Страница:
Требютор ещё перед выходом из Картахены горел желанием как следует покусать французского адмирала, но раз Воробушку нужно непременно отделаться от голландцев - почему бы не удружить даме? А заодно продемонстрировать противнику своё преимущество. Красно-золотой линкор неторопливо и величественно развернулся, забрав ветер всеми парусами, и пошёл наперерез голландской эскадре.
Этот манёвр не остался незамеченным на французских кораблях, и, если Галке не изменяло зрение, они снова начали забирать к северо-востоку. Но только теперь это уже было ни к чему. Расстояние сократилось до мили, а это - предел прицельной стрельбы новых орудий.
– Ладно, - сказала Галка, видя оживление на квартердеках французов. - Не получится сходу их атаковать - будем давить на психику… Поднимай сигнальные флаги!
Если вы думаете, будто двойные стандарты - изобретение двадцатого или двадцать первого века, то вы заблуждаетесь.
Взять, к примеру, Мингса. Мне про него Причард рассказывал, его брат был у этого товарища боцманом. Кристофер Мингс верно служил Англии, будучи королевским офицером. Воевал с испанцами. Но методы ведения этой войны у него были самые что ни на есть пиратские: пришёл, пограбил, пожёг, ушёл. Влад мне ещё доказывал: Юлий Цезарь или Наполеон, значит, тоже пираты? Тоже ведь грабили, жгли… Нет. Цезарь захватывал новые земли для своей империи. Наполеон - то же самое. А чем в этом плане отличился покойный Мингс? Да ничем. Но его рейды, тем не менее, никто не называет пиратскими. Зато когда абсолютно то же самое откаблучивали Олонэ или Морган - извольте, пираты чистейшей воды! Но если Олонэ действительно отморозок без чести и совести, то Морган как раз был абсолютно уверен, что служил своей родине. Правда, у родины на сей счёт было особое мнение.
Что же до меня, то я и не спорю. Пиратка. Правда, идейная, что весьма затрудняет сэрам, месье, минхеерам и сеньорам общение со мной. Для них в порядке вещей принцип генерала Франко: своим - всё, врагам - закон. А законы эти таковы, что проще сразу повеситься. Потому у всех этих господ глаза на лоб лезут от пиратки, установившей свои законы и их верховенство над любыми флагами. Сколько было вони, когда я разделалась с Джонсоном! Линч чуть было не выдал ямайским каперам комиссии против моих кораблей! Вовремя остановился, и, я думаю, дело не столько в благоразумии, сколько в осознании интересного факта: Ямайка потеряла своё значение в этих водах.
Но вернёмся к нашим драконам. К двойной морали, то есть. Принцип прост, как пять копеек: своим прощается всё. Чужим не прощается ничего. Но одно дело, когда в этом дерьме полощутся отдельные группы товарищей, именуемые, как говорил Глеб Жеглов, в просторечии "шайкой". И совсем другое, когда оно же становится государственной политикой. Навидалась и этого, причём, ещё в своём родном мире. Когда жополизам прощается всё, вплоть до уголовных преступлений, а политических оппонентов прессуют за неправильную парковку автомобиля… Когда приветствуется дерибан чужой страны, и жёстко пресекается любое отклонение от "курса партии и правительства" в своей… Когда откровенному пирату дают рыцарское звание, а такому же пирату, но под другим флагом, готовят виселицу… Когда флотоводцу отказывают в признании его заслуг только потому, что он не католик, а адмиралом назначают придворную бездарь… Чем для населения популярно разъясняется простенький и подлый принцип: хочешь жить припеваючи - умей лизать нужные задницы. То есть, попросту откажись от человеческого достоинства, и будут тебе полные штаны "щастья".
Самое страшное, что многие совершают это самопредательство с удивительной лёгкостью…
Ну, уж нет. Я не отступлюсь, и буду шокировать тутошнее общество, пока не подохну. Не умею жопы лизать, что поделаешь. Противно. И жутко негигиенично.
3
4
Этот манёвр не остался незамеченным на французских кораблях, и, если Галке не изменяло зрение, они снова начали забирать к северо-востоку. Но только теперь это уже было ни к чему. Расстояние сократилось до мили, а это - предел прицельной стрельбы новых орудий.
– Ладно, - сказала Галка, видя оживление на квартердеках французов. - Не получится сходу их атаковать - будем давить на психику… Поднимай сигнальные флаги!
Если вы думаете, будто двойные стандарты - изобретение двадцатого или двадцать первого века, то вы заблуждаетесь.
Взять, к примеру, Мингса. Мне про него Причард рассказывал, его брат был у этого товарища боцманом. Кристофер Мингс верно служил Англии, будучи королевским офицером. Воевал с испанцами. Но методы ведения этой войны у него были самые что ни на есть пиратские: пришёл, пограбил, пожёг, ушёл. Влад мне ещё доказывал: Юлий Цезарь или Наполеон, значит, тоже пираты? Тоже ведь грабили, жгли… Нет. Цезарь захватывал новые земли для своей империи. Наполеон - то же самое. А чем в этом плане отличился покойный Мингс? Да ничем. Но его рейды, тем не менее, никто не называет пиратскими. Зато когда абсолютно то же самое откаблучивали Олонэ или Морган - извольте, пираты чистейшей воды! Но если Олонэ действительно отморозок без чести и совести, то Морган как раз был абсолютно уверен, что служил своей родине. Правда, у родины на сей счёт было особое мнение.
Что же до меня, то я и не спорю. Пиратка. Правда, идейная, что весьма затрудняет сэрам, месье, минхеерам и сеньорам общение со мной. Для них в порядке вещей принцип генерала Франко: своим - всё, врагам - закон. А законы эти таковы, что проще сразу повеситься. Потому у всех этих господ глаза на лоб лезут от пиратки, установившей свои законы и их верховенство над любыми флагами. Сколько было вони, когда я разделалась с Джонсоном! Линч чуть было не выдал ямайским каперам комиссии против моих кораблей! Вовремя остановился, и, я думаю, дело не столько в благоразумии, сколько в осознании интересного факта: Ямайка потеряла своё значение в этих водах.
Но вернёмся к нашим драконам. К двойной морали, то есть. Принцип прост, как пять копеек: своим прощается всё. Чужим не прощается ничего. Но одно дело, когда в этом дерьме полощутся отдельные группы товарищей, именуемые, как говорил Глеб Жеглов, в просторечии "шайкой". И совсем другое, когда оно же становится государственной политикой. Навидалась и этого, причём, ещё в своём родном мире. Когда жополизам прощается всё, вплоть до уголовных преступлений, а политических оппонентов прессуют за неправильную парковку автомобиля… Когда приветствуется дерибан чужой страны, и жёстко пресекается любое отклонение от "курса партии и правительства" в своей… Когда откровенному пирату дают рыцарское звание, а такому же пирату, но под другим флагом, готовят виселицу… Когда флотоводцу отказывают в признании его заслуг только потому, что он не католик, а адмиралом назначают придворную бездарь… Чем для населения популярно разъясняется простенький и подлый принцип: хочешь жить припеваючи - умей лизать нужные задницы. То есть, попросту откажись от человеческого достоинства, и будут тебе полные штаны "щастья".
