Страница:
новобранец был зачислен в восьмую батарею 1-го артиллерийского полка,
расквартированного в ту нору в окрестностях. Бостона. В Форт-Индепенденсе,
где несла службу его часть, По находился с конца мая по конец октября 1827
года. В этот период он, очевидно, прошел рекрутскую подготовку, хотя уже с
первых дней старался держаться поближе к квартирмейстерскому хозяйству, где
грамотный молодой солдат, знакомый к тому же с торговым делом (пригодился
опыт, приобретенный в конторе "Эллиса и Аллана"), сразу же пришелся ко
двору.
О жизни По в Форт-Индепенденсе известно очень мало. Позднее говорили,
что во время пребывания в армии он писал письма своей приемной матери, на
которых обратным адресом был указан Санкт-Петербург (!). Некоторый свет на
этот отрезок его жизни помогла пролить не так давно обнаруженная подшивка
старого бретонского журнала "Порт Америкен", выходившего в 1827 году.
С этим малоизвестным изданием начиная с лета и до конца 1827 года
сотрудничал брат По, Уильям Генри. Он помещал там и прозу и стихи, обычно
подписывая свои произведения инициалами У.Г.П. Коль скоро можно судить по
его публикациям, он поддерживал в ту пору связь с находившимся в Бостоне
братом; в своей новелле "Пират", например, Генри По пересказывает в
романтическом духе историю любви Эдгара и Эльмиры Ройстер, а затем публикует
под собственным именем несколько отрывков из стихотворений, включенных в
сборник По, о котором шла речь выше. Отсюда следует вполне обоснованный
вывод, что, служа в армии, По переписывался с братом и послал ему из Бостона
экземпляр своей первой книги.
Если бы в тот период обстоятельства жизни Эдгара По сложились иначе и
на его пути повстречались люди, чье сочувствие и участие защитили бы его
благородную и ранимую душу от ударов враждебной судьбы, поселив в ней покой
и уверенность в будущем, если бы он оказался в условиях, благоприятствующих
свободному творчеству и художническому самосовершенствованию, Америка, быть
может, увидела бы рассвет гения, блеск и сила которого вызвали бы восхищение
и преклонение современников, а не запоздалое признание, пришедшее лишь после
того, как презрение и жалость уступили наконец место пониманию. Увы, этого
не произошло, и человеку, духовный мир которого отличали редкостное
богатство и глубина чувств, а ум - исключительная острота и ясность, суждено
было испытать все тяготы, какие только могла нести с собой для утонченной
натуры служба в линейном артиллерийском полку, прозябавшем в казармах в то
безмятежно мирное время.
31 октября 1827 года батарея, где служил Эдгар А. Перри, получила
приказ о передислокации в форт Моултри, Южная Каролина, расположенный на
острове Салливана, у входа в Чарлстонскую гавань.
Передвижения войск в ту блаженную нору, когда еще не было железных
дорог, осуществлялись по большей части водным путем. Ясным осенним утром, 8
ноября 1827 года, караван военных транспортов, на один из которых
погрузилась батарея По, воспользовавшись
свежим попутным ветром, вышел из Бостонской гавани и, оставляя позади
Кейп-Год и окутанный голубой дымкой Нантакет, взял курс в открытое море с
тем, чтобы миновать опасные прибрежные мели и рифы. Путешествие это, во
всяком случае для По, было исполнено романтического очарования. Надутые
ветром паруса, развевающиеся флаги, блеск солдатского оружия и амуниции,
летящий с корабля на корабль зов сигнальных труб - все это рождало у По
такое ощущение, будто он участвует в настоящей военной экспедиции. Плавание
курсом на юг вдоль Атлантического побережья Соединенных Штатов продлилось
десять дней, и в воскресенье 18 ноября караван вошел в Чарлстонскую гавань.
Вся армейская эпопея По, во время каковой ему пришлось немало
попутешествовать, может служить, если взглянуть на нее с литературной точки
зрения, замечательной иллюстрацией одной из отличительных особенностей его
писательского метода, состоявшей в искусном переплетении вымысла с
запечатленными исключительно точно деталями реальной обстановки и
обстоятельств, в которых ему доводилось бывать. Описание этого периода можно
было бы с полным основанием назвать "Историей о том, как Эдгар По собирал
материал для своих произведений". Вопреки распространенному мнению о том,
что По черпал элементы местного колорита главным образом из прочитанных
книг, несомненен тот факт, что он часто брал их из окружающей жизни и
природы, лишь в самой незначительной степени облагораживая и обогащая свои
находки на основе литературных источников. Даже вымышленные места действия
он рисует с большой изобразительной силой, и его описания природы, хотя и
носили часто собирательный характер, возникали тем не менее из впечатлений
от виденных им в действительности пейзажей. Причудливой, запоминающейся
прелестью того края, где ему предстояло провести около года жизни, не
отягощенной заботами о пропитании или недостатком досуга, навеяны многие
страницы его новелл "Золотой жук", "Продолговатый ящик", "Человек, которого
изрубили в куски", "История с воздушным шаром", так же как и пронизанные
светом закатного солнца и синевой морских просторов меланхолические картины,
столь часто возникающие в его стихах после посещения Каролины.
С 19 ноября 1827 года по И декабря 1828 года рядовой Эдгар А. Перри, он
же Генри Ле Рене, он же Эдгар Аллан По, нес гарнизонную службу в форте
Моултри, что на острове Салливана, в составе восьмой батареи 1-го
артиллерийского полка армии Соединенных Штатов. Казарма, где он жил,
помещалась в одном из бастионов старой крепости, охранявшей вход в гавань.
Остров - продуваемый всеми ветрами безрадостный клочок песчаной суши, навеки
врезавшийся ему в память за долгие дни, проведенные там, - По сделал
впоследствии местом действия рассказа "Золотой жук", которое описывает так:
"Остров этот имеет весьма странный вид. Состоит он почти целиком из морского
песка и тянется в. длину почти на четыре мили. От материка его отделяет едва
приметный пролив, вода в котором с трудом пробивается сквозь густой камыш и
илистые наносы - излюбленное гнездилище болотных куропаток. Растительность
там, как можно ожидать, скудная или, во всяком случае, низкорослая. Деревья
сколько-нибудь значительной величины нигде не видны. Лишь на западной его
оконечности, где высится форт Моултри в окружении разбросанных там и сям
жалких деревянных лачуг, в которых летом ищут спасения от городской пыли и
духоты жители Чарлстона, встречается изредка колючая карликовая пальма. Зато
весь остров, за исключением только западной части и узкой полоски
слежавшегося до каменной твердости песка на взморье, покрыт буйными
зарослями душистого мирта. столь высоко ценимого английскими садоводами.
