клину, занял удобное положение под третьим отверстием, но не слишком
низко. Так с помощью клиньев и веревки (этот способ, который родился
благодаря изобретательности и решимости Петерса, никогда не пришел бы мне
в голову) мой товарищ, цепляясь помимо всего за каждый попадавшийся
выступ, благополучно достиг дна.
Не сразу я мог набраться духу, чтобы последовать его примеру, но в
конце концов все-таки решился. Еще до того, как пойти на это рискованное
предприятие, Петерс снял рубашку, которую я связал с моей собственной,
сделав таким образом необходимую для спуска веревку. Сбросив Петерсу
найденное в пропасти ружье, я привязал ее к кустам и начал быстро
спускаться вниз, пытаясь энергичными движениями преодолеть дрожь, которую
я не мог унять никак иначе. Меня хватило, однако, на первые пять-шесть
шагов; при мысли о бездне, разверзшейся под ногами, и о непадежных
ступенях и клиньях из мягкого мыльного камня, которые служили единственной
мне опорой, воображение мое разыгралось необыкновенно. Напрасно я пытался
отогнать эти мысли, вперив взгляд в плоскую поверхность стены прямо перед
собой. Чем упорнее я старался _не думать_, тем ужаснее и отчетливее
возникали у меня в голове разные видения. Наконец настал тот момент, столь
опасный в подобных случаях, когда мы заранее как бы переживаем ощущения,
испытываемые при падении, и ясно представляем себе головокружение и
пустоту в животе, и последнее отчаянное усилие, и потемнение в глазах, и,
наконец, острое сожаление, что все кончено и ты стремительно летишь
головой вниз. Мои фантазии, достигнув критической точки, начали создавать
свою собственную реальность, и все воображаемые страхи действительно
обступили меня со всех сторон. Я чувствовал, как дрожат и слабеют ноги,
как медленно, но неумолимо разжимаются пальцы. В ушах у меня зазвенело, и
я подумал: "Это по мне звонит колокол!" Теперь мной овладело неудержимое
желание посмотреть вниз. Я не мог, не хотел смотреть больше на стену и с
каким-то безумным неизъяснимым чувством, в котором смешался ужас и
облегчение, устремил взгляд в пропасть. Тут же мои пальцы судорожно
вцепились в клин, и в сознании, как тень, промелькнула едва ощутимая
надежда на спасение, но в то же мгновение всю душу мою наполнило желание
упасть - даже не желание, а непреодолимая жажда, влечение, страсть. Я
разжал пальцы, отвернулся от стены и, раскачиваясь, замер на секунду.
Потом сразу помутилось в голове, в ушах раздался резкий, нечеловеческий
голос, подо мной возникла какая-то страшная призрачная фигура, и, тяжело
вздохнув, я с замирающим сердцем обрушился прямо к ней на руки.
Я потерял сознание, но Петерс поймал меня. Он следил за мной со дна
пропасти и, понимая, что я пал духом, всячески старался приободрить меня,
хотя состояние мое было таково, что я не различал его слов и вообще ничего
не слышал. Видя, что я вот-вот сорвусь, он поспешил подняться мне на
помощь и подоспел вовремя. Если бы я обрушился всем своим весом, веревка
наверняка бы лопнула, и я полетел бы в бездну, но он сумел подхватить меня
и осторожно спустил на полную ее длину, так что я без чувств повис над
пропастью. Минут через пятнадцать я пришел в себя. Страх мой совершенно
пропал, я почувствовал себя новым человеком и с помощью моего товарища
благополучно спустился вниз.
Теперь мы были недалеко от ущелья, где погибли наши товарищи, к югу от
того места, где произошел обвал. Вокруг расстилалась дикая пустынная
местность, вызывающая в памяти нарисованные путешественниками картины
запустения там, где некогда находился древний Вавилон. Не говоря уже об
обломках обвалившейся скалы, которые беспорядочной грудой преграждали путь
к северу, поверхность земли была усеяна огромными камнями, словно мы
находились среди развалин какого-то гигантского сооружения, хотя, конечно,
присмотревшись, нельзя было обнаружить никаких следов человеческой
деятельности. Повсюду виднелись шлаковые обломки, а также бесформенные
гранитные и мергелевые глыбы с металлическими вкраплениями. (Мергель тоже
был черный, и вообще мы не видели на острове никаких светлых предметов.)
Почва была совершенно бесплодная, куда ни посмотри, без каких бы то ни
было признаков растительности. Мы видели несколько чудовищных скорпионов,
попадались и другие пресмыкающиеся, каких не встретишь в высоких широтах.
Поскольку прежде всего надо было раздобыть пищу, мы решили направиться
к берегу, который был не далее чем в полумиле, намереваясь поймать
черепаху, одну из тех, что мы видели из нашего убежища на вершине горы.
Прячась между обломками скал, мы осторожно продвинулись на сотню ярдов,
как вдруг из какой-то пещеры выскочили пятеро дикарей, и один ударом
дубинки тут же свалил Петерса на землю. Все кинулись, чтобы прикончить
жертву, и это дало мне возможность опомниться. У меня было ружье, но ствол
его был поврежден при падении в пропасть, поэтому я отбросил его за
ненадобностью, выхватил пистолеты, которые держал в полном порядке, и
бросился на дикарей, сделав несколько выстрелов подряд. Двое упали, а
третий, который уже занес копье над Петерсом, в испуге отскочил в сторону.
Мой товарищ был спасен, дальнейшее не представляло никакого труда. Он тоже
имел при себе пистолеты, но из осторожности решил не стрелять, вполне
полагаясь на свою физическую силу, какой я не встречал ни у кого. Выхватив
дубинку у одного из упавших, он уложил всех троих, с одного удара проломив
каждому череп. Мы одержали полную победу.
Все произошло так быстро, что мы едва могли поверить, что все
случившееся было наяву, и стояли над трупами врагов в каком-то отупении,
пока раздавшиеся вдали крики не вернули нас к действительности. Очевидно,
дикари были растревожены выстрелами и вот-вот обнаружат нас. Мы не могли
отступить к горе, так как крики доносились именно оттуда, но, если мы и
успеем достигнуть ее подножия, все равно нас увидят, когда мы будем
карабкаться вверх. Положение складывалось опаснейшее, мы лихорадочно
соображали, куда скрыться, и в этот момент один из дикарей, в которого я
выстрелил и которого считал убитым, вскочил на ноги и хотел бежать прочь.
Мы, однако, настигли его через несколько шагов и хотели прикончить, но
Петерс решил, что дикарь может пригодиться нам, если мы заставим его
бежать с нами. Мы потащили его за собой, дав понять, что при малейшем
сопротивлении он будет немедленно убит. Дикарь подчинился, и, скрываясь
среди скал, мы бегом направились к берегу.