Самое страшное, что многие совершают это самопредательство с удивительной лёгкостью…
Ну, уж нет. Я не отступлюсь, и буду шокировать тутошнее общество, пока не подохну. Не умею жопы лизать, что поделаешь. Противно. И жутко негигиенично.
3
"Помню, читала ещё дома спор о том, когда именно была изобретена военно-морская сигнализация, - думала Галка, наблюдая в подзорную трубу за происходящим на палубах линкоров. - Почему-то большинство спецов приписывали её изобретение Нельсону. Чушь. Сигнализация существует с тех пор, как появились военные флоты".
И это было так. Но здесь на каждом флоте, помимо общепринятых "международных" сигналов, имелась собственная система передачи приказов на свои корабли. Французы "не понимали" сигналы испанцев, испанцы - англичан, и так далее. На пиратских кораблях часто пользовались сигнализацией флотов тех стран, под чьими флагами они ходили. Вот и сейчас над "Гардарикой" плескались разноцветные вымпелы, хорошо понятные французским военным морякам: "Адмирал приказывает прекратить бунт и выдать зачинщика. В противном случае будете уничтожены". Адмиральский вымпел французы уже давно разглядели. А теперь прочли и этот сигнал. Выводы, которые сделали господа офицеры, привели их в замешательство. Галка не была таким уж сильным эмпатом, чтобы чувствовать эмоциональный настрой людей на расстоянии мили, но это замешательство оказалось настолько сильным, что до неё донёсся его отзвук. "Психическая атака" была продолжена. Пиратские корабли довольно быстро нагоняли беглецов, и через час выстрелила носовая пушка флагмана. Ядро поперёк курса французам - сигнал лечь в дрейф, и заодно наглядная демонстрация самых решительных намерений. Это ядро вздыбило фонтан воды в полукабельтове от носа "Принцессы".
– Похоже, они не в восторге от происходящего, - с едкой иронией произнёс Эшби. Сейчас и без подзорной трубы было видно, что французы в ступоре.
– Шаверни уже давно понял, что у нас осталась пара тузов в рукаве, - усмехнулась Галка. - Представляю, как он сейчас рвёт и мечет, что не утащил с собой д'Ожерона… Дорогой, просигналь этим господам, у них осталось пять минут на размышления.
Французы хорошо разглядели и этот сигнал… и тут случилось непредвиденное. "Принцесса" спустила флаг и легла в дрейф! Тяжёлый линкор, лишённый, правда, грот-мачты, свернул паруса и остановился. Вот это был сюрприз! Обрадованная Галка - она-то готовилась драться сразу с двумя восьмидесятипушечниками - тут же отправила к сдавшейся "Принцессе" "Амазонку" и "Акулу". Пусть Причард, как самый опытный из капитанов, берёт линкор под свой контроль. Но выход "Принцессы" из боя ещё до его начала не снял главную проблему - де Шаверни. Завидев манёвр "Принцессы", тот приказал ставить на "Генрихе" все паруса.
– Думает сбежать, - проговорила Галка по-русски. - Поздно, дядя, пить боржоми, почки отвалились… Паруса к ветру! Сигнал "Сварогу" - занять огневую позицию! Сигнал "Сибилле" - держаться в кильватере флагмана!
"Гардарика" и шедший параллельным курсом "Сварог" начали расходиться под небольшим углом. Флагман налево, линкор направо. Пираты тоже прибавили парусов, и, поскольку они-то как раз не были нагружены, очень скоро "Генрих" оказался зажатым в клещи. Но и сдаваться де Шаверни тоже не собирался: порты линкора были открыты. Близко не подойдёшь. Потому ещё на пирсе Картахены Галка и Билли разработали этот план: лишить французов преимущества в пушках. Проще говоря, зайти с бортов на расстояние, недоступное для бронзовых пушек линкора, и расстрелять их батарейные палубы. А уже потом подходить для абордажа. Тридцатидвухфунтовые пушки линкора, правда, там тоже не для декорации стояли, и "Генрих" выстрелил первым. С обоих бортов, из всех своих восьмидесяти орудий. Для таких мощных пушек три кабельтова не особо большое расстояние. Многовато для прицельной стрельбы, но для такой массивной атаки - вполне достаточно. Большинство ядер, правда, упало в воду, но часть достигла цели, повредив корпуса пиратских кораблей. И тут заговорили стальные пушки.
– Работаем по батарейным палубам! - крикнула Галка Пьеру. - Смотри, брат, не засади им снаряд в крюйт-камеру, нам это корыто ещё пригодится!
Нарезные пушки и на "Гардарике", и на "Свароге" были одного калибра (тулонские оружейники немало над этим попотели), но линкор был тяжелее, и мог себе позволить стрельбу залпами. "Гардарику" же от залпа четырёх орудий начало валить на левый борт. Потому капитан Спарроу приказала стрелять беглым огнём, по готовности. Но тут уже неважно, как стрелять - беглым или залпами. Важен был результат: снаряды ложились в цель часто, точно, и с неприятными для господина де Шаверни последствиями. Через четверть часа интенсивного обстрела из восьмидесяти орудий "Генриха" "в строю" осталось не больше половины, а одно это уже уравнивало его с "Гардарикой". Но оставалась ещё одна проблема: на французском флагмане восемь сотен человек. Правда, с учётом только что прекратившегося обстрела численность команды на "Генрихе" несколько подсократилась, и это давало пиратам хороший шанс захватить корабль вместе с грузом. В первую очередь это означало большую драку по старым правилам - кто кого. Тут уже французы, накрученные де Шаверни, будут драться насмерть. Но, несмотря на это, пиратские корабли пошли на сближение с французом. На абордаж.
– Смотри, Эли, - Эшби заметил какие-то приготовления на палубе француза. - Они натягивают сети.
В бою "эпохи парусников" часто использовались сети, которые обычно развешивали над палубой - чтобы защитить экипаж от падающих обломков рангоута. Но французы натягивали сети не у себя над головой, а вдоль бортов. Какая-никакая, а защита: пока пиратские абордажные команды прорубят в ней дыры, мушкетёры смогут изрядно их повыщелкать.
– Верхняя палуба - книппелями, по сети - огонь!