Кусты его нередко поднимаются на пятнадцать-двадцать футов от земли, образуя
почти непроходимую чащу. наполненную тяжелым, дурманящим благоуханием".
То, что По имел очень много свободного времени в бытность свою в форте
Моултри, не вызывает сомнений, ибо полк береговой охраны, которому была
придана его батарея, нес службу в отдаленном и пустынном месте, забытом и
ботом, и военным начальством, да еще в ту пору, когда Америка жила в мире и
согласии со всеми соседями. В расположении части не было ни парков, ни
газонов, уходом за которыми могли бы заниматься солдаты, а то
обстоятельство, что до Чарлстона было часа два пути на веслах или под
парусом, лишало охоты к светским увеселениям даже молодых офицеров и
избавляло нижних чинов от мно-^
гочисленных и утомительных повинностей, какие выпадали на их долю в
"парадных частях". Перечень развлечений, которые могла предложить
близлежащая деревушка, ограничивался оглушительными лягушачьими концертами в
заросшем тиной пруду и нудными церковными службами. Единственной наградой
солдатам были увольнения в город, однако дорога туда и обратно, как уже
говорилось, отнимала немало сил и времени. Поэтому большую часть своего
досуга По. отдавал изучению диковинок местной природы, плаванию, чтению и
литературным занятиям; иногда он также беседовал с более просвещенными из
офицеров или подолгу бродил по острову среди песчаных дюн и миртовых
зарослей.
Форт Моултри просыпался в 5.30 утра; после завтрака и поверки
проводились непродолжительные строевые занятия или отработка артиллерийских
приемов. Неспешное течение времени отмечали выстрелы пушки на восходе и
закате солнца да пение сигнальных рожков, трубивших подъем и отбой и трижды
в день сзывавших солдат к столу. В остальные часы оставалось только играть в
карты или метать кости. Впрочем, даже от столь необременительных ратных
трудов По вскоре благополучно освободился, вызвавшись исполнять обязанности
гарнизонного писаря, приближавшие всякого, кто ими занимался, к офицерскому
кругу и позволявшие легко войти в милость к командирам. Немудреное полковое
делопроизводство отнимало у него не более трех-четырех часов в день,
остатком которого он мог распоряжаться по собственному усмотрению.
Таковы те немногие сведения о жизни По в форте Моултри, которые
пощадило забвение. Все, кто знал его в этот период, умерли, не оставив о нем
никаких воспоминаний. Сохранился лишь полковой архив, содержащий самые
необходимые и лаконичные записи. Но если о реальных событиях тех дней мы не
знаем почти ничего, о чувствах и мечтах, владевших По, нам известно больше,
ибо памятником им служит "Аль-Аараф".
Это самое крупное из стихотворных произведений, написанных По. Сюжет
его и общее построение мало чем примечательны, однако сила поэтического
выражения изумительна. Поэма эта блистает богатством фантазии, изысканным
мелодическим рисунком и утонченной образностью, которые делают ее достойной
более почетного места в творчестве По, чем то, какое ей обыкновенно
отводится. Впоследствии она послужила источником вдохновения для многих
других молодых поэтов, да и сам автор продолжал возвращаться к нему в
течение многих лет. Несмотря на многочисленные звучащие в нем реминисценции,
волшебной красотой своих строк "Аль-Аараф" затмевает все, что было создано
до этого американскими поэтами. Об этом произведении еще пойдет речь в
дальнейшем, а пока следует рассказать о немаловажных известиях, полученных
По из родных мест.
Все пережитое после ухода из дома Джона Аллана и размышления о будущем,
для которых пребывание в форте Моултри предоставляло много возможностей,
укрепили По в решимости добиваться успеха на литературном поприще. Однако он
завербовался в армию сроком на пять лет, а это означало, что лучшая пора его
молодости должна была пройти в стенах казарм и на гарнизонных плацах, в
обстановке, не слишком благоприятствующей творчеству. Вот почему в конце
1828 года Эдгар вновь установил связь со своим опекуном, написав ему письмо
или дав о себе знать через общих знакомых, и обратился к Джону Аллану с
просьбой помочь ему уволиться из армии. Подписанное Алланом прошение
требовалось некоему лейтенанту Ховарду, который с участием отнесся к
молодому солдату, пообещав все устроить, если получит письменное
подтверждение примирения между Алланом и По. Сношения между Ричмондом и
фортом Моултри осуществлялись при посредстве некоего Джона Лея, который,
надо полагать, был другом семьи Алланов.
Хотя теперь ему было известно местонахождение Эдгара, Аллан написал не
ему, а Лею, выразив мнение, что служба в армии пойдет его воспитаннику на
пользу, и дав понять, что не видит необходимости вмешиваться в его судьбу.
Ничто не могло бы изобличить бессердечие Джона Аллана больше. Письмо
это, переданное мистером Леем лейтенанту Ховарду, унизило и разочаровало уже
преисполнившегося надежд По, расстроив его планы и бросив тень сомнения на
все, что он говорил своему командиру.
С возобновлением связей между опекуном и воспитанником в отношении
Джона Аллана к "сыну актеров" обнаруживается еще одна сторона - снобизм.
Унаследовав от дядюшки большое состояние, он поднялся на более высокую
ступеньку в общественной иерархии и, похоже, испытывал опасения, что
осуществлению дальнейших его честолюбивых планов помешает то обстоятельство,
что Эдгар служил в армии простым солдатом. Потомок шотландских
контрабандистов, судя по письмам, считал, что, возвратись По домой в любом,
более низком, чем офицерское, звании, на голову его опекуна неминуемо падает
часть "позора", который тем самым навлечет на себя воспитанник. И все же он
полагал, что военная карьера - это как раз то, что нужно По. А потому "лучше
ему оставаться там, где он теперь, до окончания срока службы".
