мы приняли его слова
за чистую монету и отправились в путь.
Мы миновали источник и ручей, о которых я упоминал, и вошли в узкое
ущелье, ведущее сквозь гряду скал из мыльного камня, окружающую деревню.
Ущелье было неровное, каменистое, так что мы с трудом пробрались сквозь
него во время нашего первого посещения Клокклок. Общая его длина -
полторы-две мили; очевидно, в стародавние времена это было ложе огромного
потока, оно шло немыслимыми изломами между утесами, так что чуть ли не
каждые двадцать ярдов тропа круто поворачивала в сторону. Почти отвесные
склоны на всем протяжении наверняка достигали семидесяти - восьмидесяти
футов по вертикали, а в иных местах вздымались до головокружительной
высоты, так заслоняя небо, что на тропу едва проникал дневной свет. Ширина
ущелья была около сорока футов, но временами резко уменьшалась, и там
могло пройти лишь пять-шесть человек в ряд. Короче говоря, на целом свете
не найти было более удобного места для устройства засады, и, входя в
ущелье, мы, естественно, тщательно осмотрели наше оружие. Когда я думаю о
том, какую чудовищную глупость мы совершили, приходится только удивляться,
как мы вообще рискнули отдаться во власть дикарей, позволив им во время
продвижения по ущелью идти и впереди и позади нас. Тем не менее мы слепо
подчинились этому порядку, доверчиво полагаясь на нашу численность, на то,
что Ту-Уит и его люди не были вооружены, на действенность нашего
огнестрельного оружия, еще неизвестного дикарям, и главным образом на то,
что в течение долгого времени эти гнусные негодяи выставляли себя нашими
друзьями. Пятеро или шестеро из них шли впереди, словно показывая дорогу и
с нарочитым усердием расчищая тропу от больших камней и веток. Затем
следовала наша группа. Мы шли плотным строем, следя за тем, чтобы нас не
разъединили. Соблюдая необыкновенный порядок и торжественность, шествие
замыкал основной отряд дикарей.
Дирк Петерс, матрос Уилсон Аллен и я шли справа от наших товарищей,
рассматривая необычайное залегание пород в нависающем склоне. Наше
внимание привлекла какая-то расселина, достаточно широкая, чтобы
пробраться одному человеку, и уходившая прямо футов на восемнадцать -
двадцать вглубь, а затем поворачивающая налево. Высота ее, насколько мы
могли судить со своего места, была, наверное, футов шестьдесят или
семьдесят. Из трещин на склонах расселины торчало несколько кустов с
плодами, напоминающими наши лесные орехи. Мне захотелось отведать их - я
быстро пролез в расселину, сорвал целую горсть, но, повернувшись, увидел,
что Петерс и Аллен последовали моему примеру. Я сказал, что им надо
вернуться, потому что двоим здесь не разойтись, а орехов хватит, чтобы
попробовать всем. Они стали выбираться наружу, Аллен был уже у края
расселины, как вдруг я почувствовал сильнейший, ни с чем не сравнимый
толчок, внушивший мне смутную мысль, - если я вообще успел о чем-то
подумать в тот момент, - что земной шар раскололся и настал конец света.
Когда ко мне вернулась способность соображать, я понял, что лежу,
задыхаясь, в кромешной тьме, заваленный землей, которая продолжает
сыпаться со всех сторон, грозя похоронить меня заживо. Ужаснувшись, я
попытался встать на ноги, что мне в конце концов удалось. Я замер на
несколько секунд, стараясь сообразить, где я и что со мной произошло.
Внезапно поблизости раздались глухие стоны, а затем и едва различимый
голос Петерса, молящий о помощи. Я протиснулся на шаг или два вперед и,
споткнувшись, свалился прямо на моего спутника, засыпанного землей по
пояс, так что он никак не мог выбраться. Собрав все силы, я раскидал землю
и помог ему освободиться.
Когда мы оправились от неожиданности и страха и смогли поразмыслить над
случившимся, то оба пришли к выводу, что стены расселины, куда мы
проникли, обрушились - то ли в результате подземного толчка, то ли под
тяжестью собственного веса - и что мы погибли, погребены заживо.
