Голсуорси Джон. Последняя глава (Книга 3)

   - Разве это не так?
   - Судя по газетам, да.
   - Ну, Клер не хочет и не будет говорить, и если они попытаются принудить ее, они сделают огромную ошибку. Что слышно о Джерри?
   - Вероятно, уже выехал, если хочет поспеть вовремя.
   - Если они проиграют, что будет с Тони Крумом?
   - Поставь себя на его место, Динни. Чем бы дело ни кончилось, Тони придется выслушать от судьи много неприятного. Едва ли он согласится на какое-нибудь снисхождение. А если ему нечем заплатить, я совершенно не представляю, что они могут с ним сделать; конечно, что-нибудь скверное. И потом - очень важно, как отнесется ко всему этому Джек Маскем. Он ведь странный человек.
   - Да, - вполголоса ответила Динни.
   Сэр Лоренс уронил монокль.
   - Твоя тетя считает, что Крум должен уехать на золотые прииски, разбогатеть и потом жениться на Клер.
   - А Клер что?
   - Разве она его не любит?
   Динни покачала головой.
   - Может, и полюбит, если он будет разорен.
   - Гм... А как ты себя чувствуешь, дорогая? Действительно пришла в себя?
   - О да!
   - Майкл очень хотел бы как-нибудь с тобой повидаться.
   - Завтра я к нему заеду.
   Вот и все, что было сказано по поводу сообщения, из-за которого она заболела.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   На другой день Динни пересилила себя и поехала на Саут-сквер. После отъезда Уилфрида в Сиам она была здесь только однажды вместе с Клер, когда та вернулась с Цейлона.
   - Он в своем кабинете, мисс.
   - Спасибо, Кокер, я поднимусь наверх.
   Майкл не слышал, как она вошла, и она с минуту разглядывала стены, увешанные карикатурами. Ей всегда казалось странным, почему Майкл, склонный преувеличивать человеческие достоинства, окружил себя работами тех, кто старается преувеличивать человеческие недостатки.
   - Я тебе помешала, Майкл?
   - Динни! Как ты хорошо выглядишь! Ну и напугала же ты нас, старушка! Садись... А я как раз погрузился в картофельные дела... Интересные получаются цифры.
   Они поговорили о том о сем, но оба понимали, зачем она пришла, и скоро умолкли. Потом Динни спросила:
   - Ты хочешь мне что-то сообщить или передать?
   Он подошел к шкафу и вынул из него маленький сверток. Динни развернула его у себя на коленях. Там оказалось письмо, небольшая фотография и орден за отличную военную службу.
   - Это он снимался для паспорта, а это его орден. В письме есть кое-что, касающееся тебя. В сущности, все письмо предназначено тебе, да и вообще все его письма. Извини меня, я должен повидать Флер перед ее уходом.
   Динни сидела неподвижно, глядя на карточку, пожелтевшую от зноя и сырости; в его лице было то особое выражение, какое свойственно всем снимкам, которые предназначаются для удостоверений. Поперек карточки было написано "Уилфрид Дезерт", и он смотрел со снимка прямо на нее. Она перевернула карточку лицом вниз и стала разглаживать орденскую ленточку, испачканную и смятую. Затем, собравшись с духом, развернула письмо. Из письма выпал сложенный листок. Письмо было к Майклу:
   "Первое января.
   Дорогой дружище ММ,
   Поздравляю тебя и Флер и желаю долгой и счастливой жизни! Я сейчас нахожусь далеко на севере, в очень дикой части страны, и передо мною - цель, которую, не знаю, достигну ли, а именно - поселок племени, совершенно явно досиамского и не монгольского происхождения. Адриан Черрел очень бы этим заинтересовался. Мне часто хотелось послать тебе весточку, но как только дело доходило до писания, я не мог, - отчасти потому, что описывать эту страну тем, кто ее не знает, бесполезно, а отчасти потому, что мне трудно поверить в чей-нибудь интерес к ней. Я пишу тебе, чтобы попросить передать Динни, что теперь я наконец-то в мире с самим собой. Не знаю, что привело меня к этому - совершенно особая атмосфера и уединенность этих мест или я заразился от обитателей Востока убеждением, что важен только собственный внутренний мир, только он; человек - это микрокосм вселенной; он одинок от рождения до смерти, и его единственный древний и верный друг - это вселенная. Странный это покой, и я часто удивляюсь, как мог я так томиться и терзаться. Думаю, что Динни будет рада узнать об этом, так же как и я был бы искренне рад узнать, что она тоже обрела внутренний покой.
