Геммел Дэвид. Последний Меч Силы

   — А ты на нем женилась?
   — Почти. Совсем как ты, я любила его по-детски.
   Но только я так и не выросла, а он не состарился. А теперь я отведу тебя в вашу хижину.
   — И посидишь со мной?
   — Ну конечно! — Рука об руку они вернулись в первую хижину. Угли в жаровне подернулись пеплом, и Моргана подложила в нее топлива, а потом вытряхнула золу из поддона, чтобы открыть доступ воздуху. Лекки уютно свернулась под одеялом.
   — Ты знаешь разные истории?
   — Все мои истории — правда, — сказала Моргана, садясь возле нее, — и это значит, что все они грустные.
   Но когда я была девочкой, то нашла в лесу олененка. Он сломал ногу. Мой… отец хотел убить его, но заметил, как я огорчилась, а потому вправил кость и наложил лубки.
   А потом отнес к нам домой. Я каждый день кормила олененка, а потом мы сняли лубки и смотрели, как он ходит. И он очень долго жил рядом с нашей хижиной, пока не вырос в красавца оленя. А когда ушел в горы, я думаю, стал там князем над всеми оленями. И с того времени он всегда называл меня Гьен Авур, Лесная Лань.
   — Где он теперь?
   — Он… ушел очень далеко.
   — Но он вернется?
   — Нет, Лекки. А теперь спи. Я посижу тут, пока не придет твой отец.
   Моргана тихо сидела у жаровни, обхватив колени, и в памяти у нее вставали картины ее юности. Она любила Кулейна именно так, как Лекки полюбила Галеада, — безыскусной всепоглощающей страстью девочки, за которой приехал ее рыцарь. И теперь она поняла, что не вся вина лежала на Кулейне. Он пожертвовал многими годами, чтобы вырастить ее, и всегда поступал благородно. Но она, едва он приехал в Камулодунум, пустила в ход всевозможные ухищрения, чтобы разбить броню его одиночества. Это она толкнула его предать друга. Однако Кулейн ни разу не упрекнул ее и принял всю вину на себя.
   Что он сказал в тот день на Торе?» Крохотный лоскуток вины»у ее ног. Что же, она поднесла лоскуток к лицу и спрятала в сердце.
   — Я так жалею, Кулейн, — прошептала она, — так жалею!
   Но он мертв и не слышит ее.
   Из ее глаз хлынули слезы, смывая горечь долгих лет.
   Горойен вошла в тронный зал, сверкая серебряными доспехами. К ее поясу были пристегнуты два коротких меча. Кормак, Мэдлин и британские римляне все встали.
   — Я помогу тебе, Кормак, — сказала она. — Вскоре к тебе придет Гильгамеш и скажет, что войско Царицы-Ведьмы готово выступить.
   Кормак низко поклонился ей:
   — Благодарю тебя, госпожа.
   Ничего более не сказав, царица покинула залу, не обернувшись.
   — Как ты ее убедил? — спросил Мэдлин.
   Кормак пропустил его вопрос мимо ушей.
   — Как мы можем быть уверены, что Вотана не будет в Башне? Ты сказал, что воины, ее охраняющие, называются верными. Но как они могут быть верны тому, кого никогда не видят?
   — Очень тонко замечено, принц.
   — Оставь пустую лесть, — оборвал его Кормак. — Ответь на вопрос.
   — Уверены мы быть не можем, но нам известно, что теперь он обитает в мире плоти и очень там занят. Мы все здесь видели оба мира. В каком ты пожелал бы жить, Кормак?
   — Я намерен быть с Горойен честным, — сказал Кормак, вновь словно не услышав его вопроса. — А для этого мне надо знать, что ты задумал. Ты был удивительно мне полезен, Мэдлин. Оказался рядом, когда я попал в этот проклятый край… словно поджидал меня.
   И эта глупая штука с монетой — ты же знал, что я не мертв.
   — Да, — сознался Мэдлин, — ты прав, но я был обязан верностью Утеру, и мой долг — вернуть его в мир живых.
   — Не правда. Тут совсем другое, — сказал принц.
