Страница:
менее всегда ее повторяющие. Угасающие, бледные, словно покойницы, женщины,
которые обычно состоят в родстве со своими возлюбленными, подстерегаемые
призраком кровосмешения, таящимся во тьме фамильной усыпальницы. То была
страница из жизни самого По.
В Ричмонде По начал в свободные часы учить Вирджинию французскому и
игре на арфе. Она пела нежным, тоненьким, как у девочки, голосом, с модными
тогда руладами, напоминавшими птичьи трели. Миссис Клемм по-прежнему
занималась хозяйством. Ее пошатнувшееся в Балтиморе здоровье улучшилось
благодаря достатку, от которого она уже давно отвыкла, и сравнительно
спокойному существованию. Корзина на несколько месяцев была забыта - кроме
всего прочего, миссис Клемм очень хорошо понимала и тогда, и позднее, как
много значит для карьеры Эдгара респектабельность его семейства.
Что до самого По, то в будние дни он бывал очень занят, с головой уйдя
в свою новую работу. Молодой редактор "Мессенджера" постепенно завоевывал
если и не громкую славу, то, во всяком случае, весьма видное место в
современной американской журналистике и литературе. На протяжении 1835 года
он опубликовал в журнале Уайта тридцать семь рецензий на книги американских
и зарубежных авторов, девять рассказов, четыре стихотворения и несколько
отрывков из драмы "Полициан". Помимо этого, он писал многочисленные
критические статьи и заметки, редактировал печатавшиеся в журнале материалы
и вел оживленную переписку.
В работе его уже тогда ясно определились два главных направления, по
которым она продолжалась и в дальнейшем - художественное и критическое.
Поскольку редакторские обязанности оставляли ему очень мало досуга, его
творческий гений на время отступил в тень. Большинство опубликованных им
рассказов и стихотворений были извлечены из богатых запасов, созданных в
балтиморский период или еще раньше. В 1835 году им были написаны лишь одна
или две небольшие новеллы, что касается остальных, то они были взяты из
более раннего сборника "Рассказы Фолио клуба". Основную же часть новых
произведений составляли критические работы. Именно на страницах
"Мессенджера" По впервые стяжал славу храбрейшего из гладиаторов на
американской литературной арене того времени. До сих пор американские
критики сходились в своих "потешных" схватках, вооруженные деревянными или,
во всяком случае, изрядно притупленными мечами. И вот среди них явился По,
чей сверкающий клинок разил глубоко и беспощадно. Он вызывал страх,
ненависть и восхищение.
Почти все произведения изящной словесности, на которые По писал
рецензии в 1835-1836 годах, мир счел за благо забыть, чем и обрек на столь
же безнадежное забвение труды их единственного талантливого критика. Это,
впрочем, нисколько не умаляет их важности для своего времени. Книги,
газетные и журнальные публикации, речи, стихи, которые По довелось прочесть
в 30-е годы, помогли ему основательно изучить литературу того периода и
приобрести необходимый профессиональному критику опыт. Исключая лишь
Карлейля, время подтвердило его суждения.
Критический дар По коренился в сложнейшем сочетании свойств его
личности и мировоззрения. Питая подлинное уважение к настоящей литературе,
он был наделен, точно шестым чувством, способностью во многих случаях
предвидеть участь литературных творений в борьбе с разрушительным временем.
Ранее и постоянно продолжавшееся знакомство с европейскими периодическими
изданиями придало истинную широту его взглядам. Образцом ему служили
выдающиеся критики, писавшие для английских журналов, в особенности Маколей.
Высокие художественные идеалы и приверженность к материалистической
философия воспитали в нем отвращение к ханжеству; проведенная в среде
провинциальной аристократии юность научила ненавидеть снобов - даже если они
родом из Новой Англии. Литература была его главной, всепоглощающей страстью,
и потому он не выносил дилетантов. Ему было нестерпимо сознавать, что
литературная премия, при всей эфемерности такой награды, та премия, ради
которой он голодал и работал как одержимый, может достаться бездарности,
только и умеющей, что ловко раздувать в глазах публики свои жалкие успехи.
Безвкусный сентиментализм, хотя и сам По не избежал его влияния, был главным
фальшивым кумиром, который он стремился низвергнуть. Великий лирик и в
прозе, и в поэзии, он не терпел поддельных чувств и безошибочно их
распознавал. Ко всему этому примешивалась склонность к педантизму,
становившаяся все более явной по мере того, как его колеблющаяся вера в
здравость собственного ума требовала себе новых и новых тайных
подтверждений. И наконец,
над всем и вся гордо царило его "я", ощущавшее себя вознесенным тем
выше, чем глубже он унижал других. Этого человека обуревала почти безумная
жажда славы - несовершенство, мало свойственное благородным умам.
Таковы были начала, союз которых породил По-критика. Вскоре в ответ на
его бичующие статьи мистер Уайт начал получать протесты. Время от времени он
и другие пытались увещевать По. Журналу грозило привлечение к суду за
клевету, у него могли появиться враги - да, собственно, уже появились. На
нового критика обратили внимание даже в Нью-Йорке. Но число подписчиков
стремительно выросло с трехзначной до внушительной четырехзначной цифры.
Почтенные коллеги по ремеслу наблюдали и перепечатывали, и круг читателей
становился все шире и шире. Жалованье По, если не выросло так же резко, как
популярность "Мессенджера", все же дошло постепенно до 15 долларов в неделю,
помимо гонораров. Пока Вирджиния и Розали резвились во дворе у Макензи, перо
молодого редактора вновь и вновь опускалось в смесь чернил и желчи, и
написанные им строки производили действие быстрое и заметное.
Дела По пошли лучше, и в январе 1836 года он пишет Джону Кеннеди:
"Уважаемый Сэр!