В письме от 1 декабря 1828 года из форта Моултри Эдгар По высказывает
несогласие с этим мнением, говорит о своей тревоге по поводу болезни, от
которой только что оправился Аллан, и с вполне простительной гордостью
рассказывает о своих успехах в службе и досрочно полученной унтер-офицерской
нашивке. Однако он подчеркивает свою решимость покинуть армию, если только
Джон Аллан этого не запретит, и добавляет, что существующие правила не
разрешают производства в офицеры из солдат, в то время как для поступления в
Вест-Пойнт он уже недостаточно молод. То было первое упоминание о Военной
академии Соединенных Штатов в переписке между По и Алланом.
Из письма видно, что пребывание в армии значительно закалило характер
По. Быстрое продвижение по службе вселило в него уверенность в себе и
укрепило душевное равновесие. Чувствуя это и сам, По говорит, что он уже не
тот своенравный мальчишка, каким был еще совсем недавно, но взрослый
человек, который знает, чего хочет в жизни. Он смело предсказывает свой
будущий успех, ибо "ощущает в себе нечто такое", что позволит ему оправдать
надежды Джона Аллана; он не боится показаться чересчур самоуверенным, так
как убежден, что и талант, и честолюбивые помыслы напрасны без веры в
собственные силы. "Я обрушился на мир, как воинственный норманнский
завоеватель на берега Британии. Преисполненный веры в победу, я сжег свой
флот, бывший единственным средством к отступлению; теперь мне остается
только победить или умереть - добиться успеха или покрыть
себя позором". По ясно дал понять, что не просит денег - достаточно
будет лишь письма на имя лейтенанта Ховарда, которое, подтвердив его
примирение с опекуном, помогло бы ему уволиться из армии, и - "мой сердечный
привет маме - только в разлуке узнается цена таких друзей, как она. С
уважением и искренней любовью...".
Ответом на этот крик души пылкого, одержимого мечтами о славе молодого
человека, измученного скукой и нелепостью казарменной жизни, было гробовое
молчание. Эхо мольбы о помощи затерялось в холодных лабиринтах расчетливого
ума Джона Аллана, не вызвав даже слабого отклика.
Размышляя над этими фактами, не устаешь изумляться невероятному
многообразию свойств человеческой натуры. Воображение рисует печальные,
заплаканные глаза подточенной болезнью женщины в огромном ричмондском доме,
силится проникнуть в мысли ее мужа, обнаружившего, что предсказание его о
голодной смерти, ожидающей непокорного юнца, не сбылось, хотя и было однажды
близко к осуществлению. Испытал ли он при этом чувство радости, или же
ощутил сожаление и досаду, а быть может, просто удивление? Осталась ли в
сердце этого человека хотя бы искра любви, сострадания, или он, мрачный
пророк скудных лет, позаботившийся о том, чтобы прорицания его не оказались
пустым звуком, все же был разочарован сравнительно благополучным исходом?
Кто знает - ведь здесь было чему подивиться самой судьбе: Джон Аллан
вырастил поэта!
Тем временем По снова отправился в дальний путь - на этот раз на север.
1 декабря он пишет, что его полк получил приказ погрузиться на корабли и
следовать в Пойнт-Камфэрт.
Эдгар А. Перри проводил прощальным взглядом навсегда скрывшиеся вдали
низкие берега Каролины. Бриг "Хэрриет" взял курс в том же направлении, в
каком глубоко под ним нес свои теплые воды Гольфстрим; незаметно проходил
час за часом, расположившись на койках, солдаты играли в карты при свете
заправленных ворванью фонарей. Пункт назначения быстро приближался.
Наверняка там ждет письмо, которое избавит его от всего этого. Каких-нибудь
несколько строчек - и дело сделано, три года молодости будут спасены от
бесцельного прозябания: Даже Джон
Аллан не откажет ему в такой малости. Да и что он собственно, сделал,
чтобы дать повод думать о себе как о "пропащем" человеке? Пытался добыть
денег игрой в карты, читал легкомысленные романы, выпивал иногда стакан
пунша, не захотел отречься от мечты стать поэтом. Но все эти прегрешения он
узде сполна искупил двумя долгими, безвозвратно потерянными годами,
проведенными в армии. Неужели этого мало? Рождество было уже не за горами.
Быть может, его позовут домой. Домой! Он тут же представил себе слезы
радости на глазах старых чернокожих слуг, встречающих его в прихожей, не
помнящую себя от счастья мать, нетвердым шагом спускающуюся по лестнице ему
навстречу, шумные восторги "тетушки Нэнси" и даже ироническую усмешку Джона
Аллана: "Так, так, наш гордый воробышек, кажется, вернулся в свое гнездышко,
кто бы мог подумать!" Потом он останется один у себя в комнате, освещенной
мягким светом старого ночника, и погрузится в чтение любимых книг. Корабль,
отягощенный грузом пушек и боеприпасов, медленно перебираясь с волны на
волну, шел на север, Эдгару казалось, что за время пути они почти не
подвинулись к цели. Он уже был немного утомлен, но не этим, а другим
путешествием, первая половина которого осталась позади. Спустя несколько
недель после прибытия в Пойнт-Камфэрт По исполнилось двадцать лет.
В середине декабря 1828 года полк Эдгара По в полном составе высадился
и встал на квартиры в крепости Монро, близ Пойнт-Камфэрта. Перевод из форта
Моултри означал лишь перемену места, но отнюдь не монотонного течения
солдатской службы. Пойнт-Камфэрт в ту пору скорее походил на большую
деревню, чем на маленький город. Средоточием светской жизни была
единственная в этом местечке гостиница, где офицеры время от времени
устраивали что-то вроде гарнизонных балов, на которые иногда приезжали дамы
из Балтимора, Вашингтона или Ричмонда. Для нижних же чинов в расположенной
на острове крепости не было никаких развлечений, которые могли бы
развеять скуку армейской рутины, если не считать перебранок, изредка
вспыхивавших в семейном флигеле. К этому времени По подружился со многими
унтер-офицерами своей батареи: позднее, в письмо к сержанту Грэйвзу, больше
известному под кличкой Задира, он упоминает сержантов Бентона, Гриффита и
Хупера, которым, равно как и некоему Герцогу, он просит передать привет. В
их обществе он нередко коротал часы, свободные от строевых занятии и
караулов.
