Гореликова Алла. Меч войны

   – Сегодня, - выпалил Бони, поймав капитана тайной службы на выходе из тронной залы. Как всегда, после очередного тура переговоров вся толпа валила пировать, а пиры с ханджарами за эту неделю встали графу Унгери поперек горла.
   – Да, - кивнул Готье. - Передай его величеству, что у меня все готово.
   Через час с небольшим всю сотню ханджарских сабельников накрыл необъяснимо крепкий сон. Ребята из королевской гвардии разоружали посольскую охрану, с шуточками грузили в закрытые кареты, а выгружали их уже тюремщики, растаскивая по одиночным камерам. Что же касается посла и его свиты - включая трех святых отцов, - они совершенно неподобающе упились, и королевский капитан вынужден был выделить благородным гостям сопровождающих - довести до отведенных им покоев. А что покои вдруг сменили расположение - так, извините, пить меньше надо, как выражаются городские стражники, сопровождая к судье трактирных дебоширов. Точку в переговорах король Луи и капитан его тайной службы поставили вполне уверенно.
 

2. Ич-Тойвин, святой город

 
   Медленнее каравана паломников разве что идущий через горы обоз с фарфором, в который раз подумала Мариана. Две недели пути из Ингара вымотали девушку до злобного изнеможения. Жара, пыль, гомон, да еще Барти не выпускает из середины каравана, трясется над ней, как наседка над последним яйцом.
   Хвала Господу, сегодня дойдем, вздохнула девушка, тщетно пытаясь смахнуть с лица крахмально-тонкую белесую пыль. Святой город вставал над пустынной степью зеленой пеной вожделенного райского сада. Конец тесным и шумным ночевкам в круге костров, тревожному ожиданию налета разбойников или песчаной бури, реву львов и хохоту во тьме. По сторонам тракта стали попадаться отары овец, табунки коней; истомленные тяжкой дорогой, паломники приободрились, кто-то замурлыкал совсем даже не богоугодную песенку, кто-то подхватил во весь голос: «Красотка Катрина к колодцу идет, в саду у Катрины крыжовник растет, к Катрине в крыжовник крадется любовник…»
   Мариана покраснела: то, о чем повествовала песенка дальше, предназначалось отнюдь не для ушей скромной девушки. Хотя, по чести говоря, отец ее, захмелев, еще и не такое певал…
   Солнце перевалило за полдень, когда вдоль тракта начали появляться глинобитные домишки, харчевенки и постоялые дворы, а в отдалении, за высокими заборами, окруженные садами дворцы - с высокими белыми башнями, лошадками-флюгерами на шпилях и непременной полусонной стражей у ворот. А еще часа через два караван дополз до городской заставы.
   С паломников здесь пошлин не брали. Считается, что за них платит церковь, объяснил девушке рыцарь, но на деле и городская казна, и церковная легко добирают упущенное: первая - налогами с торговцев, трактирщиков и содержателей гостиниц, вторая - пожертвованиями. Ич-Тойвин живет паломниками, вельможами и солдатами: здесь, в бывшей столице, зимняя резиденция императора, дворцы его родичей и приближенных, казармы стражи и гвардии.
   Девушка - откуда силы взялись! - без устали вертела головой, ахала и охала, И то: в Корварене дома не отделывают изразцами и мозаикой, не разоряются на ступени из цветного мрамора и прозрачное стекло в окнах. И улицы здесь чистые, широкие - без труда разъедутся две окруженные всадниками кареты. А вывески не из дерева вырезают, а чеканят на меди, и по-летнему жаркое солнце пылает в них, разбрасывая вокруг рыжие блики.
   Да, думал Барти, когда я попал сюда впервые, тоже глазел вокруг, как мальчишка. А сейчас только и осталось, что раздражение. Слишком шумно здесь. Толпятся вдоль домов лоточники, зазывают покупателей. Вьюнами снуют в толпе мальчишки-водоносы, гостиничные зазывалы и подозрительного вида босяки. Грузовыми баржами дрейфуют служанки с огромными корзинами. Рассекают людские волны патрули императорских сабельников - все на вороных конях, в обшитых золотым галуном багряных куртках и синих шароварах, празднично-нарядные под стать городу.
