Герберт Фрэнк. Эффект Лазаря

   Свободной рукой Тедж заработал на клавиатуре.
   – Недоучки, – бормотал он. – Тут ведь все есть, надо только глаза разуть. – Инструкции выскочили на экран, и Тедж подался вперед, чтобы прочесть их.
   – Корабль и его яйца! – вскричал Твисп. – А это что?
   Впереди по правому борту Бретт увидел через залитый водой плаз нечто ярко-оранжевое, дрейфующее по волнам. Он нагнулся вперед, чтобы получше рассмотреть предмет сквозь замутненный солью плаз. Что-то длинное, оранжевое тянулось по безликой серости шторма, сплошь опутанное келпом.
   Грузовоз быстро приближался к оранжевой штуковине тем бортом, где были расположены люки.
   – Это же аэростат, – сказал Тедж. – Кто-то рухнул.
   – Ты видишь гондолу? – спросил Твисп. – Бретт! Держись с подветренной стороны. Эта штука для нас все равно что якорь. Смотри, не запутайся в ней.
   Бретт отвернул судно влево и описал дугу, опасно балансируя на одном, а затем и на другом гребне волны. Со следующего гребня он разглядел гондолу, ее темный силуэт, омываемый длинными волнами. Оранжевый баллон тащился следом за нею, опутанный келпом. Гондола оказалась у них по правому борту. Там волны были более гладкими, смягченными баллоном аэростата. Еще один гребень – и Бретт увидел лица, прижатые изнутри к плазмагласу гондолы.
   – Там внутри люди! – крикнул Твисп. – Я видел их лица!
   – Проклятье! – произнес Тедж. – Проклятье, проклятье, проклятье!
   – Нам нужно подобрать их, – сказал Бретт. – Мы не вправе оставить их там.
   – Знаю! – огрызнулся Тедж.
   Именно в этот миг Скади что-то пробормотала… что-то, чего Бретт не разобрал.
   – С ней все в порядке, – сказал Твисп. – Она приходит в себя. Тедж, иди сюда и присмотри за ней, пока я заброшу швартовочный трос на аэростат.
   – И как ты собираешься это сделать? – спросил Тедж.
   – Поплыву я туда! А как же еще? Бретт, держи так ровно, как только сможешь.
   – Они же моряне, – возразил Тедж. – Почему бы им самим не бросить нам трос?
   – Если они откроют люк, гондола тут же пойдет ко дну, – ответил Твисп. – Ее зальет, как лодку с пробоиной.
   – Что… что случилось? – отчетливо произнесла Скади.
   Тедж отстегнулся и сделал шаг по направлению к ней. Бретт услышал, как хлопнул люк, открываясь и вновь закрываясь. Тедж негромко объяснил Скади, что происходит.
   – Аэростат? – переспросила она. – А мы где?
   – Около двадцать второй станции. – Голос Теджа неожиданно взвился. – Сиди, где сидишь!
   – Я должна добраться до пульта! Здесь мелко. Очень мелко! При таких волнах…
   – Ладно! – уступил Тедж. – Делай, что считаешь нужным.
   По палубе раздались шаги, потом журчание воды, заструившейся с мокрого ныряльного костюма. Рука Скади ухватила Бретта за плечо.
   – Проклятье, как же у меня голова болит, – пожаловалась девушка.
   Ее рука прикоснулась к основанию его шеи, и он ощутил внезапную вспышку боли возле виска. Пульсирующей такой боли, словно его кто-то по голове ударил.
   Скади перегнулась через него, все еще держась за его плечо рукой. Их щеки соприкоснулись.
   Бретт почувствовал, что между ними идут какие-то токи, мгновенно испугав его внезапно хлынувшим вовнутрь осознанием. Волосы у него на шее поднялись дыбом, когда он понял, что произошло. Он ощутил, что два человека стали одним, но в разных телах – одно, стоящее возле другого.
   «Я смотрю глазами Скади!»
