Голяков Сергей. Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика

   Во время допросов следователи подводили к карте: "Смотри, вот Смоленск, он уже пал, вот Москва - ее возьмут через несколько дней". Потом тон изменился. Заключенные услышали - немцы потерпели поражение под Сталинградом. Это придало силы. Узники сознавали - их судьба решается на советском фронте.
   В таких условиях жил и Рихард Зорге. Впрочем, ему было тяжелее.
   - В тюрьме Зорге пользовался авторитетом не у одних арестантов, рассказывал Хосака. - Его уважали и надсмотрщики: очень стойким был этот человек.
   Хосака, сосед Зорге по одиночке, видел его лишь раз. Знакомство произошло в тюремной парикмахерской, куда заключенных приводили раз в три месяца. Вне камеры на головы узников надевали специальные сетки. Они закрывали лицо. Заключенный не знал, кто находится в тюрьме, в камере по соседству.
   - В парикмахерской сетки приходилось снимать, - вспоминал Хосака. Когда я посмотрел на соседа по креслу, то невольно вздрогнул: рядом сидел... Зорге. Он улыбнулся мне и сказал несколько слов по-немецки. Он сохранился в моей памяти бодрым, неунывающим.
   Хосака сообщил так же, что по национальному составу в резидентуру Зорге входили 32 японца, четыре немца, два югослава, один британец. Ценную информацию получали в германских кругах от французов, англичан, американцев, итальянцев, на самом высоком, правительственном уровне Японии. При ведении дела и разработке агентов к каждому из них был прикреплен свой следователь-пристав, что, по японскому делопроизводству, свидетельствовало о важности процесса.
   Заслужил ли Зорге смертный приговор?
   - На этот вопрос и сейчас, почти шестьдесят лет спустя, ответить очень трудно, - говорил нам профессор Хасая Сирай, президент Японо-российского центра исторических исследований, занимающегося среди прочих проблем вопросами "дела Зорге". - Сам Зорге трактовал свою главную задачу как предотвращение войны, вооруженного конфликта между СССР и Японией. И это благородная цель, за которую не наказывают смертной казнью через повешение.
   На первых допросах Зорге упрямо отрицал обвинения в шпионаже и утверждал, что он - гражданин Германии, специальный корреспондент газеты "Франкфуртер цайтунг". После предъявления неопровержимых доказательств был вынужден признать: "Я занимался разведывательной деятельностью в пользу Советского Союза". Но он не сказал: "Против Японии". Однако это не отвратило вынесения сурового приговора.
   На 21-м допросе, 21 января 1942 года, зашла речь о "коммунистических корнях" Зорге, о его двоюродном деде Фридрихе Адольфе Зорге (1828-1906) близком сподвижнике Карла Маркса, участнике Первого интернационала, и это тоже выглядело "криминалом" для японских следователей и судей (эти "корни" помогли гестапо "высветить" всю коммунистическую биографию Зорге до 1924 года).
   * * *
   Итак, каким образом японские спецслужбы вышли на группу Зорге? Сразу скажем: однозначного ответа нет. Но пока ясно следующее: среди членов группы предателей и провокаторов не было.
   Долго разрабатывавшийся коминтерновский "след", начатый в США в 1949 году, не подтвердился. Никто из Коминтерна и членов компартии Германии японскую полицию на группу Зорге и на самого Рихарда не выводил. Гестапо и другие спецслужбы рейха не подозревали в шпионаже Зорге - активного члена нацистской партии. Не вели против него специальную разработку токко, кемпэйтай, другие токийские полицейские и контрразведывательные органы. Наружное наблюдение, которое порой велось за Зорге, было нормой в токийской жизни иностранцев.
   Долгое время клеймо предателя лежало на японском коммунисте Рицу Ито, которого даже исключали в 1953 году из партии. Среди прочего и за то, что он "способствовал до и во время Тихоокеанской войны разоблачению полицией группы Зорге". Только через четыре года после смерти Ито Рицу, в 1989-м, он был полностью оправдан: ни Зорге, ни Томо Китабаяси, имевшую "коммунистическое прошлое" в США, он не предавал...
   Выдвигались обвинения в предательстве в адрес Джо Кондэ - подлинное имя Нобумити Укаи (1903-1976), учившегося в Москве в 1930-1932 годах в Международной ленинской школе. Позже он налаживал связи Коминтерна с КПЯ через США. И он оказался чист перед историей. Группу Зорге он не выдавал.