   Теперь Викторин и остальные британцы слушали их очень внимательно, и Мэдлин все больше нервничал. — Ты желаешь одного, чернокнижник, — вновь обрести свое тело. А это тебе удастся только, если мы завладеем душой Вотана.
   — Конечно, я хочу вновь обрести плоть. И кто бы этого не хотел? Разве это превращает меня в предателя?
   — Нет. Но если Утер освободится и вернется в мир, он попытается убить Вотана. И ты будешь обречен навеки остаться здесь. Ведь так?
   — Ты воздвигаешь дом из соломы?
   — Ты так думаешь? Ты не хотел, чтобы мы шли к Горойен. Ты возражал против нападения на Башню.
   — Ради спасения ваших душ!
   — Не знаю, не знаю.
   Мэдлин встал, его почти белесые глаза скользнули по тем, кто его окружал.
   — Я помогал твоим кровным родичам, Кормак, более двухсот лет. Твои намеки постыдны. По-твоему, я слуга Вотана? Когда над Утером нависла опасность, я сумел ненадолго выбраться отсюда и предостеречь его. Вот почему он все еще жив — он успел спрятать Меч Силы.
   Я не предатель и никогда им не был.
   — Если хочешь пойти с нами, Мэдлин, убеди меня в этом.
   — Ты прав. Я знал, что ты не был мертв. Порой мне удается взломать Пустоту и заглянуть в мир плоти.
   Я видел, как ты пал в лесу среди Каледонских гор, и видел, как дюжий мужчина, бывший с тобой, унес тебя в хижину и положил на постель. На тебе был Сипстрасси, и твой товарищ, сам того не зная, привел в действие его силу. Он велел ему поддерживать твою жизнь. Она поддерживалась и поддерживается. Но я знал, что ты на грани смерти, и отправился к Вратам ждать тебя. И да, я хочу вернуться в мир плоти, но ради этого я не принес бы в жертву жизнь Утера. Больше мне сказать нечего.
   Кормак обернулся к Викторину.
   — Ты знаешь его, и решать тебе.
   Викторин заколебался, глядя Мэдлину в глаза.
   — Он всегда вел свою игру, но он не солгал, когда сказал, что предательства в нем нет. Я полагаю, нам следует взять его с собой.
   — Хорошо, — сказал Кормак, — но не спускай с него глаз.
   Дверь открылась, и вошел Гильгамеш, с ног до головы одетый в черные и серебряные доспехи. Темный шлем вновь скрывал его лицо. Он направился к Кормаку, и когда их взгляды скрестились, Кормак ощутил его ненависть, как удар наотмашь.
   — Войско собрано, и мы готовы выступить.
   Кормак улыбнулся.
   — Тебе все это не по вкусу, верно?
   — Что мне по вкусу, значения не имеет. Следуй за мной.
   Он повернулся на пятке и вышел из залы.
   Перед входом в гору собралась огромная орда людей и теней чудовищ — красноглазых, с острыми клыками, с кожаными крыльями. И люди в чешуе с землистыми лицами и жестокими глазами.
   — Матерь Митры! — прошептал Викторин. — И это — наши союзники?
   В середине скопища стояла Горойен, окруженная десятком огромных псов с огненными глазами.
   — Иди же, принц Кормак, — позвала она. — Выступи в поход с Афиной, богиней войны!

17

   Башня высилась над плоской равниной Пустоты, как черная гробница. Грозная крепость с одной башней, четырьмя зубчатыми парапетами и воротами в форме пасти демона, обрамленными клыками из темного железа.
   Перед ней бродили огромные псы, некоторые величиной с низкорослую лошадь, но никаких следов войска Молека видно не было.
   — Не нравятся мне эти ворота, — сказал Викторин, стоя рядом с Кормаком в гуще орды теней.
   — И не зря, — заметила Горойен. — Их зубы захлопываются.
   — Их приводит в действие какой-то механизм? — спросил Кормак.
   — Да, — ответил Мэдлин. — Молек взял за основу тот, который я создал для него в Вавилоне. За воротами скрыта система колес и рычагов.