Хотя я до сих пор не сообщил Вам о получении письма, присланного Вами
несколько месяцев назад, содержащиеся в нем советы оказали на меня весьма
большое влияние. С того дня я сражался с врагом мужественно и теперь,
поверьте, доволен и счастлив во всех отношениях. Знаю, что Вы будете рады
это слышать. Чувствую я себя лучше, чем когда-либо за последние несколько
лет, ум мой всецело поглощен работой, денежные затруднения миновали без
следа. У меня неплохие виды на успех - одним словом, все идет хорошо. Я
никогда не забуду, кому в значительной мере обязан теперешним своим
благополучием. Без Вашей своевременной помощи я рухнул бы под тяжестью
испытаний. Мистер Уайт очень добр и, помимо моего жалованья в 520 долларов,
щедро платит мне за дополнительную работу, так что зарабатываю я около 800
долларов год. Кроме того, я получаю от издателей все новые публикации. В
следующем году, то есть когда начну работу над вторым годовым томом
журнала, жалованье мое должно быть повышено до 1000 долларов. Мои
ричмондские друзья встретили меня с распростертыми объятиями, и известность
моя растет - особенно на Юге. Сравните все это с совершенно плачевными
обстоятельствами, в которых Вы нашли меня, и Вы поймете, сколь веские у меня
причины быть благодарным Господу Богу и Вам...
Весьма искренне Ваш
Эдгар. А. По".
Рукопись "Рассказов Фолио клуба" по-прежнему находилась у "Кэри энд Ли"
в Филадельфии и до сих пор не была напечатана. В феврале она была возвращена
По, за исключением одного рассказа. Большинство оставшихся появилось позднее
в "Мессенджере".
Теперь По написал в Нью-Йорк своему знакомому Дж. Полдингу, попросив
его предложить сборник издательству "Харперс", что тот и сделал. Однако
книгу отклонили, и в марте 1836 года Полдинг сообщает По:
"...Я сожалею о решении издательства, хотя и не возражал против него,
ибо не хочу толкать их на предприятие, которое могло бы повлечь за собой
убыток, и потому отнесся ко всему так, как отнесся бы, коснись дело меня
самого..."
В другом письме к По, написанном две недели спустя, Полдинг подал ему
интересную идею: "Полагаю, что Вам стоило бы попытаться, если позволяет
время, написать повесть с продолжением..." Это подсказало По замысел
"Повести о приключениях Артура Гордона Пима", которая вскоре начала
печататься в "Мессенджере" и является единственным заметным художественным
произведением, созданным По в Ричмонде.
Через некоторое время По снова венчался с Вирджинией. На этот раз
церемония была публичной и состоялась в пансионе миссис Йаррингтон 16 мая
1836 года. Причины, побудившие По устроить повторное бракосочетание, сложны,
но отнюдь не загадочны. Как мы видели, в сентябре 1835 года обряд был
совершен тайно - главным образом потому, что родственники миссис Клемм
противились замужеству Вирджинии. С тех пор все те же родственники постоянно
помогали миссис Клемм деньгами, ибо в их глазах Эдгар по-прежнему оставался
лишь ее племянником, великодушно согласившимся взять на себя заботы о
благополучии тетки и двоюродной сестры. Разумеется, они
и не подумали бы тратить деньги на вспоможение молодому человеку,
имеющему собственный постоянный доход и живущему в браке с двоюродной
сестрой, которая казалась им слишком молодой для замужества. Теперь уже
никак нельзя было открыть этот секрет - ведь тогда родственники поняли бы,
что их просто-напросто одурачили. Неизбежные при таком обороте дела семейные
осложнения пришлись бы совсем некстати. Поэтому самым удобным решением
проблемы было просто обвенчаться вновь. Уехав из Балтимора, они уже могли не
опасаться вмешательства брата миссис Клемм, Нельсона По, и теперь на стороне
Эдгара был еще тот довод, что он уже фактически сделался кормильцем тетки и
двоюродной сестры. Кроме того, если бы По объявил в Ричмонде, что женился на
тринадцатилетней девочке, это могло поставить его в крайне неловкое
положение, да и само такое утверждение встретили бы с недоверием. Совсем не
исключено также, что По и Вирджиния до сих пор не жили, как муж с женой -
между Эдгаром и миссис Клемм, возможно, было условлено, что он должен
подождать, пока Вирджиния не достигнет зрелости. И Вирджиния, и миссис
Клемм, без сомнения, хотели, чтобы были соблюдены необходимые приличия и
устроено подобающее случаю торжество, пусть даже самое скромное. Предыдущая
церемония, когда не было ни обручальных колец, ни свадебного пирога, ни
гостей, показалась всем троим какой-то ненастоящей. Теперь, когда По
неожиданно сделался "обеспеченным" человеком, стало возможно бракосочетание
по всем правилам. Вторичная женитьба По разрешила все упомянутые затруднения
и позволила ему избежать бесконечных и неприятных объяснений. Однако
необычная молодость невесты могла и сейчас смутить многих и потому тщательно
скрывалась.
Из брачного обязательства, подписанного в суде города Ричмонда 16 мая
1836 года, явствует, что в присутствии Чарльза Ховарда, секретаря суда, и
Томаса Клиленда, свидетеля, было под присягой подтверждено, что "Вирджиния
Э. Клемм достигла возраста полных двадцати и одного года". На самом деле ей
еще не исполнилось тогда и четырнадцати. Несоответствие поистине
разительное. Клиленд, который был другом По и квартировал в одном с ним
пансионе, слыл набожным просвитерианином и вряд ли стал бы клясться в том,
чему не верил. Несмотря на чрезвычайно юный вид Вирджинии, По, миссис Клемм
и, возможно, даже сама невеста убедили его в том, что она гораздо старше,
чем кажется.
Медовый месяц чета По провела в доме Хайрэма Хейнса, редактора
питерсбергской газеты "Констеллэйшн" - издания демократического толка,
весьма этим гордившегося. Они также бывали у Эдвина Спархока, другого
знакомого из числа местных журналистов, и у доктора Робинсона, который,
поговорив с По на приеме, отметил, что тот блестящий собеседник. По, хоть
ему там и понравилось, наверняка не преминул заметить, что остальные гости
изъяснялись с несколько провинциальной незатейливостью. Ему уже не терпелось
поскорее оказаться в более изысканном обществе, где можно было вволю
порассуждать об иных материях. В конце мая молодой редактор и его юная жена
возвратились в Ричмонд.