Книппеля только-только начинали появляться в Мэйне, и Галка, конечно же, взяла на вооружение этот последний писк европейской моды. Вообще-то, она планировала пострелять этими парами мелких ядер, связанными цепью, по рангоуту и такелажу противника, но раз уж пошли в ход сети, то почему бы не усложнить французам задачку? Не успели те натянуть сеть, как небольшие пушки верхней палубы "Гардарики" выплюнули порцию книппелей, и в прочной сети нарисовались солидные дыры. А один особенно удачливый книппель, взлетевший выше прочих, порвал "Генриху" грот. Огромный парус лопнул со звуком пушечного выстрела. Линкор немного замедлился, и тут рявкнули его пушки. Его тяжёлые пушки, уцелевшие после форменного разгрома, учинённого орудийным огнём пиратов…
Боли Галка не почувствовала. Толчок в плечо, такой сильный, что её сбило с ног. Она даже не сразу поняла, что произошло. Но когда при попытке подняться её скрутила адская боль, а рубашку справа залило кровью, всё стало ясно.
– Только не сейчас! - взвыла она, зажимая рану здоровой рукой.
Джеймс уже оторвал от собственной рубашки полосу и перевязывал ей рану. Галка видела его глаза, совсем близко - два кусочка голубого неба на побледневшем лице. Это была уже третья её рана за годы пиратства. Первой, от которой остался длинный шрам на правом боку, она была обязана покойному капитану Харрису. Вторую - огнестрельную, в бедро - получила при абордаже испанского "серебряного галеона" года полтора назад. И вот третья - если не считать раной тот удар по голове, полученный в Фор-де-Франс. Французская картечина пробила плечо навылет. И, судя по всему, наделала беды. При любой попытке пошевелить правой рукой Галку скручивала боль. А продолжавшая обильно сочиться, несмотря на перевязку, кровь говорила о том, что перебит какой-то крупный сосуд. Но Галка сейчас думала не об этом. Картечный залп линкора стоил её команде самое меньшее двух десятков жизней. Наверняка на "Свароге" ситуация не лучше.
– Помоги встать, пожалуйста, - срывающимся голосом проговорила Галка, цепляясь левой рукой за мужа.
– Эли, ты ранена, - Джеймс попытался её удержать. - Лежи, не шевелись.
– Джек, умоляю тебя - помоги мне встать! Бой ещё не окончен!
Уж кто, кто, а Эшби лучше других понимал одну вещь: если капитан так популярен в команде, то он должен ответить взаимностью. То бишь, довести бой до конца, что бы ни произошло. Даже если он умрёт при известии о победе. Но - Эли? Заставить самое дорогое для него существо страдать? Картечная рана - это не фунт изюма.
– Капитан! Что с капитаном? - донеслось с палубы.
– Джек…
Эшби вдруг выругался, да так, что завяли бы уши у самого прожжённого боцмана, но всё-таки подхватил Галку… и осторожно поставил её на ноги у поручней.
– Спокойно, братва, - она задыхалась, но старалась говорить ровно. - Подумаешь - пробоину получила! В первый раз, что ли?.. Стрелков на правый борт! Сигнал "Сибилле" - вперёд!
Корабль де Ментенона, прикрытый корпусом "Гардарики", выдвинулся вперёд и обрушил на только что разряженный борт линкора свой картечный залп. Пусть и не очень-то он был мощный, но французы с "Сибиллы" добавили плотным ружейным огнём. А кромешный ад на палубе "Генриха" начался, когда на огневую позицию вышла "Гардарика".
– Правый борт - огонь!
Картечный залп пиратского флагмана обошёлся французам довольно дорого. Галка видела по крайней мере двух убитых офицеров, что уж говорить о команде? Стрелков смело начисто. А когда с "Гардарики" перекинули абордажные мостки и начался бой - пока ещё неравный - к линкору с правого борта подошёл "Сварог". Стрелять оттуда не стали, опасаясь попасть по своим, но высадили абордажную команду. И вот тогда всё стало ясно.
– Победа, Эли, - Джеймс стоял, крепко прижимая жену к себе - чтобы не упала.
– Пиррова победа, - процедила Галка, утирая рукавом бежавшие помимо воли слёзы. Больно ведь… - Сколько наших поляжет… за эти чёртовы побрякушки, будь они прокляты!
– Эли… Любимая моя, - Джеймс гладил её по волосам, стараясь успокоить. - Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы эти смерти не были напрасными. Но для этого ты должна жить. Я сейчас позову Леклерка, и…
– Леклерк нужен будет на палубе, Джек. А я… я ещё должна как следует встретить де Шаверни, если парни в горячке боя его не прирежут.
– Эли, послушай меня хоть раз в жизни! - тихо, но достаточно яростно воскликнул Эшби. - У тебя опасная рана, ты рискуешь истечь кровью ещё до того, как Леклерк вообще откроет свою аптеку! Да, ты капитан, ты адмирал! Но ты не сможешь командовать эскадрой, будучи без сознания…или того хуже!
Дух противоречия, составлявший основу вредного Галкиного характера, уже подсказывал ей готовый ответ. Но, во-первых, муж был на двести процентов прав. А во-вторых, она действительно слабела с каждой минутой. Нужно было быстро остановить кровотечение. Нужна была официальная медицина в лице доктора Леклерка, чтобы сделать это. А там уже организм сам будет бороться за жизнь…
– Хорошо… - согласилась она, чувствуя, как от подступавшей слабости подкашиваются ноги. Пробитое плечо горело так, словно к нему приложили калёное ядро. - Но ты… ты останься здесь, Джек… пока не окончится бой…
Джеймс, недолго думая, подхватил её на руки и понёс вниз, к дверям полуюта, громко требуя доктора. Леклерк примчался со всей возможной скоростью, и, кляня "упрямую девчонку" на чём свет стоит, принялся за дело.
Бой, учитывая подготовку и злость пиратов, продлился минут двадцать и закончился их полной победой. Французы ещё держались, пока де Шаверни со шпагой в руке метался по мостику и пытался их воодушевлять, но Билли прорвался на квартердек "Генриха" и быстренько привёл бывшего адмирала в нерабочее состояние. После этого французы начали бросать оружие и массово сдаваться в плен. А де Шаверни - с изрядной шишкой на голове - доставили на борт "Гардарики". Пред светлые очи новоиспеченной адмиральши и представителя королевской власти - месье д'Ожерона. Этого во избежание разных там эксцессов попросили не покидать каюту до окончания боя, что тот и проделал. Но, узнав о ранении капитана Спарроу, подхватил свою личную походную аптечку и поспешил на помощь доктору. Правда, Леклерк напустился и на него - мол, нечего посторонним делать в каюте больной! - но тут Билли привёл де Шаверни.
