Страница:
— Надолго ли?
Прасамаккус ничего не ответил.
— Но есть другое, что прямо касается нас, — негромко сказал Олег, указывая на восток, откуда большой отряд вооруженных всадников быстро устремлялся к холму.
— Готы! — сказал Прасамаккус. — Что им тут понадобилось?
— Им велено убить короля, — ответил Кулейн, вставая, и взял свой серебряный посох. Разъяв его на середине, он схватил в обе руки по короткому мечу, стремительно повернулся и побежал к дамбе. На полпути он крикнул Прасамаккусу через плечо:
— Спрячься. Тут не место для увечных.
— Он прав, — сказал Олег. — Хотя мог бы сказать это помягче. Вон там густые кусты.
— А ты?
— Я в долгу у Кормака за мою жизнь. Если они хотят убить короля, так, конечно, зарежут и мальчика.
И он кинулся с холма к покрытой илом дамбе. Шириной она была шага в три и очень скользкой. Олег, глядя под ноги, прошел двадцать шагов до того места, где стоял Кулейн.
— Добро пожаловать, — сказал Кулейн. — Я восхищен твоей доблестью, хотя и не мудростью.
— Этот мост нам не удержать, — сказал Олег. — Их столько, что они будут теснить нас и теснить, а как только мы окажемся на берегу, верх останется за ними.
— Сейчас, пожалуй, самое подходящее время, чтобы придумать иную тактику, — заметил Владыка Ланса, когда готы придержали коней у начала дамбы.
— Я так, для разговора, — ответил Олег. — Не возражаешь, если я встану справа?
Кулейн улыбнулся и покачал головой. Олег осторожно перешел направо. Готы спешились, и несколько уже шли по дамбе.
— Вроде бы между ними нет ни одного лучника, — сказал Олег.
В воздух взвилась стрела, и меч Кулейна отбил ее от самой груди Олега.
За первой последовала вторая и третья. От второй Кулейн уклонился, третью отбил.
— Ты очень искусен, — заметил Олег. — Может, как-нибудь на днях научишь меня этой штуке.
Прежде чем Кулейн успел ответить, готы ринулись вперед. Однако двигаться они могли лишь по двое. Кулейн шагнул вперед, отбил рубящий удар и распорол живот первого. Олег поднырнул под бешено занесенный меч, ударил врага в подбородок, и второй воин, свалившись в воду, сразу пошел на дно под тяжестью своих доспехов.
Мечи Кулейна казались двумя арками мерцающего серебра — с такой быстротой он оплетал теснящихся воинов страшной сетью смерти. Рядом с ним Олег Хаммерханд сражался со всем доступным ему искусством, но тем не менее их неумолимо оттесняли к Острову.
На мгновение готы остановились, и Кулейн перевел дух. Кровь сочилась из царапины на его виске и текла из более глубокой раны в плече. Олег был ранен в бедро и в бок. Но они твердо держались на ногах.
Прасамаккус на склоне холма мог только следить со скорбным восхищением, как эти двое бросали вызов невозможному. За их спиной солнце закатывалось в золото и багрянец, и вода под сумеречной дымкой была алой.
Вновь готы рванулись вперед и были встречены холодным железом и доблестью.
Кулейн поскользнулся, и в бок ему вонзился меч, но его меч ударил снизу в пах врага, и тот с воплем откинулся на спину. Кулейн выпрямился, отбил новый удар и вторым мечом рассек горло нападавшему. Олег Хаммерханд умирал. Ему пронзили легкое, и кровь, пенясь, стекала по его бороде, в животе у него торчал меч, чей владелец пал от ответного чисто инстинктивного удара.
С бешеным ревом гнева и бессилия Олег врезался в ряды готов, тяжестью тела сбивая их с ног. Со всех сторон в него вонзались мечи, но в самый момент смерти его кулак опустился на шею ближайшего из врагов и сломал ее. Когда он упал, Кулейн бросился в гущу свалки, рубя и коля обоими мечами. Готы в растерянности снова отступили.
Прасамаккус закрыл глаза. По его щекам струились слезы. Ему невыносимо было смотреть на гибель Владыки Ланса, но не хватало духа отвернуться. Вдруг справа от себя он услышал топот марширующих ног. Прасамаккус выхватил охотничий нож и захромал навстречу, готовый умереть. Первым, кого он увидел, был Гвалчмай, который шел рядом с Северином Альбином. За ними шагали последние легионеры Девятого легиона Утера — седые ветераны, давно пережившие пору расцвета своих сил, но сохранившие гордую осанку. Гвалчмай бросился к нему:
— Что тут происходит, мой друг?
— Кулейн пытается удержать дамбу. Готы ищут тело короля.
— Девятый, ко мне! — крикнул Северин, и его гладий выскользнул из бронзовых ножен. С громовым криком восемьдесят легионеров выстроились рядом с ним, словно годы покоя были лишь сном в летнюю ночь.
— Клин! — скомандовал Альбин, и легионеры на обоих флангах попятились, образуя легендарный «наконечник копья». — Боевой шаг! Вперед!
Клин выдвинулся на луг, где большая толпа готов все еще ждала своей очереди двинуться по скользкой дамбе. Они увидели приближающий отряд и уставились на него, не веря глазам. Некоторые даже захохотали при виде седых волос новых врагов, но смех быстро замер, когда железные мечи врубились в их ряды и клин пробился к дамбе.
Гот гигантского роста кинулся на Альбина, но его бешеный удар был отбит, и гладий впился в его шею.
— Рога! — крикнул Альбин, и ветераны мгновенно перестроились в грозный строй «бычьи рога», зажав растерявшихся готов в полукольцо. Они начали беспорядочно отступать, думая построиться на склоне.
— На них! — взревел Альбин, и легионеры в центре устремились вперед.
Готы не выдержали и бросились бежать врассыпную. На дамбе Кулейн, истекая кровью, струящейся из десятка ран, увидел, как воины перед ним попрыгали в воду, лишь бы избежать встречи с ветеранами Девятого.
Они отчаянно барахтались, но доспехи увлекли большинство на дно. Кулейн упал на колени, уступив неимоверной слабости.
Мечи выпали из его рук.
Гвалчмай подбежал к нему и подхватил на руки, не дав упасть в озеро.
— Защищайте дамбу, они вернутся, — сказал Кулейн.
— Я отнесу тебя на Остров, они там исцелят тебя.
Обхватив Кулейна еще могучими руками, старый кантий понес его по дамбе на Остров, где несколько женщин следили за битвой. Ноги у него скользили, он пошатывался.
— Помогите мне! — сказал он, и женщины после некоторых колебаний приняли его ношу и отнесли умирающего в круглую залу.
Лейта смотрела, как они вошли и положили его на мозаичный пол, подложив ему под голову свернутый плащ.
На ее лице не отразилось никакого чувства.
