Гир Майкл. Люди Волка

   — Ты как будто копья метал, — испуганно добавил Морж. — Словно боролся с кем-то…
   — Да, — ответил Ледяной Огонь. Кроваво-красная паутина опять встала перед его глазами. — Теперь я вспомнил.
   — Расскажи нам, — попросил его Красный Кремень. — Что ты увидел?
   — Красные нити, как будто паутина, тянулись сюда с юга. Там был Вражий Сновидец, он-то и запускал их сюда — словно паук какой-то.
   — Неужто они используют против нас колдовство? — спросил Бараний Хвост, задумчиво чертя по земле копьем.
   — Не стоит им пускаться на такое! — гневно воскликнул Жеребец. — Мы им покажем! Мы покажем, как поступает Мамонтовый Народ с теми, кто…
   — Нет, — ответил Ледяной Огонь, пытаясь сесть. Он все еще был под впечатлением Сна, но уже узнавал лица сидящих рядом с ним людей и старался взять себя в руки. — Это было не колдовство против нас. Я сам сначала испугался. Испугался этой паутины. Но потом… потом она оплела меня… и потащила, потащила на юг… к… — Он нахмурился и покачал головой.
   — Это опять та ведьма, о которой ты говорил? Она вытворяет все это с тобой?
   — Нет, не она. Ее я не чуял.
   — Тогда кто? Подумай, друг мой, — взмолился Красный Кремень.
   Ледяной Огонь закатил глаза и покачал головой:
   — Не могу… не могу вспомнить… Сон оборвался.
   — На юг! — Жеребец огляделся с предвкушающей улыбкой. — На врага!
   Ледяной Огонь поглядел на него. Странные предчувствия вновь овладели им.
   — Поверь, Жеребец, — сказал он, — все совсем не так, как тебе кажется.
   «Все не так, — подумал он, — когда Сила оплетает своей паутиной людские жизни и души».

25

   Обрубленная Ветвь и Бегущий-в-Свете взобрались на гребень, ограждавший владения Цапли. Старая Сновидица неподвижно стояла и глядела, как они спускаются. Внимание ее было приковано к Бегущему-в-Свете.
   Когда они приблизились, она перевела взгляд на Обрубленную Ветвь:
   — Вернулась? Хочешь, чтобы я наказала тебя, старуха?
   — Да заткнись ты, — пробормотала та. — Хочешь — убей меня, да только дай сперва искупаться в твоей горячей заводи, согреть мои старые косточки.
   Цапля хмыкнула:
   — Что ж, купайся. А я убью тебя, когда выдастся свободная минутка.
   — Может, прежде потолкуем? — мягко ответила Обрубленная Ветвь. — Кто еще так помнит былые дни, как мы с тобой? Я скучаю по ним.
   Лицо Цапли смягчилось.
   — Я тоже, — ответила она, опустив глаза.
   — И научи этого мальчика, как быть с видениями, которые роятся у него в голове. — Обрубленная Ветвь ткнула пальцем в Бегущего-в-Свете. — Он с ума сойдет, если не научиться в них разбираться.
   Сердце его вздрогнуло, когда он встретился глазами с Цаплей. Пламя, которого он не понимал, прожгло его до печенок.
   — Ты больше не Бегущий-в-Свете, ты знаешь это?
   — Да, — озабоченно сказал он. — Теперь знаю.
   Следующей ночью он, смущенный, растерянный, сидел перед костром Цапли. Легкие отблески огня ложились на стены чума. А из углов на него недоверчиво смотрели черепа, словно сомневаясь в его решимости. Он сидел, упершись подбородком в колени, и слушал старую колдунью. Уже три часа слушал он ее, но мало что понимал. С другой стороны костра молча сидела Обрубленная Ветвь, занятая приготовлением освежеванного зайца к обеду.
   — Волшебство? Его полно в мире. Но это не то, о чем ты думаешь, — говорила Цапля. — Я не могу заставить камень двинуться с места. Я не могу вдохнуть жизнь в мертвеца. Есть законы, на которых держится мир. Они исчезнут — и он распадется. Сновидец должен проникнуть внутрь мира, дать ему поглотить себя и исчезнуть в нем. — Она закинула голову, сурово поглядев на него:
   — Ты меня слушаешь?
