Страница:
Его провожали как смертника - взглядами. Лишь тесть открыто пожелал удачи - вслед за императором. Отъехав от дворца красивой парадной рысью, Лев Ич-Тойвина скомандовал: «Домой!» - отпустил поводья. Соль-Гайфэ трусил по улицам лениво, словно какая-нибудь кляча водовозная. Не иначе, чувствовал настрой хозяина: прежде чем сказать Гиле, куда и зачем отправил его венценосный родич, Ферхади хотел хорошенько подумать.
Гила спала. Ферхади полюбовался на новорожденную, расцеловал ее сестренок и посулил зайти на чай. Попрощался с Юланной и сыном, пообещал Анните обязательно вернуться к тому времени, как ей пора будет рожать. Остальных обходить не стал: кто захочет попрощаться, знают, где его искать. Вот разве с Марианой поговорить…
Переставшая трястись от страха перед «мужем» девица стала для него еще желанней. Иной раз трудно было удержать себя с ней в дружеских рамках; но что сказано, то сказано. Зато она оказалась занимательной собеседницей; Гила любила слушать ее рассказы о Таргале, о гномах, о королевских рыцарях, и Ферхади в такие часы с удовольствием присоединялся к жене и гостье.
Комната северянки была пуста. Ферхади поймал служанку, спросил, где госпожа. Выслушал растерянное «наверное, в саду» и пошел искать сам.
Девица обнаружилась в деннике Соль-Гайфэ. Лев Ич-Тойвина уже знал, что в лошадях она разбирается и ладить с ними умеет; вот и норовистый диарталец млел, хрумкая морковкой.
– Хороший Солька, - ворковала северянка, - красавчик ты наш…
Ферхади рассмеялся; Мариана обернулась, спросила:
– Покатаемся?
– Нет, - Ферхади оглянулся на конюха, приобнял «жену» за талию. - Пойдем-ка в беседку.
Мариана, умничка, не отстранилась: поняла. Они прошли по саду так, что всякий бы с одного взгляда понял, чем господин и госпожа собираются заняться. Лишь отгородившись от любопытных глаз и ушей, девица спросила тревожно:
– Что-то случилось?
– Да.
Лев Ич-Тойвина помолчал, собираясь с мыслями. Мариана села, не отрывая от него вопрошающего серьезного взгляда.
– Я уезжаю, - начал он.
– Надолго?
– Может случиться так, что навсегда. Я еду на переговоры с мятежниками. Им я верю, но… все, что я должен им наобещать, выполнено не будет. Это точно. Если войско императора пойдет на штурм Верлы, когда и буду там… не знаю, как они поступят. Я бы на их месте не простил.
А уж распознав обман, добавил про себя, точно бы оставил в заложниках до штурма.
– Ваш император не знает чести, - прошипела Мариана.
– Может быть, - Ферхади равнодушно пожал плечами. - Я бы на его месте… А, что говорить! Пока что я на своем месте и должен исполнять приказы владыки.
– Даже подлые?
– У меня нет выбора, Мариана.
Я покупаю ваши жизни. Но тебе об этом знать необязательно, да и остальным тоже.
Девушка промолчала, но молчание ее было настолько неодобрительным, что Ферхади с трудом сдержал гнев. Уж будто ему правятся бесчестные поручения!
– Я не затем тебя звал, чтобы обсуждать свою поездку. Я обещал отпустить тебя. - Ишь, как вперед подалась! Ждет свободы… А ты бы хотел, чтоб не ждала, верно? - Я не могу объявить наш развод сейчас, потому что это оставит тебя беззащитной. Но если я погибну… как моя вдова, ты можешь остаться здесь, а можешь вернуться к отцу - у нас так принято. И еще ты имеешь право на вдовью часть от имущества. Я скажу Гиле, она поможет тебе сделать все правильно.
– Зачем ты все это говоришь? - тихо спросила Мариана. - Я не желаю тебе смерти.
– Просто я хочу, чтобы ты не боялась за свою судьбу.
Мариана покачала головой:
– Спасибо, но лучше уж развод. И - ты правда собрался сказать Гиле, что едешь на смерть? Ты понимаешь, что ей сейчас нельзя пугаться?
– Ей я скажу, что владыка послал меня в Габар - проследить, чтобы самая хлебная провинция не переметнулась к мятежникам. В таком задании нет ничего опасного. И ты смотри не проговорись. Иди, Мариана, я хочу подумать.
Девушка поднялась, заправила за ухо выбившуюся прядь. Такой я ее и запомню, кольнула трусливая мысль.
– Ферхади…
– Что?
– Удачи тебе.
Северянка вышла, и почти тут же в беседку просочился привратников мальчишка:
– Господин, письмо.
Ферхади разодрал плотный пакет, развернул лист дорогой бумаги.
«Зайди перед отъездом».
Небрежный росчерк подписи, известная всей империи печать. Благородный Гирандж иль-Маруни никогда не унижался до по-настоящему тайных свиданий. Что же еще хочет тесть ему сказать? Новые вести?… Было б что серьезное, пригласил бы не перед отъездом, а немедля… или нет? Ладно, потерпим до вечера…
Остаток дня прошел в суете. Проверить оружие, написать несколько писем, решить, какого коня брать заводным, достать из тайника гномье зерно… и лишь одно окошко покоя: Гила. Он смотрел, как любимая жена кормит малышку, и думал не о том, что будет с ними, если он ошибется, - а о том, как они прекрасны. Гила, звездочка - и кроха Наддиль, мышонок.
Уходя, сказал:
– Ты совсем меня с ума свела: я еще не уехал, а уже мечтаю вернуться.
– Ну так возвращайся скорей, - рассмеялась Гила.
У него нашлись силы улыбнуться как ни в чем не бывало и поцеловать жену так, как всегда целовал перед не слишком опасными отлучками.
– Вернусь, моя звездочка. Обязательно вернусь!
Подумал, выезжая за ворота: три года назад, когда усмиряли тот, первый мятеж, тоже ведь мог не вернуться. Так почему тогда не было этого щемяще-горького чувства утраты? Уезжал с улыбкой - и вернулся всего лишь раненый, зато обласканный спасенным владыкой. Что же предстоит в этот раз?
«Подлость», - прозвучал в голове звенящий голос Марианы.
Возразить ему Лев Ич-Тойвина не смог.
– Мой дорогой Ферхади, - господин иль-Маруни был одет для верховой прогулки, - я провожу тебя до ворот.
Ферхади рассмеялся:
– Как я мог забыть!
– О чем, дорогой мой?
– Ну как же! Благородный Гирандж иль-Маруни имеет привычку провожать все мало-мальски серьезные посольства - еще с тех времен, как он был министром внешних отношений.
Губы первого министра тронула легкая улыбка.