   Руки Бретта опустились на штурвал с уверенностью опыта, которого он прежде в себе не знал. Судно пошло к гондоле плавнее и задержало ход ровно настолько, чтобы противостоять ветру.
   «Что с нами творится?»
   Слова безмолвно сформировались в их разуме – общий вопрос, заданный одновременно и ответ, тоже полученный одновременно.
   «Келп изменил нас! Когда мы соприкасается, мы чувствуем одно и то же!»
   Этим странным сдвоенным зрением Бретт различил Твиспа, плывущего по дорожке через келп совсем уже рядом с гондолой. Через плаз виднелись лица. Бретт подумал, что узнал одно из этих лиц, а вместе с узнаванием нахлынуло и мгновенное видение – он услышал, как люди в гондоле переговариваются. Ощущение исчезло, и он просто стоял, глядя, как белопенные волны перекатываются через аэростат. Твисп приник туда, где он мог закрепить трос возле закрытого люка.
   – Слышал, как они говорили? – шепнула Скади Бретту.
   – Я слов не разобрал.
   – А я разобрала. Там люди Гэллоу и их пленники. А пленников собирались доставить к Гэллоу.
   – А Гэллоу где? Здесь?
   – Думаю, да, но одного из пленников я узнала – это Дарк Паниль, Тень. Я у него работала.
   – Тот человек, который помог мне в коридоре!
   – Да, а один из его похитителей – Галф Накано. Я хочу предупредить Теджа. Он вооружен. Нам придется запереть их в одном из грузовых трюмов.
   Скади повернулась и направилась к Теджу, держась за все попадающиеся под руку поручни. Бретт слышал, как она объясняет Теджу, что узнала лицо Накано, прижавшееся к плазу.
   – Они открыли люк, – сообщил Бретт. – Люди выходят. Вот и Тень… а вот Накано. В люк заливают волны. Все выбрались.
   Скади села за пульт рядом с Бреттом.
   – Я справлюсь. Лучше помоги Теджу у входа.
   – И без фокусов! – прикрикнул Тедж на Бретта, следуя за ним к коридору.
   – Нам надо вытащить оттуда Твиспа! – воскликнул Бретт.
   – Он остался в гондоле, чтобы отвязать трос, когда она начнет тонуть.
   Теперь они стояли у люка; ветер плескал пену им в глаза. Бретт был благодарен за то, что на нем подводный костюм. Несмотря на холод, пот так и струился по его телу. Мускулы ног и рук гудели. О борт прямо под ними ударила волна. Бретт окинул взглядом страховочный трос по всей его длине – несколько голов вдоль троса, плывущих в направлении грузовоза. Он узнал Накано, который держался впереди остальных, поближе к Панилю. Канат дергался от напора волн.
   – Будем принимать их на борт по одному – и прямиком в грузовой трюм, – сказал Тедж.
   – Нам еще придется их разоружить.
   Накано первым достиг люка. Лицо его выражало сплошную агрессию, достойную рвача-самца. Тедж направил на него дуло лазера, выхватил точно такое же оружие из набедренного кармана костюма Накано, сорвал нож с его пояса вместе с ножнами и движением головы велел морянину лезть в грузовой люк.
   На какое-то мгновение Бретт подумал, что Накано все-таки бросится на Теджа, невзирая на лазер, но тот пожал плечами и полез в люк.
   Паниль задержался внизу, чтобы помочь остальным, и следующей оказалась женщина, рыжеволосая и очень красивая.
   – Карин Алэ, – сказал Тедж. – Мое почтение. – Он ощупал взглядом ее тело, не заметил никакого оружия и кивнул в сторону грузового люка. – Проследуйте туда.
   Она уставилась на лазер в руках Теджа.
   – Пошевеливайтесь!
   Крик снизу заставил Бретта развернуться лицом к морю.
   – Что там такое? – спросил Тедж. Он старался делить свое внимание между грузовым люком и внешним, возле которого пострадавшие ожидали подъема на борт.