   — Да.
   — Как ты думаешь, что случилось, когда ты позвал животных и они пришли на твой зов?
   — Они услышали, как я зову их, и…
   — Не правильно. — Цапля склонилась к нему и тяжело уставилась ему прямо в глаза.
   — Что тогда?
   — Они не тебя слышали. Они слышали свой собственный голос, звавший их умереть.
   — Что ты хочешь сказать? — растерянно спросил он, вороша пламя длинным прутом.
   — Я хочу сказать, что первейшее правило всякого волшебства, всякого Сна — это что все есть Единая Жизнь. — Быстрым и резким движением она подбросила в огонь еще один кусок дерева. Поднялись искры.
   Она ждала от него какого-то ответа, но мысли его совершенно смешались. Ему нечего было сказать.
   — Продолжай, — только и произнес он.
   — Ты видел, как мать кидает камнем в Дедушку Белого Медведя, если он хватает одного из ее детей? Он кивнул.
   — Зачем она делает это?
   — Чтобы спасти свое дитя.
   Цапля раздраженно плюнула в огонь:
   — Великий Мамонт, конечно же нет! Бегущий-в-Свете опустил голову. Что у нее на уме? Он задумался.
   — Я не… не понимаю.
   — Она делает это, чтобы спасти себя.
   — Но ведь Дедушка Белый Медведь схватил ее ребенка!
   — Ребенок — это и есть она сама, — возразила Цапля. — Люди иногда прикасаются к Единой Жизни, когда чувствуют себя неразрывно связанными с другими людьми или с местом. В этом-то все и дело. — Она широко развела руками и кольнула его своим пронзительным взглядом. — Потому-то и карибу пришли к тебе. В какое-то мгновение ты прикоснулся к Единому, и, когда ты попросил их прийти и отдать себя на съедение людям, они услышали свой собственный голос и пошли на него.
   — Но если есть Единая Жизнь, почему же не все чувствуют это? Почему не каждый может соприкоснуться с ней?
   Цапля окинула взглядом пещеру, наконец-то заметив Обрубленную Ветвь, которая тихонько сидела в уголке и жарила мясо.
   — Чтобы что-то понять, надо выбрать верную дорогу. Люди сами мешают себе видеть Сны своим неверием, они закрывают свои души Единому и не слышат его голоса. Если они прислушаются к себе, они услышат его, но человеку мешают стены, которыми он сам себя окружил. Так происходит с большинством. Истина слишком тяжела. Люди предпочитают занимать себя ничтожными заботами, болтовней, сведением счетов.
   — Но ведь люди отличаются от других тварей! — возразил Волчий Сновидец, задумчиво сплетая пальцы. — Никто больше не умеет пользоваться копьями для охоты. Или разводить огонь…
   Цапля дотянулась до побелевшего от времени черепа, стоявшего у стены:
   — Вот этот человеческий. Она взяла другой череп:
   — А этот медвежий. У обоих есть зубы, у обоих одинаковые кости… Только разной формы. Два глаза. Видишь? Один нос. Сними с медведя шкуру, и он будет совсем как человек. И у ног кости одинаковые. В общем, у животных все более или менее одинаковое — только кости разной формы, да еще у одних есть меховая шуба, а у других, как вот у людей к примеру, — нет. У тебя есть ногти. А у медведя — когти. А у карибу — копыта. Но это — мелочи. А по сути, разницы никакой нет.
   При этих словах лицо Обрубленной Ветви загорелось.
   — Есть сказание, — прошептала она, — что все твари земные сотворены были в один час из одной звездной пыли. Отец Солнце бросил нас с неба на землю и вдохнул в нас жизнь. Люди были самыми слабыми из всех. Отец Солнце забыл дать нам меховую шубу. Но карибу разрешили нам надевать на себя их мех и есть их мясо. Это был их дар братьям. У нас нет клыков, как у мамонтов. Но нам дарованы были руки, чтобы мы сделали себе оружие.
