– Делай что должно, Ферхад, и будь что будет. Не надо сомневаться в милосердии Господнем; а что до воздаяния, примем его вместе.
– Я один пред Господом, - глухо отвечал Ферхади. - Капитул занят политикой, светлые отцы так же лживы, как любой из придворных. Я не вверю им свою душу, Альни. Как могу я принимать благословения от человека, прекрасно знающего, что я убийца и предатель, что не было никакого Промысла Вышнего, а была лишь хорошо придуманная ложь?! От человека, который сам же мне и помог… да, ради благой цели, да, мы страну спасали, но Альни, это ведь не делает белым все, что мы совершили!
Насчет Капитула Альнари возражать не хотел. Достаточно было поглядеть на историю Луи: раз - осудили, два - оправдали… Политика! Возражения насчет остального Ферхади не принял бы. Став императором Ферхадом Львом, Лев Ич-Тойвина остался несусветно честен. Все, что мог Альни, - просто в такие минуты быть рядом. Разделить вину, которую Ферхади упорно брал на себя.
В один из таких тяжелых дней уезжала Мариана. Они с Барти ждали окончания переговоров, чтобы добраться до Таргалы со своими; все это время девица оставалась гостьей Ферхади - вернее, Гилы. Бывший муж не спрашивал ее о дальнейшей жизни: зачем? Достаточно посмотреть на них с Барти, и сразу все ясно. В том числе и то, каким же он был дураком.
Мариана заканчивала сборы - известно, женщинам вечно пяти минут не хватает. Ферхади ждал. Отлепился от стены, шагнул навстречу отворившейся двери. Она переоделась в таргальский мужской костюм, в котором приехала сюда, выцветший и потрепанный. В платье тебе лучше, хотел сказать Ферхади. Но сказал другое:
– Ты ничего не взяла моего. Не смею настаивать, но…
Мариана уронила сумки под ноги, мысленно обозвала себя дурой и вернулась в комнату. Могла бы сама догадаться, что обидит!
Выйдя в коридор, раскрыла перед Ферхади ладонь.
Золотые с изумрудами шпильки, так чудно подходящие к ее волосам… к ее свадебному платью. Ферхади не нашелся, что сказать. Слишком ясно вспомнилось, как счастлив был он в тот день.
– Я подарю их дочери, - тихо сказала Мариана.
– Ей пойдет, - Ферхади подавил минутную слабость и говорил теперь как ни в чем не бывало. - Она ведь будет такой же красавицей, как ты.
Мариана слабо улыбнулась. Качнула головой.
– Я расскажу ей о тебе. И, может быть, она скажет, что ее мама была полной дурой.
– Возьми уж тогда и для сына. - Император Ферхад Лев отцепил от пояса боевой кинжал.
– Спасибо.
– И помни: я всегда тебя приму. Как друга, как сестру. Если нужна будет помощь…
Дом казался вымершим. Не иначе, слуги попрятались, опасаясь дурного настроения хозяина: все-таки одно дело, когда он был всего лишь начальником стражи, а император - совсем другое. Тот не гневался попусту, а чего ждать от этого? Уже как бы и не человек, а нечто большее. Владыка! Мариана улыбнулась. И нахмурилась: а ведь тяжело ему будет. Сказала:
– Я буду тебя помнить, знай. Не императором и не Львом Ич-Тойвина, а просто Ферхади. И Гилу тоже… Ты береги ее, она у тебя чудесная.
– Спасибо, Мариана.
Поколебался, но все же добавил:
– Ты тоже за Барти приглядывай. Сумасшедшим авантюристам умные жены очень на пользу; не веришь - Гилу спроси.
Мариана невольно хихикнула.
Во дворе ждал Барти; рыцарь деликатно повернулся к дверям спиной и о чем-то тихо говорил с Альнари. Ферхади подошел, сказал:
– Прощайтесь, время.