   Но почему-то версия о том, что группа Зорге была ликвидирована из-за чьего-то предательства, продолжает жить. Кое-кто на Западе и в Японии высказывал даже мысль, что на Зорге навели из Москвы, где многие его донесения ложились в "корзину дезинформации, материалов, которым не доверяли". Неоднозначна была позиция и самого И.В. Сталина.
   Однажды Сталин, имея в виду Зорге, заявил, что военная разведка располагает в Токио разведчиком, чьи действия по эффективности сопоставимы с корпусом или даже целой армией. Но это не помешало Центру бросить группу Зорге на произвол судьбы, а когда появилась возможность обменять Рамзая на японского военнопленного, Сталин (требовалась, повторим, только его высшая санкция) якобы, попыхивая трубкой, бросил лишь одну фразу: "Не знаю такого человека...". "Дело" было сделано.
   А Зорге - Рамзай - был хорошо известен Сталину. Как считает ветеран военной разведки генерал-майор Михаил Иванович Иванов, "в одну из ночей 1940 года по указанию Поскребышева личное дело Зорге было доставлено Сталину для просмотра".
   Сталин знал, что с коминтерновских времен между Бухариным и Зорге были добрые взаимоотношения. По занимаемым позициям и политическим симпатиям, выраженным, например, в работе Зорге "Новый германский империализм" (1928), будущий разведчик, а в то время коминтерновец и журналист был близок к Бухарину. И это было известно Сталину, которого хорошо информировали из Коминтерна, а так же все резиденты советской разведки. В 1937 году в ходе подготовки "дела" на Бухарина и Радека и с целью устранить руководителя военной разведки Я. Бepзинa, а так же Осипа Пятницкого был арестован высокопоставленный сотрудник военной разведки. Он заявил, что считает Рихарда Зорге "немецким или японо-немецким шпионом", посылающим в Москву дезинформационные сведения.
   Определенный компромат на Зорге был собран и рядом партработников, мобилизованных в военную разведку с курсов Красной профессуры. Один из них, словно не подозревая, какие "оргвыводы" могли бы последовать и чем рисковал Зорге, писал следующее: Зорге "считал абсолютно неправильной оценку, что Гитлер долго не продержится, что подобный варварский режим не может долго существовать. Зорге резко критиковал эти взгляды, а это опасно с точки зрения организации эффективной борьбы с фашизмом". Об этом письме докладывали Сталину, "оргвыводы" были готовы, но их просто "не успели вынести". Тем не менее в 1939 году в НКВД было заведено на Рихарда Зорге дело-формуляр, и оно ждало своего часа... Вариант был один: вызвать Зорге в Москву и расстрелять. Если не приедет - значит, враг, шпион. Тем более - в "расход"...
   А что же Зорге? Он самоотверженно работал.
   Не станем подробно вдаваться в историю шифротелеграмм Рамзая в Центр, остановимся лишь на главном, что доводилось Разведупром до Сталина и Молотова. 10 июля 1941 года Зорге сообщил в Москву, что "Япония начнет воевать, если немцы дойдут до Свердловска". И он продолжал: "На секретном заседании 2 июля 1941 года у императора было принято решение не изменять планы действий против Сайгона (Индокитай. - Авт.), не начинать войну против СССР до весны 1942 года". Это позволило советскому командованию перебросить с Дальнего Востока на Запад части Особой Дальневосточной армии.
   После 22 июня 1941 года, по мнению генерала М.И. Иванова, отношение Сталина к Зорге изменилось, но в "нужный момент" он сумел забыть это имя разведчика, работавшего в Токио 8 лет и направлявшего в Москву самую ценную информацию. (Мелкие сообщения Зорге составлял по-английски, крупные, аналитические материалы писал по-немецки. В Москве их переводили на русский, затем передавали начальнику 4-го управления ГШ МО, и далее они шли по высшим инстанциям.)
   Указал ли Зорге заблаговременно дату и направления нападения Германии на СССР?
   Макс Клаузен утверждал, что он радировал несколько раз информацию с указанием примерной даты начала войны - 22 июня 1941 года, но странным образом ни в одном советском военном архиве этих шифротелеграмм не оказалось, но есть другие. Например, 20 июня 1941 года Зорге радировал: "Германский посол Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна... Нападение произойдет с левого фланга". Так и было. А это противоречило точке зрения Сталина, который считал, что в случае войны главный удар будет нанесен по Украине, в направлении Киева.