   — Я помню, Бабушка, — кивнул Волчий Сновидец. Цапля ткнула пальцем ему в лицо:
   — Помнишь? Какая же именно твоя часть помнит? Он указал на свой живот:
   — Печень. Я…
   — Ба! — возмущенно воскликнула она, рубанув пальцем воздух. — Я знаю, что Народ верит в это, но это не правда. Это мозги твои помнят — и Сон.
   — Почему ты так думаешь?
   Она подалась вперед, недовольно поджав губы:
   — Что случается с человеком, если ударить его по голове? Он теряет память. А если ему отрубить руку, он ничего не забудет! Если у него болит живот, мысли его от этого не меняются. А если у него заболит голова, он сразу начинает думать не так, как прежде. А уж если его ранить в голову как следует, он и вовсе становится дурачком. И у других тварей так же. Ударь карибу в голову — он умрет. Так что никаких сомнений быть не может.
   — Пожалуй, да…
   — Никаких «пожалуй»! Не гадай. Прислушивайся к себе. Учись. И не верь ничему, что тебе говорили. Задавай вопросы!
   Обрубленная Ветвь ощетинилась:
   — Ты хочешь сказать, что я не правду сказала насчет Отца Солнца и звездной пыли?
   Цапля лениво моргнула, будто не придавая значения ее словам:
   — Нет. На сей раз ты, против обыкновения, сказала дельную вещь.
   — Ах ты, старая ведьма! Да я…
   — Откуда ты все это знаешь? — перебил их Волчий Сновидец. Страх охватил его душу. Что же это он делает? Ведь так, поучившись у Цапли, он окончательно порвет связь с миром, который любил! — Почему другие не знают?
   Цапля еще раз шикнула на Обрубленную Ветвь и задумчиво пожала плечами:
   — Когда люди живут большим лагерем, ни у кого нет времени как следует задуматься. Нужны шкуры — надо дубить их, нужно мясо — надо охотиться, нужен мох на топливо — надо собирать его. У людей рождаются дети, и они то болеют, то дерутся, то вечно чем-то интересуются. А у Сновидца голова должна быть свободна. Он не должен думать о мелких сварах, не должен заботиться о пустяках. — Она почесала нос. — Здесь… пока Народ не вернулся, ты можешь погрузиться в себя, слушать, чувствовать. Весь мир течет вокруг тебя. Земля дышит, звери спешат своим путем. Времена года, дни, часы — и все это проходит. И все неразделимо. Там, куда падает мамонтовый помет, вырастает трава. Ветер разносит зерна. Мамонт ест траву и оставляет помет. Это знают все люди, но никто не понимает, что все это значит. Кто будет думать о Едином, когда трое детей просят есть, а в углу чума кто-то рассказывает смешные байки?
   — Значит, все, что мне нужно, — это одиночество? — недоверчиво спросил он. Как-то слишком легко это получалось!
   Цапля в ответ рассмеялась:
   — Все, что тебе нужно, — это стать свободным.
   — А как это сделать? Она надменно хмыкнула:
   — Сначала научись ходить.
   — Ходить? — пораженно спросил он.
   — Разумеется, а потом придет время учиться Танцевать.
   — Танцевать?
   — Ага. А потом ты научишься прекращать Танец так, чтобы суметь с хорошей точки поглядеть на Танцующего.
   Он покачал головой:
   — О чем ты толкуешь? Я ни слова не пойму!
   — О Единой Жизни. Все есть единый Танец, и ты должен почуять это прежде, чем поймешь умом.
   — И ты считаешь, что я не умею ходить? Она снова хмыкнула:
   — Волчий Сновидец, ты даже ползать пока что не Умеешь!
   Он задумался, теребя мех, оторачивающий его парку, и собирая его в пучок.
   — Ты меня научишь?
   — А ты готов учиться?
   Во рту у него стало как-то непривычно сухо. Готов ли он?
   — Да.
   — Идем! — Она встала, хрустнув больными суставами, подошла к пологу, закрывавшему вход в пещеру и распахнула его.