   Понемножку начал писать, и если вернусь из этого путешествия, то попытаюсь описать его. Через три дня мы достигнем реки, переплывем ее и поднимемся по одному из ее притоков на запад, к Гималаям.
   Слабые отзвуки кризиса, который вы переживаете, чувствуются и у нас. Бедная старая Англия! Не думаю, чтобы я еще раз ее увидел, но это храбрая мудрая птица, и я не хочу быть свидетелем того, как ее поймают. Думаю, что, когда ее хорошенько ощиплют, она будет летать лучше и выше.
   До свидания, дружище, примите оба мою любовь.
   А Динни посылаю мою особую любовь.
   Уилфрид".
   Покой! А она? Динни завернула ленточку вместе со снимком и письмом и положила в сумочку. Беззвучно отворив дверь, она спустилась вниз и вышла на залитую солнцем улицу.
   На берегу реки, под еще голым платаном, она развернула вынутый из письма листок и прочла стихи:
   "ПОКОЙТЕСЬ!"
   То солнце, что живит лучами
   Всю землю и растит цветы.
   На краткий срок приносит пламя
   С небес из вечной темноты.
   Оно блестит на карте мрака
   Едва заметною звездой,
   Булавкой пламенного знака
   Средь точек света в тьме ночной.
   Свой свет для жизни скоротечной
   Дает мне солнце, но ему,
   Как мне, придется в срок конечный
   Угаснуть и сойти во тьму.
   Но в этом нет мне утешенья,
   Мое сознанье, радость, боль
   Во всеобъемлющем теченьи
   Такую же играет роль.
   И я и солнце, что нам светит,
   Мы все живем, чтоб стать ничем.
   На все вопросы бог ответит:
   "Покойтесь! Не скажу - зачем!" {*}
   {* Перевод Ю. Анисимова.}
   "Покойтесь!" На безлюдной набережной почти не было движения. Динни шла, пересекая улицы, и добралась до Кенсингтонского сада. Там, на круглом пруду, плавали игрушечные кораблики, а на берегу толпились дети и с увлечением следили за своими суденышками. Рыжий мальчуган, слегка напоминавший Кита Монта, палкой вел свой кораблик, чтобы еще раз направить его по ветру, через пруд. Какая блаженная увлеченность! Может быть, в этом секрет счастья? Жить мгновением, слиться с окружающим миром, как дитя. Неожиданно мальчик сказал:
   - Плывет! Смотри!
   Паруса надулись, и кораблик отплыл от берега. Мальчик стоял, подбоченясь, и вдруг быстро взглянул на Динни, и сказал:
   - Ну, надо бежать туда!
   Динни смотрела, как он бежит и по временам останавливается, стараясь сообразить, где может пристать его парусник.
   Так и в жизни: человек стремится достигнуть берега и в конце концов засыпает навеки. Он живет, как птицы, которые поют свои песни, охотятся за червяками, чистят перья и летают туда и сюда без всякой видимой причины, разве что от радости жизни; как птицы, которые спариваются, вьют гнезда и кормят своих птенцов, а когда все кончено - остаются только маленькие застывшие комочки перьев, потом они рассыпаются и становятся прахом.
   Динни медленно обошла пруд, опять увидела мальчугана, направляющего кораблик палкой, и спросила его:
   - Что это у тебя за судно?
   - Катер. У меня была шхуна, но наша собака съела снасти.
   - Да, - сказала Динни, - собаки очень любят снасти: они сочные.
   - Какие?
   - Как спаржа.
   - Мне не дают спаржи, она слишком дорогая.