   Отсутствие же несомненной даты начала гитлеровского вторжения объясняется, на наш взгляд, следующим: Берлин регулярно информировал и ориентировал посла в Токио и тем самым японцев о своей тактике и стратегии, но не считал нужным посвящать их в конкретные детали плана, как, впрочем, и других союзников. Напомним, что даже Муссолини, например, узнал о начале войны 22 июня, еще находясь в постели...
   И все-таки, думается, Зорге неоднократно сообщал именно дату 22 июня. Ветеран внешней разведки генерал-лейтенант Сергей Кондрашев поддерживает это мнение и рассказывал нам об одной из последних встреч с радистом Клаузеном, который утверждал, что такие шифротелеграммы ушли в Центр, а оттуда поступили и ответы, очень встревожившие Рихарда. Он нервно ходил по комнате, наполнял стакан виски, повторяя: "Неужели опять не хотят верить?" Встречая в то время недоверие Центра, Рихард много пил...
   22 июня началась война... Центр стал запрашивать Рамзая о реакции в Toкио. Были срочно изменены позывные, появился новый псевдоним: с 26 июня Инсон.
   6 октября 1941 года Зорге послал последнюю информацию о том, что Япония не вступит в войну с СССР. Этим сообщением в Центр Зорге считал свою миссию выполненной и надеялся вернуться в Москву. Но что ждало его там? По мнению японского профессора Кэйдзи Касама, игнорирование информации Зорге о нападении Германии на СССР было большой ошибкой лично Сталина, назвавшего Зорге "дезинформатором". Понятна реакция сталинского окружения и руководства Разведупра (Берзина, Артузова, Урицкого там уже не было). Другие не торопились нести на стол вождю острую информацию, тем более ту, что шла вразрез с концепциями "отца народов". Живой Зорге превращался лично для Сталина в одну из политических мин замедленного действия. А мины, как известно, обезвреживают. Но лучше было это сделать чужими руками и подальше от своей территории. Например, в токийской тюрьме Сугамо. Так и было сделано. Не потому ли Сталин и не вспомнил имени Зорге, не дал согласия на обмен разведчика, не спас его.
   Ну а немецкая сторона, где Зорге многие годы был "своим человеком"? Германский посол генерал Ойген Отт (один из главных источников информации Зорге: 60 процентов всех важнейших сведений Рихард получал именно в его рабочем кабинете, или от супруги посла - любвеобильной Терезы, или от его секретаря Хельмы) сначала заявил против ареста Зорге решительный протест МИД Японии и потребовал встречи с Зорге. Встреча состоялась. В кабинете начальника тюрьмы "немецкий журналист" только и сказал послу: "Прощайте, посол. Передайте привет вашей супруге и дочери. Это все...".
   Как отнеслись к аресту Зорге в Берлине? Вальтер Шелленберг - один из руководителей гитлеровской разведки - отмечал в своих мемуарах, что он и его шеф Рейнгард Гейдрих знали о коммунистическом прошлом Зорге, но не придавали значения этим "ошибкам молодости", тем более что Рихард вышел из компартии, занялся наукой и журналистикой, затем вступил в нацистскую партию, стал "своим человеком" в Токио, прекрасным агентом, "доверенным лицом" гестапо.
   Коммунистическое прошлое было давно и легко забыто, и Зорге вошел в информационные круги дипломатии рейха. Одновременно с деятельностью корреспондента он поставлял в Берлин высококачественную конфиденциальную информацию, делал уникальные политические прогнозы. "Не было ни одного случая дезинформации, - писал Вальтер Шелленберг. И объяснял почему: - В случае отправки дезинформации Зорге был бы сразу разоблачен и уничтожен". Но Рихарда ожидала та же участь, если бы он не поставил Москву в известность об истинном характере своих связей с германской разведкой и тем более если бы он сообщал дезинформацию.
   Потому у "доброжелателей" великого разведчика были основания называть Зорге "двойным" агентом. Но некоторые были точнее и называли Рихарда "полуторным" агентом. И вот почему: Москва знала, что Зорге работал еще и на Берлин, но Берлин не знал, что он верно служит Москве в военной разведке с 1929 года.
   Разведданные, добываемые группой Зорге, не ограничивались Дальневосточным регионом. Они имели геополитическое стратегическое значение, охватывали самые разные регионы и проблемы: войну в Китае и обстановку в Маньчжурии, вопросы внешней и внутренней политики Германии, Японии, Италии, США, Англии, Франции (Индокитая).