   — Тогда кому-то из нас придется взобраться на стену, — сказал Кормак.
   — Нет, — сказала Горойен, — этого не понадобится.
   Она подняла руку и позвала на языке, неизвестном британцам. Чудовища вокруг нее расступились, пропуская высоких мужчин с кожей, бледной как слоновая кость, с темными крыльями за плечами.
   — Вот они отнесут вас на парапеты.
   — А там знают, что мы тут? — прошептал кто-то из британцев.
   — Да, знают, — ответила Горойен.
   — Так не будем терять времени, — сказал Кормак.
   Горойен откинула голову, и из ее горла вырвался пронзительный жуткий вой. Ее псы прыгнули вперед и стремительно понеслись по темной равнине. Со стороны Башни донесся ответный вой, и псы Молека ринулись навстречу.
   — Если вы не сможете удержать ворота открытыми, все погибло, — сказала Горойен, и Кормак кивнул.
   Крылатые твари с холодными глазами зашли британцам за спины и обхватили их длинными руками под мышками. Темные крылья развернулись, и Кормак почувствовал, как повис в воздухе. У него закружилась голова, свист крыльев отдавался у него в ушах завываниями бури. Они взмыли высоко над башней, и теперь Кормак увидел на парапетах воинов в доспехах — верных Молека. К нему взвились стрелы и, описывая пологие дуги, посыпались вниз — крылатая тварь поднялась выше их достижения. Вновь и вновь она устремлялась вниз, только чтобы устремиться ввысь от нового залпа стрел. Кормак видел, как вокруг другие крылатые носильщики повторяли тот же маневр.
   Затем без предупреждения они все разом камнем попадали вниз, и Кормак услышал крики, вырвавшиеся у британцев, когда Башня словно понеслась им навстречу.
   Лучники на стенах выпустили последние стрелы — все мимо — и бросились врассыпную, когда воздушные носильщики распростерли крылья и отчаянно замахали ими, чтобы замедлить падение. Кормак почувствовал, как руки, держащие его, разжимаются на высоте в два человеческих роста над парапетом. Он подобрался, подогнул колени и, когда тварь выпустила его, легко удержался на ногах, уже обнажая меч. Вокруг него собрались остальные британцы, и рядом с ним возникла черная фигура Гильгамеша.
   Крылатые носильщики улетели, и несколько мгновений на парапете все застыло в неподвижности. Затем, обнаружив, как малочисленны их противники, верные бросились в нападение. С оглушительным боевым кличем Гильгамеш прыгнул им навстречу, движение его меча, обрушившегося на них, слилось в один смутный полукруг. Кормак и остальные кинулись ему на подмогу, и закипел бой. Ни раненые, ни павшие не мешали сражающимся: получивший смертельный удар шатался и… исчезал. Ни крови, ни предсмертных воплей, ни вывалившихся кишок, на которых можно поскользнуться и упасть.
   Викторин дрался, как всегда, хладнокровно и расчетливо, ничего не упуская. Он с изумлением наблюдал невероятное воинское искусство Гильгамеша, который вступал в схватку, будто неторопливо скользя по воздуху. Это, как хорошо знал Викторин, было венцом рукопашной — умение создавать вокруг себя пространство, чтобы обретать свободу думать и двигаться. Кормак рядом с ним рубил и колол в яростном безумии, и его безрассудная ярость достигала тех же результатов, что и совершенное изящество Гильгамеша. Воины падали перед ним, точно листья, обрываемые осенним ветром. Верных медленно, но неумолимо оттесняли все дальше по узкому парапету.
   На равнине орда теней добралась до ворот — и зубы сомкнулись с оглушительным лязгом. Вновь Горойен отправила в вышину крылатых тварей, и они кружили над защитниками Башни, ныряли вниз, и холодные ножи располосовывали незащищенные горла.