   Бретт посмотрел через голову Паниля, который висел возле люка, цепляясь за обмотавшийся вокруг руки страховочный трос. Гондола позади него начала медленно погружаться, утаскивая за собой оранжевый мешок аэростата под воду. Твисп тянул страховочный трос на себя. Что-то, однако, происходило вдоль троса, и Бретт пытался понять, что же вызвало этот крик.
   – Что там случилось? – снова спросил Тедж.
   – Не знаю. Келп намотался на трос. Твисп его уже отцепил, и гондола уже потонула. Но что-то там…
   Человеческая рука поднялась из воды и одна, нет, сразу две пряди келпа обвились вокруг нее, и рука исчезла. Твисп достиг преграды келпа и заколыхался возле нее. Любопытная прядь келпа коснулась его головы, помедлила и убралась прочь. Твисп продолжил свой путь вдоль троса, добрался до Паниля и остановился, совершенно изможденный. Паниль ухватил Твиспа за плечи, помогая ему взобраться на борт. Волны приподняли их обоих и опустили совсем рядом с бортом.
   – Мне помочь ему подняться? – крикнул Бретт.
   Твисп махнул ему рукой, чтобы тот оставался на месте.
   – Со мной все будет в порядке. – Одна из его длинных рук ухватила трос и с силой потянула.
   – Два человека, – воскликнул Твисп. – Келп забрал их. Просто забрал, обвился вокруг них и утащил.
   Он подтянулся на тросе; каждый мускул его дрожал от напряжения. Он перевалился через край люка, затем обернулся, чтобы помочь Панилю. Тедж указал Панилю на грузовой люк.
   – Нет, – возразил Бретт, шагнув между Панилем и Теджем. – Тень – их пленник. Он помогал мне. Он не на их стороне.
   – Кто сказал?
   – Келп сказал, – отрезал Твисп.

   Достаточно захватить контроль над пищей и религией, и мы будем владеть миром.

ДжиЛаар Гэллоу.

   Все возрастающее беспокойство Вааты переплескивало питательный раствор за края бассейна. Время от времени она изгибала спину, словно от боли, и ее розовые соски высовывались над поверхностью, словно верхушки голубовато-синих гор. Технический ассистент, здорово хлебнувший бормотухи островитянин, потянулся, чтобы потрогать один из этих выпуклых, покрытых толстыми венами холмиков и был найден пребывающим в кататонии; его кощунственные пальцы, большой и указательный, все еще оставались в прежнем положении.
   Это событие заставило КП Симону Роксэк с удвоенным усилием убеждать островитян переселиться вниз. Слухи об изречениях Вааты ходили невозбранно, и персонал КП даже не давал себе труда отделить правду от вымысла.
   – Ложь перестает быть ложью, если служит высокоморальным целям. Тогда она становится даром свыше, – пресекла Роксэк возражения, которые один из ее сотрудников имел против слухов.
   Ваата же, запертая внутри своего бассейна и внутри своего рассудка, покуда одно поколение людей за другим сменялось вокруг нее, исследовала свой мир нежными молодыми отростками келпа.
   Келп был ее кончиками пальцев и ушами, ее носом, глазами и языком. Там, где массивные стебли нежились под ярким солнцем, она наблюдала за пастельно-нежными восходами, за проплывающими мимо судами и островами, за быстрыми вспышками кровожадности голодных рвачей. Рыбки-поскребучки, которые очищали самые крупные листья келпа, щекотали ее пухлую плоть.
   Подобно ей, келп был одинок, несовершенен, неспособен к воспроизводству. Моряне брали отростки и укореняли их среди камней и грязи. Штормы отрывали целые побеги от материнской поросли, и некоторым из этих истерзанных странников удавалось удачно уцепиться за балластный камень и начать расти. Во всяком случае, в течение двух с половиной веков келп не цвел. Ни один дирижаблик не подымался к поверхности моря, чтобы взмыть на своем водородном мешочке и рассыпать споры по ветру.
