Геммел Дэвид. Последний Меч Силы

   Глаза Кормака сузились, в нем вновь поднялась ярость, но он подавил ее, вскинул топор, размахнулся для сокрушительного удара, и викинг отпрыгнул. Однако топор описал лишь половину дуги, когда Кормак отпустил ручку, топор вылетел из его рук, и шесть фунтов кованого железа размозжили лицо викинга. Он зашатался и уронил меч. Кормак прыгнул вперед, схватил его и всадил в грудь викинга. Тот испустил дух, не успев застонать.
   Вытащив меч, Кормак стер с него кровь и вернулся в хижину.
   — Хорошая работа, — сказал Олег. — Но тебе надо поупражняться, чтобы не сжимать рукоятку слишком уж крепко.
   Кормак улыбнулся.
   — В следующий раз я не забуду.
   — В следующий раз тебе будет легче, малый.
   — Отчего бы?
   — В следующий раз с тобой рядом будет Хаммерханд. И вот тогда ты кое-чему научишься —

8

   После долгих недель пути Кулейн лак Фераг добрался до разрушенного Круга Камней под Сорвиодунумом. На заре под полыхающим алыми и золотыми красками неба он подошел к алтарному камню в центре и положил на него свой серебряный посох. Взошло солнце и облило монолиты золотом своих лучей. Посох засиял, как будто внутри него вспыхнуло пламя.
   Кулейн закрыл глаза и прошептал три Слова Силы.
   Воздух вокруг него затрещал, по его плащу и тунике пробежал голубой огонь. Затем небо потемнело, и на него обрушилась пустота — огромная всеобъемлющая чернота, которая поглотила его душу.
   Он очнулся, испытывая тошноту, не в силах собраться с мыслями.
   — Ты глупец, Кулейн, — произнес чей-то голос, и он повернул голову. В глазах у него помутилось, к горлу подступила тошнота. — Никому не следует пытаться пройти врата без Сипстрасси.
   — Все еще поучаешь, Пендаррик? — пробурчал он, принудив себя сесть. Под ним было мягкое ложе, шелковые простыни. В лиловом небе за сводчатым окном сияло солнце. Глаза у него прояснились, и он посмотрел на широкоплечего человека, сидящего возле ложа.
   — Теперь я поучаю изредка, — сказал царь Атлантиды, и широкая усмешка расплылась над золотистой, квадратно подстриженной бородой. — Самые предприимчивые из моих подданных подыскали себе разные занятия за Туманами, а те, кто остался, более интересуются учеными изысканиями.
   — Я пришел к тебе за помощью.
   — Я и не сомневался, — сказал царь. — Когда ты покончишь со своими играми в старом мире?
   — Это не игры. Для меня.
   — Ну, хотя бы одна приятная новость. Как мальчик?
   — Мальчик? Который?
   — Утер, мальчик с Мечом.
   Кулейн улыбнулся.
   — У этого мальчика теперь седина в бороде. Его прозвали Кровавым королем, но правит он мудро.
   — Я так и предполагал. А девочка? Лейта?
   — Ты смеешься надо мной, Пендаррик?
   Лицо царя посуровело, синие глаза подернулись инеем.
   — Я ни над кем не смеюсь, Кулейн, даже над бесшабашными искателями приключений вроде тебя и Мэдлина, которые погубили целый мир. Какое у меня право насмехаться? Я царь, утопивший Атлантиду. Я помню свое прошлое и никого не осуждаю. Почему ты так сказал?
   — Ты все это время не следил за старым миром?
   — Зачем? Горойен была последней опасностью, но ты разделался с ней и ее немертвым сыном. Не сомневаюсь, что Мэдлин все еще затевает интриги с королями и князьями, но маловероятно, что он способен погубить мир. А ты? При всей своей бесшабашности ты человек чести.
   — Молек вернулся, — сказал Кулейн.
   — Вздор! Ты обезглавил его в Вавилоне, его тело пожрал огонь.
   — Он вернулся.
   — Мэдлин согласен с тобой в этом?