   Кормак разделался с очередным противником, прыгнул вперед и побежал по стене над ордой теней далеко внизу. Верный замахнулся на него мечом, он отбил удар, потерял равновесие и покачнулся на самом краю, но удержался на ногах, побежал дальше и вскарабкался по внешней стене надвратной башни на верхний парапет. Там стояли два воина, оба с луками. Кормак отпрыгнул в сторону, и стрела просвистела мимо. Бросив луки, они вытащили короткие кривые мечи и кинулись на него вдвоем. Он отбил один удар, и его меч рассек шею нападавшего, но второй лучник пинком опрокинул Кормака на каменные плиты, и меч вылетел из его руки. Он попытался вскочить, но острие кривого меча уже коснулось его горла.
   — Ты готов к смерти? — прошептал лучник.
   В его горло вонзился нож, и он исчез, а Гильгамеш легко спрыгнул к Кормаку.
   — Глупец! — прошипел он.
   Кормак подобрал свой меч и огляделся. Вниз к воротам вела лестница, он шагнул к ней и начал спускаться.
   В помещении под сводами, как и сказал Мэдлин, он увидел сцепленные зубцами колеса и рычаги. Рядом сидели трое. Гильгамеш коснулся плеча Кормака и бесшумно выступил вперед. Воины увидели его, — выхватили мечи… и упали мертвыми.
   — Ты искусный боец, — сказал Кормак.
   — Только этого мне не хватало! — отозвался Гильгамеш. — Хвали деревенского олуха! Как действует это приспособление?
   Кормак поглядел на сцепленные шестерни, ища очевидное, — и нашел.
   — Вот, по-моему, — сказал он, указывая на темную ручку, торчавшую из самого маленького колеса. Он ухватил ее и начал вращать справа налево.
   — Откуда ты знаешь, что вертеть надо в эту сторону? — спросил Гильгамеш.
   — А в другую сторону она не поворачивается, — ответил Кормак с улыбкой. — Это тебе ничего не говорит?
   Гильгамеш что-то буркнул и побежал ко второй двери.
   — Чуть они увидят, что клыки поднимаются, появятся тут быстрее, чем мухи на ране. — Он еще не договорил, как на лестнице послышался топот. Кормак завертел ручкой как мог быстрее, его мышцы вздулись каменными буграми. Дверь распахнулась, и внутрь ворвались воины. Гильгамеш быстро разделался с ними, но им на смену вбегали все новые, тесня Гильгамеша.
   Наконец ручка перестала вращаться. Кормак схватил чей-то упавший меч и всадил его между спицами двух самых больших колес. Потом кинулся на помощь Гильгамешу, и вместе они отразили натиск.
   Снизу донесся лязг мечей. Верные теперь бились исступленно, чувствуя, что участь их решена. У них за спи? ной появились чудовища-тени, и бой кончился.
   Кормак проскочил между чудовищами на лестнице и устремился в проход под воротами. Там царил полный хаос. Он увидел, что Горойен отбивается от трех воинов, и поспешил к ней. Его меч обрушился на ее левого противника. Повернувшись на пятке, Горойен вонзила меч в живот второго, а другим мечом отразила меч третьего воина, и Кормак сразил его ударом в живот и вверх.
   Повсюду верные отступали. Викторин и восемь уцелевших британцев подбежали к Кормаку.
   — Король! — сказал Викторин. — Мы должны найти его!
   Кормак думал только об Андуине, но кивнул. Вместе они проложили себе путь к центральной башне и оказались в длинной зале. Мимо них пробегали мужчины и женщины, в панике ища, где бы спрятаться. Какая-то женщина метнулась к Кормаку и вцепилась ему в локоть.
   Он высвободился и узнал Рианнон.
   — Что ты тут делаешь? — спросил он, оттаскивая ее в сторону. Британцы окружили их кольцом мечей.
   — Меня отправил сюда Вотан, — прорыдала она. — Молю, помоги мне!
   — Ты видела Андуину?
   — Нет. Один из стражей сказал, что Вотан забрал ее назад в мир.
   — Назад? Я не понимаю…
   — Это обещание, которое он дает своим верным. У него есть способ вернуть их к жизни.
   Сердце Кормака сжалось, и его захлестнула волна неистового гнева. Что еще ему предстоит? Он проник за грань смерти для того лишь, чтобы услышать, что судьба вновь сыграла с ним злую шутку даже здесь.