Побратимы обнялись; Барти, миг или два поколебавшись, повернулся к императору. Сказал:
– Спасибо, Ферхад. За Мариану и за все.
– Пришли мне весточку, как доберетесь.
– Ладно.
Северянка освобожденной птицей взлетела в мужское седло, тронула кобылу неспешным шагом. Два всадника выехали за ворота и свернули на ингарский тракт. Новый владыка Великой Хандиарской империи смотрел им вслед и кусал губы, как не умеющий скрывать боль сопливый мальчишка.
На переломе зимы, когда море у Себасты беспрерывно штормит, а тракты заметены липким влажным снегом и прихвачены поверху острой корочкой, что ранит ноги коням и путникам, жизнь замирает. Купцы и менестрели, бродячие заклинатели и наемники, все, кто меряет время от весны до осени пройденными дорогами, поневоле становятся домоседами. Только и остается им, что потягивать вино и чесать языки по трактирам - по таким, к примеру, как «Колесо и бутылка», славное местечко у ворот на Корваренский тракт, то самое, что завсегдатаи называют просто и без затей: «У Огюстена».
Но столько народу, как набилось в «Колесо и бутылку» нынче вечером, мастер Огюстен не видал у себя отродясь. Неслыханное дело: посередь зимы, в самую непогоду, гость из Корварены! Гномьим путем пришедший! Да не кто-нибудь, а сам Мишо Серебряная Струна! Мишо, неприязнью к путешествиям известный не меньше, чем любовью к доброй еде и доброй выпивке! Ясно, что на такое диво полгорода сбежится посмотреть - и тем паче послушать! Мишо в полной мере осознавал свою важность. Огюстен уже подал менестрелю бутыль его любимой «Знойной клубнички», посетители закончили делить места и угомонились, и теперь Серебряная Струна мог приступить к рассказу.
– Благородные господа, честная публика, - преисполненным важности голосом начал Мишо, - за эту осень в славном городе Себасте случилось много разных событий, но наверняка все вы помните, как на исходе лета уезжал в странствия добрый рыцарь сэр Барти.
И замолчал, не найдя ничего лучше, как именно сейчас промочить горло изрядным глотком ханджарского вина!
– Мишо, - внятно сказал сидевший за спиной менестреля гвардеец, - я тебя придушу.
– Ну и не узнаешь, Херби, что сэр Барти и благородная Мариана благополучно вернулись в Корварену аж из самого Ич-Тойвина! Что сэр Барти нашел в империи гномов и поднял мятеж, что благородная Мариана едва не стала женой нового императора, а самое главное - что как раз на День святой Софии они сыграли свадьбу, и свидетелем со стороны рыцари был сам король, а со стороны Марианы - простая деревенская девчонка, между прочим, из-под Себасты родом!
По трактиру пронесся слитный восторженный вздох. Таких захватывающих новостей здесь не обсуждали с тех самых пор, как именем короля был повешен весь городской совет, а у Себасты отобрали приставку «Вольная», дав взамен «Коронный город».
– Да-да, - подтвердил менестрель, - Катрина, племянница бывшего десятника себастийской стражи Базиля, помните такого? Она стояла в церкви об руку с самим королем, а потом ее руки попросил… в жизни не угадаете кто! - Мишо снова отвлекся на вино, и на этот раз заинтригованные слушатели вытерпели паузу молча. - Помните сэра Сержа из нашего отряда? Того, которого похоронили пять лет назад? Так вот…
Да, этот вечер - а верней будет сказать, ночь, ведь истории странствий сэра Барти и благородной Марианы менестрелю хватило как раз до утра, - дал Себасте пищу для сплетен и пересудов на всю зиму.