   - Но ты ее пробовал?
   - Да. Смотри, ветер опять его подхватил!
   Кораблик уплыл, и убежал рыжеволосый мальчуган.
   Динни вспомнились слова Адриана: "Я думал о детях..." Она направилась к тому месту, которое в прежние времена называлось лужайкой. Здесь в изобилии цвели нарциссы и крокусы - желтые, лиловые, белые; в каждом дереве, тянувшемся к солнцу своими ветвями с набухшими почками, чувствовалось жадное стремление к жизни. Упоенно пели дрозды, а она шла и думала: "Покой?.. Покоя нет. Есть только жизнь и смерть".
   Прохожие смотрели на нее и думали: "Какая интересная девушка! Красивая мода - эти маленькие шляпки. Куда это она идет, глядя в небо?" Или просто: "Вот это девушка! Ого!" Она перешла дорогу и дошла до памятника Хэдсону {В 1925 году в Хайд-парке был открыт памятник известному натуралисту В. Хэдсону (1841-1922).}. Предполагалось, что здесь обитель птиц, но, кроме нескольких воробьев и одного разжиревшего голубя, птиц здесь не оказалось. И людей, разглядывавших памятник, было всего трое. Когда-то она смотрела на этот памятник вместе с Уилфридом, но сейчас лишь мельком взглянула на него и зашагала дальше.
   "Бедный Хэдсон, бедная Райма!" {Райма - героиня книги Хэдсона "Зеленые дворцы", к которой Голсуорси написал предисловие. В Лондоне Райме поставлен памятник.} - сказал он когда-то.
   Она спустилась к Серпентайну и пошла вдоль берега. Солнце сверкало на воде, а на той стороне трава была жесткая и сухая. В газетах уже писали о засухе. Потоки звуков, доносившиеся с севера, юга и запада, сливались в мягкий непрерывный гул. А там, где он лежит, наверное, тихо. Могилу посещают только странные птицы и маленькие зверьки, да листья причудливых очертаний падают на нее. Ей вспомнились пасторальные сцены из фильма, который она видела в Аржеле; там изображалась нормандская деревушка - родина Бриана {Бриан Аристид (1862-1932) - французский государственный деятель, родился в Нанте (Нормандия).}. "Как жаль, что со всем этим надо расстаться", - сказала она тогда.
   Высоко в небе жужжал самолет, он направлялся к северу, - серебристая птица, маленькая и шумная. Уилфрид ненавидел самолеты еще со времен войны: "Если есть боги, то самолеты нарушают их покой". Страшный новый мир! Бога уже нет на небесах!
   Динни свернула к северу, чтобы миновать то место, где обычно встречалась с Уилфридом. Открытая ротонда, примыкавшая к мраморной арке, была пустынна. Динни вышла из парка и направилась в сторону Мелтон-Мьюз. Кончено! С легкой странной улыбкой на губах она свернула на Мьюз и остановилась перед дверью Клер.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   Клер была дома. Первые несколько минут сестры старались не касаться того, что каждая из них пережила; затем Динни спросила:
   - Ну как дела?
   - Ничего хорошего. Я порвала с Тони. У меня нервы совсем истрепаны, у него тоже.
   - Неужели он?..
   - Нет. Но я сказала ему, что, пока все не кончится, нам не следует встречаться. Когда мы вместе, мы решаем не говорить о процессе, но эта тема все равно всплывает, мы неизбежно к ней возвращаемся.
   - Он, наверное, очень страдает.
   - Еще бы! Но ведь осталось потерпеть всего три-четыре недели.
   - А что тогда?
   Клер невесело рассмеялась.
   - Нет, серьезно, Клер?
   - Мы не выиграем, и тогда будет все равно. Если Тони захочет меня, я ему не откажу. Ведь он будет разорен, и я заплачу ему хоть этим.
   - Мне кажется, - медленно проговорила Динни, - я не допустила бы, чтобы исход процесса повлиял на мою жизнь.
   Клер подняла голову и внимательно посмотрела на сестру.
   - Ты рассуждаешь слишком уж разумно!