Эдгара теперь трудно было застать дома. "Изящный, с темными вьющимися
волосами, одетый на байроновский манер - поэт всем своим обликом", он с
большей охотой проводил время в доме мистера Уайта, слушая, как его дочь
Элиза читает из Шекспира, или отправлялся в редакцию - ему нравилась ни на
миг не утихавшая там суматоха, занятная болтовня коллег-журналистов,
доставляла немалое удовольствие переписка с Дж. К. Адамсом и миссис Сигурни;
вечерами он навещал своих старых друзей Салли или сидел с приятелями в "Корт
Хаус тэверн". Словом, было немало мест, которые его привлекали, и где бы он
ни появлялся, ему всегда предлагали вина. Иногда он принимал угощения и
после этого всякий раз возвращался домой больным и несколько дней не вставал
с постели. "Бедный Эдди сегодня так нездоров, что не смог пойти на службу" -
таково было обычное объяснение миссис Клемм. Она так любила его, что в конце
концов сама поверила в эту версию, хотя и знала, как она далека от истины.
На протяжении всего года По продолжал энергичную деятельность на
литературно-критическом поприще. В "Мессенджере" было опубликовано около
восьмидесяти рецензий и критических обзоров, помимо шести стихотворений,
четырех очерков и трех новелл. Кроме того, он вел оживленную переписку как
редактор журнала и работал над "Повестью о приключениях Артура Гордона
Пима", которую после публикации в "Мессенджере" намеревался предложить
нью-йоркскому издательству "Харперс". Его рецензии охватывали все области
современной литературы - от "Воспоминаний" Кольриджа до "Писем молодым
дамам" миссис Сигурни. Интерес По к поэтической критике оказал заметное
влияние на его собственное творчество. Его стихотворения стали совершеннее
по форме и могли уже не страшиться испытания временем. Рассказы
"Метценгерштейн", "Человек-жираф" и некоторые другие он написал несколько
раньше, однако все очерки были новыми. Наиболее примечательным среди них был
"Шахматный автомат Мельцеля", где По сделал попытку раскрыть принцип
действия механического шахматиста, который путешествовал по американским
городам вместе со своим создателем, неизменно выигрывая партии с живыми
противниками. Возможно, интерес По к этой диковине был вызван статьей,
появившейся незадолго до того в балтиморском журнале "Норт Америкен", с
которым сотрудничал в 1827 году его брат Генри. Многих людей искусство
автомата скорее озадачивало, чем забавляло, и объяснение, предложенное
Эдгаром По, хотя и не во всем правильное, произвело настоящую маленькую
сенсацию. Очерк явился первым произведением, где По выступил в роли
непогрешимого логика и проницательного аналитика, предвосхитив метод, к
которому прибег позднее в своих детективных рассказах, таких, как "Убийство
на улице Морг", - метод, увековеченный в триумфе Шерлока Холмса.
Другие его публикации под общим названием "Пинакидиа" представляли
собой избранные места из записной книжки писателя, которые проливают
интересный свет на литературные и журналистские заимствования По, делавшиеся
почти всегда из второстепенных источников. Все эти заметки - надо полагать,
по недосмотру наборщиков - были опубликованы как "оригинальные
произведения", хотя таковыми отнюдь не являлись.
Подобно многим другим литераторам и выдающимся личностям своего
времени, По имел обыкновение делать заметки о прочитанном, и в них часто
попадали извлечения из бесчисленных книг, журналов и газет, с которыми он
знакомился по роду своих редакторских обязанностей. Он также никогда не
упускал случая
порыться в пыльных фолиантах публичных и частных библиотек, проникая
подчас в самые потаенные их закоулки. Эти золотые крупицы, отсеянные от
песка и грязи, были сами по себе не так уж ценны, однако служили По
неисчерпаемым источником редкостных и любопытных сведений, удивительных
научных познаний и цитат, способных на время усыпить или, напротив,
взбудоражить даже самые искушенные умы. А какой это был полемический
арсенал, какое грозное оружие в его битве с плагиаторами - настоящими и
мнимыми! Обвинения, которые он им бросал, подтверждались не всегда, хотя и
достаточно часто, но звучали они каждый раз очень правдоподобно. В обширном
мелководье тогдашней американской словесности эрудиция молодого ричмондского
критика поражала почти невероятной глубиной.
Но было в этом увлечении и нечто большее. Привычка делать вырезки из
газет и заметки о прочитанном помогала накопить интересный и оригинальный
материал. Из забытой всеми старинной книги или малопримечательной
провинциальной газетки По черпал сведения о реальных событиях, любопытные
факты, описания далеких стран и краев; все это он запоминал и, когда
наставало время, легко извлекал нужный ему факт из своего маленького архива.
Подобные заимствования он использовал в своих произведениях с большим
эффектом, неизменно связывая их с идеями и событиями, волновавшими
современников. И пусть причудливые и непонятные французские титулы или
цитаты и их источники оказывались порою искаженными - придавать этому
значение могли разве что напрочь лишенные воображения схоласты, - но именно
талант По часто давал жизнь тому, что в ином случае было бы обречено на
забвение.
Уже в 1836 году он смело вступил на литературную сцену как единственный
достойный внимания американский критик. Взлет его был стремителен, и
покорить эту вершину ему помог "Сазерн литерери мессенджер". Менее чем за
два года мало кому известный до того журнал завоевал всеобщее признание,
поставившее его в один ряд с такими публикациями, как "Нью инглэндер" и
"Кникербокер", и даже стал временами тревожить погрязший в местническом
самодовольстве ежемесячник "Норт Америкен ревю", который дотоле решительно
отказывался прислушиваться
к голосам, доносившимся из местностей к югу от Делавера.
Поздней осенью предыдущего, 1835 года молодой писатель Теодор Фэй,
имевший множество друзей в нью-йоркских литературных кругах и среди
редакторов кникербокерских журналов, опубликовал роман под названием "Норман
Лесли". Встречен он был славословящим хором столичной критики, который
отозвался раболепным эхом в провинции. Книга была на редкость скверной, а
восторги критиков - на редкость безудержными. В декабре 1835 года По
выступил на страницах "Мессенджера" с рецензией на упомянутый роман,
буквально уничтожив и книгу и автора. И сделал он это так остроумно, так
ярко и убедительно, что публика прониклась живейшим интересом к ричмондскому
критику и его журналу, от которых теперь с нетерпением ждали новых подвигов.
