Геммел Дэвид. Последний Меч Силы

   Кормак улыбнулся.
   — Я родился в пещере, меня вырастил однорукий сакс, который знал о благородстве больше всех, кого мне довелось встретить с тех пор. Мне кажется, королю необходимо особое умение — и не только в ведении войны. Этого умения у меня нет, и, более того, я не хочу его приобретать. У меня нет желания управлять жизнями других людей. Я не хочу быть наследником Кровавого короля. Я убивал людей и сражал демонов; я отправлял души во мрак и прошел через Пустоту. Этого достаточно.
   Гвалчмай, видимо, собирался настаивать, но Прасамаккус поднял ладонь.
   — Ты должен всегда оставаться самим собой, принц Кормак. Ты упомянул Пустоту. Расскажи нам про короля.
   — Я привел его назад… Много вам будет от этого толку!
   — О чем ты? — рявкнул Гвалчмай.
   — Его разум…
   — Довольно! — сказала Лейта. — Король вернется. Ты, Кормак, видел его таким, каким он не хотел бы показаться ни одному человеку. Но ты не знаешь его, как знаю я. Он человек железной силы. А теперь все вы оставьте нас. Кормак, я распорядилась приготовить для тебя хижину. Туда принесут ужин. Галеад проводит тебя. Не утомляй себя. Твои раны хорошо заживают, но некоторое время ты будешь слабым. А теперь уходите все.
   Несколько часов Лейта сидела рядом с королем, поглаживая его по лбу или держа за руку. Вошли женщины зажечь свечи, но она их не заметила: глядя на измученное заботами лицо и седеющие волосы, она вновь видела мальчика Туро, который бежал в горы, спасаясь от убийц, сразивших его отца. Он был очень чувствительным, не умел разжечь костер, не держал меча в руке.
   В те далекие дни невинности он был ласковым, добрым, любящим.
   Но мир изменил его, вывел наружу железо и огонь, породил Кровавого короля легенд, научил его сражаться и убивать и — хуже того — ненавидеть.
   И как же глупа была она! Этот юноша любил ее со всей страстью, а она оттолкнула его ради детских грез!
   Если бы она могла вернуть и изменить одно-единственное в своей жизни, это была бы та ночь в Пинрэ, когда юный Утер пришел к ней и они познали друг друга под двумя лунами. Ее чувства опьянили ее, никогда еще ее тело не было исполнено такой жизни, и, когда кровь в ней бушевала, а плоть трепетала в экстазе, она прошептала имя Кулейна. Шепот этот пронзил сердце Утера ледяной стрелой и навсегда остался в нем. А ведь — хотя тогда она этого не поняла — не мысль о Кулейне вознесла ее на недосягаемую высоту, но любовь Утера.
   И она уничтожила эту любовь. Нет, подумала она, не уничтожила, а изменила… изуродовала кислотой ревности.
   Кулейн однажды пустил в ее сердце такую же стрелу, когда они спали в хижине вблизи дворца королевы в Камулодунуме. Он пошевелился во сне, и она его поцеловала.
   » Ты здесь, любовь моя?«— прошептал он сонно.
   » Я здесь «, — ответила она.
   » Будь всегда со мной, Горойен «.
   Какая это была боль! Как ей хотелось в ту минуту ударить его, разодрать ногтями красивое лицо. И разве не этот миг заставил ее позднее в Рэции оттолкнуть его, прогнать от себя? Разве не этот шепот, стрелой засевший у нее в сердце, сделал ее такой жестокой на Торе?
   Утер пошевелился. Вновь он прошептал два своих слова. И опять. И опять.
   — Что ты хочешь сказать мне? — спросила она, но его глаза смотрели в никуда, и она знала, что он ее не слышит. Позади нее прозвучали шаги, и на лицо короля упала тень Галеада.
   — Кормак уснул, — сказал Галеад. — Могу я посидеть с тобой?
   — Да. Лекки хорошо себя чувствует?