   - Не стоит отстаивать свою невиновность, раз ты не собираешься выдержать характер до конца, как бы дело ни повернулось. Если ты выиграешь, подожди, пока разведешься с Джерри. Если проиграешь, подожди, пока он разведется с тобой. Пусть Тони подождет еще, - право же, он от этого не умрет, а тебе, конечно, очень не помешает узнать, что ты на самом деле к нему чувствуешь.
   - Джерри очень умен, и если не захочет, не даст мне никакого повода для развода.
   - Тогда будем надеяться, что ты проиграешь процесс. Твои друзья все равно не перестанут тебе верить.
   Клер пожала плечами.
   - Ты уверена?
   - Об этом я позабочусь, - ответила Динни.
   - Дорнфорд советует рассказать все Джеку Маскему до суда. Что ты на это скажешь?
   - Мне хотелось бы сначала повидаться с Тони.
   - Что ж, зайди сюда сегодня вечером, и ты его увидишь. Он обыкновенно является каждую субботу и воскресенье в семь часов вечера и смотрит на мои окна. Чудак!
   - Вовсе нет. Это вполне естественно. Что ты делаешь сегодня после обеда?
   - Поеду кататься верхом с Дорнфордом в Ричмондпарк. Я катаюсь с ним теперь каждое утро. Хорошо, если бы и ты с нами ездила.
   - У меня нет ни подходящего туалета, ни сил.
   - Родная! - воскликнула Клер, вскакивая. - Было ужасно, когда ты болела! Мы совсем извелись! Дорнфорд ходил как в воду опущенный. Но теперь ты выглядишь гораздо лучше.
   - Да, я немного ожила, Динни кивнула.
   - Я зайду сегодня вечером. До свидания! Желаю успеха!
   Около семи часов вечера Динни выскользнула из дома тетки на Маунт-стрит и поспешно направилась к дому Клер. На еще светлом небе стояла полная луна и уже загорелась вечерняя звезда. Дойдя до западного угла пустынной Мьюз, она сразу же увидела Крума, стоявшего возле дома Э 2. Подождав, пока он наконец двинулся дальше, она быстро пробежала переулок и догнала его на противоположном углу.
   - Динни? Вот замечательно!
   - Мне сказали, что я могу поймать вас, когда вы смотрите на окна королевы.
   - Да, больше мне ничего не остается,
   - Могло быть и хуже.
   - А вы совсем поправились? Вы, наверное, в тот день страшно прозябли в Сити.
   - Давайте дойдем вместе до парка, я хочу потолковать с вами насчет Джека Маскема.
   - Никак не решусь ему сказать.
   - Хотите, я сделаю это за вас?
   - Почему?
   Динни взяла его под руку.
   - Во-первых, он наш дальний родственник, через дядю Лоренса. Кроме того, я случайно знаю его лично. Мистер Дорнфорд совершенно прав: очень многое зависит от того, когда и как он обо всем узнает. Позвольте мне сделать это.
   - Не знаю... Право же, не знаю...
   - Мне все равно нужно с ним повидаться.
   Крум взглянул на нее.
   - Как-то не верится мне...
   - Честное слово!
   - Это страшно мило с вашей стороны. Конечно, вы сделаете это гораздо лучше, чем я, но...
   - Значит, решено...
   Перед ними уже был парк, и они пошли вдоль ограды в сторону Маунт-стрит.
   - Вы часто видитесь с защитниками?
   - Да, все наши показания согласованы для перекрестного допроса.
   - Пожалуй, мне это было бы даже интересно, если бы я собиралась говорить правду.
   - Они перевертывают каждое слово и так и этак. А их тон! Я как-то пошел в суд на бракоразводный процесс. Дорнфорд сказал Клер, что он ни за какие деньги не стал бы заниматься подобными делами. Он прекрасный человек, Динни.
   - Да, - отозвалась Динни, взглянув в его открытое лицо.
   - Я думаю, что нашим защитникам тоже не очень по душе это дело! Оно не по их части. "Юный" Роджер немножко спортсмен. Он верит нашим показаниям, он же видит, как горька мне эта правда... Вот вы и пришли. А я поброжу по парку, а то не засну. Какая чудесная луна!