– Одно только непонятно мне, - закончил долгий рассказ сытый, в меру пьяный и в кои веки довольный жизнью Мишо, - что же получается с клятвой? Хотя, думаю, новый королевский аббат не откажется освободить благородную Мариану от неосторожного обета…
– Да что клятва? - ухмыльнулся Херби. - С клятвой все вполне ничего себе: кто из доблестных рыцарей может похвастать таким деянием, как замужество? А уж если благородная Мариана по истечении года еще и сына родит…
«Колесо и бутылку» сотряс дружный хохот.
– Люди, - презрительно протянул молодой гном за дальним столиком.
– Верно, - кивнул сидящий с ним рядом мастер-старшина, - люди. И каковы бы ни были они, среди них обязательно найдется тот, кто прикроет остальных собой.
– А остальные этого и ее заметят, - подытожил третий, и в золотых его глазах мелькнула присущая подземельным колдунам темная зелень.
Новый королевский аббат начал с того, что принес королю извинения за предшественника. Луи извинения принял, но доверять преемнику отца Ипполита все равно не спешил. Сначала взял его с собой в гости к Егорию и свел там, словно ненароком, с отцом Евлампием. Два королевских духовника понравились друг другу - и это послужило для Луи лучшей рекомендацией.
– Отцу Бартемиусу вверяю тебя смело, - пробасил на прощание Евлампий. - Слушай его, как меня бы слушал, дурного не насоветует.
Примирение с Церковью шло медленно и осторожно: да и как иначе, если обе стороны друг на друга в обиде? Но все же однажды Луи наведался в монастырь Софии Предстоящей.
– Задолжал я вам, - объяснил отцу Клермону. - Не от хорошей жизни запасы отбирал, да все равно. Примите в дар от меня, во славу Господа. - Выложил на стол образ святой Софии - эмаль на золоте, объяснил: - Кузен Филипп из Ич-Тойвина привез.
Новый монастырский предстоятель ответил, чуть помедлив:
– Щедрый дар, вате величество, но то, что вы пришли сюда к нам, - ценнее. Церковь и государь должны жить в мире и согласно трудиться во благо людей.
– Я надеюсь, что так и будет.
Священник склонил голову:
– Отец Бартемиус отзывается о вас весьма тепло.
– Вы его знаете?
– Разумеется. Ваш аббат, ваше величество Луи, мой старинный друг, так что вы для меня теперь больше, чем просто король. - Новый предстоятель бросил взгляд на висящие на стене часы. - Скоро вечерняя служба, не желаете?…
– Нет, благодарю. У меня важная встреча. Один только вопрос еще, пресветлый отец.
Слушаю, ваше величество.
– Что с Анже? Он к вам пришел, я знаю…
Отец Клермон помрачнел. Сказал укоризненно:
– Сейчас уже хорошо, но, ваше величество, нельзя же так! Ваш граф Унгери…
– Готье меня и просил узнать. Он… видите ли, отец мой, он привык работать с людьми совсем другого склада. Такие, как Анже… Наверное, я не должен был просить от него такой работы, но положение было очень уж отчаянное.
– Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы вернуть ему душевный покой. Простите мне эту резкость, ваше величество Луи, но кем надо быть, чтобы повесить на человека - любого человека, совсем не обязательно такого, как Анже! - вину за смерть того, кто заменил ему отца? Да еще и заставив прежде поверить, что спасешь его своим предательством?
Луи вздохнул:
– Всего лишь начальником тайной службы. Это грязная работа, отец мой, тут ничего не поделать. Но я уверен, Готье рад будет, что с Анже все обошлось. Он боялся… худшего.
– Вашему Готье, - буркнул отец Клермон, - не помешало бы хорошее покаяние. Впрочем, Господь ему судья.
– Благодарю, отец мой. - Луи помялся. - И все-таки, скажу откровенно, хотя впереди спокойные времена, мне жаль терять такого дознатчика. Он дважды мне корону спас.
Отец Клермон позвонил, велел заглянувшему в кабинет секретарю:
– Брата Анже позови.