   Иногда во сне бедра Вааты пульсировали в древнем ритме, и сладостная пустота болью отдавалась внизу живота. Это были те разы, когда она прижималась к Дьюку, и ее массивное тело поглощало его в горестном подобии объятия.
   А сейчас все ее разочарование сосредоточилось на ДжиЛааре Гэллоу. Заросли келпа каждым стеблем тянулись к стенам и люкам станции 22, но втуне. Периметр был слишком широк, а побеги слишком коротки.
   Новые пары глаз присоединились, чтобы узреть предательство Гэллоу, и самые ясные из них принадлежали Скади Ванг. Ваата наслаждалась обществом Скади Ванг, и ей все труднее было с каждым разом отпускать ее.
   Ваата повстречалась со Скади в келпе. Всего несколько кратких, как вспышка, контактов со свежим юным разумом – и Ваата стала по целым дням отыскивать Скади. Когда Ваате снился ужас келпа, оторванного штормом от балластной скалы, умирающего, прикосновение кожи Скади к побегу или листу превращало жгучую боль этих снов в мягкое тепло. И тогда Ваата, в свою очередь, посылала Скади сны. Сны о разных случаях, образы и видения – чтобы удержать безумие келпа подальше от головы Скади. Ваата посылала сны и другим, тем, кто так из них и не вышел. Теперь она знала, что и мать Скади была одной из таких затерявшихся во сне. Оглушенная жарким сном, сверкнувшим ей из келпа, женщина плыла, распахнув глаза и заплыла, совершенно беззащитная, в закинутую сеть. Хрупкая рыбка-дыхалка у нее на шее погибла, и она утонула. А команда сопровождавших ее морян пальцем не пошевельнула, чтобы ее спасти. Намеренно!
   Ваата наблюдала за странными скитальцами, которые проделывали обратный путь к станции 22. Она подставила пряди келпа и познакомилась с Теджем и с Панилем. Это самый Тень Паниль оказался ей кровным родственником.
   «Брат», подумала она, восхищаясь этим словом. Она доверила Теджа и Паниля присмотру Скади. Послание, которое она отправила Скади, было ясным и недвусмысленным: «Найди Гэллоу и выгони его наружу. Келп сделает остальное.»

   Жизнь не принадлежит нам, она нам дарована. А вот смерть нам принадлежит.

Из дневника Уорда Киля

   Был уже поздний вечер, но Уорд Киль потерял всякое желание спать. Он принимал зудящую усталость как логичное последствие плена. Его глаза отказывались закрываться. Они медленно моргали, и он видел взмахи своих длинных ресниц, отраженных в плазе иллюминатора. Его карие глаза смотрели в иллюминатор. В это маленькое коричневатое пятно. За ним расстилался периметр келпа, казавшийся почти серым на такой глубине. В его тюремном кубрике было тепло, даже теплее, чем у него дома в Вашоне, но при виде этой подводной серости ему душу окатывало холодом.
   Киль часам наблюдал за келпом, покуда люди Гэллоу хозяйничали на станции. Поначалу келп пульсировал с течением в едином ритме. Стебли его развевались течением во всю длину, словно распущенные женские локоны под вечерним бризом. Но теперь ритм сменился. И самые крупные стебли келпа тянулись прямиком к Килю. Течения утратили постоянство. Станция сотрясалась внезапными переменами течений, от которой келп снаружи вспыхивал искрометной пляской.
   Утренняя сменная команда Гэллоу так и не прибыла. Команда медиков пропала. Киль слышал, как беснуется Гэллоу в соседней комнате. Его медовый голос дал трещину.
   «Странное что-то творится с этим келпом», подумал Киль. «Даже более странное, чем то, что движется он против течения».
   Киль ни разу не подумал о Скади и Бретте как об умерших. В мечтаниях, навеянных мягкими покачиваниями келпа, Киль частенько думал о своих юных друзьях.