Нью-йоркские газеты какое-то время крепились, сочтя за благо с
достоинством промолчать, однако нанесенное оскорбление было столь жгучим,
что стерпеть его безропотно было положительно невозможно. В конце концов 9
апреля 1836 года "НьюЙорк миррор" разразилась ядовитой статьей, в которой
пыталась высмеять критический метод По и обвинить его в пристрастности и
необъективности.
По не стал медлить с ответом, который был напечатан в апрельском номере
"Мессенджера". Легко отведя ничем не подкрепленные обвинения, молодой
виргинец воспользовался случаем, чтобы утвердить свою идею о необходимости
широты критического кругозора и пагубности литературного провинциализма:
"...Гордость, рожденная чересчур поспешно присвоенным правом на
литературную свободу, все больше усиливает в нас склонность к громогласному
самовосхвалению. С самонадеянной и бессмысленной заносчивостью мы
отбрасываем всякое почтение к зарубежным образцам. Упоенные ребяческим
тщеславием, мы забываем, что театром, на котором разыгрывается литературное
действие, является весь мир, и сколько есть мочи кричим о необходимости
поощрять отечественные таланты, - в слепоте своей воображая, что достигнем
цели, без разбору превознося и хорошее, и посредственное, и просто плохое, -
но не даем себе труда подумать о том, что так называемое "поощрение", при
подобном его понимании, на деле превращается в свою противоположность. Одним
словом, нимало не стыдясь многих позорных литературных провалов, причина
которым - наши собственные непомерные претензии и ложный патриотизм, и
нимало не сожалея о том, что все эти нелепости - нашей домашней выделки, мы
упрямо цепляемся за изначально порочную идею и, таким образом, - как ни
смешон сей парадокс, - часто восхищаемся глупой книгой лишь потому, что в
глупости ее столько истинно американского".
К концу 1836 года Ричмонд и южные штаты стали слишком узким полем
деятельности для молодого, быстро завоевывающего известность автора и
редактора, который стремился теперь перенести свои труды на более
благодатную литературную почву. В январе 1837 года в "Сазерн литерери
мессенджер" появилось следующее сообщение:
"Ввиду того, что внимание мистера По привлекли сейчас иные предметы,
настоящим номером журнала он слагает с себя обязанности редактора
"Мессенджера". Его последней редакционной статьей за этот месяц будет
рецензия на книгу профессора Энтона "Цицерон" - дальнейшее принадлежит перу
его преемника. С наилучшими пожеланиями журналу, его немногим недругам и
многочисленным друзьям, мистер По хотел бы теперь в мире попрощаться со
всеми".
Желание По расстаться с "Мессенджером" не было, однако, вызвано
причинами только творческого порядка. К концу 1836 года он стал довольно
часто пить, вследствие чего здоровье его снова ухудшилось. Несмотря на то,
что жалованье его достигло 1000 долларов в год, он порядочно задолжал. С
ростом его писательской известности в нем появилась некоторая заносчивость,
порицавшаяся даже друзьями. Мистер Уайт был терпелив, но и ему досаждало
далеко не примерное поведение По; к тому же никому не нравится, когда на
него смотрят свысока. Тем не менее расстались они друзьями. Запас материалов
для журнала, имевшихся в распоряжении молодого редактора, быстро истощался,
о чем свидетельствуют страницы "Мессенджера" того периода, однако в течение
еще какого-то времени По продолжал печататься. Больше всего ему хотелось
завершить публикацию "Приключений Артура Гордона Пима".
В середине января По опять слег и, не вставая с
постели, постепенно сворачивал свою переписку и принимал от авторов
последние статьи для "Мессенджера", которые впоследствии не понравились
мистеру Уайту. Рассказывают, что По якобы попытался вернуться в журнал, но в
утверждении этом много сомнительного, и не исключено, что такие выгодные для
себя слухи распускал сам Уайт. За то время, пока журнал был во власти По,
тираж его увеличился с 500 до 3500 экземпляров. Сам По приобрел весьма
ценный опыт, позволивший ему ясно представить возможности периодического
издания национального масштаба. Он был первым из журналистов, задумавшим
создать журнал в современном значении этого слова, то есть крупную,
многоплановую публикацию. То был грандиозный замысел, который он надеялся
претворить в жизнь, уже тогда понимая, что сделать это можно лишь в
Филадельфии или Нью-Йорке.
Итак, По снова отправился в путь. С ним были миссис Клемм и Вирджиния.
Его маленькая жена заметно повзрослела. На короткое время они скрываются из
виду, а затем мы встречаем их уже в Нью-Йорке. В Ричмонде По оставил горстку
заклятых врагов и немало добрых друзей. Великий эксперимент начался.
Путешествие из Ричмонда в Нью-Йорк заняло несколько недель.
Сопровождаемый своим маленьким семейством, По заехал по пути в Филадельфию и
Балтимор, чтобы навестить родственников, друзей и кое-каких знакомых из
литературного мира. В Балтиморе он встретился и держал совет с Кеннеди,
который был хорошо осведомлен о причинах переезда. Уход из журнала мистера
Уайта был серьезным шагом с точки зрения возможных последствий для
финансового и общественного положения По. Отказаться от услуг По с большей,
чем можно было ожидать, готовностью Уайта побудили, очевидно, какие-то
осложнения, возникшие в его отношениях с молодым талантливым редактором.
По, миссис Клемм и Вирджиния прибыли в Нью-Йорк в конце февраля 1837
года. Для всех троих город этот таил много нового и непривычного. Здесь не
было ни старых знакомых, с которыми можно поболтать на улице, ни друзей, ни
родственников, как в Ричмонде или Балтиморе. Они оказались в пугающем
одиночестве, лишенные возможности обратиться к комулибо за поддержкой. Те
небольшие сбережения, что у них были, уже подходили к концу. По подал в
отставку с поста редактора "Мессенджера" 3 января, и с тех пор, как ему в
последний раз выплатили жалованье, минуло три недели. Правда, мистер Уайт
продолжал печатать новые части "Артура Гордона Пима" и некоторые другие
вещи, которые посылал По. Связи с "Мессенджером" отнюдь не прервались, да и
родственники миссис Клемм были настроены благосклонно. Тем не менее достаток
семейства в это время был в лучшем случае очень скромным.