Не найдя по прибытии в крепость Монро с таким нетерпением ожидаемого
письма, По стал впадать в отчаяние, ибо день проходил за днем, а Ричмонд
продолжал хранить молчание. Через неделю после приезда По снова написал
опекуну, выражая сожаление по поводу отсутствия от него вестей и еще раз
подтверждая свое решение оставить службу. Письмо это замечательно тем, что
показывает, насколько он окреп духом за время пребывания в армии, и является
ярким свидетельством его желания всецело посвятить себя литературе. Пусть
помыслы его, пишет По, устремлены в ином, нежели хотелось бы опекуну,
направлении, но он намерен и впредь следовать своей склонности. Пределы
Ричмонда, да и всей Америки слишком тесны его таланту. Нет, внимать ему
будет весь мир! Что до службы, то оставаться в армии он больше не желает.
Вскоре утверждения По о том, что он в большой чести у командиров, были
подкреплены реальным доказательством - его произвели в самый высокий чин, в
какой только можно выйти из рядовых. Благосклонность начальства ему,
очевидно, снискало исправное выполнение обязанностей полкового писаря, за
что он получил звание главного сержанта и был переведен в штаб полка.
К этому времени - а шел уже январь 1829 года - По со всей ясностью
понял, что Джон Аллан не станет содействовать ему в увольнении от службы,
если он и дальше будет настаивать на продолжении литературной карьеры.
Поступление в Военную академию в Вест-Пойнте, о чем уже когда-то заходила
речь, казалось поэтому единственным возможным компромиссом, и он снова пишет
Джопу Аллану, прося помочь ему в подыскании замены (то есть человека,
который согласился бы отслужить за него остаток срока) и получении
назначения в Вест-Пойнт. Что ответил ему
опекун, неизвестно - первым его письмом из Ричмонда, адресованным лично
По, был вызов к умирающей Фрэнсис Аллан.
Исступленные мольбы несчастной женщины наконец возымели действие. Даже
каменное сердце Джона Аллана тронули страдания жены. Увы, слишком поздно -
дни ее были сочтены. Утром 28 февраля, когда главный сержант Эдгар А. Перри,
должно быть, стоял вместе со всем полком на утренней поверке, в Ричмонде,
находившемся всего в нескольких десятках миль от крепости Монро, скончалась
его приемная мать Фрэнсис Аллан. Слишком хорошо зная характер человека, с
которым прожила всю свою недолгую жизнь, она, уже теряя остатки сил,
добилась от него торжественного обещания не покидать помощью и участием
Эдгара. Последним ее желанием было, чтобы ее не хоронили до тех пор, пока он
не приедет и не попрощается с ней.
Самой заметной фигурой среди пассажиров дилижанса, отправившегося во
второй половине дня 1 марта в Ричмонд, был, наверное, молодой унтер-офицер в
мундире 1-го артиллерийского полка с бледным лицом и полными печали и
тревоги глазами, нервничавший и проявлявший нетерпение при каждой остановке
в пути. Фрэнсис Аллан умерла за день до того. Предчувствуя скорый конец,
она, возможно, еще раньше стала уговаривать мужа послать за По, однако Аллан
снизошел к ее просьбе лишь в последний момент, и вызов его опоздал. Потратив
несколько часов на выправление увольнительной, Эдгар смог выехать лишь 1
марта к вечеру и не успел в Ричмонд к похоронам, состоявшимся утром 2 марта.
Возвращение По под родной кров было столь горестным и трагичным, что
вызвало слезы у всех, кто был ему свидетелем. Фрэнсис Аллан пользовалась в
доме всеобщей любовью, и слуги оплакивали ее вместе с родственниками. Мисс
Валентайн, безутешная и изнуренная долгими бессонными ночами, проведенными у
постели больной сестры, совершенно пала духом. Даже Джон Аллан был охвачен
глубокой печалью; на другой день после смерти жены он не появился в конторе
и был столь рассеян, что пометил неверной датой один документ. К чести его
сказать, это был заказ на траурный костюм для Эдгара.
На следующий по возвращении день По посетил
кладбище, где. похоронили Фрэнсис Аллан. Уже вид ее опустевшей комнаты
поверг По в тоску; здесь, среди склепов и надгробных плит, где все
напоминало о смерти, он второй раз в жизни изведал всю глубину скорми и
отчаяния. Автор "Червяпобедителя" и создатель философии, породившей
"Эврику". вряд ли даже тогда питал какие бы то ни было утешительные иллюзии
относительно загробного существования. На пути к свежезасыпанной могиле он
миновал надгробие миссис Стенард, и воспоминание об этой женщине сделало еще
более нестерпимой боль только что понесенной утраты. Рассказывают, что он
совершенно обессилел от горя и, дойдя до последнего пристанища Фрэнсис
Аллан, в изнеможении рухнул на землю.
Увольнительная, полученная По, предоставляла ему право на обычный
десятидневный отпуск, предусмотренный армейским уставом для подобных
печальных случаев. Во время короткого пребывания в Ричмонде По обсудил с
Джоном Алланом планы, касавшиеся поступления в Вест-Пойнт, и нашел в нем
достаточно благосклонного слушателя, ибо предложение это обещало разрешить
все проблемы, связанные с будущим его воспитанника, и навсегда избавить дом
от присутствия последнего. Полное примирение в таких обстоятельствах было,
разумеется, невозможно, однако расстались они, испытывая друг к другу более
теплые чувства, чем до этой встречи.
Многие факты позволяют с уверенностью утверждать, что решение По
поступить в Вест-Пойнт с самого начала было не более чем уступкой желаниям
Джона Аллана. Сам он, без сомнения, предпочел бы навсегда распрощаться с
армией и всецело посвятить себя литературе. Однако здесь, как и в отказе
разрешить ему возвратиться в университет, Джон Аллан был непреклонен.
Впрочем, и По стал теперь мудрее. Он уже понимал, сколь трудно поклоняться
музам на пустой желудок, и был готов скорее пойти на компромисс, чем снова
гордо покинуть дом и оказаться, как и раньше, без средств к существованию.
Путь к примирению открыло обещание, которое дал Аллан умирающей жене.