   Удалось ли им достичь Вашона? Это его тревожило. Но ни намека на это он не уловил из гневных вспышек Гэллоу. А Гэллоу наверняка бы отреагировал, если бы вести достигли Вашона.
   «ДжиЛаар Гэллоу пытается захватить контроль над „Мерман Меркантайл“ и возвращением гибербаков. За ними уже отправились в космос морянские ракеты. Моряне изменяют лицо нашей планеты так, что для островитян на ней не остается места. Если Гэллоу преуспеет, островитяне обречены.»
   А как будет реагировать КП? Килю это было любопытно. Возможно, он так об этом никогда и не узнает.
   Киль не надеялся на благополучный исход для себя. Его внутренности снова горели, совсем как четыре года назад. Он знал, что последние останки прилипалы исчезли бесследно. А без нее пища будет проходить через его кишечник непереваренной, а кишки будут пожирать самих себя, пока он не умрет от внутреннего кровотечения или от голода. У Киля не было ни малейших оснований сомневаться в словах своего лечащего врача, а доказательство их было слишком болезненным и быстрым, чтобы он мог обмануться.
   «Если это заставляет меня постоянно ощущать усталость», подумал Уорд, «почему бы ей тогда не дать мне уснуть?» Потому что в последний раз он едва не умер во сне от внутреннего кровотечения. А теперь и сам сон стал невозможным.
   Но бодрствовать его заставляло не постоянное жжение. Он приучился переносить боль за годы ношения плохо приспособленного для его длинной шеи суппорта. То было хрупкое бодрствование обреченного.
   Бодрствование и привлекло внимание Киля к келпу. Где-то поздним утром келп начал пренебрегать течением и тянуться к станции. Периметр начинался за двести метров от стен. Станция располагалась посредине массивного ложа келпа, словно драгоценный камень в толстом кольце. И рыба вся куда-то ушла. Несколько беглых взглядов, брошенных Килем в иллюминатор, продемонстрировали разнообразие здешних рыб, сравнимое с тем, что он наблюдал из жилища Алэ. Веерообразные рыбки-бабочки с радужными хвостами, вездесущие поскребучки, очищающие слоевища и плаз, илистые дьяволы, подымающие и опускающие паруса своих хвостовых плавников при малейшем беспокойстве. Теперь же никого не было видно, а там и серый светофильтр вечера почернел. Оставался только келп, единственный владыка мира, лежащего за периметром станции. Сегодня Киль ощутил, что наблюдает, как келп из изящного становится мощным и, наконец, совершенно зрелым.
   «Это мои интерпретации», напомнил себе Уорд. «Не следует навязывать человеческие категории другим созданиям. Это ограничивает возможности изучения». Внезапная дрожь оледенила ему спину, когда он сообразил, что келп восстановлен из клеток, сохраненных в телах людей-мутантов.
   Память келпа бесконечна. Так утверждают анналы – но то же самое утверждает и ДжиЛаар Гэллоу. «Какой из этого следует вывод?» спросил Киль у самого себя.
   «Келп пробуждается», дал он себе ответ. «И поглощает память живущих и недавно умерших.» Это представляло для Уорда Киля немалое искушение.
   «Я мог бы оставить после себя нечто большее, чем закорючки в моих дневниках», подумал Уорд. «Я мог бы оставить все. Все! Только подумать об этом!» Он занес эти мысли в дневник, и ему захотелось, чтобы собрание всех дневников за время его жизни оказалось при нем. Вполне возможно, насколько он может знать, что ни один другой островитянин не уделял столько раздумий вопросам жизни и ее проявлений, сколько судья Уорд Киль. Он знал, что некоторые из его наблюдений уникальны – некоторые из них нелогичны, но все до единого жизненно важны. Больше всего его ужасала возможность утратить все эти заметки как раз тогда, когда человечество так остро в них нуждалось.
