Герберт Фрэнк. Эффект Лазаря

   «Я скоро умру.»
   На мгновение Киль призадумался, кого из членов Комитета выберут взамен него Верховным Судьей. Сам он отдал бы свой голос Каролин, но из политических соображений изберут, скорей всего, Мэттса. В любом случае преемнику своему Киль не завидовал. Неблагодарная это работа. Однако до наступления последней минуты Килю есть еще над чем потрудиться. Он встал возле кушетки и выпрямился. Шея у него, как обычно, болела. Ноги разъезжались и поначалу совсем не держали его. Это было новым симптомом. Пол под ногами был из твердой пластали, и Киль испытывал благодарность за то, что пол, как и стены, подогревался. Уорд подождал, пока силы восстановятся, а потом, цепляясь за стену, добрался до двери слева. Возле двери размещались две кнопки. Уорд нажал одну и услышал, как позади кушетки опустилась панель. Он обернулся на звук, и сердце у него забилось вдвое чаще.
   За панелью скрывалась фреска. Уорд так и уставился на нее. Она была пугающе реалистичной, почти как фотография. На ней были изображены сооружения на поверхности в полуразрушенном состоянии, пламя повсюду и люди, извивающиеся в щупальцах взмывающих вверх дирижабликов.
   «Дирижаблики погибли вместе с келпом», подумал Киль. То ли это старая фреска, то ли художественная реконструкция истории, сделанная кем-то с развитым воображением. Киль подозревал, что первое. Богатство оттенков заката на заднем плане, подробная точность, с которой изображены дирижаблики – все выделяло центральную фигуру с пальцем, уставленным в зрителя. То была фигура обвинителя с полыхающим взглядом темных глаз.
   «Я знаю это жилье», подумал Киль. «Но как так может быть?» Знание было сильнее, чем подмигивания дежа-вю. Это воспоминание было реальным. И оно подсказывало, что в этой комнате или где-то поблизости должна быть красная мандала.
   «Откуда я это знаю?»
   Киль внимательно изучил комнату. Кушетка, плазовый иллюминатор, фреска, голые стены, овальный люк. Никакой мандалы. Киль подошел и потрогал плазмаглас. Прохладный – единственная прохладная поверхность во всей комнате. Как странно выглядит его жестко фиксированная конструкция – на островах нет ничего подобного. И быть не может. Изгиб пузырчатки вокруг твердого плаза оборвал бы удерживающую его биомассу, и тяжелое твердое вещество во время шторма сделалось бы орудием разрушения. Дрейфогляды, мутировавшие корнеротые, в бурную погоду куда безопаснее, пусть даже они и нуждаются в корме и уходе.
   Плазмаглас был невероятно прозрачным. Ничто не указывало на его плотность и толщину. Маленькие рыбки-поскребучки с могучими усами плавали снаружи, очищая его поверхность. Позади рыбок показались двое морян, влекущих груз камней и ила, и исчезли из поля зрения, завернув за поворот направо.
   Киль из любопытства постучал по плазмагласу: тук-тук. Поскребучки бестревожно предавались прежнему занятию. Морские анемоны и кораллы, водоросли и губки покачивало течение. Дюжины других рыбок разноцветными смешанными стайками чистили поверхность листьев свежевыросшего келпа. Рыбы покрупнее тыкались в мягкий придонный ил, взрывая носом серые облачка. Киль видел подобные зрелища по головидео, но реальность оказалась иной. Некоторых рыбок он узнавал – созданных в лаборатории, их приносили на одобрение Комитета прежде, чем выпустить в море.
   Рыбка-арлекин проплыла под поскребучками и ткнулась в плаз. Киль вспомнил тот день, когда КП благословила первых арлекинов перед тем, как выпустить их. Все равно что старого друга встретил.
   Киль вновь вернулся к исследованию комнаты и своей уклончивой памяти. Почему это кажется таким чертовски знакомым? Память подсказывает, что отсутствующая мандала должна быть справа от фрески. Уорд подошел к стене и провел по ней пальцем в поисках еще одной панели с переключателями. Панели он не нашел, но стена слегка сдвинулась, и Уорд услышал щелчок. Он так и уставился на стену. Она была не из пластали, а из какого-то легкого композитного материала. Еле заметная щель проходила посреди стены. Уорд положил ладонь на поверхность стены справа от щели и толкнул. Стена скользнула в сторону, открывая проход, и Киль моментально ощутил запах еды.