Сказал сердито:
– Вот что, ваше величество, давайте этот вопрос решим раз и навсегда. Дар, что дан Господом Анже, не только любому правителю и любой разведке, но и любым заговорщикам ой как пригодиться может. Не говоря уж о недобросовестных мастерах, ревнивых мужьях, да о тривиальных грабителях, наконец. И единственная защита для людей от того, кто таким даром владеет, - его чистое сердце. Совесть, если хотите. Вы сами-то понимаете, ваше величество, насколько вам повезло, что Анже - вот такой, какой он есть? Представьте, если бы такой дар - да хоть отцу Ипполиту!
Молодой король передернулся.
– Вижу, представили. Так не надо, ваше величество, приучать чистого - к грязи. Вам же хуже станет, если привыкнет.
Луи не нашелся с ответом. Тяжелую тишину разбил стук в дверь, отец Клермон отозвался:
– Входи!
– Здравствуй, Анже, - выдавал король. - Значит, ты сюда вернулся…
Анже ответил спокойно:
– Вот только не говорите, мой король, что вы этого не знали.
– Его величество пожелал убедиться, что с тобой все хорошо, - с суховатой усмешкой сообщил предстоятель.
– Благодарю за заботу, ваше величество. Надеюсь, это все? Я сказал господину графу и вам повторю: не надо больше просить меня… об услугах короне. С меня довольно - и с короны, я думаю, тоже.
– Но ты нужен короне, Анже, правда нужен! А ты похоронил себя здесь… Неужели ты правда ничего больше не хочешь от жизни?!
– Я хочу писать хроники.
– Это достойное желание, - вставил отец Клермон. - Чернила правдивого хрониста столь же священны в глазах Господа, как кровь мучеников.
– Жаль. - Луи пожал плечами. - Право, жаль.
И, поклонившись отцу Клермону, вышел.
– Ничего, ваше величество, - тихо сказал Анже, когда за королем закрылась дверь. - У вас впереди много лет, и у меня тоже. Мы еще увидимся.
– Я один пред Господом, - глухо отвечал Ферхади. - Капитул занят политикой, светлые отцы так же лживы, как любой из придворных. Я не вверю им свою душу, Альни. Как могу я принимать благословения от человека, прекрасно знающего, что я убийца и предатель, что не было никакого Промысла Вышнего, а была лишь хорошо придуманная ложь?! От человека, который сам же мне и помог… да, ради благой цели, да, мы страну спасали, но Альни, это ведь не делает белым все, что мы совершили!
Насчет Капитула Альнари возражать не хотел. Достаточно было поглядеть на историю Луи: раз - осудили, два - оправдали… Политика! Возражения насчет остального Ферхади не принял бы. Став императором Ферхадом Львом, Лев Ич-Тойвина остался несусветно честен. Все, что мог Альни, - просто в такие минуты быть рядом. Разделить вину, которую Ферхади упорно брал на себя.
В один из таких тяжелых дней уезжала Мариана. Они с Барти ждали окончания переговоров, чтобы добраться до Таргалы со своими; все это время девица оставалась гостьей Ферхади - вернее, Гилы. Бывший муж не спрашивал ее о дальнейшей жизни: зачем? Достаточно посмотреть на них с Барти, и сразу все ясно. В том числе и то, каким же он был дураком.
Мариана заканчивала сборы - известно, женщинам вечно пяти минут не хватает. Ферхади ждал. Отлепился от стены, шагнул навстречу отворившейся двери. Она переоделась в таргальский мужской костюм, в котором приехала сюда, выцветший и потрепанный. В платье тебе лучше, хотел сказать Ферхади. Но сказал другое:
– Ты ничего не взяла моего. Не смею настаивать, но…
Мариана уронила сумки под ноги, мысленно обозвала себя дурой и вернулась в комнату. Могла бы сама догадаться, что обидит!
Выйдя в коридор, раскрыла перед Ферхади ладонь.