   «Кто-нибудь когда-нибудь в свое время сделает такие же выводы. Если оно будет, это время.»
   Его внимание привлекло прибытие еще одной субмарины. Субмарина миновала келп по широкой дуге. Приказ Гэллоу. Когда субмарина исчезла из поля зрения, направляясь к причалу, Киль восхитился движениями келпа. Громадные стебли тянулись к пути следования субмарины, хотя бы и против течения. Словно цветы, описывающие медленную дугу вслед за движениями солнца, келп так же следовал за прибывающими морянами. То и дело серые пятна обозначали попытку побега внезапно ухватить чужака, но все моряне держались далеко от досягаемости келпа.
   «Если келп пробуждается», подумал Уорд, «будущее всего человечества может быть поставлено на карту.»
   Возможно, пообщавшись с достаточным количеством людей, келп нашел бы тот или иной способ сказать: «Такие, как я. Если вы – люди, вы такие, как я». Было же между ними, в конце концов, и биологическое родство. Киль сглотнул в молчаливой надежде, что Ваата действительно окажется ключом к келпу. А еще он надеялся, что характеру Вааты свойственно милосердие.
   Киль подумал, что замечает перемену в периметре. Трудно сказать наверняка, когда настала ночь и видимость настолько уменьшилась, но он был уверен, что двухсотметровый периметр закрылся. Не то, чтобы совсем, но достаточно, чтобы заметить.
   Киль обратился к своей памяти за любой информацией, которую он имел о келпе. Разумный, способный к невербальному общению через прикосновение, крепко связанный с балластными камнями и мобильный в состоянии цветения – если не считать того, что цветения Пандора не видала вот уже сотни лет. Тот келп был уничтожен первыми людьми Пандоры. А какие сюрпризы приготовил им новый келп? Это создание было возрождено из следовых генов в человеческом генотипе. «Возможно ли, что келп научился свободно двигаться?» Это было непохоже на разыгравшееся воображение. Темнота снаружи сгустилась тем временем почти полностью, только тоненькая полоска света исходила от самой станции.
   «Утро вечера мудренее», подумал Уорд. «Если это утро настанет». Он хмыкнул сам над собой. Когда большая часть окружающего мира погрузилась во мрак, Киль стоял у иллюминатора, разглядывая свое отражение в плазмагласе, окруженное светом единственной лампы, как ореолом. Он отошел от иллюминатора, взглянув на собственный нос. Тот свешивался через лицо, словно давленый фрукт, и кончик его соприкоснулся с верхней губой, когда Уорд, задумавшись, поджал рот.
   Стенной люк позади него неожиданно хлопнул, и это заставило его вздрогнуть. Желудок Уорда свернулся узлом и снова расслабился, когда Уорд увидел Гэллоу, одного, с двумя литрами островитянского вина.
   – Господин судья, – сообщил Гэллоу, – я решил, что лишу своих людей этого удовольствия. Я предлагаю это вино вам в знак гостеприимства.
   Киль отметил, что этикетка на вине Вашонская, а не Гуэмесская, и вздохнул спокойнее.
   – Благодарю, мистер Гэллоу, – ответил он и позволил своей голове чуть склониться в вежливом кивке. – Теперь я редко могу наслаждаться хорошим вином – желудок с годами, как говорится, дает о себе знать. – Киль тяжело опустился на сидение и жестом указал на другое. – Присаживайтесь. Чашки в выдвижном ящике.
   – Отлично! – Гэллоу просиял широкой белозубой улыбкой, которая – Киль был в этом просто уверен – распахнула перед ним множество люков.
   «И множество женских сердец», подумал он – и отбросил эту мысль, внезапно устыдясь самого себя. Гэллоу достал из ящика две чашки и водрузил их на стол. А ручки у них, отметил Киль, толстые, чтобы удерживаться в мозолистых пальцах здешних работников.
   Гэллоу налил вина, но присаживаться не стал.