   — Да, госпожа. Полдня она провела с двумя твоими женщинами, рисуя на плоском камне непостижимые существа, изведя на них уж не знаю сколько древесного угля. Теперь она спит рядом с Кормаком.
   Королю лучше?
   — Он все время повторяет» не знаю «. Что это, чего он не знает?
   — Его пытали, чтобы найти Меч, и, думаю, он не знает, где он спрятан. Не то бы он сказал им.
   — Но он должен знать, — сказала она. — Ведь спрятал его он.
   — Я видел во сне его последний бой. Он подбросил Меч высоко в воздух и выкрикнул имя.
   — Чье имя?
   — Твое, госпожа.
   — Мое? Так где же Меч?
   — Я много над этим размышлял, — сказал он, — и мне кажется, я, возможно, знаю ответ. Послать Меч тебе Утер не мог, он ведь думал, что ты умерла. Когда Пендаррик явился мне, он говорил со мной, как мне казалось, загадками, но на самом деле слова его достаточно ясны.
   Он говорил о добре и зле, и я думал, что он подразумевал Вотана. Он сказал, что я должен распознать подлинного врага, и тогда я пойму, как сражаться с ним.
   — И кто же подлинный враг?
   — Ненависть — вот враг. Когда я смотрел, как готы сжигают сакскую деревню, я возненавидел их. И казалось такой безделицей найти Лекки и взять ее с собой.
   Но поэтому я смог привезти ее сюда, и она познакомилась с тобой, и, как ты сказала мне вчера вечером, это позволило тебе преодолеть горечь. И теперь, как и должно, ты здесь с тем, кого любишь. И это ключ.
   — Теперь и ты говоришь загадками Пендаррика.
   — Нет, госпожа. Утер не послал Меч мертвой Лейте. Он послал его своей любви, думая, что Меч никуда не пропадет и никакой враг его не отыщет.
   — Что ты такое говоришь?
   — Меч ждет, госпожа. Я не мог бы прийти к Моргане, владычице Острова, но только к женщине, которой принадлежит любовь короля.
   Королева глубоко вздохнула и подняла руку, раскрыв пальцы. Их окружило пылающее сияние, словно по зале прокатилось эхо огня. Галеад заслонил глаза, потому что яркость становилась ослепительной, выливалась из окон и двери, рвалась вверх сквозь дыру в кровле — прямой столп золотого света, пронизывающий облака.
   У себя в хижине Прасамаккус увидел сияние за дверью, услышал крики сестер, столпившихся перед круглым домом. Спотыкаясь, он выбрался наружу и увидел, что из дома вздымаются столпы огня. Страшась за жизнь короля, он захромал туда, заслоняя локтем глаза. Его нагнали Гвалчмай и Кормак.
   На дамбе в благоговейном молчании стояли ветераны Девятого, глядя, как ширится свет, затопляя золотом Хрустальный Остров.
   В пятидесяти милях оттуда в Виндокладии готы тоже увидели это чудо, и сам Вотан, выйдя из шатра, стоял на безлюдном склоне холма и смотрел на пылающий свет, опаляющий небо.
   А в круглой зале ослепленная блеском Лейта подняла руку и почувствовала, как ее пальцы сжали рукоять великого Меча. Медленно она опустила руку с ним, и свет померк. В дверях Прасамаккус и Гвалчмай упали на колени.
   — Он послал его своей любви, — прошептала Лейта, и слезы хлынули у нее из глаз, когда она положила Меч рядом с королем и сомкнула его пальцы на рукояти. — Меч у меня, — сказала она, — а теперь я должна найти его. Посиди со мной, Галеад.
   Голова ее поникла, глаза закрылись, и ее дух унесся в край снов с могучими деревьями и гордыми горами. На берегу озера сидел юноша с белокурыми волосами и кротким лицом.
   — Туро, — сказала она. Мальчик поднял голову и улыбнулся.
   — Я так надеялся, что ты придешь, — сказал он. — Тут такая красота! Я никогда отсюда не уйду.
