Страница:
– Господин иль-Маруни, позвольте выразить вам искреннее восхищение. Как мы могли не появиться после такой… корреспонденции?
– Да, - кивнул министр, - я рассчитывал на вас, господин иль-Виранди. Я помню ваш острый ум и несомненный талант читать между строк. Единственное, чего я боялся - очень, признаться, боялся! - что вы с Ферхади не найдете общего языка. Итак, господа, к делу. Наша цель - убрать Омерхада, не потеряв при этом своих голов. Думаю, с помощью подземельной магии это не так уж невероятно. Что скажете, господа?
– Разрешите сначала вопрос. - Альнари нервно прошелся но кабинету, сел - вернее, заставил себя сесть. - У вас есть план, не предусматривающий гномью помощь?
– Разумеется. Даже два, но… один слишком длительный, что при нынешних событиях неприемлемо, другой же настолько шаткий… рискнуть можно, и я согласен рискнуть, но надежды на успех там слишком ничтожны. Такое годится разве что от отчаяния и безнадежности.
Альнари погрустнел.
– Ясно. Видите ли, господин министр, гномы не могут проникнуть в Ич-Тойвин. Старые заклятия держат их пути. Иначе, - диарталец невесело усмехнулся, - все давно было бы кончено.
– Жаль, - вздохнул министр, - жаль. А как же амулеты? Что-нибудь вроде того, что вы с таким успехом применили в Верле?
– Подземельные помогли нам, насколько в их силах, но… Я, признаться, надеялся, что найдутся другие возможности. Менее рискованные для…
– Да брось ты, Господа нашего ради! - взорвался рыцарь. - Альни, ну сколько можно! Ну что ты меня пасешь, как цацу кисельную! Свет Господень, да что мне, первый раз на смерть идти, я ж рыцарь, в конце концов, а не мальчишка сопливый! Ты меня еще в карман посади! Альни, опомнись! Тебе липовый посол уже не нужен, а победа - нужна!
– Слушай, - выцедил Ферхади, - прекрасный пустоголовый сьер… Ты вроде не в первый раз в империи, так неужели трудно было поинтересоваться нашими обычаями? При чем тут посол, он же брат тебе, дубина ты таргальская! Он умереть за тебя должен, а ты!
– Да ладно тебе. - пробормотал Альнари, - все равно прав он. Раз по-другому не сделать…
Министр покачал головой:
– Молодежь… Что ж за план у вас такой… хм, спорный?
– Рассказывайте сами, - буркнул Альнари. - Парочка сумасшедших авантюристов.
– Хорошо, - хмыкнул Ферхади. - Значит, так… Вот у него, - мотнул головой в сторону Барти, - есть гномье зерно. Из тех, что взрываются, только не совсем такое, как прочие. Я уж не знаю, все они в своей Таргале такие или наш Барти особо чокнутый, но он тамошних гномов уговорил это зерно на него заговорить. Чтобы взрывалось по его слову. Верней даже, мысли, мысленной команде.
– Сильно, - пробормотал министр. - Но почему же «чокнутый», ведь это такие возможности…
– Да потому что он при этом его в руке держать должен!
– Постой… кто - кого?
– Барти, - пояснил тестю Лев Ич-Тойвина, - зерно это.
Министр ошеломленно уставился на таргальца:
– Я соглашусь с молодым иль-Виранди: это сумасшествие.
– Вы не дослушали, господин министр, - спокойно сказал рыцарь. - Видите ли, здесь тоже есть подземельные, и их магия немного отличается от чар наших, таргальских гномов. Они посмотрели это зерно и что-то там подправили. Получилась, надо признать, преподлейшая штука: оно по-прежнему взорвется по моей мысли, но в любых руках. Загвоздка в одном: как подсунуть его императору.
– Никакой загвоздки, - пожал плечами Ферхади. - Я же обещал владыке подземельную магию? Вот она и есть - подло, да, но не так уж и трудно. Единственное, что сьера Барти придется с собой тащить - он же видеть должен, когда командовать. И правильно Альнари психует, потому что я еще, может, и выкручусь, а для Барти - смерть верная.
– Выкрутишься, - тихо сказал диарталец, - если вместе с Законником не сгоришь. И они оба в полном восторге от этого безумия. Как вам это нравится, господин министр?
– Талантливые мальчики, - задумчиво ответил господин иль-Маруни. - Но школы недостает, да. Одного таланта мало, нужен опыт. - Министр по-кошачьи мягко прошелся по кабинету. - Запомните, молодые люди: успех любого заговора - в проработке мелочей. Мой дорогой Ферхади, подумай сам: владыка может взять у тебя обещанную подземельную магию, а может и не взять. Он осторожен, тебе ли не знать. А вот если ты скажешь, что это не просто боевая магия… вернее, совсем не боевая… а, скажем, древний амулет, дающий успех в любом начинании, силу, укрепление власти… амулет, сделанный подземельными для древних императоров и похищенный после разрыва договоренностей… вот тогда, мой дорогой, Омерхад у тебя его из рук вырвет. И, между прочим, запомнит, что ты его честно принес к ногам законного владыки.
– А откуда он у меня взялся?
– Детский вопрос, мой дорогой! Конечно же, ты отобрал его у презренных крыс, которые намеревались совратить наследника сиятельного! А сьер Барти подтвердит это, раз уж ему все равно там быть. И не только сьер Барти - я успею шепнуть словечко кому надо. Итого - амулет владыка возьмет без сомнений, ты, мой дорогой, из возможного пособника мятежников становишься безусловно верным, и даже сьера Барти, при удачном стечении обстоятельств, удается прикрыть. Если списать гибель Омерхада исключительно на свойства самого амулета… скажем, он может давать силу и власть достойным, но недостойных… хм… мне нравится, господа, эта идея, она сразу же решит еще один вопрос! Впрочем, ладно, не будем забегать вперед.
– Тьма меня раздери, - Ферхади покачал головой, - а план-то и впрямь хорош! Если древняя магия признает владыку недостойным, то и решения его легко можно оспорить! Мятежникам помилование, Таргала… нет, с Таргалой посложней будет…
– Ничего сложного, с королем Луи предварительный договор уже есть, - сообщил диарталец. - Должен сказать, господин министр, с вашими поправками мне этот план нравится больше.
– Да, план хорош, - кивнул господин иль-Маруни. - Всем хорош, кроме одного. Сьер Барти и в этом случае всерьез рискует головой. Ты тоже рискуешь, Ферхади, но он - дважды. Владыка сам знаешь, подвластен настроениям. Прикажет казнить мятежника и подстрекателя немедля - и что мы сможем? А нет - прежнего владельца таинственного амулета, к тому же раз уже осужденного за покушение на владыку с помощью гномьей магии, первым заподозрят в чароплетстве. И если не удастся быстро списать смерть Омерхада на Промысел Господень… Ты знаешь, мой дорогой, что грозит убийце императора.