   Если в Москве понимали огромный интеллектуальный потенциал Зорге как разведчика, журналиста, ученого, но часто не давали ему должной, своевременной оценки, то другие "свои-чужие" в Берлине и Токио умели высоко ценить сообщения Рихарда. "Письма Зорге, - отмечал в своих воспоминаниях Вальтер Шелленберг, - были, по существу, обобщающими подробными докладами, действительно полезными и по характеру своему не содержали дезинформацию. Зорге предсказывал, что "пакт трех держав" не будет иметь для Германии большого значения (военного главным образом) и уже после того, как начнется война с Россией, Япония не денонсирует договор с Советским Союзом. Сам пакт о нейтралитете от 13 апреля 1941 года между СССР и Японией был для Берлина большой неожиданностью".
   Зорге сделал и другой вывод: центр тяжести военных усилий Японии вскоре будет перенесен в акваторию Тихого океана. Основное внимание разведгруппа уделяла военным вопросам, созданию военных блоков и союзов (ось Берлин Токио Рим), угрозам вероломного нападения на СССР, направлениям основных ударов, численности армейских подразделений противника. Шифротелеграммы Рихарда Зорге были свидетельством его аналитических способностей, особого военно-политического провидения. 16 октября 1941 года он сообщил в Центр следующее: "Предполагаю, что кабинет Фумимаро Коноэ уйдет в отставку, в ближайшее время начнется война между Японией и США. Япония двинется дальше на юг, завязнет в Индокитае и Азии. В настоящее время нет опасности нападения Японии на СССР". Эту информацию запеленговали японские контрразведывательные службы. Макса Клаузена взяли с поличным. В тайнике обнаружили радиопередатчик. Это был финал, и "дело Зорге" оказалось закрытым в Японии, но не в России. Сначала после ареста и тем более после казни о "немецко-японском шпионе" в СССР старались не вспоминать. Прошло 20 лет. Только 3 ноября 1964 года Государственная комиссия дала достойную оценку работе разведгруппы Зорге.
   * * *
   Указ Президиума Верховного Совета СССР
   "О присвоении звания Героя Советского Союза товарищу Рихарду Зорге"
   За выдающиеся заслуги перед Родиной и проявленные при этом мужество и геройство присвоить товарищу Рихарду Зорге звание Героя Советского Союза посмертно.
   Председатель Президиума Верховного Совета СССР
   А. МИКОЯН
   Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
   М. ГЕОРГАДЗЕ
   Москва, Кремль.
   5 ноября 1964 г.
   * * *
   Минуло еще почти 40 лет. И мы вновь обращаемся к Зорге и говорим о том, о чем молчали десятилетиями.
   Сначала о семье. Второй женой Рихарда была русская - Екатерина Максимова. Умерла в 1943 году под Красноярском. В Токио у Зорге была гражданская жена - Исии Ханако. Это она обнаружила и опознала останки Рихарда (по следам от трех ранений на ногах, очкам, пряжке на поясе, золотым коронкам). Урну с прахом Зорге она хранила до 8 ноября 1950 года. Установила памятник Зорге на кладбище Тама. С 1966 года появился памятник и мемориальная доска с именами соратников Зорге, где теперь возлагают цветы.
   Летом 2000 года Исии Ханако на 89-м году не перенесла воспаление легких. Она оставила три книги о "Человеке, которого звали Зорге...".
   Пролог
   За час до смерти. Исповедь
   Шероховатые стены. Под самым потолком - щель окна, очень узкая. Солнечный свет сочится сквозь нее неохотно и даже в полдень едва разгоняет полумрак. Но этой щели достаточно, чтобы доверху налить камеру влажной, изнуряющей духотой.
   Оказывается, можно привыкнуть ко всему. И к полумраку. И к немилосердной круглосуточной жаре. И к леденящему ознобу камеры, когда приходит зима. Он привык. Да если бы только жара и холод! Он испытал все, что в силах и не в силах выдержать человек. Он выдержал. И теперь даже самые злобные враги смотрели на него с недоуменным страхом, потому что не могли понять: из какого источника черпает этот чужеземец выдержку и достоинство? На суде главный обвинитель Ёсикави два часа кряду перечислял его "чудовищные преступления против империи", но так и не смог сказать, во имя чего он их совершал: ведь он был движим отнюдь не желанием славы, не честолюбием, не погоней за деньгами. Какие же еще есть ценности в жизни? И официальный адвокат Асанума, который бесстрастно произносил слова в его защиту, тоже ничего не понял. А узник верил: придет другое поколение, наученное горьким опытом нынешнего, и то, что сейчас эти считают преступлением, те оценят как подвиг. Так и случится, но сам он не доживет до той поры. Еще несколько дней, недель или месяцев в этой камере. Потом в последний раз откроется дверь, войдут начальник тюрьмы, охрана, буддийский священник. Начальник тюрьмы опять - это будет в последний раз - прочтет приговор. Он станет читать его медленно и торжественно, а священник будет молиться.