   Киль отодвинул стену подальше и вошел. Проход резко повернул влево, и Уорд увидел свет. Карин Алэ стояла спиной к нему в кухонном отсеке. Сильный запах крепкого чая и рыбного варева коснулся его ноздрей. Киль сделал было вдох, чтобы заговорить – и осекся, увидев красную мандалу. Вид мандалы над правым плечом Карин вызвал у Киля невольный вздох. Изображение на мандале притягивало внимание, направляя взгляд вдоль всех кругов и изгибов к центру. Из центра глядел на вселенную одинокий глаз. Неприкрытый веком, он покоился на верхушке золотой пирамиды.
   «Это не может быть моими воспоминаниями», подумал он. Ужасающее переживание. Память Корабля вторглась в его разум – кто-то шел по длинному изгибающемуся коридору и фиолетовый аграриум колыхался слева от него. Он был бессилен перед наплывом видений. Келп колыхнулся перед ним где-то под водой, и стайки рыб, никогда не представленных Комитету, проплыли у него перед глазами.
   Алэ обернулась и увидела отсутствующее выражение его лица, сосредоточенность, с которой он глядел на мандалу.
   – С вами все в порядке? – спросила она.
   Ее голос вытряхнул Киля из чужих воспоминаний. Он сделал прерывистый вдох, выдохнул.
   – Я… я проголодался, – сказал он. Килю и в голову не пришло поделиться жутью только что пережитых воспоминаний. Как Алэ сможет понять, когда он и сам не понимает?
   – Может, вы присядете здесь? – предложила Карин. Она указала на маленький столик, накрытый на двоих прямо в кухонном отсеке возле небольшого плаз-иллюминатора. Столик был низеньким, в морянском стиле. У Уорда колени заболели от одной мысли о сидении за ним.
   – Я сама приготовила вам поесть, – объявила Алэ. Заметив выражение его лица, по-прежнему растерянное, она добавила. – Этот проход ведет из комнаты в ванную с душем. Дальше располагаются прочие удобства, если они вам нужны. И внешние люки располагаются в той же стороне.
   Киль упихал ноги под столик и устроился, опираясь о столешницу локтями и руками поддерживая голову.
   «Это что, сон был?» подумалось ему.
   Красная мандала располагалась прямо перед ним. Он почти боялся сосредоточиться на ней еще раз.
   – Вы восхищаетесь мандалой, – заметила Алэ и вновь принялась за кухонные хлопоты.
   Киль, рассредоточив внимание, позволил своему взгляду заново скользнуть по мистическим путям древних линий. На сей раз ничто внутри него не отозвалось. Медленно в его мозг проникли обрывки его собственных воспоминаний, образы замигали перед глазами, запинаясь, словно звуки в горле заики, потом установились. Осознание дотянулось до одного из первых уроков истории, до головидео, показанного посреди классной комнаты. То была документальная драма для детей. Островитяне любили представление – а это оказалось увлекательным. Название Киль позабыл, но помнил, что речь шла о последних днях континентов Пандоры – на изображениях головидео они выглядели никак уж не маленькими – и гибели келпа. Тогда Киль впервые услышал, как келп назвали Аваата. А разыгрывали персонажи эту драму в командном отсеке, на фоне стены… и жуткой фрески из соседней комнаты. А рядом с фреской, когда фокус головизора сместился, он увидел красную мандалу – совсем как сегодня. Киль не хотел припоминать, как давно он видел эту драму – уж больше семидесяти лет тому назад, во всяком случае. Взамен он перенес свое внимание на Алэ.
   – Это оригинальная мандала или копия? – поинтересовался он.
   – Мне говорили, что оригинал. Она очень старая, старше любого другого устройства на Пандоре. Похоже, вас она очаровала.
   – Я видел раньше и ее, и фреску, – ответил Киль. – Эти стены и кухонный отсек поновее будут, верно?
   – Это жилище было перестроено для моего удобства, – пояснила Алэ. – Меня всегда привлекали эти комнаты. Мандала и фреска остались там, где были всегда. И о них заботятся.
   – Тогда я знаю, где я, – сказал Киль. – Островитянские дети учат историю по голодрамам, и…
   – Эту и я видела, – кивнула Алэ. – Да, это часть древнего Редута. Когда-то он полностью выступал из моря, и пять скал позади него, насколько я помню.
   Она принесла еду на стол на подносе и составила с него миски и палочки.