   — Я не видел Мэдлина уже шестнадцать лет. Но поверь мне. Дьявол вернулся.
   — Прогуляемся по саду… если к тебе вернулись силы. Кое о чем следует разговаривать при солнечном свете.
   Кулейн осторожно поднялся с ложа, но еле устоял на ногах от головокружения. Он глубоко вздохнул и справился с собой.
   — Ты будешь испытывать слабость день-два. Твое тело подверглось страшнейшему напряжению в миг переброски, и ты попал сюда почти мертвым.
   — Я думал, в Лансе хватит Силы.
   — Возможно, ее хватило бы для более молодого человека. Почему, Кулейн, ты рвешься стать стариком? Умереть — какой в этом смысл?
   — Я хочу быть просто человеком, Пендаррик: ощущать, как меняются времена года, как проходят годы, чувствовать себя частью мира, в котором живу. С меня довольно бессмертия. Как ты сказал, я способствовал гибели мира. Боги, богини, демоны, легенды — все это слагалось в будущие насилия и дисгармонии. Я хочу состариться. Я хочу умереть.
   — Последнее, во всяком случае, правда, — сказал царь и направился с Кулейном к боковой двери. Миновав короткий коридор, они вышли в сад. Молодой служитель принес им поднос с вином и фруктами, и царь опустился на полукруглую скамью у клумбы с розами.
   Кулейн сел рядом.
   — Так расскажи мне про Молека.
   Кулейн рассказал ему о своем видении в монастыре и о молнии, опалившей ему руку. Он подробно рассказал о поразительной быстроте, с какой пришел к власти король, называющий себя Вотаном, о завоевании Бельгики, Рэции, Паннонии и Галлии. Потом Кулейн умолк и, отхлебнув вина, уставился на зеленые склоны за садами, за городом.
   — Ты ничего не сказал про Утера… и о его супруге, — заметил Пендаррик.
   Кулейн глубоко вздохнул.
   — Я предал его. Я стал любовником его жены.
   — Он убил ее?
   — Нет. Убил бы, но мы бежали в Галлию, и там она умерла.
   — Кулейн… из всех, кого я знаю, тебя я никак не заподозрил бы в том, что ты способен предать друга.
   — Я не оправдываюсь.
   — Еще бы! Так значит, Молек вернулся. Так чего ты хочешь от меня?
   — Как и прежде. Войска, чтобы покончить с ним.
   — У меня нет войска, Кулейн. А было бы, я не стал бы содействовать войне.
   — Ты, конечно, знаешь, что он ищет убить тебя? Что он нападет на Британию и использует Великие Врата под Сорвиодунумом, чтобы вторгнуться в Фераг?
   — Конечно, я знаю! — вспылил царь. — Но о войне говорить не будем. Что ты намерен делать?
   — Я найду его и… вступлю с ним в бой.
   — С какой целью? Прежний Кулейн мог бы его победить… победил его. Но ты не прежний Кулейн.
   Сколько тебе в людском летосчислении? Сорок? Пятьдесят?
   — Несколько больше, — сухо ответил Кулейн.
   — Так не ищи его, Кулейн. Вернись в свой монастырь. Изучай великие тайны. Проживи свои дни, свои сменяющиеся времена года.
   — Не могу, — ответил Кулейн просто.
   Некоторое время они сидели в молчании, потом Пендаррик положил руку на плечо Кулейна.
   — Больше нам не придется беседовать, мой друг, а потому разреши сказать тебе — я уважаю тебя, всегда уважал. Ты человек высокого достоинства. Я ни разу не слышал, чтобы ты винил других за свои ошибки, проклинал судьбу или Источник за свои беды. Это редкое… и бесценное качество. Я надеюсь, что ты обретешь мир, Кулейн.
   — Мир… смерть… быть может, они одно и то же, — прошептал Кулейн.