– Глупо было бы оставлять такую полезную привычку, мой дорогой Ферхади. Постой. - Тесть и зять вышли во двор, и взгляд министра остановился на Соль-Гайфэ и навьюченном переметными мешками гнедом Диркенэ. - Ты что, один едешь?!
– А вы ждали иного?
– Владыка велел два десятка взять, вот и взял бы. Да и что ты за посол - без свиты, без охраны!
– Каково посольство, таков и посол, - отрезал Ферхади. - Не хочу своих парней за собой на дурацкую смерть тащить. Альнар получше меня соображает, уж кто-кто, а он цену нашим обещаниям поймет. Я там в заложниках окажусь.
Взлетел в седло, подобрал поводья. Соль-Гайфэ нетерпеливо загарцевал.
– Вот оно что, - протянул министр. - Что ж может, ты и прав…
Два всадника выехали за ворота особняка иль-Маруни. Зеленое южное предместье, обиталище придворных вельмож, тонуло в тишине. Никаких случайных ушей.
– Да, пожалуй, прав, - повторил министр. - А лучше бы и сам ты не ехал.
– Как я могу?…
– Мир велик, и храбрецы нужны везде.
– Нет уж, - Лев Ич-Тойвина передерну лея. - Это моя страна! Здесь я родился, здесь и умирать стану.
– Мой дорогой Ферхади, - вздохнул господин иль-Маруни, - прости старика. Я поддался недостойному страху, и извиняет меня лишь то, что страх этот не за себя. Но я говорю с тобой не ради пустых сетований. Сегодня пришли вести из Венталы, и вести эти таковы, что я рискнул доложить о них владыке, лишь заручившись поддержкой Главы Капитула. Сам знаешь, когда до виновных не дотянуться, летят, бывает, и невинные головы…
– Дайте угадаю, - хмыкнул Щит императора. - Наместник Венталы устал выслушивать жалобы, на которые не в его власти ответить, и примкнул к мятежу?
– Ну что ты, не такой он человек. - Благородный Гирандж иль-Маруни презрительно поморщился. - Его просто и незатейливо повесили, прямо перед собственным дворцом, и, строго между нами, туда ему и дорога. Теперь там заправляет делами совет негоциантов. Требуют снизить налоги и отозвать императорских таможенников. Те, кстати, по большей части сбежали сами.
– Меру знать надо, - презрительно бросил Ферхад иль-Джамидер. - Провинция богатая, да, но это же не повод драть там по три шкуры.
Первый министр не сдержал вздоха.
– Ты это понимаешь, я это понимаю. Почему этого не понимает владыка? Я ведь ему говорил. А самое любопытное знаешь что? Если на них двинут войска, они обещают этим войскам горячуювстречу. Столь же горячую, как в Верле.
Лев Ич-Тойвина присвистнул.
– Вот именно, - кивнул министр. - Сколько я помню, молодой иль-Виранди по складу своему не воин.
– Это ничего не значит, раз есть те, кто воюет за него.
– Это значит многое и многое, мой дорогой Ферхади! Он политик и действует как политик. Он вступает в союзы, набирает силу, но он не станет воевать, если можно добиться своего без войны. И поверь старику, он добьется! Вентала уже за него, теперь на очереди Марудж и Габар, а там дойдет и до приморья. Это, мой дорогой, настоящая осада… осада без войск и штурмов, но оттого еще более опасная. Скоро мы останемся без денег, без хлеба, без оружия, без морских портов - и не забудь, что при всем при этом мы еще и воюем! Причем не только в Таргале, но и на островах! Император не послушал твоего совета - а ведь это был единственный способ остановить мятеж! Быстро и бескровно, да еще и получить толкового наместника для провинции, дела в которой вот уж пять лет хуже некуда! А теперь…
Министр осекся, безнадежно махнул рукой, А ведь он и впрямь стар, подумал вдруг Ферхади, как же я раньше-то не замечал? Или дурные вести так его подкосили?
Габар - хлеб. Марудж - железо и сталь, медь и драгоценный корабельный лес. Вентала - караванные пути с востока, лучшие в империи ювелиры, удачливые купцы и ремесленники, богатством не уступающие столичной знати; интересно, сколько налогов недополучит казна с одной только осенней вентальской ярмарки?
– Что же вы предлагаете? - тихо спросил Ферхади.
– Я предлагаю, - столь же тихо ответил министр, - не жертвовать собой ради заведомо проигрышного дела. Наш император, помилуй меня Господь, того не стоит.
– Но…
– Поверь, дорогой мой Ферхади, никакое войско не остановит мятежников теперь, когда они почуяли свою силу. Поздно. Или империя развалится на куски и падет, или…
Безлюдная улица выбежала к городским воротам. Здесь было шумно: разгар вечернего базара. Министр придержал коня:
– Удачи тебе, мой дорогой.
– Благодарю.
Лев Ич-Тойвина выехал за ворота и пришпорил коня.
Соль-Гайфэ, неутомимый в дальнем пути, дергал ушами, отгоняя назойливых слепней. Ползли по сторонам то выжженные до желтизны пастбища, то молодые виноградники, отягченные гроздьями первого за пять лет урожая. Редкие прохожие сторонились, пропуская хорошо вооруженного господина при двух конах, но без свиты и даже без слуги. Как-то раз пропускать пришлось и ему: дорогу переходила отара. Блеяли овцы, лаяли кудлатые пастушьи псы, высвистывал команды пастух. Обычная сельская осень, знойная и хлопотная.
Странное дело - одинокий всадник на дорогах Диарталы ни разу не вызвал того специфического интереса, из-за которого путники сбиваются в караваны и тратятся на охрану. То ли разбойники чуяли, что с ним связываться себе дороже выйдет, то ли великий политик Альнари и их сумел переманить к себе на службу. А может, промышляли в другом месте, подальше от вероятного пути императорских войск.
Но не это было самым странным. Щит императора спокойно обедал и ночевал на диартальских постоялых дворах - и хоть бы раз, хоть бы кто зацепил его большим, чем косой взгляд! Очевидно ханджарская внешность и правильный ич-тойвинский выговор вызывали любопытство, неприязнь, равнодушие - но не страх. Диартальцы казались довольными жизнью и, очевидно, не ждали дурного - как будто они уже победили. И, на правах победителей, поплевывали одинаково свысока и на далекого императора, и на его посланца, у которого хватило наглости ехать по мятежной провинции без надлежащей свиты. Взять этого в толк Лев Ич-Тойвина решительно не мог.
Три года назад Диартала встречала его страхом и ненавистью. Два месяца назад - озлоблением, лишь слегка прикрытым внешней почтительностью. Сейчас же посланец императора ехал по мятежной провинции так же спокойно, как по ич-тойвинским улицам.
Потому ли, что тогда он был с войском, а теперь один? Или, может, прежняя Диартала видела в нем победителя, а эта - знает свою силу?