Рыцарь взглянул на первого министра, на Ферхади, на Альни. Сказал:
– Если понадобится заплатить жизнью за смерть императора, я готов.
Альнари скрежетнул зубами. Спросил:
– А ты, Ферхад иль-Джамидер, готов убить его своей рукой, если владыка прикажет?
Лев Ич-Тойвина хрипло выругался: такого поворота он не предусмотрел.
– Если для дела, почему нет? - хладнокровно ответил рыцарь. - И потом, так еще и лучше будет. Ни пыток, ни эшафота. Серьезно, Ферхад, даже не сомневайся. Я тебе спасибо скажу.
– Сумасшедший, - махнул рукой Альни.
– Но ты же знаешь, что я прав. Мне другое не нравится: как-то я не думал, что придется там на вопросы отвечать. А ведь если про амулет втюхивать, так и про другое всякое молчать нельзя: не поверят.
– Так отвечай, не стесняйся. Неужели не найдешь, чего наболтать?
– Свет Господень, - Барти спрятал лицо в ладони, - знал бы ты, каково мне прошлый раз дался. Клянусь, на пытки легче!
– Молодые люди! - Господин иль-Маруни укоризненно покачал головой. - Прошу помнить, что речь идет не только о ваших жизнях, но и о судьбе государства. Сьер Барти! Что именно вы должны отвечать, О чем умолчать и куда свести разговор, если будет такая возможность, мы обсудим по дороге: времени осталось мало. Господин иль-Виранди, каково ваше участие? Надеюсь, вы не собираетесь рисковать головой ради удовольствия лично полюбоваться на происходящее?
– Если благородный иль-Джамидер приведет двух вождей заговора, а не одного, и веры ему будет вдвое больше, - задумчиво сказал Альнари.
Ферхади вскочил:
– Ты!…
– Что - я? - Альнари, напротив, встал нарочито медленно. - Вам не нравилось, когда я недоволен был, так попробуй теперь ответить.
– Отвечу, - прищурился Лев Ич-Тойвина. - Я, Альни, только своей головой рискую, и Барти тоже. А на тебе твоя Диартала. И считай сам, господарь, скольких за собой потянешь.
Альнари хмыкнул:
– Поумнел ты, Щит императора. Да, верно. Потому и не пойду. Но тебя как брата прошу - постарайся вернуться. И за Барти… пригляди, ладно?
– Пригляжу, - заверил иль-Джамидер.
– Время, - напомнил первый министр. - Прощайтесь. Нам еще надо привести сьера Барти в подобающий пленнику вид.
И вышел, деликатно оставив «молодых людей» одних.
Прощание вышло скомканным. Никому не хотелось верить, что расстаются до Света Господня - но, как назло, именно такой исход и лез всем в голову.
– А, к Нечистому, - махнул рукой Барти. - Знаете, как у нас говорят? Делай что должно - и будь что будет. Альни, спасибо тебе за все. И - удачи.
Себастиец вышел, не дожидаясь ответа. Оборвать прощание показалось вдруг правильным. Пусть останется хоть немного недоговоренного…
Когда выехали за ворота поместья, рыцарь пустил коня рядом с вороным иль-Джамидера. Спросил:
– Ферхад, послушай… что ты говорил, что Альни брат мне?… Почему?
– Балда… Кровь ваша на камнях смешалась, побратимы вы. А что не сами - так тем более: судьба, значит.
– Судьба, - тихо повторил Барти.
Рада сидела у его постели, и только за это стоило поблагодарить войну, предателей из городского совета Себасты и мерзавца Гордия с его зачарованным мечом. Юная королева уже высказала мужу все, что думает о его манере «проверять, как дела на побережье», да еще и вооружившись подарком заведомого врага, и теперь поила Луи целебным зельем и отвлекала от боли и слабости разговорами.
Заглянул сэр Ранье, капитан королевской гвардии.
– Входи, - велел ему король. - Рассказывай, какие новости?
– Пришли вести от лорд-адмирала, - доложил капитан. - Вторую волну ханджарских транспортов перехватили на подходах к Готвяни. Конвой потоплен, потери с нашей стороны терпимы - это не я сказал, ваше величество, это лорд-адмирал так выразился! - собственно транспорты захвачены. Пленных разместили в каком-то монастыре под Готвянью… Охота им была такой крюк давать! Не иначе, врасплох застать надеялись, они ж не знали о нашем договоре с Хальвом.
– Хорошо, - кивнул король. - Теперь вот что. Сэр Ранье, вы говорили с оружейниками?
– Да, мой король. Мастер Эндрю, оружейник рыцарского отряда, берется сделать.
– Проследи сам, капитан. Этот меч слишком любит кровь, чтобы оставлять его… Да смотри, даже к рукояти не касайтесь. Пусть щипцами берет, или что там у них…
– Все сделаю как должно, мой король.
– Займись прямо сейчас. Вон он лежит…
Капитан проследил королевский взгляд, взял со стола меч в богатых алых ножнах. Пошел к двери.
– Доложишь сразу, - сказал вслед Луи.
– Что ты хочешь? - спросила Рада, когда за сэром Ранье закрылась дверь. - Зачем тебе оружейник?
Луи поморщился:
– Расплавить его, к Нечистому. Он ведь… Ему не победа нужна, а война. Кровь. Не хочу…
Рада сочувственно кивнула, набулькала супругу очередную порцию зелья:
– Пей, Лу.
– Гадость! - Король сделал глоток и от души выругался.
Сам виноват, - отрезала Радислава. - Хватило ума повоевать, так терпи.
Зелье начало действовать - Луи задремал. Рада кусала губы, боясь расплакаться в голос. У нее хватало сил болтать с мужем о всякой ерунде вроде войны и политики, непритворно сердиться, вовремя давать лечебное питье. Но когда он закрывал глаза, а дыхание становилось еле слышным, силы кончались. Оставался только страх. Если он умрет, какое значение будут иметь глупые обиды? А вот будут. Большое. Огромное! Потому что за них уже не извинишься, ничего уже не поправишь, не скажешь, как жалеешь о сказанных в запале словах.
Разбудил короля граф Унгери. Капитан тайной службы ворвался в королевскую спальню, как на пожар. Небрежно кивнул королеве, выпалил:
– Ваше величество! Мой король!
– В чем дело, граф? - ледяным голосом осведомилась Рада.
– У вас гости, - обреченно признался граф Унгери. - Ваше величество Радислава, позвольте представить вам его высочество наследного герцога Филиппа.
Отодвинув графа, в спальню впорхнул утонченный кавалер, одетый и завитый по последней моде. Склонился в изысканном поклоне:
– Счастлив встрече, моя королева!