Доктор только выругался сквозь зубы, но помешать этому уже не мог.
И это было так. Но здесь на каждом флоте, помимо общепринятых "международных" сигналов, имелась собственная система передачи приказов на свои корабли. Французы "не понимали" сигналы испанцев, испанцы - англичан, и так далее. На пиратских кораблях часто пользовались сигнализацией флотов тех стран, под чьими флагами они ходили. Вот и сейчас над "Гардарикой" плескались разноцветные вымпелы, хорошо понятные французским военным морякам: "Адмирал приказывает прекратить бунт и выдать зачинщика. В противном случае будете уничтожены". Адмиральский вымпел французы уже давно разглядели. А теперь прочли и этот сигнал. Выводы, которые сделали господа офицеры, привели их в замешательство. Галка не была таким уж сильным эмпатом, чтобы чувствовать эмоциональный настрой людей на расстоянии мили, но это замешательство оказалось настолько сильным, что до неё донёсся его отзвук. "Психическая атака" была продолжена. Пиратские корабли довольно быстро нагоняли беглецов, и через час выстрелила носовая пушка флагмана. Ядро поперёк курса французам - сигнал лечь в дрейф, и заодно наглядная демонстрация самых решительных намерений. Это ядро вздыбило фонтан воды в полукабельтове от носа "Принцессы".
– Похоже, они не в восторге от происходящего, - с едкой иронией произнёс Эшби. Сейчас и без подзорной трубы было видно, что французы в ступоре.
– Шаверни уже давно понял, что у нас осталась пара тузов в рукаве, - усмехнулась Галка. - Представляю, как он сейчас рвёт и мечет, что не утащил с собой д'Ожерона… Дорогой, просигналь этим господам, у них осталось пять минут на размышления.
Французы хорошо разглядели и этот сигнал… и тут случилось непредвиденное. "Принцесса" спустила флаг и легла в дрейф! Тяжёлый линкор, лишённый, правда, грот-мачты, свернул паруса и остановился. Вот это был сюрприз! Обрадованная Галка - она-то готовилась драться сразу с двумя восьмидесятипушечниками - тут же отправила к сдавшейся "Принцессе" "Амазонку" и "Акулу". Пусть Причард, как самый опытный из капитанов, берёт линкор под свой контроль. Но выход "Принцессы" из боя ещё до его начала не снял главную проблему - де Шаверни. Завидев манёвр "Принцессы", тот приказал ставить на "Генрихе" все паруса.
– Думает сбежать, - проговорила Галка по-русски. - Поздно, дядя, пить боржоми, почки отвалились… Паруса к ветру! Сигнал "Сварогу" - занять огневую позицию! Сигнал "Сибилле" - держаться в кильватере флагмана!
"Гардарика" и шедший параллельным курсом "Сварог" начали расходиться под небольшим углом. Флагман налево, линкор направо. Пираты тоже прибавили парусов, и, поскольку они-то как раз не были нагружены, очень скоро "Генрих" оказался зажатым в клещи. Но и сдаваться де Шаверни тоже не собирался: порты линкора были открыты. Близко не подойдёшь. Потому ещё на пирсе Картахены Галка и Билли разработали этот план: лишить французов преимущества в пушках. Проще говоря, зайти с бортов на расстояние, недоступное для бронзовых пушек линкора, и расстрелять их батарейные палубы. А уже потом подходить для абордажа. Тридцатидвухфунтовые пушки линкора, правда, там тоже не для декорации стояли, и "Генрих" выстрелил первым. С обоих бортов, из всех своих восьмидесяти орудий. Для таких мощных пушек три кабельтова не особо большое расстояние. Многовато для прицельной стрельбы, но для такой массивной атаки - вполне достаточно. Большинство ядер, правда, упало в воду, но часть достигла цели, повредив корпуса пиратских кораблей. И тут заговорили стальные пушки.
– Работаем по батарейным палубам! - крикнула Галка Пьеру. - Смотри, брат, не засади им снаряд в крюйт-камеру, нам это корыто ещё пригодится!
Нарезные пушки и на "Гардарике", и на "Свароге" были одного калибра (тулонские оружейники немало над этим попотели), но линкор был тяжелее, и мог себе позволить стрельбу залпами. "Гардарику" же от залпа четырёх орудий начало валить на левый борт. Потому капитан Спарроу приказала стрелять беглым огнём, по готовности. Но тут уже неважно, как стрелять - беглым или залпами. Важен был результат: снаряды ложились в цель часто, точно, и с неприятными для господина де Шаверни последствиями. Через четверть часа интенсивного обстрела из восьмидесяти орудий "Генриха" "в строю" осталось не больше половины, а одно это уже уравнивало его с "Гардарикой". Но оставалась ещё одна проблема: на французском флагмане восемь сотен человек. Правда, с учётом только что прекратившегося обстрела численность команды на "Генрихе" несколько подсократилась, и это давало пиратам хороший шанс захватить корабль вместе с грузом. В первую очередь это означало большую драку по старым правилам - кто кого. Тут уже французы, накрученные де Шаверни, будут драться насмерть. Но, несмотря на это, пиратские корабли пошли на сближение с французом. На абордаж.
– Смотри, Эли, - Эшби заметил какие-то приготовления на палубе француза. - Они натягивают сети.
В бою "эпохи парусников" часто использовались сети, которые обычно развешивали над палубой - чтобы защитить экипаж от падающих обломков рангоута. Но французы натягивали сети не у себя над головой, а вдоль бортов. Какая-никакая, а защита: пока пиратские абордажные команды прорубят в ней дыры, мушкетёры смогут изрядно их повыщелкать.
– Верхняя палуба - книппелями, по сети - огонь!
Книппеля только-только начинали появляться в Мэйне, и Галка, конечно же, взяла на вооружение этот последний писк европейской моды. Вообще-то, она планировала пострелять этими парами мелких ядер, связанными цепью, по рангоуту и такелажу противника, но раз уж пошли в ход сети, то почему бы не усложнить французам задачку? Не успели те натянуть сеть, как небольшие пушки верхней палубы "Гардарики" выплюнули порцию книппелей, и в прочной сети нарисовались солидные дыры. А один особенно удачливый книппель, взлетевший выше прочих, порвал "Генриху" грот. Огромный парус лопнул со звуком пушечного выстрела. Линкор немного замедлился, и тут рявкнули его пушки. Его тяжёлые пушки, уцелевшие после форменного разгрома, учинённого орудийным огнём пиратов…
Боли Галка не почувствовала. Толчок в плечо, такой сильный, что её сбило с ног. Она даже не сразу поняла, что произошло. Но когда при попытке подняться её скрутила адская боль, а рубашку справа залило кровью, всё стало ясно.