Сначала По поселились в Манхэттене, на углу Шестой авеню и
Уэверли-плэйс, в довольно ветхом кирпичном доме, на одном этаже с неким
которые обычно состоят в родстве со своими возлюбленными, подстерегаемые
призраком кровосмешения, таящимся во тьме фамильной усыпальницы. То была
страница из жизни самого По.
В Ричмонде По начал в свободные часы учить Вирджинию французскому и
игре на арфе. Она пела нежным, тоненьким, как у девочки, голосом, с модными
тогда руладами, напоминавшими птичьи трели. Миссис Клемм по-прежнему
занималась хозяйством. Ее пошатнувшееся в Балтиморе здоровье улучшилось
благодаря достатку, от которого она уже давно отвыкла, и сравнительно
спокойному существованию. Корзина на несколько месяцев была забыта - кроме
всего прочего, миссис Клемм очень хорошо понимала и тогда, и позднее, как
много значит для карьеры Эдгара респектабельность его семейства.
Что до самого По, то в будние дни он бывал очень занят, с головой уйдя
в свою новую работу. Молодой редактор "Мессенджера" постепенно завоевывал
если и не громкую славу, то, во всяком случае, весьма видное место в
современной американской журналистике и литературе. На протяжении 1835 года
он опубликовал в журнале Уайта тридцать семь рецензий на книги американских
и зарубежных авторов, девять рассказов, четыре стихотворения и несколько
отрывков из драмы "Полициан". Помимо этого, он писал многочисленные
критические статьи и заметки, редактировал печатавшиеся в журнале материалы
и вел оживленную переписку.
В работе его уже тогда ясно определились два главных направления, по
которым она продолжалась и в дальнейшем - художественное и критическое.
Поскольку редакторские обязанности оставляли ему очень мало досуга, его
творческий гений на время отступил в тень. Большинство опубликованных им
рассказов и стихотворений были извлечены из богатых запасов, созданных в
балтиморский период или еще раньше. В 1835 году им были написаны лишь одна
или две небольшие новеллы, что касается остальных, то они были взяты из
более раннего сборника "Рассказы Фолио клуба". Основную же часть новых
произведений составляли критические работы. Именно на страницах
"Мессенджера" По впервые стяжал славу храбрейшего из гладиаторов на
американской литературной арене того времени. До сих пор американские
критики сходились в своих "потешных" схватках, вооруженные деревянными или,
во всяком случае, изрядно притупленными мечами. И вот среди них явился По,
чей сверкающий клинок разил глубоко и беспощадно. Он вызывал страх,
ненависть и восхищение.
Почти все произведения изящной словесности, на которые По писал
рецензии в 1835-1836 годах, мир счел за благо забыть, чем и обрек на столь
же безнадежное забвение труды их единственного талантливого критика. Это,
впрочем, нисколько не умаляет их важности для своего времени. Книги,
газетные и журнальные публикации, речи, стихи, которые По довелось прочесть
в 30-е годы, помогли ему основательно изучить литературу того периода и
приобрести необходимый профессиональному критику опыт. Исключая лишь
Карлейля, время подтвердило его суждения.
Критический дар По коренился в сложнейшем сочетании свойств его
личности и мировоззрения. Питая подлинное уважение к настоящей литературе,
он был наделен, точно шестым чувством, способностью во многих случаях
предвидеть участь литературных творений в борьбе с разрушительным временем.
Ранее и постоянно продолжавшееся знакомство с европейскими периодическими
изданиями придало истинную широту его взглядам. Образцом ему служили
выдающиеся критики, писавшие для английских журналов, в особенности Маколей.
Высокие художественные идеалы и приверженность к материалистической
философия воспитали в нем отвращение к ханжеству; проведенная в среде
провинциальной аристократии юность научила ненавидеть снобов - даже если они
родом из Новой Англии. Литература была его главной, всепоглощающей страстью,
и потому он не выносил дилетантов. Ему было нестерпимо сознавать, что
литературная премия, при всей эфемерности такой награды, та премия, ради
которой он голодал и работал как одержимый, может достаться бездарности,
только и умеющей, что ловко раздувать в глазах публики свои жалкие успехи.
Безвкусный сентиментализм, хотя и сам По не избежал его влияния, был главным
фальшивым кумиром, который он стремился низвергнуть. Великий лирик и в
прозе, и в поэзии, он не терпел поддельных чувств и безошибочно их
распознавал. Ко всему этому примешивалась склонность к педантизму,
становившаяся все более явной по мере того, как его колеблющаяся вера в
здравость собственного ума требовала себе новых и новых тайных
подтверждений. И наконец,
над всем и вся гордо царило его "я", ощущавшее себя вознесенным тем
выше, чем глубже он унижал других. Этого человека обуревала почти безумная
жажда славы - несовершенство, мало свойственное благородным умам.
Таковы были начала, союз которых породил По-критика. Вскоре в ответ на
его бичующие статьи мистер Уайт начал получать протесты. Время от времени он
и другие пытались увещевать По. Журналу грозило привлечение к суду за
клевету, у него могли появиться враги - да, собственно, уже появились. На
нового критика обратили внимание даже в Нью-Йорке. Но число подписчиков
стремительно выросло с трехзначной до внушительной четырехзначной цифры.
Почтенные коллеги по ремеслу наблюдали и перепечатывали, и круг читателей
становился все шире и шире. Жалованье По, если не выросло так же резко, как
популярность "Мессенджера", все же дошло постепенно до 15 долларов в неделю,
помимо гонораров. Пока Вирджиния и Розали резвились во дворе у Макензи, перо
молодого редактора вновь и вновь опускалось в смесь чернил и желчи, и
написанные им строки производили действие быстрое и заметное.
Дела По пошли лучше, и в январе 1836 года он пишет Джону Кеннеди:
"Уважаемый Сэр!