   Она села рядом с ним и взяла его за руку.
   — Я люблю тебя, — сказала она. — И всегда любила.
   — Сюда никто не может прийти. Я не пущу их.
   — А в чем твои надежды? — спросила она у него.
   — Я не хочу быть королем. Я просто хочу быть один — с тобой.
   — Искупаемся? — спросила она.
   — Да, мне этого хочется, — сказал он, вставая и снимая тунику. Когда он совсем нагой вбежал в воду и нырнул, она встала и сбросила свое простенькое платье.
   Ее тело было юным, и она уставилась на свое отражение в воде. Ни морщины, ни годы страданий и горечи еще не наложили печати на ее девственную красоту.
   Вода была прохладной, и она поплыла туда, где Туро лежал на спине, глядя в немыслимо синее небо.
   — Ты останешься здесь со мной навсегда? — спросил он, вставая на ноги в мелкой воде.
   — Если ты захочешь.
   — Я хочу. Больше всего на свете.
   — Тогда я останусь.
   Они пошли к берегу, разбрызгивая воду, и сели на траву под горячими лучами солнца. Он протянул руку, чтобы погладить кожу ее плеча, а она придвинулась ближе, и рука скользнула по изгибу груди. Его лицо залила краска. А она придвинулась еще ближе, обвила рукой его шею, притягивая к себе его голову. Приподняв лицо, она поцеловала его ласково, нежно. Теперь его руки свободно гладили ее тело. Он опрокинул ее на траву, ее ноги легли на его бедра, и они слились воедино.
   Лейту уносил ритм наслаждения, она чувствовала, как этот ритм убыстряется, становится все более властным.
   — Туро! Туро! Туро! — простонала она и поцеловала его губы, а потом щеку, ощутив жесткие волосы бороды. Ее ладони гладили широкую спину мужчины над ней, ласкали узлы мышц и бесчисленные шрамы.
   — Утер!
   — Я здесь, госпожа моя, — сказал он, нежно ее целуя, и вытянулся рядом с ней. — Ты нашла меня.
   — Прости меня! — сказала она.
   — Мне стыдно перед тобой, — сказал он ей. — Ты видела от меня только пренебрежение, я толкнул тебя к Кулейну. И я винюсь во всех твоих страданиях.
   — Но ты меня прощаешь? — спросила она.
   — Да. Ты моя жена, и я люблю тебя теперь, как любил всегда.
   — И ты хочешь остаться здесь?
   Он грустно улыбнулся.
   — А что происходит там?
   — Войско Вотана приближается к Сорвиодунуму, а Меч спустился ко мне.
   — К тебе? — с удивлением переспросил он. — Так это не сон? Ты жива?
   — Я жива и жду тебя.
   — Расскажи мне все.
   Просто и без приукрашиваний она рассказала ему, как Кулейн спас его тело и как сын Утера прошел через Ад, чтобы спасти его душу. Она рассказала о жестоких победах, одержанных готами, и, наконец, о ветеранах Девятого легиона.
   — Так значит, там у меня нет войска?
   — Да.
   — Но у меня есть Меч — и моя жена, и мой сын.
   — Да, мой господин.
   — Этого более чем достаточно. Отведи меня домой.

18

   Прасамаккус, Гвалчмай, Кормак и Галеад ждали у подножия Тора — король поднялся туда вскоре после пробуждения и исчез из виду. Лейта велела им ждать его пробуждения, и вот уже два часа они сидели под ярким солнцем, ели хлеб и запивали его вином. К ним присоединился Северин Альбин, но сел немного в стороне, глядя на юго-восток.
   — Где он? — внезапно спросил Гвалчмай, поднимаясь на ноги.
   — Успокойся, — сказал ему Прасамаккус. , — Он вернулся из мертвых, но теперь он снова для нас потерян. Как я могу быть спокоен? Я знаю его. Что бы он ни делал, это сопряжено с большой опасностью.
   Под вечер к ним подошла Лейта.
   — Он желает видеть тебя, — сказала она Кормаку.