Ферхади избегал разговоров о мятеже, но однажды все-таки рискнул спросить. Он заказал тогда мясо в виноградных листьях и лепешки с острым козьим сыром, и черное вино - запивать.
– Да вы знаток, - довольно заметил толстяк-трактирщик. Выбрали именно то, что только в Диартале и умеют приготовить как следует.
Позади остался душный пыльный день, на постоялом дворе ич-тойвинец оказался единственным гостем, а добродушная физиономия трактирщика располагала к разговорам. Ферхади похвалил вино, трактирщик посетовал: мол, последнее из старых запасов. Диартальские вина, согласился Ферхади, уже и в столице редкость. И долго еще будут редкостью, усмехнулся толстяк. Приезжайте лучше к нам - через годик-другой…
Вот тогда Ферхади и спросил - как оно было, в Верле? Правда ли?…
– Все правда, - покивал трактирщик. - Наш молодой господарь заключил союз с подземельными гномами, во как! А уж у них магия - людской не чета! Им не нужно выходить в открытый бой, ведь они могут просто под землю утянуть любое войско, а там уж… - Видно было: что «там уж», трактирщик не знает и знать не желает. Ясно, что ничего хорошего! - Да, - протянул толстяк, - знатно там вышло. Две тысячи императорских солдат, не шутка! Уж теперь император к нам не полезет, забоится! Не зря, небось, Маджида-мясника от Верлы отозвал.
– Да ему-то чего бояться, - вырвалось у Ферхади. - Положили две тысячи, эка невидаль! Да он еще десять не моргнув положит, а после скажет, что солдаты были трусы, а командир дурак!
Лев Ич-Тойвина осекся, спохватившись: что это с ним?! Даже не в том дело, что за такие речи - сразу на плаху. Ведь он всегда гордился своей верностью, он никогда и помыслить не мог о владыке - так!
– Верно сказано, - кивнул трактирщик. - У вас там, никак, был кто? Уж простите, господин, бередить не хотел.
Вместо ответа Ферхади отпил вина. Трактирщик решил, похоже, что столичный господин едет в Верлу разузнавать о погибшем родиче; сочувствие его Льва Ич-Тойвина изрядно озадачило.
– Глупо, - сказал, допив. Подумал: да что со мной, почему так тянет говорить этому толстяку-диартальцу то, что себе самому сказать боялся?! - Верлу только потому до сих пор не пытаются взять, что иль-Маджид вышел из доверия, а больше никого под рукой нет. Двадцать пять тысяч уже воюет в Таргале, и столько же где-то посреди моря - на всех сразу не хватило кораблей, что за бред! А ведь там тоже есть гномы, да с таргальским королем в союзе. И ради чего? Я бы еще понял, если бы Таргала - да хоть бы и вы, диартальцы! - грозили войной нам. Тогда бы можно было сказать, что император вынужден бить первым. А так…
Трактирщик покивал сочувственно, крикнул:
– Иля, еще вина!
Похожая на Лисиль служаночка поставила на стол две бутыли:
– Пожалуйста, господин.
– Выпьем, - предложил трактирщик. - Не дело это, если владыке плевать на собственных подданных. Выпьем за то, чтобы новый император лучше заботился о нас.
– Новый император? - растерянно переспросил Ферхади.
– Уж простите, господин, а только Законник даже Господа всеблагого из терпения выведет. Нечистый его уж заждался, верно вам говорю.
– Не боишься? - спросил Лев Ич-Тойвина. - Сабля при мне, а за такие речи…
– Са-абля, - протянул толстяк. - Да что мне ваша сабля, господин, я же глаза ваши вижу.
– А вдруг?
– А если «вдруг», так мои меня уж три года в Свете Господнем ждут. Жена, сын, две дочки… меня-то не добили, за мертвого приняли, а их…
– Прости, - пробормотал Ферхад иль-Джамидер, Щит императора. Поднял кубок; вино качнулось в нем, темное, как кровь.
Он выпил залпом.
Белые стены Верлы встали перед императорским посланцем под вечер, сверкая в закатном солнце. Ворота мятежного города были мирно распахнуты, над ними вяло свисали два флага - один, похоже, диартальский, а что за другой - не понять.
Караул у ворот бдил нешутейно. Мало ли, что открыты! Едва Ферхади въехал под тень надвратной башни, два арбалетчика взяли его на прицел, а третий - по всему, начальник караула - велел остановиться и доложить, кто таков.
Лев Ич-Тойвина достал подписанную владыкой подорожную. Сказал небрежно:
– Посол сиятельного императора к благородному иль-Виранди.
На языке остался горькой привкус лжи: вовсе не «благородным иль-Виранди» называл мятежника Омерхад Законник.
– Надо же, - с заметной усмешкой протянул диарталец. Изучил печать на подорожной, кивнул: верно, мол. Проезжай, господин посол, коль не боишься.
До дворца его проводили, причем проводили кружным путем, лабиринтом узких ремесленных улочек. То ли вперед послали гонца с известием, то ли что-то было на прямой дороге такое, чего человек императора видеть не должен. А здесь играли дети, сидели в тени смоковниц кумушки, и в предвечерний зной, утративший полуденную силу и злость, вплетался сытный запах жареной баранины и горячих лепешек. Мирный, спокойный город. Как такое может быть? Ферхади не находил ответа.
Площадь перед дворцом слишком хорошо была памятна Щиту императора. Ферхад иль-Джамидер невольно придержал коня и бросил взгляд на окно, из которого прилетела едва не убившая императора стрела. Кто стрелял, помнится, так и не выяснили…
Рванул ветер, захлопали флаги над парадным крыльцом - и Лев Ич-Тойвина наконец-то разглядел, под какими знаменами живет нынче Верла. Всадник с перевитым виноградной лозой копьем, герб диартальских господарей, - и алая крыса.
Что ж, нахальства диартальскому умнику всегда было не занимать. А что теперь к нахальству прибавилось презрение к знакам владычного неудовольствия- так это понятно. Ему терять нечего; пусть простолюдины верят, что напугали императора, - Альнари Омерхада знает и пощады наверняка не ждет. А добывать победу хорошо под любым знаменем, за которым идут.
Благородный иль-Виранди принял императорского посланца без лишней пышности и даже без подобающих случаю церемоний. Не в зале - в кабинете. Кроме них двоих, там был лишь один человек, но Ферхади не настолько мнил о себе, чтобы счесть это за знак доверия. Начальник охраны прежнего диартальского наместника был не хуже, а то и получше императорского, и в его способности защитить господина Лев Ич-Тойвина не сомневался.
– Ты знаешь Гирана, - сказал Альнари.
– Мы встречались, - согласился Щит императора.