Золотые с изумрудами шпильки, так чудно подходящие к ее волосам… к ее свадебному платью. Ферхади не нашелся, что сказать. Слишком ясно вспомнилось, как счастлив был он в тот день.
– Я подарю их дочери, - тихо сказала Мариана.
– Ей пойдет, - Ферхади подавил минутную слабость и говорил теперь как ни в чем не бывало. - Она ведь будет такой же красавицей, как ты.
Мариана слабо улыбнулась. Качнула головой.
– Я расскажу ей о тебе. И, может быть, она скажет, что ее мама была полной дурой.
– Возьми уж тогда и для сына. - Император Ферхад Лев отцепил от пояса боевой кинжал.
– Спасибо.
– И помни: я всегда тебя приму. Как друга, как сестру. Если нужна будет помощь…
Дом казался вымершим. Не иначе, слуги попрятались, опасаясь дурного настроения хозяина: все-таки одно дело, когда он был всего лишь начальником стражи, а император - совсем другое. Тот не гневался попусту, а чего ждать от этого? Уже как бы и не человек, а нечто большее. Владыка! Мариана улыбнулась. И нахмурилась: а ведь тяжело ему будет. Сказала:
– Я буду тебя помнить, знай. Не императором и не Львом Ич-Тойвина, а просто Ферхади. И Гилу тоже… Ты береги ее, она у тебя чудесная.
– Спасибо, Мариана.
Поколебался, но все же добавил:
– Ты тоже за Барти приглядывай. Сумасшедшим авантюристам умные жены очень на пользу; не веришь - Гилу спроси.
Мариана невольно хихикнула.
Во дворе ждал Барти; рыцарь деликатно повернулся к дверям спиной и о чем-то тихо говорил с Альнари. Ферхади подошел, сказал:
– Прощайтесь, время.
Побратимы обнялись; Барти, миг или два поколебавшись, повернулся к императору. Сказал:
– Спасибо, Ферхад. За Мариану и за все.
– Пришли мне весточку, как доберетесь.
– Ладно.
Северянка освобожденной птицей взлетела в мужское седло, тронула кобылу неспешным шагом. Два всадника выехали за ворота и свернули на ингарский тракт. Новый владыка Великой Хандиарской империи смотрел им вслед и кусал губы, как не умеющий скрывать боль сопливый мальчишка.
2. Мишо Серебряная Струна, менестрель
На переломе зимы, когда море у Себасты беспрерывно штормит, а тракты заметены липким влажным снегом и прихвачены поверху острой корочкой, что ранит ноги коням и путникам, жизнь замирает. Купцы и менестрели, бродячие заклинатели и наемники, все, кто меряет время от весны до осени пройденными дорогами, поневоле становятся домоседами. Только и остается им, что потягивать вино и чесать языки по трактирам - по таким, к примеру, как «Колесо и бутылка», славное местечко у ворот на Корваренский тракт, то самое, что завсегдатаи называют просто и без затей: «У Огюстена».
Но столько народу, как набилось в «Колесо и бутылку» нынче вечером, мастер Огюстен не видал у себя отродясь. Неслыханное дело: посередь зимы, в самую непогоду, гость из Корварены! Гномьим путем пришедший! Да не кто-нибудь, а сам Мишо Серебряная Струна! Мишо, неприязнью к путешествиям известный не меньше, чем любовью к доброй еде и доброй выпивке! Ясно, что на такое диво полгорода сбежится посмотреть - и тем паче послушать! Мишо в полной мере осознавал свою важность. Огюстен уже подал менестрелю бутыль его любимой «Знойной клубнички», посетители закончили делить места и угомонились, и теперь Серебряная Струна мог приступить к рассказу.
– Благородные господа, честная публика, - преисполненным важности голосом начал Мишо, - за эту осень в славном городе Себасте случилось много разных событий, но наверняка все вы помните, как на исходе лета уезжал в странствия добрый рыцарь сэр Барти.