   Динни сжала его руку.
   Когда она дошла до двери, он все еще стоял на том же месте - и снял шляпу, не то перед ней, не то перед луной...
   По словам сэра Лоренса, Джек Маскем должен был приехать в город в конце недели; теперь он жил на Райдер-стрит. Когда-то, когда это касалось Уилфрида, Динни, не задумываясь, отправилась в Ройстон. Но вопрос шел о Круме, и Маскем, наверное, очень призадумается, если она теперь явится к нему. Она позвонила на другой день в полдень в Бартон-клуб.
   Услышав голос Маскема, она сразу же вспомнила, как была потрясена, когда в последний раз слышала его возле памятника герцогу Йоркскому.
   - Говорит Динни Черрел. Могу я сегодня вас повидать?
   Он ответил, нерешительно растягивая слова:
   - Э... конечно. Когда? - В любое время, когда вам удобно.
   - Вы сейчас на Маунт-стрит?
   - Да, но я предпочла бы прийти к вам.
   - Э... Так приходите пить чай ко мне на Райдер-стрит. Вы знаете номер?
   - Да, благодарю вас. В пять часов?
   Приближаясь к дому, где жил Маскем, она собрала все свои душевные силы. В последний раз она видела его в самый разгар драки с Уилфридом. Кроме того, он как бы символизировал для нее ту скалу, о которую разбилась ее любовь. Динни не испытывала к нему ненависти лишь потому, что понимала: его озлобление против Уилфрида было вызвано своеобразным отношением к ней. Стараясь, чтобы ее шаги обгоняли мысли, она наконец подошла к дому Маскема.
   Дверь ей открыл человек, который на склоне лет облегчал себе существование тем, что сдавал комнаты состоятельным людям вроде тех, у кого когда-то служил лакеем. Он проводил ее на третий этаж.
   - Мисс Черрел, сэр.
   Стройный, худой, томный и, как всегда, очень тщательно одетый, Джек Маскем стоял у открытого окна довольно уютной комнаты.
   - Принесите, пожалуйста, чай, Родней. Он пошел к ней навстречу, протягивая руку. "Точно на замедленной съемке", - подумала Динни. Джек Маскем был удивлен ее желанием повидаться
   с ним, но не подал и виду.
   - Вы бывали на скачках с тех пор, как мы встретились с вами на Дерби? Помните, тогда выиграл Бленгейм?
   - Нет.
   - Вы как раз на него и поставили. Впервые в жизни я видел, чтобы новичку так повезло.
   Улыбка вызвала на его бронзовом лице морщины, и Динни увидела, что их немало.
   - Садитесь же. Вот чай. Вы сами заварите?
   Она передала ему чашку, налила себе и сказала:
   - А что, ваши арабские кобылы уже прибыли?
   - Я жду их в конце следующего месяца.
   - У вас служит Тони Крум...
   - Разве вы его знаете?
   - Через сестру.
   - Славный юноша.
   - Да, - сказала Динни, - из-за него я и пришла к вам.
   - Ах, вот что?
   "Он обязан мне слишком многим, - пронеслось у нее в голове, - он не посмеет отказать".
   Откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, она посмотрела ему прямо в лицо.
   - Я хотела сказать вам по секрету, что Джерри Корвен возбудил против моей сестры дело о разводе и Тони Крума вызывают как соответчика.
   Рука Джека Маскема, державшая чашку, дрогнула.
   - Он действительно любит ее, и они встречались, но в обвинении нет ни капли правды.
   - Так... - отозвался Маскем.
   - Дело будет рассматриваться очень скоро. Я уговорила Тони Крума разрешить мне все рассказать вам. Сделать это ему самому было бы очень неловко.
   Маскем продолжал с невозмутимым видом смотреть на нее.
   - Я знаю Джерри Корвена, - сказал он, - но я не знал, что ваша сестра его покинула.
   - Мы этого не разглашаем.