   — Наедине?
   — Да. Ты и я — мы поговорим потом.
   Кормак взобрался по винтящейся тропе, не зная, что скажет, когда поднимется на вершину. Этот человек — его отец, но он знает его только как сокрушенное, утратившее разум жалкое создание, которое спасли из Пустоты. Этот человек его обнимет? Лучше бы не надо.
   На вершине Тора он увидел, что Утер в доспехах сидит у круглой башни, а Меч лежит рядом с ним. Король поднял глаза и встал, а сердце Кормака забилось чаще — это был не сломленный человек, это был Кровавый король, и сила облегала его, точно плащ на широких плечах. Глаза были голубыми и холодными, как зимний ветер, а осанка — прирожденного воина.
   — Чего ты хотел бы от меня, Кормак? — спросил он, и голос его был глубоким и звучным.
   — Только то, что ты всегда мне давал, — ничего, — ответил Кормак.
   — Я ведь не знал про тебя, мальчик.
   — Но знал бы, если бы не принудил мою мать прятаться в пещере.
   — Прошлое умерло, — устало сказал Утер. — Твоя мать и я снова вместе.
   — Я рад за вас.
   — Почему ты рисковал жизнью, чтобы спасти меня?
   Кормак засмеялся.
   — Не тебя, Утер. Я разыскивал женщину, которую люблю. Но ты был там, и, может быть, во мне заговорила кровь. Не знаю. Но мне не нужны ни ты, и твое королевство — то, что от него осталось. Мне нужна только Андуина, а тогда ты больше ничего обо мне не услышишь.
   — Жестокие слова, мой сын. Но я не стану спорить с твоим решением. Я знаю совершенные мною ошибки, и никто не может уменьшить боль — или увеличить. Я был бы рад, если бы ты провел со мной некоторое время, чтобы я мог узнать тебя, гордиться тобой. Но если ты выбираешь другой путь, да будет так. Пожмешь ли ты мне руку, как мужчина мужчине, и примешь мою благодарность?
   — Это — да, — сказал Кормак.
   Кормак спускался с Тора к ожидавшим внизу с более легким сердцем, чем взбирался туда.
   Следующей была очередь Гвалчмая и Прасамаккуса, а затем Северина Альбина.
   Он поклонился королю и сказал укоряюще:
   — А я надеялся, что удалился на покой!
   — Тогда тебе следовало бы не откликнуться на зов, — сказал король.
   Римлянин пожал плечами.
   — Жизнь без тебя была скучной, — сказал он.
   Утер кивнул, они улыбнулись друг другу и пожали руки.
   — Если бы я мог полагаться на каждого, как на тебя! — сказал король.
   — Что теперь, Утер? У меня триста стариков охраняют дамбу. Последние из пришедших сообщили, что готовы более двенадцати тысяч. Мы атакуем их? Будем ждать?
   — Мы пойдем на них с мечом и огнем.
   — Прекрасно. Это принесет нам блестящую страницу в истории.
   — Ты пойдешь со мной в этот последний раз?
   Альбин усмехнулся.
   — Почему бы и нет? Ведь бежать некуда.
   — Тогда приготовь своих людей. Мы выступим, как один раз уже выступали.
   — Тогда нас было почти пять тысяч, владыка король.
   И мы были молодыми и беззаботно бесстрашными.
   — Ты думаешь, двенадцать тысяч готов — равный противник для легендарного Девятого? — с веселой усмешкой спросил Утер.
   — Я думаю, мне следовало бы остаться в Калькарии.
   — Мы будем не одни, мой старый друг. Я проделал большой путь и могу обещать тебе день больших неожиданностей.
   — В этом я не сомневаюсь, государь. И я не безмозглый глупец: я знаю, к кому лежал твои путь, и дивлюсь, что они отпустили тебя живым.
   Утер рассмеялся.
   — Жизнь — большая игра, Альбин, и на нее надо смотреть только так. — Улыбка сошла с его лица, смех в глазах погас. — Но я дал обещания, о которых, возможно, пожалеют другие люди.