— Спасите его, — сказал Гвалчмай. Одна из женщин открыла грудь Кулейна, взглянула на страшные раны и прикрыла их.
— Вам же подвластна магия! Вы же целительницы!
— Ему магия помочь не может, — тихо сказала другая женщина. — Дай ему отойти в покое.
Подошел Прасамаккус и встал на колени рядом с Кулейном.
— Вы с Олегом убили тридцать одного, — сказал он. — Вы были несравненны. Легионеры Альбина охраняют дамбу и обходят берег. С каждым днем будут приходить все новые. Мы защитим короля и его сына.
Глаза Кулейна приоткрылись.
— Гьен?
— Ее здесь нет, — прошептал Прасамаккус.
— Скажи ей… — Кровь запузырилась из пронзенных легких.
— Кулейн? Бог мой! Кулейн!
— Он умер, мой друг, — сказал Гвалчмай.
Прасамаккус закрыл глаза покойному и с трудом поднялся на ноги. В дверях он увидел Лейту. Ее глаза были широко раскрыты.
— Он звал тебя, — с упреком сказал бригант. — А ты даже в этом ему отказала. Где твоя душа, Гьен? На тебе одеяние христианки. Где твоя любовь?
Не говоря ни слова, она повернулась и ушла.
16
Прасамаккус ничего не ответил.
— Но есть другое, что прямо касается нас, — негромко сказал Олег, указывая на восток, откуда большой отряд вооруженных всадников быстро устремлялся к холму.
— Готы! — сказал Прасамаккус. — Что им тут понадобилось?
— Им велено убить короля, — ответил Кулейн, вставая, и взял свой серебряный посох. Разъяв его на середине, он схватил в обе руки по короткому мечу, стремительно повернулся и побежал к дамбе. На полпути он крикнул Прасамаккусу через плечо:
— Спрячься. Тут не место для увечных.
— Он прав, — сказал Олег. — Хотя мог бы сказать это помягче. Вон там густые кусты.
— А ты?
— Я в долгу у Кормака за мою жизнь. Если они хотят убить короля, так, конечно, зарежут и мальчика.
И он кинулся с холма к покрытой илом дамбе. Шириной она была шага в три и очень скользкой. Олег, глядя под ноги, прошел двадцать шагов до того места, где стоял Кулейн.
— Добро пожаловать, — сказал Кулейн. — Я восхищен твоей доблестью, хотя и не мудростью.
— Этот мост нам не удержать, — сказал Олег. — Их столько, что они будут теснить нас и теснить, а как только мы окажемся на берегу, верх останется за ними.
— Сейчас, пожалуй, самое подходящее время, чтобы придумать иную тактику, — заметил Владыка Ланса, когда готы придержали коней у начала дамбы.
— Я так, для разговора, — ответил Олег. — Не возражаешь, если я встану справа?
Кулейн улыбнулся и покачал головой. Олег осторожно перешел направо. Готы спешились, и несколько уже шли по дамбе.
— Вроде бы между ними нет ни одного лучника, — сказал Олег.
В воздух взвилась стрела, и меч Кулейна отбил ее от самой груди Олега.
За первой последовала вторая и третья. От второй Кулейн уклонился, третью отбил.
— Ты очень искусен, — заметил Олег. — Может, как-нибудь на днях научишь меня этой штуке.
Прежде чем Кулейн успел ответить, готы ринулись вперед. Однако двигаться они могли лишь по двое. Кулейн шагнул вперед, отбил рубящий удар и распорол живот первого. Олег поднырнул под бешено занесенный меч, ударил врага в подбородок, и второй воин, свалившись в воду, сразу пошел на дно под тяжестью своих доспехов.
Мечи Кулейна казались двумя арками мерцающего серебра — с такой быстротой он оплетал теснящихся воинов страшной сетью смерти. Рядом с ним Олег Хаммерханд сражался со всем доступным ему искусством, но тем не менее их неумолимо оттесняли к Острову.
На мгновение готы остановились, и Кулейн перевел дух. Кровь сочилась из царапины на его виске и текла из более глубокой раны в плече. Олег был ранен в бедро и в бок. Но они твердо держались на ногах.
Прасамаккус на склоне холма мог только следить со скорбным восхищением, как эти двое бросали вызов невозможному. За их спиной солнце закатывалось в золото и багрянец, и вода под сумеречной дымкой была алой.
Вновь готы рванулись вперед и были встречены холодным железом и доблестью.
Кулейн поскользнулся, и в бок ему вонзился меч, но его меч ударил снизу в пах врага, и тот с воплем откинулся на спину. Кулейн выпрямился, отбил новый удар и вторым мечом рассек горло нападавшему. Олег Хаммерханд умирал. Ему пронзили легкое, и кровь, пенясь, стекала по его бороде, в животе у него торчал меч, чей владелец пал от ответного чисто инстинктивного удара.
С бешеным ревом гнева и бессилия Олег врезался в ряды готов, тяжестью тела сбивая их с ног. Со всех сторон в него вонзались мечи, но в самый момент смерти его кулак опустился на шею ближайшего из врагов и сломал ее. Когда он упал, Кулейн бросился в гущу свалки, рубя и коля обоими мечами. Готы в растерянности снова отступили.
Прасамаккус закрыл глаза. По его щекам струились слезы. Ему невыносимо было смотреть на гибель Владыки Ланса, но не хватало духа отвернуться. Вдруг справа от себя он услышал топот марширующих ног. Прасамаккус выхватил охотничий нож и захромал навстречу, готовый умереть. Первым, кого он увидел, был Гвалчмай, который шел рядом с Северином Альбином. За ними шагали последние легионеры Девятого легиона Утера — седые ветераны, давно пережившие пору расцвета своих сил, но сохранившие гордую осанку. Гвалчмай бросился к нему:
— Что тут происходит, мой друг?
— Кулейн пытается удержать дамбу. Готы ищут тело короля.
— Девятый, ко мне! — крикнул Северин, и его гладий выскользнул из бронзовых ножен. С громовым криком восемьдесят легионеров выстроились рядом с ним, словно годы покоя были лишь сном в летнюю ночь.
— Клин! — скомандовал Альбин, и легионеры на обоих флангах попятились, образуя легендарный «наконечник копья». — Боевой шаг! Вперед!
Клин выдвинулся на луг, где большая толпа готов все еще ждала своей очереди двинуться по скользкой дамбе. Они увидели приближающий отряд и уставились на него, не веря глазам. Некоторые даже захохотали при виде седых волос новых врагов, но смех быстро замер, когда железные мечи врубились в их ряды и клин пробился к дамбе.
Гот гигантского роста кинулся на Альбина, но его бешеный удар был отбит, и гладий впился в его шею.
— Рога! — крикнул Альбин, и ветераны мгновенно перестроились в грозный строй «бычьи рога», зажав растерявшихся готов в полукольцо. Они начали беспорядочно отступать, думая построиться на склоне.