   Когда он выходил из пещеры, ему показалось, что пустые глазницы волчьего черепа сердито на него смотрят. Он упрямо сжал кулаки. Ничего, он научится, всему научится!
   Цапля повела его на вершину гребня. Они стояли прямо над горячими ключами. Вода струйками била из-под земли, шипя и пузырясь. Вокруг стояла ночь. Она расстелила плащ на камне:
   — Садись. Не уходи отсюда, пока я не приду за тобой. Все, что ты должен обрести, — в тебе самом. Попытайся услышать тишину, звучащую сквозь шум.
   Он недоверчиво покосился:
   — Какая здесь тишина? Здесь все звенит и грохочет. Он увидел, как в тусклом свете Звездного Народа блеснули ее редкие зубы. Она положила руки на колени и взглянула сквозь ряды пологих холмов на дальние хребты:
   — Ты думаешь, там есть ход? Он поглядел вслед за ней на ледяные пики. Легкая горечь проснулась в его сердце.
   — Да.
   — Сначала найди ход в своем сердце — тогда ты найдешь его в Леднике.
   Он на мгновение зажмурился. Все же он не до конца ей верил.
   — Однако это непонятно. Единая Жизнь, Танец, Проход… Что ты всем этим хочешь сказать?
   — Это все одно и то же. Все есть ничто, — с каким-то неожиданным весельем произнесла она. Он удивленно поднял бровь:
   — Да ты рехнулась.
   Цапля похлопала его по плечу:
   — Конечно. И тебе то же предстоит. Садись. Слушай. Выкинь из головы все слова. Никаких мыслей. Никаких образов. Ты должен очистить свой разум, сделать его пустым — тогда можно будет наполнить его вновь. Как сейчас? Хорошо?
   Он кивнул:
   — Да. Будто голос, что звучал во мне, умолк.
   — Я так и думала, что ты это скажешь. — Она повернулась и пошла прочь. В темноте были слышны только ее шаги. Обернувшись, она прибавила:
   — И помни:
   У тебя есть только один враг — ты сам.
   Волчий Сновидец с сомнением теребил подбородок, глядя на серебрящуюся в лунном свете струю.
   — Ладно, — вздохнул он. — Попробуем.
   Он закрыл глаза, и все слова в его сознании умолкли, вытесненные шумом горячих ключей. Это оказалось легко… Всего-то навсего полдюжины сердечных ударов.
   А потом слова вернулись к нему. События прежней жизни вспыхивали в его сознании. Обрывки каких-то разговоров липли к нему. Звуки льющейся воды исчезали в их борьбе. Ничего не помогало. Только ночной холодок и неудобный камень, на котором он сидел, — вот и все союзники в этой безмолвной ночной схватке, схватке с самим собой.
   Лицо Пляшущей Лисы вставало перед ним. Он чувствовал смущение, горечь и мучительное желание увидеть ее вновь. Он пытался отогнать этот образ, но душа его разрывалась от боли.
   Он слышал голос Чайки, нежный, утешающий. Грезы все продолжались, все новые скрытые, таимые от самого себя мысли и воспоминания пробуждались в нем.
   Он вспоминал слова Цапли: «Твой единственный враг — ты сам», вновь и вновь пытаясь совладать с собой. Спина его болела. Он начал чувствовать голод.
   Так прошли долгие часы.
   Он с удивлением увидел, что уже рассветает. На небе появились красные и голубые просветы. Он в отчаянии пытался заставить себя не думать о предстоящем дне. Но воображение уносило его все дальше. Мягкий ветерок доносил знакомые голоса.
   Между тем тело его онемело, а под ложечкой все сильнее сосало от голода.
   Он чувствовал себя все хуже.
   Он сам не заметил, как его стало кренить на сторону. Разбудили его мошки.
   — Хорошенький же из тебя Сновидец! — пожурил он себя. Он готов был стонать от изнеможения. В ярости он прихлопнул назойливое насекомое и раздавил его трепыхающиеся останки.
   Рассвело. Где же Цапля? Неужели забыла о нем? Может, пойти поискать ее?
   — Нет, я не должен уходить отсюда.