До сих пор неровная местность почти совсем скрывала от нас море, и оно
полностью открылось перед нами лишь тогда, когда мы оказались ярдах в
двухстах от него. Выскочив на берег, мы с ужасом увидели толпы дикарей,
которые отовсюду бежали к нам с животными воплями и яростно размахивая
руками. Мы хотели уже повернуть назад и отступать под прикрытием складок
местности, как вдруг за большой скалой, выступающей в море, я заметил пару
челнов. Мы кинулись туда со всех ног - у челнов никого не было, а в них
лежали три крупных галапагосских черепахи и обычный запас весел гребцов на
шестьдесят. Увлекая за собой нашего пленника, мы вскочили в один из челнов
и что было сил принялись грести в открытое море.
Но, отплыв от берега ярдов на пятьдесят и немного успокоившись, мы
поняли, какой промах мы допустили, оставив второй челн дикарям, которые к
этому времени были лишь вдвое дальше от него, нежели мы, и быстро
приближались к желанной цели. Нельзя было терять ни секунды. Надежда
опередить была ничтожна, но ничего иного нам не оставалось. Сомнительно,
чтобы мы, даже приложив все усилия, сумели подоспеть к челну до них,
однако это была единственная возможность спастись. В противном случае нам
грозила смерть.
Нос и корма у челна были устроены совершенно одинаково, так что мы не
стали его разворачивать, а просто пересели и стали грести в другую
сторону. Когда дикари увидели этот нехитрый маневр, их вопли усилились,
равно как и скорость, с какой они приближались к челну. Мы отчаянно
налегали на весла и прибыли к цели в тот момент, когда ее уже достиг один
из туземцев, опередивший остальных. Этот человек дорого поплатился за свое
необыкновенное проворство: едва мы коснулись берега, Петерс выстрелил ему
прямо в лицо. Когда мы подоспели к челну, бегущие впереди находились,
вероятно, в двадцати или тридцати шагах от нас. Сначала мы хотели
оттолкнуть его подальше от берега, чтобы он не достался дикарям, но днище
глубоко врезалось в песок, времени уже не оставалось, и тогда Петерс
ружейным прикладом вышиб дно у носа и проломил борт. Пока мы сами
отталкивались от берега, двое дикарей ухватились за наш челн и упорно
держались, так что мы были вынуждены прикончить их ножами. Теперь мы были
на плаву и что есть силы гребли в открытое море. Когда дикари толпой
подбежали к поврежденному челну, они буквально взвыли от бессильной
ярости. Вообще, насколько я могу судить, эти негодяи оказались самыми
злобными, коварными, мстительными и кровожадными существами на свете;
попади мы им в лапы, пощады нам не было бы. Дикари попытались пуститься за
нами вдогонку на дырявом челне, но затея была явно бесполезной, и, снова
излив свою ярость в чудовищных воплях, они кинулись в горы.
Итак, мы избежали непосредственной опасности, хотя положение оставалось
еще угрожающим. В распоряжении дикарей имелись четыре таких же челна (о
том, что два из них разлетелись в щенки при взрыве "Джейн Гай", мы узнали
позже от нашего пленника), и мы решили, что преследование возобновится,
как только дикари доберутся до входа в залив, где обычно стояли лодки, -
расстояние туда было мили три. Поэтому мы прилагали все силы, чтобы отойти
как можно дальше от острова, заставив, разумеется, нашего пленника тоже
работать веслом.
Через полчаса, когда мы проплыли пять или шесть миль к югу, из залива
появилась целая флотилия плоскодонок. Но, отчаявшись догнать нас, они
скоро повернули назад.
Итак, мы находились в необозримом и пустынном Антарктическом океане,
выше восемьдесят четвертой параллели, на утлом челне и без запасов пищи,
если не считать черепах. Не за горами была и долгая полярная зима. Поэтому
надо было хорошенько взвесить, куда держать курс. В поле зрения было еще
шесть или семь островов, принадлежащих к той же группе, но ни к одному из
них мы приставать не хотели. Когда мы шли сюда на "Джейн Гай" с севера,
позади нас постепенно оставались наиболее труднопроходимые районы
сплошного льда, - как бы этот факт ни расходился с общепринятыми
представлениями об Антарктике, мы убедились в нем на собственном опыте.
Попытка пробиться назад, особенно в такое время года, была бы чистейшим
вздором. Лишь одно направление сулило какие-то надежды, и мы решили смело
плыть к югу, где, по крайней мере, имелась вероятность наткнуться на землю
и еще большая вероятность попасть в теплый климат.
До сих пор Антарктический океан, наподобие Арктического, показывал себя
с неожиданно хорошей стороны: не было ни жестоких штормов, ни бурных волн,
и все-таки наш челн был весьма хрупким, мягко выражаясь, суденышком,
несмотря на порядочные размеры, и мы деятельно принялись за работу,
намереваясь придать ему как можно большую прочность теми ограниченными
средствами, которые были в нашем распоряжении. Корпус челна был сделан из
коры неизвестного дерева, а шпангоуты - из крепкой лозы, которая хорошо
подходила для этой цели. От носа до кормы челн имел пятьдесят футов, в
ширину - четыре - шесть футов, а борта достигали четырех с лишним футов,
то есть устройство здешних лодок сильно отличалось от тех, какими
пользуются другие обитатели Южного океана, известные цивилизованным
нациям. Они никак не могли быть делом рук невежественных островитян,
которые владели ими, и несколько дней спустя из расспросов нашего пленника
мы узнали, что они сделаны туземцами с островов, лежащих к юго-западу от
того, где мы были, и нашим варварам достались случайно. Как могли, мы
постарались сделать ее более пригодной для плавания в океане. Разорвав
суконную куртку, мы законопатили щели, обнаруженные на носу и на корме. Из
лишних весел мы соорудили каркас на носу, чтобы гасить силу волн,
накатывающихся с той стороны. Два весла пошли на мачты - мы поместили их
на планшире друг против друга, обойдясь, таким образом, без рей. К этим
самодельным мачтам был затем прикреплен парус из наших рубашек, что мы
проделали не без труда: наш пленник наотрез отказался помогать нам, хотя
охотно участвовал в других работах. Очевидно, белая материя вселяла в него
невероятный страх. Он боялся не только взять ее в руки, но даже
приблизиться к ней, а когда мы хотели заставить его силой, он задрожал с
головы до ног и завопил: "Текели-ли!"
Оснастив по мере возможности наш челн, мы повернули на юго-восток,
чтобы обойти с наветренной стороны самый южный остров из видневшейся на
горизонте группы, и лишь после этого взяли курс прямо на юг. Погода стояла
вполне сносная. С севера почти постоянно дул мягкий ветер, круглые сутки
мы имели дневной свет, море было спокойно и совершенно свободно ото льда.