   В гостинице задерживаться не стали. Умылись, наскоро пообедали, переоделись в чистое. Девушка удивленно приподняла брови, увидев на Барти поверх походной одежды рыцарский плащ. Спросила:
   – Зачем? Сам же говорил, таргальцев здесь не любят!
   – Не любят, - кивнул Барти. - Но даже на прием к секретарю пробиться трудно, а нам нужен брат провозвестник. Правая рука главы Капитула, не шутка! Так на нас скорее обратят внимание. Да и не к лицу мне скрывать, кому служу.
   Рыцарь гордо вскинул подбородок. Мариана расправила плечи: прав ее спутник, не к лицу им маскироваться под смиренных паломников. Они не грехи замаливают, они здесь с поручением во славу Церкви.
   На них и впрямь косились, но дальше неприязненных взглядов не шло. Мощный рыцарский конь взрезал толпу, как фрегат волны; красавица-кобыла, выбранная за сходство с Пенкой, переступала тонкими ногами, как вязь плела; дорога неторопливо взбиралась на холм, палило солнце, шелестел ветер в листве незнакомых, похожих на колонны деревьев, и казалось, что здесь, на святой земле Ич-Тойвина, и впрямь сходятся все земные пути.
   Бастион Капитула венчал холм слепящей глаза беломраморной короной: обруч высокой стены, зубцы башен и шпилей. Паломники нитью втягивались в игольное ушко калитки; дорога для верховых сворачивала к воротам.
   Странная робость охватила Мариану, когда они с Барти спешились у этих ворот - из окованного железом дуба, плотно пригнанных к стене: не то что нож, иголка в щель не пролезет. Сердце девушки заколотилось; здесь, в шаге от цели, та надежда, что вела ее и поддерживала, вдруг показалась донельзя глупой. Но Барти уже стучал в привратницкую, настойчиво и уверенно. Мариана нащупала письмо, сглотнула. Отворилось окошко, невидимый во тьме караулки страж хрипло окликнул:
   – Кто такие, чего надо?
   – Курьеры из Корварены, - отозвался сэр Бартоломью. - С письмом к брату провозвестнику.
   – Ого, - буркнул привратник. Отворил калитку - ровно настолько, чтобы пропустить человека с конем в поводу. Поторопил: - Живо.
   Лица его Мариана так и не разглядела.
   Копыта коней зацокали по булыжнику, отскакивая эхом от стен и свода. С улицы полумрак здесь казался непроглядной тьмой. Не всякая крепость, думала Мариана, может похвастать такими воротами, и бойниц в эту кишку наверняка смотрит столько, что до выхода во двор не пробиться даже самой яростной атакой. Хотя кому взбредет в голову штурмовать Капитул?
   Их ждали: похоже, у привратника был способ сообщать о визитерах.
   – Это вы из Корварены? - уточнил вышедший навстречу дюжий монах. Из-под тяжелых бровей буравили посетителей маленькие поросячьи глазки.
   – Мы, - коротко подтвердил рыцарь.
   – От кого письмо?
   – Аббата монастыря Софии Предстоящей.
   – Покажите.
   – Пресветлый сказал: лично в руки, - подала голос Мариана.
   – Я не сказал «отдайте», - в деловитом голосе прорезалась нотка брезгливости. - Я сказал «покажите».
   – Покажи, - напряженно уронил Барти. Мариана достала письмо. Монах бросил короткий взгляд на печать, кивнул.
   – Ступайте за мной. Коней оставьте, о них позаботятся.
   Узкие коридоры явно не относились к парадной части дворца; странно, подумал Барти после пятого или шестого поворота, с чего бы простым курьерам показывать изнанку. Рыцарь покосился на Мариану: девушка поймала его взгляд, уголки губ нерешительно дрогнули.