Охваченные смертельным ужасом, мы на какое-то время слабовольно поддались
отчаянию, которое трудно понять тем, кто не оказывался в подобном
положении. Я твердо убежден, что никакое бедствие, выпадающее человеку на
его жизненном пути, не причиняет таких безысходных душевных и физических
мук, как случай с нами - погребение заживо. Кромешный мрак, окружающий
жертву, невозможность вздохнуть полной грудью, удушающие запахи сырой
земли в совокупности со страшным сознанием, что находишься за гранью
всякой надежды, что ты мертвец, засыпанный в отведенной тебе могиле, - все
это вселяет в душу такую жуть, какую не вынести, не постичь умом.
В конце концов Петерс предложил определить размеры катастрофы и
исследовать нашу темницу; не исключено, заметил он, что осталось
какое-нибудь отверстие, сквозь которое можно выбраться на свободу. Я
ухватился за эту ниточку надежды и, напрягая все силы, попытался пробиться
сквозь осыпающуюся кругом землю. И действительно, едва я сделал
один-единственный шаг, как заметил тусклый свет, означавший, что, уж во
всяком случае, мы не погибнем от удушья. Это воодушевило нас и позволило
надеяться на лучшее. Когда мы перебрались через груду земли и камней,
которая преграждала нам путь к свету, стало легче двигаться и дышать: мы
сильно мучились от недостатка воздуха. Скоро мы могли уже кое-как
различать все вокруг и обнаружили, что находимся у конца расселины, там,
где она поворачивала налево. Еще несколько усилий, и мы, достигнув
поворота, увидели, к неописуемой нашей радости, какую-то трещину,
тянущуюся высоко вверх под углом градусов сорок пять, а местами и круче.
Мы не могли разглядеть края трещины, но, поскольку сквозь нее проникало
достаточно света, мы уже почти не сомневались, что наверху - если мы
сумеем туда подняться - имеется выход наружу.
И только теперь я вспомнил, что в расселину мы вошли втроем и ничего не
знаем о судьбе Аллена. Мы немедленно вернулись за ним. После долгих
поисков, сопряженных с опасностью обвала, Петерс крикнул, что нащупал ногу
нашего спутника, но он так завален землей и камнями, что вытащить его
невозможно. Я убедился, что так оно и есть и жизнь давно покинула Аллена.
Исполненные печали, мы вынуждены были оставить тело вашего товарища и
вернуться к повороту.
Трещина была достаточно широка, чтобы протиснуться одному человеку, но
вскарабкаться наверх мы не смогли и после нескольких безуспешных попыток
опять было поддались отчаянию. Я уже говорил, что скалы, между которыми
пролегало ущелье, были из какой-то мягкой горной породы, напоминающей
мыльный камень. Поэтому стенки нашей трещины были настолько скользкие,
особенно если попадалась сырость, что мы едва могли поставить ногу даже в
сравнительно ровных местах; когда же она шла круто, почти вертикально,
подъем казался вообще немыслимым. Но отчаяние иногда придает мужества, и
мы, вспомнив о тесаках, принялись вырубать ими ступени в мягкой скале; с
риском для жизни, цепляясь за куски твердого сланца, кое-где торчащие из
породы, мы в конце концов вскарабкались на плоский уступ, откуда был виден
клочок голубого неба в конце густо заросшей лесом лощины. Оглядываясь
назад, теперь уже не без любопытства, на проделанный нами путь, мы
увидели, что трещина совсем свежая, и сделали вывод, что она образовалась
от того самого толчка, который так неожиданно настиг нас. Поскольку мы
совершенно обессилели, так что едва могли стоять или разговаривать, Петерс
предложил позвать наших товарищей на помощь выстрелами из пистолета,
которые еще висели у нас за поясом, хотя ружья и сабли мы потеряли в земле
на дне пропасти. Последующие события показали, что, прибегни мы тогда к
помощи оружия, нам пришлось бы горько раскаяться; к счастью, у меня
возникла тень подозрения, что дело нечисто, и мы воздержались от
выстрелов, чтобы не выдать дикарям наше местонахождение.
После часового отдыха мы двинулись по лощине и скоро услышали
оглушительные крики. Наконец мы выбрались на поверхность - до сих пор наш
путь пролегал внизу, под навесом из крутых откосов и свисающей листвы. Мы