Уступив на время требованиям опекуна и преуспев в Вест-Пойнте так же, как и
в армии, По рассчитывал вернуть себе благорасположение Джона Аллана. Кроме
того, Военная академия давала своим питомцам не только хорошее образование,
но также пищу и кров - немаловажное преимущество, обладавшее особой
притягательной силой для бедных, но честолюбивых юношей. Унаследовать хотя
бы небольшую часть состояния Аллана тоже было весьма заманчиво, ибо даже
скромный достаток избавил бы По от необходимости заботиться о хлебе
расквартированного в ту нору в окрестностях. Бостона. В Форт-Индепенденсе,
где несла службу его часть, По находился с конца мая по конец октября 1827
года. В этот период он, очевидно, прошел рекрутскую подготовку, хотя уже с
первых дней старался держаться поближе к квартирмейстерскому хозяйству, где
грамотный молодой солдат, знакомый к тому же с торговым делом (пригодился
опыт, приобретенный в конторе "Эллиса и Аллана"), сразу же пришелся ко
двору.
О жизни По в Форт-Индепенденсе известно очень мало. Позднее говорили,
что во время пребывания в армии он писал письма своей приемной матери, на
которых обратным адресом был указан Санкт-Петербург (!). Некоторый свет на
этот отрезок его жизни помогла пролить не так давно обнаруженная подшивка
старого бретонского журнала "Порт Америкен", выходившего в 1827 году.
С этим малоизвестным изданием начиная с лета и до конца 1827 года
сотрудничал брат По, Уильям Генри. Он помещал там и прозу и стихи, обычно
подписывая свои произведения инициалами У.Г.П. Коль скоро можно судить по
его публикациям, он поддерживал в ту пору связь с находившимся в Бостоне
братом; в своей новелле "Пират", например, Генри По пересказывает в
романтическом духе историю любви Эдгара и Эльмиры Ройстер, а затем публикует
под собственным именем несколько отрывков из стихотворений, включенных в
сборник По, о котором шла речь выше. Отсюда следует вполне обоснованный
вывод, что, служа в армии, По переписывался с братом и послал ему из Бостона
экземпляр своей первой книги.
Если бы в тот период обстоятельства жизни Эдгара По сложились иначе и
на его пути повстречались люди, чье сочувствие и участие защитили бы его
благородную и ранимую душу от ударов враждебной судьбы, поселив в ней покой
и уверенность в будущем, если бы он оказался в условиях, благоприятствующих
свободному творчеству и художническому самосовершенствованию, Америка, быть
может, увидела бы рассвет гения, блеск и сила которого вызвали бы восхищение
и преклонение современников, а не запоздалое признание, пришедшее лишь после
того, как презрение и жалость уступили наконец место пониманию. Увы, этого
не произошло, и человеку, духовный мир которого отличали редкостное
богатство и глубина чувств, а ум - исключительная острота и ясность, суждено
было испытать все тяготы, какие только могла нести с собой для утонченной
натуры служба в линейном артиллерийском полку, прозябавшем в казармах в то
безмятежно мирное время.
31 октября 1827 года батарея, где служил Эдгар А. Перри, получила
приказ о передислокации в форт Моултри, Южная Каролина, расположенный на
острове Салливана, у входа в Чарлстонскую гавань.
Передвижения войск в ту блаженную нору, когда еще не было железных
дорог, осуществлялись по большей части водным путем. Ясным осенним утром, 8
ноября 1827 года, караван военных транспортов, на один из которых
погрузилась батарея По, воспользовавшись
свежим попутным ветром, вышел из Бостонской гавани и, оставляя позади
Кейп-Год и окутанный голубой дымкой Нантакет, взял курс в открытое море с
тем, чтобы миновать опасные прибрежные мели и рифы. Путешествие это, во
всяком случае для По, было исполнено романтического очарования. Надутые
ветром паруса, развевающиеся флаги, блеск солдатского оружия и амуниции,
летящий с корабля на корабль зов сигнальных труб - все это рождало у По
такое ощущение, будто он участвует в настоящей военной экспедиции. Плавание
курсом на юг вдоль Атлантического побережья Соединенных Штатов продлилось
десять дней, и в воскресенье 18 ноября караван вошел в Чарлстонскую гавань.
Вся армейская эпопея По, во время каковой ему пришлось немало
попутешествовать, может служить, если взглянуть на нее с литературной точки
зрения, замечательной иллюстрацией одной из отличительных особенностей его
писательского метода, состоявшей в искусном переплетении вымысла с
запечатленными исключительно точно деталями реальной обстановки и
обстоятельств, в которых ему доводилось бывать. Описание этого периода можно
было бы с полным основанием назвать "Историей о том, как Эдгар По собирал
материал для своих произведений". Вопреки распространенному мнению о том,
что По черпал элементы местного колорита главным образом из прочитанных
книг, несомненен тот факт, что он часто брал их из окружающей жизни и
природы, лишь в самой незначительной степени облагораживая и обогащая свои
находки на основе литературных источников. Даже вымышленные места действия
он рисует с большой изобразительной силой, и его описания природы, хотя и
носили часто собирательный характер, возникали тем не менее из впечатлений
от виденных им в действительности пейзажей. Причудливой, запоминающейся
прелестью того края, где ему предстояло провести около года жизни, не
отягощенной заботами о пропитании или недостатком досуга, навеяны многие
страницы его новелл "Золотой жук", "Продолговатый ящик", "Человек, которого
изрубили в куски", "История с воздушным шаром", так же как и пронизанные
светом закатного солнца и синевой морских просторов меланхолические картины,
столь часто возникающие в его стихах после посещения Каролины.
С 19 ноября 1827 года по И декабря 1828 года рядовой Эдгар А. Перри, он
же Генри Ле Рене, он же Эдгар Аллан По, нес гарнизонную службу в форте
Моултри, что на острове Салливана, в составе восьмой батареи 1-го
артиллерийского полка армии Соединенных Штатов. Казарма, где он жил,
помещалась в одном из бастионов старой крепости, охранявшей вход в гавань.
Остров - продуваемый всеми ветрами безрадостный клочок песчаной суши, навеки
врезавшийся ему в память за долгие дни, проведенные там, - По сделал
впоследствии местом действия рассказа "Золотой жук", которое описывает так:
"Остров этот имеет весьма странный вид. Состоит он почти целиком из морского
песка и тянется в. длину почти на четыре мили. От материка его отделяет едва
приметный пролив, вода в котором с трудом пробивается сквозь густой камыш и
илистые наносы - излюбленное гнездилище болотных куропаток. Растительность
там, как можно ожидать, скудная или, во всяком случае, низкорослая. Деревья
сколько-нибудь значительной величины нигде не видны. Лишь на западной его
оконечности, где высится форт Моултри в окружении разбросанных там и сям
жалких деревянных лачуг, в которых летом ищут спасения от городской пыли и
духоты жители Чарлстона, встречается изредка колючая карликовая пальма. Зато
весь остров, за исключением только западной части и узкой полоски
слежавшегося до каменной твердости песка на взморье, покрыт буйными
зарослями душистого мирта. столь высоко ценимого английскими садоводами.