 
   Утер проснулся глубокой ночью. Его руки судорожно царапали пустоту, кошмар продолжал преследовать его, прилипал к нему вместе с промокшими от пота простынями. В его сне темные провалы появились в стенах замка, извергая чудовищ с кривыми когтями, с клыками, с которых стекала кровь, смердящих отчаянием и смертью. Он судорожно вздохнул и подошел к окну. Парапет был пуст.
   — Старики и дети боятся темноты, — прошептал Кровавый король и заставил себя усмехнуться.
   Ветер шуршал у стен замка, и на мгновение Утеру почудилось, что кто-то свистящим шепотом называет его по имени. Он вздрогнул. Возьми себя в руки, Утер.
   И тут звук повторился — так тихо, что он зажмурил глаза и наклонил голову к окну. Да, вот…
   — Утер… Утер… Утер…
   Он вынудил себя поверить, что это ночной обман, и вернулся к кровати. Оглянувшись на окно, он увидел парящую за ним мерцающую фигуру.
   Едва он распознал в ней человека, рука Утера метнулась к Мечу у кровати, выхватила его, и лезвие сверкнуло в воздухе. Он прыгнул к окну — и окаменел. Фигура осталась на месте, но она была прозрачной и висела в лунном свете, точно клочок дыма.
   — Они близко, — прошептала фигура.
   И исчезла.
   Растерявшись, не зная, что делать, Утер бросил Меч на кровать и отошел к столу у дальней стены, где стояли несколько кубков и кувшин вина. Он протянул руку к кувшину и вдруг споткнулся. Голова у него закружилась, он упал на колени и только тогда заметил, что пол его покоя застилает туман. У него потемнело в глазах, последним отчаянным усилием он поднялся на ноги и, полушатаясь, полупадая, добрел до кровати. Его рука нашарила рукоять Меча, сомкнулась на ней в тот миг, когда его уже почти поглотила тьма. Меч Силы засветился, будто фонарь, и туман отступил, уползая назад в стены и под пол.
   Совсем нагой, король с трудом открыл дверь в коридор и шагнул к Гвалчмаю, который спал на узкой постели.
   — Проснись, друг мой, — сказал король, тряся спящего за плечо. Тот не открыл глаз. Король потряс его сильнее. Ничего.
   Страх ожег короля. Он медленно спустился по винтовой лестнице во двор. Четверо часовых лежали на булыжнике, их оружие рядом с ними.
   — Христос сладчайший! — прошептал Утер. — Мой сон!
   Какое-то движение слева. Он стремительно обернулся, и Меч рассек воздух. Рядом с ним вновь парила призрачная фигура — лицо скрыто капюшоном, тело неясных очертаний.
   — Меч! — прошептала она. — Ему нужен Меч.
   — Кто ты?
   Внезапно из-за фигуры вырвалась огненная рука, и волна жара опрокинула короля. Он упал на плечо, перекатился. На стенах вокруг расползлись темные-темные тени. Черные, как устья пещер, разверзающиеся…
   Утер бросился к одному из часовых и выхватил из ножен его меч. Затем прикоснулся к нему своим и, сосредоточиваясь, закрыл глаза. Огонь запылал на обоих лезвиях, король пошатнулся и посмотрел на них. В его руках было два Меча Силы, близнецы из сияющей серебристой стали.
   Темные пещеры разверзлись еще шире, и первое чудовище прыгнуло во двор. Утер взмахнул истинным Мечом и швырнул его высоко в воздух. По небу пронеслась молния… и Меч Кунобелина исчез.
   Чудовище взревело и вошло во двор, его жуткая пасть разверзлась в свирепом рыке. Позади него теснились другие и вскоре окружили нагого короля кольцом. За ними появились люди в темных плащах с серыми клинками в руках.
   — Меч! — потребовал один из них. — Отдай нам меч.
   — Подойди и возьми, — ответил Утер.
   Тот махнул рукой, и на короля ринулось чудовище. В полтора человеческих роста, оно было вооружено черной секирой. Кроваво-красные глаза, желтые длинные клыки. Почти любой человек окаменел бы от ужаса, но Утер не был просто человеком.
   Он был Кровавый король.