— На них! — взревел Альбин, и легионеры в центре устремились вперед.
Готы не выдержали и бросились бежать врассыпную. На дамбе Кулейн, истекая кровью, струящейся из десятка ран, увидел, как воины перед ним попрыгали в воду, лишь бы избежать встречи с ветеранами Девятого.
Они отчаянно барахтались, но доспехи увлекли большинство на дно. Кулейн упал на колени, уступив неимоверной слабости.
Мечи выпали из его рук.
Гвалчмай подбежал к нему и подхватил на руки, не дав упасть в озеро.
— Защищайте дамбу, они вернутся, — сказал Кулейн.
— Я отнесу тебя на Остров, они там исцелят тебя.
Обхватив Кулейна еще могучими руками, старый кантий понес его по дамбе на Остров, где несколько женщин следили за битвой. Ноги у него скользили, он пошатывался.
— Помогите мне! — сказал он, и женщины после некоторых колебаний приняли его ношу и отнесли умирающего в круглую залу.
Лейта смотрела, как они вошли и положили его на мозаичный пол, подложив ему под голову свернутый плащ.
На ее лице не отразилось никакого чувства.
— Спасите его, — сказал Гвалчмай. Одна из женщин открыла грудь Кулейна, взглянула на страшные раны и прикрыла их.
— Вам же подвластна магия! Вы же целительницы!
— Ему магия помочь не может, — тихо сказала другая женщина. — Дай ему отойти в покое.
Подошел Прасамаккус и встал на колени рядом с Кулейном.
— Вы с Олегом убили тридцать одного, — сказал он. — Вы были несравненны. Легионеры Альбина охраняют дамбу и обходят берег. С каждым днем будут приходить все новые. Мы защитим короля и его сына.
Глаза Кулейна приоткрылись.
— Гьен?
— Ее здесь нет, — прошептал Прасамаккус.
— Скажи ей… — Кровь запузырилась из пронзенных легких.
— Кулейн? Бог мой! Кулейн!
— Он умер, мой друг, — сказал Гвалчмай.
Прасамаккус закрыл глаза покойному и с трудом поднялся на ноги. В дверях он увидел Лейту. Ее глаза были широко раскрыты.
— Он звал тебя, — с упреком сказал бригант. — А ты даже в этом ему отказала. Где твоя душа, Гьен? На тебе одеяние христианки. Где твоя любовь?
Не говоря ни слова, она повернулась и ушла.
16
Лекки, чье худенькое тельце и волосы Карил отмыла от грязи, сидела на лошади и с этой огромной высоты смотрела по сторонам. Позади нее сидел ее отец, самый высокий и самый сильный человек в мире. Теперь она могла ничего не бояться. Она жалела только, что ее отец забыл, как говорят на человеческом языке.
Но все равно улыбка у него была как солнце на заре, а руки мягкими и очень ласковыми.
Она покосилась на свою новую тунику из серой шерсти, обметанную черной ниткой. Такую теплую и мягонькую, совсем как сапожки из овчины, которые подарила ей Карил. Она всю жизнь бегала босиком, и так приятно было шевелить пальцами в меховых завитках! Ничего подобного ей и не снилось. Отец погладил ее по плечу и указал на небо.
Там клином летели лебеди, их шеи были прямыми, точно стрелы.
Лошадь, которой снабдил их Аста, была старой кобылой шестнадцати ладоней в холке, с прогнутой спиной, и трусила она очень неторопливо. Но Лекки еще никогда не ездила на лошади, и разбитая кляча казалась ей могучим жеребцом, способным вихрем унестись от самого быстрого боевого коня готов.
Когда солнце поднялось очень высоко, они остановились перекусить, и Лекки могла бегать по полянке в своих новых сапожках, забыв про острые камешки в траве.
А ее отец придумал смешную игру — показывал на деревья, на небо, на корни, на все такое простое и знакомое и называл их непонятными словами. Правда, запомнить их было легко, и он словно бы радовался, когда она правильно их повторяла.
Под вечер она увидела вдалеке готов, которые ехали навстречу им по дороге. Отец направил кобылу в чащу, где они спешились и выжидали, пока готы не проехали мимо. Но она не испугалась: их было меньше двадцати, и она знала, что ее отец убьет их всех.
А позднее они устроились на ночлег в неглубокой пещере, и он закутал ее в одеяло, сел рядом с ней и пел ей песни на своем непонятном мелодичном языке. Пел он не очень хорошо, не как старый Снорри, но было так уютно лежать рядом с костром и смотреть на самое чудесное лицо во всем мире, а потом веки у нее сомкнулись, и она погрузилась в крепкий сон без сновидений.
Галеад еще долго сидел, глядя на нее, на овальное миловидное личико. Она вырастет красавицей, и все окрестные юноши будут тщиться завоевать ее сердце. Особенно если она и тогда будет откидывать голову и задумчиво улыбаться, как делала, когда он старался объяснить ей начатки своего языка.
Улыбка замерла у него на губах. «О чем ты размечтался, глупец?»— спросил он себя. В стране бушует война, и даже если удастся разбить готов, восстанут саксы, или юты, или англы, или любое из множества племен.
Много ли надежд у Лекки жить тихой жизнью?
Он постелил одеяло рядом с ней, сгреб угли и лег, подложив локоть под голову. Сон быстро объял его, но принес видения…
Он увидел на фоне звезд очертание огромной фигуры — облака завивались у ее колен. Голова наводила ужас — пылающие огнем глаза, зубы из наточенного железа, а ее рука медленно тянулась к Мечу, который плыл в небе лезвием вниз. По другую сторону Меча, отвернувшись от него, стояла прекрасная женщина. Внезапно вверху надо всем появилась сверкающая звезда, словно большая серебряная монета, стремительно скользящая по небосводу. Гигант, съежившись, отпрянул от звезды, и Меч будто стал меньше. Потом все исчезло, и он увидел Кровавого короля во дворе Эборакума, без одежды, совсем одного. Когда из зияющего туннеля выскочили чудовища, король швырнул свой Меч в воздух и выкрикнул одно-единственное слово.
А Галеад обнаружил, что сидит в чудесном саду, исполненном бесконечной безмятежности и мира. Он знал, кого увидит там.
«Добро пожаловать», — сказал Пендаррик.
«Я бы мог оставаться тут вечно», — сказал Галеад, и Пендаррик улыбнулся.
«Я рад, что ты способен ощущать гармонию. Чему ты научился, юный рыцарь?»
«Почти ничему, кроме того, что уже знал. Что сталось со стариком, с Катериксом?»
«Он нашел своих друзей и теперь в безопасности».
«А разбойник?»
«Вернулся в лес».
«Чтобы вновь убивать?»
«Быть может, но это не умаляет его поступка. Ты направляешься на Хрустальный Остров?»