Кусты его нередко поднимаются на пятнадцать-двадцать футов от земли, образуя
почти непроходимую чащу. наполненную тяжелым, дурманящим благоуханием".
То, что По имел очень много свободного времени в бытность свою в форте
Моултри, не вызывает сомнений, ибо полк береговой охраны, которому была
придана его батарея, нес службу в отдаленном и пустынном месте, забытом и
ботом, и военным начальством, да еще в ту пору, когда Америка жила в мире и
согласии со всеми соседями. В расположении части не было ни парков, ни
газонов, уходом за которыми могли бы заниматься солдаты, а то
обстоятельство, что до Чарлстона было часа два пути на веслах или под
парусом, лишало охоты к светским увеселениям даже молодых офицеров и
избавляло нижних чинов от мно-^
гочисленных и утомительных повинностей, какие выпадали на их долю в
"парадных частях". Перечень развлечений, которые могла предложить
близлежащая деревушка, ограничивался оглушительными лягушачьими концертами в
заросшем тиной пруду и нудными церковными службами. Единственной наградой
солдатам были увольнения в город, однако дорога туда и обратно, как уже
говорилось, отнимала немало сил и времени. Поэтому большую часть своего
досуга По. отдавал изучению диковинок местной природы, плаванию, чтению и
литературным занятиям; иногда он также беседовал с более просвещенными из
офицеров или подолгу бродил по острову среди песчаных дюн и миртовых
зарослей.
Форт Моултри просыпался в 5.30 утра; после завтрака и поверки
проводились непродолжительные строевые занятия или отработка артиллерийских
приемов. Неспешное течение времени отмечали выстрелы пушки на восходе и
закате солнца да пение сигнальных рожков, трубивших подъем и отбой и трижды
в день сзывавших солдат к столу. В остальные часы оставалось только играть в
карты или метать кости. Впрочем, даже от столь необременительных ратных
трудов По вскоре благополучно освободился, вызвавшись исполнять обязанности
гарнизонного писаря, приближавшие всякого, кто ими занимался, к офицерскому
кругу и позволявшие легко войти в милость к командирам. Немудреное полковое
делопроизводство отнимало у него не более трех-четырех часов в день,
остатком которого он мог распоряжаться по собственному усмотрению.
Таковы те немногие сведения о жизни По в форте Моултри, которые
пощадило забвение. Все, кто знал его в этот период, умерли, не оставив о нем
никаких воспоминаний. Сохранился лишь полковой архив, содержащий самые
необходимые и лаконичные записи. Но если о реальных событиях тех дней мы не
знаем почти ничего, о чувствах и мечтах, владевших По, нам известно больше,
ибо памятником им служит "Аль-Аараф".
Это самое крупное из стихотворных произведений, написанных По. Сюжет
его и общее построение мало чем примечательны, однако сила поэтического
выражения изумительна. Поэма эта блистает богатством фантазии, изысканным
мелодическим рисунком и утонченной образностью, которые делают ее достойной
более почетного места в творчестве По, чем то, какое ей обыкновенно
отводится. Впоследствии она послужила источником вдохновения для многих
других молодых поэтов, да и сам автор продолжал возвращаться к нему в
течение многих лет. Несмотря на многочисленные звучащие в нем реминисценции,
волшебной красотой своих строк "Аль-Аараф" затмевает все, что было создано
до этого американскими поэтами. Об этом произведении еще пойдет речь в
дальнейшем, а пока следует рассказать о немаловажных известиях, полученных
По из родных мест.
Все пережитое после ухода из дома Джона Аллана и размышления о будущем,
для которых пребывание в форте Моултри предоставляло много возможностей,
укрепили По в решимости добиваться успеха на литературном поприще. Однако он
завербовался в армию сроком на пять лет, а это означало, что лучшая пора его
молодости должна была пройти в стенах казарм и на гарнизонных плацах, в
обстановке, не слишком благоприятствующей творчеству. Вот почему в конце
1828 года Эдгар вновь установил связь со своим опекуном, написав ему письмо
или дав о себе знать через общих знакомых, и обратился к Джону Аллану с
просьбой помочь ему уволиться из армии. Подписанное Алланом прошение
требовалось некоему лейтенанту Ховарду, который с участием отнесся к
молодому солдату, пообещав все устроить, если получит письменное
подтверждение примирения между Алланом и По. Сношения между Ричмондом и
фортом Моултри осуществлялись при посредстве некоего Джона Лея, который,
надо полагать, был другом семьи Алланов.
Хотя теперь ему было известно местонахождение Эдгара, Аллан написал не
ему, а Лею, выразив мнение, что служба в армии пойдет его воспитаннику на
пользу, и дав понять, что не видит необходимости вмешиваться в его судьбу.
Ничто не могло бы изобличить бессердечие Джона Аллана больше. Письмо
это, переданное мистером Леем лейтенанту Ховарду, унизило и разочаровало уже
преисполнившегося надежд По, расстроив его планы и бросив тень сомнения на
все, что он говорил своему командиру.
С возобновлением связей между опекуном и воспитанником в отношении
Джона Аллана к "сыну актеров" обнаруживается еще одна сторона - снобизм.
Унаследовав от дядюшки большое состояние, он поднялся на более высокую
ступеньку в общественной иерархии и, похоже, испытывал опасения, что
осуществлению дальнейших его честолюбивых планов помешает то обстоятельство,
что Эдгар служил в армии простым солдатом. Потомок шотландских
контрабандистов, судя по письмам, считал, что, возвратись По домой в любом,
более низком, чем офицерское, звании, на голову его опекуна неминуемо падает
часть "позора", который тем самым навлечет на себя воспитанник. И все же он
полагал, что военная карьера - это как раз то, что нужно По. А потому "лучше
ему оставаться там, где он теперь, до окончания срока службы".