   И прыгнул вперед, встречая нападение, поднырнул под секиру, и его меч распорол чешуйчатое брюхо. Отвратительный визг разорвал ночную тишь, другие твари взвыли от бешенства, рванулись вперед, но человек в темном плаще осадил их!..
   — Не убивайте его! — отчаянно завопил он, и Утер шагнул назад, удивляясь такой внезапной перемене. Затем он опустил взгляд на свой меч и увидел, что его обагрила кровь чудовища… и рассеяла иллюзию. Вновь в его руке был простой железный гладий с деревянной рукояткой, обмотанной промасленной кожей.
   — Где Меч? — спросил вожак, и глаза выдали снедавший его страх.
   — Там, где твой хозяин не сможет наложить на него лапу, — ответил Утер с угрюмой улыбкой.
   — Лопни твои глаза! — завопил тот, распахнул плащ и замахнулся серым мерцающим мечом. Остальные тоже выхватили мечи. Их было больше десятка, и Утер решил забрать как можно больше их с собой в Ад. Они окружили его и ринулись вперед. Утер перешел в нападение, отбил яростный выпад и погрузил гладий в сердце противника. Холодное острие высунулось из спины.
   Король высвободил гладий, повернулся и перерубил шею темного воина. Еще два острия вонзились ему в спину, и его грудь оледенила боль, но он взмахнул гладием и разрубил лицо противника. Затем онемение сковало его тело, и Смерть прижала костлявым пальцем его душу.
   Он почувствовал, что поднимается в воздух, и его глаза открылись.
   — Теперь ты наш, — прошипел вожак, и его холодные глаза заблестели торжеством. Утер взглянул вниз на тело у ног вожака. Это было его тело — и без единой раны. Он смотрел, как нападавшие вскинули мечи, и увидел, что лезвия начинают клубиться и рассеиваться, будто утренний туман под поднявшимся бризом.
   — Теперь ты познаешь, что такое истинные муки, — сказал вожак, и при этих словах появилась колоссальная огненная рука, сжала короля в кулаке и исчезла во мраке. Не прикоснувшись к трупу чудовища, люди вернулись в темные провалы, которые сомкнулись за ними и вновь превратились в серые камни спящей крепости.
 
   Галеад, белокурый рыцарь, бывший прежде Урсом, принцем дома Меровиев, проснулся на заре. В комнате было холодно, очаг даже не затапливали. Он сел на кровати, поеживаясь, и спросил себя, сквозняк ли леденит ему кожу или воспоминания об этих льдисто-голубых глазах.
   Три недели посольство задерживали в городе Лугдунуме, заверяя их, что новый король примет их при первой же возможности. Викторин сносил проволочки с римским стоицизмом, ни разу не дав вырваться наружу гневу, нараставшему в его душе. С вестями от Вотана приходил молодой сакс по имени Агвайн, высокий воин с пшеничными волосами и наглыми манерами.
   Агвайн был выбран для нарочитого оскорбления, так как происходил из Южного края саксов во владениях Утера, что делало его в глазах Викторина изменником.
   Но римлянин, с большим толком использовал свое вынужденное безделье — он прогуливался по городу с Галеадом, слушал разговоры в харчевнях, наблюдал учения разных отрядов готских воинов и накапливал сведения, какие могли бы оказаться полезными Утеру в новой неизбежной войне.
   По пути с побережья они видели строящиеся большие триремы и баржи, пригодные, чтобы доставить войско на южный берег Британии, где оно пополнится мятежными саксами и ютами, которые только и думали, как одержать победу над Кровавым королем.
   На двадцать второй день их ожидания Агвайн явился с зарей — Вотан пожелал их увидеть. Викторин учтиво поблагодарил вестника и облачился в простую белую тогу. Галеад надел кожаный нагрудник, гетры и наколенники центуриона конной когорты и пояс с гладием. А поверх всего — короткое белое одеяние герольда с вышитым на левой груди красным крестом.
   Их проводили во дворец, в длинную залу, окаймленную вертикальными копьями. На острия некоторых были насажены отрубленные головы.