   Провожатый оставил их в пустой комнатушке, похожей на тамбур. Велел:
   – Ждите.
   Долго скучать не пришлось. Всего через несколько минут отворилась не замеченная ими дверь, и монашек с перепачканными чернилами пальцами вымолвил:
   – Входите, брат провозвестник примет вас.
   Барти, уже настроившийся на долгие объяснения с секретарем, выпрашивание аудиенции и в лучшем случае два-три дня ожидания, едва не присвистнул. Немыслимо! Разве что…
   Разве что пресветлый по уши в заговоре, кивнул сам себе рыцарь, а брат провозвестник - его руководитель. А почему нет? Отец предстоятель крупнейшего монастыря Таргалы - не последнее лицо в ее церковной иерархии и вполне может быть в курсе тайных планов.
   Но тогда письмо…
   Однако письмо уже ушло от них, и не Мариану в том винить. Он, а не девушка, слушал рассказ Сержа о заговоре! Он мог бы вспомнить видение Анже - видение, в котором этот самый брат провозвестник, что читает сейчас привезенное из Корварены письмо, предрекал Таргале проигрыш в войне! Острый взгляд бежит по строчкам, губы зло сжимаются; что за весть привезли мы ему?
   – Я благодарю вас, чада мои, - голос священника приторно-благостен. - Вы оказали Церкви услугу из тех, что засчитываются во спасение души.
   – Служить Господу - великое счастье, - чуть слышно ответила Мариана.
   Уверенности в ее голосе Барти не уловил. А вот страх - глубоко загнанный, наверняка не видный самой девушке - навряд ли ему примерещился. Спасение души - дело хорошее, но до Света Господнего надо еще достойно прожить отпущенные земные годы. А с этим, похоже, Святая Церковь благородной Мариане не помощница…
   Сэр Бартоломью склонился под благословение молча. По чести говоря, давненько славный рыцарь не ощущал себя таким дураком.
   – Скажите, чада мои, окончены ли дела ваши по эту сторону моря?
   – Да, отец, - коротко ответил рыцарь. - Разве что поклониться святыням…
   – Непременно, - с жаром подхватила Мариана. - Уж если повезло оказаться в святом городе!…
   Брат провозвестник тонко улыбнулся:
   – Похвальное рвение, чадо, и отрадно мне сие у столь юного и очаровательного создания. Я советую тебе посетить сегодняшнюю службу, дочь моя: нынче праздник Юлия и Юлии Беспорочных.
   Барти понадеялся, что священник не услышал судорожного вздоха девушки, - а если услышал, так истолковал по-своему. Юлию и Юлии Беспорочным, покровителям духовной любви, посвящен тот самый монастырь, куда чуть не упек Мариану ее жадный до мирских благ духовник.
   – Мой секретарь проводит тебя, чадо, - продолжал брат провозвестник. - А назавтра я попрошу сестру из Ордена Утешения сопроводить тебя по чтимым святыням. Ведь ты не знаешь Ич-Тойвина, верно, дочь моя?
   – Я знаю, - почтительно встрял Барти. - Благородная Мариана под моей защитой, и, разумеется, я не отпущу ее блуждать в одиночестве.
   – К тебе, сын мой, у меня иная просьба. Впрочем, это долгий разговор, не будем задерживать Мариану. Праздничная служба вот-вот начнется. - Хозяин кабинета звякнул в колокольчик; в дверях возник секретарь: если и не тот, что привел их сюда, то весьма на него похожий. - Брат мой, проводи гостью на праздничную службу. Я не прощаюсь, дитя мое, Мариана. Сердце говорит мне, что ты нуждаешься в совете и благословении; а значит, мы еще увидимся.
   – Благодарю, отец. - Мариана склонила голову; голос девушки чуть заметно дрожал. Надеюсь, подумал рыцарь, эту дрожь спишут на благоговейный восторг…
   Закрылась дверь. Брат провозвестник Светлейшего Капитула и королевский рыцарь Таргалы остались одни.