– Только не сейчас! - взвыла она, зажимая рану здоровой рукой.
Джеймс уже оторвал от собственной рубашки полосу и перевязывал ей рану. Галка видела его глаза, совсем близко - два кусочка голубого неба на побледневшем лице. Это была уже третья её рана за годы пиратства. Первой, от которой остался длинный шрам на правом боку, она была обязана покойному капитану Харрису. Вторую - огнестрельную, в бедро - получила при абордаже испанского "серебряного галеона" года полтора назад. И вот третья - если не считать раной тот удар по голове, полученный в Фор-де-Франс. Французская картечина пробила плечо навылет. И, судя по всему, наделала беды. При любой попытке пошевелить правой рукой Галку скручивала боль. А продолжавшая обильно сочиться, несмотря на перевязку, кровь говорила о том, что перебит какой-то крупный сосуд. Но Галка сейчас думала не об этом. Картечный залп линкора стоил её команде самое меньшее двух десятков жизней. Наверняка на "Свароге" ситуация не лучше.
– Помоги встать, пожалуйста, - срывающимся голосом проговорила Галка, цепляясь левой рукой за мужа.
– Эли, ты ранена, - Джеймс попытался её удержать. - Лежи, не шевелись.
– Джек, умоляю тебя - помоги мне встать! Бой ещё не окончен!
Уж кто, кто, а Эшби лучше других понимал одну вещь: если капитан так популярен в команде, то он должен ответить взаимностью. То бишь, довести бой до конца, что бы ни произошло. Даже если он умрёт при известии о победе. Но - Эли? Заставить самое дорогое для него существо страдать? Картечная рана - это не фунт изюма.
– Капитан! Что с капитаном? - донеслось с палубы.
– Джек…
Эшби вдруг выругался, да так, что завяли бы уши у самого прожжённого боцмана, но всё-таки подхватил Галку… и осторожно поставил её на ноги у поручней.
– Спокойно, братва, - она задыхалась, но старалась говорить ровно. - Подумаешь - пробоину получила! В первый раз, что ли?.. Стрелков на правый борт! Сигнал "Сибилле" - вперёд!
Корабль де Ментенона, прикрытый корпусом "Гардарики", выдвинулся вперёд и обрушил на только что разряженный борт линкора свой картечный залп. Пусть и не очень-то он был мощный, но французы с "Сибиллы" добавили плотным ружейным огнём. А кромешный ад на палубе "Генриха" начался, когда на огневую позицию вышла "Гардарика".
– Правый борт - огонь!
Картечный залп пиратского флагмана обошёлся французам довольно дорого. Галка видела по крайней мере двух убитых офицеров, что уж говорить о команде? Стрелков смело начисто. А когда с "Гардарики" перекинули абордажные мостки и начался бой - пока ещё неравный - к линкору с правого борта подошёл "Сварог". Стрелять оттуда не стали, опасаясь попасть по своим, но высадили абордажную команду. И вот тогда всё стало ясно.
– Победа, Эли, - Джеймс стоял, крепко прижимая жену к себе - чтобы не упала.
– Пиррова победа, - процедила Галка, утирая рукавом бежавшие помимо воли слёзы. Больно ведь… - Сколько наших поляжет… за эти чёртовы побрякушки, будь они прокляты!
– Эли… Любимая моя, - Джеймс гладил её по волосам, стараясь успокоить. - Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы эти смерти не были напрасными. Но для этого ты должна жить. Я сейчас позову Леклерка, и…
– Леклерк нужен будет на палубе, Джек. А я… я ещё должна как следует встретить де Шаверни, если парни в горячке боя его не прирежут.
– Эли, послушай меня хоть раз в жизни! - тихо, но достаточно яростно воскликнул Эшби. - У тебя опасная рана, ты рискуешь истечь кровью ещё до того, как Леклерк вообще откроет свою аптеку! Да, ты капитан, ты адмирал! Но ты не сможешь командовать эскадрой, будучи без сознания…или того хуже!
Дух противоречия, составлявший основу вредного Галкиного характера, уже подсказывал ей готовый ответ. Но, во-первых, муж был на двести процентов прав. А во-вторых, она действительно слабела с каждой минутой. Нужно было быстро остановить кровотечение. Нужна была официальная медицина в лице доктора Леклерка, чтобы сделать это. А там уже организм сам будет бороться за жизнь…
– Хорошо… - согласилась она, чувствуя, как от подступавшей слабости подкашиваются ноги. Пробитое плечо горело так, словно к нему приложили калёное ядро. - Но ты… ты останься здесь, Джек… пока не окончится бой…
Джеймс, недолго думая, подхватил её на руки и понёс вниз, к дверям полуюта, громко требуя доктора. Леклерк примчался со всей возможной скоростью, и, кляня "упрямую девчонку" на чём свет стоит, принялся за дело.
Бой, учитывая подготовку и злость пиратов, продлился минут двадцать и закончился их полной победой. Французы ещё держались, пока де Шаверни со шпагой в руке метался по мостику и пытался их воодушевлять, но Билли прорвался на квартердек "Генриха" и быстренько привёл бывшего адмирала в нерабочее состояние. После этого французы начали бросать оружие и массово сдаваться в плен. А де Шаверни - с изрядной шишкой на голове - доставили на борт "Гардарики". Пред светлые очи новоиспеченной адмиральши и представителя королевской власти - месье д'Ожерона. Этого во избежание разных там эксцессов попросили не покидать каюту до окончания боя, что тот и проделал. Но, узнав о ранении капитана Спарроу, подхватил свою личную походную аптечку и поспешил на помощь доктору. Правда, Леклерк напустился и на него - мол, нечего посторонним делать в каюте больной! - но тут Билли привёл де Шаверни.
Доктор только выругался сквозь зубы, но помешать этому уже не мог.
4
Где-то с минуту они смотрели друг на друга - связанный, покрытый копотью "версалец", растерявший весь свой блеск, и раненная женщина, которую доктор всё же успел уложить в постель. Галкин взгляд был на редкость спокойным. Но вот Шаверни при виде её изжелта-бледного лица с тёмными кругами под глазами начал едко усмехаться.
– Не лучшие у вас сейчас времена, не так ли, адмирал? - съязвил он.
– Возможно, - тихо прошелестела Галка. - Но бывало и хуже, так что не обольщайтесь. Я ещё вас переживу.
– На вашем месте, сударь, - едко заметил д'Ожерон, - я бы подумал о собственном будущем. Скажем, о том, что вы станете говорить на суде.
Де Шаверни бросил на губернатора испепеляющий взгляд, но поскольку это был только взгляд, а не гром с молнией, то месье д'Ожерон преспокойно не обратил на это никакого внимания.