И, повернувшись к Луи, обиженно заявил:
– Кузен, что же это творится, а?! Куда катится ваша тайная служба?! На меня силой, буквально силой напяливают вашу корону, а они молча смотрят на это, Господь меня прости, антигосударственное безобразие! Заняв место в первых рядах! И еще спасибо, что «виват» не кричат! Я что им, комедиант, Господь меня прости?! Или они не понимают, что это уже не шуточки, а самый настоящий переворот?! Или им Святой Суд важней присяги и страшней вашего королевского гнева? Да если бы не брат Серж…
За три с небольшим часа до столь эффектного появления в королевской спальне Филипп имел вид довольно-таки жалкий. Долгое путешествие по лесу изрядно его потрепало, а несколько дней пути в гномьей телеге дали покой ногам, но не растревоженной душе. И, добравшись наконец до Корварены, беспрепятственно, вопреки опасениям, проехав городские ворота и войдя в двери особняка графа Унгери, Филипп устроил капитану тайной службы настоящую истерику - с жалобами на приставучих заговорщиков, обвинениями в некомпетентности и демонстрированием безобразно изорванного костюма и постыдно немытых волос. Пообещав немедленно вызвать для герцога лучшего столичного куафера и придворного портного, Готье спровадил высокого гостя мыться и потребовал объяснений у Сержа.
И получил еще одну истерику - более тихую, но не менее эмоциональную. Серж был сыт его высочеством но горло и открыто жалел, что не остался сидеть в подвале под замком в ожидании церковного суда. Ошеломленный двойным натиском, граф Унгери наорал на подчиненного, сунул ему бутыль вина и велел выпить, успокоиться и доложить внятно. Серж выпил все.
После чего доложил настолько внятно, насколько смог, и попросил любимое начальство отпустить его поспать.
Готье махнул рукой:
– Иди уж, отдыхай.
Оставшись же в одиночестве, помянул Нечистого и пообещал уволить к шелудивым псам всех, кто последние годы наблюдал за Филиппом. Ибо в том, что касалось их некомпетентности, герцог, увы, был совершенно прав.
Что ж, придется принести его высочеству официальные извинения. Одно хорошо - теперь ясно, где искать отца Ипполита и остальных заговорщиков. Граф Унгери отправил отряд в Дзельку и велел заложить карету: несостоявшийся король, едва приведя себя в подобающий вид, потребовал аудиенции у Луи. Причем непременно тайной.
За те полчаса, что ушли на поездку, Готье проникся искренним сочувствием к Сержу. А уж от тех слов, которыми Филипп начал разговор с королем, - и в особенности от их тона! - стало вполне понятно, почему временами дознатчику хотелось придушить его высочество или хотя бы всунуть ему в рот кляп. Возмущенный граф даже упустил нить разговора - чего с ним не случалось уже лет десять. Но, услыхав предложение герцога спрятать его в королевской тюрьме, встрепенулся.
– Какая тюрьма, дорогой кузен, ты о чем?! - Луи, откровенно растроганный неожиданной верностью Филиппа, бросил на Готье укоризненный взгляд. - Тебе нечего бояться рядом со мной, поверь! В Корварене заговор подавлен, арестовать отца Ипполита теперь - дело нескольких дней, а твое присутствие при дворе в качестве гостя и друга станет лучшей гарантией того, что такое больше не повторится!
Филипп задумался, кивнул:
– Да, пожалуй. Прощу простить, кузен, я поддался недостойной слабости. Надеюсь, тяготы пути извинят меня хоть немного…
И тут графа Унгери осенило.
– Мой король, - капитан тайной службы поймал взгляд Луи, - я успел немного поговорить с Сержем и выяснил, что он весьма высоко оценивает остроту ума и политическую дальновидность вашего кузена. Полагаю, последние события подтверждают его мнение.
– Несомненно, - Луи открыто улыбнулся,
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, - продолжил граф, - что нам нужен министр внешних дел, в верности и уме которого не будет поводов сомневаться. Я полагаю, его высочество Филипп подойдет как нельзя лучше.
– А ведь верно! - воскликнул король. - Филипп, ты согласишься? Впереди переговоры с империей, а лучше тебя я никого не найду, клянусь Светом Господним!
– Разумеется, он согласится, - веско сказал граф Унгери. - Так нужно короне, а его высочество показал себя воистину верным ее интересам.
Взгляд Филиппа стал невероятно жалобным.
– Уж лучше бы меня казнили как заговорщика, так было бы спокойней. Луи, дорогой, ваше величество… может, лучше в тюрьму, а?
– Филипп, я тебя прошу.
Его высочество тяжко вздохнул и ответил с видом идущего на казнь мученика:
– Ладно, Луи… что ж поделаешь, раз тебе так надо.
Месть удалась.
Маленький бескровный переворот
Небо хмурилось: в Ич-Тойвин наконец пришла осень. Однако тронный зал сиял: на светильниках дворцовый управитель не экономил. Ферхади приостановился, войдя: глазам требовалось привыкнуть; владыка понял заминку верно, одарил управителя благосклонным взглядом.
– С чем приехал ты, мой верный лев?
Помоги Господь, коротко взмолился Ферхади.
– С дарами, мой владыка, -Лев Ич-Тойвина подошел к трону, опустился на колено. - Я готов подвести черту под мятежом, о сиятельный.
– Встань и говори, - кивнул Омерхад.
Ферхад иль-Джамидер поднялся; теперь он мог видеть лицо владыки - и Первого Незаметного, стоящего у трона на его, Ферхади, обычном месте по левую руку. Незаметный глядел остро и цепко; правда ли он за нас, подумал Лев Ич-Тойвина, или?… Если участие Незаметных в заговоре - лишь уловка… Что ж, очень скоро это станет ясно, а отступать все равно некуда.
– Сиятельный в мудрости своей был прав, когда обвинил Таргалу в коварных замыслах. Я привез доказательства, что за мятежом в Диартале стоит помощь с севера.
– Доказательства?
– За дверью этого зала, о сиятельный, ждет твоего суда тот, кто устроил диартальцам побег с каторги, кто подстрекал Альнари к войне и неповиновению, обеспечил ему союз с гномами и обещал помощь короля Таргалы. Мне выдал его Альнари в надежде на милость владыки; мятежник готов припасть к стопам сиятельного и молить о прощении, и я, о сиятельный, снова выступаю его ходатаем пред твоим священным ликом. Несчастный раскаялся и готов доказать раскаяние делом, и выдача истинного подстрекателя - лишь малая часть тех даров, что готов он смиренно принести к ногам сиятельного владыки. Он просит также учесть, что в прошлый мятеж был он втянут по молодости и сыновнему послушанию, теперь же увидел воочию, к чему приводит неповиновение истинному владыке, и ужаснулся. Несчастный никак не думал оказаться куклой в руках таргальских шакалов.