   – Сьер Бартоломью, - та мягкость, с которой священник говорил с Марианой, оставила его голос, сменилась деловитой строгостью, - это письмо характеризует вас наилучшим образом. Как достойный рыцарь и верный сын Церкви, вы поступили весьма благородно, не оставив девицу Мариану без присмотра и защиты.
   – Так должен был поступить любой, - повел плечами Барти.
   – Но поступили так именно вы, - прервал светлый отец, - и сие делает вам честь. Я ведь верно понимаю, сьер Бартоломью, что меж вами и девицей Марианой нет близких отношений?
   Острый взгляд впился в лицо рыцаря.
   – Благородная Мариана под моей защитой. - Хозяин этого кабинета, напомнил себе Барти, имеет право на любые вопросы. - Я отвечаю за нее перед Господом и скорее умру, чем позволю себе непочтительность в ее адрес. И другим, - добавил рыцарь после короткой заминки.
   – Я понял, - кивнул священник. - Благодарю тебя, сын мой, за честный ответ. Однако что же повело столь чистую девушку на поиски подвига?
   – Это ее тайна, - развел руками Барти. Понимай, как хочешь, светлый отец. Но если ты и узнаешь, что Мариану послала в путь ссора с ее духовником, то не от меня. Ничего нет глупее, чем жаловаться церковнику на церковника: перед мирянами люди Господа сами друг друга не хают и другим не позволяют.
   – Возможно, девице всего лить подыскали жениха не по сердцу? - Брат провозвестник в задумчивости разминал пальцы, сэр Барти почтительно молчал. Не дело простому рыцарю мешать размышлениям второго человека в Капитуле.
   – Сьер Бартоломью, я знаю о той клятве, что столь опрометчиво принесла ваша спутница. - Брат провозвестник указал глазами на письмо. - Однако не дело девице искать подвигов.
   – Я уповаю на вашу мудрость, отец, - осторожно вымолвил Барти. - Меня благородная Мариана не слушает, но вас… Если вы уверите ее, что клятва исполнена и на этом надо бы остановиться…
   – Непременно, - кивнул брат провозвестник. - Ибо не след искушать Господа подобными клятвами. Увезите девицу Мариану домой, сьер Бартоломью, и пусть она строит свою жизнь как подобает будущей жене и матери.
   Твои бы слова да Господу в уши, неожиданно зло подумал Барти. Домой… легко сказать!
   – Однако поговорим о тебе, чадо. - Тонкие пальцы брата провозвестника словно невзначай коснулись письма. - Прав ли я, полагая, что в рыцари ты пошел в поисках доли?
   – Да, отец, это так.
   – И долго уже служишь, чадо?
   Барти не подал виду, что понял изнанку вопроса: «И что, дождался ли достойной награды?» Ответил коротко:
   – Тринадцатый год.
   Священник помолчал, покивал сочувственно. Обронил:
   – Церкви дорог каждый верный сын, чадо.
   Отворилась дверь, в кабинет заглянул давешний секретарь:
   – Глава Капитула просит вас, отче.
   Брат провозвестник встал. Сказал рыцарю с отеческой теплотой в голосе:
   – Мы увидимся еще, чадо.
   Барти склонил голову под благословение и вышел вслед за секретарем.
 

3. Брат провозвестник Светлейшего Капитула

 
   Искусство вовремя оборвать разговор брат провозвестник считал куда более важным, чем само умение беседовать. Сказать то - и так! - что нужно сказать, при этом умолчав о том, чего лучше не касаться, умеют многие. А уж из достигших более-менее высокого положения - любой. Но взять паузу на верной ноте, дать собеседнику время соврешь…
   Конечно, поднаторевшему в интригах члену Капитула такой вот рыцарь - на один зуб. Но с благородными нельзя в лоб. Пусть уйдет, очарованный добротой и пониманием, пусть повертит в голове все двенадцать лет беспорочной службы, посчитает, много ль милостей на ней поимел… пусть сам додумает, что же хотел сказать последней своей фразой человек, которого сам глава Капитула не требует к себе, а просит.