Встречались они в Ич-Тойвине - в дни, когда Альнари вел беспечную жизнь вельможного наследника, а его отец, благородный Ранавар иль-Виранди, объявлялся при дворе три-четыре раза в год по праздникам. Встречались и позже - здесь, в Верле; скрестить клинки им тогда не удалось, хотя оба желали этого яростно; а иначе, пожалуй, кого-нибудь из них сейчас бы здесь не было.
Гиран смерил ич-тойвинца неприязненным взглядом. Что ж, если у него не пропала охота позвенеть клинками, Лев Ич-Тойвина с удовольствием составит компанию! Когда будет иметь право на такое развлечение.
– Рассказывай, - предложил Альнари. - С чем прислал тебя император на этот раз?
Ферхади протянул скрепленный Омерхадовой печатью свиток. Диарталец вскрыл небрежно, пробежал глазами.
– Здесь только подтверждение полномочий. «Наш посланник передаст на словах все, что мы имеем предложить, а также выслушает ответные предложения. Наш посланник примет решение самостоятельно, сообразуясь с благом государства и интересами как короны, так и Диарталы». Так что же имеет предложить наш сиятельный владыка?
Если в последней фразе и скрывалась издевка, Ферхади ее не заметил. Но отвечать не спешил. И лишь когда молчать дальше стало неприлично, сказал:
– Прежде чем перечислить все, что готов пообещать император, скажу пару слов от себя.
Альнари поднял бровь:
– Слушаю.
– Все, на чем мы тут с тобой сойдемся, - медленно выговорил Лев Ич-Тойвина, - император подпишет не глядя. Но только потому подпишет, что все войско в Таргале и нет сил давить мятежи. Как только… понял, да?
Диарталец кивнул.
– И упаси тебя Господь заявиться ко двору!
– А что, зовет? - весело спросил Альнари.
– Зовет, - подтвердил Щит императора. - Раз уж иль-Маджид не сумел привезти тебя в цепях - вдруг приедешь сам?
– Понял, - Альнар иль-Виранди снова кивнул, и губы его искривила презрительная усмешка. - Чего-то похожего я ждал.
Ферхади смолчал; повисла неловкая пауза.
– Ну что ж, - подытожил диарталец, - если Лев Ич-Тойвина закончил говорить, пусть говорит император. Его я тоже выслушаю внимательно.
– Сиятельный готов согласиться на все условия в пределах разумного, - бесстрастно сообщил Ферхади. - С одной оговоркой: выполнены они будут после победы над Таргалой.
Гиран коротко рассмеялся.
– И все? - спросил Альнари.
– Важное - все.
– А что такое «в пределах разумного»?
– Подозреваю, - хмыкнул императорский посланец, - за рамками будет, если ты попросишь себе трон империи или луну с неба.
Альнари усмехнулся:
– Понял. Без трона точно обойдусь, без луны, пожалуй, тоже. - Встал. - Что ж, ты сказал, я услышал. Победа в Таргале вряд ли будет уже завтра, так что я отвечу тебе позже.
– Если будет, - буркнул Гиран.
Ферхади поднялся, бросив на начальника охраны косой взгляд.
– Гиран, - сказал Альнари, - я полагаю, нашему гостю скучно будет безвылазно сидеть во дворце. Если благородный иль-Джамидер изъявит желание прогуляться по Верле, твое дело - оградить его от возможных недоразумений.
Вызвал слугу:
– Покажи гостю его покои. Ферхади, я жду тебя ужинать, как только ты будешь готов.
Комнаты гостю понравились: хоть и обставлены в диартальском, отнюдь не роскошном стиле, однако светлые и просторные окна выходят на площадь, а не в закуток какой, снятая с Диркенэ поклажа ждет хозяина у дверей, а в спальне суетится хорошенькая пухленькая служанка.
– Господин, ванна здесь, - открыла дверь, оттуда поплыл расслабляющий запах трав и дорогого мыла. - Если господин пожелает, я помогу…
Лев Ич-Тойвина коротко улыбнулся. Вот бы знать, девочка от сердца предлагает или…
Огромная мраморная ванна, полная горячей воды, перебила всякие мысли. Только теперь он почувствовал, как устал, пропотел и пропылился, добираясь сюда. Небось, на бродягу похож, а не на столичного вельможу. А Альнари, зараза, хоть бы нос поворотил! Проявил, понимаешь, уважение, принял императорского посланца тотчас, не медля. Девочка скользнула следом за гостем, разложила на широкой лавке полотенца.
– Как зовут тебя? - Ферхади торопливо раздевался и на служанку не смотрел, но ее взгляд ой как чувствовал.
– Юли, господин.
– Спасибо, Юли. Будь добра, отдай выстирать.
– Конечно, господин. - Юли собрала скинутую гостем одежду в охапку. - Господин, я… я вернусь потом, можно?
Ферхади пожал плечами и полез в ванну. Откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Ставшее привычным напряжение отпускало неохотно. Вспомнился вдруг толстый трактирщик, напоивший его вусмерть… впрочем нет, они напились оба, без различия сословий, и Лев Ич-Тойвина все втолковывал безродному диартальцу, как должно понимать верность, а тот сочувственно кивал и вспоминал погибших в прошлый мятеж дочек - страшная им выпала смерть, но тем, кто выжил, пришлось, пожалуй, хуже. Солдат, что добил их, заслужил прощение, ведь Господь заповедал нам быть милосердными… выпьем еще, господин? Выпьем, соглашался вельможный ич-тойвинец и наливал сам - у трактирщика дрожали руки.
По лицу скользнул холодный воздух. Ферхади открыл глаза: Юли.
– Не думайте дурного, господин. - Служаночка взбивала в ковше мыло. - Я просто помогу вам вымыться. Я же вижу, господин устал.
– Ладно, - вздохнул Ферхади. Подумал: а ведь если бы не она, так бы, наверное, и заснул здесь.
На ужин его проводил все тот же слуга. Благородный Альнар иль-Виранди ждал гостя в одиночестве; Щит императора невольно отметил, что в этот раз мятежник не опасается подвоха. Или сознательно рискует, ставя разговор наедине выше личной безопасности? Нет, это вряд ли: уж от Гирана ему точно скрывать нечего. Ужин на двоих в малой трапезной, без охраны явной и даже тайной: три года назад Ферхади неплохо изучил дворец диартальских наместников и прекрасно знал, что - эта комната не проглядывается и не прослушивается. Невесть почему, столь полное доверие кольнуло Льна Ич-Тойвина больше, чем задел бы надзор Гирана или даже арбалетчики вдоль стен.
Диарталец поднялся навстречу, спросил:
– Ты доволен комнатами? Если что надо, скажи.
Ферхади вежливо кивнул:
– Благодарю.
– Тогда садись, - слегка улыбнувшись, Альнари кивнул на стол.
Пока что там стояло лишь вино - по-военному четкий строй пузатых бутылей - да два стеклянных кубка.