Омерхад пожевал толстыми губами; он пребывал сегодня в благодушном настроении, и униженные мольбы о милости его позабавили.
– Мятежи, мой верный лев, нельзя прощать, как бы ни были тебе дороги отдельные из мятежников. Запомни это и впредь не докучай мне подобными глупостями. Бунтовщика ждет заслуженная кара; впрочем, в милости своей я смягчу его судьбу и подарю легкую смерть. О большем не проси, мой верный. Теперь говори о Таргале.
Ферхади поклонился:
– Сиятельный помнит таргальского рыцаря, присланного с черной целью покуситься на священную особу владыки. В милости своей сиятельный пощадил его презренную жизнь и заменил трижды заслуженную казнь каторгой. Но презренный шпион с помощью подземельной нелюди не только сам бежал, но и устроил побег всем диартальцам, осужденным после прошлого мятежа. Одно только непонятно: кто помог таргальскому нечестивцу так быстро найти непокорных крыс и не вызвать при этом подозрений. Но это мы выясним. Впрочем, сиятельный может сам допросить ничтожного: для таргальского засыла не понадобились палачи прежде, вряд ли понадобятся и теперь. Трусу хватит строгого взора владыки, читающего в сердцах.
– Мы допросим его, - благосклонно кивнул верящий в силу своего взгляда Омерхад. - Введите.
«Подобающий пленнику вид» удался на славу: в цепях, изрядно потрепанный, Барти выглядел жалко. Так жалко, что готовность отвечать на вопросы никого не удивила. Да, разумеется, помогли. Как бы сам, ничего здесь не зная?… Кто? Да брат провозвестник, конечно, кто ж еще. В том письме, что ему привез из Таргалы, много чего обещано было. Видно, светлому отцу понравилось. Когда то покушение сорвалось, обещал хлопотать о каторге - и ведь выхлопотал, и сумел определить туда, где диартальские вожди свое отбывали. А там уж…
Выхлопотал, скрипел зубами Омерхад. У-у-у, святоша лживый, милосердие ему подавай! Бросил, едва дослушав:
– Арестовать мерзавца.
Глава Капитула спорить не стал.
– А вот, - Лев Ич-Тойвина протянул на раскрытой ладони гномье зерно, - то, чем презренные намеревались купить себе окончательную победу. Амулет несет древние чары - тех времен, когда императоры Хандиары еще не отринули подземельную магию; чары, делающие достойнейшего великим правителем, дарующие успех в любых начинаниях. Презренные крысы намеревались покуситься на священную особу сиятельного, а этими чарами купить прощение и милость у его наследника.
– О, я слышал о таком! - Глава Капитула подошел к трону, коснулся зерна кончиками пальцев. - Да, это оно! Старинные хроники, кои не принято ныне открывать несведущим, ясно повествуют: на заре империи именно такие чары подтверждали право императора на священный трон. Они отбирали чистых и карали недостойных, и в те времена империя процветала, а народ верил своим владыкам и любил их. Я допускаю, что заговорщики нашли каким-то чудом один из этих амулетов, но вряд ли они до конца поняли, что именно попало им в руки. Впрочем… - священник словно невзначай отошел назад, покачал головой, - даже если и поняли, теперь амулет власти в надежных руках. Се промысел Господень…
Омерхад протянул руку; Ферхади почтительно шагнул навстречу, снова преклонил колено. Дождался, когда толстые пальцы сомкнутся на зерне, встал, с поклоном вернулся на место. Два коротких шага назад - за окружающие трон магические щиты. Выдержат ли?…
Выдержали. Столб огня рванулся вверх, расцвел лепестками под потолком, где кончались наложенные придворным заклинателем щиты. Лишь на миг пахнуло непереносимым жаром.
И трона не стало. На том месте, где мгновение назад восседал император Омерхад, владыка Великой Хандиары, осталось лишь черное пятно.
Потрясенное молчание повисло в зале; и сабельным звоном разбил тишину приказ дежурного начальника охраны:
– Взять!
Сабельники Амиджада скрутили Льва Ич-Тойвина в единый миг; впрочем, Ферхад не сопротивлялся. Позволил стянуть руки за спину, повалить на колени - как во сне. Потому что чудовищный огненный цветок, распустившийся над троном его родича и владыки, не мог быть правдой. Нет в мире такой силы, нет, не может быть!
– Шакал, - с непередаваемым удовольствием выцедил Амиджад. - Крыса мерзкая.
– Погоди, уважаемый, - мягким кошачьим шагом подошел первый министр. - Крыс тут, по моему разумению, нет.
– Да как же…
– Да вот так, - прервал министр. - Все мы видели и слышали одно и то же. Видели, как благородный Ферхад пришел доложить сиятельному владыке, да будет к нему милостив Свет Господень, о прекращении мятежа. Видели, как подал из рук в руки некий амулет. Слышали объяснения. Не видели, чтобы благородный Ферхад держал чти-то в руках либо производил странные движения, когда сиятельного настигла прискорбная кончина, и не слышали, чтобы он что-либо говорил в сей печальный миг. Таким образом, чароплетство со стороны благородного Ферхада кажется весьма маловероятным. Да ведь все мы знаем, что Лев Ич-Тойвина - воин, а не чароплет.
Министр отвернулся от посрамленного сотника, пробежал взглядом по растерянным, испуганным, ошеломленным лицам.
– Хотелось бы услышать: что думает по сему поводу отец наш духовный? Ибо, по моему разумению, дело сие темное и без помощи Господней его не разрешить.
Глава Капитула явственно заколебался, подходить ли ближе. Выжженное даже не дотла - до камня, пятно правильным кругом легло посередине тронной залы. Однако долг возобладал; Глас Господень подошел, возложил мягкие ладони на голову Ферхади. Зал замер.
– Я не чувствую в нем вины. - Светлый отец повернулся к министру, словно, кроме него, здесь не было никого, достойного выслушать. - Благородный Ферхад иль-Джамидер потрясен случившимся не менее любого из нас. В его душе - горе и ужас.
– Тогда это он, - Амиджад ткнул пальцем в Барти. - Чары заранее наложил, на владыку наговоренные!
– Нет, - покачал головой священник. - Такого рода чары, да будет известно достойному Амиджаду, сработают в руках любого человека того же рода, ибо на кровь наговариваются, а именем лишь закрепляются. Между тем благородный иль-Джамидер… Горько признать, но подобные амулеты сами карают недостойных править Хандиарой. Воля Господня свершилась, и те, кто послужил орудием Его правосудия, не просто невиновны, а отмечены благостью Господней. Снимите с рыцаря цепи. Я беру его под защиту Святой Церкви.