Вообще я не видел ни одной льдины после того, как мы пересекли параллель,
на которой лежал остров Беннета. Вода была достаточно теплая, и лед таял.
Разделав самую крупную черепаху, мы располагали теперь запасом мяса и
воды. В течение семи или восьми дней мы плыли на юг без сколько-нибудь
значительных происшествий, пройдя за это время, должно быть, огромное
расстояние, так как ветер был попутный и нам помогало сильное течение к
югу.
_Март, первого дня_. (По понятным причинам я не могу ручаться за
точность дат. Я привожу их по своим карандашным записям главным образом
для того, чтобы читателю было легче следить за ходом изложения.) Множество
необычных явлений говорит о том, что мы входим в какую-то неизвестную,
диковинную область океана. На горизонте в южном направлении часто
возникает широкая полоса сероватых паров - они то столбами вздымаются
кверху, быстро перемещаясь с востока на запад и с запада на восток, то
растягиваются в ровную гряду, то есть постоянно меняют очертания и краски,
подобно Aurora Borealis [северное полярное сияние (лат.)]. С нашего
местонахождения пары поднимаются в среднем на высоту двадцать пять
градусов. Температура воды с каждым часом повышается, и заметно меняется
ее цвет.
_Март, второго дня_. Мы долго расспрашивали сегодня нашего пленника и
узнали массу подробностей об острове, где была учинена расправа над нашими
товарищами, о его обитателях и их обычаях - по могу ли я теперь
задерживать ими внимание читателя? Наверное, достаточно сообщить, что, по
его словам, архипелаг состоит из восьми островов, которыми правит король
Тсалемон или Псалемун, живущий на самом крошечном островке, что черные
шкуры, из которых сделана одежда воинов, принадлежат каким-то огромным
животным, которые водятся только в долине неподалеку от обиталища короля,
что туземцы строят только плоты, вернее плоскодонные лодки, а те четыре
челна - единственные, которые у них были, - случайно достались им с
какого-то большого острова на юго-западе, что его самого зовут Ну-Ну и он
понятия не имеет об острове Беннета и что название деревни - Тсалал.
Начало слов "Тсалемон" и "Тсалал" он произносил с длинным свистящим
звуком, который мы при всем желании не смогли воспроизвести и который в
точности напоминал крик птицы, пойманной нами на вершине горы.
_Март, третьего дня_. Вода просто теплая и быстро теряет прозрачность,
цветом и густотой напоминая молоко. В непосредственной близости море
совершенно спокойно, и наш челн не подвергается ни малейшей опасности, но
мы с удивлением увидели, что справа и слева на разном расстоянии от нас на
поверхности несколько раз внезапно возникало сильное волнение; позже мы
заметили, что этому предшествуют бесформенные вспышки паров на юге.
_Март, четвертого дня_. Ветер с севера заметно стих, и мы решили
увеличить площадь нашего паруса. Вытаскивая из кармана большой белый
платок, я случайно задел Ну-Ну по лицу, и его тут же схватили судороги.
Затем, лишь изредка бормоча: "Текели-ли! Текели-ли!" - он впал в
беспамятство.
_Март, пятого дня_. Ветер прекратился, но мощное течение несет нас все
так же к югу. Мы должны были, казалось бы, встревожиться, видя, какой
оборот принимают дела, но - ничего подобного. У Петерса на лице не
отражалось ни малейшего беспокойства, хотя по временам выражение его было
какое-то загадочное. Приближающаяся полярная зима пока не давала о себе
знать. Я чувствовал лишь некоторую скованность, душевную и физическую
оцепенелость, но это было все.
_Март, шестого дня_. Полоса белых паров поднялась над горизонтом
значительно выше, постепенно теряя сероватый цвет. Вода стала горячей и
приобрела совсем молочную окраску, дотрагиваться до нее неприятно. Сегодня
море забурлило в нескольких местах, совсем близко от нашего челна. Это
сопровождалось сильной вспышкой наверху, и пары как бы отделились на
мгновение от поверхности моря. Когда свечение в парах погасло и волнение
на море улеглось, нас и порядочную площадь вокруг осыпало тончайшей белой
пылью, вроде пепла, но это был отнюдь не пепел. Ну-Ну бросился на дно
лодки, закрыл лицо руками, и никакие уговоры не могли заставить его
подняться.
_Март, седьмого дня_. Сегодня мы расспрашивали Ну-Ну, из-за чего его
соплеменники убили наших товарищей, но он охвачен таким ужасом, что мы не
сумели добиться от него вразумительного ответа. Он отказывался подняться
со дна лодки, а когда мы возобновили расспросы, стал делать какие-то
идиотские жесты. В частности, он поднял указательным пальцем верхнюю губу
и обнажил зубы - они были черные. До сих пор нам не доводилось видеть зубы
обитателей Тсалала.
_Март, восьмого дня_. Мимо нас проплыло то белое животное, чье чучело
вызвало такой переполох среди дикарей на берегу Тсалала. Я мог поймать
его, но на меня напала непонятная лень, и я не стал этого делать. Руку в
воде держать нельзя - такой она стала горячей. Петерс почти все время
погружен в молчание, я не знаю, что и думать. Ну-Ну неподвижно лежит на
дне лодки.
_Март, девятого дня_. Тонкая белая пыль в огромном количестве осыпает
нас сверху. Пары на южном горизонте чудовищно вздыбились и приобрели более
или менее отчетливую форму. Не знаю, с чем сравнить их, иначе как с
гигантским водопадом, бесшумно низвергающимся с какого-то утеса,
бесконечно уходящего в высоту. Весь южный горизонт застлан этой
необозримой пеленой. Оттуда не доносится ни звука.
_Март, двадцать первого дня_. Над нами нависает страшный мрак, но из
молочно-белых глубин океана поднялось яркое сияние и распространилось
вдоль бортов лодки. Нас засыпает дождем из белой пыли, которая, однако,
тает, едва коснувшись воды. Верхняя часть пелены пропадает в туманной
вышине. Мы приближаемся к ней с чудовищной скоростью. Временами пелена
ненадолго разрывается, и тогда из этих зияющих разрывов, за которыми
теснятся какие-то мимолетные смутные образы, вырываются могучие бесшумные
струи воздуха, вздымая по пути мощные сверкающие валы.
_Март, двадцать второго дня_. Тьма сгустилась настолько, что мы
различаем друг друга только благодаря отражаемому водой свечению белой
пелены, вздымающейся перед нами. Оттуда несутся огромные мертвенно-белые
птицы и с неизбежным, как рок, криком "текели-ли!" исчезают вдали. Услышав
их, Ну-Ну шевельнулся на дне лодки и испустил дух. Мы мчимся прямо в
обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто
приглашая нас в свои объятья. И в этот момент нам преграждает путь
поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты,
человеческая фигура в саване.