   Разумеется, упомянутый глава о собственной просьбе знать не знает - ибо вечера предпочитает проводить в обществе отнюдь не святом. Ну да Господь ему судья, а подчиненным только в радость.
   А славная все же придумка - педаль звонка под толом, и секретарь, заранее знающий, как зайти и что сказать по каждому из полудюжины сигналов…
   Брат провозвестник еще раз перечитал письмо из Таргалы. Вести важные, но стоят ли риска попасть под горячую руку сиятельному императору? Сочтет ли владыка повод достойным нарушенного покоя? В Ич-Тойвин сиятельный приезжает отдыхать…
   Вошел секретарь, доложил:
   – Рыцаря отвел на службу. Отрядил брата Джили проследить, где остановились и как себя ведут наедине. Хотя девица в самом деле непорочна, камень святой Юлии подтвердил.
   – Она не заметила, надеюсь?
   – Если и заметила, не подумает, что ее проверяли. Мало ли чудес в святом городе?
   – Благодарю, Ирти. Вели приготовить карету, я еду к императору.
   – Еще одно… - Секретарь, казалось, мнется, подбирая верные слова.
   – Ну?
   – Брат привратник проверил седельные сумки…
   Хозяин кабинета поднял бровь:
   – И что же он нашел там такого, что ты не знаешь, как доложить об этом?
   – Гномьи огненные зерна.
   – Что-о-о?!
   – Гномьи огненные зерна, - повторил Ирти. - В сумке девицы. Во флакончике, в каких дамы носят соль от обмороков.
   – И сколько? - севшим голосом спросил брат провозвестник.
   Верный секретарь досадливо поморщился:
   – Брат привратник испугался считать. Говорит, с половину флакона. Но сколько их там поместится?
   – Сколько бы ни поместилось… - Брат провозвестник уже справился с приступом резкого, воистину животного ужаса; теперь он мог рассуждать. Для дорожных нужд такое с собою не таскают; значит, либо это еще одна посылочка, побочный заработок курьеров, либо… а, хвост Нечистого, какая разница, у кого в руках они сработают! Появление в Ич-Тойвине такой силы надо, по меньшей мере, учитывать в собственных планах. - Глаз не спускать с обоих, - приказал замершему в ожидании Ирти. - К девице приставь сестру Элиль, да пусть переоденется: я обещал провожатую из Ордена Утешения. Рыцаря… рыцарю пошли с утра приглашение. Мы ведь не договорили. - По тонким губам священника скользнула недобрая улыбка.
   Секретарь кивнул, вышел. Брат провозвестник сложил письмо, спрятал в тайный карман в рукаве. Пусть лучше владыка разгневается за излишнее рвение, чем за небрежение и промедление. Вести из Корварены напрямую касаются планов императора в Таргале. А усердных ценят больше.
   Вот только стоит ли докладывать сиятельному о гномьих зернах именно сегодня? Магия чужая, нелюдская, незнаемая… Нет уж, сначала надо вызнать, что может она. И потом, владыка горяч. С него станется приказать вырвать у рыцаря зерна силой, а ну как их чары - из тех, что позволяют менять хозяев лишь по обоюдному согласию? Что-что, а подставляться под самоубийственные поручения брат провозвестник не торопился. У него еще были планы на этой земле.
 

4. Пресветлый отец предстоятель из монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

 
   Церковь едина и таковой должна оставаться. Не каждому из светлых братьев дозволено знать о внутренних течениях церковной верхушки, об интригах, что плетутся под тихой гладью благостного единодушия, с коим руководит чадами своими Светлейший Капитул. Вот и отец предстоятель монастыря Софии Предстоящей - не знал. До того дня, когда - накануне принятия решения, ради которого и звали на Капитул, помимо духовных пастырей королей, князей, владык земель и провинций, еще и монастырских отцов - его принял у себя дома брат провозвестник, второй в Капитуле после Главы его.