   – А разве большая часть Редута не была разрушена? – поинтересовался Уорд. – Вроде бы документальные голодрамы – это реставрация немногих уцелевших…
   – Целые секции Редута остались невредимыми, – ответила Карин. – Автоматические люки закрылись и отсекли большую часть Редута. Мы очень тщательно ее реставрировали.
   – Это впечатляет. – Киль кивнул, заново оценивая предположительную значимость Алэ. Моряне перестроили часть старого Редута для ее удобства, и она поживает себе в музее, явно иммунная к исторической ценности окружающих ее объектов и зданий. Раньше он никогда не встречался с морянами в привычной им среде, и теперь почел этот пробел в своем жизненном опыте слабостью. Киль заставил себя сбросить напряжение. Для умирающего здесь открываются определенные преимущества. Ему не надо решать, должна ли новая жизнь жить или умереть. И никаких молящих матерей и разъяренных отцов, сражающихся с ним за создания, неспособные получить «добро» от Комитета. Этот мир далек от островов.
   Алэ прихлебывала свой чай. Его запах, отдающий мятой, внезапно пробудил у Киля голод. Он приступил к еде на островитянский манер, отделив для хозяйки равную порцию. Первый же кусочек рыбы убедил его в том, что перед ним вкуснейший рыбный суп, который он когда-либо едал. Это что, обычная для морян диета? Киль втихомолку ругнул свой недостаток опыта подводной жизни. Он заметил, что Алэ уже принялась за свою порцию исходящего паром супа, и в первый момент обиделся.
   «Еще одно культурное различие», сообразил Уорд. Он подивился, как небольшая разница в правилах поведения за столом может требовать пояснений, чтобы избежать международного столкновения. Вопросы без ответов по-прежнему роились у него в голове. Возможно, следует испробовать более сложный подход – смесь морянской прямоты с островитянской уклончивостью.
   – В этом жилище так приятно сухо, – начал он. – Но вы не нуждаетесь в обтираниях. И не мажете кожу маслом. Я всегда дивился, как вам удается выдержать наверху?
   Алэ отвела от него взгляд и поднесла чашку к губам обеими руками.
   «Прячется», подумал Уорд.
   – Уорд, вы очень странный человек, – произнесла Карин, отняв чашку от губ. – Не этого вопроса я от вас ожидала.
   – А которого вопроса вы ожидали?
   – Предпочитаю обсудить мое отсутствие надобности в обтираниях. Видите ли, у нас есть жилища, акклиматизированные под условия жизни наверху. В таком я и воспитывалась. Я приспособлена под островитянские условия. И я очень легко приспосабливаюсь к здешней влажности – когда у меня возникает необходимость.
   – Вас еще ребенком избрали для работы наверху? – в голосе Киля ужас мешался с недоверием.
   – Я была тогда избрана для своего нынешнего поста, – поправила Карин. – Некоторые из нас были… избраны отдельно, чтобы мы могли в случае необходимости соответствовать умственным и физическим требованиям.
   Киль уставился на нее, потрясенный. Он никогда не слыхал, чтобы чьей-то жизнью так хладнокровно распоряжались. Алэ не выбирала свою жизнь! А ведь, в отличие от большинства островитян, ее тело никоим образом не ограничивало ее в выборе профессии. Ему внезапно припомнилась ее привычка все планировать – запланированное заранее создание, привыкшее все планировать заранее. Алэ была… да попросту изувечена. Вероятно, он считала это обучением, но само это обучение было лишь приемлемой формой увечья.
   – Но вы… вы ведь живете, как другие моряне? – спросил Уорд. – Вы соблюдаете их обычаи, плаваете, и…
   – Взгляните. – Она расстегнула свою тунику на шее и опустила ее верх, приотвернувшись, чтобы показать плечи. Ее спина была гладкой и белой, как древняя кость. Там, где оканчивались лопатки, кожа была собрана в коротенькую полоску шрама, мостиком переброшенного через позвоночник. Именно там у Карин располагались отметины от присосок рыбы-дыхалки, в столь необычном месте. Смысл этого Киль уловил сразу же.
   – Если следы располагались бы у вас на шее, островитяне обращали бы свое внимание на них во время важных встреч, верно? – Уорд пришло в голову, что она перенесла сложную операцию по переносу главных артерий.
   – У вас красивая кожа, – добавил он. – просто стыд, что ее так изрезали.
   – Это было сделано, когда я была совсем молоденькой, – возразила Алэ. – Теперь я об этом и не вспоминаю. Это… просто приспособление.