– Сколько помню, раньше ты предпочитал черное, - Альнари разлил сам, как подобает радушному хозяину. Подождал, пока гость выберет кубок, поднял свой: - Благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, Щит императора, а теперь и Голос его! Нас свела война, но все же я рад встрече. Твое здоровье!
Гила спала. Ферхади полюбовался на новорожденную, расцеловал ее сестренок и посулил зайти на чай. Попрощался с Юланной и сыном, пообещал Анните обязательно вернуться к тому времени, как ей пора будет рожать. Остальных обходить не стал: кто захочет попрощаться, знают, где его искать. Вот разве с Марианой поговорить…
Переставшая трястись от страха перед «мужем» девица стала для него еще желанней. Иной раз трудно было удержать себя с ней в дружеских рамках; но что сказано, то сказано. Зато она оказалась занимательной собеседницей; Гила любила слушать ее рассказы о Таргале, о гномах, о королевских рыцарях, и Ферхади в такие часы с удовольствием присоединялся к жене и гостье.
Комната северянки была пуста. Ферхади поймал служанку, спросил, где госпожа. Выслушал растерянное «наверное, в саду» и пошел искать сам.
Девица обнаружилась в деннике Соль-Гайфэ. Лев Ич-Тойвина уже знал, что в лошадях она разбирается и ладить с ними умеет; вот и норовистый диарталец млел, хрумкая морковкой.
– Хороший Солька, - ворковала северянка, - красавчик ты наш…
Ферхади рассмеялся; Мариана обернулась, спросила:
– Покатаемся?
– Нет, - Ферхади оглянулся на конюха, приобнял «жену» за талию. - Пойдем-ка в беседку.
Мариана, умничка, не отстранилась: поняла. Они прошли по саду так, что всякий бы с одного взгляда понял, чем господин и госпожа собираются заняться. Лишь отгородившись от любопытных глаз и ушей, девица спросила тревожно:
– Что-то случилось?
– Да.
Лев Ич-Тойвина помолчал, собираясь с мыслями. Мариана села, не отрывая от него вопрошающего серьезного взгляда.
– Я уезжаю, - начал он.
– Надолго?
– Может случиться так, что навсегда. Я еду на переговоры с мятежниками. Им я верю, но… все, что я должен им наобещать, выполнено не будет. Это точно. Если войско императора пойдет на штурм Верлы, когда и буду там… не знаю, как они поступят. Я бы на их месте не простил.
А уж распознав обман, добавил про себя, точно бы оставил в заложниках до штурма.
– Ваш император не знает чести, - прошипела Мариана.
– Может быть, - Ферхади равнодушно пожал плечами. - Я бы на его месте… А, что говорить! Пока что я на своем месте и должен исполнять приказы владыки.
– Даже подлые?
– У меня нет выбора, Мариана.
Я покупаю ваши жизни. Но тебе об этом знать необязательно, да и остальным тоже.
Девушка промолчала, но молчание ее было настолько неодобрительным, что Ферхади с трудом сдержал гнев. Уж будто ему правятся бесчестные поручения!
– Я не затем тебя звал, чтобы обсуждать свою поездку. Я обещал отпустить тебя. - Ишь, как вперед подалась! Ждет свободы… А ты бы хотел, чтоб не ждала, верно? - Я не могу объявить наш развод сейчас, потому что это оставит тебя беззащитной. Но если я погибну… как моя вдова, ты можешь остаться здесь, а можешь вернуться к отцу - у нас так принято. И еще ты имеешь право на вдовью часть от имущества. Я скажу Гиле, она поможет тебе сделать все правильно.
– Зачем ты все это говоришь? - тихо спросила Мариана. - Я не желаю тебе смерти.
– Просто я хочу, чтобы ты не боялась за свою судьбу.
Мариана покачала головой:
– Спасибо, но лучше уж развод. И - ты правда собрался сказать Гиле, что едешь на смерть? Ты понимаешь, что ей сейчас нельзя пугаться?
– Ей я скажу, что владыка послал меня в Габар - проследить, чтобы самая хлебная провинция не переметнулась к мятежникам. В таком задании нет ничего опасного. И ты смотри не проговорись. Иди, Мариана, я хочу подумать.
Девушка поднялась, заправила за ухо выбившуюся прядь. Такой я ее и запомню, кольнула трусливая мысль.
– Ферхади…
– Что?
– Удачи тебе.
Северянка вышла, и почти тут же в беседку просочился привратников мальчишка:
– Господин, письмо.
Ферхади разодрал плотный пакет, развернул лист дорогой бумаги.
«Зайди перед отъездом».
Небрежный росчерк подписи, известная всей империи печать. Благородный Гирандж иль-Маруни никогда не унижался до по-настоящему тайных свиданий. Что же еще хочет тесть ему сказать? Новые вести?… Было б что серьезное, пригласил бы не перед отъездом, а немедля… или нет? Ладно, потерпим до вечера…
Остаток дня прошел в суете. Проверить оружие, написать несколько писем, решить, какого коня брать заводным, достать из тайника гномье зерно… и лишь одно окошко покоя: Гила. Он смотрел, как любимая жена кормит малышку, и думал не о том, что будет с ними, если он ошибется, - а о том, как они прекрасны. Гила, звездочка - и кроха Наддиль, мышонок.
Уходя, сказал:
– Ты совсем меня с ума свела: я еще не уехал, а уже мечтаю вернуться.
– Ну так возвращайся скорей, - рассмеялась Гила.
У него нашлись силы улыбнуться как ни в чем не бывало и поцеловать жену так, как всегда целовал перед не слишком опасными отлучками.
– Вернусь, моя звездочка. Обязательно вернусь!
Подумал, выезжая за ворота: три года назад, когда усмиряли тот, первый мятеж, тоже ведь мог не вернуться. Так почему тогда не было этого щемяще-горького чувства утраты? Уезжал с улыбкой - и вернулся всего лишь раненый, зато обласканный спасенным владыкой. Что же предстоит в этот раз?
«Подлость», - прозвучал в голове звенящий голос Марианы.
Возразить ему Лев Ич-Тойвина не смог.
2. Благородный Гирандж иль-Маруни, первый министр сиятельного императора
– Мой дорогой Ферхади, - господин иль-Маруни был одет для верховой прогулки, - я провожу тебя до ворот.
Ферхади рассмеялся:
– Как я мог забыть!
– О чем, дорогой мой?
– Ну как же! Благородный Гирандж иль-Маруни имеет привычку провожать все мало-мальски серьезные посольства - еще с тех времен, как он был министром внешних отношений.
Губы первого министра тронула легкая улыбка.
– Глупо было бы оставлять такую полезную привычку, мой дорогой Ферхади. Постой. - Тесть и зять вышли во двор, и взгляд министра остановился на Соль-Гайфэ и навьюченном переметными мешками гнедом Диркенэ. - Ты что, один едешь?!
– А вы ждали иного?