   Солнце жгло его, жажда становилась нестерпимой. Насекомые все гуще слетались на запах его пота. Они стояли вокруг него шевелящимся облаком. Черные мухи и москиты сосали его кровь. Комары заползали к нему в нос, впивались в шею и спину. Он в отчаянии повернулся, пытаясь закрыть голову капюшоном. Сладкое забвение…
   Его разбудил резкий удар под ребра. Уже стемнело. Багровая полоска стояла над горизонтом на западе.
   — Заснул? — спросила Цапля, глядя на его раздувшееся от комариных укусов лицо. — Ты видел Сон?
   — Да… Это опять был…
   — Но ты хотя бы обрел тишину?
   — Здесь нет тишины! — отчаянно закричал он.
   — Великий Мамонт, ты еще хуже, чем я думала. — Она повернулась и пошла прочь.
   Он нетвердым шагом пошел следом за ней, удрученный, униженный, чувствуя себя последним ничтожеством.

26

   Пляшущая Лиса и Кого-ток сидели вдвоем у подножия высокого базальтового гребня. Склоны его были почти сплошь покрыты черными каменными глыбами; в редких просветах между ними проглядывали зеленые лоскутки травы. В затянутом облаками небе кружил орел, временами опускаясь пониже и бросая любопытный взгляд на двух беседующих женщин.
   — Не очень-то хорошо вышло. — Пляшущая Лиса разглядывала наконечник стрелы, который она мастерила. Наконечник был весь в мелких чешуйках, блестящих на солнце. Кусок базальта, отколотый от скалы, плохо поддавался обработке — не то что цветные сланцы и крупнозернистый кварц, которыми пользовался Издающий Клич.
   — Сойдет Сгодится и так. Это неплохой наконечник, Лиса. Только заостри получше края, чтобы он хорошо входил в тело зверя. Теперь надо закрепить его на рукояти. Я помню, что говаривал мой непутевый муженек: «Если сделать связку слишком толстой, копье зависнет и не войдет в зверя как надо». Копья покойничек делать умел — тут уж надо отдать ему справедливость. Но при том, девочка моя, не забудь: сделаешь крепление слабым — и наконечник, ударившись о кожу, свернется на сторону.
   Пляшущая Лиса, нахмурившись, поднесла ко рту порезанную руку и стала сосать задетое место. Обычный для такой работы порез: она загнала острую чешуйку в промежуток между большим и указательным пальцем. У ног ее лежали отходы, в том числе немало почти готовых наконечников, которые она испортила, слишком сильно резанув. Она снова подняла наконечник и усмехнулась.
   — А сейчас, — сказала старуха, — надо вдохнуть в этот наконечник жизнь. Надо вызвать его к жизни, чтобы он знал, что должен войти поглубже в тело зверя и выпить его жизнь. Вложи в это всю душу, девочка моя! Пой!
   Пляшущая Лиса кивнула и запела, чувствуя, как вся Сила ее души переходит на острие копья. Она смочила наконечник кровью из своей порезанной руки. Ей хотелось самой превратиться в этот черный камень.
   — Теперь пора приняться за рукоятку и крепление, — объясняла Кого-ток. — Твоя Сила должна войти во всю вещь, а не только в одну ее часть. Без крепкой прямой рукоятки любой наконечник без толку. Без наконечника какая польза от рукоятки? Надо сделать крепление из сухожилий. Потом как следует вставить основание наконечника в пазы, стесать все лишние выступы… Это важно… И еще следи, чтобы копье летело прямо и не падало раньше времени.
   — Я и не догадывалась, как это сложно! Кого-ток почесала свой мясистый нос:
   — Представь себе, что это — мужчина и женщина Крепление копья — это как брак. Оно соединяет разные области Силы, скрепляет вместе души камня, дерева, зверя и птицы. Единение всего — это и есть Сила. Мужское и женское вместе, понимаешь?
   Пляшущая Лиса рассеянно поглядела на копье.
   — Так и я соединюсь однажды с Бегущим-в-Свете, — прошептала она.