   - Ее уход связан с Крумом?
   - Нет. Они познакомились на пароходе, когда она возвращалась в Англию. Клер ушла от Джерри по совсем другим причинам. Она и Крум вели себя, конечно, неосторожно: за ними следили и их видели вместе при, как говорится, компрометирующих обстоятельствах.
   - Что вы имеете в виду?
   - Они как-то возвращались из Оксфорда поздно вечером, в машине перегорели фары, поэтому им пришлось провести целую ночь в автомобиле вдвоем.
   Джек Маскем слегка пожал плечами, Динни наклонилась вперед, глядя прямо ему в глаза.
   - Я сказала вам, что в этом обвинении нет ни капли правды, ни капли.
   - Дорогая мисс Черрел, мужчина никогда не признается в том, что...
   - Поэтому вместо Тони пришла я. Моя сестра мне не солжет.
   Маскем снова слегка пожал плечами.
   - Но я не совсем понимаю... - начал он.
   - Какое отношение это имеет к вам? А вот какое: я не думаю, чтобы им поверили.
   - Вы хотите сказать, что если бы я узнал об этом из газет, это настроило бы меня против Крума?
   - Да, я думаю, вы бы решили, что он оказался неджентльменом.
   Она не могла скрыть легкой иронии.
   - А разве это не так?
   - Думаю, что нет. Он горячо любит мою сестру и все же сумел держать себя в руках. А ведь от любви никто не застрахован.
   При этих словах воспоминания прошлого снова нахлынули на нее, и она опустила глаза, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливого изгиба этих губ. Вдруг, словно по наитию, она сказала:
   - Мой зять потребовал возмещения убытков.
   - О, - отозвался Джек Маскем, - я не знал, что это делается и теперь.
   - Две тысячи фунтов. А у Тони Крума ничего нет. Он делает вид, что ему все равно, но, если они проиграют, он окажется нищим.
   Наступило молчание.
   Джек Маскем вернулся к окну. Он сел на подоконник и сказал:
   - Что же я могу тут сделать?
   - Не отказывать ему от места - вот и все.
   - Муж на Цейлоне, а жена здесь, - это все же не совсем...
   Динни встала, шагнула к нему и застыла на месте.
   - Вам никогда не приходило в голову, мистер Маскем, что вы у меня в долгу? Вспоминаете ли вы когда-нибудь о том, что отняли у меня любимого человека? И знаете ли вы, что он умер там, куда уехал из-за вас?
   - Из-за меня?
   - Да, вы и ваши взгляды заставили его от меня отказаться. И теперь я прошу вас, чем бы дело ни кончилось, не увольнять Тони Крума. До свидания!
   И, не дожидаясь ответа, она вышла.
   Динни почти бежала к Грин-парку. Все вышло совсем по-другому! И какие это могло иметь роковые последствия! Но слишком сильны были ее чувства, ее негодование против непреодолимой стены "форм" и традиций, о которые разбилась ее любовь! Иначе и быть не могло. Долговязая фигура Маскема, его франтоватый вид, звук его голоса с мучительной остротой пробудили в ней воспоминания.
   И все-таки она почувствовала облегчение: от былой горечи не осталось и следа.
   На другое утро она получила записку.
   Воскресенье.
   "Райдер-стрит.
   Дорогая мисс Черрел.
   Можете на меня рассчитывать.
   С искренним уважением,
   всегда преданный вам
   Джон Маскем".