– Владыка велел два десятка взять, вот и взял бы. Да и что ты за посол - без свиты, без охраны!
– Каково посольство, таков и посол, - отрезал Ферхади. - Не хочу своих парней за собой на дурацкую смерть тащить. Альнар получше меня соображает, уж кто-кто, а он цену нашим обещаниям поймет. Я там в заложниках окажусь.
Взлетел в седло, подобрал поводья. Соль-Гайфэ нетерпеливо загарцевал.
– Вот оно что, - протянул министр. - Что ж может, ты и прав…
Два всадника выехали за ворота особняка иль-Маруни. Зеленое южное предместье, обиталище придворных вельмож, тонуло в тишине. Никаких случайных ушей.
– Да, пожалуй, прав, - повторил министр. - А лучше бы и сам ты не ехал.
– Как я могу?…
– Мир велик, и храбрецы нужны везде.
– Нет уж, - Лев Ич-Тойвина передерну лея. - Это моя страна! Здесь я родился, здесь и умирать стану.
– Мой дорогой Ферхади, - вздохнул господин иль-Маруни, - прости старика. Я поддался недостойному страху, и извиняет меня лишь то, что страх этот не за себя. Но я говорю с тобой не ради пустых сетований. Сегодня пришли вести из Венталы, и вести эти таковы, что я рискнул доложить о них владыке, лишь заручившись поддержкой Главы Капитула. Сам знаешь, когда до виновных не дотянуться, летят, бывает, и невинные головы…
– Дайте угадаю, - хмыкнул Щит императора. - Наместник Венталы устал выслушивать жалобы, на которые не в его власти ответить, и примкнул к мятежу?
– Ну что ты, не такой он человек. - Благородный Гирандж иль-Маруни презрительно поморщился. - Его просто и незатейливо повесили, прямо перед собственным дворцом, и, строго между нами, туда ему и дорога. Теперь там заправляет делами совет негоциантов. Требуют снизить налоги и отозвать императорских таможенников. Те, кстати, по большей части сбежали сами.
– Меру знать надо, - презрительно бросил Ферхад иль-Джамидер. - Провинция богатая, да, но это же не повод драть там по три шкуры.
Первый министр не сдержал вздоха.
– Ты это понимаешь, я это понимаю. Почему этого не понимает владыка? Я ведь ему говорил. А самое любопытное знаешь что? Если на них двинут войска, они обещают этим войскам горячуювстречу. Столь же горячую, как в Верле.
Лев Ич-Тойвина присвистнул.
– Вот именно, - кивнул министр. - Сколько я помню, молодой иль-Виранди по складу своему не воин.
– Это ничего не значит, раз есть те, кто воюет за него.
– Это значит многое и многое, мой дорогой Ферхади! Он политик и действует как политик. Он вступает в союзы, набирает силу, но он не станет воевать, если можно добиться своего без войны. И поверь старику, он добьется! Вентала уже за него, теперь на очереди Марудж и Габар, а там дойдет и до приморья. Это, мой дорогой, настоящая осада… осада без войск и штурмов, но оттого еще более опасная. Скоро мы останемся без денег, без хлеба, без оружия, без морских портов - и не забудь, что при всем при этом мы еще и воюем! Причем не только в Таргале, но и на островах! Император не послушал твоего совета - а ведь это был единственный способ остановить мятеж! Быстро и бескровно, да еще и получить толкового наместника для провинции, дела в которой вот уж пять лет хуже некуда! А теперь…
Министр осекся, безнадежно махнул рукой, А ведь он и впрямь стар, подумал вдруг Ферхади, как же я раньше-то не замечал? Или дурные вести так его подкосили?
Габар - хлеб. Марудж - железо и сталь, медь и драгоценный корабельный лес. Вентала - караванные пути с востока, лучшие в империи ювелиры, удачливые купцы и ремесленники, богатством не уступающие столичной знати; интересно, сколько налогов недополучит казна с одной только осенней вентальской ярмарки?
– Что же вы предлагаете? - тихо спросил Ферхади.
– Я предлагаю, - столь же тихо ответил министр, - не жертвовать собой ради заведомо проигрышного дела. Наш император, помилуй меня Господь, того не стоит.
– Но…
– Поверь, дорогой мой Ферхади, никакое войско не остановит мятежников теперь, когда они почуяли свою силу. Поздно. Или империя развалится на куски и падет, или…
Безлюдная улица выбежала к городским воротам. Здесь было шумно: разгар вечернего базара. Министр придержал коня:
– Удачи тебе, мой дорогой.
– Благодарю.
Лев Ич-Тойвина выехал за ворота и пришпорил коня.
3. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина
Соль-Гайфэ, неутомимый в дальнем пути, дергал ушами, отгоняя назойливых слепней. Ползли по сторонам то выжженные до желтизны пастбища, то молодые виноградники, отягченные гроздьями первого за пять лет урожая. Редкие прохожие сторонились, пропуская хорошо вооруженного господина при двух конах, но без свиты и даже без слуги. Как-то раз пропускать пришлось и ему: дорогу переходила отара. Блеяли овцы, лаяли кудлатые пастушьи псы, высвистывал команды пастух. Обычная сельская осень, знойная и хлопотная.
Странное дело - одинокий всадник на дорогах Диарталы ни разу не вызвал того специфического интереса, из-за которого путники сбиваются в караваны и тратятся на охрану. То ли разбойники чуяли, что с ним связываться себе дороже выйдет, то ли великий политик Альнари и их сумел переманить к себе на службу. А может, промышляли в другом месте, подальше от вероятного пути императорских войск.
Но не это было самым странным. Щит императора спокойно обедал и ночевал на диартальских постоялых дворах - и хоть бы раз, хоть бы кто зацепил его большим, чем косой взгляд! Очевидно ханджарская внешность и правильный ич-тойвинский выговор вызывали любопытство, неприязнь, равнодушие - но не страх. Диартальцы казались довольными жизнью и, очевидно, не ждали дурного - как будто они уже победили. И, на правах победителей, поплевывали одинаково свысока и на далекого императора, и на его посланца, у которого хватило наглости ехать по мятежной провинции без надлежащей свиты. Взять этого в толк Лев Ич-Тойвина решительно не мог.
Три года назад Диартала встречала его страхом и ненавистью. Два месяца назад - озлоблением, лишь слегка прикрытым внешней почтительностью. Сейчас же посланец императора ехал по мятежной провинции так же спокойно, как по ич-тойвинским улицам.
Потому ли, что тогда он был с войском, а теперь один? Или, может, прежняя Диартала видела в нем победителя, а эта - знает свою силу?
Ферхади избегал разговоров о мятеже, но однажды все-таки рискнул спросить. Он заказал тогда мясо в виноградных листьях и лепешки с острым козьим сыром, и черное вино - запивать.