   Уорд подавил желание погладить ее плечо, ее гладкую сильную спину.
   «Поосторожнее, дурачина ты старый!» напомнил он себе.
   Карин застегнула одежду, и лишь когда взгляды их встретились, Уорд понял, что он таращился.
   – Вы очень красивая, Карин, – сказал он. – на старых голоизображениях все люди выглядят… ну, навроде вас, но вы… – Он пожал плечами, особенно остро ощущая приспособление, сдавливающее плечи и шею. – Простите старую муть, – добавил он, – но вы мне всегда представлялись идеалом.
   Карин взглянула на него озадаченно.
   – Я никогда раньше не слыхала, чтобы островитянин называл себя мутью. Вы так думаете о себе?
   – Не всерьез. Но многие островитяне используют это слово. По большей части в шутку. Или матери, когда пытаются пристрожить малышей. Например: «Муть ты этакая, а ну, убери свои нахальные лапки отсюда!» Или так: «Если ты согласишься на эту сделку, дружище, ты просто тупая муть.» Когда это исходит из наших собственных уст, то получается не обидно. Ну, а когда так говорят моряне – это ранит глубже, чем я могу описать. Разве не так вы нас называете в своем кругу – муть?
   – Может быть, особо чопорные моряне, и… ну, это вполне обычный жаргон в некоторых компаниях. Лично я не люблю этого слова. Если уж нужно провести различие, я предпочитаю «клон» или «лон», как наши предки. Возможно, мое обиталище привило мне вкус к архаичным выражениям.
   – И вы никогда не называли нас мутью сами?
   Ее шею и лицо залило розовым. Киль нашел реакцию Карин весьма привлекательной, но она же и подсказала ему ответ.
   Алэ опустила свою гладкую смуглую руку поверх его морщинистых пальцев, покрытых старческими пятнами.
   – Уорд, вы должны понимать, что если человек воспитан как дипломат… я хочу сказать, в определенном кругу…
   – Попал на острова – поступай, как островитяне.
   Карин убрала руку, и тыльная сторона его собственной захолодела от разочарования.
   – Вроде того, – признала она и подняла чашку ко рту. Киль понимал, до какой степени этот жест является защитным. Алэ была сбита с панталыку. Он никогда не видел ее такой прежде, и не был настолько тщеславен, чтобы приписать этот эффект своей с ней беседе. Киль полагал, что Карин может обеспокоить только нечто совершенно незапланированное, нечто полностью неведомое, не имеющее дипломатического прецедента.
   – Уорд, – сказала она, – я думаю, есть один пункт, по которому мы с вами всегда были согласны. – Она по-прежнему не отрывала взгляда от чашки.
   – Да? – Тон Уорда был нейтральным: он не собирался оказывать Карин никакой помощи.
   – Человек – это не столько строение тела, сколько состояние разума, – произнесла Карин. – Ум, сострадание… чувство юмора, необходимость делиться…
   – И строить иерархии? – поинтересовался Киль.
   – Полагаю, и это тоже. – Карин встретилась с ним взглядом. – Моряне очень кичатся своими телами. Мы гордимся тем, что остались близки к первоначальной норме.
   – Поэтому вы мне и показали шрам у вас на спине?
   – Я хотела, чтобы вы увидели, что я не совершенна.
   – Что вы деформированы, как и я?
   – Вы затрудняете мою задачу, Уорд.
   – Вы – или ваш народ – имеете в своих мутациях роскошь выбора. Генетика, само собой, придает всему особую горечь. Ваш шрам не такой «как у меня»… а вот ваши веснушки – такие. Хотя ваши веснушки выглядят куда приятнее, чем это. – Киль пристукнул кончиком пальца по шейному суппорту. – Но я не жалуюсь, – заверил он, – я просто педантичен. Да, и что это за такая задача, которую я затрудняю? – Киль выпрямился, впервые в жизни благодарный тем годам, которые он провел на судейской скамье, и тем урокам, которые получил за это время.
   Карин посмотрела ему в глаза, и он увидел на ее лице страх.
   – Среди морян есть фанатики, которые хотят стереть всю… всю муть с лица планеты.
   Прямота ее заявления, ее серьезный тон застали Уорда врасплох. Жизнь была драгоценной и для островитян, и для морян, свидетельства тому он сам видел в течение всей своей жизни несчетное количество раз. От мысли о преднамеренном убийстве ему, как и большинству жителей Пандоры, делалось дурно. Его собственные приговоры летальным девиантам принесли ему пожизненное одиночество, но закон требовал, чтобы кто-нибудь принимал решения касательно людей, гаструл и… и прочего… Он ни разу не выносил приговора, не сопровождавшегося острой личной агонией.