И кожа ее белее белого.
Обстоятельства, связанные с последовавшей недавно внезапной и
трагической кончиной мистера Пима, уже известны публике из газет.
Высказывают опасения, что несколько оставшихся глав, которые, очевидно,
заключали повествование, находились у него на переработке - тогда как
остальные были уже в наборе - и безвозвратно утеряны во время несчастного
случая, ставшего причиной его смерти. Впрочем, дело может обстоять
совершенно иначе, и если бумаги в конце концов обнаружатся, они непременно
будут опубликованы.
Мы испробовали все средства, чтобы исправить положение. Предполагалось,
что джентльмен, чье имя упомянуто в предисловии, мог бы, как явствует
оттуда же, восполнить пробел, но он, увы, наотрез отказался от этого
предложения, резонно заявив, что не может целиком положиться на
представленные ему материалы и вообще сомневается в достоверности
последних частей повествования. Дополнительный свет на происшедшие события
может, очевидно, пролить Петерс, который благополучно проживает в
Иллинойсе, но в настоящее время мы не могли его разыскать. Не исключено,
что это удастся впоследствии и он сообщит новые сведения для того, чтобы
завершить рассказ мистера Пима.
Утрата двух или трех заключительных глав (вряд ли их было больше) тем
более огорчительна, что они, бесспорно, содержат сведения относительно
полюса или, по крайней мере, прилегающих к нему районов и что в скором
времени они могут быть подтверждены или опровергнуты экспедицией в Южный
океан, которую снаряжает наше правительство.
Пока же рискнем сделать несколько замечаний касательно одного места в
повествовании, причем автору этих строк доставит неизъяснимое
удовольствие, если то, что он имеет сказать, хоть в малейшей степени
поможет завоевать доверие читателя к опубликованным страницам,
представляющим исключительный интерес. Мы имеем в виду рассказ о галереях
на острове Тсалал и рисунки.
Мистер Ним приводит чертежи шахт без каких-либо пояснении и о знаках,
обнаруженных на стене восточной шахты, говорит, что они отдаленно
напоминают буквы, то есть решительно заявляет, что они таковыми _не
являются_. Это утверждение высказано столь убедительно и подтверждается
фактами столь весомыми (например, то, что выступы найденных в пыли
осколков точно соответствовали углублениям в стене), что мы вынуждены
всерьез доверять автору, и ни у одного здравомыслящего читателя не
появится и тени сомнения на этот счет. Однако поскольку факты, относящиеся
к чертежам, совершенно исключительны (особенно если их рассматривать в
связи с определенными подробностями повествования), то нелишне сказать о
них несколько слов, нелишне особенно потому, что упомянутые факты,
бесспорно, ускользнули от внимания мистера По.
Если сложить вместе рисунки 1, 2, 3 и 5 в том порядке, в каком
располагаются сами шахты, и исключить Небольшие второстепенные ответвления
и дуги (которые служили, как мы помним, только средством сообщения между
основными камерами), то они образуют эфиопский глагольный корень "быть
темным"; отсюда происходят слова, означающие тьму или черноту.
Что касается левого или "самого северного знака" на рис. 4, то более
чем вероятно, что Петерс был прав и что он действительно высечен человеком
и изображает человеческую фигуру. Чертеж перед читателем, и он сам может
судить о степени сходства, зато остальные углубления решительно
подтверждают предположение Петерса. Верхний ряд знаков, вероятно,
представляет собой арабский глагольный корень "быть белым", и отсюда все
слова, означающие яркость и белизну. Нижний ряд не столь очевиден. Линии
стерлись, края их пообломались, и все же нет сомнения, что в
первоначальном состоянии они образовывали древнеегипетское слово "область
юга". Следует заметить, что это толкование подтверждает мнение Петерса
относительно "самого северного знака". Рука человека вытянута к югу.
Эти предварительные выводы открывают широкое поле для размышлений и
увлекательных догадок. Их можно, видимо, строить в связи с некоторыми
наиболее обстоятельно изложенными деталями повествования, хотя на первый
взгляд они отнюдь не являют некой единой цепи. "Текели-ли!" - кричали
перепуганные дикари при виде чучела _белого_ животного, подобранного в
море. Таков же был испуганный вопль пленного островитянина, когда мистер
Ним вытащил из кармана _белый_ платок. Так же кричали огромные _белые_
птицы, стремительно несущиеся из парообразной _белой_ пелены на юге. Ни на
острове Тсалал, ни во время последующего путешествия к полюсу не было
обнаружено ничего _белого_. Не исключено, что скрупулезный лингвистический
анализ вскроет связь между самим названием острова "Тсалал" и загадочными
пропастями и таинственными надписями на их стенах.
"Я вырезал это на холмах, и месть моя во прахе скалы".
1838
Томас У.Уайт (1788-1843) - ричмондский печатник, в типографии которого
с августа 1834 г. печатался журнал "Сатерн литерери мессенджер",
редактировавшийся в 1835-1837 гг. Эдгаром По.
Кергелен Тремарек Ив (1745-1797) - французский мореплаватель.
Кук Джеймс (1728-1779) - английский мореплаватель, совершивший три
кругосветных путешествия. Пытаясь найти Южный материк, Кук проплыл вокруг
Южной полярной области.
Пэттен, Колкхуп, Джеффри, Гласс - первые мореплаватели, посетившие
острова Тристан-да-Кунья, сведения о которых почерпнуты Э.По из Британской
энциклопедии.
Джеймс Уэддел (1787-1834) - английский мореплаватель, совершивший в
1819-1824 гг. ряд путешествий в Южные моря, открывший несколько островов,
автор книги "Путешествие к Южному полюсу в 1822-1824 гг." (1825).
Моррел Бенджамин (1795-1839) - американский мореплаватель, в 1822-1824
гг. на шхуне "Оса" совершил плавание а Южные моря.
Рейнольдс Джереми (1799-1858) - американский полярный исследователь. По
неоднократно писал о нем в своих критических статьях в связи с
путешествиями в Южные моря.
Крузенштерн Иван Федорович (1770-1846) - русский мореплаватель,
адмирал. Руководитель первого русского кругосветного плавания (1803-1806),
во время которого были открыты многие острова. Экспедиция состояла из двух
кораблей. Капитаном второго был Юрий Федорович Лисянский (1773-1837).
Виско Джон - английский мореплаватель, совершивший плавание в Южные
моря в 1830-1831 гг.
Кювье Жорж (1769-1832) - французский естествоиспытатель. Имеется в виду
его книга "Записки об истории и анатомии моллюсков" (1817).
...разверзается бездна... - По следует здесь теории Джона К.Симмса.