   — Король! — напомнил Викторин настойчиво.
   — Отведи нас в темницы, — крикнул Кормак Рианнон. Белокурая девушка кивнула и пошла поперек залы к широкой лестнице, уводившей вниз. Спустившись следом за ней, они очутились в тесном проходе, освещенном факелами и полном теней.
   Внезапно когтистая лапа стиснула шею Рианнон. Раздался отвратительный хруст ломающихся костей, и девушка исчезла. Кормак прыгнул вперед, и, рыча от ярости, перед ним выросло чудовище с волчьей головой. Кормак всадил ему в брюхо меч по рукоять, и оно исчезло.
   По всей длине прохода двери темниц стояли распахнутыми, кроме одной в самом конце. Кормак отодвинул засов и открыл дверь. Зрелище внутри было омерзительным: крысы, облепив человека с головы до ног, грызли его. Взмахнув мечом, Кормак перерубил огненные цепи, сковывавшие его тело. Он упал на пол, и крысы разбежались, едва в темницу вошли британцы. Раны на теле человека мгновенно зажили, но глаза у него были пустыми, по отвисшему подбородку текла слюна.
   — Он лишился рассудка, — сказал Кормак. , — Кто посмеет его винить? — буркнул Викторин, когда они бережно подняли его и поставили на ноги.
   — Не знаю, — сказал Утер. — Не знаю.
   — С тобой друзья, государь, — пошептал Викторин. — Друзья!
   — Не знаю.
   Они медленно повели его по проходу и вверх по ступенькам в тронный зал, где теперь сидела Горойен. Гильгамеш стоял рядом с ней. Залу заполняли чудовища-тени.
   Они расступились, давая дорогу кучке британцев и нагому человеку между ними.
   Горойен поднялась с трона, медленно пошла к ним навстречу и остановилась перед Утером, глядя в его пустые глаза.
   — Было время, когда я была бы счастлива увидеть его таким, — сказала она. — Но не теперь. Он был могучим человеком и прекрасным врагом. Когда я была девочкой, мой отец любил повторять: «Да пошлют нам боги сильных врагов. Ибо только они делают нас сильнее». Утер был сильнейшим из сильнейших врагов. — Она обернулась к Кормаку и увидела в его глазах страдание. — А твоя возлюбленная?
   — Вотан… Молек… забрал ее с собой назад в наш мир.
   — Значит, ты должен вернуться туда, Кормак.
   Он засмеялся, но смех его звучал невесело.
   — Но как? — Он развел руками. Она взглянула на них, и ее глаза расширились.
   — Каким бы то ни было способом, но только быстро! — сказала она, указывая на его правую ладонь. Там угнездилась темная тень. Круглая и полупрозрачная.
   — Что это? — спросил он.
   — Черная монета. И стоит ей затвердеть, как возврата больше не будет.
 
   Мэдлин ждал в покоях Молека, сжимая в руке тонкий кинжал. Над серебряным обручем черепа вспыхнуло сияние, и в воздухе возникла человеческая фигура.
   Когда она стала плотней, Мэдлин шагнул к ней за спину и взмахнул кинжалом. С поразительной быстротой человек обернулся, и его сильные пальцы сомкнулись на запястье Мэдлина.
   — Еще бы чуточку, Мэдлин, — прошипел Вотан, вырывая кинжал и отталкивая от себя седобородого волшебника. Потом вышел в коридор, посмотрел по сторонам, вернулся и закрыл дверь «
   — Итак, — сказал он, — одна империя пала. Отличная работа, владыка волшебник.
   — Убей меня! — взмолился Мэдлин. — У меня больше нет сил терпеть!
   Вотан захохотал.
   — Не торопись так! Ты отправил меня сюда две тысячи лет назад, и теперь пришла твоя очередь наслаждаться невообразимыми чудесами Пустоты: яствами без вкуса, женщинами без страсти, вином без опьянения. А если это так уж тебе приестся, ты всегда сможешь покончить со своей жизнью.
   — Возьми меня назад. Я буду служить тебе.