– Да, - кивнул министр, - я рассчитывал на вас, господин иль-Виранди. Я помню ваш острый ум и несомненный талант читать между строк. Единственное, чего я боялся - очень, признаться, боялся! - что вы с Ферхади не найдете общего языка. Итак, господа, к делу. Наша цель - убрать Омерхада, не потеряв при этом своих голов. Думаю, с помощью подземельной магии это не так уж невероятно. Что скажете, господа?
– Разрешите сначала вопрос. - Альнари нервно прошелся но кабинету, сел - вернее, заставил себя сесть. - У вас есть план, не предусматривающий гномью помощь?
– Разумеется. Даже два, но… один слишком длительный, что при нынешних событиях неприемлемо, другой же настолько шаткий… рискнуть можно, и я согласен рискнуть, но надежды на успех там слишком ничтожны. Такое годится разве что от отчаяния и безнадежности.
Альнари погрустнел.
– Ясно. Видите ли, господин министр, гномы не могут проникнуть в Ич-Тойвин. Старые заклятия держат их пути. Иначе, - диарталец невесело усмехнулся, - все давно было бы кончено.
– Жаль, - вздохнул министр, - жаль. А как же амулеты? Что-нибудь вроде того, что вы с таким успехом применили в Верле?
– Подземельные помогли нам, насколько в их силах, но… Я, признаться, надеялся, что найдутся другие возможности. Менее рискованные для…
– Да брось ты, Господа нашего ради! - взорвался рыцарь. - Альни, ну сколько можно! Ну что ты меня пасешь, как цацу кисельную! Свет Господень, да что мне, первый раз на смерть идти, я ж рыцарь, в конце концов, а не мальчишка сопливый! Ты меня еще в карман посади! Альни, опомнись! Тебе липовый посол уже не нужен, а победа - нужна!
– Слушай, - выцедил Ферхади, - прекрасный пустоголовый сьер… Ты вроде не в первый раз в империи, так неужели трудно было поинтересоваться нашими обычаями? При чем тут посол, он же брат тебе, дубина ты таргальская! Он умереть за тебя должен, а ты!
– Да ладно тебе. - пробормотал Альнари, - все равно прав он. Раз по-другому не сделать…
Министр покачал головой:
– Молодежь… Что ж за план у вас такой… хм, спорный?
– Рассказывайте сами, - буркнул Альнари. - Парочка сумасшедших авантюристов.
– Хорошо, - хмыкнул Ферхади. - Значит, так… Вот у него, - мотнул головой в сторону Барти, - есть гномье зерно. Из тех, что взрываются, только не совсем такое, как прочие. Я уж не знаю, все они в своей Таргале такие или наш Барти особо чокнутый, но он тамошних гномов уговорил это зерно на него заговорить. Чтобы взрывалось по его слову. Верней даже, мысли, мысленной команде.
– Сильно, - пробормотал министр. - Но почему же «чокнутый», ведь это такие возможности…
– Да потому что он при этом его в руке держать должен!
– Постой… кто - кого?
– Барти, - пояснил тестю Лев Ич-Тойвина, - зерно это.
Министр ошеломленно уставился на таргальца:
– Я соглашусь с молодым иль-Виранди: это сумасшествие.
– Вы не дослушали, господин министр, - спокойно сказал рыцарь. - Видите ли, здесь тоже есть подземельные, и их магия немного отличается от чар наших, таргальских гномов. Они посмотрели это зерно и что-то там подправили. Получилась, надо признать, преподлейшая штука: оно по-прежнему взорвется по моей мысли, но в любых руках. Загвоздка в одном: как подсунуть его императору.
– Никакой загвоздки, - пожал плечами Ферхади. - Я же обещал владыке подземельную магию? Вот она и есть - подло, да, но не так уж и трудно. Единственное, что сьера Барти придется с собой тащить - он же видеть должен, когда командовать. И правильно Альнари психует, потому что я еще, может, и выкручусь, а для Барти - смерть верная.
– Выкрутишься, - тихо сказал диарталец, - если вместе с Законником не сгоришь. И они оба в полном восторге от этого безумия. Как вам это нравится, господин министр?
– Талантливые мальчики, - задумчиво ответил господин иль-Маруни. - Но школы недостает, да. Одного таланта мало, нужен опыт. - Министр по-кошачьи мягко прошелся по кабинету. - Запомните, молодые люди: успех любого заговора - в проработке мелочей. Мой дорогой Ферхади, подумай сам: владыка может взять у тебя обещанную подземельную магию, а может и не взять. Он осторожен, тебе ли не знать. А вот если ты скажешь, что это не просто боевая магия… вернее, совсем не боевая… а, скажем, древний амулет, дающий успех в любом начинании, силу, укрепление власти… амулет, сделанный подземельными для древних императоров и похищенный после разрыва договоренностей… вот тогда, мой дорогой, Омерхад у тебя его из рук вырвет. И, между прочим, запомнит, что ты его честно принес к ногам законного владыки.
– А откуда он у меня взялся?
– Детский вопрос, мой дорогой! Конечно же, ты отобрал его у презренных крыс, которые намеревались совратить наследника сиятельного! А сьер Барти подтвердит это, раз уж ему все равно там быть. И не только сьер Барти - я успею шепнуть словечко кому надо. Итого - амулет владыка возьмет без сомнений, ты, мой дорогой, из возможного пособника мятежников становишься безусловно верным, и даже сьера Барти, при удачном стечении обстоятельств, удается прикрыть. Если списать гибель Омерхада исключительно на свойства самого амулета… скажем, он может давать силу и власть достойным, но недостойных… хм… мне нравится, господа, эта идея, она сразу же решит еще один вопрос! Впрочем, ладно, не будем забегать вперед.
– Тьма меня раздери, - Ферхади покачал головой, - а план-то и впрямь хорош! Если древняя магия признает владыку недостойным, то и решения его легко можно оспорить! Мятежникам помилование, Таргала… нет, с Таргалой посложней будет…
– Ничего сложного, с королем Луи предварительный договор уже есть, - сообщил диарталец. - Должен сказать, господин министр, с вашими поправками мне этот план нравится больше.
– Да, план хорош, - кивнул господин иль-Маруни. - Всем хорош, кроме одного. Сьер Барти и в этом случае всерьез рискует головой. Ты тоже рискуешь, Ферхади, но он - дважды. Владыка сам знаешь, подвластен настроениям. Прикажет казнить мятежника и подстрекателя немедля - и что мы сможем? А нет - прежнего владельца таинственного амулета, к тому же раз уже осужденного за покушение на владыку с помощью гномьей магии, первым заподозрят в чароплетстве. И если не удастся быстро списать смерть Омерхада на Промысел Господень… Ты знаешь, мой дорогой, что грозит убийце императора.