низко. Так с помощью клиньев и веревки (этот способ, который родился
благодаря изобретательности и решимости Петерса, никогда не пришел бы мне
в голову) мой товарищ, цепляясь помимо всего за каждый попадавшийся
выступ, благополучно достиг дна.
Не сразу я мог набраться духу, чтобы последовать его примеру, но в
конце концов все-таки решился. Еще до того, как пойти на это рискованное
предприятие, Петерс снял рубашку, которую я связал с моей собственной,
сделав таким образом необходимую для спуска веревку. Сбросив Петерсу
найденное в пропасти ружье, я привязал ее к кустам и начал быстро
спускаться вниз, пытаясь энергичными движениями преодолеть дрожь, которую
я не мог унять никак иначе. Меня хватило, однако, на первые пять-шесть
шагов; при мысли о бездне, разверзшейся под ногами, и о непадежных
ступенях и клиньях из мягкого мыльного камня, которые служили единственной
мне опорой, воображение мое разыгралось необыкновенно. Напрасно я пытался
отогнать эти мысли, вперив взгляд в плоскую поверхность стены прямо перед
собой. Чем упорнее я старался _не думать_, тем ужаснее и отчетливее
возникали у меня в голове разные видения. Наконец настал тот момент, столь
опасный в подобных случаях, когда мы заранее как бы переживаем ощущения,
испытываемые при падении, и ясно представляем себе головокружение и
пустоту в животе, и последнее отчаянное усилие, и потемнение в глазах, и,
наконец, острое сожаление, что все кончено и ты стремительно летишь
головой вниз. Мои фантазии, достигнув критической точки, начали создавать
свою собственную реальность, и все воображаемые страхи действительно
обступили меня со всех сторон. Я чувствовал, как дрожат и слабеют ноги,
как медленно, но неумолимо разжимаются пальцы. В ушах у меня зазвенело, и
я подумал: "Это по мне звонит колокол!" Теперь мной овладело неудержимое
желание посмотреть вниз. Я не мог, не хотел смотреть больше на стену и с
каким-то безумным неизъяснимым чувством, в котором смешался ужас и
облегчение, устремил взгляд в пропасть. Тут же мои пальцы судорожно
вцепились в клин, и в сознании, как тень, промелькнула едва ощутимая
надежда на спасение, но в то же мгновение всю душу мою наполнило желание
упасть - даже не желание, а непреодолимая жажда, влечение, страсть. Я
разжал пальцы, отвернулся от стены и, раскачиваясь, замер на секунду.
Потом сразу помутилось в голове, в ушах раздался резкий, нечеловеческий
голос, подо мной возникла какая-то страшная призрачная фигура, и, тяжело
вздохнув, я с замирающим сердцем обрушился прямо к ней на руки.
Я потерял сознание, но Петерс поймал меня. Он следил за мной со дна
пропасти и, понимая, что я пал духом, всячески старался приободрить меня,
хотя состояние мое было таково, что я не различал его слов и вообще ничего
не слышал. Видя, что я вот-вот сорвусь, он поспешил подняться мне на
помощь и подоспел вовремя. Если бы я обрушился всем своим весом, веревка
наверняка бы лопнула, и я полетел бы в бездну, но он сумел подхватить меня
и осторожно спустил на полную ее длину, так что я без чувств повис над
пропастью. Минут через пятнадцать я пришел в себя. Страх мой совершенно
пропал, я почувствовал себя новым человеком и с помощью моего товарища
благополучно спустился вниз.
Теперь мы были недалеко от ущелья, где погибли наши товарищи, к югу от
того места, где произошел обвал. Вокруг расстилалась дикая пустынная
местность, вызывающая в памяти нарисованные путешественниками картины
запустения там, где некогда находился древний Вавилон. Не говоря уже об
обломках обвалившейся скалы, которые беспорядочной грудой преграждали путь
к северу, поверхность земли была усеяна огромными камнями, словно мы
находились среди развалин какого-то гигантского сооружения, хотя, конечно,
присмотревшись, нельзя было обнаружить никаких следов человеческой
деятельности. Повсюду виднелись шлаковые обломки, а также бесформенные
гранитные и мергелевые глыбы с металлическими вкраплениями. (Мергель тоже
был черный, и вообще мы не видели на острове никаких светлых предметов.)
Почва была совершенно бесплодная, куда ни посмотри, без каких бы то ни
было признаков растительности. Мы видели несколько чудовищных скорпионов,
попадались и другие пресмыкающиеся, каких не встретишь в высоких широтах.
Поскольку прежде всего надо было раздобыть пищу, мы решили направиться
к берегу, который был не далее чем в полумиле, намереваясь поймать
черепаху, одну из тех, что мы видели из нашего убежища на вершине горы.
Прячась между обломками скал, мы осторожно продвинулись на сотню ярдов,
как вдруг из какой-то пещеры выскочили пятеро дикарей, и один ударом
дубинки тут же свалил Петерса на землю. Все кинулись, чтобы прикончить
жертву, и это дало мне возможность опомниться. У меня было ружье, но ствол
его был поврежден при падении в пропасть, поэтому я отбросил его за
ненадобностью, выхватил пистолеты, которые держал в полном порядке, и
бросился на дикарей, сделав несколько выстрелов подряд. Двое упали, а
третий, который уже занес копье над Петерсом, в испуге отскочил в сторону.
Мой товарищ был спасен, дальнейшее не представляло никакого труда. Он тоже
имел при себе пистолеты, но из осторожности решил не стрелять, вполне
полагаясь на свою физическую силу, какой я не встречал ни у кого. Выхватив
дубинку у одного из упавших, он уложил всех троих, с одного удара проломив
каждому череп. Мы одержали полную победу.
Все произошло так быстро, что мы едва могли поверить, что все
случившееся было наяву, и стояли над трупами врагов в каком-то отупении,
пока раздавшиеся вдали крики не вернули нас к действительности. Очевидно,
дикари были растревожены выстрелами и вот-вот обнаружат нас. Мы не могли
отступить к горе, так как крики доносились именно оттуда, но, если мы и
успеем достигнуть ее подножия, все равно нас увидят, когда мы будем
карабкаться вверх. Положение складывалось опаснейшее, мы лихорадочно
соображали, куда скрыться, и в этот момент один из дикарей, в которого я
выстрелил и которого считал убитым, вскочил на ноги и хотел бежать прочь.
Мы, однако, настигли его через несколько шагов и хотели прикончить, но
Петерс решил, что дикарь может пригодиться нам, если мы заставим его
бежать с нами. Мы потащили его за собой, дав понять, что при малейшем
сопротивлении он будет немедленно убит. Дикарь подчинился, и, скрываясь
среди скал, мы бегом направились к берегу.