– Билли! - позвала Галка.
– В трюм его, или сразу на нок-рею, а, Воробушек? - Билли в предвкушении расправы над этим "индюком" потирал руки.
– В трюм, - усмешка Галки была слабой, но мрачной. - Только не в наш, а на "Генриха". Проследи, пусть прикуют этого типа к самому тяжёлому сундуку. А то вдруг чего с линкором, так я хочу быть уверена, что это дерьмо точно не всплывёт.
Билли не удержался, и донёс суть приказа Воробушка до команды. И хохот, который сопровождал де Шаверни на всём пути в трюм, стал для царедворца настоящей пыткой. Такое унижение! А ведь он был облечён доверием самого короля! Но теперь… Теперь д'Ожерон не упустит случая расписать его действия в самых чёрных красках. Суд. Приговор. В лучшем случае - пожизненная тюрьма, что для человека его звания и богатства не так уж и страшно, ведь заключённые в те времена частенько содержали себя сами. Но если казнь?.. Если казнь - то пусть казнят его как человека знатного, а не насмехаются, как над простолюдином!
Тем временем пираты занялись подсчётом потерь, и тут выходила совсем невесёлая цифра. Из двухсот семидесяти человек команды "Гардарики" в живых осталось не больше двухсот, включая человек двадцать настолько тяжело раненных, что они могли не дожить даже до возвращения в Картахену. Немыслимо большой процент потерь. На "Свароге" из пятисот на ногах около трёх с половиной сотен. Жестокая цена победы. Но пираты привыкли обращать на это немного внимания. Похоронив погибших в море, они сразу засобирались в обратный путь. Облака явственно предупреждали о близком шторме. Нужно было успеть вернуться до того, как стихия разметает корабли по всему побережью.
Пока доктор Леклерк занимался раной капитана, на квартердеке распоряжался Эшби. Уже через час эскадра легла на обратный курс. Ещё через час к ней присоединился "Перун" - Требютор потопил трёх голландцев, остальных запугал так, что те позорно бежали. А вот его улов - подобранные остатки команд пиратских судов, пущенных голландцами на дно в два залпа - рассмешил всю эскадру. Роджерс. Со товарищи. Мокрый, злой и подавленный. Сам он не пожелал ничего объяснять, но его братва проговорилась: мол, братец этой мадам адмиральши с первого же часа так гайки закрутил, что никак повеселиться не получалось. Вот и решили выйти в море. На помощь остальным, так сказать.
– Помощнички чёртовы, - процедил Требютор. - А ну-ка, парни, в трюм их. Пусть просохнут по дороге, а там разберёмся, кто, кому и как собирался помогать.
Англичане возмущались, но поделать ничего не могли: они являли собой жалкие остатки той силы, которая вышла из Картахены, а Требютор чихать хотел на губернатора Ямайки и его возможный гнев, которым его честно пытался напугать обозлённый Роджерс.
Обо всём этом Галке рассказал Джеймс, когда урвал полчаса, чтобы спуститься в каюту. Совсем оставить любимую женщину без своего внимания он не мог: а вдруг ей там без него хуже стало? Хуже не стало: доктор сумел остановить кровь и наложил тугую повязку. Но тут появилась ещё одна опасность… Словом, стерильных бинтов тогда ещё не придумали. Да и картечь французы тоже продезинфицировать не догадались. Обширного заражения удалось избежать, промыв рану ромом - о чём доктор гордо сообщил месье штурману, а Галка при этом только скрипнула зубами - но всё-таки что-то осталось. И у капитана начинался жар…
…Галка и Владик спорили с доктором Леклерком с самого момента появления его на борту "Гардарики". Переубедить его делать какие-то вещи иначе, чем он привык, казалось совершенно нереальным. На все требования дезинфицировать раны и мыть руки перед тем, как прикасаться к пациентам, а не только после этого, Леклерк начинал возмущённо жестикулировать и кричать, что он дипломированный врач, получивший образование в Сорбонне, и не позволит каким-то там дилетантам вмешиваться в его дела со своими варварскими методами. Даже приказать Галка ему не могла, так как официально врачи не считались членами пиратской команды. Как ни бились Галка и Влад, пытаясь объяснить Леклерку, что раны начинают гноиться вовсе не от "дурного воздуха", а от грязи и инфекции, попавшей в кровь - он только отмахивался от них. Да и как объяснить ему, что такое "инфекция"? Микроскопа-то под руками не было! Он был хорошим врачом, но совершенно упёртым. В конце концов, Галка пригрозила списать его на берег - только тогда он, ворча, смирился с этими знахарскими приемами. Правда, видя на практике, что элементарный спиритус приносит больше пользы, нежели все многомудрые рассуждения парижских профессоров о разлитии чёрной желчи, сгущении жизненных соков и тому подобной ерунде, доктор стал более внимательно прислушиваться к словам московитов.
А однажды Влад примчался к Галке с сияющим как новая монета лицом. Они только-только распрощались с очередным испанцем - его паруса ещё не растаяли вдали и, казалось, что оттуда доносятся запоздалые проклятия в адрес пиратов. И тут "братец" влетает на мостик с какой-то склянкой в руке.
– Что это? - недовольно спросила Галка.
Дел у неё было полно, они ещё даже не успели разобрать трофеи. Владик, словно величайшую драгоценность, протянул ей пузырёк, в котором плескалась густая тёмная жидкость.
– Ну, и что это такое? - повторила Галка свой вопрос, не понимая, с чего это вдруг столько неумеренных восторгов.
Тогда Влад осторожно вынул притёртую пробку.
– На, понюхай.
Пожав плечами, Галка взяла пузырёчек и поднесла к лицу, осторожно втягивая странно-знакомый, чуть сладковатый запах.
– Что-то неуловимое, никак не вспомню… - протянула она, наморщив лоб.
– Еле отобрал у одного испанца из пассажиров, - объявил Влад с довольным видом, - Тот вцепился хлеще, чем в драгоценности любимой тёщи! Ну что, не вспомнила?
Запах был немного дурманящим. Вдохнув его ещё раз, Галка почувствовала, как от него слегка закружилась голова.
Владик сиял, словно свежевкрученная лампочка. Галка рассердилась:
– Давай, выкладывай, в чём дело, и не морочь мне голову!
– Это опиум.
– Что?!
– Опиум, - повторил он с совершенно невинным видом.
– Да ты что, вконец офонарел? Нафига тебе эта дрянь? По "дури" заскучал? - рассвирепевшая Галка размахнулась, чтобы выкинуть склянку. Владик едва успел поймать ее за руку.