В письме от 1 декабря 1828 года из форта Моултри Эдгар По высказывает
несогласие с этим мнением, говорит о своей тревоге по поводу болезни, от
которой только что оправился Аллан, и с вполне простительной гордостью
рассказывает о своих успехах в службе и досрочно полученной унтер-офицерской
нашивке. Однако он подчеркивает свою решимость покинуть армию, если только
Джон Аллан этого не запретит, и добавляет, что существующие правила не
разрешают производства в офицеры из солдат, в то время как для поступления в
Вест-Пойнт он уже недостаточно молод. То было первое упоминание о Военной
академии Соединенных Штатов в переписке между По и Алланом.
Из письма видно, что пребывание в армии значительно закалило характер
По. Быстрое продвижение по службе вселило в него уверенность в себе и
укрепило душевное равновесие. Чувствуя это и сам, По говорит, что он уже не
тот своенравный мальчишка, каким был еще совсем недавно, но взрослый
человек, который знает, чего хочет в жизни. Он смело предсказывает свой
будущий успех, ибо "ощущает в себе нечто такое", что позволит ему оправдать
надежды Джона Аллана; он не боится показаться чересчур самоуверенным, так
как убежден, что и талант, и честолюбивые помыслы напрасны без веры в
собственные силы. "Я обрушился на мир, как воинственный норманнский
завоеватель на берега Британии. Преисполненный веры в победу, я сжег свой
флот, бывший единственным средством к отступлению; теперь мне остается
только победить или умереть - добиться успеха или покрыть
себя позором". По ясно дал понять, что не просит денег - достаточно
будет лишь письма на имя лейтенанта Ховарда, которое, подтвердив его
примирение с опекуном, помогло бы ему уволиться из армии, и - "мой сердечный
привет маме - только в разлуке узнается цена таких друзей, как она. С
уважением и искренней любовью...".
Ответом на этот крик души пылкого, одержимого мечтами о славе молодого
человека, измученного скукой и нелепостью казарменной жизни, было гробовое
молчание. Эхо мольбы о помощи затерялось в холодных лабиринтах расчетливого
ума Джона Аллана, не вызвав даже слабого отклика.
Размышляя над этими фактами, не устаешь изумляться невероятному
многообразию свойств человеческой натуры. Воображение рисует печальные,
заплаканные глаза подточенной болезнью женщины в огромном ричмондском доме,
силится проникнуть в мысли ее мужа, обнаружившего, что предсказание его о
голодной смерти, ожидающей непокорного юнца, не сбылось, хотя и было однажды
близко к осуществлению. Испытал ли он при этом чувство радости, или же
ощутил сожаление и досаду, а быть может, просто удивление? Осталась ли в
сердце этого человека хотя бы искра любви, сострадания, или он, мрачный
пророк скудных лет, позаботившийся о том, чтобы прорицания его не оказались
пустым звуком, все же был разочарован сравнительно благополучным исходом?
Кто знает - ведь здесь было чему подивиться самой судьбе: Джон Аллан
вырастил поэта!
Тем временем По снова отправился в дальний путь - на этот раз на север.
1 декабря он пишет, что его полк получил приказ погрузиться на корабли и
следовать в Пойнт-Камфэрт.
Эдгар А. Перри проводил прощальным взглядом навсегда скрывшиеся вдали
низкие берега Каролины. Бриг "Хэрриет" взял курс в том же направлении, в
каком глубоко под ним нес свои теплые воды Гольфстрим; незаметно проходил
час за часом, расположившись на койках, солдаты играли в карты при свете
заправленных ворванью фонарей. Пункт назначения быстро приближался.
Наверняка там ждет письмо, которое избавит его от всего этого. Каких-нибудь
несколько строчек - и дело сделано, три года молодости будут спасены от
бесцельного прозябания: Даже Джон
Аллан не откажет ему в такой малости. Да и что он собственно, сделал,
чтобы дать повод думать о себе как о "пропащем" человеке? Пытался добыть
денег игрой в карты, читал легкомысленные романы, выпивал иногда стакан
пунша, не захотел отречься от мечты стать поэтом. Но все эти прегрешения он
узде сполна искупил двумя долгими, безвозвратно потерянными годами,
проведенными в армии. Неужели этого мало? Рождество было уже не за горами.
Быть может, его позовут домой. Домой! Он тут же представил себе слезы
радости на глазах старых чернокожих слуг, встречающих его в прихожей, не
помнящую себя от счастья мать, нетвердым шагом спускающуюся по лестнице ему
навстречу, шумные восторги "тетушки Нэнси" и даже ироническую усмешку Джона
Аллана: "Так, так, наш гордый воробышек, кажется, вернулся в свое гнездышко,
кто бы мог подумать!" Потом он останется один у себя в комнате, освещенной
мягким светом старого ночника, и погрузится в чтение любимых книг. Корабль,
отягощенный грузом пушек и боеприпасов, медленно перебираясь с волны на
волну, шел на север, Эдгару казалось, что за время пути они почти не
подвинулись к цели. Он уже был немного утомлен, но не этим, а другим
путешествием, первая половина которого осталась позади. Спустя несколько
недель после прибытия в Пойнт-Камфэрт По исполнилось двадцать лет.
В середине декабря 1828 года полк Эдгара По в полном составе высадился
и встал на квартиры в крепости Монро, близ Пойнт-Камфэрта. Перевод из форта
Моултри означал лишь перемену места, но отнюдь не монотонного течения
солдатской службы. Пойнт-Камфэрт в ту пору скорее походил на большую
деревню, чем на маленький город. Средоточием светской жизни была
единственная в этом местечке гостиница, где офицеры время от времени
устраивали что-то вроде гарнизонных балов, на которые иногда приезжали дамы
из Балтимора, Вашингтона или Ричмонда. Для нижних же чинов в расположенной
на острове крепости не было никаких развлечений, которые могли бы
развеять скуку армейской рутины, если не считать перебранок, изредка
вспыхивавших в семейном флигеле. К этому времени По подружился со многими
унтер-офицерами своей батареи: позднее, в письмо к сержанту Грэйвзу, больше
известному под кличкой Задира, он упоминает сержантов Бентона, Гриффита и
Хупера, которым, равно как и некоему Герцогу, он просит передать привет. В
их обществе он нередко коротал часы, свободные от строевых занятии и
караулов.