   Галеад покосился на истлевающие черепа и с трудом сдержал гнев, узнав остатки лица Меровия, бывшего короля меровеев. Сглотнув, он продолжал медленно идти за Викторином к высокому трону, на котором восседал новый король-бог с телохранителями в серебряных доспехах справа и слева. Вотан смотрел, как они приближаются, устремив взгляд на Викторина в белой тоге. Подойдя к возвышению, Викторин низко поклонился:
   — Привет, государь, от твоего брата за проливом.
   — У меня нет братьев, — сказал Вотан звучным голосом. Галеад уставился на него, подавленный ощущением мощи, исходящей от этого человека. Красивое лицо обрамляла золотистая борода, могучие плечи, бугрящиеся мышцами крепкие руки. Одет он был в такие же серебряные доспехи, как и его телохранители, с наброшенным поверх черным плащом.
   — Мой король, — начал Викторин невозмутимо, — посылает тебе дары, поздравляя с восхождением на престол. — Он обернулся, и два легионера выступили вперед с квадратной шкатулкой из полированного черного дерева. Они опустились перед королем на колени и открыли ее. Он наклонился и извлек из нее серебряный шлем с золотым ободком по краям. Серебряные вороновые крылья по сторонам служили защитой для ушей., — Красивая безделица, — заметил Вотан, бросив шлем телохранителю, который положил его на пол у трона. — А теперь к делу. Я дал вам три недели познакомиться с мощью Вотана. Ты использовал это время с толком, Викторин, как и подобает военачальнику с твоим опытом. Теперь возвращайся в Британию и сообщи тем, кто у власти, что я прибуду к ним с моими собственными дарами.
   — Мой государь Утер… — сказал Викторин.
   — Утер мертв, — перебил Вотан, — и вам нужен король. Так как наследника у него нет и так как мои братья саксы воззвали ко мне о помощи против римской тирании в Британии, я решил принять их приглашение и отправиться туда, чтобы рассмотреть их жалобы на несправедливость.
   — И ты отправишься со своим войском, государь? — спросил Викторин.
   — Ты полагаешь, оно мне понадобится. Викторин?
   — Это, государь, решать королю.
   — Ты сомневаешься в моем слове? — спросил Вотан, и Галеад увидел, как напряглись телохранители, как их руки метнулись к мечам.
   — Нет, государь, я просто напоминаю — со всем почтением, что Британией правит король. Когда один умирает, престол занимает другой.
   — Я воззвал к наместнику Христа в Риме, — сказал Вотан, — и вот грамота с его печатью, отдающая мне королевство Британию, буде я пожелаю его принять.
   — Можно бы сослаться на то, то Рим более не решает дела Запада, — сказал Викторин, — но об этом пусть рассуждают другие. Я простой воин.
   — Твоя скромность похвальна, но ты значишь куда больше. Я бы хотел, чтобы ты служил мне, Викторин.
   Талантливых людей находить трудно.
   Викторин поклонился:
   — Благодарю тебя за столь лестные слова. А теперь с твоего разрешения мы должны приготовиться к отъезду домой.
   — О, конечно, — сказал Вотан. — Но прежде представь мне твоего юного спутника, он заинтересовал меня.
   — Государь, это Галеад, рыцарь Утера.
   Галеад поклонился, король спустился с возвышения и встал перед ним. Галеад судорожно сглотнул и посмотрел в льдисто-голубые глаза.
   — А твоя точка зрения, рыцарь Утера?
   — У меня ее нет, государь. Ничего, кроме меча. И когда мой король приказывает мне пустить его в ход, я повинуюсь.
   — А будь твоим королем я?
   — Спроси меня еще раз, государь, когда этот день настанет.
   — Он настанет, Галеад. Придет весна, и он настанет.
   Скажи-ка, — добавил он с улыбкой, указывая пальцем на отрубленные головы, — что ты думаешь об этих украшениях моего зала?
   — Думаю, государь, когда придет весна, на них слетятся мухи.