– Ты что! - крикнул он. - Блин, это же обезболивающее! Наркоз!
– А ведь и правда… - Галка растерялась, - И как я сама не подумала… Ну, и как им пользоваться?
– Не знаю, - честно признался Владик, - Пить давать, наверное. Только я понятия не имею, в каких количествах. Это же от концентрации зависит. Мало дашь - не подействует, много - пациент окочуриться может. Главное, чтобы передоза не было.
– Ладно, - решительно сказала Галка. - Отнесём Леклерку, пускай он сам разбирается. У него как раз сейчас раненые есть - вот пускай и проверяет… опытным путем. Только если половину парней при этом угробит, я ему быстро устрою олимпийский заплыв на три тысячи литров!
Так и сделали. Леклерк, разумеется, опять возмущался, и опять был вынужден подчиниться. Жалко только, что надолго этого снадобья не хватило бы, поэтому его оставили для самых тяжёлых случаев…
…Тёмные тягучие капли. Одна, две. Больше доктор растворить не рискнул, всё-таки перед ним не могучий мужик, а маленькая худенькая женщина. Галка совершенно обессилела, а боль была такая, что начинала сводить с ума. Она покорно слизнула снадобье с ложечки, поморщилась.
– Вот и хорошо, - проговорил доктор, подоткнув одеяло. - Через некоторое время боль утихнет, и вы уснёте. А это именно то, что вам в данный момент и нужно.
Галка прикрыла глаза: скудный свет, проникавший сквозь цветные стёкла кормового окна и занавески, начинал её мучить. Очень плохой признак.
– Идите к раненым, - едва слышно сказала женщина. - За меня не волнуйтесь. Я…буду спать.
– Мадам, я не оставлю вас без присмотра.
– Доктор, вы нужны на палубе, - с нажимом повторила Галка, не открывая глаз. - Надо - пришлите сюда кого-нибудь, но сами займитесь ранеными.
Доктор махнул рукой: эта несносная женщина всегда настоит на своём.
– Будь по вашему, мадам.
И прислал… кого бы вы думали? Д'Ожерона. Может быть, потому, что ему единственному на борту этого корабля нечего было больше делать. А может, потому, что он же был единственным, кому Галка не могла ничего приказать. Господин губернатор не только не возмутился таким произволом судового врача, но и как будто даже не был против. У них с мадам Спарроу частенько возникали противоречия, и дружбой их отношения тоже не назовёшь, но всё же присутствовала там какая-то неуловимая теплота.
Приоткрыв глаза, Галка узнала д'Ожерона, и едва заметно улыбнулась.
– О, мадам, не думайте, будто для меня роль сиделки непривычна, - спокойным - каким-то "домашним", что ли - тоном заговорил месье Бертран, угадав оставшийся невысказанным вопрос. - Однажды моя дочь заболела. И, представьте себе, начала горько плакать, когда я покидал её комнату. Пришлось два дня просидеть около её постели, пока она не пошла на поправку… Да, мадам, вы правы: я вам не отец. Но вы мне в дочери годитесь. Потому не обессудьте, какое-то время я буду считать вас не адмиралом, а маленькой девочкой, которой нужен заботливый отец.
– Не лучшие у вас сейчас времена, не так ли, адмирал? - съязвил он.
– Возможно, - тихо прошелестела Галка. - Но бывало и хуже, так что не обольщайтесь. Я ещё вас переживу.
– На вашем месте, сударь, - едко заметил д'Ожерон, - я бы подумал о собственном будущем. Скажем, о том, что вы станете говорить на суде.
Де Шаверни бросил на губернатора испепеляющий взгляд, но поскольку это был только взгляд, а не гром с молнией, то месье д'Ожерон преспокойно не обратил на это никакого внимания.
– Билли! - позвала Галка.
– В трюм его, или сразу на нок-рею, а, Воробушек? - Билли в предвкушении расправы над этим "индюком" потирал руки.
– В трюм, - усмешка Галки была слабой, но мрачной. - Только не в наш, а на "Генриха". Проследи, пусть прикуют этого типа к самому тяжёлому сундуку. А то вдруг чего с линкором, так я хочу быть уверена, что это дерьмо точно не всплывёт.
Билли не удержался, и донёс суть приказа Воробушка до команды. И хохот, который сопровождал де Шаверни на всём пути в трюм, стал для царедворца настоящей пыткой. Такое унижение! А ведь он был облечён доверием самого короля! Но теперь… Теперь д'Ожерон не упустит случая расписать его действия в самых чёрных красках. Суд. Приговор. В лучшем случае - пожизненная тюрьма, что для человека его звания и богатства не так уж и страшно, ведь заключённые в те времена частенько содержали себя сами. Но если казнь?.. Если казнь - то пусть казнят его как человека знатного, а не насмехаются, как над простолюдином!
Тем временем пираты занялись подсчётом потерь, и тут выходила совсем невесёлая цифра. Из двухсот семидесяти человек команды "Гардарики" в живых осталось не больше двухсот, включая человек двадцать настолько тяжело раненных, что они могли не дожить даже до возвращения в Картахену. Немыслимо большой процент потерь. На "Свароге" из пятисот на ногах около трёх с половиной сотен. Жестокая цена победы. Но пираты привыкли обращать на это немного внимания. Похоронив погибших в море, они сразу засобирались в обратный путь. Облака явственно предупреждали о близком шторме. Нужно было успеть вернуться до того, как стихия разметает корабли по всему побережью.
Пока доктор Леклерк занимался раной капитана, на квартердеке распоряжался Эшби. Уже через час эскадра легла на обратный курс. Ещё через час к ней присоединился "Перун" - Требютор потопил трёх голландцев, остальных запугал так, что те позорно бежали. А вот его улов - подобранные остатки команд пиратских судов, пущенных голландцами на дно в два залпа - рассмешил всю эскадру. Роджерс. Со товарищи. Мокрый, злой и подавленный. Сам он не пожелал ничего объяснять, но его братва проговорилась: мол, братец этой мадам адмиральши с первого же часа так гайки закрутил, что никак повеселиться не получалось. Вот и решили выйти в море. На помощь остальным, так сказать.
– Помощнички чёртовы, - процедил Требютор. - А ну-ка, парни, в трюм их. Пусть просохнут по дороге, а там разберёмся, кто, кому и как собирался помогать.
Англичане возмущались, но поделать ничего не могли: они являли собой жалкие остатки той силы, которая вышла из Картахены, а Требютор чихать хотел на губернатора Ямайки и его возможный гнев, которым его честно пытался напугать обозлённый Роджерс.