   — Это ты уже обещал. Ты говорил, что мальчишке, Кормаку, наверное, известно, где Меч. Но он о нем ничего не знает.
   — Я еще могу его отыскать. Они спасли короля, а он доверяет мне.
   — От твоего короля мало что осталось, если только я ошибся в многочисленных талантах тех, в чьем обществе его оставил.
   — Прошу тебя, Молек…
   — Прощай, Мэдлин. Я передам Пендаррику твои добрые пожелания.
   Вотан замерцал и исчез. Мэдлин некоторое время стоял, глядя на череп, на серебряный обруч, потом взял череп и пошел с ним в залу.
   Он преклонил колени перед Горойен.
   — Вот, моя царица, дар дороже всех миров. Это тень-близнец черепа Молека при жизни. С его помощью ты можешь открыть путь в верхний мир, вернуть себя — и других — в плоть.
   Горойен взяла череп, потом бросила его Гильгамешу.
   — Уничтожь его! — приказала она.
   — Но как так…
   — Выполняй!
   — Нет! — взвизгнул Мэдлин, но Гильгамеш уже швырнул череп о каменный пол, и он разлетелся на тысячи мелких осколочков. Сияющий серебряный обруч покатился по плитам. Мэдлин кинулся за ним, но обруч заклубился дымом и исчез. Волшебник упал на колени.
   — Но почему? — закричал он.
   — Потому что все кончено, Мэдлин, — ответила она. — Мы жили тысячелетия, а что мы сделали? Направили человечество по пути безумия. Мне не нужна жизнь. И я больше не жажду никаких титулов. Царица-Ведьма мертва. И останется мертвой. — Она подошла к Гильгамешу и положила руки ему на плечи. — Время прощаться, мой милый. Я решила пойти по дороге дальше, чтобы увидеть, где она кончается. Но прошу у тебя еще одного.
   — Все, что ты пожелаешь.
   — Проводи Кормака и короля за темную реку.
   — Исполню.
   — Прощай, Гильгамеш.
   — Прощай, моя мать. — Нагнувшись, он поцеловал ее в лоб, потом сошел с тронного возвышения и остановился перед Кормаком. — Попрощайся с друзьями. Ты возвращаешься домой, деревенщина.
   — Мы проводим тебя, — сказал Викторин.
   — Нет, — ответил Кормак, пожимая его руку пожатием воина. — Вам надо идти вперед, да сопутствуют вам ваши боги.
   Викторин поклонился и подошел к Мэдлину.
   — Пойдем с нами, — сказал он. — Быть может, Альбайн прав… и все-таки… все-таки рай существует.
   — Нет! — крикнул Мэдлин, пятясь от него. — Я вернусь в мир! Вернусь!
   Он повернулся и, спотыкаясь, вышел из залы в Пустоту.
   Кормак склонился перед Горойен:
   — Благодарю тебя, госпожа. Больше мне сказать нечего.
   Она не ответила, и он, взяв Утера за руку, повел его из залы, следуя за высокой фигурой закованного в доспехи Гильгамеша.
   Весь долгий путь Гильгамеш не сказал ни слова.
   Глаза его были устремлены вдаль, мысли оставались тайной. Страх Кормака все рос, по мере того как монета на его ладони становилась темнее, плотнее.
   Наконец они добрались до реки и увидели барку у разрушенного причала. Чудовище в ней, увидев Кормака, встало, и его красные глаза блеснули злорадным торжеством.
   Гильгамеш шагнул к барке, протягивая меч перед собой. Чудовище словно бы улыбнулось и раскинуло руки, подставляя грудь. Меч погрузился в нее, и чудовище исчезло. Кормак спустил короля в утлое суденышко, потом спустился сам вместе с Гильгамешем.
   — Почему он не сопротивлялся?
   Гильгамеш снял шлем и бросил его в воду. Потом совлек с себя доспехи и швырнул туда же, взял шест, направил барку поперек реки и прижал ее к противоположному берегу.
   Кормак снова помог Утеру — на этот раз выбраться из барки. Перед ними зиял вход в туннель, и Кормак обернулся.