– Да вы знаток, - довольно заметил толстяк-трактирщик. Выбрали именно то, что только в Диартале и умеют приготовить как следует.
Позади остался душный пыльный день, на постоялом дворе ич-тойвинец оказался единственным гостем, а добродушная физиономия трактирщика располагала к разговорам. Ферхади похвалил вино, трактирщик посетовал: мол, последнее из старых запасов. Диартальские вина, согласился Ферхади, уже и в столице редкость. И долго еще будут редкостью, усмехнулся толстяк. Приезжайте лучше к нам - через годик-другой…
Вот тогда Ферхади и спросил - как оно было, в Верле? Правда ли?…
– Все правда, - покивал трактирщик. - Наш молодой господарь заключил союз с подземельными гномами, во как! А уж у них магия - людской не чета! Им не нужно выходить в открытый бой, ведь они могут просто под землю утянуть любое войско, а там уж… - Видно было: что «там уж», трактирщик не знает и знать не желает. Ясно, что ничего хорошего! - Да, - протянул толстяк, - знатно там вышло. Две тысячи императорских солдат, не шутка! Уж теперь император к нам не полезет, забоится! Не зря, небось, Маджида-мясника от Верлы отозвал.
– Да ему-то чего бояться, - вырвалось у Ферхади. - Положили две тысячи, эка невидаль! Да он еще десять не моргнув положит, а после скажет, что солдаты были трусы, а командир дурак!
Лев Ич-Тойвина осекся, спохватившись: что это с ним?! Даже не в том дело, что за такие речи - сразу на плаху. Ведь он всегда гордился своей верностью, он никогда и помыслить не мог о владыке - так!
– Верно сказано, - кивнул трактирщик. - У вас там, никак, был кто? Уж простите, господин, бередить не хотел.
Вместо ответа Ферхади отпил вина. Трактирщик решил, похоже, что столичный господин едет в Верлу разузнавать о погибшем родиче; сочувствие его Льва Ич-Тойвина изрядно озадачило.
– Глупо, - сказал, допив. Подумал: да что со мной, почему так тянет говорить этому толстяку-диартальцу то, что себе самому сказать боялся?! - Верлу только потому до сих пор не пытаются взять, что иль-Маджид вышел из доверия, а больше никого под рукой нет. Двадцать пять тысяч уже воюет в Таргале, и столько же где-то посреди моря - на всех сразу не хватило кораблей, что за бред! А ведь там тоже есть гномы, да с таргальским королем в союзе. И ради чего? Я бы еще понял, если бы Таргала - да хоть бы и вы, диартальцы! - грозили войной нам. Тогда бы можно было сказать, что император вынужден бить первым. А так…
Трактирщик покивал сочувственно, крикнул:
– Иля, еще вина!
Похожая на Лисиль служаночка поставила на стол две бутыли:
– Пожалуйста, господин.
– Выпьем, - предложил трактирщик. - Не дело это, если владыке плевать на собственных подданных. Выпьем за то, чтобы новый император лучше заботился о нас.
– Новый император? - растерянно переспросил Ферхади.
– Уж простите, господин, а только Законник даже Господа всеблагого из терпения выведет. Нечистый его уж заждался, верно вам говорю.
– Не боишься? - спросил Лев Ич-Тойвина. - Сабля при мне, а за такие речи…
– Са-абля, - протянул толстяк. - Да что мне ваша сабля, господин, я же глаза ваши вижу.
– А вдруг?
– А если «вдруг», так мои меня уж три года в Свете Господнем ждут. Жена, сын, две дочки… меня-то не добили, за мертвого приняли, а их…
– Прости, - пробормотал Ферхад иль-Джамидер, Щит императора. Поднял кубок; вино качнулось в нем, темное, как кровь.
Он выпил залпом.
Белые стены Верлы встали перед императорским посланцем под вечер, сверкая в закатном солнце. Ворота мятежного города были мирно распахнуты, над ними вяло свисали два флага - один, похоже, диартальский, а что за другой - не понять.
Караул у ворот бдил нешутейно. Мало ли, что открыты! Едва Ферхади въехал под тень надвратной башни, два арбалетчика взяли его на прицел, а третий - по всему, начальник караула - велел остановиться и доложить, кто таков.
Лев Ич-Тойвина достал подписанную владыкой подорожную. Сказал небрежно:
– Посол сиятельного императора к благородному иль-Виранди.
На языке остался горькой привкус лжи: вовсе не «благородным иль-Виранди» называл мятежника Омерхад Законник.
– Надо же, - с заметной усмешкой протянул диарталец. Изучил печать на подорожной, кивнул: верно, мол. Проезжай, господин посол, коль не боишься.
До дворца его проводили, причем проводили кружным путем, лабиринтом узких ремесленных улочек. То ли вперед послали гонца с известием, то ли что-то было на прямой дороге такое, чего человек императора видеть не должен. А здесь играли дети, сидели в тени смоковниц кумушки, и в предвечерний зной, утративший полуденную силу и злость, вплетался сытный запах жареной баранины и горячих лепешек. Мирный, спокойный город. Как такое может быть? Ферхади не находил ответа.
Площадь перед дворцом слишком хорошо была памятна Щиту императора. Ферхад иль-Джамидер невольно придержал коня и бросил взгляд на окно, из которого прилетела едва не убившая императора стрела. Кто стрелял, помнится, так и не выяснили…
Рванул ветер, захлопали флаги над парадным крыльцом - и Лев Ич-Тойвина наконец-то разглядел, под какими знаменами живет нынче Верла. Всадник с перевитым виноградной лозой копьем, герб диартальских господарей, - и алая крыса.
Что ж, нахальства диартальскому умнику всегда было не занимать. А что теперь к нахальству прибавилось презрение к знакам владычного неудовольствия- так это понятно. Ему терять нечего; пусть простолюдины верят, что напугали императора, - Альнари Омерхада знает и пощады наверняка не ждет. А добывать победу хорошо под любым знаменем, за которым идут.
Благородный иль-Виранди принял императорского посланца без лишней пышности и даже без подобающих случаю церемоний. Не в зале - в кабинете. Кроме них двоих, там был лишь один человек, но Ферхади не настолько мнил о себе, чтобы счесть это за знак доверия. Начальник охраны прежнего диартальского наместника был не хуже, а то и получше императорского, и в его способности защитить господина Лев Ич-Тойвина не сомневался.
– Ты знаешь Гирана, - сказал Альнари.
– Мы встречались, - согласился Щит императора.
Встречались они в Ич-Тойвине - в дни, когда Альнари вел беспечную жизнь вельможного наследника, а его отец, благородный Ранавар иль-Виранди, объявлялся при дворе три-четыре раза в год по праздникам. Встречались и позже - здесь, в Верле; скрестить клинки им тогда не удалось, хотя оба желали этого яростно; а иначе, пожалуй, кого-нибудь из них сейчас бы здесь не было.