   Альбин пожал плечами.
   — Что бы ты ни сделал, я с тобой. Но ведь я стар и готов для спокойной жизни. У меня в Калькарии плут-слуга, который как раз сейчас молится о моей смерти.
   Мне бы хотелось его разочаровать.
   — Возможно, тебе это удастся.
   Последним был позван Галеад, и солнце уже заходило, когда он поднялся к королю.
   — Ты изменился, Урс. Хочешь получить назад свое прежнее лицо?
   — Нет, государь. Это напугает Лекки, а я не против того, чтобы остаться Галеадом.
   — Ты нашел Меч. Как я могу отблагодарить тебя?
   Галеад улыбнулся.
   — Я не ищу награды.
   — Кстати, о мечах. Я заметил, что ты теперь не носишь оружия, — сказал Утер.
   — Да. Я больше никогда не буду носить оружие. Я надеялся найти участок земли и разводить лошадей. У Лекки был бы пони. Но… — Он развел руками.
   — Не отказывайся от этой надежды, Галеад. С нами еще не кончено.
   — Где ты соберешь войско?
   — Отправься со мной и узнаешь.
   — Но тебе не будет от меня никакой пользы. Я уже больше не воин.
   — И все-таки поезжай со мной. Добрые сестры позаботятся о Лекки.
   — Меня больше не влекут кровь и смерть. У меня нет ненависти к готам, и я не хотел бы смотреть, как их убивают.
   — Ты нужен мне, Галеад. И оставь свой меч здесь.
   В назначенный час его заменит другой.
   — Ты говорил с Пендарриком?
   — Мне это не нужно. Я король и знаю, что грядет.
   Потом к нему на вершину пришла Лейта, и они стояли рука об руку и смотрели на Спящих Великанов, облитых ярким лунным светом.
   — Скажи мне, что ты вернешься, — прошептала она.
   — Я вернусь.
   — Ты употребил Меч, чтобы увидеть силу Вотана?
   — Да. И я увидел грядущее. Там не все плохо, хотя впереди ждут беды. Чем бы ни завершился завтрашний день, королевству пришел конец. Мы отчаянно боролись, чтобы оно жило — точно свеча на ветру. Но ни одна свеча не горит вечно.
   — Тебе грустно.
   — Немного. Ведь я отдал Британии всю жизнь. Но те, кто придет после меня, сильные люди, хорошие люди, умеющие беречь и хранить. Эта земля примет их, потому что они будут любить ее. О моем царствовании скоро забудут.
   — А ты, Утер? Куда пойдешь ты?
   — Я буду с тобой. Всегда.
   — Великий Боже! Ты…
   — Не говори этого, — шепнул он, прижав палец к ее губам. — Завтра я вернусь на Остров. Ты будешь стоять на склоне холма и увидишь мою лодку. И с этого мгновения мы никогда не расстанемся, пусть мир погибнет в огне, а от звезд не останется и воспоминания.
   — Я буду ждать тебя, — сказала она и попыталась улыбнуться.
   Но слезы все равно хлынули.
 
   Вотан ехал во главе своего войска — десяти тысяч бойцов, знавших лишь вкус победы с тех пор, как он впервые явился им. Ночью саксы ушли. Но теперь он в них не нуждался. Впереди лежал Великий Круг Сорвиодунума, а Вотан помнил дни его сотворения и Таинство, заложенное в его направлениях.
   — Я иду к тебе, Пендаррик, — прошептал он ветру, и радость переполнила его.
   Войско медленно двигалось через равнину.
   Внезапно из Круга вырвался пылающий свет, и Вотан придержал коня. Солнечные лучи заиграли на доспехах, и он увидел, что несколько сот римских легионеров кольцом окружили Стоячие Камни. Затем из Круга вышел высокий воин. На нем был крылатый шлем, а в руке он держал Меч Кунобелина. Он встал перед готами.
   Вотан тронул коня и легкой рысью подъехал к нему.