   Что брат провозвестник имеет в глазах прочих членов Капитула куда больший вес, чем должно по рангу его, пресветлый к тому дню уже понял. Понял и то, что Церковь сродни государству: без должного руководства, бея твердой руки, ведущей по предначертанному пути, она теряет силу и влияние. А без влияния как вести к свету души людские? Поэтому отец предстоятель поддержал планы брата провозвестника; потому же согласился извещать о происходящем в Таргале, хотя и знал о скорой войне. Церковь превыше государств, земные властители должны склоняться пред волей ее. Луи не склонился тем - хуже для Луи.
   Из трех приехавших с ханджарским посольством светлых отцов один оказался преданным брату провозвестнику. Брат Юлий нашел возможность посетить монастырь - а что удивительного в желании осмотреть один из красивейших храмов Таргалы. Говорили о перспективах посольства - и о том, как станет действовать таргальская Церковь в случае войны. Пусть Таргала давно отложилась от империи - Церковь осталась единой, и следует поддержать верного сына ее против отступника и вольнодумца. Прощаясь же, брат Юлий оставил пресветлому клетку с голубями: дабы имел тог возможность отправить весточку брату провозвестнику, ведь в случае войны нельзя полагаться на курьеров.
   А через два дня Луи арестовал посольство. Всех: от самого посла до последнего слуги. Вопиющая наглость! Граф Унгери объявил о покушении на короля, и Таргала поверила: капитан службы безопасности умел как убеждать силой, так и запускать нужные слухи. Когда же отец Ипполит спросил короля Луи об участи сынов Церкви, что были при посольстве, тот лицемерно ответил: мол, верные заповедям Господним светлые отцы поплатились жизнями за попытку помешать злодейству. Увы. Скорблю вместе с вами, отец мой.
   Скорбит он, как же! Разве о том, что своего аббата в камеру к ханджарским светлым отцам засадить не выйдет. Возомнил о себе, мальчишка, щенок венценосный! Должен ведь понимать, что Капитул Таргалы ни одному слову из этой сказочки не поверит. Воистину пора призвать нахального молокососа к смирению и послушанию.
   Вызнать, что произошло с братом Юлием и двумя его товарищами, труда не составило: королевские тюремщики, как и прочая паства, исправно посещают исповеди. Но, пожалуй, вздумай пресветлый опровергнуть публично версию графа Унгери, оказался бы в той же тюрьме. Раз уж его величество Луи совсем утратил почтение к людям Господним…
   И отец предстоятель в кои веки оставил принятие решения всецело на совести отца Ипполита; сам же, описав случившееся, отправил голубя в Ич-Тойвин. Пресветлого ждали сложные и непривычные хлопоты. Теперь, когда война стала неизбежной, он должен был быстро и аккуратно подвести монастырскую братию к мысли о верности Капитулу, а не королю.
   О том, что служба графа Унгери перехватывает летящих на юг почтовых голубей, пресветлый, разумеется, и не подозревал.

Дела любовные

1 Мариана, девица из благородной семьи

 
   Ич-Тойвин казался Мариане воплощенной сказкой, краем обетованным. Дома здесь украшала драгоценная мозаика, на площадях фонтанчики рассыпали радугу брызг, а священные смоковницы росли прямо на улицах, словно какие-нибудь вязы или, скажем, яблони. Вода отдавала сладким и, налитая в глиняные кувшины, оставалась холодной в любой зной. В трактирах подавали баранину, политую соусом столь острым, что горело во рту; в вино добавляли пряности, а знаменитую ханджарскую пастилу с имбирем, достойную королевского стола, продавали задешево уличные лоточники. Здесь не было нищих, попрошаек и бродячих собак.
