Геммел Дэвид. Последний Меч Силы

   Он упал в пещеру, шипя от боли.
   В покой прыгнули три воина. Первый упал со стрелой в горле. Кулейн с Гвалчмаем метнулись к ним, и несколько секунд спустя оба уже лежали мертвые на полу.
   Подняв мечи, два воина ждали новых врагов, но устье пещеры сузилось, стало тенью и исчезло.
   Гвалчмай носком сапога перевернул на спину тело одного из убитых. Лицо его истлело, перед ними лежал разлагающийся труп. Старый кантий отпрянул.
   — Мы дрались с мертвецами! — прошептал он.
   — Таким способом Вотан заручается верностью.
   Храбрейшие из его воинов неподвластны смерти… во всяком случае, так они верят.
   — Ну, мы разделались с ними.
   — Они вернутся, и мы не сможем удержать их. Надо увезти короля в безопасное место.
   — Но где можно укрыться от чар Вотана? — спросил Прасамаккус.
   — На Хрустальном Острове, — ответил Кулейн.
   — Мы не сможем провезти тело короля через половину королевства, — возразил Гвалчмай. — А если и сможем, в Святилище его не примут. Он воин, а они чураются тех, кто проливает кровь.
   — Его они примут, — негромко сказал Кулейн. — Отчасти это их долг.
   — Ты бывал там?
   Кулейн улыбнулся.
   — Посох, который стал деревом; я воткнул в землю.
   Но это иная история иных времен. Нигде земная магия не достигает такой силы, а символы более загадочны.
   Вотан не может послать своих демонов на Хрустальный Остров. А если он отправится туда сам, то как простой человек, лишенный величия магии. И он не посмеет.
   Гвалчмай встал и посмотрел на словно бы безжизненное тело Утера.
   — Все это к делу не относится. Пронести его по стране мы не сможем.
   — Я смогу. Я отправлюсь по Древним Путям лунгмей, путями духов.
   — А Прасамаккус и я?
   — Вы уже послужили своему королю и больше ничего прямо сделать для него не можете. Но скоро на вас нападет войско Вотана. Не мне указывать вам, но я посоветовал бы собрать под знамя Утера столько людей, сколько вы сможете. Скажите им, что король жив и вернется вести их в день Рагнарека.
   — Что это за день? — спросил Прасамаккус.
   — День величайшего отчаяния, — прошептал Кулейн, встал и отошел к западной стене. Там он преклонил колени, держа в руке Сипстрасси, и в воцарившейся почти полной тишине оба старых воина услышали шепоты глубокой реки, всплески волн у невидимых берегов.
   Стена замерцала и раздвинулась.
   — Поторопитесь! — сказал Кулейн.
   Гвалчмай с Прасамаккусом подняли тяжелое тело Кровавого короля и вошли с ним в открывшийся вход.
   Возникли ступеньки, ведущие в пещеру и к глубокой темной реке. У каменного причала покачивалась лодка.
   С великой осторожностью они опустили короля на ее дно. Кулейн отвязал чалку и шагнул на корму.
   Лодка заскользила по течению, и Кулейн обернулся.
   — Скорей назад в башню. Если врата закроются, вам не прожить и часа.
   Со всей быстротой, какую позволяла хромота Прасамаккуса, два старых друга поднимались по лестнице. Позади слышались жуткие нечленораздельные звуки, царапанье когтей по камню. Гвалчмай увидел, что врата перед ними замерцали. Ухватив Прасамаккуса за плечи, он швырнул его вперед, нырком последовал за ним и упал на четвереньки на ковер в покое Утера.
   За спиной у них была прежняя каменная стена, купающаяся в золотом свете солнца, которое поднималось над восточными холмами и лило лучи в открытые окна.
 
   Викторин и двенадцать его спутников первые три дня ехали без происшествий, но соблюдали все предосторожности. Однако на четвертый, когда они по узкой тропе приближались к густому лесу. Викторин остановил коня.
   Его второй помощник, Марк Бассик, молодой человек из хорошего римско-британского рода, подъехал к нему.
   — Что-то не так, почтеннейший?
   Над ними сияло солнце, тропа скрывалась в лесу над нависающими ветвями. Викторин глубоко вздохнул, испытывая страх. Внезапно он улыбнулся.
   — Ты радовался жизни, Марк?
   — Да, почтеннейший.
   — И жил сполна?
   — Думаю, да. Но почему ты спрашиваешь?