Рыцарь взглянул на первого министра, на Ферхади, на Альни. Сказал:
– Если понадобится заплатить жизнью за смерть императора, я готов.
Альнари скрежетнул зубами. Спросил:
– А ты, Ферхад иль-Джамидер, готов убить его своей рукой, если владыка прикажет?
Лев Ич-Тойвина хрипло выругался: такого поворота он не предусмотрел.
– Если для дела, почему нет? - хладнокровно ответил рыцарь. - И потом, так еще и лучше будет. Ни пыток, ни эшафота. Серьезно, Ферхад, даже не сомневайся. Я тебе спасибо скажу.
– Сумасшедший, - махнул рукой Альни.
– Но ты же знаешь, что я прав. Мне другое не нравится: как-то я не думал, что придется там на вопросы отвечать. А ведь если про амулет втюхивать, так и про другое всякое молчать нельзя: не поверят.
– Так отвечай, не стесняйся. Неужели не найдешь, чего наболтать?
– Свет Господень, - Барти спрятал лицо в ладони, - знал бы ты, каково мне прошлый раз дался. Клянусь, на пытки легче!
– Молодые люди! - Господин иль-Маруни укоризненно покачал головой. - Прошу помнить, что речь идет не только о ваших жизнях, но и о судьбе государства. Сьер Барти! Что именно вы должны отвечать, О чем умолчать и куда свести разговор, если будет такая возможность, мы обсудим по дороге: времени осталось мало. Господин иль-Виранди, каково ваше участие? Надеюсь, вы не собираетесь рисковать головой ради удовольствия лично полюбоваться на происходящее?
– Если благородный иль-Джамидер приведет двух вождей заговора, а не одного, и веры ему будет вдвое больше, - задумчиво сказал Альнари.
Ферхади вскочил:
– Ты!…
– Что - я? - Альнари, напротив, встал нарочито медленно. - Вам не нравилось, когда я недоволен был, так попробуй теперь ответить.
– Отвечу, - прищурился Лев Ич-Тойвина. - Я, Альни, только своей головой рискую, и Барти тоже. А на тебе твоя Диартала. И считай сам, господарь, скольких за собой потянешь.
Альнари хмыкнул:
– Поумнел ты, Щит императора. Да, верно. Потому и не пойду. Но тебя как брата прошу - постарайся вернуться. И за Барти… пригляди, ладно?
– Пригляжу, - заверил иль-Джамидер.
– Время, - напомнил первый министр. - Прощайтесь. Нам еще надо привести сьера Барти в подобающий пленнику вид.
И вышел, деликатно оставив «молодых людей» одних.
Прощание вышло скомканным. Никому не хотелось верить, что расстаются до Света Господня - но, как назло, именно такой исход и лез всем в голову.
– А, к Нечистому, - махнул рукой Барти. - Знаете, как у нас говорят? Делай что должно - и будь что будет. Альни, спасибо тебе за все. И - удачи.
Себастиец вышел, не дожидаясь ответа. Оборвать прощание показалось вдруг правильным. Пусть останется хоть немного недоговоренного…
Когда выехали за ворота поместья, рыцарь пустил коня рядом с вороным иль-Джамидера. Спросил:
– Ферхад, послушай… что ты говорил, что Альни брат мне?… Почему?
– Балда… Кровь ваша на камнях смешалась, побратимы вы. А что не сами - так тем более: судьба, значит.
– Судьба, - тихо повторил Барти.
4. Луи, отлученный король
Рада сидела у его постели, и только за это стоило поблагодарить войну, предателей из городского совета Себасты и мерзавца Гордия с его зачарованным мечом. Юная королева уже высказала мужу все, что думает о его манере «проверять, как дела на побережье», да еще и вооружившись подарком заведомого врага, и теперь поила Луи целебным зельем и отвлекала от боли и слабости разговорами.
Заглянул сэр Ранье, капитан королевской гвардии.
– Входи, - велел ему король. - Рассказывай, какие новости?
– Пришли вести от лорд-адмирала, - доложил капитан. - Вторую волну ханджарских транспортов перехватили на подходах к Готвяни. Конвой потоплен, потери с нашей стороны терпимы - это не я сказал, ваше величество, это лорд-адмирал так выразился! - собственно транспорты захвачены. Пленных разместили в каком-то монастыре под Готвянью… Охота им была такой крюк давать! Не иначе, врасплох застать надеялись, они ж не знали о нашем договоре с Хальвом.
– Хорошо, - кивнул король. - Теперь вот что. Сэр Ранье, вы говорили с оружейниками?
– Да, мой король. Мастер Эндрю, оружейник рыцарского отряда, берется сделать.
– Проследи сам, капитан. Этот меч слишком любит кровь, чтобы оставлять его… Да смотри, даже к рукояти не касайтесь. Пусть щипцами берет, или что там у них…
– Все сделаю как должно, мой король.
– Займись прямо сейчас. Вон он лежит…
Капитан проследил королевский взгляд, взял со стола меч в богатых алых ножнах. Пошел к двери.
– Доложишь сразу, - сказал вслед Луи.
– Что ты хочешь? - спросила Рада, когда за сэром Ранье закрылась дверь. - Зачем тебе оружейник?
Луи поморщился:
– Расплавить его, к Нечистому. Он ведь… Ему не победа нужна, а война. Кровь. Не хочу…
Рада сочувственно кивнула, набулькала супругу очередную порцию зелья:
– Пей, Лу.
– Гадость! - Король сделал глоток и от души выругался.
Сам виноват, - отрезала Радислава. - Хватило ума повоевать, так терпи.
Зелье начало действовать - Луи задремал. Рада кусала губы, боясь расплакаться в голос. У нее хватало сил болтать с мужем о всякой ерунде вроде войны и политики, непритворно сердиться, вовремя давать лечебное питье. Но когда он закрывал глаза, а дыхание становилось еле слышным, силы кончались. Оставался только страх. Если он умрет, какое значение будут иметь глупые обиды? А вот будут. Большое. Огромное! Потому что за них уже не извинишься, ничего уже не поправишь, не скажешь, как жалеешь о сказанных в запале словах.
Разбудил короля граф Унгери. Капитан тайной службы ворвался в королевскую спальню, как на пожар. Небрежно кивнул королеве, выпалил:
– Ваше величество! Мой король!
– В чем дело, граф? - ледяным голосом осведомилась Рада.
– У вас гости, - обреченно признался граф Унгери. - Ваше величество Радислава, позвольте представить вам его высочество наследного герцога Филиппа.
Отодвинув графа, в спальню впорхнул утонченный кавалер, одетый и завитый по последней моде. Склонился в изысканном поклоне:
– Счастлив встрече, моя королева!