   — Ты пойдешь с нами?
   Гильгамеш негромко засмеялся.
   — Пойти с вами? Перевозчик не может покинуть свою ладью.
   — Не понимаю.
   — Когда-нибудь поймешь, деревенщина. На реке всегда должен быть Перевозчик. Но мы еще встретимся.
   Он отвернулся и оттолкнул барку от берега в тень.
   Кормак вял короля за руку и начал подниматься по крутому склону к туннелю. Высоко над ними мерцал свет, словно отблески дальнего костра.
   Медленно они зашагали к нему.
 
   Кормак проснулся от ноющей боли в спине и мучительного голода. Он застонал и услышал женский голос:
   — Хвала Господу!
   Он лежал на чем-то твердом и при попытке пошевельнуться обнаружил, что его тело словно окостенело, руки и ноги затекли. Над его головой стропила поддерживали высокую кровлю.
   — Лежи-лежи, юноша!
   Он не послушался и принудил себя сесть. Она поддержала его за локоть и принялась растирать ему спину, когда он пожаловался на боль. Рядом с ним лежал Кровавый король в полном вооружении. Его огненно-рыжие волосы отросли, и у корней и на висках проглядывала седина.
   — Он жив? — спросил Кормак, беря короля за руку.
   — Он жив. Успокойся.
   — Успокоиться? Мы только что вышли из Ада!
   Дверь напротив него отворилась, и вошла женщина в белом одеянии. Глаза Кормака широко раскрылись: он узнал в ней женщину из пещеры Сол Инвиктус, мать, оставившую там своего ребенка.
   СВОЮ мать.
   В нем забушевали чувства, и каждое стремилось взять верх: гнев, изумление, любовь, печаль. Ее лицо все еще было прекрасным, в глазах стояли слезы. Она протянула к нему руки, и он обнял ее, притянул к себе.
   — Мой сын, — прошептала она. — Мой сын.
   — Я привел его, — сказал Кормак, — но он все равно спит.
   Она мягко высвободилась из его объятий и погладила бородатую щеку.
   — Мы поговорим немного погодя. Так много надо сказать… объяснить…
   — Тебе ничего не нужно мне объяснять. Я знаю, что произошло в пещере… и прежде. Мне больно, что жизнь принесла тебе столько страданий.
   — Жизнь нам ничего не приносит, — сказала она. — В конечном счете мы сами выбираем свои пути, а когда они заводят в тупик, вина наша. И все же меня грызут сожаления, такие страшные сожаления! Я не видела, как ты рос, мы не разделяли чудес.
   Он улыбнулся.
   — Я все-таки их видел.
   Утер тихонько застонал, и Лейта обернулась к нему.
   Но Кормак положил руку ей на плечо.
   — Есть что-то, о чем тебе следует знать. Он потерял рассудок. Его подвергали пыткам, которые я не стану описывать.
   Лейта подошла к королю. Его глаза открылись. Слезы из них потекли в ее волосы.
   — Не знаю, — сказал он.
   Она нежно взяла его лицо в ладони.
   — И не нужно знать, любовь моя. Я здесь. Лейта здесь.
   Его веки медленно опустились, и он опять заснул.
   Кормак почувствовал, как ему в спину повеяло холодом, и услышал шаги нескольких человек. Оглянувшись, он увидел молодого рыцаря со светлыми, коротко остриженными волосами и двух стариков — высокого, чьи длинные седые волосы были заплетены в косу по обычаю южных племен, и щуплого, который шел, заметно прихрамывая. Они остановились и поклонились Кормаку.
   — Добро пожаловать, — сказал старик с косой. — Я Гвалчмай, а это Прасамаккус и Урс, который называет себя Галеадом.
   — Кормак Даймонссон.
   Прасамаккус покачал головой.
   — Ты сын Утера, верховного короля Британии. И наша надежда на будущее.
   — Не возлагайте на меня своих надежд, — сказал он им. — Когда это завершится, я вернусь в Каледонские горы. Здесь мне делать нечего.
   — Но ты же рожден стать королем, — возразил Гвалчмай. — И другого наследника нет.