   – Я заказал для нас ужин, – сказал Гэллоу. – Один из моих людей довольно сносный повар. Станция переполнена, так что я взял на себя смелость распорядится, чтобы ужин нам доставили прямо сюда. Я надеюсь, вы одобряете?
   «Ну какой же ты вежливый», подумал Киль. «И что же тебе нужно?» Он взял чашку янтарного вина. Оба подняли свои чашки, но Киль едва пригубил.
   – Приятное вино, – сказал Киль. Его желудок горел от крепкого вина и мыслей о горячей еде. А еще больше он горел от перспективы выслушивать эгоцентричную болтовню Гэллоу.
   – Ваше здоровье, – возгласил Гэллоу, – и ваших детей тоже. – То был традиционный островитянский тост, что Киль отметил, приподняв одну бровь. Некоторые едкие замечания так и просились к нему на кончик языка, но Уорд сумел его прикусить.
   – Умеете вы, островитяне, выращивать виноград, – заметил Гэллоу. – То, что получается у нас, больше всего напоминает вкусом формалин.
   – Винограду нужна погода, – ответил Киль, – а не свет искусственных ламп. Поэтому вина разных сезонов такие разные – вы пробуете на вкус историю жизни винограда. Формалин – это точное определение ваших условий жизни внизу с точки зрения винограда.
   Выражение лица Гэллоу на мгновение омрачилось, и он позволил себе еле заметно принахмуриться. И снова – широкая обезоруживающая улыбка.
   – Но вашим людям прямо-таки не терпится все это бросить. Они готовятся массово переселиться вниз. Похоже, у них развилось пристрастие к формалину.
   Так вот о чем пойдет речь. Киль слыхивал такие разговоры и раньше – оправдания дорвавшихся до власти мужчин и женщин собственным беззакониям. Он представил себе, скольким приговоренным к смерти приходилось выслушивать виноватую болтовню своего тюремщика.
   – Право самоочевидно, – сказал Киль. – Оно нуждается не в адвокатах, а только в свидетелях. Зачем вы пришли сюда?
   – Поговорить, господин судья, – ответил Гэллоу, отбрасывая со лба светлую челку. – Поговорить, побеседовать – как хотите, так это и называйте. С моими людьми это для меня едва ли возможно.
   – У вас же должны быть командиры, какие-никакие офицеры. Как насчет них?
   – Вы находите это любопытным? Или даже пугаетесь того, что я нарушаю приватность вашего заключения? Успокойтесь, господин судья, я пришел только поговорить. Мои люди ворчат, мои офицеры сговариваются у меня за спиной, мои враги строят заговоры, а мой пленник размышляет – иначе он не вел бы дневник, а меня восхищает любой, кто размышляет. Рациональный ум – штука редкая, ее надо лелеять и уважать.
   Теперь Киль окончательно уверился, что Гэллоу что-то нужно – что-то совершенно особое.
   «Следи за собой», предупредил себя Киль, «он – профессиональный очарователь». Глоток вина отыскал в желудке Киля самое горячее местечко и теперь прожигал себе путь сквозь кишечник. Киль испытывал искушение покончить с этим разговором. «И много ли уважения ты проявил к умам Гуэмеса?» Но он мог позволить себе прервать разговор – не сейчас, когда это был источник информации, в которой, возможно, отчаянно нуждались островитяне.
   «Пока я жив, я сделаю для них все, что в моих силах», подумал Киль.
   – Я скажу вам правду, – начал Киль.
   – Правда всегда желательна, – ответил Гэллоу. Ответом на его высказывание послужил согласный кивок, и Гэллоу осушил свою чашку. Киль налил ему еще вина.
   – А правда в том, что мне тоже не с кем потолковать, – сказал Киль. – Я стар, детей у меня нет, и я не хочу после смерти оставлять за собой пустоту. Мои дневники… – Киль показал на блокнот в обложке из плаза. – Они и есть мои дети. И я хочу оставить их в наилучшем состоянии.