И, повернувшись к Луи, обиженно заявил:
– Кузен, что же это творится, а?! Куда катится ваша тайная служба?! На меня силой, буквально силой напяливают вашу корону, а они молча смотрят на это, Господь меня прости, антигосударственное безобразие! Заняв место в первых рядах! И еще спасибо, что «виват» не кричат! Я что им, комедиант, Господь меня прости?! Или они не понимают, что это уже не шуточки, а самый настоящий переворот?! Или им Святой Суд важней присяги и страшней вашего королевского гнева? Да если бы не брат Серж…
5. Филипп, кузен и наследник короля Таргалы
За три с небольшим часа до столь эффектного появления в королевской спальне Филипп имел вид довольно-таки жалкий. Долгое путешествие по лесу изрядно его потрепало, а несколько дней пути в гномьей телеге дали покой ногам, но не растревоженной душе. И, добравшись наконец до Корварены, беспрепятственно, вопреки опасениям, проехав городские ворота и войдя в двери особняка графа Унгери, Филипп устроил капитану тайной службы настоящую истерику - с жалобами на приставучих заговорщиков, обвинениями в некомпетентности и демонстрированием безобразно изорванного костюма и постыдно немытых волос. Пообещав немедленно вызвать для герцога лучшего столичного куафера и придворного портного, Готье спровадил высокого гостя мыться и потребовал объяснений у Сержа.
И получил еще одну истерику - более тихую, но не менее эмоциональную. Серж был сыт его высочеством но горло и открыто жалел, что не остался сидеть в подвале под замком в ожидании церковного суда. Ошеломленный двойным натиском, граф Унгери наорал на подчиненного, сунул ему бутыль вина и велел выпить, успокоиться и доложить внятно. Серж выпил все.
После чего доложил настолько внятно, насколько смог, и попросил любимое начальство отпустить его поспать.
Готье махнул рукой:
– Иди уж, отдыхай.
Оставшись же в одиночестве, помянул Нечистого и пообещал уволить к шелудивым псам всех, кто последние годы наблюдал за Филиппом. Ибо в том, что касалось их некомпетентности, герцог, увы, был совершенно прав.
Что ж, придется принести его высочеству официальные извинения. Одно хорошо - теперь ясно, где искать отца Ипполита и остальных заговорщиков. Граф Унгери отправил отряд в Дзельку и велел заложить карету: несостоявшийся король, едва приведя себя в подобающий вид, потребовал аудиенции у Луи. Причем непременно тайной.
За те полчаса, что ушли на поездку, Готье проникся искренним сочувствием к Сержу. А уж от тех слов, которыми Филипп начал разговор с королем, - и в особенности от их тона! - стало вполне понятно, почему временами дознатчику хотелось придушить его высочество или хотя бы всунуть ему в рот кляп. Возмущенный граф даже упустил нить разговора - чего с ним не случалось уже лет десять. Но, услыхав предложение герцога спрятать его в королевской тюрьме, встрепенулся.
– Какая тюрьма, дорогой кузен, ты о чем?! - Луи, откровенно растроганный неожиданной верностью Филиппа, бросил на Готье укоризненный взгляд. - Тебе нечего бояться рядом со мной, поверь! В Корварене заговор подавлен, арестовать отца Ипполита теперь - дело нескольких дней, а твое присутствие при дворе в качестве гостя и друга станет лучшей гарантией того, что такое больше не повторится!
Филипп задумался, кивнул:
– Да, пожалуй. Прощу простить, кузен, я поддался недостойной слабости. Надеюсь, тяготы пути извинят меня хоть немного…
И тут графа Унгери осенило.
– Мой король, - капитан тайной службы поймал взгляд Луи, - я успел немного поговорить с Сержем и выяснил, что он весьма высоко оценивает остроту ума и политическую дальновидность вашего кузена. Полагаю, последние события подтверждают его мнение.
– Несомненно, - Луи открыто улыбнулся,
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, - продолжил граф, - что нам нужен министр внешних дел, в верности и уме которого не будет поводов сомневаться. Я полагаю, его высочество Филипп подойдет как нельзя лучше.
– А ведь верно! - воскликнул король. - Филипп, ты согласишься? Впереди переговоры с империей, а лучше тебя я никого не найду, клянусь Светом Господним!
– Разумеется, он согласится, - веско сказал граф Унгери. - Так нужно короне, а его высочество показал себя воистину верным ее интересам.
Взгляд Филиппа стал невероятно жалобным.
– Уж лучше бы меня казнили как заговорщика, так было бы спокойней. Луи, дорогой, ваше величество… может, лучше в тюрьму, а?
– Филипп, я тебя прошу.
Его высочество тяжко вздохнул и ответил с видом идущего на казнь мученика:
– Ладно, Луи… что ж поделаешь, раз тебе так надо.
Месть удалась.
Маленький бескровный переворот
1. Император Омерхад Законник
Небо хмурилось: в Ич-Тойвин наконец пришла осень. Однако тронный зал сиял: на светильниках дворцовый управитель не экономил. Ферхади приостановился, войдя: глазам требовалось привыкнуть; владыка понял заминку верно, одарил управителя благосклонным взглядом.
– С чем приехал ты, мой верный лев?
Помоги Господь, коротко взмолился Ферхади.
– С дарами, мой владыка, -Лев Ич-Тойвина подошел к трону, опустился на колено. - Я готов подвести черту под мятежом, о сиятельный.
– Встань и говори, - кивнул Омерхад.
Ферхад иль-Джамидер поднялся; теперь он мог видеть лицо владыки - и Первого Незаметного, стоящего у трона на его, Ферхади, обычном месте по левую руку. Незаметный глядел остро и цепко; правда ли он за нас, подумал Лев Ич-Тойвина, или?… Если участие Незаметных в заговоре - лишь уловка… Что ж, очень скоро это станет ясно, а отступать все равно некуда.
– Сиятельный в мудрости своей был прав, когда обвинил Таргалу в коварных замыслах. Я привез доказательства, что за мятежом в Диартале стоит помощь с севера.
– Доказательства?
– За дверью этого зала, о сиятельный, ждет твоего суда тот, кто устроил диартальцам побег с каторги, кто подстрекал Альнари к войне и неповиновению, обеспечил ему союз с гномами и обещал помощь короля Таргалы. Мне выдал его Альнари в надежде на милость владыки; мятежник готов припасть к стопам сиятельного и молить о прощении, и я, о сиятельный, снова выступаю его ходатаем пред твоим священным ликом. Несчастный раскаялся и готов доказать раскаяние делом, и выдача истинного подстрекателя - лишь малая часть тех даров, что готов он смиренно принести к ногам сиятельного владыки. Он просит также учесть, что в прошлый мятеж был он втянут по молодости и сыновнему послушанию, теперь же увидел воочию, к чему приводит неповиновение истинному владыке, и ужаснулся. Несчастный никак не думал оказаться куклой в руках таргальских шакалов.