И замолчал, не найдя ничего лучше, как именно сейчас промочить горло изрядным глотком ханджарского вина!
– Мишо, - внятно сказал сидевший за спиной менестреля гвардеец, - я тебя придушу.
– Ну и не узнаешь, Херби, что сэр Барти и благородная Мариана благополучно вернулись в Корварену аж из самого Ич-Тойвина! Что сэр Барти нашел в империи гномов и поднял мятеж, что благородная Мариана едва не стала женой нового императора, а самое главное - что как раз на День святой Софии они сыграли свадьбу, и свидетелем со стороны рыцари был сам король, а со стороны Марианы - простая деревенская девчонка, между прочим, из-под Себасты родом!
По трактиру пронесся слитный восторженный вздох. Таких захватывающих новостей здесь не обсуждали с тех самых пор, как именем короля был повешен весь городской совет, а у Себасты отобрали приставку «Вольная», дав взамен «Коронный город».
– Да-да, - подтвердил менестрель, - Катрина, племянница бывшего десятника себастийской стражи Базиля, помните такого? Она стояла в церкви об руку с самим королем, а потом ее руки попросил… в жизни не угадаете кто! - Мишо снова отвлекся на вино, и на этот раз заинтригованные слушатели вытерпели паузу молча. - Помните сэра Сержа из нашего отряда? Того, которого похоронили пять лет назад? Так вот…
Да, этот вечер - а верней будет сказать, ночь, ведь истории странствий сэра Барти и благородной Марианы менестрелю хватило как раз до утра, - дал Себасте пищу для сплетен и пересудов на всю зиму.
– Одно только непонятно мне, - закончил долгий рассказ сытый, в меру пьяный и в кои веки довольный жизнью Мишо, - что же получается с клятвой? Хотя, думаю, новый королевский аббат не откажется освободить благородную Мариану от неосторожного обета…
– Да что клятва? - ухмыльнулся Херби. - С клятвой все вполне ничего себе: кто из доблестных рыцарей может похвастать таким деянием, как замужество? А уж если благородная Мариана по истечении года еще и сына родит…
«Колесо и бутылку» сотряс дружный хохот.
– Люди, - презрительно протянул молодой гном за дальним столиком.
– Верно, - кивнул сидящий с ним рядом мастер-старшина, - люди. И каковы бы ни были они, среди них обязательно найдется тот, кто прикроет остальных собой.
– А остальные этого и ее заметят, - подытожил третий, и в золотых его глазах мелькнула присущая подземельным колдунам темная зелень.
3. Анже, хронист монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Новый королевский аббат начал с того, что принес королю извинения за предшественника. Луи извинения принял, но доверять преемнику отца Ипполита все равно не спешил. Сначала взял его с собой в гости к Егорию и свел там, словно ненароком, с отцом Евлампием. Два королевских духовника понравились друг другу - и это послужило для Луи лучшей рекомендацией.
– Отцу Бартемиусу вверяю тебя смело, - пробасил на прощание Евлампий. - Слушай его, как меня бы слушал, дурного не насоветует.
Примирение с Церковью шло медленно и осторожно: да и как иначе, если обе стороны друг на друга в обиде? Но все же однажды Луи наведался в монастырь Софии Предстоящей.
– Задолжал я вам, - объяснил отцу Клермону. - Не от хорошей жизни запасы отбирал, да все равно. Примите в дар от меня, во славу Господа. - Выложил на стол образ святой Софии - эмаль на золоте, объяснил: - Кузен Филипп из Ич-Тойвина привез.
Новый монастырский предстоятель ответил, чуть помедлив:
– Щедрый дар, вате величество, но то, что вы пришли сюда к нам, - ценнее. Церковь и государь должны жить в мире и согласно трудиться во благо людей.
– Я надеюсь, что так и будет.