Хотя я до сих пор не сообщил Вам о получении письма, присланного Вами
несколько месяцев назад, содержащиеся в нем советы оказали на меня весьма
большое влияние. С того дня я сражался с врагом мужественно и теперь,
поверьте, доволен и счастлив во всех отношениях. Знаю, что Вы будете рады
это слышать. Чувствую я себя лучше, чем когда-либо за последние несколько
лет, ум мой всецело поглощен работой, денежные затруднения миновали без
следа. У меня неплохие виды на успех - одним словом, все идет хорошо. Я
никогда не забуду, кому в значительной мере обязан теперешним своим
благополучием. Без Вашей своевременной помощи я рухнул бы под тяжестью
испытаний. Мистер Уайт очень добр и, помимо моего жалованья в 520 долларов,
щедро платит мне за дополнительную работу, так что зарабатываю я около 800
долларов год. Кроме того, я получаю от издателей все новые публикации. В
следующем году, то есть когда начну работу над вторым годовым томом
журнала, жалованье мое должно быть повышено до 1000 долларов. Мои
ричмондские друзья встретили меня с распростертыми объятиями, и известность
моя растет - особенно на Юге. Сравните все это с совершенно плачевными
обстоятельствами, в которых Вы нашли меня, и Вы поймете, сколь веские у меня
причины быть благодарным Господу Богу и Вам...
Весьма искренне Ваш
Эдгар. А. По".
Рукопись "Рассказов Фолио клуба" по-прежнему находилась у "Кэри энд Ли"
в Филадельфии и до сих пор не была напечатана. В феврале она была возвращена
По, за исключением одного рассказа. Большинство оставшихся появилось позднее
в "Мессенджере".
Теперь По написал в Нью-Йорк своему знакомому Дж. Полдингу, попросив
его предложить сборник издательству "Харперс", что тот и сделал. Однако
книгу отклонили, и в марте 1836 года Полдинг сообщает По:
"...Я сожалею о решении издательства, хотя и не возражал против него,
ибо не хочу толкать их на предприятие, которое могло бы повлечь за собой
убыток, и потому отнесся ко всему так, как отнесся бы, коснись дело меня
самого..."
В другом письме к По, написанном две недели спустя, Полдинг подал ему
интересную идею: "Полагаю, что Вам стоило бы попытаться, если позволяет
время, написать повесть с продолжением..." Это подсказало По замысел
"Повести о приключениях Артура Гордона Пима", которая вскоре начала
печататься в "Мессенджере" и является единственным заметным художественным
произведением, созданным По в Ричмонде.
Через некоторое время По снова венчался с Вирджинией. На этот раз
церемония была публичной и состоялась в пансионе миссис Йаррингтон 16 мая
1836 года. Причины, побудившие По устроить повторное бракосочетание, сложны,
но отнюдь не загадочны. Как мы видели, в сентябре 1835 года обряд был
совершен тайно - главным образом потому, что родственники миссис Клемм
противились замужеству Вирджинии. С тех пор все те же родственники постоянно
помогали миссис Клемм деньгами, ибо в их глазах Эдгар по-прежнему оставался
лишь ее племянником, великодушно согласившимся взять на себя заботы о
благополучии тетки и двоюродной сестры. Разумеется, они
и не подумали бы тратить деньги на вспоможение молодому человеку,
имеющему собственный постоянный доход и живущему в браке с двоюродной
сестрой, которая казалась им слишком молодой для замужества. Теперь уже
никак нельзя было открыть этот секрет - ведь тогда родственники поняли бы,
что их просто-напросто одурачили. Неизбежные при таком обороте дела семейные
осложнения пришлись бы совсем некстати. Поэтому самым удобным решением
проблемы было просто обвенчаться вновь. Уехав из Балтимора, они уже могли не
опасаться вмешательства брата миссис Клемм, Нельсона По, и теперь на стороне
Эдгара был еще тот довод, что он уже фактически сделался кормильцем тетки и
двоюродной сестры. Кроме того, если бы По объявил в Ричмонде, что женился на
тринадцатилетней девочке, это могло поставить его в крайне неловкое
положение, да и само такое утверждение встретили бы с недоверием. Совсем не
исключено также, что По и Вирджиния до сих пор не жили, как муж с женой -
между Эдгаром и миссис Клемм, возможно, было условлено, что он должен
подождать, пока Вирджиния не достигнет зрелости. И Вирджиния, и миссис
Клемм, без сомнения, хотели, чтобы были соблюдены необходимые приличия и
устроено подобающее случаю торжество, пусть даже самое скромное. Предыдущая
церемония, когда не было ни обручальных колец, ни свадебного пирога, ни
гостей, показалась всем троим какой-то ненастоящей. Теперь, когда По
неожиданно сделался "обеспеченным" человеком, стало возможно бракосочетание
по всем правилам. Вторичная женитьба По разрешила все упомянутые затруднения
и позволила ему избежать бесконечных и неприятных объяснений. Однако
необычная молодость невесты могла и сейчас смутить многих и потому тщательно
скрывалась.
Из брачного обязательства, подписанного в суде города Ричмонда 16 мая
1836 года, явствует, что в присутствии Чарльза Ховарда, секретаря суда, и
Томаса Клиленда, свидетеля, было под присягой подтверждено, что "Вирджиния
Э. Клемм достигла возраста полных двадцати и одного года". На самом деле ей
еще не исполнилось тогда и четырнадцати. Несоответствие поистине
разительное. Клиленд, который был другом По и квартировал в одном с ним
пансионе, слыл набожным просвитерианином и вряд ли стал бы клясться в том,
чему не верил. Несмотря на чрезвычайно юный вид Вирджинии, По, миссис Клемм
и, возможно, даже сама невеста убедили его в том, что она гораздо старше,
чем кажется.
Медовый месяц чета По провела в доме Хайрэма Хейнса, редактора
питерсбергской газеты "Констеллэйшн" - издания демократического толка,
весьма этим гордившегося. Они также бывали у Эдвина Спархока, другого
знакомого из числа местных журналистов, и у доктора Робинсона, который,
поговорив с По на приеме, отметил, что тот блестящий собеседник. По, хоть
ему там и понравилось, наверняка не преминул заметить, что остальные гости
изъяснялись с несколько провинциальной незатейливостью. Ему уже не терпелось
поскорее оказаться в более изысканном обществе, где можно было вволю
порассуждать об иных материях. В конце мая молодой редактор и его юная жена
возвратились в Ричмонд.