Гиран смерил ич-тойвинца неприязненным взглядом. Что ж, если у него не пропала охота позвенеть клинками, Лев Ич-Тойвина с удовольствием составит компанию! Когда будет иметь право на такое развлечение.
– Рассказывай, - предложил Альнари. - С чем прислал тебя император на этот раз?
Ферхади протянул скрепленный Омерхадовой печатью свиток. Диарталец вскрыл небрежно, пробежал глазами.
– Здесь только подтверждение полномочий. «Наш посланник передаст на словах все, что мы имеем предложить, а также выслушает ответные предложения. Наш посланник примет решение самостоятельно, сообразуясь с благом государства и интересами как короны, так и Диарталы». Так что же имеет предложить наш сиятельный владыка?
Если в последней фразе и скрывалась издевка, Ферхади ее не заметил. Но отвечать не спешил. И лишь когда молчать дальше стало неприлично, сказал:
– Прежде чем перечислить все, что готов пообещать император, скажу пару слов от себя.
Альнари поднял бровь:
– Слушаю.
– Все, на чем мы тут с тобой сойдемся, - медленно выговорил Лев Ич-Тойвина, - император подпишет не глядя. Но только потому подпишет, что все войско в Таргале и нет сил давить мятежи. Как только… понял, да?
Диарталец кивнул.
– И упаси тебя Господь заявиться ко двору!
– А что, зовет? - весело спросил Альнари.
– Зовет, - подтвердил Щит императора. - Раз уж иль-Маджид не сумел привезти тебя в цепях - вдруг приедешь сам?
– Понял, - Альнар иль-Виранди снова кивнул, и губы его искривила презрительная усмешка. - Чего-то похожего я ждал.
Ферхади смолчал; повисла неловкая пауза.
– Ну что ж, - подытожил диарталец, - если Лев Ич-Тойвина закончил говорить, пусть говорит император. Его я тоже выслушаю внимательно.
– Сиятельный готов согласиться на все условия в пределах разумного, - бесстрастно сообщил Ферхади. - С одной оговоркой: выполнены они будут после победы над Таргалой.
Гиран коротко рассмеялся.
– И все? - спросил Альнари.
– Важное - все.
– А что такое «в пределах разумного»?
– Подозреваю, - хмыкнул императорский посланец, - за рамками будет, если ты попросишь себе трон империи или луну с неба.
Альнари усмехнулся:
– Понял. Без трона точно обойдусь, без луны, пожалуй, тоже. - Встал. - Что ж, ты сказал, я услышал. Победа в Таргале вряд ли будет уже завтра, так что я отвечу тебе позже.
– Если будет, - буркнул Гиран.
Ферхади поднялся, бросив на начальника охраны косой взгляд.
– Гиран, - сказал Альнари, - я полагаю, нашему гостю скучно будет безвылазно сидеть во дворце. Если благородный иль-Джамидер изъявит желание прогуляться по Верле, твое дело - оградить его от возможных недоразумений.
Вызвал слугу:
– Покажи гостю его покои. Ферхади, я жду тебя ужинать, как только ты будешь готов.
Комнаты гостю понравились: хоть и обставлены в диартальском, отнюдь не роскошном стиле, однако светлые и просторные окна выходят на площадь, а не в закуток какой, снятая с Диркенэ поклажа ждет хозяина у дверей, а в спальне суетится хорошенькая пухленькая служанка.
– Господин, ванна здесь, - открыла дверь, оттуда поплыл расслабляющий запах трав и дорогого мыла. - Если господин пожелает, я помогу…
Лев Ич-Тойвина коротко улыбнулся. Вот бы знать, девочка от сердца предлагает или…
Огромная мраморная ванна, полная горячей воды, перебила всякие мысли. Только теперь он почувствовал, как устал, пропотел и пропылился, добираясь сюда. Небось, на бродягу похож, а не на столичного вельможу. А Альнари, зараза, хоть бы нос поворотил! Проявил, понимаешь, уважение, принял императорского посланца тотчас, не медля. Девочка скользнула следом за гостем, разложила на широкой лавке полотенца.
– Как зовут тебя? - Ферхади торопливо раздевался и на служанку не смотрел, но ее взгляд ой как чувствовал.
– Юли, господин.
– Спасибо, Юли. Будь добра, отдай выстирать.
– Конечно, господин. - Юли собрала скинутую гостем одежду в охапку. - Господин, я… я вернусь потом, можно?
Ферхади пожал плечами и полез в ванну. Откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Ставшее привычным напряжение отпускало неохотно. Вспомнился вдруг толстый трактирщик, напоивший его вусмерть… впрочем нет, они напились оба, без различия сословий, и Лев Ич-Тойвина все втолковывал безродному диартальцу, как должно понимать верность, а тот сочувственно кивал и вспоминал погибших в прошлый мятеж дочек - страшная им выпала смерть, но тем, кто выжил, пришлось, пожалуй, хуже. Солдат, что добил их, заслужил прощение, ведь Господь заповедал нам быть милосердными… выпьем еще, господин? Выпьем, соглашался вельможный ич-тойвинец и наливал сам - у трактирщика дрожали руки.
По лицу скользнул холодный воздух. Ферхади открыл глаза: Юли.
– Не думайте дурного, господин. - Служаночка взбивала в ковше мыло. - Я просто помогу вам вымыться. Я же вижу, господин устал.
– Ладно, - вздохнул Ферхади. Подумал: а ведь если бы не она, так бы, наверное, и заснул здесь.
На ужин его проводил все тот же слуга. Благородный Альнар иль-Виранди ждал гостя в одиночестве; Щит императора невольно отметил, что в этот раз мятежник не опасается подвоха. Или сознательно рискует, ставя разговор наедине выше личной безопасности? Нет, это вряд ли: уж от Гирана ему точно скрывать нечего. Ужин на двоих в малой трапезной, без охраны явной и даже тайной: три года назад Ферхади неплохо изучил дворец диартальских наместников и прекрасно знал, что - эта комната не проглядывается и не прослушивается. Невесть почему, столь полное доверие кольнуло Льна Ич-Тойвина больше, чем задел бы надзор Гирана или даже арбалетчики вдоль стен.
Диарталец поднялся навстречу, спросил:
– Ты доволен комнатами? Если что надо, скажи.
Ферхади вежливо кивнул:
– Благодарю.
– Тогда садись, - слегка улыбнувшись, Альнари кивнул на стол.
Пока что там стояло лишь вино - по-военному четкий строй пузатых бутылей - да два стеклянных кубка.
– Сколько помню, раньше ты предпочитал черное, - Альнари разлил сам, как подобает радушному хозяину. Подождал, пока гость выберет кубок, поднял свой: - Благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, Щит императора, а теперь и Голос его! Нас свела война, но все же я рад встрече. Твое здоровье!