Священник склонил голову:
– Отец Бартемиус отзывается о вас весьма тепло.
– Вы его знаете?
– Разумеется. Ваш аббат, ваше величество Луи, мой старинный друг, так что вы для меня теперь больше, чем просто король. - Новый предстоятель бросил взгляд на висящие на стене часы. - Скоро вечерняя служба, не желаете?…
– Нет, благодарю. У меня важная встреча. Один только вопрос еще, пресветлый отец.
Слушаю, ваше величество.
– Что с Анже? Он к вам пришел, я знаю…
Отец Клермон помрачнел. Сказал укоризненно:
– Сейчас уже хорошо, но, ваше величество, нельзя же так! Ваш граф Унгери…
– Готье меня и просил узнать. Он… видите ли, отец мой, он привык работать с людьми совсем другого склада. Такие, как Анже… Наверное, я не должен был просить от него такой работы, но положение было очень уж отчаянное.
– Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы вернуть ему душевный покой. Простите мне эту резкость, ваше величество Луи, но кем надо быть, чтобы повесить на человека - любого человека, совсем не обязательно такого, как Анже! - вину за смерть того, кто заменил ему отца? Да еще и заставив прежде поверить, что спасешь его своим предательством?
Луи вздохнул:
– Всего лишь начальником тайной службы. Это грязная работа, отец мой, тут ничего не поделать. Но я уверен, Готье рад будет, что с Анже все обошлось. Он боялся… худшего.
– Вашему Готье, - буркнул отец Клермон, - не помешало бы хорошее покаяние. Впрочем, Господь ему судья.
– Благодарю, отец мой. - Луи помялся. - И все-таки, скажу откровенно, хотя впереди спокойные времена, мне жаль терять такого дознатчика. Он дважды мне корону спас.
Отец Клермон позвонил, велел заглянувшему в кабинет секретарю:
– Брата Анже позови.
Сказал сердито:
– Вот что, ваше величество, давайте этот вопрос решим раз и навсегда. Дар, что дан Господом Анже, не только любому правителю и любой разведке, но и любым заговорщикам ой как пригодиться может. Не говоря уж о недобросовестных мастерах, ревнивых мужьях, да о тривиальных грабителях, наконец. И единственная защита для людей от того, кто таким даром владеет, - его чистое сердце. Совесть, если хотите. Вы сами-то понимаете, ваше величество, насколько вам повезло, что Анже - вот такой, какой он есть? Представьте, если бы такой дар - да хоть отцу Ипполиту!
Молодой король передернулся.
– Вижу, представили. Так не надо, ваше величество, приучать чистого - к грязи. Вам же хуже станет, если привыкнет.
Луи не нашелся с ответом. Тяжелую тишину разбил стук в дверь, отец Клермон отозвался:
– Входи!
– Здравствуй, Анже, - выдавал король. - Значит, ты сюда вернулся…
Анже ответил спокойно:
– Вот только не говорите, мой король, что вы этого не знали.
– Его величество пожелал убедиться, что с тобой все хорошо, - с суховатой усмешкой сообщил предстоятель.
– Благодарю за заботу, ваше величество. Надеюсь, это все? Я сказал господину графу и вам повторю: не надо больше просить меня… об услугах короне. С меня довольно - и с короны, я думаю, тоже.
– Но ты нужен короне, Анже, правда нужен! А ты похоронил себя здесь… Неужели ты правда ничего больше не хочешь от жизни?!
– Я хочу писать хроники.
– Это достойное желание, - вставил отец Клермон. - Чернила правдивого хрониста столь же священны в глазах Господа, как кровь мучеников.
– Жаль. - Луи пожал плечами. - Право, жаль.
И, поклонившись отцу Клермону, вышел.
– Ничего, ваше величество, - тихо сказал Анже, когда за королем закрылась дверь. - У вас впереди много лет, и у меня тоже. Мы еще увидимся.