   — Ты оказался сильнее, чем я думал, — сказал он. — Поздравляю со спасением. — Его белесые глаза скользнули по легионерам. — Я всегда считал, что при осаде никто не сравнится опытом и стойкостью с ветеранами.
   Но это?.. Это почти смешно.
   — Посмотри направо, спесивый сын потаскухи, — сказал Утер, поднимая Меч Кунобелина и указывая острием на север. Над самым высоким холмом зазмеилась белая молния, воздух вокруг замерцал. Из ниоткуда выступил Геминий Катон во главе своего легиона, за стройными рядами которого тысячи бригантов ехали на боевых колесницах из бронзы и железа.
   — И налево! — загремел король, и Вотан повернулся в седле. Вновь воздух замерцал, раздвинулся, и тридцать тысяч сакских воинов во главе с Астой построились в боевой порядок. Угрюмые мужчины, вооруженные топорами с длинными ручками, они стояли молча, ожидая только приказа своего вождя с расчесанной надвое бородой, чтобы отомстить готам.
   — Что же ты не улыбаешься? — спросил Кровавый король.
   Обнаружив, что враги вшестеро превосходят их численностью, готы отступили и построились огромным кольцом, сомкнув щиты, но Вотан пожал плечами.
   — Ты думаешь, ты выиграл? Ты воображаешь, что я полагаюсь только на этих людей?
   Он снял шлем, и Утер увидел, как под кожей на его лбу появилась полоса пульсирующего алого света, словно отблеск невидимой короны, Вверху небо потемнело, и в клубящихся тучах король увидел орду демонов — они кружили и устремлялись вниз, словно пытаясь страшными когтями разломать невидимую преграду.
   Внезапно конь Вотана прянул в сторону от короля — на его боках появилась чешуя, голова вытянулась, сузилась, из пасти вырвался огонь. Чудовище вздыбилось, но Утер уже взмахнул Мечом, отбив струю огня, который только опалил траву у его ног. Лезвие со свистом перерубило чешуйчатую шею, и безголовое чудовище забилось в судорогах на земле. Вотан успел спрыгнуть, обеими руками схватив свой меч, змеей выползший из ножен.
   — Как и подобает! — сказал он. — Два короля в поединке решают судьбы мира.
   Их мечи скрестились с лязгом. Вотан был воином невероятной силы и уверенности в себе — со дня своего воскрешения он не потерпел ни единой неудачи в бою. Но и Утер был могуч, а его наставником был Кулейн лак Фераг, величайший воин века. И бились они на равных. Их мечи свистели и пели, и все, кто видел их, дивились искусству противников. Время не имело значения, потому что ни тот, ни другой не знал усталости. Бой продолжался, и по-прежнему они выглядели равными.
   Воины во всех войсках молча и неподвижно ждали исхода, и только демоны кружили и кружили, тщась прорваться сквозь невидимую стену.
   Лезвие Утера вонзилось в бок Вотана, но свирепый ответный удар рассек бедро короля. Утер пошатнулся, и меч Вотана погрузился в его тело между ребрами. На миг глаза Вотана зажглись торжеством, но король откинулся, и великий Меч Кунобелина описал крутую беспощадную дугу. Вотан, чей меч застрял в теле Утера, мог только закричать, когда лезвие размозжило его череп, пройдя под короной из Сипстрасси. Во все стороны брызнули окровавленные костяные осколки.
   Король готов зашатался, взывая к магии Сипстрасси, но Утер перекатился на колени, и Меч вошел в живот Вотана снизу вверх, рассекая сердце пополам. Вотан упал, его тело задергалось, и одним ударом Утер отделил голову от туловища. Но Сипстрасси еще светились в черепе, а над головами воинов преграда начинала поддаваться.
   Утер попытался вновь взмахнуть Мечом, но силы ему изменили.
   Он поник на коленях в траве. На него упала тень.
   — Вручи мне твой Меч, мой король, — сказал Галеад.