   Спасти его могло только чудо. Но он в чудеса не верил. И не страшился того, что ждет его за дверью камеры. Он знал с самого начала, что так должно произойти...
   Хорошо уже то, что теперь, после суда, его оставили наконец в покое. И он может сосредоточенно думать. Ему даже разрешили читать и, что еще важнее, писать. Он не знает, на каком листе и на каком слове оборвется его рукопись. Он не раскрывает в ней никаких тайн. Он просто снова идет по ступеням своей нелегкой, трагической и в то же время такой счастливой жизни. И рядом с ним дорогие его сердцу люди: Катя, Карл, Люба, Эрнст, Старик, Бранко, Ходзуми, Иотоку, Макс, Анна, Ханако... Он пишет для себя, для них и - это было бы действительно чудо! - для тех незнакомых, кто обязательно должен прочесть "Тюремные записки", исповедь разведчика последнее слово Рихарда Зорге.
   Но это не будет захватывающая дух история о невероятных приключениях, о погонях и перестрелках, об артистических перевоплощениях - всех тех атрибутах, которые создают ложное представление о работе разведчика. Нет, почти всю свою жизнь он провел за рабочим столом, заваленным ворохом бумаг, за изучением многотомных трудов по истории, экономике, культуре тех стран, в которых довелось ему побывать. Каждое утро начиналось для него с чтения свежих номеров газет и журналов, день проходил в беседах с друзьями и недругами, вечерами он придвигал стопку чистых листов бумаги и писал... К этому добавлялись разве что нечастые поездки по городам и весям. Могло показаться, что все, чем он занимался, доступно любому человеку в каждой из тех стран, куда направлял его Центр. Но так ли это?
   Надежным оружием его были не пистолет с разрывными пулями, не плащ и кинжал, а именно умение работать за столом, пытливость, внимательность и наблюдательность. Не просветление, не импульс, а кропотливое собирание разрозненных сведений и фактов, в результате чего происходит переход количества в качество и обрисовывается единственно точная оценка происходящих событий и прогноз на будущее. Разве не так же и врач, обследуя больного, ставит точный диагноз?..
   И еще, оглядываясь на пройденное, он может сказать самому себе: он был бескорыстно верен великому делу - тому единственному, которому посвятил всю свою жизнь. Да, жизнь его была нелегка. Немного выпало на его долю тех радостей и благ, за которые обычно и ценит ее большинство людей. Однако полная лишений, тревог и опасностей, она все равно была счастливой, как это ни парадоксально. "Путник, в Спарту придя, поведай, что все мы здесь пали в долгой неравной борьбе, волю отчизны храня...". Вот и эти его строки, подобно надписи на памятнике спартанцам, павшим у Фермопил, должны, непременно должны остаться свидетельством для них - для тех незнакомых ему, которые обязательно прочтут и поймут, во имя чего боролись и отдали свою жизнь его товарищи и он сам...
   ...Глаза привыкли к полумраку. Сердце - к изнуряющей духоте. Запястья закованы в наручники. Их не снимают даже в кабинете следователя. Рихард уже не обращает внимания на жесткую тяжесть металлических колец. Он склоняется над откидной доской-столом и пишет. Неторопливо, погруженный в себя, сосредоточенный на самом главном:
   "Все, что я предпринимал в жизни, тот путь, которым я шел, все было обусловлено тем решением, которое я принял 25 лет назад.
   ...И сейчас, встречая третий год Второй мировой войны, а в особенности имея в виду германо-советскую войну, я еще более укрепился в своей уверенности в том, что мое решение, принятое 25 лет назад, было правильным. Об этом я заявляю со всей решительностью, продумав все, что случилось со мной за эти 25 лет, и в особенности за последний год...".
   Он отложил перо. Может быть, вот-вот скрипнет дверь и войдет начальник тюрьмы. Ну что ж... В душе его нет смятения и страха, хотя он никогда еще так не жаждал жизни, ветра и солнца. Но все равно: если бы мог он тогда, 25 лет назад, заглянуть в свое будущее и увидеть этот сумрак камеры, наручники на запястьях - он все равно пошел бы по жизни этим путем.