Эдгара теперь трудно было застать дома. "Изящный, с темными вьющимися
волосами, одетый на байроновский манер - поэт всем своим обликом", он с
большей охотой проводил время в доме мистера Уайта, слушая, как его дочь
Элиза читает из Шекспира, или отправлялся в редакцию - ему нравилась ни на
миг не утихавшая там суматоха, занятная болтовня коллег-журналистов,
доставляла немалое удовольствие переписка с Дж. К. Адамсом и миссис Сигурни;
вечерами он навещал своих старых друзей Салли или сидел с приятелями в "Корт
Хаус тэверн". Словом, было немало мест, которые его привлекали, и где бы он
ни появлялся, ему всегда предлагали вина. Иногда он принимал угощения и
после этого всякий раз возвращался домой больным и несколько дней не вставал
с постели. "Бедный Эдди сегодня так нездоров, что не смог пойти на службу" -
таково было обычное объяснение миссис Клемм. Она так любила его, что в конце
концов сама поверила в эту версию, хотя и знала, как она далека от истины.
На протяжении всего года По продолжал энергичную деятельность на
литературно-критическом поприще. В "Мессенджере" было опубликовано около
восьмидесяти рецензий и критических обзоров, помимо шести стихотворений,
четырех очерков и трех новелл. Кроме того, он вел оживленную переписку как
редактор журнала и работал над "Повестью о приключениях Артура Гордона
Пима", которую после публикации в "Мессенджере" намеревался предложить
нью-йоркскому издательству "Харперс". Его рецензии охватывали все области
современной литературы - от "Воспоминаний" Кольриджа до "Писем молодым
дамам" миссис Сигурни. Интерес По к поэтической критике оказал заметное
влияние на его собственное творчество. Его стихотворения стали совершеннее
по форме и могли уже не страшиться испытания временем. Рассказы
"Метценгерштейн", "Человек-жираф" и некоторые другие он написал несколько
раньше, однако все очерки были новыми. Наиболее примечательным среди них был
"Шахматный автомат Мельцеля", где По сделал попытку раскрыть принцип
действия механического шахматиста, который путешествовал по американским
городам вместе со своим создателем, неизменно выигрывая партии с живыми
противниками. Возможно, интерес По к этой диковине был вызван статьей,
появившейся незадолго до того в балтиморском журнале "Норт Америкен", с
которым сотрудничал в 1827 году его брат Генри. Многих людей искусство
автомата скорее озадачивало, чем забавляло, и объяснение, предложенное
Эдгаром По, хотя и не во всем правильное, произвело настоящую маленькую
сенсацию. Очерк явился первым произведением, где По выступил в роли
непогрешимого логика и проницательного аналитика, предвосхитив метод, к
которому прибег позднее в своих детективных рассказах, таких, как "Убийство
на улице Морг", - метод, увековеченный в триумфе Шерлока Холмса.
Другие его публикации под общим названием "Пинакидиа" представляли
собой избранные места из записной книжки писателя, которые проливают
интересный свет на литературные и журналистские заимствования По, делавшиеся
почти всегда из второстепенных источников. Все эти заметки - надо полагать,
по недосмотру наборщиков - были опубликованы как "оригинальные
произведения", хотя таковыми отнюдь не являлись.
Подобно многим другим литераторам и выдающимся личностям своего
времени, По имел обыкновение делать заметки о прочитанном, и в них часто
попадали извлечения из бесчисленных книг, журналов и газет, с которыми он
знакомился по роду своих редакторских обязанностей. Он также никогда не
упускал случая
порыться в пыльных фолиантах публичных и частных библиотек, проникая
подчас в самые потаенные их закоулки. Эти золотые крупицы, отсеянные от
песка и грязи, были сами по себе не так уж ценны, однако служили По
неисчерпаемым источником редкостных и любопытных сведений, удивительных
научных познаний и цитат, способных на время усыпить или, напротив,
взбудоражить даже самые искушенные умы. А какой это был полемический
арсенал, какое грозное оружие в его битве с плагиаторами - настоящими и
мнимыми! Обвинения, которые он им бросал, подтверждались не всегда, хотя и
достаточно часто, но звучали они каждый раз очень правдоподобно. В обширном
мелководье тогдашней американской словесности эрудиция молодого ричмондского
критика поражала почти невероятной глубиной.
Но было в этом увлечении и нечто большее. Привычка делать вырезки из
газет и заметки о прочитанном помогала накопить интересный и оригинальный
материал. Из забытой всеми старинной книги или малопримечательной
провинциальной газетки По черпал сведения о реальных событиях, любопытные
факты, описания далеких стран и краев; все это он запоминал и, когда
наставало время, легко извлекал нужный ему факт из своего маленького архива.
Подобные заимствования он использовал в своих произведениях с большим
эффектом, неизменно связывая их с идеями и событиями, волновавшими
современников. И пусть причудливые и непонятные французские титулы или
цитаты и их источники оказывались порою искаженными - придавать этому
значение могли разве что напрочь лишенные воображения схоласты, - но именно
талант По часто давал жизнь тому, что в ином случае было бы обречено на
забвение.
Уже в 1836 году он смело вступил на литературную сцену как единственный
достойный внимания американский критик. Взлет его был стремителен, и
покорить эту вершину ему помог "Сазерн литерери мессенджер". Менее чем за
два года мало кому известный до того журнал завоевал всеобщее признание,
поставившее его в один ряд с такими публикациями, как "Нью инглэндер" и
"Кникербокер", и даже стал временами тревожить погрязший в местническом
самодовольстве ежемесячник "Норт Америкен ревю", который дотоле решительно
отказывался прислушиваться
к голосам, доносившимся из местностей к югу от Делавера.
Поздней осенью предыдущего, 1835 года молодой писатель Теодор Фэй,
имевший множество друзей в нью-йоркских литературных кругах и среди
редакторов кникербокерских журналов, опубликовал роман под названием "Норман
Лесли". Встречен он был славословящим хором столичной критики, который
отозвался раболепным эхом в провинции. Книга была на редкость скверной, а
восторги критиков - на редкость безудержными. В декабре 1835 года По
выступил на страницах "Мессенджера" с рецензией на упомянутый роман,
буквально уничтожив и книгу и автора. И сделал он это так остроумно, так
ярко и убедительно, что публика прониклась живейшим интересом к ричмондскому
критику и его журналу, от которых теперь с нетерпением ждали новых подвигов.