   Уже к вечеру второго дня Мариана поняла, что влюбилась в этот город.
   Сестра Элиль, похожая на приветливую кумушку монахиня в белых одеждах Ордена Утешения, посмеивалась над восторгами юной северянки. Рассказывала, как почти уж тысячелетие тому назад пришел к Поющей горе предок нынешнего императора, святой Джамидер Строитель. Как поднялся на вершину и заночевал там, а на рассвете случилось ему знамение Господне. И повелел Джамидер основать у подножия горы Ич-Тойвин, Цветущий город, дабы до скончания веков радовались прекрасному глаза, сердца и души людские. За что, собственно, и получил прозвание Строитель.
   Сестра Элиль водила Мариану по храмам и часовням, усыпальницам и святым источникам; и девушка все больше узнавала об Ич-Тойвине, а монахиня - о девушке. Мариана понять не могла, как так случилось, что выделенная ей милостью брата провозвестника провожатая в первый же день стала ближе самой близкой подруги. Да девушка об этом и не задумывалась. Ей нравилось рассказывать сестре Элиль о Таргале и об их с Барти пути в Ич-Тойвин; нравилось, как монахиня слушает, кивая и ахая, как вставляет участливые вопросы. Услышав о данной в обиде клятве, сестра укоризненно покачала головой, а после рассказа о том, как негероически клятва эта исполнилась чуть ли не в первый день пути, не засмеялась, а сказала серьезно:
   – То был тебе знак Господень, девочка. О том знак, что не след тебе искать дел, подобающих мужчине и воину.
   – Да, наверное, - вздохнула Мариана. - Что таить, если бы не Барти, пропала бы я где-нибудь на полдороге. Вернусь домой, извинюсь перед их капитаном. Прав он был, удерживая меня.
   – И что тебе только в голову взбрело? - укоризненно спросила монахиня.
   Мариана лишь плечами пожала. Разлад с отцом Томасом уже не казался ей достаточным поводом для всего, что она сдуру наворотила. Впрочем, окончилось все не так плохо: она попала в Ич-Тойвин, о чем раньше и мечтать не смела, к тому же попала не просто так, а оказав при этом услугу Церкви… так, может, то и вправду был Промысел Господень? А раз так, на кого обижаться?
   Да, здесь, посреди ожившей сказки, Мариана наконец-то простила и неправедного отца Томаса, и себя, трусливую и слабую, - простила искренне, душою, а не разумом. Будто вытащили из сердца ядовитую занозу. Мариана ощущала себя легкой и счастливой и улыбалась всему миру, потому что мир был прекрасен.
   Диво ли, что на третий день прогулок по Ич-Тойвину юная северянка получила предложение руки и сердца? Ничто не красит деву так, как ясная улыбка.
 

2. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина

 
   Трапезная гостиницы в этот час пустовала: для обеда поздно, для ночных гуляк рано. Хозяин откровенно скучал за стойкой, но не уходил: а ну как гостям заблагорассудится добавки? Расторопная служанка уже протерла столы и теперь шустро мела пол. Барти и Мариана говорили, не опасаясь лишних ушей.
   – Представляешь, - смеясь, рассказывала Мариана, - он мне предложил стать его сорок восьмой женой! Да еще с таким видом, будто ждал, что я тут же расплачусь от счастья и кинусь ему на шею!
   – А если бы первой? - с напряжением, которого Мариана не заметила, спросил Барти. - И единственной?
   Мариана задумалась на миг, тряхнула головой:
   – Нет уж! Он красив, спору нет… но, знаешь, Барти, он… - девушка запнулась, подбирая слова, - недобрый. Когда он смотрит на тебя в упор, хочется убежать и спрятаться. А говорит - как будто острая сталь под бархатом прячется. Сестра Элиль сказала, что его называют Лев Ич-Тойвина и что это почетное прозвище. Но мне он и вправду кажется львом, злобным демоном вроде тех, от которых мы в пути отгораживались кострами и молитвами.