   «Но стереть с лица планеты сотни и сотни тысяч…» Киль в ответ воззрился на Алэ, размышляя над ее недавним поведением – над едой, приготовленной собственноручно, над предложением разделить с ней это примечательное жилище. И над шрамом, само собой.
   «Я на вашей стороне». Вот что она пыталась всем этим сказать. Киль чувствовал, что все ее действия были запланированы, но это оказалось большим, подумал он, нежели обычные дипломатические приготовления. Почему бы иначе она была так смущена? Она старалась заручиться его поддержкой для какой-то личной точки зрения. «Для какой?»
   – Почему? – спросил Уорд.
   Карин сделала глубокий вдох. Прямота его вопроса явно поразила ее.
   – По невежеству, – ответила она.
   – И в чем проявляется это невежество?
   Пальцы Карин нервно постукивали по уголку ее салфетки. Ее взгляд отыскал пятнышко на поверхности стола и уже не отрывался от него.
   – Я перед вами как ребенок, – произнес Киль. – Объясните же мне. «Стереть всю муть с лица планеты». Вы же знаете, как я отношусь к сохранности человеческой жизни.
   – Как и я, Уорд. Поверьте мне, пожалуйста.
   – Тогда объясните ребенку, и мы сможем начать с этим сражаться: почему кто бы то ни было может желать смерти стольких из нас лишь потому, что мы… экстранормальны? – Никогда еще он с такой силой не отдавал себе отчет в том, что у него нос блямбой, а глаза расставлены так широко к вискам, что всякий раз, когда он моргает, его уши улавливают их тихое влажное клик-клик.
   – Это все политика, – ответила Алэ. – Обращение к низшим инстинктам дает власть. А тут еще проблемы, связанные с келпом.
   – Какие проблемы с келпом? – Голос Уорда ему самому казался бесцветным, звучащим издалека и… да, испуганным. «Стереть всю муть с лица этой планеты.»
   – Вы в силах пройтись? – спросила Карин, взглянув на плаз позади них.
   – Туда? – Уорд бросил взгляд на подводный вид.
   – Нет, – ответила Карин. – Не туда. Поверху идет водяная стена, и все наши команды сейчас восстанавливают ту часть земли, которую мы потеряли.
   Киль с трудом сосредоточил взгляд на ее губах. Ему как-то не верилось, что чьи угодно губы могут так небрежно вымолвить «водяная стена».
   – А острова? – Киль сглотнул. – Как велик ущерб?
   – Минимальный, Уорд. Насколько нам известно, обошлось без жертв. Водяные стены и вообще вскоре могут отойти в прошлое.
   – Я не понимаю.
   – Эта водяная стена была слабее любого из зимних штормов, которые вы переживаете ежегодно. Мы построили заградительную цепь островков суши. Суши, подымающейся над поверхностью моря. Когда-нибудь это будут острова… настоящие острова, прочно связанные с планетой, а не болтающиеся как попало. А некоторые из них, я думаю, станут континентами.
   «Суша», подумал Киль, и ему свело желудок. «Суша означает мели». Остров может пропороть себе днище на мелководье. Жуткая катастрофа, по свидетельству историков – а Карин разглагольствует о том, чтобы добровольно увеличить риск осуществления одного из тягчайших страхов островитян.
   – И сколько этой выступающей из воды суши? – спросил Киль, стараясь говорить ровным голосом.
   – Пока немного, но это только начало.
   – Но ведь на это уйдет целая вечность…
   – Много времени, Уорд, но не вечность. Мы занимаемся этим в течение поколений. А недавно нам оказали поддержку. Дело будет завершено в течение нашей жизни – разве это вас не восхищает?
   – И какое это имеет отношение к келпу? – Киль ощутил необходимость сопротивления ее попыткам очаровать его.
   – Келп является ключом ко всему, – заметила Карин. – Как и считали все люди – моряне и островитяне. С помощью келпа и немногих удачно расположенных искусственных барьеров, мы сможем контролировать морские течения. Все до единого.
   «Контролировать», подумал Уорд. «Типично морянский подход». Сомнительно, что они смогут контролировать моря, но если они сумеют манипулировать течениями, то сумеют манипулировать и передвижением островов.
   «До какой степени контролировать?» подумал он.