Нью-йоркские газеты какое-то время крепились, сочтя за благо с
достоинством промолчать, однако нанесенное оскорбление было столь жгучим,
что стерпеть его безропотно было положительно невозможно. В конце концов 9
апреля 1836 года "НьюЙорк миррор" разразилась ядовитой статьей, в которой
пыталась высмеять критический метод По и обвинить его в пристрастности и
необъективности.
По не стал медлить с ответом, который был напечатан в апрельском номере
"Мессенджера". Легко отведя ничем не подкрепленные обвинения, молодой
виргинец воспользовался случаем, чтобы утвердить свою идею о необходимости
широты критического кругозора и пагубности литературного провинциализма:
"...Гордость, рожденная чересчур поспешно присвоенным правом на
литературную свободу, все больше усиливает в нас склонность к громогласному
самовосхвалению. С самонадеянной и бессмысленной заносчивостью мы
отбрасываем всякое почтение к зарубежным образцам. Упоенные ребяческим
тщеславием, мы забываем, что театром, на котором разыгрывается литературное
действие, является весь мир, и сколько есть мочи кричим о необходимости
поощрять отечественные таланты, - в слепоте своей воображая, что достигнем
цели, без разбору превознося и хорошее, и посредственное, и просто плохое, -
но не даем себе труда подумать о том, что так называемое "поощрение", при
подобном его понимании, на деле превращается в свою противоположность. Одним
словом, нимало не стыдясь многих позорных литературных провалов, причина
которым - наши собственные непомерные претензии и ложный патриотизм, и
нимало не сожалея о том, что все эти нелепости - нашей домашней выделки, мы
упрямо цепляемся за изначально порочную идею и, таким образом, - как ни
смешон сей парадокс, - часто восхищаемся глупой книгой лишь потому, что в
глупости ее столько истинно американского".
К концу 1836 года Ричмонд и южные штаты стали слишком узким полем
деятельности для молодого, быстро завоевывающего известность автора и
редактора, который стремился теперь перенести свои труды на более
благодатную литературную почву. В январе 1837 года в "Сазерн литерери
мессенджер" появилось следующее сообщение:
"Ввиду того, что внимание мистера По привлекли сейчас иные предметы,
настоящим номером журнала он слагает с себя обязанности редактора
"Мессенджера". Его последней редакционной статьей за этот месяц будет
рецензия на книгу профессора Энтона "Цицерон" - дальнейшее принадлежит перу
его преемника. С наилучшими пожеланиями журналу, его немногим недругам и
многочисленным друзьям, мистер По хотел бы теперь в мире попрощаться со
всеми".
Желание По расстаться с "Мессенджером" не было, однако, вызвано
причинами только творческого порядка. К концу 1836 года он стал довольно
часто пить, вследствие чего здоровье его снова ухудшилось. Несмотря на то,
что жалованье его достигло 1000 долларов в год, он порядочно задолжал. С
ростом его писательской известности в нем появилась некоторая заносчивость,
порицавшаяся даже друзьями. Мистер Уайт был терпелив, но и ему досаждало
далеко не примерное поведение По; к тому же никому не нравится, когда на
него смотрят свысока. Тем не менее расстались они друзьями. Запас материалов
для журнала, имевшихся в распоряжении молодого редактора, быстро истощался,
о чем свидетельствуют страницы "Мессенджера" того периода, однако в течение
еще какого-то времени По продолжал печататься. Больше всего ему хотелось
завершить публикацию "Приключений Артура Гордона Пима".
В середине января По опять слег и, не вставая с
постели, постепенно сворачивал свою переписку и принимал от авторов
последние статьи для "Мессенджера", которые впоследствии не понравились
мистеру Уайту. Рассказывают, что По якобы попытался вернуться в журнал, но в
утверждении этом много сомнительного, и не исключено, что такие выгодные для
себя слухи распускал сам Уайт. За то время, пока журнал был во власти По,
тираж его увеличился с 500 до 3500 экземпляров. Сам По приобрел весьма
ценный опыт, позволивший ему ясно представить возможности периодического
издания национального масштаба. Он был первым из журналистов, задумавшим
создать журнал в современном значении этого слова, то есть крупную,
многоплановую публикацию. То был грандиозный замысел, который он надеялся
претворить в жизнь, уже тогда понимая, что сделать это можно лишь в
Филадельфии или Нью-Йорке.
Итак, По снова отправился в путь. С ним были миссис Клемм и Вирджиния.
Его маленькая жена заметно повзрослела. На короткое время они скрываются из
виду, а затем мы встречаем их уже в Нью-Йорке. В Ричмонде По оставил горстку
заклятых врагов и немало добрых друзей. Великий эксперимент начался.
Путешествие из Ричмонда в Нью-Йорк заняло несколько недель.
Сопровождаемый своим маленьким семейством, По заехал по пути в Филадельфию и
Балтимор, чтобы навестить родственников, друзей и кое-каких знакомых из
литературного мира. В Балтиморе он встретился и держал совет с Кеннеди,
который был хорошо осведомлен о причинах переезда. Уход из журнала мистера
Уайта был серьезным шагом с точки зрения возможных последствий для
финансового и общественного положения По. Отказаться от услуг По с большей,
чем можно было ожидать, готовностью Уайта побудили, очевидно, какие-то
осложнения, возникшие в его отношениях с молодым талантливым редактором.
По, миссис Клемм и Вирджиния прибыли в Нью-Йорк в конце февраля 1837
года. Для всех троих город этот таил много нового и непривычного. Здесь не
было ни старых знакомых, с которыми можно поболтать на улице, ни друзей, ни
родственников, как в Ричмонде или Балтиморе. Они оказались в пугающем
одиночестве, лишенные возможности обратиться к комулибо за поддержкой. Те
небольшие сбережения, что у них были, уже подходили к концу. По подал в
отставку с поста редактора "Мессенджера" 3 января, и с тех пор, как ему в
последний раз выплатили жалованье, минуло три недели. Правда, мистер Уайт
продолжал печатать новые части "Артура Гордона Пима" и некоторые другие
вещи, которые посылал По. Связи с "Мессенджером" отнюдь не прервались, да и
родственники миссис Клемм были настроены благосклонно. Тем не менее достаток
семейства в это время был в лучшем случае очень скромным.
Сначала По поселились в Манхэттене, на углу Шестой авеню и
Уэверли-плэйс, в довольно ветхом кирпичном доме, на одном этаже с неким