Не найдя по прибытии в крепость Монро с таким нетерпением ожидаемого
письма, По стал впадать в отчаяние, ибо день проходил за днем, а Ричмонд
продолжал хранить молчание. Через неделю после приезда По снова написал
опекуну, выражая сожаление по поводу отсутствия от него вестей и еще раз
подтверждая свое решение оставить службу. Письмо это замечательно тем, что
показывает, насколько он окреп духом за время пребывания в армии, и является
ярким свидетельством его желания всецело посвятить себя литературе. Пусть
помыслы его, пишет По, устремлены в ином, нежели хотелось бы опекуну,
направлении, но он намерен и впредь следовать своей склонности. Пределы
Ричмонда, да и всей Америки слишком тесны его таланту. Нет, внимать ему
будет весь мир! Что до службы, то оставаться в армии он больше не желает.
Вскоре утверждения По о том, что он в большой чести у командиров, были
подкреплены реальным доказательством - его произвели в самый высокий чин, в
какой только можно выйти из рядовых. Благосклонность начальства ему,
очевидно, снискало исправное выполнение обязанностей полкового писаря, за
что он получил звание главного сержанта и был переведен в штаб полка.
К этому времени - а шел уже январь 1829 года - По со всей ясностью
понял, что Джон Аллан не станет содействовать ему в увольнении от службы,
если он и дальше будет настаивать на продолжении литературной карьеры.
Поступление в Военную академию в Вест-Пойнте, о чем уже когда-то заходила
речь, казалось поэтому единственным возможным компромиссом, и он снова пишет
Джопу Аллану, прося помочь ему в подыскании замены (то есть человека,
который согласился бы отслужить за него остаток срока) и получении
назначения в Вест-Пойнт. Что ответил ему
опекун, неизвестно - первым его письмом из Ричмонда, адресованным лично
По, был вызов к умирающей Фрэнсис Аллан.
Исступленные мольбы несчастной женщины наконец возымели действие. Даже
каменное сердце Джона Аллана тронули страдания жены. Увы, слишком поздно -
дни ее были сочтены. Утром 28 февраля, когда главный сержант Эдгар А. Перри,
должно быть, стоял вместе со всем полком на утренней поверке, в Ричмонде,
находившемся всего в нескольких десятках миль от крепости Монро, скончалась
его приемная мать Фрэнсис Аллан. Слишком хорошо зная характер человека, с
которым прожила всю свою недолгую жизнь, она, уже теряя остатки сил,
добилась от него торжественного обещания не покидать помощью и участием
Эдгара. Последним ее желанием было, чтобы ее не хоронили до тех пор, пока он
не приедет и не попрощается с ней.
Самой заметной фигурой среди пассажиров дилижанса, отправившегося во
второй половине дня 1 марта в Ричмонд, был, наверное, молодой унтер-офицер в
мундире 1-го артиллерийского полка с бледным лицом и полными печали и
тревоги глазами, нервничавший и проявлявший нетерпение при каждой остановке
в пути. Фрэнсис Аллан умерла за день до того. Предчувствуя скорый конец,
она, возможно, еще раньше стала уговаривать мужа послать за По, однако Аллан
снизошел к ее просьбе лишь в последний момент, и вызов его опоздал. Потратив
несколько часов на выправление увольнительной, Эдгар смог выехать лишь 1
марта к вечеру и не успел в Ричмонд к похоронам, состоявшимся утром 2 марта.
Возвращение По под родной кров было столь горестным и трагичным, что
вызвало слезы у всех, кто был ему свидетелем. Фрэнсис Аллан пользовалась в
доме всеобщей любовью, и слуги оплакивали ее вместе с родственниками. Мисс
Валентайн, безутешная и изнуренная долгими бессонными ночами, проведенными у
постели больной сестры, совершенно пала духом. Даже Джон Аллан был охвачен
глубокой печалью; на другой день после смерти жены он не появился в конторе
и был столь рассеян, что пометил неверной датой один документ. К чести его
сказать, это был заказ на траурный костюм для Эдгара.
На следующий по возвращении день По посетил
кладбище, где. похоронили Фрэнсис Аллан. Уже вид ее опустевшей комнаты
поверг По в тоску; здесь, среди склепов и надгробных плит, где все
напоминало о смерти, он второй раз в жизни изведал всю глубину скорми и
отчаяния. Автор "Червяпобедителя" и создатель философии, породившей
"Эврику". вряд ли даже тогда питал какие бы то ни было утешительные иллюзии
относительно загробного существования. На пути к свежезасыпанной могиле он
миновал надгробие миссис Стенард, и воспоминание об этой женщине сделало еще
более нестерпимой боль только что понесенной утраты. Рассказывают, что он
совершенно обессилел от горя и, дойдя до последнего пристанища Фрэнсис
Аллан, в изнеможении рухнул на землю.
Увольнительная, полученная По, предоставляла ему право на обычный
десятидневный отпуск, предусмотренный армейским уставом для подобных
печальных случаев. Во время короткого пребывания в Ричмонде По обсудил с
Джоном Алланом планы, касавшиеся поступления в Вест-Пойнт, и нашел в нем
достаточно благосклонного слушателя, ибо предложение это обещало разрешить
все проблемы, связанные с будущим его воспитанника, и навсегда избавить дом
от присутствия последнего. Полное примирение в таких обстоятельствах было,
разумеется, невозможно, однако расстались они, испытывая друг к другу более
теплые чувства, чем до этой встречи.
Многие факты позволяют с уверенностью утверждать, что решение По
поступить в Вест-Пойнт с самого начала было не более чем уступкой желаниям
Джона Аллана. Сам он, без сомнения, предпочел бы навсегда распрощаться с
армией и всецело посвятить себя литературе. Однако здесь, как и в отказе
разрешить ему возвратиться в университет, Джон Аллан был непреклонен.
Впрочем, и По стал теперь мудрее. Он уже понимал, сколь трудно поклоняться
музам на пустой желудок, и был готов скорее пойти на компромисс, чем снова
гордо покинуть дом и оказаться, как и раньше, без средств к существованию.
Путь к примирению открыло обещание, которое дал Аллан умирающей жене.
Уступив на время требованиям опекуна и преуспев в Вест-Пойнте так же, как и
в армии, По рассчитывал вернуть себе благорасположение Джона Аллана. Кроме
того, Военная академия давала своим питомцам не только хорошее образование,
но также пищу и кров - немаловажное преимущество, обладавшее особой
притягательной силой для бедных, но честолюбивых юношей. Унаследовать хотя
бы небольшую часть состояния Аллана тоже было весьма заманчиво, ибо даже
скромный достаток избавил бы По от необходимости заботиться о хлебе