До сих пор неровная местность почти совсем скрывала от нас море, и оно
полностью открылось перед нами лишь тогда, когда мы оказались ярдах в
двухстах от него. Выскочив на берег, мы с ужасом увидели толпы дикарей,
которые отовсюду бежали к нам с животными воплями и яростно размахивая
руками. Мы хотели уже повернуть назад и отступать под прикрытием складок
местности, как вдруг за большой скалой, выступающей в море, я заметил пару
челнов. Мы кинулись туда со всех ног - у челнов никого не было, а в них
лежали три крупных галапагосских черепахи и обычный запас весел гребцов на
шестьдесят. Увлекая за собой нашего пленника, мы вскочили в один из челнов
и что было сил принялись грести в открытое море.
Но, отплыв от берега ярдов на пятьдесят и немного успокоившись, мы
поняли, какой промах мы допустили, оставив второй челн дикарям, которые к
этому времени были лишь вдвое дальше от него, нежели мы, и быстро
приближались к желанной цели. Нельзя было терять ни секунды. Надежда
опередить была ничтожна, но ничего иного нам не оставалось. Сомнительно,
чтобы мы, даже приложив все усилия, сумели подоспеть к челну до них,
однако это была единственная возможность спастись. В противном случае нам
грозила смерть.
Нос и корма у челна были устроены совершенно одинаково, так что мы не
стали его разворачивать, а просто пересели и стали грести в другую
сторону. Когда дикари увидели этот нехитрый маневр, их вопли усилились,
равно как и скорость, с какой они приближались к челну. Мы отчаянно
налегали на весла и прибыли к цели в тот момент, когда ее уже достиг один
из туземцев, опередивший остальных. Этот человек дорого поплатился за свое
необыкновенное проворство: едва мы коснулись берега, Петерс выстрелил ему
прямо в лицо. Когда мы подоспели к челну, бегущие впереди находились,
вероятно, в двадцати или тридцати шагах от нас. Сначала мы хотели
оттолкнуть его подальше от берега, чтобы он не достался дикарям, но днище
глубоко врезалось в песок, времени уже не оставалось, и тогда Петерс
ружейным прикладом вышиб дно у носа и проломил борт. Пока мы сами
отталкивались от берега, двое дикарей ухватились за наш челн и упорно
держались, так что мы были вынуждены прикончить их ножами. Теперь мы были
на плаву и что есть силы гребли в открытое море. Когда дикари толпой
подбежали к поврежденному челну, они буквально взвыли от бессильной
ярости. Вообще, насколько я могу судить, эти негодяи оказались самыми
злобными, коварными, мстительными и кровожадными существами на свете;
попади мы им в лапы, пощады нам не было бы. Дикари попытались пуститься за
нами вдогонку на дырявом челне, но затея была явно бесполезной, и, снова
излив свою ярость в чудовищных воплях, они кинулись в горы.
Итак, мы избежали непосредственной опасности, хотя положение оставалось
еще угрожающим. В распоряжении дикарей имелись четыре таких же челна (о
том, что два из них разлетелись в щенки при взрыве "Джейн Гай", мы узнали
позже от нашего пленника), и мы решили, что преследование возобновится,
как только дикари доберутся до входа в залив, где обычно стояли лодки, -
расстояние туда было мили три. Поэтому мы прилагали все силы, чтобы отойти
как можно дальше от острова, заставив, разумеется, нашего пленника тоже
работать веслом.
Через полчаса, когда мы проплыли пять или шесть миль к югу, из залива
появилась целая флотилия плоскодонок. Но, отчаявшись догнать нас, они
скоро повернули назад.
Итак, мы находились в необозримом и пустынном Антарктическом океане,
выше восемьдесят четвертой параллели, на утлом челне и без запасов пищи,
если не считать черепах. Не за горами была и долгая полярная зима. Поэтому
надо было хорошенько взвесить, куда держать курс. В поле зрения было еще
шесть или семь островов, принадлежащих к той же группе, но ни к одному из
них мы приставать не хотели. Когда мы шли сюда на "Джейн Гай" с севера,
позади нас постепенно оставались наиболее труднопроходимые районы
сплошного льда, - как бы этот факт ни расходился с общепринятыми
представлениями об Антарктике, мы убедились в нем на собственном опыте.
Попытка пробиться назад, особенно в такое время года, была бы чистейшим
вздором. Лишь одно направление сулило какие-то надежды, и мы решили смело
плыть к югу, где, по крайней мере, имелась вероятность наткнуться на землю
и еще большая вероятность попасть в теплый климат.
До сих пор Антарктический океан, наподобие Арктического, показывал себя
с неожиданно хорошей стороны: не было ни жестоких штормов, ни бурных волн,
и все-таки наш челн был весьма хрупким, мягко выражаясь, суденышком,
несмотря на порядочные размеры, и мы деятельно принялись за работу,
намереваясь придать ему как можно большую прочность теми ограниченными
средствами, которые были в нашем распоряжении. Корпус челна был сделан из
коры неизвестного дерева, а шпангоуты - из крепкой лозы, которая хорошо
подходила для этой цели. От носа до кормы челн имел пятьдесят футов, в
ширину - четыре - шесть футов, а борта достигали четырех с лишним футов,
то есть устройство здешних лодок сильно отличалось от тех, какими
пользуются другие обитатели Южного океана, известные цивилизованным
нациям. Они никак не могли быть делом рук невежественных островитян,
которые владели ими, и несколько дней спустя из расспросов нашего пленника
мы узнали, что они сделаны туземцами с островов, лежащих к юго-западу от
того, где мы были, и нашим варварам достались случайно. Как могли, мы
постарались сделать ее более пригодной для плавания в океане. Разорвав
суконную куртку, мы законопатили щели, обнаруженные на носу и на корме. Из
лишних весел мы соорудили каркас на носу, чтобы гасить силу волн,
накатывающихся с той стороны. Два весла пошли на мачты - мы поместили их
на планшире друг против друга, обойдясь, таким образом, без рей. К этим
самодельным мачтам был затем прикреплен парус из наших рубашек, что мы
проделали не без труда: наш пленник наотрез отказался помогать нам, хотя
охотно участвовал в других работах. Очевидно, белая материя вселяла в него
невероятный страх. Он боялся не только взять ее в руки, но даже
приблизиться к ней, а когда мы хотели заставить его силой, он задрожал с
головы до ног и завопил: "Текели-ли!"
Оснастив по мере возможности наш челн, мы повернули на юго-восток,
чтобы обойти с наветренной стороны самый южный остров из видневшейся на
горизонте группы, и лишь после этого взяли курс прямо на юг. Погода стояла
вполне сносная. С севера почти постоянно дул мягкий ветер, круглые сутки
мы имели дневной свет, море было спокойно и совершенно свободно ото льда.
Вообще я не видел ни одной льдины после того, как мы пересекли параллель,
на которой лежал остров Беннета. Вода была достаточно теплая, и лед таял.
Разделав самую крупную черепаху, мы располагали теперь запасом мяса и
воды. В течение семи или восьми дней мы плыли на юг без сколько-нибудь
значительных происшествий, пройдя за это время, должно быть, огромное
расстояние, так как ветер был попутный и нам помогало сильное течение к
югу.
_Март, первого дня_. (По понятным причинам я не могу ручаться за
точность дат. Я привожу их по своим карандашным записям главным образом
для того, чтобы читателю было легче следить за ходом изложения.) Множество
необычных явлений говорит о том, что мы входим в какую-то неизвестную,
диковинную область океана. На горизонте в южном направлении часто
возникает широкая полоса сероватых паров - они то столбами вздымаются
кверху, быстро перемещаясь с востока на запад и с запада на восток, то
растягиваются в ровную гряду, то есть постоянно меняют очертания и краски,
подобно Aurora Borealis [северное полярное сияние (лат.)]. С нашего
местонахождения пары поднимаются в среднем на высоту двадцать пять
градусов. Температура воды с каждым часом повышается, и заметно меняется
ее цвет.
_Март, второго дня_. Мы долго расспрашивали сегодня нашего пленника и
узнали массу подробностей об острове, где была учинена расправа над нашими
товарищами, о его обитателях и их обычаях - по могу ли я теперь
задерживать ими внимание читателя? Наверное, достаточно сообщить, что, по
его словам, архипелаг состоит из восьми островов, которыми правит король
Тсалемон или Псалемун, живущий на самом крошечном островке, что черные
шкуры, из которых сделана одежда воинов, принадлежат каким-то огромным
животным, которые водятся только в долине неподалеку от обиталища короля,
что туземцы строят только плоты, вернее плоскодонные лодки, а те четыре
челна - единственные, которые у них были, - случайно достались им с
какого-то большого острова на юго-западе, что его самого зовут Ну-Ну и он
понятия не имеет об острове Беннета и что название деревни - Тсалал.
Начало слов "Тсалемон" и "Тсалал" он произносил с длинным свистящим
звуком, который мы при всем желании не смогли воспроизвести и который в
точности напоминал крик птицы, пойманной нами на вершине горы.
_Март, третьего дня_. Вода просто теплая и быстро теряет прозрачность,
цветом и густотой напоминая молоко. В непосредственной близости море
совершенно спокойно, и наш челн не подвергается ни малейшей опасности, но
мы с удивлением увидели, что справа и слева на разном расстоянии от нас на
поверхности несколько раз внезапно возникало сильное волнение; позже мы
заметили, что этому предшествуют бесформенные вспышки паров на юге.
_Март, четвертого дня_. Ветер с севера заметно стих, и мы решили
увеличить площадь нашего паруса. Вытаскивая из кармана большой белый
платок, я случайно задел Ну-Ну по лицу, и его тут же схватили судороги.
Затем, лишь изредка бормоча: "Текели-ли! Текели-ли!" - он впал в
беспамятство.
_Март, пятого дня_. Ветер прекратился, но мощное течение несет нас все
так же к югу. Мы должны были, казалось бы, встревожиться, видя, какой
оборот принимают дела, но - ничего подобного. У Петерса на лице не
отражалось ни малейшего беспокойства, хотя по временам выражение его было
какое-то загадочное. Приближающаяся полярная зима пока не давала о себе
знать. Я чувствовал лишь некоторую скованность, душевную и физическую
оцепенелость, но это было все.
_Март, шестого дня_. Полоса белых паров поднялась над горизонтом
значительно выше, постепенно теряя сероватый цвет. Вода стала горячей и
приобрела совсем молочную окраску, дотрагиваться до нее неприятно. Сегодня
море забурлило в нескольких местах, совсем близко от нашего челна. Это
сопровождалось сильной вспышкой наверху, и пары как бы отделились на
мгновение от поверхности моря. Когда свечение в парах погасло и волнение
на море улеглось, нас и порядочную площадь вокруг осыпало тончайшей белой
пылью, вроде пепла, но это был отнюдь не пепел. Ну-Ну бросился на дно
лодки, закрыл лицо руками, и никакие уговоры не могли заставить его
подняться.
_Март, седьмого дня_. Сегодня мы расспрашивали Ну-Ну, из-за чего его
соплеменники убили наших товарищей, но он охвачен таким ужасом, что мы не
сумели добиться от него вразумительного ответа. Он отказывался подняться
со дна лодки, а когда мы возобновили расспросы, стал делать какие-то
идиотские жесты. В частности, он поднял указательным пальцем верхнюю губу
и обнажил зубы - они были черные. До сих пор нам не доводилось видеть зубы
обитателей Тсалала.
_Март, восьмого дня_. Мимо нас проплыло то белое животное, чье чучело
вызвало такой переполох среди дикарей на берегу Тсалала. Я мог поймать
его, но на меня напала непонятная лень, и я не стал этого делать. Руку в
воде держать нельзя - такой она стала горячей. Петерс почти все время
погружен в молчание, я не знаю, что и думать. Ну-Ну неподвижно лежит на
дне лодки.
_Март, девятого дня_. Тонкая белая пыль в огромном количестве осыпает
нас сверху. Пары на южном горизонте чудовищно вздыбились и приобрели более
или менее отчетливую форму. Не знаю, с чем сравнить их, иначе как с
гигантским водопадом, бесшумно низвергающимся с какого-то утеса,
бесконечно уходящего в высоту. Весь южный горизонт застлан этой
необозримой пеленой. Оттуда не доносится ни звука.
_Март, двадцать первого дня_. Над нами нависает страшный мрак, но из
молочно-белых глубин океана поднялось яркое сияние и распространилось
вдоль бортов лодки. Нас засыпает дождем из белой пыли, которая, однако,
тает, едва коснувшись воды. Верхняя часть пелены пропадает в туманной
вышине. Мы приближаемся к ней с чудовищной скоростью. Временами пелена
ненадолго разрывается, и тогда из этих зияющих разрывов, за которыми
теснятся какие-то мимолетные смутные образы, вырываются могучие бесшумные
струи воздуха, вздымая по пути мощные сверкающие валы.
_Март, двадцать второго дня_. Тьма сгустилась настолько, что мы
различаем друг друга только благодаря отражаемому водой свечению белой
пелены, вздымающейся перед нами. Оттуда несутся огромные мертвенно-белые
птицы и с неизбежным, как рок, криком "текели-ли!" исчезают вдали. Услышав
их, Ну-Ну шевельнулся на дне лодки и испустил дух. Мы мчимся прямо в
обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто
приглашая нас в свои объятья. И в этот момент нам преграждает путь
поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты,
человеческая фигура в саване.