   Утер отдал ему Меч и упал рядом со своим врагом, а Галеад поднял лезвие вверх.
   — Прочь! — воскликнул он, и ураганный ветер согнал тучи в одну, небо расколола раздвоенная молния, из Меча вырвался луч света, рассекая тучи.
   Демоны исчезли.
   Высоко в небе появилось сверкающее пятно, словно катилась серебряная монета, волоча огненный шлейф. Галеад увидел, что Камень, вделанный в рукоять Меча, по» мерк, теряя цвет. Комета, про которую ему говорил Пендаррик, летящая звезда, способная вбирать магию Сипстрасси… и Галеад понял, чего он должен пожелать.
   — Забери ее всю! — отчаянно закричал он. — ВСЮ!
   Небо вверху раздвинулось, точно занавес, а комета словно бы раздулась. Ближе и ближе надвигалась она, огромная и круглая, будто молот богов опускался, чтобы сокрушить землю. Воины попадали в траву, закрывая головы руками. Галеад почувствовал, как притяжение кометы высасывает силу из Меча, извлекает магию из Камня и забирает жизнь из его тела. Его сковала страшная слабость, руки стали худыми и костлявыми, колени подогнулись, и он упал, но по-прежнему держал Меч высоко над головой.
   Столь же внезапно, как и появилась, комета исчезла, и воцарилась глубокая тишина. Кормак и Прасамаккус подбежали к королю, даже не взглянув на дряхлого испитого старика, который лежал в траве, все еще сжимая в костлявых пальцах Меч Кунобелина.
   В Великом Круге блеснула вспышка, и оттуда вышел Пендаррик. Опустившись на колени рядом с Галеадом, он прикоснулся Сипстрасси к его лбу, и юность вновь вернулась в его тело.
   — Ты нашел Слова Силы, — сказал Пендаррик.
   — Зло исчезло?
   — На вашей планете больше не осталось Сипстрасси. Быть может, где-нибудь на дне океана, но ни одного, который люди могли бы отыскать и за тысячу лет. Ты совершил это, Галеад. Ты уничтожил царство магии.
   — Но у тебя ведь есть один.
   — Я явился сюда из Ферага, мой друг. Комета там не показалась.
   — Король! — сказал Галеад, пытаясь приподняться.
   — Погоди! Сначала соберись с силами. — Пендаррик отошел туда, где лежал Утер. Раны короля были страшными, и из прободенного бока струилась кровь. Прасамаккус старался, как мог, остановить ее. Гвалчмай и Северин Альбин поддерживали раненого, а Кормак стоял рядом.
   Пендаррик встал на колени рядом с королем и хотел прижать Сипстрасси к его боку.
   — Нет! — прошептал Утер. — Это конец. Приведи ко мне вождей готов и саксов, Прасамаккус. Поторопись!
   — Я могу исцелить тебя, Утер, — сказал Пендаррик.
   — Зачем? — Борода короля побагровела от крови, а лицо было смертельно бледным. — Я не могу стать меньше, чем я есть. Я не могу жить на покое. Я люблю ее, Пендаррик, и всегда любил. Но я не могу стать просто человеком. Ты понимаешь? Если я останусь, то чтобы сражаться с саксами, и бригантами, и ютами — пытаясь, чтобы свеча продолжала гореть немного дольше.
   — Я знаю это, — печально сказал Пендаррик.
   Прасамаккус вернулся с высоким светловолосым готом, который опустился перед королем на колени.
   — Твое имя?
   — Аларих.
   — Ты хочешь жить, Аларих?
   — Конечно, — ответил воин без запинки.
   — Тогда вы сложите оружие, и я обещаю, что вам позволят вернуться на ваши корабли.
   — Почему ты нас пощадишь?
   — Я устал от крови и смерти. Твой выбор, Аларих, — жить или умереть. Сделай его сейчас.
   — Мы будем жить.
   — Хороший выбор. Северин, последи, чтобы мой приказ был исполнен. Где Аста?
   — Я здесь, Кровавый король, — сказал Аста, скорчившись рядом с умирающим королем.
   — И я сдержу обещание, которое дал тебе вчера.
   Отдаю тебе край южных саксов во владение и управление. Объявляю об этом перед свидетелями.
   — Как вассалу?
   — Нет, как королю, отвечающему только перед своим народом.
   — Принимаю. Но это не обязательно положит конец войнам между моим народом и твоим.
   — Нет такого человека, который мог бы покончить с войной, — сказал Утер. — Пригляди, чтобы готы добрались до своих кораблей.
   — Это приказ, Кровавый король?
   — Это просьба, с какой один король может обратиться к другому.
   — Тогда я согласен. Но тебе бы надо полечить эти раны.
   Утер поднял обагренную кровью руку, и Аста взял ее в пожатии воинов — запястье к запястью.
   — Отвезите меня на Остров, — сказал Утер. — Кто-то ждет меня там.
   С величайшей осторожностью они подняли короля и отнесли внутрь великого Круга, где положили его на алтарный камень. Пендаррик встал рядом, но король подозвал Кормака.
   — У нас не было времени узнать друг друга, мой сын. Но не думай обо мне с горечью. Все люди делают ошибки, и большинство дорого платят за них.
   — Без горечи, Утер. Только с гордостью… и сожалением.
   Король улыбнулся.
   — Галеад, — прошептал он слабеющим голосом.
   — Я здесь, мой король.
   — Когда мы пройдем врата, ты увидишь лодку. Отнеси меня в нее и поплыви к Острову. Там будет ждать женщина, которая знает, что я солгал. Скажи ей, что мои последние мысли были о ней. — Утер поник на камне.
   Пендаррик быстро шагнул к нему, поднимая руку, и король с Галеадом исчезли.
   Прасамаккус испустил страдальческий крик и, шатаясь, побрел прочь. Глаза Гвалчмая оставались сухими, лицо окаменело.
   — Он вернется. Я знаю… когда для нас настанет тяжелый час.
   Все молчали. Потом Северин Альбин положил ладонь на плечо Гвалчмая.
   — Я не знаю всех ваших кельтских поверий, — сказал он, — но я тоже верю, что для таких людей, как Утер, есть особое место и что он не умрет.
   Гвалчмай обернулся, чтобы ответить, но уже не мог сдержать слез, а потому кивнул и отошел к алтарю, глядя в небо.
   Кормак стоял стороне, его сердце налилось свинцовой тяжестью. Он не знал Утера, но в его жилах текла кровь короля, и он гордился этим. Оглянувшись, он увидел, что по лугу бежит молодая девушка и ветер играет ее длинными волосами.
   — Андуина! — закричал он. — Андуина!
   И она его услышала.

ЭПИЛОГ

   Горойен сняла серебряный шлем и положила на трон рядом с серебряными рукавицами и нагрудником.
   Мечи она не отстегнула. Потом прошла через залу между безмолвными рядами чудовищ-теней и вышла на равнину перед Башней.
   Ей была видна серая лента дороги, которая вилась, исчезая в неизмеримой дали. Там стоял мужчина в плаще с низко опущенным капюшоном. И она пошла к нему, держа руку на серебряном мече.
   — Ты слуга Молека? — спросила она.
   — Я ничей слуга, Горойен, только, возможно, твой.
   Он откинул капюшон, и она ахнула, пряча лицо в ладонях.
   — Не смотри на меня, Кулейн! Ты увидишь только тление и прах.
   Он нежно отвел ее руки и посмотрел на лицо совершенной красоты.
   — Ни тления, ни праха. Ты прекрасна, как в тот день, когда я в первый раз увидел тебя.
   Она посмотрела на свои руки и поверила ему.
   — Ты можешь любить меня после того, что я сделала с тобой? — спросила она.
   Он улыбнулся и поднес ее руку к губам.
   — Никто не знает, куда ведет эта дорога, — сказала она. — Ты думаешь, там может быть рай?
   — Я думаю, мы уже нашли его.