   — Все не можешь выкинуть его из головы, да? Пляшущая Лиса откинула с лица прядь волос, с тоской поглядев на юг.
   — Нет, Бабушка, не могу. Он снится мне каждую ночь, без него мне холодно и одиноко. Я слышу его голос, чувствую его руки.
   — Что ж, до Обновления осталось недолго. Там ты встретишь его.
   Лиса тяжело вздохнула:
   — Надеюсь…
   — Затем ты и ушла на волю? После всех этих трудов, после того как ты научилась опираться только на саму себя, — ты опять пойдешь в жены к мужчине?
   Пляшущая Лиса пожала плечами — узкими, но не по-женски мускулистыми:
   — Если я выжила одна, то уж с ним-то вместе я всяко не пропаду. Что ж здесь плохого?
   Старуха задумчиво ощупывала языком свой беззубый рот, глядя на темнеющее небо. Уже зажигались первые звезды.
   — Сказать по правде, дитя мое, сама не знаю. Не будет детей — не будет Народа. Но если ты родишь ребенка, ты не сможешь охотиться, как сейчас. Мужчины-то — люди свободные. Им нет нужды сидеть на месте и оборонять своих детенышей. А нам приходится…
   — А ты разве не сможешь позаботиться о моем ребенке, пока я охочусь? Кого-ток улыбнулась:
   — Конечно позабочусь. Но я не вечно буду рядом. Пляшущая Лиса задумчиво кивнула:
   — Ну что ж, как-то охотиться я смогу и с ребенком, даже без помощи. Я смогу загонять зверя в ущелье — как мы делали с бизоном. Или устраивать ямы-ловушки для карибу, как ты меня учила. Я смогу выкуривать из нор земляных белок, ловить зайцев и мышей, разорять птичьи гнезда. Мне не нужно будет целыми днями красться за дичью, как мужчине.
   — А куда денется ребенок, когда ты делаешь это?
   — Если охота небольшая, я смогу носить его на спице. А не выйдет — буду оставлять в каком-нибудь безопасном месте, а потом…
   — Что ж, можно и так, — покосилась старуха. — Но поразмысли вот о чем. Вдруг ты будешь охотиться одна, оплошаешь, и тебя прибьет раненый бизон. Видишь, не так все просто. Если мужчина погиб, охотясь, его детки остаются дома в безопасности. А если ты погибнешь — и ребенок с тобой…
   — Тогда я договорюсь с другими женщинами — пусть поберегут мое дитя, пока я охочусь, — покачала головой Лиса.
   — Или вовсе не заведешь детей. — Кого-ток уставилась на нее, вцепившись руками в колени. — А с Народом что будет?
   — Я хочу только одного — любить Бегущего-в-Свете и быть с ним рядом. Почему я должна жертвовать моей свободой?
   — Потому что Отец Солнце сотворил мужчин и женщин разными. Скажи-ка мне, что если Бегущий-в-Свете возьмет да и уйдет за холмы? Что тогда, а? Сколько ночей вы не будете спать под одним плащом?
   Пляшущая Лиса опустила глаза.
   — Вот то-то и оно. В том-то и все горе, девочка моя. Все живое стремится к браку. Это в нас всех сидит. Мужчины еще хуже женщин. Так и норовят засунуть в тебя свою штучку. Но и женщины часто не лучше — молодые женщины, когда они влюблены. Уж такими сотворил нас Отец Солнце.
   — И это отнимает у нас свободу?
   — Так уж выходит. — Кого-ток пожала плечами. — Еще спасибо Отцу Солнцу, что ему хватило мудрости доверить нам вынашивать и рожать детей. И подумать страшно, что было бы, поручи он деторождение этим глупым мужчинам. Едва Отец Солнце вдохнул в нас жизнь, как люди вымерли бы от их тупости.
   Пляшущая Лиса рассеянно водила пальцем по острию копья. «Смогу ли я быть рядом с ним? А если бы пришлось видеть его каждый день, но издалека, — вынесла бы я такое? Смогла бы я сама, по доброй воле, отказаться от Бегущего-в-Свете, чтобы жить здесь на свободе?» Она глубоко вздохнула и поглядела на солнце. Час Обновления еще приблизился. Тяжело было у нее на сердце.
   — Ради него, — прошептала она, — я от всего откажусь.
   Кого-ток кивнула:
   — Может, ты и глупо поступаешь… Но я тебя понимаю!
   Он и вообразить себе не мог такого лета. Синий Небесный Человек целыми днями безмятежно глядел на них со своих высот, и лишь редкие облачка скрывали его огромное брюхо. Мошки, комары и москиты тучами кружились над зелеными лугами. На камнях, над желтыми берегами ручья, пробивались молодые березки и ивы. Обрубленная Ветвь, умиротворенно улыбаясь солнечным лучам, собирала в свою кожаную сумку травки и мох — что ни обед, то пиршество! Нежные цветы качались при легком дуновении ветерка, обещая хороший урожай боярышника. В тени берез и ив зеленели побеги щавеля и ревеня.
   В небе парили стаи уток и гусей, а временами одинокие вороны. С востока залетали кроншнепы. Высоко в синем просторе кружили орлы.
   Волчий Сновидец плавал в заводи у самого ключа. Спасибо струе гейзера — она отгоняет комаров и мошек! Вчера он ходил вместе с Цаплей к Большой Реке. Шум воды потряс его до глубины души. Что за сила, что за мощь! Как будто вся земля отдалась во власть этому неуемному, полному песка и ила потоку!
   — Никогда еще вода не поднималась так высоко, — прошептала Цапля, глядя на бурлящие волны. — Никогда.
   — Откуда же это взялось?
   Она обернулась и сурово поглядела на него:
   — Это все твой Великий Ледник, Волчий Сновидец. Неужто Великий Ледник так тает? Только Соленые
   Воды так необъятны, но они спокойны, они не бурлят так, как эта река, текущая на север.
   Он погрузился в горячую воду заводи и вновь попытался очистить свое сознание. Умиротворение наполнило его душу. Внутренняя борьба почти утихла. С каждой новой попыткой промежутки тишины были все дольше. Цапле хватало терпения.
   — Даже ребенок не за один день учится ходить, — напоминала она.
   Вода плавно обтекала его тело, мягкими волнами ударялась ему в уши, нежила его. Пение воды заглушало человеческую речь. Шум исчезал в забытье и покое — в покое, полном чистейшего молчания.
   Каким-то образом он почувствовал ее присутствие и поднял голову, чтобы увидеть ее без одежды. Даже в старости Цапля была хороша собой. Ее груди, хотя и обвисшие от возраста, все еще были привлекательны, так же как ее плоский живот никогда не рожавшей женщины. А уж о таких стройных руках и ногах мечтала бы любая красавица!
   А Пляшущая Лиса? Как она будет выглядеть в возрасте Цапли? Он попытался вызвать в сознании ее образ. Бедра ее двигались, глаза обещали счастье… Его охватило влечение. Плоть его возбудилась.
   Он представлял себе, как плывет она по этой заводи, легко и свободно, словно летящая чайка, как отливают на солнце ее иссиня-черные волосы, широкими волнами падая на покатые плечи, как стекают капли воды с ее загорелой спины, как набухают ее груди. Вот она приближается к нему, легко касается его рукой… Он поворачивается к ней, обнимает ее, их ноги переплетаются. Сейчас, сейчас она откроет ему свое лоно — и тогда…
   — Что у тебя на уме? — спросила Цапля, прервав его мечты. От неожиданности он хлебнул воды, закашлялся и, потеряв равновесие, опрокинулся на спину.
   Цапля бросила взгляд на торчащую из воды мужскую плоть Волчьего Сновидца. В глазах ее вспыхнул недобрый огонек.
   — Нет уж, для этого я старовата… Даже с таким красавчиком, как ты.
   Он покраснел и нырнул глубже под воду, желая скрыть свой позор.
   Она засмеялась и тоже нырнула; ему пришлось еще раз повернуться, чтобы спрятать от нее свое сокровище.
   Наконец ее голова появилась над поверхностью воды. Моргая, она отерла с лица мелкие капли.