   — Мне кажется, укрытая за этими деревьями, нас подстерегает смерть. И без славы, без надежды на победу. Только боль, и мрак, и конец радости.
   Лицо молодого человека посуровело, серые глаза сузились.
   — И что мы должны сделать, почтеннейший?
   — Ты и остальные вольны, как поступить. Но я должен въехать в лес. Поговори с легионерами, объясни, что нас предали. Скажи, что каждый, кто захочет бежать, пусть спасается, не стыдясь. Это не трусость.
   — Но тогда почему ты должен ехать вперед, почтеннейший?
   — Потому что Вотан увидит все, и я хочу показать ему, что не устрашился его коварства, что я приветствую то, что меня ждет. Я хочу, чтобы он понял природу своих противников. Он завоевал Бельгику, Рэцию, Галлию, поставил римлян на колени. Но Британия не уподобится им.
   Марк вернулся к легионерам, а их начальник продолжал смотреть на вход в свою гробницу. Викторин поднял круглый щит всадника с задней луки седла и надел его на левую руку. Затем захлестнул поводья своего боевого коня за переднюю луку, выхватил меч и, не оглянувшись, тронул каблуками бока коня. У него за спиной двенадцать легионеров взяли щиты, выхватили мечи и Последовали за ним.
   На поляне за первыми рядами деревьев двести готов подняли мечи и луки.
 
   — Ты говоришь, что король жив, — сказал Геминий Катон, сдвигая карты на столе и вставая, чтобы налить в кубок вина, разбавленного водой. — Но, надеюсь, ты простишь мое недоверие.
   Гвалчмай пожал плечами и отвернулся от окна.
   — Подтвердить это я могу лишь моим словом. Но его считают достойным уважения.
   Катон улыбнулся и погладил черную, коротко подстриженную бороду, которая глянцевито блестела, точно смазанная жиром.
   — Позволь мне перечислить известные обстоятельства. Высокий мужчина в христианском одеянии оглушил двух стражей и без помех проник в башню короля.
   По твоим словам, это был Ланселот легенд. Он объявил, что в теле еще теплится жизнь, и с помощью колдовства увез его из башни.
   — По сути все верно, — признал Гвалчмай.
   — Но он же заклятый враг короля? Великий Предатель, так?
   — Да.
   — Так почему же ты поверил ему?
   Гвалчмай покосился на Прасамаккуса, который молча сидел у стола. Хромой бригант откашлялся.
   — Позволь со всем почтением заметить, полковник, что ты не был знаком с Владыкой Ланса. Забудь бесчисленные истории о его предательстве. Что он сделал?
   Спал с женщиной. Кто из нас не был в этом повинен?
   Он в одиночку спас Утера, когда изменники убили его отца. Он в одиночку проник в крепость Царицы-Ведьмы и убил Владыку Немертвых. Он не просто воин из сказаний. И в этом деле я твердо верю его слову.
   Катон покачал головой.
   — Но кроме того, ты веришь, что ему много тысяч лет, что он полубог, чьи владения скрылись под великим западным морем.
   Прасамаккус не дал сорваться с языка гневной отповеди. Геминий Катон был не просто способным полководцем. Он преуспел в воинском искусстве, и войско его уважало, хотя и не любило. И, если не считать Викторина, только он мог успешно выступить против готов. Но с Другой стороны, он был чистокровным римлянином, плохо знал обычаи кельтов, предания о магии, легшие в основу их культуры. И Прасамаккус тщательно взвесил каждое слово своего ответа.
   — Полководец, оставим историю Кулейна лак Ферага. Вотан попытался — и, может быть, успешно — предательски убить короля. Его следующий шаг — вторжение, а когда он высадится с войском, недостатка в союзниках у него не будет — едва они узнают, что Утер против них не выступит. Кулейн дал нам время подготовиться. Если мы пустим слух, что король жив и вернется, саксы, юты и англы призадумаются. Они слышали о могуществе Вотана, но они по опыту знают, чем оборачиваются попытки противостоять Кровавому королю.
   Темные глаза Катона впивались в лицо Прасамаккуса. Молчание длилось несколько минут, потом полководец вернулся на свое место.
   — Хорошо, начальник конюшен. Я согласен, что тактически лучше, чтобы Утер был жив, а не мертв. Я послежу, чтобы слухи распространились по всей стране. Но я не могу удалить ни одного рыцаря на поиски Меча.