   — По-моему, ты узнал одну, если я не ошибся?
   Галеад заморгал.
   — Узнал, государь, и твой взгляд остер. — Он указал на истлевающую голову Меровия. — Я видел его один раз… когда мой отец побывал в Налии. Это… бывший… король.
   — Он мог бы служить мне. Мне кажется странным, что человек предпочитает расстаться с жизнью в муках, вместо того чтобы наслаждаться ею среди богатства и всяких радостей. И ради чего? Все люди кому-то служат, даже короли. Скажи, Галеад, какой смысл бросать вызов неизбежному?
   — Мне всегда говорили, государь, что неизбежна только смерь, а мы напрягаем все силы, ежедневно бросая ей вызов.
   — Даже смерть не неизбежна для тех, кто служит мне усердно. И она не избавление для тех, кто мне противится. Не так ли, Меровий?
   Полуразложившаяся голова словно сжалась на наконечнике копья. Рот разверзся в беззвучном вопле.
   — Ты видишь сам, — мягко сказал Вотан, — бывший король согласен со мной. Скажи, Галеад, ты хочешь иметь меня врагом?
   — Государь, жизнь воина редко согласуется с его желаниями. Как ты справедливо заметил, все люди подчиняются чьей-то воле. Я предпочел бы не иметь врагов, но жизнь не столь проста.
   — Хорошо сказано, воин, — ответил король, повернулся и вновь воссел на троне.
   Викторин и Галеад почтительно пятились, пока не оказались за дверями залы, а там повернулись и молча направились к своему жилищу. Войдя, Викторин рухнул в кресло и зажал голову ладонями.
   — Он мог солгать, — сказал Галеад, — Нет. Зачем? Утер погиб. Британия погибла.
   — Ты думаешь, Вотан станет королем?
   — Как мы можем ему помешать? Уж лучше пусть его изберут и крови прольется мало.
   — И ты намерен посоветовать такой выход?
   — Ты можешь предложить другой?
   Юноша собирался ответить, но тут он увидел, как Викторин мгновенно поднял ладонь, растопырив пальцы, которые тут же сжались в кулак. Знак разведчиков, означающий: молчи, враг близко.
   — Нет, почтеннейший, мне кажется, ты прав, — сказал Галеад.
 
   Теперь в ярком солнце нового утра Галеад встал с постели и вышел нагой к ручью позади их жилища. Он выкупался в прохладной воде, сбегающей в долину со снежных горных вершин. Освеженный, вернулся в комнату и оделся для дороги. В их посольстве было двенадцать человек, и они встретились для утренней трапезы в зале харчевни. Викторин, вновь в одежде военачальника — бронзовый нагрудник, кожаная в бронзовых бляхах юбка, — хранил молчание. Все легионеры уже узнали про смерть Утера, и настроение было самым мрачным.
   Вошел мальчик-конюх и сказал Викторину, что лошади оседланы. Маленький отряд выехал из города, когда солнце поднялось из-за гор. Викторин поманил Галеада к себе, и белокурый юноша нагнал ветерана.
   Они далеко обогнали остальных, а тогда Викторин придержал коня и повернулся к молодому меровею.
   — Поезжай в Бельгику и сядь на корабль там.
   — Но почему, почтеннейший?
   Викторин вздохнул.
   — Пошевели мозгами, юный принц. Может быть, Вотана обманули мои слова и вид побежденного, который я принял. А может быть, и нет. На его месте я позаботился бы, чтобы Викторин не добрался до берега живым.
   — Тем больше причин оставаться вместе, — сказал Галеад.
   — Ты думаешь, один лишний меч составит разницу? — оборвал его старый военачальник.
   — Нет, — должен был признать Галеад.