И кожа ее белее белого.
Обстоятельства, связанные с последовавшей недавно внезапной и
трагической кончиной мистера Пима, уже известны публике из газет.
Высказывают опасения, что несколько оставшихся глав, которые, очевидно,
заключали повествование, находились у него на переработке - тогда как
остальные были уже в наборе - и безвозвратно утеряны во время несчастного
случая, ставшего причиной его смерти. Впрочем, дело может обстоять
совершенно иначе, и если бумаги в конце концов обнаружатся, они непременно
будут опубликованы.
Мы испробовали все средства, чтобы исправить положение. Предполагалось,
что джентльмен, чье имя упомянуто в предисловии, мог бы, как явствует
оттуда же, восполнить пробел, но он, увы, наотрез отказался от этого
предложения, резонно заявив, что не может целиком положиться на
представленные ему материалы и вообще сомневается в достоверности
последних частей повествования. Дополнительный свет на происшедшие события
может, очевидно, пролить Петерс, который благополучно проживает в
Иллинойсе, но в настоящее время мы не могли его разыскать. Не исключено,
что это удастся впоследствии и он сообщит новые сведения для того, чтобы
завершить рассказ мистера Пима.
Утрата двух или трех заключительных глав (вряд ли их было больше) тем
более огорчительна, что они, бесспорно, содержат сведения относительно
полюса или, по крайней мере, прилегающих к нему районов и что в скором
времени они могут быть подтверждены или опровергнуты экспедицией в Южный
океан, которую снаряжает наше правительство.
Пока же рискнем сделать несколько замечаний касательно одного места в
повествовании, причем автору этих строк доставит неизъяснимое
удовольствие, если то, что он имеет сказать, хоть в малейшей степени
поможет завоевать доверие читателя к опубликованным страницам,
представляющим исключительный интерес. Мы имеем в виду рассказ о галереях
на острове Тсалал и рисунки.
Мистер Ним приводит чертежи шахт без каких-либо пояснении и о знаках,
обнаруженных на стене восточной шахты, говорит, что они отдаленно
напоминают буквы, то есть решительно заявляет, что они таковыми _не
являются_. Это утверждение высказано столь убедительно и подтверждается
фактами столь весомыми (например, то, что выступы найденных в пыли
осколков точно соответствовали углублениям в стене), что мы вынуждены
всерьез доверять автору, и ни у одного здравомыслящего читателя не
появится и тени сомнения на этот счет. Однако поскольку факты, относящиеся
к чертежам, совершенно исключительны (особенно если их рассматривать в
связи с определенными подробностями повествования), то нелишне сказать о
них несколько слов, нелишне особенно потому, что упомянутые факты,
бесспорно, ускользнули от внимания мистера По.
Если сложить вместе рисунки 1, 2, 3 и 5 в том порядке, в каком
располагаются сами шахты, и исключить Небольшие второстепенные ответвления
и дуги (которые служили, как мы помним, только средством сообщения между
основными камерами), то они образуют эфиопский глагольный корень "быть
темным"; отсюда происходят слова, означающие тьму или черноту.
Что касается левого или "самого северного знака" на рис. 4, то более
чем вероятно, что Петерс был прав и что он действительно высечен человеком
и изображает человеческую фигуру. Чертеж перед читателем, и он сам может
судить о степени сходства, зато остальные углубления решительно
подтверждают предположение Петерса. Верхний ряд знаков, вероятно,
представляет собой арабский глагольный корень "быть белым", и отсюда все
слова, означающие яркость и белизну. Нижний ряд не столь очевиден. Линии
стерлись, края их пообломались, и все же нет сомнения, что в
первоначальном состоянии они образовывали древнеегипетское слово "область
юга". Следует заметить, что это толкование подтверждает мнение Петерса
относительно "самого северного знака". Рука человека вытянута к югу.
Эти предварительные выводы открывают широкое поле для размышлений и
увлекательных догадок. Их можно, видимо, строить в связи с некоторыми
наиболее обстоятельно изложенными деталями повествования, хотя на первый
взгляд они отнюдь не являют некой единой цепи. "Текели-ли!" - кричали
перепуганные дикари при виде чучела _белого_ животного, подобранного в
море. Таков же был испуганный вопль пленного островитянина, когда мистер
Ним вытащил из кармана _белый_ платок. Так же кричали огромные _белые_
птицы, стремительно несущиеся из парообразной _белой_ пелены на юге. Ни на
острове Тсалал, ни во время последующего путешествия к полюсу не было
обнаружено ничего _белого_. Не исключено, что скрупулезный лингвистический
анализ вскроет связь между самим названием острова "Тсалал" и загадочными
пропастями и таинственными надписями на их стенах.
"Я вырезал это на холмах, и месть моя во прахе скалы".
1838
Томас У.Уайт (1788-1843) - ричмондский печатник, в типографии которого
с августа 1834 г. печатался журнал "Сатерн литерери мессенджер",
редактировавшийся в 1835-1837 гг. Эдгаром По.
Кергелен Тремарек Ив (1745-1797) - французский мореплаватель.
Кук Джеймс (1728-1779) - английский мореплаватель, совершивший три
кругосветных путешествия. Пытаясь найти Южный материк, Кук проплыл вокруг
Южной полярной области.
Пэттен, Колкхуп, Джеффри, Гласс - первые мореплаватели, посетившие
острова Тристан-да-Кунья, сведения о которых почерпнуты Э.По из Британской
энциклопедии.
Джеймс Уэддел (1787-1834) - английский мореплаватель, совершивший в
1819-1824 гг. ряд путешествий в Южные моря, открывший несколько островов,
автор книги "Путешествие к Южному полюсу в 1822-1824 гг." (1825).
Моррел Бенджамин (1795-1839) - американский мореплаватель, в 1822-1824
гг. на шхуне "Оса" совершил плавание а Южные моря.
Рейнольдс Джереми (1799-1858) - американский полярный исследователь. По
неоднократно писал о нем в своих критических статьях в связи с
путешествиями в Южные моря.
Крузенштерн Иван Федорович (1770-1846) - русский мореплаватель,
адмирал. Руководитель первого русского кругосветного плавания (1803-1806),
во время которого были открыты многие острова. Экспедиция состояла из двух
кораблей. Капитаном второго был Юрий Федорович Лисянский (1773-1837).
Виско Джон - английский мореплаватель, совершивший плавание в Южные
моря в 1830-1831 гг.
Кювье Жорж (1769-1832) - французский естествоиспытатель. Имеется в виду
его книга "Записки об истории и анатомии моллюсков" (1817).
...разверзается бездна... - По следует здесь теории Джона К.Симмса.