   Глава I
   Китай. Соратники
   ...Постепенно приближался момент, когда я должен был отказаться от позиции стороннего наблюдателя и принять окончательное решение.
   Р. Зорге
   Первые шаги резидента в Шанхае
   - Павел Иванович ждет вас в десять ноль-ноль...
   Рихард вышел из дому и по старым московским улочкам стал выбираться на бульвары. Было раннее октябрьское утро 1929 года.
   Павел Иванович приглашал его к себе во второй раз. Значит, решение уже принято. И, может быть, этот день - один из последних перед долгой разлукой с Москвой, с Катей, с друзьями, со всем, что вмещает в себя слово "Родина".
   Что ж, он сам решил. Сам настаивал...
   Ветер наметал из палисадников хрустящие желтые листья. Потрескивал ледок между булыжниками мостовой. Рихард не торопился: до назначенного часа времени еще много, а он любил точность - ни на минуту раньше, ни на минуту позже. К этому его приучили годы конспиративной работы в подполье. Он шагал и внимательно, с особой остротой, как смотрят на дорогое сердцу перед долгой разлукой, вбирал в себя картины этого утра.
   Ватага ребят сломя голову неслась в школу. Дворник с медной бляхой на фартуке шаркал метлой по тротуару. Молоденькая мамаша уже выкатила коляску: спать, спать на морозце! Да, у всех свои заботы...
   На рекламной тумбе аршинными буквами: "Премьера. Лучший фильм сезона: "Обломок империи". Эпопея в 6 частях. Картину сопровождает симфонический оркестр в составе 30 музыкантов". Рядом другой плакат: "Кооперативное товарищество "Современник" предлагает новинку 1929 года: графолог-эксперт Зуев-Инсаров определяет по почерку характер, умственное и волевое развитие, творческие способности, слабые стороны личности". Вот удалец!.. Рихард даже постоял у этого объявления. "Надо же придумать такое! Может, сходить с Катей к этому эксперту шутки ради?..".
   Вчера он сказал Кате: "Наверное, скоро уеду". Она насторожилась. Весь вечер молчала.
   Несколько месяцев назад друг Вилли привел его к Кате в ее маленькую полуподвальную комнату, заваленную книгами. "Знакомьтесь. Публицист Рихард Зорге. Наша очаровательная Катюша. Вам предстоит, Катюша, научить этого публициста правильно говорить по-русски, если вы не возражаете". Они стали регулярно заниматься русским языком. Потом Катя познакомила его со своими друзьями. Все чаще они вместе проводили вечера. Беседовали о многом. Он узнал, что три года назад Катя окончила в Ленинграде институт сценического искусства, начала с блеском выступать в спектаклях. Вышла замуж. Муж тяжело заболел и умер. Она оставила сцену и пошла работать на завод аппаратчицей. Сказала: "Страна трудится - и я должна трудиться...". Работает. Дает уроки...
   Как он хочет, чтобы Катя была счастлива! Вправе ли он войти в ее жизнь?
   Но вот в памяти события последнего времени.
   19 октября в Москве, на собрании партячейки Рихард рассказывал о своей жизни:
   - В девятьсот семнадцатом году вступил в независимую социал-демократическую партию Германии. В девятьсот восемнадцатом участвовал в восстании в Киле. По заданию партийного комитета переехал в Гамбург, участвовал в создании организации студенческой молодежи. В девятнадцатом вступил в коммунистическую партию Германии. Работал в Рейнской области, был избран членом городского комитета КПГ в Аахене. В двадцатом году участвовал в подавлении капповского путча. В двадцать первом был преподавателем партийной школы, редактором партийной газеты в Золингене. Затем работал в Берлине, в Центральном комитете партии. В двадцать четвертом году участвовал в работе IX съезда КПГ...
   Как скупо: даты, партийные задания, города... Надо бы рассказать подробно, как было. С того самого дня на борту парохода "Санта-Мария". Всегда, когда он вспоминал, с чего все началось, мысль возвращала его на палубу "Санта-Марии". Он видел искрящуюся под солнцем морскую синь, надраенную до белизны палубу, едва обозначившийся по горизонту берег Германии. Рихард с друзьями - все семнадцати- и восемнадцатилетние парни возвращались из каникулярного путешествия по Швеции. Дурачились на палубе, боролись, орали песни, опьяненные морским бризом, солнцем, молодостью. И вдруг их гвалт оборвал громкий голос: "Сегодня правительство Германии объявило войну России". Это было 1 августа 1914 года.