«Да».
«Там Утер».
«Живой?»
«Этому еще предстоит решиться. Отыщи Моргану, владычицу Острова, и скажи, чтобы она еще раз последовала совету Пендаррика. Ты понял свое сновидение?»
«Нет. Только одно: великан — Вотан, а Меч — это Меч Утера».
«Звезда — комета, которая проносится по небосводу один раз в жизни каждого человека. Она состоит из Сипстрасси и когда приближается к Земле, то втягивает свою магию назад в себя. В давние времена обломок этой кометы рухнул в наш мир и породил магию. Теперь, пролетая вновь, она втянет часть этой магии. И настанет миг, Галеад — и ты его узнаешь, — когда судьба миров будет брошена на чашу весов. И тогда скажи владыке Меча, чтобы он отдал его тебе. Подними Меч к небу и пожелай того, чего хочешь».
«Почему ты никогда не говоришь просто? Все это для тебя игра?»
Пендаррик покачал головой.
«Неужели, по-твоему, я с радостью не поделился бы с тобой мудростью, чтобы спасти мир? Но это не путь познания Таинств. Для каждого человека жизнь — это странствование в поисках знания и ответов на извечные вопросы: кто я? Почему я Здесь? Если я велю тебе пойти в такое-то место и произнести Слово Силы, что ты узнаешь, кроме того, что Пендаррик — колдун? Но если я велю тебе пойти в такое-то место и сказать то, что скрыто в твоем сердце, а это и окажется Словом Силы, тогда ты узнаешь нечто неизмеримо большее. Ты войдешь в Круг Таинства и достигнешь его центра. Катерикс понял это, когда помог разбойнику, хотя его сердце требовало дать тому умереть. И ты тоже поймешь».
«А если нет?»
«Тогда зло восторжествует, а мир не изменится».
«Почему такая ответственность возлагается на меня?»
«Потому что ты наименее способен справиться с ней.
Ты проделал большой путь, принц Урс, от жадного похотливого принца до рыцаря Галеада, который спас ребенка. Продолжай свой путь».
Галеад проснулся на заре. Лекки еще спала, и он сварил котелок горячей овсянки, сдобренной медом, из запасов, которыми Карил снабдила его на дорогу. После завтрака он оседлал кобылу, и они затрусили на северо-запад.
Ближе к полудню, съехав в рощу, он оказался лицом к лицу с десятком всадников в рогатых готских шлемах.
Он натянул поводья и уставился на воинов с холодными глазами, а Лекки прижалась к нему, дрожа от страха.
Их главный выехал вперед и заговорил по-сакски.
— Я из Галлии, — ответил Урс на языке сикамбров.
Тот удивился.
— Далеко же ты забрался от своего дома, — сказал он, а его товарищи подъехали поближе, обнажив мечи.
Галеад приготовился бросить Лекки в кусты и драться до последнего вздоха.
— Кто эта девочка?
— Сирота. Ее деревню сожгли, а мать убили.
— Что поделаешь, война! — Сакс пожал плечами и подъехал еще ближе.
Он наклонился к Лекки, ее глаза расширились от ужаса, и Галеад весь напрягся. Его рука скользнула к мечу.
— Как тебя зовут, маленькая? — спросил всадник по-сакски.
— Лекки.
— Не бойся.
— Я не боюсь, — сказала она. — Мой отец самый большой убийца, и он перебьет вас всех, если вы не ускачете.
— Ну, тогда нам лучше ускакать, — ответил он с улыбкой, выпрямился и снова посмотрел на Галеада. — Храбрая девочка, — сказал он, переходя на сикамбрский. — Она мне понравилась. Почему она говорит, что ты ее отец?
— Потому что теперь мне досталась честь стать им.
— Я сам сакс, а потому знаю, что такое честь. Заботься о ней хорошенько.
Он взмахнул рукой, проехал вместе со своими товарищами мимо изумленного Галеада и продолжал свой путь. Но когда готы отъехали шагов на тысячу, он вновь придержал коня и оглянулся на одинокого всадника.
— Почему мы его не убили? — спросил его помощник. — Он же не сакс!
Начальник пожал плечами.
— Прах меня подери, если я знаю! Я уехал из этой проклятой страны семь лет назад и поклялся, что никогда сюда не вернусь. У меня тут осталась беременная жена.
И я все подумывал отыскать ее… и моего сынишку. Я как раз думал о ней, когда увидел его, ну и растерялся немножко.
— Так можно догнать его и покончить с ним.
— Да нет, пусть себе едет. Мне понравилась девочка.
Вотан провел Андуину через лабиринт коридоров в анфиладу маленьких комнат в самом сердце крепости. В центре наиболее обширной стоял темный круглый стол, на котором покоился череп. Обруч, словно бы из серебра, опоясывал лобную кость. Вотан придвинул стул к столу.
— Садись! — приказал он и положил одну руку на череп, а другую на затылок Андуины. Она почувствовала, что ею овладевает тяжелая дремота, и в панике попыталась сопротивляться ей, но сон одолел, и она уступила ему.
Вотан закрыл глаза…
…И открыл их в своем шатре перед Виндокладией менее чем в одном переходе от Великого Круга под Сорвиодунумом.
— Цурай! — позвал он.
Тут же полог откинулся и вошел его помощник.
Смуглое лицо окаменело от страха. Вотан улыбнулся.
— Приведи девушку Рианнон.
— Слушаю, владыка.
Несколько минут спустя двое воинов вошли с девушкой в шатер. Вотан уже сидел на деревянном троне. Он отослал ее стражей и посмотрел сверху вниз на ее лицо, когда она упала на колени.
— Ты привела моих воинов к предателю, к Олегу, но он спасся?
— Да, мой господин.
— А тех, кто был с ним, убили?
Она онемело кивнула, заметив свирепый блеск в его глазах и что-то зловещее в этих словах, словно змеиное шипение.
— Но ты не назвала их имена.
— Они не были предателями, мой господин, просто британцами, — Лжешь! — прошипел он. — Девушка была принцессой из Рэции.
Рианнон вскочила, пытаясь укрыться от его глаз, прожигавших ее насквозь. Когда она была уже у выхода, он поднял руку. Словно невидимая петля захлестнула ее и потащила назад.
— Тебе не следовало лгать мне, милашечка, — прошептал он, когда ее швырнуло к его ногам. Его ладонь легла ей на лоб, и ее глаза закрылись.
Он поднял спящую, положил ее на шелковое покрывало ложа позади трона. Его ладони прижались к ее лицу, и он закрыл глаза, сосредоточиваясь. Когда он открыл их и опустил руки, черты Рианнон бесследно исчезли — перед ним было прекрасное овальное лицо Андуины. Он глубоко вздохнул, успокаиваясь перед Зовом, затем осторожно прикоснулся большими пальцами к векам спящей. Судорожный вздох приподнял ее грудь, руки шевельнулись.