Обо всём этом Галке рассказал Джеймс, когда урвал полчаса, чтобы спуститься в каюту. Совсем оставить любимую женщину без своего внимания он не мог: а вдруг ей там без него хуже стало? Хуже не стало: доктор сумел остановить кровь и наложил тугую повязку. Но тут появилась ещё одна опасность… Словом, стерильных бинтов тогда ещё не придумали. Да и картечь французы тоже продезинфицировать не догадались. Обширного заражения удалось избежать, промыв рану ромом - о чём доктор гордо сообщил месье штурману, а Галка при этом только скрипнула зубами - но всё-таки что-то осталось. И у капитана начинался жар…
…Галка и Владик спорили с доктором Леклерком с самого момента появления его на борту "Гардарики". Переубедить его делать какие-то вещи иначе, чем он привык, казалось совершенно нереальным. На все требования дезинфицировать раны и мыть руки перед тем, как прикасаться к пациентам, а не только после этого, Леклерк начинал возмущённо жестикулировать и кричать, что он дипломированный врач, получивший образование в Сорбонне, и не позволит каким-то там дилетантам вмешиваться в его дела со своими варварскими методами. Даже приказать Галка ему не могла, так как официально врачи не считались членами пиратской команды. Как ни бились Галка и Влад, пытаясь объяснить Леклерку, что раны начинают гноиться вовсе не от "дурного воздуха", а от грязи и инфекции, попавшей в кровь - он только отмахивался от них. Да и как объяснить ему, что такое "инфекция"? Микроскопа-то под руками не было! Он был хорошим врачом, но совершенно упёртым. В конце концов, Галка пригрозила списать его на берег - только тогда он, ворча, смирился с этими знахарскими приемами. Правда, видя на практике, что элементарный спиритус приносит больше пользы, нежели все многомудрые рассуждения парижских профессоров о разлитии чёрной желчи, сгущении жизненных соков и тому подобной ерунде, доктор стал более внимательно прислушиваться к словам московитов.
А однажды Влад примчался к Галке с сияющим как новая монета лицом. Они только-только распрощались с очередным испанцем - его паруса ещё не растаяли вдали и, казалось, что оттуда доносятся запоздалые проклятия в адрес пиратов. И тут "братец" влетает на мостик с какой-то склянкой в руке.
– Что это? - недовольно спросила Галка.
Дел у неё было полно, они ещё даже не успели разобрать трофеи. Владик, словно величайшую драгоценность, протянул ей пузырёк, в котором плескалась густая тёмная жидкость.
– Ну, и что это такое? - повторила Галка свой вопрос, не понимая, с чего это вдруг столько неумеренных восторгов.
Тогда Влад осторожно вынул притёртую пробку.
– На, понюхай.
Пожав плечами, Галка взяла пузырёчек и поднесла к лицу, осторожно втягивая странно-знакомый, чуть сладковатый запах.
– Что-то неуловимое, никак не вспомню… - протянула она, наморщив лоб.
– Еле отобрал у одного испанца из пассажиров, - объявил Влад с довольным видом, - Тот вцепился хлеще, чем в драгоценности любимой тёщи! Ну что, не вспомнила?
Запах был немного дурманящим. Вдохнув его ещё раз, Галка почувствовала, как от него слегка закружилась голова.
Владик сиял, словно свежевкрученная лампочка. Галка рассердилась:
– Давай, выкладывай, в чём дело, и не морочь мне голову!
– Это опиум.
– Что?!
– Опиум, - повторил он с совершенно невинным видом.
– Да ты что, вконец офонарел? Нафига тебе эта дрянь? По "дури" заскучал? - рассвирепевшая Галка размахнулась, чтобы выкинуть склянку. Владик едва успел поймать ее за руку.
– Ты что! - крикнул он. - Блин, это же обезболивающее! Наркоз!
– А ведь и правда… - Галка растерялась, - И как я сама не подумала… Ну, и как им пользоваться?
– Не знаю, - честно признался Владик, - Пить давать, наверное. Только я понятия не имею, в каких количествах. Это же от концентрации зависит. Мало дашь - не подействует, много - пациент окочуриться может. Главное, чтобы передоза не было.
– Ладно, - решительно сказала Галка. - Отнесём Леклерку, пускай он сам разбирается. У него как раз сейчас раненые есть - вот пускай и проверяет… опытным путем. Только если половину парней при этом угробит, я ему быстро устрою олимпийский заплыв на три тысячи литров!
Так и сделали. Леклерк, разумеется, опять возмущался, и опять был вынужден подчиниться. Жалко только, что надолго этого снадобья не хватило бы, поэтому его оставили для самых тяжёлых случаев…
…Тёмные тягучие капли. Одна, две. Больше доктор растворить не рискнул, всё-таки перед ним не могучий мужик, а маленькая худенькая женщина. Галка совершенно обессилела, а боль была такая, что начинала сводить с ума. Она покорно слизнула снадобье с ложечки, поморщилась.
– Вот и хорошо, - проговорил доктор, подоткнув одеяло. - Через некоторое время боль утихнет, и вы уснёте. А это именно то, что вам в данный момент и нужно.
Галка прикрыла глаза: скудный свет, проникавший сквозь цветные стёкла кормового окна и занавески, начинал её мучить. Очень плохой признак.
– Идите к раненым, - едва слышно сказала женщина. - За меня не волнуйтесь. Я…буду спать.
– Мадам, я не оставлю вас без присмотра.
– Доктор, вы нужны на палубе, - с нажимом повторила Галка, не открывая глаз. - Надо - пришлите сюда кого-нибудь, но сами займитесь ранеными.
Доктор махнул рукой: эта несносная женщина всегда настоит на своём.
– Будь по вашему, мадам.
И прислал… кого бы вы думали? Д'Ожерона. Может быть, потому, что ему единственному на борту этого корабля нечего было больше делать. А может, потому, что он же был единственным, кому Галка не могла ничего приказать. Господин губернатор не только не возмутился таким произволом судового врача, но и как будто даже не был против. У них с мадам Спарроу частенько возникали противоречия, и дружбой их отношения тоже не назовёшь, но всё же присутствовала там какая-то неуловимая теплота.
Приоткрыв глаза, Галка узнала д'Ожерона, и едва заметно улыбнулась.
– О, мадам, не думайте, будто для меня роль сиделки непривычна, - спокойным - каким-то "домашним", что ли - тоном заговорил месье Бертран, угадав оставшийся невысказанным вопрос. - Однажды моя дочь заболела. И, представьте себе, начала горько плакать, когда я покидал её комнату. Пришлось два дня просидеть около её постели, пока она не пошла на поправку… Да, мадам, вы правы: я вам не отец. Но вы мне в дочери годитесь. Потому не обессудьте, какое-то время я буду считать вас не адмиралом, а маленькой девочкой, которой нужен заботливый отец.