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   Получив обещание Маскема, Динни на следующий день вернулась в Кондафорд и постаралась хоть немного разрядить царившую там тяжелую атмосферу. Хотя отец и мать занимались каждый своим делом, они были удручены и расстроены. Мать, женщина очень замкнутая и чувствительная, приходила в ужас при одной мысли о том, что общественное мнение осудит Клер. Отец, видимо, понимал, что, чем бы дело ни кончилось, большинство людей будет считать его дочь легкомысленной особой и лгуньей; Тони Крума еще извинят, но женщине, поставившей себя в подобное положение, в глазах большинства не будет оправдания. Кроме того, Джерри Корвен вызывал в нем мстительный гнев, и он твердо решил сделать все, чтобы зять не восторжествовал над Клер. И хотя эта воинственность отца немного смешила Динни, она восхищалась тем, с какой мучительной добросовестностью он хватался за каждый пустяк, не замечая главного. Для людей его поколения развод все еще оставался бесспорным признаком моральной испорченности. Для нее любовь была просто любовью, и, когда появлялось отвращение, физическая близость теряла свое оправдание. Ее лично гораздо больше потрясло то, что Клер уступила настояниям Джерри Корвена здесь, у себя на квартире, чем то, что она от него уехала. Бракоразводные процессы, о которых ей время от времени приходилось читать в газетах, отнюдь не подтверждали, что "браки заключаются на небесах". Но она понимала чувства людей, выросших в прежних понятиях, и старалась не прибавлять новых трудностей к переживаниям родителей. Динни рассуждала трезво: дело скоро кончится так или иначе, скорее всего иначе. В наше время люди обращают очень мало внимания на чужие дела.
   - Что? Ночь в автомобиле - это же сенсация! - саркастически заявил генерал. - Каждый начнет сейчас же думать о том, как бы он вел себя при подобных обстоятельствах!
   Динни ответила только:
   - Они сделают из этого целую историю - министр внутренних дел, настоятель собора святого Павла, принцесса Елизавета...
   Когда Динни узнала, что Дорнфорд приглашен на пасху в Кондафорд, она смутилась.
   - Надеюсь, ты ничего не имеешь против, Динни? Мы ведь не знали, будешь ты здесь или нет.
   - Я не могу сказать "мне очень приятно" даже тебе, мама.
   - Но, родная, ведь когда-нибудь должна же ты вернуться на поле боя.
   Динни прикусила губу и ничего не ответила. Мать сказала правду, и в устах нежной и простодушной женщины эти слова прозвучали особенно жестоко.
   Поле боя! Да, жизнь - война. Человека ранят, подлечивают и опять гонят в ряды бойцов. Мать и отец ни за что не хотели бы с ней расстаться, но они явно жаждут, чтобы она вышла замуж. И это - когда неудача Клер почти предрешена!
   Пришла пасха, а с нею ветер, "умеренный до сильного". Клер приехала поездом в субботу утром, а Дорнфорд - на машине во второй половине дня. Он поздоровался с Динни так, словно не знал, как она его примет.
   Он наконец подыскал себе дом на Кемпден-Хилл. Дорнфорд жаждал узнать мнение Клер, и она потратила целый воскресный день, поехав туда с ним после обеда,
   - Превосходный дом, Динни, - сказала Клер. - Окнами на юг, есть гараж и конюшня для двух лошадей; хороший сад, все необходимые службы, центральное отопление и вообще все, как надо. Он думает переехать к концу мая. Дом под старой черепичной крышей, поэтому я предложила ему выкрасить ставни в светло-серый цвет. Правда, очень хороший дом и просторный.
   - В твоем описании он просто превосходен. Теперь ты, наверное, будешь ездить на работу туда, а не в Темпл?
   - Да, Дорнфорд перебирается не то в Памп-Корт, не то в Брик-билдингс, не помню. Кстати, Динни, интересно, почему Джерри не сделал его соответчиком вместо Тони? Я вижусь с ним гораздо чаще.
   Больше о предстоящем "деле" не говорили. Предполагалось, что оно будет рассматриваться одним из первых после исков, которые не оспаривались, поэтому в Кондафорде царило затишье перед грозой.
   Дорнфорд вернулся к этой теме в воскресенье, после обеда:
   - А вы, Динни, будете присутствовать на суде?
   - Должна.
   - Боюсь, на вас это произведет очень тяжелое впечатление. Вести дело поручили Броу, а он, когда захочет, может просто извести, особенно если ему приходится иметь дело с простым отрицанием вины. Вот почему на него надеются. Клер придется изо всех сил держать себя в руках.
   Динни вспомнила слова "юного" Роджера о том, что он предпочел бы видеть ее, Динни, на месте Клер.