   Все начальники, чего-то стоящие, объезжают селения в поисках добровольцев, и все ополченцы возвращены в казармы. — Он подтянул к себе карты и указал на самую большую, заказанную Птолемеем сотни лет назад. — Вы оба изъездили страну вдоль и поперек. Легко догадаться, где именно Вотан высадится на юге, но у него не одно войско. На его месте я замыслил бы еще высадку, а возможно, и две. У нас слишком мало людей, чтобы оборонять всю страну. Так где, по-вашему, он нанесет удар?
   Гвалчмай поглядел на карту страны, названной Альбионом.
   — Морские Волки всегда предпочитали этот берег, — он ткнул пальцем в устье Хамбера, — у Петварии. Если Вотан сделает то же, он окажется ниже Эборакума и отрежет нас от юга.
   Катон кивнул.
   — А если бриганты и тринованты выступят в его поддержку, Британия окажется разделенной на три военных полосы: от Стены Адриана до Эборакума, от Эборакума до Петварии — или даже до Дуробриве, если они поднимутся по Уошу — а оттуда до Андериды или Дубриса. В лучшем случае нам удастся собрать еще десять тысяч воинов, так что общая численность нашего войска составит двадцать пять тысяч. По слухам, у Вотана воинов впятеро больше, не считая саксов, восставших на юге, и бригантов на севере. Чего бы я не дал, чтобы вернулся Викторин с надежными сведениями!
   Он оторвал взгляд от карты.
   — Гвалчмай, я хочу, чтобы ты поехал к Гаю Геминию в Дубрис…
   — Я не могу, полководец, — сказал Гвалчмай.
   — Почему?
   — Я должен искать Меч.
   — Сейчас не время гоняться за тенями, искать иллюзии.
   — Может быть, — признал старый воин-кантий. — И все же я должен.
   Катон откинулся и скрестил мускулистые руки на кожаном панцире.
   — И где же ты думаешь его искать?
   — В Камулодунуме. Мальчиком король любил тамошние холмы и леса. У него были там потайные места, куда он убегал и прятался от отца. Я знаю их все.
   — А ты? — спросил Катон, оборачиваясь.
   Прасамаккус улыбнулся.
   — Я отправлюсь в Каледонские горы. Там он повстречал свою единственную любовь.
   Катон усмехнулся и покачал головой.
   — Вы, кельты, всегда оставались для меня тайной, но я научился никогда не спорить с британскими сновидцами. Желаю вам успеха в ваших поисках. А что вы сделаете, если найдете Меч?
   Гвалчмай пожал плечами и посмотрел на Прасамаккуса. Светлые глаза бриганта посмотрели в темные глаза римлянина.
   — Мы отвезем его на Хрустальный Остров, где покоится король.
   — А потом?
   — Не знаю, полководец.
   Катон помолчал, задумавшись.
   — Когда я был молод, — сказал он наконец, — наш легион квартировал в Аква-Сулис, и я часто ездил верхом по лесам в окрестностях Острова. Нам воспрещался доступ туда. По приказу короля. Но однажды — потому что это было запрещено — трое моих друзей и я отправились на лодке по озерам и причалили под самым высоким холмом. Видите ли, это было веселое дерзание, а мы были молоды. Мы разожгли костер, посидели, болтая и смеясь, а потом уснули. Мне приснилось, что ко мне пришел мой отец и мы поговорили о многих вещах.
   Больше всего он говорил о том, как сожалеет, что мы никогда не были близки после смерти моей матери. Сон был прекрасный: мы обнялись, он пожелал мне счастья, сказал, что гордится мной. Утром я проснулся полный свежих сил. Нас окружал туман, мы поплыли туда, где были привязаны наши лошади, и вернулись в Аква-Сулис. И нам пришлось худо: мы вернулись без мечей. Ни один из нас не помнил, чтобы мы их снимали, и ни один не заметил, что их При нас не было.
   — Остров — заколдованное место, — прошептал Прасамаккус. — А когда умер твой отец?
   — Думаю, ты знаешь ответ, Прасамаккус. У меня есть сын, и мы с ним не близки. — Он улыбнулся. — Надеюсь, когда-нибудь он сплавает на Остров.
   Прасамаккус поклонился и вышел из комнаты вместе с Гвалчмаем.
   — Мы не можем взяться за это дело одни, — сказал Гвалчмай, когда они спустились на залитый солнцем двор. — Слишком много мест для поисков.
   — Я знаю, мой друг. Но Катон прав. Ему против Вотана нужны все его молодые люди. Обойтись он может только без таких дряхлых стариков, как мы с тобой.