Он отступил на шаг.
— Проснись, Андуина, — сказал он.
Она села, моргая, потом встала с ложа, подошла к входу и в безмолвном удивлении устремила взгляд на небо. Когда она обернулась, в ее глазах стояли слезы.
— Как ты это сделал? — спросила она.
— Я — бог, — ответил он.
В бездне Пустоты Рианнон тоже открыла глаза…
И закричала.
Галеад и Лекки добрались до озера на закате, через два дня после того как ветераны Девятого легиона овладели дамбой, которую в этот час закрыла поднявшаяся вода. По римскому обычаю на берегу было построено временное укрепление. На свеженасыпанных валах несли дозор воины с прямыми спинами — ветераны самых сокрушительных военных сил, какие знала земля.
У входа Галеад был остановлен двумя часовыми, и один сходил за Северином Альбином. Полководец дважды видел Урса, но не белокурого рыцаря, каким стал меровей. Спешившись, Галеад объяснил, что был в Галлии с Викторином. Тогда его отвели в бревенчатое укрепление и велели дожидаться Гвалчмая. Лекки налили похлебки, и Галеад сел рядом с ней за грубо сколоченный стол. Час спустя вошел Гвалчмай в сопровождении Прасамаккуса. Лекки спала на коленях Галеада, прислонив голову к его груди.
— Так кто, говоришь, ты такой? — спросил высокий кантий.
— Я Урс, но король изменил мое лицо… чтобы меня не опознали как принца дома Меровия. Теперь меня зовут Галеад. Меня послали с Викторином.
— А он где?
— Он опасался засады и приказал мне добраться в Британию в одиночку. Думаю, он погиб.
— А как мы можем узнать, не предатель ли ты?
— Никак, — ответил Галеад просто. — И я не виню вас за ваши опасения. Мне явился человек и велел отправиться на Остров. Сказал, что я должен найти женщину, которая правит тут. По-моему, очень важно, чтобы я хотя бы увидел ее. Пусть как ваш пленник.
— Какой человек? — спросил Гвалчмай.
— Он сказал, что его имя Пендаррик.
— А какой он с виду? — спросил Прасамаккус.
— Золотые волосы, лет тридцати или старше.
— И что ты должен сказать правительнице?
— Я должен убедить ее еще раз последовать совету Пендаррика.
— Ты знаешь, что означают эти слова?
— Нет.
Прасамаккус сел и вместе с Гвалчмаем принялся подробно расспрашивать Галеада о его странствиях и приказаниях, которые он получил от Утера. Наконец, удовлетворенные его объяснениями, они отвели его к плоскодонке. С Лекки на руках Галеад сел на корме и ощутил, как на него нисходит безмятежность Острова.
Они вытащили лодку на песок в укрытой деревьями бухте и поднялись по откосу к селению. Галеад увидел, что оно состоит из двенадцати хижин, кольцом окружающих круглый дом. Селение было обнесено частоколом, который, видимо, служил просто забором и не предназначался для обороны. Несколько женщин в темных одеяниях словно не заметили прибывших, а те направились к хижине западной части круга. Внутри она была устлана коврами и одеялами. Возле маленькой железной жаровни, в которой тлели угли, стояли глиняные кувшины. Галеад положил Лекки и укрыл ее одеялом.
— Твой меч, — сказал Гвалчмай, едва Галеад выпрямился. Он вынул его из ножен и протянул кантию рукоятью вперед. После чего Прасамаккус быстро и умело обыскал его — не спрятал ли он оружие.
— Теперь ты можешь увидеть короля, — сказал Прасамаккус.
Они направились в залу, и Галеад молча стоял, глядя на два неподвижных тела, лежащих рядом на круглом столе.
Поблизости сидели три женщины, склонив головы в молитве. Галеад обернулся к Прасамаккусу.
— И мы ничего не можем сделать?
Бригант покачал головой. Дверь в глубине отворилась, и вошла Лейта. Прасамаккус и Гвалчмай поклонились ей, а она остановилась перед Галеад ом.
— Еще один странник! — сказала она. — И чего же желаешь ты?
— Ты правительница Острова?
— Я Моргана.
Он передал ей слова Пендаррика и увидел, как она улыбнулась.
— Что же, — сказала она, — это просто. Однажды он велел мне поднять мою руку высоко в воздух и схватить то, чего я коснусь.
Она подняла тонкую руку, сжала кулак, опустила его и поднесла к лицу Галеада. Ее пальцы раскрылись.
— Вот! Ничего. Других поручений у тебя нет?
— Нет, госпожа.
— Ну так возвращайся к твоей маленькой войне, — отрезала она.
Он смотрел, как она уходит, и заметил, что она даже не посмотрела на тела на столе.
— Не понимаю, — сказал он.
К нему подошел Прасамаккус.
— Четверть века назад, в мире, другом, чем этот, она, стоя на вершине холма, подняла руку. Ее пальцы словно исчезли, а когда она опустила руку, то держала в ней Меч Силы. С его помощью она вывела из Пустоты Утера и Девятый легион и помогла низвергнуть Царицу-Ведьму. И Утер отвоевал королевство своего отца.
— Так значит, она королева?
— Да.
— Пендаррик словно бы ошибся. А кто этот молодой воин рядом с королем?
— Его сын Кормак. Ты молиться умеешь?
— Начинаю учиться.
— Тут самое подходящее место для этого, — сказал бригант, склоняя голову.
Лекки проснулась в хижине. Было темно, ветер шелестел и посвистывал в кровле у нее над головой.
— Фадер? — Сердечко у нее екнуло от страха. Она вспомнила, как ела похлебку, которую ей налил воин… а что было потом? Она сбросила одеяло и выбежала наружу. Но кругом никого не было видно. Она была совсем одна. — Фадер? — позвала она еще раз, и голос у нее задрожал. Из глаз покатились слезы, и она кинулась бежать. Вдруг из мрака перед ней появилась белая фигура, будто дух ночи.
Лекки вскрикнула и попятилась. Но тут перед ней на колени опустилась женщина.
— Не бойся, — сказала она по-сакски, не правильно выговаривая слова, но голос у нее был ласковый. — С тобой тут не случится ничего плохого. Кто ты?
— Меня зовут Лекки. Где мой отец?
— Сначала войдем-ка внутрь, чтобы ты не мерзла. — Она протянула руку, и Лекки уцепилась за нее, позволив увести себя в другую хижину, где в железной жаровне весело пылал огонь. — Хочешь молока?
Лекки кивнула, и женщина налила молоко в глиняный кубок.
— Ну а кто твой отец?
Лекки описала его самыми восторженными словами, какие знала.
— Он сейчас со своими друзьями и скоро придет к тебе. Но почему такая маленькая девочка, как ты, ездит с воином? Где твоя мать?