   – Мы находимся в системе двух солнц, – напомнил Киль. – Гравитационные возмущения гарантируют водяные стены, землетрясения…
   – Но не тогда, когда келп был в расцвете сил, Уорд. И его уже теперь достаточно, чтобы почувствовать разницу. Сами увидите. И течения начнут играть созидательную роль – откладывать ил – а не разрушительную.
   «Разрушительную», подумал Киль. Он созерцал красоту Алэ. Да она хоть понимает значение этого слова? Технического понимания, инженерного подхода тут явно недостаточно.
   Ошибаясь относительно причин его молчания, Алэ разговорилась вовсю.
   – У нас есть полные записи. С самого начала. Мы можем отыграть всю реконструкцию планеты с самого начала – и гибель келпа, и все-все.
   «Не все», подумал он. Киль вновь взглянул на чудесный сад за плазмагласом. Он так разросся, что дно можно было различить лишь с трудом, да и то в немногих местах. Камня и видно не было. Еще ребенком Киль отказался наблюдать за дрейфом, потому что видеть было нечего, кроме камня… и ила. Когда вода была достаточно прозрачной или мелкой, чтобы вообще хоть что-то видеть. А увидеть дно с поверхности острова – все равно, что ощутить, как ледяная рука прикасается к твоему хребту.
   – И как близки эти «искусственные барьеры» к поверхности? – спросил Киль.
   Карин прокашлялась, избегая его взгляда.
   – В этой секции, – сообщила она, – суша уже начинает выступать над поверхностью. По моим расчетам, Вашонские наблюдатели уже увидели ее. Водяная стена пригнала их достаточно близко к…
   – Вашон в области центра заглублен на сотни метров, – возмутился Киль. – Две трети населения живут ниже ватерлинии – почти полмиллиона жизней! Как вы можете так небрежно разглагольствовать об угрозе для стольких…
   – Уорд! – Тон ее сделался ледяным. – Мы осознаем опасность для ваших островов и принимаем ее в расчет. Мы же не убийцы. Мы на грани полного восстановления келпа и развития континентальной массы – два проекта, которые мы воплощали в течение поколений.
   – Проекты, которые не ставят вас под угрозу – каковой вы не поделились с островитянами. И мы должны быть принесены в жертву вашим…
   – Никто не будет принесен в жертву!
   – А как же ваши друзья, которые хотят стереть с лица Пандоры всю муть? Так вот как они собираются это осуществить? Размозжить нас о ваши барьерные стены и континенты?
   – Мы знали, что вам не понять, – вздохнула Алэ. – Но вы должны отдать себе отчет в том, что острова уже достигли предела своих возможностей – а люди еще нет. Я согласна, что мы должны были поставить островитян в известность о наших планах раньше, но… – Карин пожала плечами. – мы этого не сделали. Зато делаем теперь. Моя работа в том и заключается, чтобы сказать вам, что мы должны совершить сообща, чтобы не допустить катастрофу. Моя работа в том, чтобы заручиться вашим сотрудничеством в…
   – В массовом уничтожении островитян!
   – Да нет же, Уорд, черт возьми! В массовом спасении островитян… и морян. Мы должны вновь выйти на поверхность, все мы.
   Киль слышал в голосе Карин искренность, но не доверял. Она ведь дипломат, обученный лгать убедительно. А огромность того, что она предлагает…
   Алэ взмахом руки указала на внешний сад.
   – Келп, как видите, процветает. Но это всего лишь растение; он не разумен, как прежде, когда наши предки уничтожили его. Келп, который вы видите здесь, был, разумеется, реконструирован при посредстве генов, сохраняемых отдельными человеческими особями в…
   – Не пытайтесь объяснять генетику Верховному Судье, – проворчал Уорд. – Знаем мы про ваш «тупой келп».
   Карин вспыхнула, и Киль подивился такому проявлению эмоций. Ничего подобного он за Алэ прежде не наблюдал. Слабость для дипломата, вне всякого сомнения. Как ей удавалось скрывать это раньше… или просто ситуация оказалась слишком напряженной, чтобы взять себя в руки, как обычно? Киль решил присмотреться к ее эмоциональным проявлениям, чтобы понять ее истинные чувства.
   – Называть его «тупым келпом», как школьники, едва ли правильно, – заметила Карин.
   – Вы стараетесь отвлечь меня, – упрекнул ее Киль. – Как близко к вашим заградительным линиям находится Вашон в данный момент?