   Прасамаккус остановился как вкопанный.
   — Вот и решение, Гвал. Старики! Помнишь день, когда Утер расколол небеса и появился из тумана во главе Девятого легиона?
   — Конечно. Кто способен забыть такое?
   — Легатом Пропавшего Легиона был Северин Альбин. Теперь он живет на вилле в Калькарии, и до нее отсюда меньше полдня пути.
   — Так ему же за шестьдесят! — возразил кантий.
   — А сколько тебе? — оборвал его Прасамаккус.
   — Ну, зачем всаживать кинжал в сердце? — заметил Гвалчмай. — Он же богатый римлянин и, уж наверное, разжирел и всем доволен.
   — Сомневаюсь. И во всяком случае, он, конечно, знает, где найти тех из Девятого, кто еще жив. Они же служили в собственном легионе Утера, и их к нему привязывают узы покрепче кровных. Он вывел их из Юдоли Мертвых.
   — Тому уже больше четверти века. Они наверняка почти все поумирали.
   — Так не все же! Может, еще живы десятеро, может быть, сотня. Мы должны их разыскать.
 
   Северин Альбин в каждом дюйме все еще выглядел тем римским полководцем, каким был каких-то пять лет назад. Спина у него была прямой, как копье, темные глаза сохраняли орлиную зоркость. Для него последние двадцать пять лет прошли как сновидение: ведь он вместе со всеми легионерами Девятого провел в аду Пустоты века и века, до того как юный принц Утер Пендрагон спас их и вернул в обезумевший мир. Могущество Рима, достигшее вершины, когда Северин и его легионеры погрузились в Туман, теперь превратилось в тень, а варвары правили там, где некогда законы Рима утверждались легионами, чья железная дисциплина делала поражение немыслимым. Честь обязывала Северина служить Утеру, и он безупречно исполнял свой долг, обучая воинов местных племен по имперскому образцу, сражаясь в одной войне за другой во имя земли, которая для него ничего не значила. Теперь он удалился на покой в свою виллу и читал творения былого времени, которые — во всяком случае, ему — напоминали о вчерашнем дне, поглотившем его жену, детей и все, что он знал и любил. Человек, выброшенный из своего времени, Северин Альбин почти вкушал тихую безмятежность, пока сидел в своем саду и читал Плутарха.
   К нему подошел Нико, его приближенный раб, еврей с Греческих островов.
   — Господин, два человека у ворот хотели бы поговорить с тобой.
   — Скажи, чтобы пришли завтра. Нынче у меня нет настроения заниматься делами.
   — Это не купцы из города, господин. Они назвались твоими друзьями.
   Северин свернул пергамент и положил его на мраморную скамью возле себя.
   — У них есть имена, у этих друзей?
   — Прасамаккус и Гвалчмай.
   Северин вздохнул.
   — Проводи их сюда и распорядись, чтобы подали вина и фрукты. Они останутся на ночь, так что позаботься о комнатах для них.
   — Нагреть воду, господин, чтобы гости приняли ванну?
   — Не нужно. Наши гости — британцы и моются редко. Но найди в деревне двух девушек, чтобы согреть их постели.
   — Слушаю, господин, — сказал Нико с поклоном и вышел, а Северин встал, расправил длинную тогу и почувствовал, как тихая безмятежность исчезает без следа.
   Он повернулся и увидел, что по мощеной дорожке к нему, припадая на хромую ногу, приближается Прасамаккус, а за ним следует высокий, прямой, как древко копья, кантий, носящий прозвище Боевой Пес Короля.
   Он неизменно оказывал им почтение, подобающее приближенным короля, однако, поселившись на вилле, питал надежду, что никогда их больше не увидит. Он всегда чувствовал себя неловко с британцами.
   — Добро пожаловать в мой дом, — сказал Северин Альбин, сдержанно поклонившись. — Я приказал подать нам вина. — Он указал на мраморную скамью, и Прасамаккус с благодарностью опустился на нее, но Гвалчмай остался стоять рядом с ним, скрестив могучие руки на груди. — Полагаю, вы здесь, чтобы пригласить меня на похороны?
   — Король не умер, — сказал Прасамаккус, и Северин сумел совладать с собой, потому что Прасамаккус умолк, так как к ним подошел слуга, держа серебряный поднос с двумя кубками, полными вина, и кувшином с водой. Поставив поднос на широкий подлокотник скамьи, слуга бесшумно удалился.
   — Не умер? Но ведь он три дня лежит на погребальном ложе.