Лекки отвернулась. Губы у нее крепко сжались, глаза наполнились слезами. Моргана наклонилась и взяла ее за руку.
— Что случилось?
Девочка сглотнула и помотала головой.
Моргана закрыла глаза и погладила девочку по белокурым волосам. Черпая силу из Таинств, она слилась с ребенком, увидела озверелых воинов в крылатых шлемах, резню и ужас. И еще она увидела Галеада.
Она притянула девочку к себе, обняла, поцеловала в лоб.
— Все будет хорошо. Тут тебя никто не тронет, а твой отец скоро придет.
— Мы всегда будем вместе, — сказала Лекки, повеселев.. — А когда я вырасту, я на нем женюсь.
Моргана улыбнулась.
— Маленькие девочки не женятся на своих отцах.
— Почему?
— Потому что… к тому времени, когда ты вырастешь, он будет совсем старым, а ты выберешь молодого…
— А мне будет все равно, старый он или нет.
— Да, — прошептала Моргана, — вот и мне было все равно.
— А у тебя есть муж?
— Нет… да. Но я была совсем как ты, Лекки. Жила в деревне, и на нее… напали. Меня тоже спас могучий воин, и растил меня, и учил многому «многому… И… — Голос у нее прервался, глаза застлало слезами.
— Не надо быть печальной, госпожа.
Моргана вынудила себя улыбнуться.
— Надо тебя уложить, не то твой отец вернется в вашу хижину и испугается.
Но все равно улыбка у него была как солнце на заре, а руки мягкими и очень ласковыми.
Она покосилась на свою новую тунику из серой шерсти, обметанную черной ниткой. Такую теплую и мягонькую, совсем как сапожки из овчины, которые подарила ей Карил. Она всю жизнь бегала босиком, и так приятно было шевелить пальцами в меховых завитках! Ничего подобного ей и не снилось. Отец погладил ее по плечу и указал на небо.
Там клином летели лебеди, их шеи были прямыми, точно стрелы.
Лошадь, которой снабдил их Аста, была старой кобылой шестнадцати ладоней в холке, с прогнутой спиной, и трусила она очень неторопливо. Но Лекки еще никогда не ездила на лошади, и разбитая кляча казалась ей могучим жеребцом, способным вихрем унестись от самого быстрого боевого коня готов.
Когда солнце поднялось очень высоко, они остановились перекусить, и Лекки могла бегать по полянке в своих новых сапожках, забыв про острые камешки в траве.
А ее отец придумал смешную игру — показывал на деревья, на небо, на корни, на все такое простое и знакомое и называл их непонятными словами. Правда, запомнить их было легко, и он словно бы радовался, когда она правильно их повторяла.
Под вечер она увидела вдалеке готов, которые ехали навстречу им по дороге. Отец направил кобылу в чащу, где они спешились и выжидали, пока готы не проехали мимо. Но она не испугалась: их было меньше двадцати, и она знала, что ее отец убьет их всех.
А позднее они устроились на ночлег в неглубокой пещере, и он закутал ее в одеяло, сел рядом с ней и пел ей песни на своем непонятном мелодичном языке. Пел он не очень хорошо, не как старый Снорри, но было так уютно лежать рядом с костром и смотреть на самое чудесное лицо во всем мире, а потом веки у нее сомкнулись, и она погрузилась в крепкий сон без сновидений.
Галеад еще долго сидел, глядя на нее, на овальное миловидное личико. Она вырастет красавицей, и все окрестные юноши будут тщиться завоевать ее сердце. Особенно если она и тогда будет откидывать голову и задумчиво улыбаться, как делала, когда он старался объяснить ей начатки своего языка.
Улыбка замерла у него на губах. «О чем ты размечтался, глупец?»— спросил он себя. В стране бушует война, и даже если удастся разбить готов, восстанут саксы, или юты, или англы, или любое из множества племен.
Много ли надежд у Лекки жить тихой жизнью?
Он постелил одеяло рядом с ней, сгреб угли и лег, подложив локоть под голову. Сон быстро объял его, но принес видения…
Он увидел на фоне звезд очертание огромной фигуры — облака завивались у ее колен. Голова наводила ужас — пылающие огнем глаза, зубы из наточенного железа, а ее рука медленно тянулась к Мечу, который плыл в небе лезвием вниз. По другую сторону Меча, отвернувшись от него, стояла прекрасная женщина. Внезапно вверху надо всем появилась сверкающая звезда, словно большая серебряная монета, стремительно скользящая по небосводу. Гигант, съежившись, отпрянул от звезды, и Меч будто стал меньше. Потом все исчезло, и он увидел Кровавого короля во дворе Эборакума, без одежды, совсем одного. Когда из зияющего туннеля выскочили чудовища, король швырнул свой Меч в воздух и выкрикнул одно-единственное слово.
А Галеад обнаружил, что сидит в чудесном саду, исполненном бесконечной безмятежности и мира. Он знал, кого увидит там.
«Добро пожаловать», — сказал Пендаррик.
«Я бы мог оставаться тут вечно», — сказал Галеад, и Пендаррик улыбнулся.
«Я рад, что ты способен ощущать гармонию. Чему ты научился, юный рыцарь?»
«Почти ничему, кроме того, что уже знал. Что сталось со стариком, с Катериксом?»
«Он нашел своих друзей и теперь в безопасности».
«А разбойник?»
«Вернулся в лес».
«Чтобы вновь убивать?»
«Быть может, но это не умаляет его поступка. Ты направляешься на Хрустальный Остров?»
«Да».
«Там Утер».
«Живой?»
«Этому еще предстоит решиться. Отыщи Моргану, владычицу Острова, и скажи, чтобы она еще раз последовала совету Пендаррика. Ты понял свое сновидение?»
«Нет. Только одно: великан — Вотан, а Меч — это Меч Утера».
«Звезда — комета, которая проносится по небосводу один раз в жизни каждого человека. Она состоит из Сипстрасси и когда приближается к Земле, то втягивает свою магию назад в себя. В давние времена обломок этой кометы рухнул в наш мир и породил магию. Теперь, пролетая вновь, она втянет часть этой магии. И настанет миг, Галеад — и ты его узнаешь, — когда судьба миров будет брошена на чашу весов. И тогда скажи владыке Меча, чтобы он отдал его тебе. Подними Меч к небу и пожелай того, чего хочешь».
«Почему ты никогда не говоришь просто? Все это для тебя игра?»
Пендаррик покачал головой.
«Неужели, по-твоему, я с радостью не поделился бы с тобой мудростью, чтобы спасти мир? Но это не путь познания Таинств. Для каждого человека жизнь — это странствование в поисках знания и ответов на извечные вопросы: кто я? Почему я Здесь? Если я велю тебе пойти в такое-то место и произнести Слово Силы, что ты узнаешь, кроме того, что Пендаррик — колдун? Но если я велю тебе пойти в такое-то место и сказать то, что скрыто в твоем сердце, а это и окажется Словом Силы, тогда ты узнаешь нечто неизмеримо большее. Ты войдешь в Круг Таинства и достигнешь его центра. Катерикс понял это, когда помог разбойнику, хотя его сердце требовало дать тому умереть. И ты тоже поймешь».
«А если нет?»
«Тогда зло восторжествует, а мир не изменится».
«Почему такая ответственность возлагается на меня?»
«Потому что ты наименее способен справиться с ней.
Ты проделал большой путь, принц Урс, от жадного похотливого принца до рыцаря Галеада, который спас ребенка. Продолжай свой путь».
Галеад проснулся на заре. Лекки еще спала, и он сварил котелок горячей овсянки, сдобренной медом, из запасов, которыми Карил снабдила его на дорогу. После завтрака он оседлал кобылу, и они затрусили на северо-запад.
Ближе к полудню, съехав в рощу, он оказался лицом к лицу с десятком всадников в рогатых готских шлемах.
Он натянул поводья и уставился на воинов с холодными глазами, а Лекки прижалась к нему, дрожа от страха.
Их главный выехал вперед и заговорил по-сакски.
— Я из Галлии, — ответил Урс на языке сикамбров.
Тот удивился.
— Далеко же ты забрался от своего дома, — сказал он, а его товарищи подъехали поближе, обнажив мечи.
Галеад приготовился бросить Лекки в кусты и драться до последнего вздоха.
— Кто эта девочка?
— Сирота. Ее деревню сожгли, а мать убили.
— Что поделаешь, война! — Сакс пожал плечами и подъехал еще ближе.
Он наклонился к Лекки, ее глаза расширились от ужаса, и Галеад весь напрягся. Его рука скользнула к мечу.
— Как тебя зовут, маленькая? — спросил всадник по-сакски.
— Лекки.
— Не бойся.
— Я не боюсь, — сказала она. — Мой отец самый большой убийца, и он перебьет вас всех, если вы не ускачете.
— Ну, тогда нам лучше ускакать, — ответил он с улыбкой, выпрямился и снова посмотрел на Галеада. — Храбрая девочка, — сказал он, переходя на сикамбрский. — Она мне понравилась. Почему она говорит, что ты ее отец?
— Потому что теперь мне досталась честь стать им.
— Я сам сакс, а потому знаю, что такое честь. Заботься о ней хорошенько.
Он взмахнул рукой, проехал вместе со своими товарищами мимо изумленного Галеада и продолжал свой путь. Но когда готы отъехали шагов на тысячу, он вновь придержал коня и оглянулся на одинокого всадника.
— Почему мы его не убили? — спросил его помощник. — Он же не сакс!
Начальник пожал плечами.
— Прах меня подери, если я знаю! Я уехал из этой проклятой страны семь лет назад и поклялся, что никогда сюда не вернусь. У меня тут осталась беременная жена.
И я все подумывал отыскать ее… и моего сынишку. Я как раз думал о ней, когда увидел его, ну и растерялся немножко.
— Так можно догнать его и покончить с ним.
— Да нет, пусть себе едет. Мне понравилась девочка.
Вотан провел Андуину через лабиринт коридоров в анфиладу маленьких комнат в самом сердце крепости. В центре наиболее обширной стоял темный круглый стол, на котором покоился череп. Обруч, словно бы из серебра, опоясывал лобную кость. Вотан придвинул стул к столу.
— Садись! — приказал он и положил одну руку на череп, а другую на затылок Андуины. Она почувствовала, что ею овладевает тяжелая дремота, и в панике попыталась сопротивляться ей, но сон одолел, и она уступила ему.
Вотан закрыл глаза…
…И открыл их в своем шатре перед Виндокладией менее чем в одном переходе от Великого Круга под Сорвиодунумом.
— Цурай! — позвал он.
Тут же полог откинулся и вошел его помощник.
Смуглое лицо окаменело от страха. Вотан улыбнулся.
— Приведи девушку Рианнон.
— Слушаю, владыка.
Несколько минут спустя двое воинов вошли с девушкой в шатер. Вотан уже сидел на деревянном троне. Он отослал ее стражей и посмотрел сверху вниз на ее лицо, когда она упала на колени.
— Ты привела моих воинов к предателю, к Олегу, но он спасся?
— Да, мой господин.
— А тех, кто был с ним, убили?
Она онемело кивнула, заметив свирепый блеск в его глазах и что-то зловещее в этих словах, словно змеиное шипение.
— Но ты не назвала их имена.
— Они не были предателями, мой господин, просто британцами, — Лжешь! — прошипел он. — Девушка была принцессой из Рэции.
Рианнон вскочила, пытаясь укрыться от его глаз, прожигавших ее насквозь. Когда она была уже у выхода, он поднял руку. Словно невидимая петля захлестнула ее и потащила назад.
— Тебе не следовало лгать мне, милашечка, — прошептал он, когда ее швырнуло к его ногам. Его ладонь легла ей на лоб, и ее глаза закрылись.
Он поднял спящую, положил ее на шелковое покрывало ложа позади трона. Его ладони прижались к ее лицу, и он закрыл глаза, сосредоточиваясь. Когда он открыл их и опустил руки, черты Рианнон бесследно исчезли — перед ним было прекрасное овальное лицо Андуины. Он глубоко вздохнул, успокаиваясь перед Зовом, затем осторожно прикоснулся большими пальцами к векам спящей. Судорожный вздох приподнял ее грудь, руки шевельнулись.
Он отступил на шаг.
— Проснись, Андуина, — сказал он.
Она села, моргая, потом встала с ложа, подошла к входу и в безмолвном удивлении устремила взгляд на небо. Когда она обернулась, в ее глазах стояли слезы.
— Как ты это сделал? — спросила она.
— Я — бог, — ответил он.
В бездне Пустоты Рианнон тоже открыла глаза…
И закричала.
Галеад и Лекки добрались до озера на закате, через два дня после того как ветераны Девятого легиона овладели дамбой, которую в этот час закрыла поднявшаяся вода. По римскому обычаю на берегу было построено временное укрепление. На свеженасыпанных валах несли дозор воины с прямыми спинами — ветераны самых сокрушительных военных сил, какие знала земля.
У входа Галеад был остановлен двумя часовыми, и один сходил за Северином Альбином. Полководец дважды видел Урса, но не белокурого рыцаря, каким стал меровей. Спешившись, Галеад объяснил, что был в Галлии с Викторином. Тогда его отвели в бревенчатое укрепление и велели дожидаться Гвалчмая. Лекки налили похлебки, и Галеад сел рядом с ней за грубо сколоченный стол. Час спустя вошел Гвалчмай в сопровождении Прасамаккуса. Лекки спала на коленях Галеада, прислонив голову к его груди.
— Так кто, говоришь, ты такой? — спросил высокий кантий.
— Я Урс, но король изменил мое лицо… чтобы меня не опознали как принца дома Меровия. Теперь меня зовут Галеад. Меня послали с Викторином.
— А он где?
— Он опасался засады и приказал мне добраться в Британию в одиночку. Думаю, он погиб.
— А как мы можем узнать, не предатель ли ты?
— Никак, — ответил Галеад просто. — И я не виню вас за ваши опасения. Мне явился человек и велел отправиться на Остров. Сказал, что я должен найти женщину, которая правит тут. По-моему, очень важно, чтобы я хотя бы увидел ее. Пусть как ваш пленник.
— Какой человек? — спросил Гвалчмай.
— Он сказал, что его имя Пендаррик.
— А какой он с виду? — спросил Прасамаккус.
— Золотые волосы, лет тридцати или старше.
— И что ты должен сказать правительнице?
— Я должен убедить ее еще раз последовать совету Пендаррика.
— Ты знаешь, что означают эти слова?
— Нет.
Прасамаккус сел и вместе с Гвалчмаем принялся подробно расспрашивать Галеада о его странствиях и приказаниях, которые он получил от Утера. Наконец, удовлетворенные его объяснениями, они отвели его к плоскодонке. С Лекки на руках Галеад сел на корме и ощутил, как на него нисходит безмятежность Острова.
Они вытащили лодку на песок в укрытой деревьями бухте и поднялись по откосу к селению. Галеад увидел, что оно состоит из двенадцати хижин, кольцом окружающих круглый дом. Селение было обнесено частоколом, который, видимо, служил просто забором и не предназначался для обороны. Несколько женщин в темных одеяниях словно не заметили прибывших, а те направились к хижине западной части круга. Внутри она была устлана коврами и одеялами. Возле маленькой железной жаровни, в которой тлели угли, стояли глиняные кувшины. Галеад положил Лекки и укрыл ее одеялом.
— Твой меч, — сказал Гвалчмай, едва Галеад выпрямился. Он вынул его из ножен и протянул кантию рукоятью вперед. После чего Прасамаккус быстро и умело обыскал его — не спрятал ли он оружие.
— Теперь ты можешь увидеть короля, — сказал Прасамаккус.
Они направились в залу, и Галеад молча стоял, глядя на два неподвижных тела, лежащих рядом на круглом столе.
Поблизости сидели три женщины, склонив головы в молитве. Галеад обернулся к Прасамаккусу.
— И мы ничего не можем сделать?
Бригант покачал головой. Дверь в глубине отворилась, и вошла Лейта. Прасамаккус и Гвалчмай поклонились ей, а она остановилась перед Галеад ом.
— Еще один странник! — сказала она. — И чего же желаешь ты?
— Ты правительница Острова?
— Я Моргана.
Он передал ей слова Пендаррика и увидел, как она улыбнулась.
— Что же, — сказала она, — это просто. Однажды он велел мне поднять мою руку высоко в воздух и схватить то, чего я коснусь.
Она подняла тонкую руку, сжала кулак, опустила его и поднесла к лицу Галеада. Ее пальцы раскрылись.
— Вот! Ничего. Других поручений у тебя нет?
— Нет, госпожа.
— Ну так возвращайся к твоей маленькой войне, — отрезала она.
Он смотрел, как она уходит, и заметил, что она даже не посмотрела на тела на столе.
— Не понимаю, — сказал он.
К нему подошел Прасамаккус.
— Четверть века назад, в мире, другом, чем этот, она, стоя на вершине холма, подняла руку. Ее пальцы словно исчезли, а когда она опустила руку, то держала в ней Меч Силы. С его помощью она вывела из Пустоты Утера и Девятый легион и помогла низвергнуть Царицу-Ведьму. И Утер отвоевал королевство своего отца.
— Так значит, она королева?
— Да.
— Пендаррик словно бы ошибся. А кто этот молодой воин рядом с королем?
— Его сын Кормак. Ты молиться умеешь?
— Начинаю учиться.
— Тут самое подходящее место для этого, — сказал бригант, склоняя голову.
Лекки проснулась в хижине. Было темно, ветер шелестел и посвистывал в кровле у нее над головой.
— Фадер? — Сердечко у нее екнуло от страха. Она вспомнила, как ела похлебку, которую ей налил воин… а что было потом? Она сбросила одеяло и выбежала наружу. Но кругом никого не было видно. Она была совсем одна. — Фадер? — позвала она еще раз, и голос у нее задрожал. Из глаз покатились слезы, и она кинулась бежать. Вдруг из мрака перед ней появилась белая фигура, будто дух ночи.
Лекки вскрикнула и попятилась. Но тут перед ней на колени опустилась женщина.
— Не бойся, — сказала она по-сакски, не правильно выговаривая слова, но голос у нее был ласковый. — С тобой тут не случится ничего плохого. Кто ты?
— Меня зовут Лекки. Где мой отец?
— Сначала войдем-ка внутрь, чтобы ты не мерзла. — Она протянула руку, и Лекки уцепилась за нее, позволив увести себя в другую хижину, где в железной жаровне весело пылал огонь. — Хочешь молока?
Лекки кивнула, и женщина налила молоко в глиняный кубок.
— Ну а кто твой отец?
Лекки описала его самыми восторженными словами, какие знала.
— Он сейчас со своими друзьями и скоро придет к тебе. Но почему такая маленькая девочка, как ты, ездит с воином? Где твоя мать?
Лекки отвернулась. Губы у нее крепко сжались, глаза наполнились слезами. Моргана наклонилась и взяла ее за руку.
— Что случилось?
Девочка сглотнула и помотала головой.
Моргана закрыла глаза и погладила девочку по белокурым волосам. Черпая силу из Таинств, она слилась с ребенком, увидела озверелых воинов в крылатых шлемах, резню и ужас. И еще она увидела Галеада.
Она притянула девочку к себе, обняла, поцеловала в лоб.
— Все будет хорошо. Тут тебя никто не тронет, а твой отец скоро придет.
— Мы всегда будем вместе, — сказала Лекки, повеселев.. — А когда я вырасту, я на нем женюсь.
Моргана улыбнулась.
— Маленькие девочки не женятся на своих отцах.
— Почему?
— Потому что… к тому времени, когда ты вырастешь, он будет совсем старым, а ты выберешь молодого…
— А мне будет все равно, старый он или нет.
— Да, — прошептала Моргана, — вот и мне было все равно.
— А у тебя есть муж?
— Нет… да. Но я была совсем как ты, Лекки. Жила в деревне, и на нее… напали. Меня тоже спас могучий воин, и растил меня, и учил многому «многому… И… — Голос у нее прервался, глаза застлало слезами.
— Не надо быть печальной, госпожа.
Моргана вынудила себя улыбнуться.
— Надо тебя уложить, не то твой отец вернется в вашу хижину и испугается.