Омерхад пожевал толстыми губами; он пребывал сегодня в благодушном настроении, и униженные мольбы о милости его позабавили.
– Мятежи, мой верный лев, нельзя прощать, как бы ни были тебе дороги отдельные из мятежников. Запомни это и впредь не докучай мне подобными глупостями. Бунтовщика ждет заслуженная кара; впрочем, в милости своей я смягчу его судьбу и подарю легкую смерть. О большем не проси, мой верный. Теперь говори о Таргале.
Ферхади поклонился:
– Сиятельный помнит таргальского рыцаря, присланного с черной целью покуситься на священную особу владыки. В милости своей сиятельный пощадил его презренную жизнь и заменил трижды заслуженную казнь каторгой. Но презренный шпион с помощью подземельной нелюди не только сам бежал, но и устроил побег всем диартальцам, осужденным после прошлого мятежа. Одно только непонятно: кто помог таргальскому нечестивцу так быстро найти непокорных крыс и не вызвать при этом подозрений. Но это мы выясним. Впрочем, сиятельный может сам допросить ничтожного: для таргальского засыла не понадобились палачи прежде, вряд ли понадобятся и теперь. Трусу хватит строгого взора владыки, читающего в сердцах.
– Мы допросим его, - благосклонно кивнул верящий в силу своего взгляда Омерхад. - Введите.
«Подобающий пленнику вид» удался на славу: в цепях, изрядно потрепанный, Барти выглядел жалко. Так жалко, что готовность отвечать на вопросы никого не удивила. Да, разумеется, помогли. Как бы сам, ничего здесь не зная?… Кто? Да брат провозвестник, конечно, кто ж еще. В том письме, что ему привез из Таргалы, много чего обещано было. Видно, светлому отцу понравилось. Когда то покушение сорвалось, обещал хлопотать о каторге - и ведь выхлопотал, и сумел определить туда, где диартальские вожди свое отбывали. А там уж…
Выхлопотал, скрипел зубами Омерхад. У-у-у, святоша лживый, милосердие ему подавай! Бросил, едва дослушав:
– Арестовать мерзавца.
Глава Капитула спорить не стал.
– А вот, - Лев Ич-Тойвина протянул на раскрытой ладони гномье зерно, - то, чем презренные намеревались купить себе окончательную победу. Амулет несет древние чары - тех времен, когда императоры Хандиары еще не отринули подземельную магию; чары, делающие достойнейшего великим правителем, дарующие успех в любых начинаниях. Презренные крысы намеревались покуситься на священную особу сиятельного, а этими чарами купить прощение и милость у его наследника.
– О, я слышал о таком! - Глава Капитула подошел к трону, коснулся зерна кончиками пальцев. - Да, это оно! Старинные хроники, кои не принято ныне открывать несведущим, ясно повествуют: на заре империи именно такие чары подтверждали право императора на священный трон. Они отбирали чистых и карали недостойных, и в те времена империя процветала, а народ верил своим владыкам и любил их. Я допускаю, что заговорщики нашли каким-то чудом один из этих амулетов, но вряд ли они до конца поняли, что именно попало им в руки. Впрочем… - священник словно невзначай отошел назад, покачал головой, - даже если и поняли, теперь амулет власти в надежных руках. Се промысел Господень…
Омерхад протянул руку; Ферхади почтительно шагнул навстречу, снова преклонил колено. Дождался, когда толстые пальцы сомкнутся на зерне, встал, с поклоном вернулся на место. Два коротких шага назад - за окружающие трон магические щиты. Выдержат ли?…
Выдержали. Столб огня рванулся вверх, расцвел лепестками под потолком, где кончались наложенные придворным заклинателем щиты. Лишь на миг пахнуло непереносимым жаром.
И трона не стало. На том месте, где мгновение назад восседал император Омерхад, владыка Великой Хандиары, осталось лишь черное пятно.
Потрясенное молчание повисло в зале; и сабельным звоном разбил тишину приказ дежурного начальника охраны:
– Взять!
Сабельники Амиджада скрутили Льва Ич-Тойвина в единый миг; впрочем, Ферхад не сопротивлялся. Позволил стянуть руки за спину, повалить на колени - как во сне. Потому что чудовищный огненный цветок, распустившийся над троном его родича и владыки, не мог быть правдой. Нет в мире такой силы, нет, не может быть!
– Шакал, - с непередаваемым удовольствием выцедил Амиджад. - Крыса мерзкая.
– Погоди, уважаемый, - мягким кошачьим шагом подошел первый министр. - Крыс тут, по моему разумению, нет.
– Да как же…
– Да вот так, - прервал министр. - Все мы видели и слышали одно и то же. Видели, как благородный Ферхад пришел доложить сиятельному владыке, да будет к нему милостив Свет Господень, о прекращении мятежа. Видели, как подал из рук в руки некий амулет. Слышали объяснения. Не видели, чтобы благородный Ферхад держал чти-то в руках либо производил странные движения, когда сиятельного настигла прискорбная кончина, и не слышали, чтобы он что-либо говорил в сей печальный миг. Таким образом, чароплетство со стороны благородного Ферхада кажется весьма маловероятным. Да ведь все мы знаем, что Лев Ич-Тойвина - воин, а не чароплет.
Министр отвернулся от посрамленного сотника, пробежал взглядом по растерянным, испуганным, ошеломленным лицам.
– Хотелось бы услышать: что думает по сему поводу отец наш духовный? Ибо, по моему разумению, дело сие темное и без помощи Господней его не разрешить.
Глава Капитула явственно заколебался, подходить ли ближе. Выжженное даже не дотла - до камня, пятно правильным кругом легло посередине тронной залы. Однако долг возобладал; Глас Господень подошел, возложил мягкие ладони на голову Ферхади. Зал замер.
– Я не чувствую в нем вины. - Светлый отец повернулся к министру, словно, кроме него, здесь не было никого, достойного выслушать. - Благородный Ферхад иль-Джамидер потрясен случившимся не менее любого из нас. В его душе - горе и ужас.
– Тогда это он, - Амиджад ткнул пальцем в Барти. - Чары заранее наложил, на владыку наговоренные!
– Нет, - покачал головой священник. - Такого рода чары, да будет известно достойному Амиджаду, сработают в руках любого человека того же рода, ибо на кровь наговариваются, а именем лишь закрепляются. Между тем благородный иль-Джамидер… Горько признать, но подобные амулеты сами карают недостойных править Хандиарой. Воля Господня свершилась, и те, кто послужил орудием Его правосудия, не просто невиновны, а отмечены благостью Господней. Снимите с рыцаря цепи. Я беру его под защиту Святой Церкви.