   — Он на Хрустальном Острове, оправляется от ран, — сказал Гвалчмай.
   — Рад это слышать. Как я понимаю, готы намерены выступить против нас и войско нуждается в короле.
   — Нам нужна твоя помощь, — заявил Гвалчмай напрямик. — И легионеров из Девятого.
   Северин сухо улыбнулся.
   — Девятый легион более не существует. Ветераны взяли полагавшиеся им земельные участки, и теперь они простые граждане, причем самому молодому за пятьдесят. Как вам хорошо известно, король распустил Девятый, даровав им отдых, который они более чем заслужили.
   Война — дело молодых, Гвалчмай.
   — Они нужны нам не для войны, Северин, — сказал Прасамаккус. — Меч Силы исчез, и его необходимо отыскать. — Бригант рассказал их хозяину про нападение на короля и про предположение Кулейна о судьбе Меча. Северин слушал, не пошевельнувшись, не спуская темных глаз с лица Прасамаккуса.
   — Мало кто из людей, — сказал Северин, — понимал силу Меча. Но я видел, как Меч рассекал воздух, будто занавес, чтобы высвободить нас из Тумана, и однажды Утер объяснил, почему он всегда знал, где враг нанесет удар. Меч столь же важен, как сам король. Да, конечно, созвать ветеранов Девятого можно, но времени на розыски нет. Вы сказали, что в том месте внезапно усилится магия. В мирное время, возможно, поиски имели бы смысл, но во время войны? Толпы беглецов, вражеские отряды, разруха, страдания и смерть. Нет, поиски наугад бессмысленны.
   — Так что же делать? — спросил Гвалчмай.
   — Только один человек знает, куда был отослан Меч.
   Мы должны спросить его!
   — Король пребывает в состоянии сходном со смертью. Он не способен говорить.
   — Да, когда вы его видели в последний раз, Прасамаккус. Но если Кулейн отвез его на волшебный Остров, он ведь мог уже очнуться?
   — Так что ты предлагаешь, полководец?
   — Я пошлю весть ветеранам Девятого. Но не уповайте, что их соберется много. Одни умерли, другие вернулись в Италию в надежде найти какую-нибудь связь с их прошлым. А мы завтра отправимся на юго-запад.
   — Я не могу поехать с тобой, полководец, — сказал Прасамаккус. — Я должен отправиться в Каледоны.
   Северин кивнул.
   — А ты, Гвалчмай?
   — Поеду с тобой. Здесь мне делать нечего, — Не только тебе, но и всем нам, — сказал Северин. — Мир изменяется. Растут новые империи, старые гибнут. Дела стран подобны жизни человека. Нет человека и нет империи, которые могли бы долго противостоять упадку.
   — Ты думаешь, готы победят? — вспылил Гвалчмай.
   — Не готы, так саксы или юты. Я убеждал Утера набирать в легионы сакских воинов, пожаловать им некоторое самоуправление. Но он и слушать не желал. На одном только сакском юге есть тридцать тысяч человек, способных носить меч. Гордых людей. Сильных людей.
   Это королевство переживет Утера ненадолго.
   — За двадцать пять лет мы не потерпели ни единого поражения, — сказал Гвалчмай упрямо.
   — А что этот срок для истории? Когда я был молод в дни Клавдия, Рим правил миром. Где теперь римляне?
   — Думаю, старость притупила твое мужество.
   — Нет, Гвалчмай. Четыреста лет в Тумане укрепили мою мудрость. Вам приготовлены комнаты. Пойдите отдохните, мы поговорим позже.
   Британцы направились к вилле, оставив старого полководца одного в саду, где его нашел Нико.
   — Не нужно ли тебе чего-нибудь, господин?
   — Какие известия от купцов?
   — Они говорят, что по ту сторону моря собирается огромное войско и что Вотан будет тут через месяц-другой.
   — И как намерены поступить купцы?
   — Очень многие припрятали свои богатства. Некоторые думают отправиться со всем нажитым в Испанию или Африку и начать там дело заново. Но большинство готовятся встретить готов с покорностью. Так уж заведено в мире.
   — А ты, Никодим?
   — Я, господин? Ну, я буду с тобой. Как же еще?
   — Чепуха! Ты не потратил десять лет, наживая богатство, для того лишь, чтобы умереть моим рабом.
   — Не понимаю, о чем ты говоришь, господин?