   — Извини, малый. Я раздражаюсь, когда меня замышляют убить. В Британии отыщи Прасамаккуса — он хитрый старый лис — и Гвалчмая. Оба могут дать дельные советы. Не знаю, кто взял начальство. Может быть, Петроний, хотя он старше меня на десять лет. Или Геминий Катон. Надеюсь, что Геминий: он хотя бы понимает войну и ее природу. Судя по виду барж, они будут готовы отплыть весной, так что есть время приготовиться. Думаю, высадиться они попробуют под Андеридой, но могут нанести удар и севернее. И там, и там у Вотана найдутся союзники. Провались Утер в Ад! Как он посмел умереть в такое время?
   — А что будешь делать ты, почтеннейший?
   — Поеду дальше обычным путем… но сверну с него, когда стемнеет. Митра сладчайший! Чего бы я не дал за десять былых легионов! Ты заметил римских легионеров во дворце Вотана?
   — Да. Не слишком-то внушительный у них вид, правда?
   — Ни шлемов, ни нагрудников. Я поговорил с одним юнцом: по его словам, войско постановило отказаться от них. Слишком тяжелы! И как Риму удавалось править миром!
   — Страна сильна ровно настолько, насколько ей позволяют ее правители. Готы никогда не победили бы, если бы Вотан их не сплотил, и когда он умрет, они вновь затеют свары между собой.
   — Будем надеяться, что умрет он скоро, — сказал Викторин. — Как только город скроется из виду, сворачивай на север — да окрылит Меркурий твоего коня.
   — И пусть боги благополучно вернут тебя домой, почтеннейший.
   Викторин промолчал, но снял плащ и положил на седло — по обычаю всех начальников конницы, когда они въезжали во вражеские земли.
   — Если я не вернусь до весны, Галеад, зажги за меня светильник у алтаря Митры.
 
   Кулейн стоял в центре Круга Камней, держа в руке свое серебряное копье.
   — Ты уверен, что это разумно, мой друг? — спросил Пендаррик.
   — Я никогда не был разумен, владыка-царь! — Кулейн улыбнулся. — Разумный человек знает пределы своего разума. Но я верю: моя судьба — противостоять злу Вотана. Возможно, моих мечей окажется мало, чтобы решить исход битвы. Но как знать? И узнаю я, только если попытаюсь.
   — Я тоже выступлю против носителя тьмы, — сказал Пендаррик, — но на свой лад. Вот возьми, думаю, он тебе пригодится.
   Кулейн протянул руку и взял золотой камешек величиной с воробьиное яйцо.
   — Благодарю тебя, Пендаррик. Думаю, мы больше не увидимся.
   — В этом ты прав, Владыка Ланса. Да пребудет с тобой Источник Всего Сущего.
   Пендаррик вскинул руки и произнес Слово Силы…

9

   Когда Откровение подошел к южным воротам Эборакума, город был в трауре. Часовой увидел, что седобородый путник — монах без оружия, если не считать длинного деревянного посоха, и посторонился, пропуская его.
   — Король сейчас здесь? — спросил Откровение.
   — Так ты не слышал? — спросил часовой, молодой ополченец, вооруженный только копьем, — Я был в пути три дня и никого не видел.
   — Король умер, — сказал часовой. — Погиб от колдовства.
   Позади Откровения столпились другие путники, и часовой махнул, чтобы он проходил. Выйдя из-под надвратной башни в лабиринт узких улочек, Откровение оказался во власти вихря воспоминаний: юный Утер, высокий, могучий в Каледонских горах, Кровавый король, возглавляющий атаку на вражеский строй. Мальчик и мужчина — полные жизни… Мучительная тоска овладела Откровением. Он ведь пришел сюда помириться с человеком, которого предал, испросить прощения.
   Он шел по городу, точно во сне, не замечая лавок, складов, рыночных прилавков, шел к королевскому замку, где стояли на страже двое часовых — оба в траурных черных плащах и шлемах с черными перьями.
   Они скрестили перед ним копья, преграждая ему путь.
   — Нынче туда нет доступа никому, — сказал негромко часовой. — Приходи завтра.
   — Я должен поговорить с Викторином.
   — Его здесь нет. Приходи завтра.
   — Тогда с Гвалчмаем или Прасамаккусом.
   — Ты что — оглох, старик? Я сказал: завтра!