   — Сейчас не время для отрицаний. Ты решился вручить мои деньги Абригию, и он вернулся с грузом шелков, так что я выручил порядочную сумму. Ты забрал как свое вознаграждение сто серебряных монет, которые искусно приумножал снова и снова.
   Нико пожал плечами.
   — И давно ты знаешь?
   — Шесть лет. Завтра я уезжаю и думаю, что не вернусь. Если я не возвращусь домой до истечения года, тогда вилла — твоя, как и все мои деньги. Запечатанный пергамент с нужными распоряжениями хранится у Кассия. Мои рабы получат вольную, а женщине Тристе выдашь указанную там сумму: мне с ней было хорошо.
   Ты присмотришь, чтобы все это было выполнено?
   — Конечно, господин, но все-таки я уповаю, что тебе предстоит еще долгая жизнь и что ты не замедлишь вернуться.
   Северин засмеялся.
   — Все еще лжешь, плут! Приготовь мой меч и боевую броню — не парадный нагрудник, а старый кожаный панцирь. Ну а конь… я возьму Каниса.
   — Он состарился, господин.
   — Мы все состарились, Нико. Но он хитер и ничего не страшится.
 
   Лодка скользила по темной воде. Кулейн молча сидел у кормила. Наконец туннель расширился в пещеру, где с потолка, поблескивая, свисали сталактиты. Вода пузырилась, шипела, а стены словно испускали колдовское свечение. Кулейн направлял лодку в просветы между естественными колоннами, а затем их лабиринт остался позади. Впереди расстилалось курящееся туманом озеро. Ярко блестели звезды, луна плыла над дальней скалистой вершиной холма — тором, — которую увенчивала круглая башня. Воздух был свежим, прохладным, и Владыка Ланса, потянувшись, глубоко вдохнул его, словно погружаясь в глубокий мир, окружавший Остров. Его взгляд шарил по сторонам, выискивая некогда такие знакомые очертания Спящих Великанов, Ищущего Зверя, Кентавра, Голубки, Льва. Скрытых две тысячи лет, но все еще не утративших мощи.
   Лодка скользнула в окаймленный деревьями залив по направлению к костру, который мерцал в отдалении, точно уставшая звезда над самой водой. Когда лодка приблизилась к берегу, с земли у костра поднялись семь фигур в одеяниях с капюшонами и гуськом спустились к воде.
   — Зачем ты позвал нас? — спросил женский голос.
   — Мой друг здесь нуждается в вашей помощи.
   — Твой друг — мирный человек?
   — Он король.
   — Разве это ответ?
   — Он тот, кто объявил Хрустальный Остров священным, кто защищал его святость и свободу.
   — Остров не нуждается в том, чтобы человек объявлял его священным, как не нуждается в мече для защиты его свободы.
   — Тогда взгляните на него просто как на человека, чью душу похитили и чьему телу угрожает гибель.
   — И куда ты хочешь, чтобы мы отнесли его? — спросила женщина.
   — В Круглую Залу в Кольце Великой Луны, где нет места злу, где два мира соединены в знаке Священной Рыбы.
   — Тебе много известно о наших Таинствах.
   — Я знаю ВСЕ ваши Таинства… и еще многое.
   Женщины молча шагнули вперед, без малейшего усилия подняли короля со дня лодки и попарно углубились во мрак под деревьями — тело короля словно парило между ними. Кулейн последовал за ними. Из-под деревьев появилась белая женская фигура с капюшоном, опущенным на лицо.
   — Дальше тебе нельзя, воин.
   — Я должен остаться с ним.
   — Нельзя.
   — Ты думаешь остановить меня?
   — Ты остановишься сам, — ответила она, — ибо твое присутствие ослабит силу, которая будет поддерживать в нем жизнь.
   — Во мне нет зла.
   — Да, Кулейн лак Фераг, в тебе нет зла.
   — Так ты знаешь меня? Хорошо! Ведь тогда ты должна знать, что это я посадил Терн и начал то, что теперь продолжаете вы.
   — Начал ты, да, но не по велению веры. Просто это была очередная из твоих игр. Ты сказал Сестрам, что знаешь все их Таинства и еще многое. Когда-то так было, но теперь — нет. Ты думаешь, что это место, Кулейн, выбрал ты? Нет. Оно выбрало тебя.
   — Прости мое высокомерие, госпожа. Но разреши мне остаться. Мне столько надо искупить. Я все» потерял, и мне некуда идти.
   На залив лился лунный свет, и облаченная в белое жрица казалась сотканной из него. Воин ждал, пока она обдумывала его слова. Наконец она заговорила: